"Погашено кровью" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

Глава VII

Стрелки часов перевалили за четверть одиннадцатого. Фил нервничал.

Павел Лосев отличался точностью и дисциплиной, но на встречу не явился. Фил сидел в машине напротив конечной автобусной остановки. Несколько раз он выходил из машины и звонил Лосеву домой, но никто не поднимал трубку. Такой человек, как Лосев, с его опытом, знаниями, смекалкой, оставался самым страшным соперником для Фила. Если Лосев что-то заподозрил и скрылся, то искать его бесполезно. Как и для остальных членов команды, Фил подготовил для Лосева мышеловку. Сценарий не отличался от того, что был разыгран в квартире Кузьмова.

Главная задача – затащить Лосева в ловушку, остальное дело техники. Выстрел в затылок, и главный противник уничтожен. Узбек не опасен и получил бы свою пулю вторым. Другого способа Фил придумать не мог да и не очень-то ломал себе над этим голову. Чем проще, тем надежней. Однако время шло, а Лосев не появлялся.

Он знает о добыче Хряща и уверен, что ни один нормальный человек не бросит поисков клада, когда речь идет о такой сумме. Фил отвлек внимание команды, притупил бдительность, но не убедил в том, что идея о сокровищах зарыта в землю, как сами сокровища. Уж Лосев-то в басни Фила не верил и даже не скрывал своего сарказма по этому поводу.

Фил клял себя за то, что не пришил Лосева вчера в офисе. Он дал ему время на обдумывание и сделал глупость. Конечно, офис не лучшее место для сведения счетов. Но когда нет выбора, приходится идти на риск.

В одиннадцать часов Фил уехал с места несостоявшейся встречи. Все, что ему оставалось, так это форсировать события. Снег в лесу сошел, и пора действовать. Домой возвращаться нельзя. О даче в Ивантеевке никто не знал, и это единственная база, где он мог чувствовать себя в безопасности. От шоссе к дачам проходит проселочная дорога. Нужно миновать три деревни и промахнуть шесть километров. Если за Филом шла какая-нибудь машина, он всегда пропускал ее вперед, останавливаясь у магазина или почты. Выследить его никто не мог. Если Лосев что-то заподозрил, то предпримет неординарный ход и встретит его там, где никого не ждешь.

Фил успокаивал себя тем, что Лосев не мог знать адреса Кузьмова и, значит, не мог знать о гибели Костылева. Даже если трупы были обнаружены, то эта информация получит огласку в лучшем случае к вечеру. Почему Лосев должен подозревать Фила в убийстве своих? Как он мог прийти к такому заключению? В конце концов, Лосев такой же смертный, как и все остальные.

На минуту в голове Фила родилась идея: а не послать бы все к чертовой матери и не свалить сейчас, не дожидаясь неизвестного финала? Артур передал ему семьдесят тысяч долларов. Хорошие деньги. Если правильно ими распорядиться, то можно удвоить сумму, а затем утроить.

Поток мыслей привел к тому, что Фил готов расстаться с деньгами Артура, поменяв их на жизнь Лосева. Лосев стал болезненной заразой, которая не давала ему покоя. И Фил уже точно знал, что у него не хватит воли бросить начатое дело. Три миллиона долларов – это не семьдесят тысяч!

Ефимов поднял полный стакан и выпил его залпом. Генерал взглянул на подполковника и с сожалением отметил, что его помощник сильно сдал.

Последние просчеты были недопустимы и гибельны. Но Ефимов все еще был нужен Боровскому, и он не мог от него отказаться на данном этапе. У генерала был экстренный рычаг на случай провала. Стоило ему сорвать стоп-кран, и Ефимов исчезнет, но не сейчас. Рычаг оставался опломбированным.

– Я должен высказать соболезнования, Григорий. Мне жаль, что так получилось, но война есть война и жертвы неизбежны.

– Я понимаю, Денис Спиридоныч, и никого не виню. Давайте о главном. Хлыст сдал позиции. На следующей неделе я принимаю на себя руководство «похоронным бюро». Лучшего прикрытий не придумать.

– Я знал, что ты добьешься своего. Но есть вещи, которые меня беспокоят. Первое. Ксерокопия признаний некоего Кузьмова; она попала ко мне в руки. Если есть такой свидетель, то я не понимаю, почему ты не реагируешь?

– Это не проблема.

– Второе. Бумаги попали ко мне через секретариат, конверт без печати. Это значит, что донос был подброшен в спецпочту человеком, который имеет доступ в министерство. Обрати внимание на свое окружение. Есть люди, желающие подставить тебе ножку.

– Кузьмова я повидаю. Он трус. Уничтожать его не имеет смысла. Он напишет мне другое признание, в котором сознается, что писал поклеп под диктовку беглого зека. Такая бумага будет иметь больше пользы, чем труп аптекаря. Ну а подбросил конверт Саранцев. Больше некому. Этот гаденыш, как червь, сжирает плод изнутри. Сколько я его помню, столько он ненавидит меня.

Придет и его час. Пусть вас не беспокоят эти мелочи.

– Я тебе верю, Гриша. Ты человек дела. Теперь о главном. Это новое задание. Дорогой клиент, и задача не из легких. Рисковать нельзя. В случае промаха цель станет недосягаемой. Рубить надо наверняка. С одного удара.

– Я хочу знать имя.

– Конечно, это твое право. Речь идет о депутате Госдумы. Дмитрий Николаевич Шевцов. Фигура сильная, заметная и труднодоступная. Почему бы тебе не подключить систему Хлыста? Ты руководитель, тебе и карты в руки.

– И отдать им половину гонорара?

Фраза вырвалась случайно. Ефимов не хотел говорить этих слов, но у него сорвалось. Боровский на секунду оторопел, но быстро взял себя в руки.

– Ты можешь им ничего не давать. Хлыст – твой должник. Банда Соленого дорого стоит. К тому же мы не можем потерять нашего заказчика. – На секунду Боровский замолк, словно заканчивал свой монолог про себя. Потом резко повернулся к Ефимову и сказал: – Я бы представил тебя к награде за разгром банды Соленого, но ты сам понимаешь, Гриша, что это невозможно.

– Это не главное. Наградой был бой. Подвернется случай, я не одну такую банду разорву в клочья. У меня руки чешутся.

– Не все сразу. Но теперь у нас есть прикрытие. Все наши грехи берет на себя Хлыст и его кукловоды. – Генерал разлил водку в стаканы.

– Выпьем за память капитана Ушакова! Он бы нас понял, если бы дожил до этих страшных времен.

Чиж с большим вниманием выслушал историю про сокровища Хряща-Монте-Кристо и покачал головой.

– Соблазнительный кусок. В одном ты прав: совершенно очевидно, что Ефимова тебе не взять. Но такие деньги могут вынудить пойти на преступление.

– Именно это я и хотел сказать. Нужно подстроить ему западню и взять с поличным. Причем брать его должна прокуратура. И статью ему нужно подбросить крутую, чтобы на всю катушку отмотали.

Разговор зеков был напрочь лишен романтики. Речь шла о трех миллионах долларов. Каждый мечтал получить эту сумму, и многие готовы были на все ради денег. Но Белый и Чиж смотрели на богатство как на средство, орудие, вспомогательный элемент в своей борьбе. Варианты: «деньги ради денег» или «теперь у нас нет проблем» не рассматривались.

Белого грела совсем другая идея, которую как-то обронил Чиж: «А не послать все к чертовой матери и не зарыться где-нибудь в землянке, от людей подальше?» Почему бы и нет? В тайге с волками быстрее найдешь общий язык, чем с людьми. Взять с собой рыжую, ткнуть пальцем в карту, и вперед.

Глядя на себя в зеркало, Белый начал сомневаться в своей смертельной болезни. На щеках появился румянец, он прибавил в весе и не ощущал никаких болей. Рак крови не мог отступить. Но какое это теперь имело значение?

Он сделал свой шаг и должен дойти до конца.

– Я думаю, что к делу надо привлечь твою Галку, – продолжал рассуждать Чиж.

Белый резко отбрил его.

– У меня нет ни галок, ни сорок. Забудь о ней. Смылась девка. У нее теперь своя жизнь. Если она не пришла обратно делать укол, значит, нашла другой источник. Пойми, Чиж, без укола она не выживет. Пока она молода, сильна, организм сопротивляется, девчонка будет жить, но в один прекрасный день все кончится.

– Хватит тебе кадилом размахивать. Все мы сдохнем, только думать об этом не надо. Куда она денется? Придет.

– Если ты составляешь планы, рассчитывай на присутствующих. Нас двое, и баста! Мы и так знаем слишком много. Я не вижу проблем. Гном со своим поводырем все равно придет в лес. Какие проблемы?

– Не брызгай слюной! Прибереги ее для Рыжей.

Белый встал и ушел в комнату. Сегодня он лег спать на диване, где спала Рыжая. Одеяло еще сохранило ее запах. Когда она вернулась, шел второй час ночи. В коридоре зажегся свет. Она вошла в комнату, и Белый отчетливо видел ее силуэт на фоне застекленной двери. Он не спал и лишь напрягся, боясь шевельнуться. Девушка встала в дверях и не двигалась. Пауза длилась больше минуты. Кто из них о чем думал, одному Богу известно, но решение приняла женщина. Внезапно Галина начала скидывать с себя одежду, которая разлеталась в стороны и падала на пол. Он ждал, затаив дыхание. Оставшись нагишом, она подошла к кровати и нырнула под одеяло. Сергей с силой закусил нижнюю губу. Ее холодные гладкие ноги опутали окаменевшее тело.

– Не дрожи так, дурачок. И не бойся меня. Я все понимаю. Все. Ты только расслабься.

Белого трясло еще больше. Щеки горели, и каждое прикосновение нежной руки заставляло его вздрагивать.

– Обними меня, чурбан!

Белый сопротивлялся сколько мог, но вскоре сдался. Он думал об этом, но постоянно отгонял от себя мысль о Рыжей. Она для него оставалась чем-то недосягаемым, как солнце.

Перед рассветом Рыжая прильнула к его уху и тихо сказала:

– Ты не должен больше меня бояться. Я не пытаюсь связать тебя. Я ничего не хочу планировать и не собираюсь загадывать, я просто хочу тебя любить, потому что так получилось и тут уж ничего не поделаешь. Но ты не отворачивайся и не пугайся. Я хочу относиться к тебе, как твой паломник. Что бы ты ни делал – все хорошо. Что бы ты ни говорил – все правильно.

– Ты думаешь, он такой?

– Конечно. Он ни о чем не просит, не досаждает, не пристает к тебе.

Белый обнял ее за плечи и прижал к себе. Она слышала, как сильно колотится его сердце.

– Нет, ты досаждай мне, приставай, проси. Мне так этого не хватает. Может быть, я родился, чтобы заботиться о ком-то. И мне нужно твое тепло и нежность. Но ты умеешь скрывать то, что в тебе заложено.

– Я и сама не знала, что могу быть такой. Может, это и есть любовь? Тогда все так просто!

Сегодняшняя ночь перевернула все с ног на голову. Они оба получили подтверждение, что жизнь еще только начинается и слишком рано думать о смерти.

К восьми утра Сычев и его спутник лейтенант Горелов приехали на Абельмановскую заставу по адресу, указанному в тетрадке.

Они поднялись наверх и позвонили в квартиру. В течение пяти минут никто не открывал дверь. Сыщики собрались уходить, но внизу хлопнула дверь подъезда. От легкого сквозняка шелохнулась и та дверь, возле которой они теряли время.

Горелов взял за ручку и потянул ее на себя.

– Квартира-то не заперта, – удивился лейтенант.

– Ты прав, Палыч. Замок на «собачке». Это мне не нравится. Они вошли в переднюю, затем в комнату и остановились на пороге. Кисло-сладкий, терпкий, душный запах вызывал тошноту.

– Окошко бы открыть, – растерянно сказал Горелов.

– Ничего не трогать руками. Сними ботинки и ходи в носках, – приказал Сычев. – Позвони в прокуратуру. Они сами решат, кого прислать. Трубку бери платком.

У входной двери, на полу, с откинутой назад головой лежал мужчина с пулевым отверстием в голове. Струйка черной крови запеклась на посиневших губах. Сычев наклонился и коснулся руки покойника, в которой тот держал пистолет. На вид ему было лет сорок, мышцы лица оставались спокойными, словно он умер во сне.

Сычев осторожно осмотрел карманы убитого и собрал содержимое в свой платок.

В нескольких метрах от стола стоял диван, на котором сидел еще один покойник. Голубой махровый халат, мебельная обивка, все было залито спекшейся кровью. Оба ранения приходились в область головы.

Сычев прошел в комнату и заглянул под стол. Возле диванной ножки лежал «вальтер». Следователь взял оружие за ствол и положил его на стол. На пистолете имелась гравировка: «Василию Кузьмову от командования Юго-Западным фронтом».

Горелов положил телефонную трубку и доложил:

– Сейчас они вышлют бригаду. Лазуренко лично приедет.

– Это хорошо.

Он подошел к открытому чемоданчику, в котором лежали целлофановые пакеты с порошком.

– Нас хотят убедить, что здесь произошла дуэль из-за наркотиков.

– Убеждают убедительно. А у вас есть сомнения, Алексей Денисыч?

– Мы с тобой опоздали на пару суток. Трупы уже окоченели. Эх, Кузьмов, Кузьмов. Испугался прийти к нам.

– А я так думаю, что он не доверял органам. И имел на то основания. Помните его рассказ о Ефимове? Когда я читал его тетрадку, то мне все время казалось, будто мне подсунули литературу. Очень четкое изложение говорит о том, что вся эта история не раз прокручивалась в его в голове. Спустя восемь лет он помнил все до мельчайших деталей. Ну а уверенный почерк говорит о том, что он писал сам, без диктовки.

– Хорошо излагаешь, Палыч. Твоими устами да мед пить. Предсмертное письмо Кузьмова дешево стоит. Все говорит о том, что беглый зек заставил своего врага написать придуманную им в лагере историю, после чего убил его. Смерть Кузьмова играет против Белого. А адрес Кузьмова дал ему Ефимов, с которым он виделся в день убийства или чуть раньше. Так это выглядит, если смотреть на дело трезво.

Сычев надпорол перочинным ножом один из пакетов и попробовал белый порошок на зуб.

– Ха, еще одно доказательство: мука. Обычная пшеничная мука. Но это к тому, что на спектакль жаль тратить наркотик, можно обойтись реквизитом.

– Тут произошла трагедия, а вы ее называете спектаклем.

– Не трагедия, а фарс с печальным концом. Только режиссер смылся, и мы не поняли его замысла. Давай займемся критикой. Человек у двери был убит наповал одним выстрелом, это я тебе без эксперта могу сказать. Он даже испугаться не успел, как стал покойником. Кузьмов получил два тяжелых ранения в голову. Возможно, смерть не сразу сгребла его в свои объятия. Но я не верю, что с такими ранами можно стрелять и попасть в цель. Теоретически дуэль исключается.

– Почему?

– Кто стрелял первым?

Горелов посмотрел на трупы и сказал:

– Кузьмов. Он понял, что его обманули.

– Хорошо. Первый и единственный выстрел оборвал жизнь гостя в одну секунду. Труп не мог сделать два ответных выстрела и обоими угодить в голову обидчика. Если первым стрелял гость, то Кузьмов, получив две пули в лицо, не смог бы выстрелить. И не просто выстрелить, а с нескольких метров вышибить мозги своему оппоненту. Тут дело не обошлось без третьего. Если из присутствующих здесь покойничков кто-то кого-то пришил, то третий убрал уцелевшего. Или хлопнул двоих сразу.

– Ну если не Белый, то Ефимов.

– Причина есть, но не его почерк. Ефимов не мудрит. Он стреляет из своего пистолета и уходит. А здесь все разыграно как по нотам, с мизансценами.

– С чем?

– Театральный термин. Возьми на вооружение.

– Вы все усложняете, Алексей Денисыч. Белый не убивал, Ефимов тут ни при чем. А кто? Да еще с мизансценами и фальшивым наркотиком.

– Похоже на ловушку.

Сычев разобрал вещи, изъятые у убитого, и выбрал плоский черный бумажник. В одном из отделений лежало удостоверение ФСБ. Он развернул корочки и прочел: «Семен Леонидович Костылев».

– Что скажешь, Ватсон? Опер из ФСБ с просроченным удостоверением.

– Уже второй, и тоже мертвый. Помните гэбиста в тайге? Что им надо от Белого или…

– Скорее всего «или». В тайге они стерегли Хряща. Но Кузьмова мы никак не можем связать с Хрящом. Если они вышли на след Белого, то кто их убил?

Боюсь, мы окончательно сбились с пути. Кто же может быть третьим?

– А давайте посмотрим на вещи еще проще. – Горелов разгуливал в носках по комнате и заглядывал в ящики стола, на книжные полки и листал книги.

– К примеру, есть обычный сценарий. Приходят двое клиентов к Кузьмову за наркотиками, тот подбрасывает им туфту. Клиенты поднимают шум. Одного убивает Кузьмов, второй убивает Кузьмова. Но мне очень хочется, чтобы им был Ефимов.

В дверь позвонили.

– Ну вот, оперативно сработали. Нам даже предложить нечего своим коллегам.

Сычев отправился открывать дверь. К его удивлению, он увидел не того, кого ждал. На площадке стоял Ефимов в штатском костюме. Если бы они могли посмотреть на свои лица со стороны! Тут было над чем посмеяться.

– Извините. Василь Василич дома? – спросил Ефимов, впившись взглядом в чужака.

– Он уехал в отпуск, – ответил Сычев.

– Извините.

Подполковник повернулся и зашагал по лестнице вниз. Сычев захлопнул дверь и вернулся в комнату.

– Боюсь, что Ефимов тут ни при чем, – задумчиво протянул следователь.

– А я могу утверждать, что версию с ограблением можно не рассматривать вовсе.

Горелов стоял возле открытой коробки из-под телевизора и чесал белобрысый затылок. Коробка была набита пачками денег. Сычев подошел ближе, щелкнул языком и добавил:

– А убийца ничего не знал о Кузьмове. Он чужак. Ушел и оставил то, ради чего все они живут!

– Черт! – промычал лейтенант. – И сразу все стало каким-то странным и непонятным.

– А ты хотел, чтобы все шло по твоему сценарию? Рано тебе в Конан-Дойли записываться.

Не ломая своих традиций, Дмитрий Николаевич Шевцов обедал в «Савойе» строго по своему распорядку. В полутемном пустом зале дежурили телохранители, наблюдал за наглыми мухами и ко всему готовый метрдотель.

Хлыста допустили к хозяину, когда Шевцов перешел к десерту. Яков Корин вел себя свободно и присел к столу раньше, чем его пригласили. Но Шевцов не придал этому значения, его беспокоили другие проблемы, и он не скрывал своего раздражения.

– Что творится в казино, Гек?

– Некоторые перестановки. Мелочи, которые вас не должны беспокоить. К тому же они были согласованы с вами. – Шевцов поковырял фруктовое желе, но есть не стал.

– Некоторые? Легавый сел в кресло главного звена. Это не шутка.

– Он под моим контролем.

– А что случилось с Глухарем?

– Диагноз – паралич сердца. Это заключение врачей. Мы ничего не потеряли. Глухарь давно уже вышел из-под контроля и работал на себя при поддержке банды Соленого. Он выполнял наши требования, хоронил и вычищал мусор за стрелками Князя, выполнял охранные функции, но этого слишком мало.

Шевцов вытер губы салфеткой и закурил.

– Значит, Глухарь пользовался нашей крышей в своих целях. Где его люди?

– Разбрелись по мелким группировкам.

– И кто же будет нас защищать? Где силовики?

– Мы пустим в подвал ментов. Они еще не избалованы красивой жизнью и будут служить с большим рвением. Свято место пусто не бывает.

– Хочешь создать филиал Петровки под эгидой игорного дома?

Четвертый этаж – бордель. Третий – киллеры, второй и первый – рулетка, а подвал – для тех, кто должен все это взорвать к чертовой матери.

– И вернуться к себе в отделение на зарплату.

– Ты слишком много на себя берешь, Яша. Ты ноль. Я решаю кадровые вопросы.

– Результаты нам известны. Вы лишили меня инициативы, сделав марионеткой. Вы вмешивались в каждую мелочь, не давали мне работать. – Хлыст говорил твердо и уверенно. – Что вы хотите? Какие могут быть результаты, если такой структурой руководит слепой?

– Слепой?

– Вы за последний год в казино не появились ни разу, а меня сделали бессловесной куклой в своих руках. Итого два слепца.

В воздухе повисла пауза. Шевцов загасил сигарету и, изменив тон, спокойно спросил:

– Что случилось с Котом?

– То, что и должно было случиться. Его кастрировали и посадили на иглу. Кот работал на наркокартель, который в обход нас реализовывал героин в нашем заведении. Я не стал ссориться с наркодельцами. Но я сдал Кота тем, кто имел на него зуб. Кошек и собак хватает. Кота заменили на человека и Глухаря тоже. Хватит с нас зоопарка.

– У Кота были сообщники?

– Да, два бармена и менеджер. Их отправили на кладбище. Там у нас еще есть свои места и влияние.

– Кот может заговорить.

– Если выживет. Его боссы очень на него обижены. Кота нашел таксист, вызванный к нему на дом. Любопытное зрелище. На столе гора рассыпанного героина, а на вершине продукт кастрации.

– На моих глазах рушится империя, которую я создавал годами. А ты утверждаешь, что все прекрасно!

– В наше время все меняется со скоростью света. Одна система сменяет другую, старые отношения не похожи на новые. Мы меняемся вместе со временем. Вы называете эти процессы гибкостью. Я научился у вас быть гибким и понял, что только я сам могу управлять теми процессами, которые происходят вокруг меня. Машина работает ритмично, казино кует деньги и превышает прошлогоднюю прибыль вдвое. Уходят старые клиенты, приходят новые. Картина резко меняется, это могу замечать я, наблюдая за процессом ежедневно, а не вы, сидя в Думе среди скандальной своры показушников. Если год назад я видел в игровом зале бритоголовых быков и их шлюх, то теперь у нас появись новая прослойка, которой мы еще не дали названия. Денег больше не стало и меньше тоже. Они кочуют из рук в руки. Чем больше нищих, тем больше богатых, и этот крен растет.

Шевцов с опаской взглянул на Корина.

– Вижу. И ты меняешься. Я помню, как ты начинал.

– Мне стало легче дышать, после того как я выскользнул у вас из-под каблука. Я делаю свое дело и знаю, как надо его делать. Вы можете меня уволить. Я не пропаду. Но кто сядет в мое кресло? Где вы возьмете человека, которому сможете доверить такую машину и будете уверены, что он вас не обчистит до нитки? Это я сделал вас одним из самых богатых людей страны. Вы мой большой должник. Я не удовлетворен своим сегодняшним положением. И помните, я свободен и могу уйти в любую минуту. Туда, где мне предложат власть и деньги. Никто никогда не ценил холуйство. Мне оно тоже надоело. Понимаете? Новые времена, новые отношения.

Хлыст встал и направился к выходу.

В эту ночь Гном не сомкнул глаз. Он и секунды не думал об отдыхе, в то время как Фил заливался храпом. Как только начало светать. Гном приподнялся на скрипучей раскладушке и взглянул на постель, где спал его пастух. Фил лежал на боку, лицом к стене и ровно дышал. Гном уже придумал отговорку, если душегуб его накроет, к тому же Гном соорудил из кухонного ножа отличное перышко, и если Фил пойдет в атаку, то он ему вкрутит шило в бок.

Как Гном ни храбрился, но, пока он надевал штаны, все тело покрылось противным липким потом. Гном боялся своего пастуха, несмотря на то что в последние недели Фил утратил бдительность. Они жили и общались спокойно, как бы найдя общий язык. Гном ни разу не сделал ни одной попытки бежать.

Последние недели хозяин перестал запирать двери на ночь и прятать ключи под подушку. Даже когда он уезжал в город, он не приковывал Гнома наручниками к отопительной трубе. Гном и сам понял, что побег – это еще не свобода. Ему торопиться некуда. Он наблюдал за Филом и поражался его нюху. Сыщик разделил участки на квадраты и очень скрупулезно обследовал каждый. Предварительная работа, которую они сделали зимой, оставив в лесу не одну версту лыжных полос, дала свои результаты. Снег сошел, круг поисков сузился, теперь они месили грязь в резиновых сапогах. Такая настырность, целеустремленность и грамотность не могли не увенчаться успехом. Гном оставался человеком в себе, как улитка, и не любил сильных личностей, которые оказывали на него давление. За последнее время Фил внушил ему, что истинная свобода заключается в деньгах. Гном оказался способным учеником и многое сумел усвоить, оставаясь послушной овечкой.

Гном подошел к двери и, оглянувшись, посмотрел на спящего. Поза хозяина не менялась, сон казался крепким и глубоким.

Гном вышел во двор. Небо выглядело пасмурным, густые тучи висели низко, едва не цепляя макушки сосен. Гном соскочил с крыльца и, подобравшись к машине, достал нож и пропорол два колеса с левой стороны, затем перебежал к сараю, скинул навесной замок, открыл створку и вывел на тропинку старый велосипед. Эта штука была отлажена и исправлена заранее, в те самые дни, когда Фил выполнял заказ азиата в Москве. Запертые двери никогда не были проблемой для высококвалифицированного форточника, особенно когда наручники с легкостью соскальзывали с узкой тонкой руки маленького человечка.

Гном пробрался «задами» и через огород вышел к оврагу. Через несколько минут он появился на дороге, которая была здесь единственной. За поселком начинался лес. Пять километров пути до станции были зоной риска.

Возле платформы он оставил велосипед, поднялся на перрон и ждал.

Отвратительный дождь и ветер хлестали по лицу и пронизывали насквозь. Гном не оглядывался. Или ему повезет, или не судьба. Бесполезная суета тут не поможет.

Электричка подошла через пять минут. Он запрыгнул в тамбур и бросил последний взгляд на платформу. Народу в это время ехало много. Люди торопились на работу. Когда двери захлопнулись, он облегченно вздохнул. Он не хотел больше падать с моста в ледяную воду.

На какое-то мгновение в маленькой бритой голове мелькнула светлая мысль. Он подумал о заброшенной деревеньке в Курской области, о старой матери, сидевшей возле дома и не спускавшей глаз с дороги. Она вечно будет так сидеть и ждать его. Сколько ей еще жить? Бог его знает, может, и померла. Вспомнил он и могилу отца с красной железной звездой, соседку Дашку, которой в детстве обрывал соломенные толстые косы, речушку и сеновал. Там его никто не найдет. Но как идти в дом с пустыми руками?

Мысль как пришла, так и ушла, не задев за живое. Неожиданная вспышка памяти. Так часто бывало, когда он валялся на нарах, но теперь эта мысль лишь мешала сосредоточиться.

Двери электрички открылись. Капли падали на платформу и разбивались, дождь усиливался. Гном вышел. Он уже не мог управлять собой, он делал то, что ему предначертано судьбой. «Если взял стакан водки, то надо пить, а не ставить на стол». Таковы правила, так он воспитан.

На Комсомольской площади он перешел к другому вокзалу и сел на другую электричку. Опять долгий, изнуряющий путь, затем автобус, деревня, сельпо. Здесь Гном купил лопату и дальше пошел пешком.

Три остановки вдоль шоссе, лес, утопающие в лужах ноги, и он вышел к цели. Когда вчера они проходили этот участок, он тут же узнал его. Никаких зарубок на дереве не существовало, эту лапшу он повесил на уши Филу, и тот обходил каждое дерево вокруг. Здесь стоял красный столбик, на котором черной краской написали число «63», а ниже слово «кабель». Шесть шагов в глубь леса от столба, и точка.

Дождь продолжал хлестать по лицу и рукам своими колючими холодными струями, но Гном не замечал их. Он вонзил штык лопаты в пожухлую прошлогоднюю траву и принялся за работу.

Когда он закапывал деньги, он работал на Хряща, а тот не жалел чужого труда. Теперь он работал на себя и не думал об усталости.

И вот он настал, миг победы! Под глинистой почвой что-то блеснуло.

Целлофан. Гном отбросил лопату и начал счищать землю руками.

Внезапно сверкнула молния, где-то вдали раскатом прогремел гром.

Небо почернело, дождь усилился.

Гроза в апреле редкое явление, но не только этим отличался сегодняшний день от остальных. Гном схватил тяжелый целлофановый мешок и с немалыми усилиями вытащил его на поверхность.

– Бог в помощь!

Гном вздрогнул. Кровь застыла в жилах. Голос звучал страшнее грома. Гном ненавидел этот голос. «Ну почему?» – пронеслось у него в голове. Он поднял глаза и увидел усмехающуюся физиономию Фила. На сыщике была надета плащ-палатка, из-под полы которой торчала двустволка.

– Тяжеловато одному-то?

– Идиот! – заорал маленький человечек. – Это моя добыча! Кто ты такой? Я уже один раз подыхал за эти чертовы бумажки! Меня они спасут, а тебя погубят. Ты слишком жаден. Тебе этого не хватит. Уйди!

Гном выплюнул весь свой словарный запас, и ему на все стало наплевать. Какая-то глыба свалилась с плеч. Он выкарабкался из ямы и тупо уставился на своего врага. У него не осталось сил схватить нож или лопату и пойти в атаку. Он выдохся.

– Ты так ничего и не усвоил, Гном. – Фил бросил на землю рюкзак. – С твоими силенками далеко не уйдешь. Детишки отберут. Зря ты потянул одеяло на себя. Я же не слепой. Видел бы ты вчера свою рожу, когда мы вышли на эту поляну. Слова были лишними. Ну я и промолчал. Ты думаешь, я следил за тобой?

Нет. Я приехал раньше и ждал тебя здесь. Пару колес поменять недолго. Мне ведь не надо мотаться по электричкам и метро. В машине много преимуществ. А главное, у нее есть багажник для денег.

Гном молчал. Его порывистое дыхание стало ровным и спокойным. Он вновь вспомнил мать, Дашу с соломенными волосами и могилу отца с красной звездой. Гном не слышал выстрела. Что-то обожгло ему грудь и толкнуло назад. Он свалился в яму и уже ни о чем не думал.

Фил бросил ружье в могилу и взялся за лопату. Под конец он заложил землю дерном, и все следы исчезли. Сюрприз для Хряща, который рвется к этому столбику всеми фибрами своей души. Теперь он принялся за сверток. Упаковка оказалась прочной и надежной. В дело пошел нож. Через минуту на землю вывалилась груда банковских пачек, стодолларовые упаковки сыпались и сыпались как из рога изобилия. Фил заметил, как сильно затряслись его руки. Он озирался по сторонам и пытался развязать узел веревки на рюкзаке, затем запихивал добычу в грязный невзрачный походный мешок, и когда все было закончено, вскочил на ноги и начал орать и плясать вокруг денег, подставляя лицо под дождь. Он пел песни, читал стихи, прыгал и смеялся, притаптывая могилу неудачника. Никто и никогда не видел его в таком состоянии. Все сдерживающие центры оборвались и выплеснули наружу. Человек непредсказуем. Он и сам не знает, на что способен.

Триумф! Самая крупная победа в жизни! Удача! Что еще нужно?

Когда Фил выбрался на шоссе и, забросив рюкзак в багажник, сел в машину, он заметил на дороге женщину. Она стояла метрах в тридцати по ходу и пыталась поймать машину. Стройная красотка промокла насквозь, и у нее даже не было зонта. Фил завел двигатель и медленно проехал мимо очаровательной дамы, которой на вид было чуть больше двадцати пяти или около того. Она держала над головой сумочку и думала, что это ее спасет. Фил затормозил и сдал назад.

Девушка подбежала к машине и спросила:

– Вы в Москву?

– Садитесь.

Фил открыл дверь, и в салоне запахло французскими духами.

Присутствие женщины с красивыми ногами, на которые Фил косился больше, чем на дорогу, согревало ему душу. У него было отличное настроение, и девушка стала необходимым дополнением. По телу разлился трепетный жар.

– Как это вы оказались посреди шоссе в одиночестве в такую погоду?

– А… Говорить противно. Вышла из машины, хлопнула дверцей и осталась под дождем.

– Поругались?

– Постоянная история. Как только собираемся на дачу, так скандал. А я сегодня настроилась провести время за городом и весело отметить свой день рождения.

– Сочувствую.

– Не стоит. Сама виновата. Иногда надо брать себя в руки и вовремя заканчивать неудачные романы.

– Строгая дама. Но я думаю, что вы правы. Мужчинам дай небольшую поблажку, и они тут же начнут изображать из себя собственника.

– Похвальная самокритика.

– Ну, я не о себе. Правда, не могу ручаться. Вы не возражаете, если мы по пути сделаем пару коротких остановок.

– Ну если вам надо, ради Бога.

Девушка с удивлением посмотрела на водителя, и их взгляды встретились. Он никогда еще не видел таких ярких зеленых глаз.

– Вы ничего не подумайте, мне нужно заехать в пару магазинов.

– Я не возражаю.

– Как вас зовут?

– Рита.

– А меня Филипп.

И вдруг язык его развязался, чопорная сдержанность куда-то исчезла, и он начал рассказывать какую-то интересную историю, прочитанную им когда-то в журнале «Вокруг света». История смешивалась с полетом собственной фантазии, и в итоге получилась замечательная актерская работа. Такого Фил от себя не ожидал.

Он остановился возле магазина на шоссе и побежал внутрь. Две сумки покупок за пять минут. Тут вдруг его током дернуло. Он оставил ключи в замке зажигания, а в машине деньги. Одно движение, и конец всему. Фил подскочил к стеклу витрины и облегченно вздохнул. Слишком он перенапрягся за последнее время. Устал. Девушка сидела на своем месте и, как подобает женщине, смотрелась в зеркало и пудрила носик. Фил вернулся к прилавку и купил еще две бутылки шампанского.

Когда они въехали в город, Фил сделал еще одну остановку и купил охапку красных роз. Девушка была смущена и покрылась румянцем.

– Боже. Ну зачем вы это?

– В день рождения человек должен получать подарки и слышать приятные вещи. Это вам компенсация за одиночество под дождем.

– Спасибо, не ожидала. Даже не знаю, что сказать.

– Вы хотели провести время за городом. Я еду на дачу. Если вы не испугаетесь, то с удовольствием приглашу вас. Шампанское и закуска уже в багажнике. Уверяю вас, я не сексуальный маньяк, а обычный человек в хорошем настроении.

– Хорошо. Надеюсь, мне не придется вновь выходить на дождь и ловить такси.

– Ни за что!

По дороге они сделали еще одну остановку возле Ленинградского вокзала. Фил вышел, достал из багажника рюкзак и скрылся за дверями зала ожидания. Он пересек зал и спустился к камерам хранения. В зал, где располагались автоматические ячейки, стояла очередь, и Фил сдал рюкзак в «ручную кладь». Теперь он мог позволить себе любые слабости. Сунув жетон в карман пиджака, он вернулся к машине. Девушки на месте не оказалось. Фил даже испугался. Он уже мысленно находился с ней в одной постели, и вдруг такой промах. Чем он мог спугнуть ее? Фил кусал губы и озирался по сторонам.

– Вы кого-то ищете?

Фил оглянулся. Рита стояла возле машины.

– А я грешным делом подумал, что надоел вам.

– Нет, просто я обратила внимание, что вы не курите, а сигарет у меня мало. Вряд ли на даче имеются запасы.

– Вы правы. Ну так что, поехали?

– Поехали.

До места они добрались за час. Дорога проходила весело, и они смеялись.

Дача оказалась намного скромнее, чем представляла девушка, но Фил убедил ее, что даже такое пристанище расцветает, когда среди мрачных стен появляется чудный цветок. Рита разгуливала по комнатам и пыталась выяснить, где хранятся слоновые бивни, львиные шкуры, маски папуасов и чучела грифов. Фил дал один простой и банальный ответ: «Дачу я снимаю, и моих вещей здесь нет».

– Жаль, – сказала девушка. – Без романтики скучно.

Они сели за стол, и первая пробка едва не пробила потолок. Фил поднял тост за прекрасных женщин и красивую жизнь.

Девушка постоянно о чем-то просила. То ей нужна соль, то пепельница, и Фил никак не мог разглядеть ее красивое лицо и подержать изящную ручку в своих ладонях. Две бутылки шампанского были выпиты за несколько тостов.

Когда Фил отлучился в третий раз, чтобы принести из кухни свечи, его вдруг качнуло. Шампанское резко ударило в голову, и комната поплыла перед глазами.

– Какой же я идиот! – успел он прошептать и повалился на пол, теряя сознание.

Рыжая услышала грохот в соседнем помещении, погасила сигарету и заглянула в кухню. Фил скучал на полу и не представлял никакой опасности. Она обшарила его карманы и достала жетон камеры хранения. Она помнила, куда он его клал, потому что наблюдала за ним на вокзале.

Ей понадобилось две минуты, чтобы завести машину и один час, чтобы вернуться к Ленинградскому вокзалу. Оставив машину на платной стоянке, она получила в камере хранения рюкзак и спустилась в метро. Здесь ее след затерялся в толпе пассажиров.

Поднимаясь по лестнице домой, Чижов увидел Ольгу, которая сидела на облюбованном подоконнике и качала стройной ножкой в черном чулке и в белой туфле на каблучке.

Он остановился возле нее и облокотился на перила. Он ждал ее. Он все время хотел, чтобы она пришла, но каждый раз убеждал себя, что это глупая блажь, которую надо выкинуть из головы. Приятно сознавать, что тебя кто-то ждет и ты кому-то нужен. Но зачем ему нужна сопливая девчонка со сквозняком в голове? Ему и серьезные отношения не нужны. В его положении о другом надо думать.

– Привет! – сказала девушка и спрыгнула на кафельный пол.

– Привет, – сухо ответил Чиж.

Ольга достала из кармана бумажку и передала Андрею.

– Сычев забрал тетрадку и передал вам свои телефоны. Просил позвонить. Перемирие. Хороший старикашка, безобидный. Мне кажется, у него есть стоящая идея. А почему бы не послушать?

– Послушаем, когда время придет.

– Может, пойдем погуляем? – неожиданно спросила девушка. Чиж тяжело вздохнул.

– Зря ты это, Ольга. У тебя есть ребята, с ними гуляй. Не компания я тебе. У дочери мента не должно быть друзей-зеков. Ребенок ты еще, дурь в голове бродит.

– Все сказал? Так вот, папаша-мент остался без дочери. Я ушла из дома. Просто я поняла, чем мой папочка занимается. Вам спасибо. Так он вместе с дружком Ефимовым хуже зеков. Те на нарах сидят, а эти на свободе гуляют. Я решила и ушла.

– Дура ты. Он твой отец. Какой бы ни был, а отец! Не тебе судить его. Соплива еще. Ты свои полтора десятка лет прожила и забот не видела. Кто о тебе заботиться будет?

– Не полтора десятка, мне уже восемнадцать, понял?!

– Тебя что, в каждом классе по два года держали? Значит, ты дебилка?

Ольга рассмеялась.

– Ну и что! До революции в моем возрасте уже по двое детей имели.

– Тогда ты вовсе старуха. Я подберу себе помоложе.

– Идем, я тебе помогу. Тут детский сад за углом, есть на что посмотреть, особенно в младших группах.

Чиж тоже недолго хранил маску серьезности. Ольга обезоружила его в две минуты. Он избрал своей тактикой нападение и размахивал кулаками вслепую, пользуясь отжившими догмами. Она ничем не пользовалась. Ее естественная непосредственность стала тем щитом, о который ломались любые копья.

После некоторой паузы она повторила:

– Пойдем погуляем?

И они пошли. Девушка взяла его за руку, а он капризничал как ребенок, но покрытое льдом сердце Андрея пропускало через себя горячий поток крови.

– Я знаю, что ты ненавидишь больше всего. Предательство! – заявила Ольга. – И я ненавижу предателей. И не смотри так. Они и мне попадались. Не такой я ребенок, каким ты хочешь меня видеть. Ну а что ты любишь?

– Это понятие для меня не существует.

– Так не бывает. Ну а что ты хочешь?

– Поскорее уехать отсюда к чертовой матери. Здесь жить нельзя.

Рыбам нужна вода, а не бензин. Эти выжили, но стали мутантами.

– Хорошая идея. Ты прав, я бы уехала.

– Тебе учиться надо.

– И в двадцать пять учиться не поздно. Сейчас в этом смысла нет.

От женщин другое образование требуют. А почему бы тебе не взять меня с собой?

– Я с Сергеем уеду. Куда он, туда и я. Так уж получилось. Он бродяга, и я бродяга. Может, и осядем, где дышать дадут. В тайге, среди зверей жить легче, они предсказуемы. Лес, дичь, грибы, ягоды, ключевая вода, рыба. Что еще человеку надо?

– Цивилизация.

– Эта, что ли? Каменный век с пороховым запасом.

– Ну тогда я с тобой. Кто-то должен тебе рубашки стирать, брюки гладить, обед готовить, грибы солить.

– Брюки в тайге?

– И детей нянчить. Все сходится к тому, что рожать надо рано. Тебе тридцать пять, а дочери двадцать. Подружки. Ты знаешь, я даже уху варить умею.

Чиж повернулся к девушке и посмотрел ей в глаза. В голубых озерцах было столько доверия и чистоты, что он не решился бросить в них камень обиды.

Она не понимала, о чем говорила. Детская романтика, которая оборачивается слезами и сожалениями. Чижу становилось от этого тяжелее. Девчонка пролезла к нему в душу, и в любой момент он мог сломаться, а Чиж должен оставаться стержнем. Его дружок с философской натурой готов немало дров наломать.

– Я провожу тебя домой, – сказал кавалер мягким голосом.

– Я не вернусь домой. Я уже сказала. И не волнуйся, я к тебе не навязываюсь. У меня ключи от котельни есть, где ты пытался меня запереть. Террорист-неудачник. Жаль, номер дома забыла!

– Можешь злиться. Но уху я привык сам себе варить.

– Думаешь, ты один такой упрямый? Еще увидим. – Она резко повернулась и быстрой походкой пошла прочь. На душе у Чижа скребли кошки. Он очень хотел ее окликнуть и обнять, но сдерживал себя из последних сил. Он стоял как пень, а стройная, хрупкая фигурка растворялась в тумане.

Вернувшись домой, он застал странную и непривычную картину. Белый и Галя пили шампанское и едва ворочали языками, а его любимая раскладушка была завалена грудой стодолларовых упаковок.

– А вот и наш рыцарь печального образа! – воскликнул Белый.

– Нет, – поправила Рыжая, – он твой оруженосец Санчо. А рыцарь ты!

– Она высыпала виноград из алюминиевой миски и надела битую железяку ему на голову.

– А оруженосцу оставили выпить? – спросил Чиж.

– У тебя под ногами полная сумка, – сказала Галя и покосилась на Чижа, – Точно. Он в печальном образе.

– Бедолага! Опять его Ольга обидела, – покачал головой Сергей.

– Ольга? – переспросила Галина. – Кэс ке се Ольга?

– Ну это такая зверюшка наподобие тебя, которая мечтает водрузить свой твердый каблук на беззащитную лысую голову беглого зека.

– Но на твоей голове шлем. Ты-то не плачь!

– Значит, у меня будет подружка.

– Ага. Очаровательное создание, жертва шантажа, современная принцесса на горошине, а главное – как она на него смотрит. Это надо снимать в кино. «Романс для влюбленных-2». А этот чурбан… – Белый махнул рукой.

– Да, у него есть пример перед глазами. – Галя усмехнулась. – Вы у нас большие охотники до баб. Никто на ногах устоять не может! Сразу убежать хочется. Ну ладно. Я спать хочу, мне еще одно дельце утром провернуть надо.

– Какое дельце? – встревожился Белый.

– Князек. Суженый мой. Скучает, поди…

– Брось, Рыжая. Мы так не договаривались.

– Уймись, Сереженька. Я тебе с хвостами досталась. Отрубить их надо, чтобы не цеплялись, а потом уж вези меня куда глаза глядят.

В голове стоял ровный дребезжащий звонок, словно заело клаксон в машине. Фил лежал на полу и тупо смотрел в потолок. Как он глуп! Он ничем не отличался от Гнома. Глупый маленький карлик, он едва не свихнулся от мысли, что у него будет так много денег. Глупый опытный Фил, он едва не сошел с ума, увидев груду денег. Что за магическая сила сидит в этих бумажках, которая лишает людей здравого смысла и заставляет делать непоправимые глупости?!

Человек слишком слаб, чтобы устоять перед соблазном.

С огромным трудом Фил поднялся и, покачиваясь, подошел к комоду.

Там в коробке из-под сигар лежала квитанция камеры хранения Аэропорта, где Фил хранил деньги, полученные от азиата. Он сел за стол, положил перед собой бумажку и посмотрел на нее с некоторой надеждой. И почему он сразу не уехал?

Звон в ушах перепутался с шумом двигателя большегрузной машины.

Мотор заглох. Фил решил, что это перенапряжение или остаточные воздействия того зелья, что ему подмешали в шампанское. Где-то рядом хлопнули дверцы грузовика.

Пауза, и вдруг распахнулась входная дверь, и в комнату вошли двое. Красная пелена в глазах рассеивалась слабо, и Фил не разглядел гостей в полумраке комнаты. Высокие, сильные, мрачные. Один из них нагнулся над столом и заглянул в лицо Фила. Теперь он узнал его. Это был Паша Лосев. И как он ухитрился ускользнуть от него? Но кто-то должен выиграть. Ничья в таких партиях исключена.

– Сколько веревочке ни виться, а концу быть, – тихо сказал Лосев.

– Перехитрил ты меня, браток, – тихим, глухим голосом прохрипел Филипп Трошин.

– Это ты сам себя перехитрил.

– Как же вы меня здесь отыскали?

– Глупец! Напортачил, а теперь решил уйти с фейерверком? Забыл, с кем дело имел? Меня генерал к себе в высотку вызывал. Ты же сдуру столкнул лбами два самых сильных наркокартеля в Москве. Сейчас уже нет такой шестерки в криминальной московской среде, которая бы не разыскивала тебя с ножом в руке.

Генерал в бешенстве. Заварил ты кашу, дружок. Это наш шеф, Воронцов, дал мне адресок дачки. Или ты забыл, что у него здесь тоже был участок и дома они вместе с твоим отцом строили? К тому же он сказал, что дело Хряща с тебя никто не снимал, и оно так и висит на тебе. Ты все еще в ответе перед людьми, которые работали на тебя. Я счел нужным привезти твоего старого приятеля из Сибири. Капитан Данилов, помнишь?

Здоровяк отстранил Лосева и склонился над столом. Лицо Трошина оставалось спокойным, но бледным и сморщенным. Он словно мгновенно постарел на десяток лет.

– Помнишь меня, майор? Данилов Иван Валерьянович. Я же обещал тебе, что наши дорожки непременно сойдутся. Ты покойному моему корешу Саше Сизову десять процентов забыл заплатить. Мы свою работу всегда до конца доводим. Я доставил Сыча в Москву. Обещано – сделано!

Фил пододвинул квитанцию камеры хранения в центр стола.

– Этого на все хватит. Берите.

Но никто не обратил внимания на бумажку.

– Данилов прав, – кивнул Лосев. – Я сам лично отправлял телефонограмму в Барнаул. Отбоя никто не давал. Ребята до сих пор в деле. Но в первый заход не Хрящ ушел, а его сокамерники. Из-за этого человек лишился жизни. Я тебе докладывал, но тебе не до Хряща было. Покойный Женя Павлов Гнома в Красково обнаружил. С той минуты ты уже обо всем забыл. И дело, и свою команду, все побоку. Ну и мы на тебя плюнули. Живи как хочешь. Но нет, ты решил иначе. У тебя началась долларовая горячка. И начал ты, Филя, шашкой размахивать и головы рубить. Но один в поле не воин. Что теперь скажешь?

– Вот, возьмите. Больше у меня нет! Поскользнулся я, и мордой в дерьмо.

Лосев взял квитанцию и медленно порвал ее на мелкие кусочки.

– Решай, Данилов, сам, – коротко сказал он, и слова Лосева прозвучали как приговор.

– Кому нужны его вонючие деньги! Идем со мной, шакал, я тебя Хрящу представлю. Вас одно дело связывает, вот с ним и делись своими радостями.

Фил хотел возразить, но у него не хватило сил. Данилов выволок его на улицу, где стоял огромный рефрижератор. Трошину стало страшно, будто его подвели к клетке с тигром.

Сибиряк снял замок, откинул засов и раскрыл тяжелые стальные дверцы. Из фургона пахнуло холодом и тухлятиной. Металлические стены были покрыты льдом. В три ряда, уходивших в глубь огромного коридора, на острых железных крюках висели говяжьи туши.

– Залезай, майор. Твой дружок в самом конце пригрелся, чтобы его менты не повязали. Шесть тысяч верст путь немалый. Но мечта его сбылась, он попал в столицу.

Данилов подхватил Трошина сильной рукой и буквально закинул в кузов. Фил растянулся на скользком полу. Сибиряк запрыгнул в фургон, поднял Трошина за ворот пиджака и поволок вглубь.

Там под тусклым светом лампочки возле стены среди говяжьих туш висел покрытый инеем голый человек. Лицо его застыло в дикой гримасе ужаса, а мутные рыбьи глаза вылезли из орбит. Синие руки были сцеплены за спиной наручниками. Стальной крюк пронизывал тело возле печени, и острый окровавленный конец вырывался наружу из-под ребра в области сердца. Туша Хряща слегка покручивалась вокруг своей оси.

Фил потерял дар речи. В желудке начались сильные спазмы, и его вывернуло. Он упал на колени и захрипел. Данилов заломил ему руки назад, и за спиной щелкнули замки наручников. Сильные руки оторвали Трошина от земли, и он увидел, как перед глазами мелькнул острый стальной крюк. В ту же минуту невыносимая режущая боль пронзила его тело, и он повис в воздухе.

Душераздирающий вопль достиг макушек сосен. Когда двери холодильника закрылись, все звуки стихли.

Два часа назад Филипп Трошин рассказывал рыжеволосой красавице с длинными ногами о сказочном путешествии, которое его ожидает в ближайшем будущем. Итак, это путешествие началось.

Белый проснулся в холодном поту. Ему приснился кошмарный сон. Он резко повернулся и хлопнул ладонью по кровати. Гали на месте не было.

– Рыжая! Ты где? – крикнул он, вскакивая с кровати. За долю секунды он обежал квартиру, но девушки нигде не было. Сергей подскочил к раскладушке и начал трясти Андрея.

– Чиж, проснись. Рыжая ушла. Я знаю, где она! Дура! Ей голову свернут.

– Ты что, мужик, не проспался? Куда она денется? – Чиж повалился на подушку.

– Она пошла мстить Князю.

Эти слова возымели действие, и Чижов поднялся.

– Хреновая шутка. Где обрез?

– В шкафу. Я пошел заводить машину, догоняй.

Когда машина тронулась с места. Чиж спросил:

– А где он живет?

– Я помню. Письмишко ему относил. Охраны там больше, чем в Кремле.

– Давай быстрее, каждая секунда дорога.

Часы на приборном щитке показывали четверть одиннадцатого.

Галя расплатилась с таксистом и вышла из машины. Радиостанция «Эхо Москвы» сообщила, что в столице десять утра. Девушка перешла улицу и направилась к белой кирпичной башне, стоявшей чуть глубже от дороги в окружении небольшого парка.

Галина чувствовала себя бодро и рассчитывала на свои силы. Она хотела поставить еще одну жирную точку в своей истории. Остановить ее не представлялось возможным. Такие решения принимались без глубокого анализа и долгих раздумий, они были следствием инстинктов, а не умозаключений. Не возникало ни вопросов, ни ответов. Какая-то сила двигала человеком и выполняла волю амбиций, честолюбия, гордости и страсти. Все это называлось одержимостью.

Галя подошла к подъезду и была удивлена тем, что не встретила охраны. Ни одной рожи из команды Князя по аллеям не шлялось и никто не занимал лавочек, законно принадлежавших местным старушкам.

Консьержка сидела на своем месте и приветливо поздоровалась.

– Доброе утро, Риточка. Давно вас не было видно.

– В отпуске отдыхала. Мой благоверный дома?

– Сегодня еще не выходил, ну а посетители, сами знаете, целый день маячат.

Галя вызвала лифт и поднялась. На лестничной площадке тихо.

Телохранители исчезли, а дверь квартиры приоткрыта. Неприятные воспоминания, связанные с этим домом, вызывали некоторую нервозность. Что-то здесь было не так, и в какой-то момент ей захотелось повернуться и уйти, но какая-то неведомая сила толкала ее вперед. Девушка распахнула дверь и вошла в квартиру.

Пусто. Она приблизилась к кабинету и заглянула внутрь.

Князь сидел за столом в генеральском мундире при полной выкладке, увешанный орденами. Его голова откинулась назад, а голубые глаза бессмысленно смотрели в потолок. В виске чернело небольшое отверстие, а в правой руке, висевшей над полом, был зажат маленький хромированный пистолет. Галя подошла ближе. Она ненавидела этого человека, но сейчас в одно мгновение он стал ей безразличен и, несмотря на блеск орденов и погон, выглядел жалким и беззащитным. Стоил ли он жестокой мести? Ничтожный винтик в огромной машине.

Его уберут, другого поставят, и никто этого не заметит. Взрывать надо всю махину, а не давить насекомых поодиночке. Галя подумала о Сергее. И он такой же дурак, как она. Что они могут? По улице мамонты ходят, а они устраивают дуэли с комарами. Какая разница, кто убил Князя в его любимом кресле? Его судьба была предрешена, когда он в него сел. То же самое ждет его последователя.

– Пришла проститься с любимым? – услышала она голос за спиной.

Рыжая резко оглянулась. В дверях стоял Мопс с револьвером в руке.

– Стой где стоишь, девочка. Мне так будет спокойнее. Я уже видел тебя в действии. Молодчина! Выкрутилась! Сильная натура. Да еще воли хватило к дружку вернуться, должок отдать. Знал бы я о твоих планах, оставил бы Князя тебе и не торопился с его приговором. Стар я уже, устал от бесконечных похорон.

И тебя вот лишил удовольствия. Молодец, баба! Вся в отца!

– Что ты про отца моего знаешь, пес поганый?!

– Много у меня еще корешей осталось в ментовке. Слыхал я про дочку Ушакова. Сорвиголова. Говорили, будто ты самого Угрюмого завалила и Костю Пестрова в капкан затащила. Земля слухами полнится. Да и сходство есть. Я ведь к тебе присматривался, как только ты появилась здесь. Стать у тебя не как у уличных шлюх. Слишком своенравная для проститутки. Ну а потом Цезарь подтвердил мои подозрения. Пока ты мне не мешала, я тебя не трогал. Занималась бы Котом, наркотой, и Бог с тобой. Нет, тебе мало. Ты ко мне нос сунула, а я этого не люблю. Ох, Князек-то страдал… Ну да отмучился. Теперь на его место действующий мент пришел. Бандюга отпетый, теперь только держись! Из «похоронного бюро» он решил создать следственно-расстрельный комитет при Петровке.

– Как бы он тебя, пес, не списал в расход. Или свой свояка?…

– Ну какой он мне свояк. Меня двадцать лет назад из милиции в тюрьму на покой отправили. Двух сук пригвоздил к стенке. Превышение! А когда вышел, с твоим папашей столкнулся. Я-то его хорошо помнил. Вместе участковыми начинали. Ну а после отсидки я свою команду сколотил. Ювелирные мы не трогали.

Мы дантистов щипали, которые на черном рынке червонцы царской чеканки скупали.

Хорошие были времена. Ни один из них с жалобой в легавку не пошел. Знали, чем дело пахнет. Но вот нарвались мы на одного козла на Сретенке. Решил он за свое золотишко постоять. Убрать мы его убрали, но шума понаделали. Тут и появился Ушаков, защитник частной собственности. Вышли мы с ним один на один. Такой же упрямец, как и ты, был. Двоих моих подельников он убрал, но со мной осечка произошла. Выстрелили мы одновременно. Его пуля мне кепку сбила, а моя в цель попала.

Мопс приподнял свой чуб, где проглядывала белая полоска шрама.

– На всю жизнь память оставил. На сантиметр ошибся. Но с судьбой не спорят. Рожденный умереть от пули повешен не будет. – Девушка сделала шаг вперед. Кулаки ее сжались.

– Не стоит, детка. Не лезь на пулю, глупо. С меня папаши твоего хватит. Я бы тогда тихо ушел, но он сам в штыки полез. Я всегда в цель попадаю.

И здесь не одно поколение стрелков вырастил и не одно похоронил. Жизнь скоротечна. Ступай с Богом и живи, пока живется. Я тебя отпускаю.

– Глупость делаешь. Мопс. Долго тебе не жить.

– От судьбы не уйдешь. Ступай.

Мопс попятился и открыл входную дверь. Револьвер твердо сидел в его руке, и ствол ни разу не дернулся.

Девушку трясло. Она уже точно знала, что после такого удара ей с ним не справиться. Силы высохли, как вода на солнце. Ноги сделались ватными и непослушными. Она направилась к двери, стараясь не смотреть на отвратного человечка с бульдожьей мордочкой. Галина знала, что вернется сюда, она знала, что Мопс получит по заслугам, но сейчас ей требовались силы.

Мопс закрыл за ней дверь квартиры и пожал плечами.

– Стар стал, сентиментален.

Он прошел в кухню и выглянул в окно. Белая «Волга» стояла у соседнего дома. Мопс взял рацию с подоконника и связался со своим главным ликвидатором.

– Кандыба, дружочек. Сожалею, но вынужден тебя использовать как обычную шестерку. Прости дружок, но так надо. Высокая, красивая, рыжая. Она сейчас выйдет из моего подъезда.

Машина Белого подъехала к дому Князя и остановилась на противоположной стороне улицы. Чиж сунул обрез под куртку и выскочил из машины.

Белый стучал кулаком о ладонь и ждал, когда прекратится автомобильный поток, чтобы перебежать дорогу. Но тут случилось чудо. Их взмыленные бешеные лица в одну секунду превратились в блаженные физиономии ротозеев.

От кирпичной башни по аллее к улице шла рыжеволосая красавица.

Лицо ее было бледным и грустным, но походка оставалась уверенной и целеустремленной. Она еще не видела своих обеспокоенных рыцарей и думала о чем-то своем.

– Ну что, паникер? Выспаться не дал! – заворчал Чиж. – Вот твоя королева!

– Теперь вижу. Сейчас смеяться над нами будет.

Белый облокотился на машину и достал сигареты. Когда Галя вышла на улицу, то тут же увидела долговязую сутуловатую фигуру своего избранника. На душе стало теплее, и она улыбнулась. Странно. И что она в нем нашла? Ей хотелось подбежать к нему, обнять, положить голову на плечо и расплакаться.

Чиж помахал ей рукой и сел за руль.

Степан Кандыба выполнял самые виртуозные операции и был человеком строгих правил, точных планов и железных расчетов. Его операция в Челябинске произвела фурор, оставив следственные органы в полном недоумении и растерянности. Но сейчас, когда он мирно ждал своего шефа в машине, ему дают неясное, бездарное задание, которое не выдерживает никакой критики. У него даже оружия при себе не было.

Девушка с рыжими волосами появилась через три минуты. Она махнула рукой, подавая знаки человеку с противоположной стороны улицы. Кандыба скрипнул зубами, но не мог ослушаться приказа. Как только ее нога ступила на проезжую часть, Кандыба нажал на педаль газа.

Белый успел что-то крикнуть, Галя оглянулась. На нее летела большая белая машина. Ни один мускул не дернулся на ее теле. Мышцы атрофировались, инстинкты умерли. И даже страх куда-то исчез, оставив ее в полном одиночестве. Машина с огромной силой ударила окаменевшую девушку. Ее подбросило вверх, и она пролетела несколько метров в воздухе, приземлившись на спину на встречной полосе. Послышался кошмарный хруст. Несколько раз ее крутануло на месте, и она застыла. Завизжали тормоза, несколько машин выскочило на тротуар. Послышались крики.

Белый выронил изо рта сигарету и несколько секунд стоял не двигаясь, но вдруг очнувшись, бросился к Гале.

Чиж сорвал машину с места, сделал резкий разворот и помчался за уходившей к загородному шоссе «Волгой».

Она лежала тихо, будто спала. Только неестественная бледность покрывала спокойное лицо. Сергей встал на колени и склонился перед ней, вглядываясь в нежное лицо. Вокруг собралась толпа зевак, каждый лез со своими советами, другие хотели взглянуть на очередной уличный труп. Белый не слышал шума толпы.

– Солнышко мое, – тихо прошептал он. Ресницы дернулись, и зеленые глаза открылись.

– Я хочу к тебе. Возьми меня с собой, – шептал он, прильнув к ее уху.

Солнечный весенний луч отражался в зелени ее глаз, как в безбрежном океане, но что-то черное блеснуло в изумрудных глубинах, девушка тихо вздохнула.

– Ты должен жить, – прошептали ее губы. – Если не ты, то кто же?

Ее дернуло, словно ударило током, голова склонилась набок, и тонкая струйка крови пробежала от уголка рта по щеке к уху.

Чьи-то сильные руки подхватили Белого и оттащили в сторону. Люди в белых халатах заняли его место. Рядом стояла машина «скорой помощи» и милицейский фургон.

Двое в форме смотрели на Белого.

– Вы знаете потерпевшую? – спросил лейтенант.

– Да. Ее зовут Галина Ушакова. Лейтенант милиции. Отчество можно узнать на Ваганьковском кладбище. Там похоронен ее отец, капитан Ушаков. Тоже милиционер.

– Ладно, паренек. Ты не уходи. Ты еще нужен будешь. – Оперативники переключились на толпу.

Белый повернулся и пошел вдоль дороги к центру города. Он шел и шел и ничего перед собой не видел, но он твердо знал, что не все дороги ведут к храму.

Чиж выжимал из машины все, на что она была способна. Впереди появился огромный щит перед выездом на Кольцевую дорогу. На такой скорости через пост ГАИ, где собирается постоянная пробка, им не проскочить. Кандыба это также понимал и, не доезжая трехсот метров до поста, свернул в переулок. Битая дорога заставила машины скакать, а не мчаться. Чиж понял, что здесь можно бросить машину и затеряться в новостройках. Он взял с сиденья обрез, открыл окно и сделал три выстрела. «Волга» запетляла из стороны в сторону, и ее багажник занесло вперед. Чиж ударился носом в нос и затормозил. Машина была блокирована. Он выскочил на улицу и, выбив ногой стекло кабины водителя, направил ствол обреза в горло убийце. Кандыба плюнул на руль.

– Какой же я мудак!

– Кто отдал приказ? – жестко спросил Чиж.

– Мопс. Сукин сын. Чтоб он сдох!

– Сдохнет. И ты сдохнешь!

Чиж выстрелил.

Вернувшись в свою машину, он сдал назад, развернулся и поехал к месту происшествия. Дорога, на которой закончилась десятиминутная погоня, вела в тупик, к воротам троллейбусного парка, где не было сквозного движения.

Когда Чиж вернулся, толпа уже рассосалась. Дорожная милиция вымеряла расстояния тормозных путей. Белого среди прохожих не было.

Чиж припарковал машину к обочине возле дома, из которого вышла Рыжая, и стал ждать. Мопс в сопровождении двух быков вышел, когда на улицах зажглись фонари. Они сели в синий «форд» и вывернули к центру Чиж сел им на хвост и держался на почтительном расстоянии. У него не было определенных планов, он не мог принимать решения. Его интересовал адрес Мопса, и больше ничего.

Профессор Толстопальцев очень серьезно осмотрел Аркадия Шевцова и попросил его лечь в постель. Сиделка проводила профессора в соседнюю комнату, где его ожидал брат больного Дмитрий Шевцов. Толстопальцев сел в предложенное ему кресло и, приподняв плечи, развел руками.

– Сердце ни к черту не годится! Как говорят в народе, держится на соплях. Не хочу вас пугать, Дмитрий Николаевич, но можно ожидать худшего в любую минуту. Однако есть один любопытный факт, который может подать надежду.

Один мой пациент имел тот же диагноз. Он был литератором и жил в Переделкино холостяцкой жизнью. Я напророчил ему год жизни. А он прожил шестнадцать. Все зависит от обстановки, условий, покоя. Кстати, умер он после того, как съездил в Москву на съезд писателей.

– Какие будут рекомендации, Семен Израилич?

– В кардиологическом центре делают прекрасный массаж сердечной мышцы, ванны. Удовольствие не из дешевых, но польза несомненная.

– Был бы вам обязан, если бы вы написали свои рекомендации на своем бланке.

– Это нетрудно. Но для центра такие мелочи не имеют значения. Сейчас главенствует коммерция.

– И укажите в бумаге мое имя, а не брата. Этот документ нужен мне.

Если я предъявлю ваши рекомендации думским чиновникам, то лечение будет оплачено из нашего бюджета. К сожалению, иногда приходится прибегать к таким уловкам.

– Я понимаю вас, Дмитрий Николаевич, но как это может отразиться на моей репутации?

– Я никогда не забываю оказанных мне услуг. К тому же никто в Думе понятия не имеет о существовании второго Шевцова. Где-то, когда-то, при советской власти в одной из анкет я упоминал имя брата. Кажется, при оформлении заграничного паспорта. Но это уже история.

– Хорошо. – Профессор стукнул себя ладонями по коленям и взял с пола портфель, – Вам я не могу отказать.

Бумага была составлена по полной форме и заверена личной печатью.

После того, как светило науки получил свой гонорар за визит и его с поклонами проводили до двери, Дмитрий Николаевич зашел в комнату брата.

– Ну, Аркаша, наука утверждает, что все не так плохо. Любые ухудшения исходят от нас самих. Ты целыми днями находился в одиночестве, и все твои мысли сконцентрированы на постигшем тебя горе. Пора менять обстановку. С завтрашнего дня ты будешь ездить в знаменитый кардиологический центр, где из тебя будут делать будущего чемпиона Олимпийских игр. Чтобы все выглядело пристойно, ты будешь появляться там под моим именем, тебя будет возить моя машина и сопровождать мои телохранители. Все должно выглядеть убедительно. Я готов прослыть среди своих избирателей чахлым, болезненным и слабым. Но ради здоровья единственного брата игра стоит свеч.

– Может, мне и в Думе за тебя посидеть? – горько усмехнулся Аркадий.

– Боюсь, с этой задачей тебе не справиться. И причина здесь самая банальная. Ты не знаешь, с кем надо договариваться, а с кем нет, кому подавать руку, а кого вовсе не замечать. Это и есть политика, а принятие законов – дело второстепенное.

– И все так рассуждают? – удивился Аркадий.

– Только не вслух. Человек думает одно, а с трибуны говорит о другом. Это как спектакль, и каждый играет в нем свою роль. Но тебе незачем забивать себе голову ерундой. С твоим сердцем надо писать мемуары.

– О чем?

– Как ты был братом великого демократа. Ну хорошо, на сегодня хватит. Тебе пора отдыхать. А с завтрашнего дня ты начинаешь жизнь по новому режиму.

Дмитрий Николаевич встал и направился к выходу.

Подполковник Ефимов занял кабинет Князя и в первый же день получил докладную записку от агента из группы разведки. В докладной говорилось: "У лифта ожидают объект два телохранителя. Когда объект выходит из квартиры, вызывается лифт на девятый этаж. В подъезде два грузоподъемника. Кабина одного из них останавливается, двери открываются. Первым заходит телохранитель, осматривает кабину, и следом запускают объект. Двери закрываются. Лифт стоит на месте. Второй телохранитель спускается на первый этаж пешком и передает по рации, что все чисто. Лифт опускается вниз. Двери открываются. Первым выходит телохранитель, вторым объект. Один из охранников выходит из подъезда. Шофер джипа подгоняет машину к подъезду (пять-шесть шагов), открывает дверцу и загораживает объект зонтом. Автомобиль «вольво» перекрывает движение возле дома, и двое охранников контролируют дорогу и окна соседних зданий. Следом из подъезда выходит объект, прикрытый зонтом и зажатый с двух сторон телохранителями. Переход от подъезда до салона машины занимает три секунды.

Дверцы захлопываются. Машины бронированные. Вход в здание происходит в обратном порядке. Другие точки, посещаемые объектом, находятся в центре Москвы. Ресторан «Савойя», Госдума, жилой дом на Сивцевом Вражке и закрытые объекты. Охрана объекта состоит из бывших сотрудников девятого управления КГБ с большим опытом и стажем. Состав: четыре телохранителя и два шофера. Весь состав снаряжен автоматическим оружием".

Ефимов отбросил докладную и вызвал к себе Мопса. В последнее время Хлыст стал работать более активно. Все помехи были устранены, а главное, что загадочным путем умер Глухарь, самая сильная и влиятельная личность в системе, которая могла противостоять ему. Теперь уже не осталось тех, кто стоял у истоков и кто знал, что из себя представляет Хлыст на самом деле. У Хлыста открылось немало вакансий, и сейчас он делал прикидки по кандидатурам. Главный критерий – преданность. Хлыст понял, что только его люди должны занимать ключевые посты в системе, иначе он останется шестеркой в руках Шевцова.

Вечер начинался обычно. Народ в казино валил, как на рыночную распродажу. В зале осталось двенадцать вышибал, которых пока хватало, чтобы отлавливать бывших клиентов Кота и вышвыривать их через черный ход на улицу Звено Князя, которым теперь руководил мент, не очень беспокоило Хлыста. Хозяин знал, что при любом руководителе «похоронным бюро» командовал его серый кардинал по кличке Мопс. Что бы ни случилось, а с Мопсом Хлыст всегда находил общий язык.

Дверь кабинета приоткрылась, и в щель пролезла курчавая голова:

– Хозяин, Колюня пришел и какого-то старика с собой привел.

– Пусть войдут. Колюня знает, кого приводить, а кого нет.

Дверь распахнулась. Первым вошел Колюня, человек, которому всегда хочется дать что-нибудь на бедность. Следом вошел высокий статный старик в тяжелом пальто с бобровым воротником. «Дореволюционный покрой», – подумал Хлыст. В руках он держал трость с тяжелым костяным набалдашником. Старик вел себя непринужденно, бодро и делово. Он скинул необычное пальто и, подойдя к столу, уселся в кресло, уперев ладони в костяной шар. Колюня подхватил пальто и повесил его на вешалку, сам раздеваться не стал, а присел на край дивана.

– Яков Александрыч, позвольте представить: Олег Кириллович Велихов.

– Рад встрече, – невнятно пробормотал Хлыст, не понимая, кого приволок его любимчик.

– Вам нравится ваша работа? – неожиданно спросил старик. Такие вопросы в этом кабинете не задавались. Хлыст растерялся и не знал, как ему поступить. Он взглянул на Колюню, но тот деловито покачал головой.

– У вас есть ко мне конкретные вопросы? – спросил Хлыст, не скрывая некоторого раздражения.

– Конечно. Один из них я только что задал. Я намерен много задавать вопросов, а вы будете на них отвечать.

– Самоуверенное заявление.

– На днях вы подписали бумаги у господина Шевцова. Он вам говорил, что три казино – «Орион», «Лидо» и «Кассиопея» – входят в акционерное общество закрытого типа. Я скупил пятьдесят один процент акций и являюсь председателем совета директоров. А проще говоря, вашим хозяином. На ваши вопросы ответит молодой человек, который сидит на диване. Он стал моим заместителем по экономическим вопросам. Но ваша беседа состоится чуть позже. Сейчас меня интересует только один вопрос: способны ли вы занимать кресло директора этого заведения?

Хлыст усмехнулся.

– Сколько же процентов акций имею я?

– А с чего вы решили, что они у вас есть?

– Так говорил господин Шевцов.

– Вам следует забыть это имя.

– Даже так? Хорошо. Давайте поиграем в эту игру. Я забыл имя Шевцова. Смена портретов в кабинете произошла, правила игры сменились. Сколько акций в новых условиях я могу получить?

– Столько, сколько сможете купить.

– Сам у себя? Там, куда вы сейчас пришли, все создано моими руками, головой, опытом, сноровкой, а порой при смертельном риске. Вы хотите сказать, что такое делается за зарплату?

– У вас достаточно высокая зарплата.

– За последние четыре месяца казино увеличило прибыль в три раза по сравнению с прошлым годом. Перепишите проценты на числа и дайте себе отчет в том, чьими стараниями и непомерным трудом достигнуты столь высокие показатели.

Ну а после всех арифметических действий сравните доход с моей зарплатой. И когда вы пойдете в «Лидо» и «Кассиопею», то проконсультируйтесь со своим заместителем по экономическим вопросам, что почем и кто чего стоит. Думаю, он объяснит вам, как и кто здесь делает деньги. Управлять игорным домом очень просто. Для этого не надо быть экономистом и математиком. Я не считаю деньги. Я их делаю. Если вас это не устраивает, господин Велихов, садитесь на мое место и работайте.

– На такое место всегда найдутся люди, если им сказать о ваших доходах.

– Вы только забываете главную формулу любого бизнесмена: время – деньги. Сколько этого времени уйдет на адаптацию вашей кандидатуры? Что он знает о синхронности работы, о коллективе, звеньях? Где гарантия, что пирамида не развалится и люди не разбегутся? Кто сумеет держать в узде это отребье? Кто будет проверять их карманы? Как не перепутать богатого болвана с шулером? Я не набиваю себе цену и не держусь за кресло. Готов уступить его когда угодно и кому угодно. Только вы должны сами понять, что это не пивной ларек, а огромная машина, где куют миллионы долларов.

– Ну что ж, господин Корин. Вы ответили на все мои вопросы. Я не вижу смысла искать нового директора.

– А я вижу смысл в работе на новых условиях. Сколько процентов от прибыли я имею?

– Три процента.

– Пять процентов, и вы не суетесь в мои дела! – Велихов подумал и повернул голову к третьему участнику разговора.

– Что скажешь, Николай?

– Скажу, что Яков Александрович стоит этих денег. Могу добавить, что его оклад должен быть сохранен и за активность необходимо выплачивать премиальные в размере одного процента годовых.

Старик встал.

– Надеюсь, это был первый и последний конфликт между нами, господин Корин. И еще. – Он взглянул на юношу. – Колюня хотел бы взять под свою опеку четвертый этаж. Полагаю, вы не будете возражать.

Такое предложение могло кого угодно выбить из седла. Хлыст не смел возражать, но некоторое время он приходил в себя. Скромный, мягкий и безликий желторотик, которому надо подавать слюнявчик, когда он жует свое клубничное мороженое с вареньем, берет на себя руководство борделем, где каждая баба стоит племенного быка.

Гости ушли тихо, так же, как и пришли, словно ничего не изменилось. Некоторое время Хлыст сидел в задумчивости, затем схватил телефонную трубку и начал названивать по всем телефонам Шевцова. Никто не отвечал, а в секретариате Госдумы ему ответили, что депутат Шевцов болен.

Хлыст не мог поверить, что такую глыбу, как Шевцов, обыграли.

Такую стену сокрушить невозможно! Какой-то старикашка и сопливый пацан скинули с коня полководца!

Чем больше Хлыст думал об этом, тем меньше понимал.

Когда старый друг Сычева называл толстяка Лазуренко занудой, крючкотвором, буквоедом, копушей и прочими эпитетами, он был недалек от истины, но Сычев приходил к выводу, что таким и должен быть настоящий следопыт, который не вправе упустить ни одной детали в деле, если речь идет о чести и достоинстве человека.

Сычев не сомневался, что Лазуренко высококвалифицированный профессионал, и относился к нему с большим доверием и вниманием.

Открыв форточку в своем кабинете, Лазуренко вернулся к столу, где сидел Сычев и его помощник.

– Вы правы, Алексей Денисыч, – продолжал Лазуренко, – Ефимов не волк одиночка, он человек команды. Мы очень внимательно следим за ним, и теперь многое встает на свои места. Совершенно новые пласты открываются, когда мы начинаем прослеживать связь подполковника с генералом Боровским. Их регулярные встречи на Ваганьковском кладбище выглядят невинно. Что особенного, если два ветерана посещают могилу товарища, погибшего от бандитской пули. Это так же просто, как в баню сходить. Интересно другое. Эти люди неординарны, если мягко выразиться. В недавнем прошлом один из министров внутренних дел снял Боровского с руководства оперативной работой и перевел его на работу с бумагами, личным составом и хозблоком. Унижение для оперативника? Возможно. Если смотреть по канонам «табели о рангах», то повышение. Заслуженного милиционера не хотели обидеть, но меры приняли правильные. А дело в том, что Боровский лишился всей семьи.

Его жена, незамужняя дочь с ребенком уехали на дачу своим ходом.

Генерала не было в тот день в Москве. Они сошли с электрички на пятьдесят втором километре в тот момент, когда с поезда сходили члены одной из бандитских группировок, прибывшие делить полномочия с местными рэкетирами. Гостей встретили шквальным автоматным огнем. Погибло свыше двадцати человек, но в основном невинные пассажиры. Уцелели те, кто бросился на землю. Но жена генерала тащила авоськи с продуктами, а дочь выкатила на перрон коляску с ребенком. Их разорвало в клочья, хоронили в закрытых гробах.

Боровского отправили в отпуск, он пытался застрелиться, но попытка оказалась неудачной. Решили отправить его в отставку, но он уговорил оставить его в органах. Вполне понятное решение убрать генерала с оперативной службы. Но министры у нас меняются чаще, чем времена года. Пришел новый человек, и Боровский вновь сел в кресло руководителя оперативной службой. Конечно, один Боровский мало что решает, но если принять во внимание, скольких руководителей малых звеньев охватывает поле его зрения, то можно сколотить отличную команду из единомышленников.

Один из примеров – уничтожение банды Соленого. Сплошное беззаконие. Я могу согласиться, что некоторые законы связывают оперативникам руки, а инструкции устарели, но это же произвол! На то ты и генерал, чтобы откорректировать операцию, взвесить, рассчитать. А что в итоге? Омоном и спецназом командует следователь из райотдела, и гибнут шесть сотрудников милиции. Причем истинные хозяева концерна угонщиков иномарок остались в тени.

Уничтожена банда, которая получала с бизнеса десять процентов за охрану. О чем это говорит? О бездарности? Нет. О задачах, которые они перед собой ставят.

Убивать, убивать и еще раз убивать. Кого? Шпану? Сопляков?

– Вы правы Алексан Саныч, – согласился Сычев. – Но как увязать Боровского с убийствами банкира Бронштейна и Бориса Ефимова?

– Очевидно, нам еще рано делать заключение. Дело Ефимова обрастает все новыми и новыми страшными подробностями. Я буду просить руководство дать мне группу поддержки. За Ефимовым тянутся новые нити.

Лейтенант Горелов прекратил грызть ногти и решил, что пришло время для высказывания коллегам своего веского слова.

– Разрешите доложить.

Лазуренко с уважением посмотрел на лейтенанта и кивнул. Он всегда уважительно относился к любому мнению.

– Алексей Денисыч просил вас не трогать Ефимова, чтобы схватить Белого. Но мы видим, что Белый не ищет с ним встречи, а значит, Ефимова надо брать. Он опасен, и каждый день, проведенный им на свободе, грозит кому-то жизнью. Не всегда наблюдение за преступником оправдывает себя. И если вы не схватите Ефимова, Белый его остановит. Чего мы добьемся? Белый заслуженно отправится за решетку. Лучше остановить обоих и лишить их соблазна встречи.

– В этом тоже есть своя логика! – согласился Лазуренко.

Размышления были прерваны телефонным звонком. Лазуренко снял трубку, выслушал и протянул ее Сычеву.

– Это вас, Алексей Денисыч.

– Сычев слушает.

На другом конце послышался глухой мужской голос.

– Встреча с Белым для вас еще актуальна?

– Конечно, – взволнованно ответил Сычев.

– Берите такси и приезжайте в Северный речной порт. У спуска к кассам, возле гигантской лестницы стоят два чугунных фонаря. Ждите там.

– Понял.

– Приезжайте один.

– Понял.

В трубке раздались короткие гудки. Сычев извинился и, ничего никому не объясняя, выскочил из кабинета.

Он постукивал по плечу таксиста, торопил и нервничал, как мальчишка перед первым свиданием. Огромная площадь пустовала. Сычев пересек поле и приблизился к лестнице. Сотня ступеней вела к нижней площадке, где находились огромные ворота порта. Бесконечный забор из острых копий перегораживал проход к реке, где гнили и ржавели старые пароходы и ждали открытия навигации еще уцелевшие. Ворота были закрыты на висячие замки, а окошки касс забиты деревянными ставнями. Мертвая зона, покинутая человечеством.

Только стая чаек кружилась над водой в поисках корма. Сычев ждал.

Скрежет железа по асфальту заставил следователя встрепенуться.

На площади появился мальчуган с ранцем на спине, лет десяти – одиннадцати. Парень гонял пустую банку из-под консервов и делал это, словно защищал честь страны по баночному футболу. Банка летела то вправо, то влево.

Еще удар, и она оказалась под ногами Сычева. Он растерялся. Как в таких случаях надо поступать? Отбить или отойти в сторону? Мальчишка сам решил эту проблему.

– Ну и терпение у вас, дяденька. Мяч под ногами, а он не бьет.

Секунду помолчав, мальчишка отошел на безопасное расстояние и сказал:

– Белого ждешь?

Сычев кивнул. Сегодня он явно был не в форме и все время попадал впросак.

– Спуститесь вниз по лестнице и идите вдоль забора к парку. На территорию порта вам не нужно, да вы и не пройдете. Белый сам к вам подойдет.

Мальчишка попятился и вдруг повернулся и дунул наутек, только пятки сверкали.

Сычев спустился по лестнице вниз, окинул взглядом бесконечный высоченный забор и повернул клееному массиву. Он шел и не оглядывался, вынув руки из карманов, чтобы их было видно. Белый вынырнул из-за колонны, но по другую сторону забора. Сычев остановился. Теперь он видел предмет своих поисков воочию. Их разделяло два шага, которые невозможно преодолеть.

– С преступником лучше говорить через решетку, гражданин начальник.

– Обучился хитростям за семь лет, – сказал Сычев и тут же пожалел о своих словах.

Не то он должен говорить, не для того спешил на встречу. Все мысли растерялись по пути, он чувствовал себя идиотом и тем не менее продолжал молчать. Он столько раз разговаривал с ним в своих мыслях, что все его аргументы были истощены. Он смотрел на худого сутуловатого паренька с тяжелым усталым взглядом и не мог найти нужных слов.

– Какие планы, Сергей?

– Проверенный метод старика Макаренко называть зеков по именам.

– Мне так удобней. Я уже давно тебя знаю.

Белый повернулся и медленно пошел вдоль забора. Сычев двинулся за ним, и они поравнялись.

– Только не уговаривайте меня сдаваться. Я не для того бежал.

– Буду уговаривать! Не придешь с повинной, хуже будет. – И опять Сычев сказал не то. – Послушай меня, Сергей. Врач в зоне ошибся. Точнее, он лгал! Анализы были фальшивыми. Таким образом он у начальства морфий вышибал для лазарета, а потом сбывал его за собольи шкурки. Ты здоров!

– Я и сам это понял. В противном случае лез бы сейчас на стену, а этот заборчик перемахнул бы не глядя.

– Повинную голову меч не сечет.

– У меня нет повинной головы. Я ни в чем не виноват, и меч меня не пугает. Возвращайтесь домой, господин хороший. Я не ищу выхода. Он мне не нужен. Я там, где должен быть. Здесь мое место. А вы что предлагаете? Получить за побег еще восемь лет и закончить жизнь на лесоповале? Я уже отсидел за то, что один шакал убил моего друга. Зона для преступников, и мне там делать нечего.

– Ты ничего не сможешь сделать один. Московская прокуратура завела дело на Ефимова, и ему не уйти от возмездия.

– Я тоже так думал, когда приехал сюда. Когда дело дойдет до суда, Ефимова освободят. Ефимовы неуязвимы и неподсудны. Я уйду в зону шкуру свою спасать, а бандит в милицейской форме будет надо мной смеяться, как над придурком, продолжать убивать и получать за это медали. – Белый резко повернулся к Сычеву и едва сдавленным голосом проговорил: – Он мать мою убил! Святое, понимаешь, начальник?!

На глаза молодого человека навернулись слезы. Нижняя губа тряслась, а на высоком лбу вздулись жилы.

– Пусть тысячи таких, как я, подохнут! Плевать! Но пусть каждый из них прихватит с собой одного такого таракана. Таких зона не лечит, такие везде в почете.

– Поверь мне, сынок. – Сычев перевел дух. Он сам напрягся, как струна, и старался снять это напряжение. – Поверь. Я прожил вдвое больше твоего, не на Ефимовых свет Божий держится. Не стоит он твоей жизни! У тебя все еще впереди. Много еще несчастных бродит по этой земле. Трудно жить, но надо.

Кто-то должен делать добро? Ты можешь стать врачом. Ты же хотел помогать людям?…

– Мы не в детском приемнике-распределителе, начальник. Там пацанов надо воспитывать. Перед тобой беглый зек. Добрый ты мужик, Сычев. Жизнь большую прожил, а так ребенком и остался. Ты по сторонам-то посмотри, что кругом творится. И как тебя до сих пор не сожрали? Прости за хлопоты и прощай. Нам не по пути.

Белый повернулся и пошел к реке. Сычев ничего уже не мог сделать.

Долговязая сутуловатая фигура таяла в бледной дымке весенней оттепели.

– Загубленная душа, – тихо сказал Сычев, глядя вслед уходящему.

Один из телохранителей Дмитрия Николаевича Шевцова доложил своему шефу, что заметил слежку.

– Говори толком.

– Поездки вашего брата в кардиологический центр стали регулярны.

Мне показалось, что за нами ведется наблюдение. Не хочу конкретизировать, но в нашем деле чутье занимает не последнее место. По моему мнению, нужно ломать график либо усиливать наряд наружного наблюдения.

– Менять график дня я не могу. Я государственный деятель, а не директор вещевого рынка. К тому же у меня нет врагов. На меня ни разу не устраивали покушений.

– Если их устраивают, то только один раз. И вы об этом не успеете узнать.

– А вы для чего?

– Мы можем предупредить, подстраховать, но не спасти. В наш век технологии и прогресса машина смерти так хорошо отлажена, что человек не способен уберечь другого человека от гибели. Наша задача обнаружить опасность и раскрыть замысел, чтобы успеть сделать упреждающий ход.

– Вы слишком дорого мне обходитесь, чтобы я мог позволить себе еще пару охранников. К тому же вы не даете гарантий.

На этом разговор закончился.

На следующий день все шло по плану и маршрут предполагалось изменить по ходу следования. Телохранители работали на совесть, но даже шесть профессионалов не могли решить проблему, когда речь шла о жизни человека в современном городе. Об этом Шевцова предупреждали, но он не услышал голоса разума.

Подполковник Ефимов имел определенную договоренность с Мопсом.

Ефимов выбирал жертву из сложнодоступной элиты, а Мопс доказывал, на что способна его бригада. Ссориться и спорить они не хотели. Им предстояло не одно дело впереди, и каждый шел на компромиссы. Мопс понял, что новый начальник из крутых, а не интеллигент с лампасами, и перед ним хвостом не повиляешь.

Мопс ознакомился с докладной разведки и сделал вывод, что ординарные методы не принесут результатов. Ни один снайпер не даст гарантии на успех операции. Требовался нестандартный подход.

К вечеру того же дня Мопс вернулся в кабинет Ефимова, разложил перед ним схему и расставил на ней фишки. Только теперь подполковник понял, что значит настоящий профессионал. Все, о чем говорил Мопс, было рассчитано до мельчайших деталей. К тому же в случае срыва операцию можно повторить. Сама идея строилась не на сверхточности или меткости, не на силе и огневых точках, а на том, что жертва жила на девятом этаже. Непосредственным исполнителем придется пожертвовать, поэтому был выбран обычный «подъездник» с небольшим стажем, с которым можно встретиться непосредственно, так как исполнитель никогда больше не откроет рта. Было решено, что в деле примут участие сам Мопс и Ефимов. Это диктовалось тем, что руководители хотели связать себя кровью.

Подполковник внимательно осмотрел бывшего капитана и сказал:

– Хорошая идея. При нашем сотрудничестве доверие имеет огромное значение.

– Конечно, ты же действующий мент и в отставку не собираешься.

Хочешь, чтобы я тебе верил, лезь в пекло. Для начала ограничимся легкой работой. Промахов не будет. У меня сильная база.

– Врешь, Мопс. Я лично брал твоих щенят.

– Считай, я тебе их подарил. За них покойный Князь в ответе. Змею пригрел на груди, но мои ребята профессионалы, и их сачком, как бабочек, не ловят. Когда я буду в тебе уверен на все сто, тогда ты узнаешь моих людей поближе. А пока будем использовать шестерок.

Ефимов помнил, что Боровский просил его не участвовать в деле и иметь алиби на момент убийства. Но желание доказать главному могильщику, что его новый хозяин не лыком шит, было куда важнее, чем пожелания генерала, который видел все из окон своего кабинета на Огарева.

Когда план был разработан, исполнителю назначили встречу на одной из рабочих квартир, где он получил подробные инструкции и необходимый «инвентарь». С этой минуты очередной киллер превратился в камикадзе. Мертвые показаний не дают.

В назначенный день исполнитель прибыл к нужному дому в Малый Козихинский переулок, где проживала его очередная жертва. Молодой человек вошел в подъезд ровно в восемь часов утра. Он вызвал лифт и поднялся на четырнадцатый этаж, затем прошел на чердак и открыл навесной замок своим ключом. Чтобы перейти в соседний подъезд, ему пришлось выйти на скользкую покатую крышу.

Здесь проходил самый неудобный участок пути, который при отходе займет лишнее время. Двадцать метров от одного слухового окна до другого он прошел за одну минуту.

Молодой человек залез в слуховое окно и открыл люк чердака, откуда заблаговременно сняли навесной замок. Он спустился на площадку последнего этажа и вызвал лифт. Между чердаком и площадкой находился моторный отсек подъемника.

Исполнитель открыл металлическую дверцу треугольным ключом и проник внутрь.

Здесь имелись еще два люка, ведущие в шахты лифтов. Молодой человек открыл силовой щит и вынул предохранитель того лифта, кабина которого стояла на верхней точке. После этого он достал из сумки взрывное устройство на магнитной основе и, откинув люк, спустился на крышу кабины. Бомба была примагничена к стальному кольцу, через которое проходило три мощных троса, державших кабину.

Закончив работу, молодой человек поднялся в моторный отсек и поставил предохранитель на место. Все то же самое было проделано со вторым лифтом.

Обычное отключение могло вызвать подозрение. Молодой человек достал дистанционный пульт, рацию, сложил технику на полу, вышел из отсека и повесил на чердачный люк замок. Любой профессионал мог бы осмотреть весь подъезд, и такая деталь, как отсутствие замка, несомненно привлекла бы внимание.

Исполнитель вернулся в моторный блок и заперся изнутри. Стрелки часов показывали восемь двадцать две.

В восемь тридцать пять во двор дома напротив въехала «скорая помощь» и остановилась у третьего подъезда. За рулем сидел Ефимов в униформе, поверх которой был надет белый халат. Из машины вышел Мопс в полной медицинской экипировке с чемоданчиком, на котором был изображен красный крест.

Дом напротив насчитывал шестнадцать этажей и находился в сотне метров от главного объекта. Поднявшись на чердак. Мопс приоткрыл дверь, которая выходила на крышу. Здесь не было слуховых окон, и дом имел более современную конструкцию. Мопс открыл чемоданчик и достал детали снайперской винтовки.

Сборка заняла две минуты. Мопс не стал надевать оптический прицел, а использовал его в качестве бинокля. Покончив с одним делом, он взялся за рацию, работавшую на частоте радиостанции, которая начинает вещание в полдень. В этом был свой риск, но была и гарантия, что охрана, имеющая свою рацию, их не услышит.

Проверка показала, что звук слишком слаб. Исполнитель сидел в каменном мешке, и радиоволны проходили плохо, несмотря на близкое расстояние.

Однако ничего менять не стали.

Ровно в девять часов к подъезду напротив подкатили джип и «вольво». Двое телохранителей вышли из машины и направились в дом. Мопс наблюдал за охранниками через оптический прицел. Сквозь окна подъезда все было видно как на ладони. Сработали оба лифта. Один остановился на девятом этаже, второй проехал на последний. Охранник вышел на четырнадцатом этаже, осмотрел площадку беглым взглядом, не упустил из виду и железную лестницу, ведущую к чердачному люку, и начал спускаться пешком. На девятом этаже его ждал партнер, и только после того, как они воссоединились, один из них позвонил в квартиру.

Мопс включил рацию и сказал два слова:

– Красный свет.

Исполнитель держал рацию возле уха и отчетливо услышал первую команду.

Спустя пять минут дверь квартиры открылась. Сначала вышел первый охранник, за ним второй, и последним появился Шевцов.

Широкая спина загораживала его от окна. Вызвали лифт. Первой пришла левая кабина. Охранник осмотрел ее, пропустил Шевцова внутрь и следом зашел сам. Как только двери закрылись, второй охранник побежал вниз по лестнице. Мопс передал по рации:

– Левая. Желтый.

Исполнитель вскочил, открыл люк левого лифта и стальную дверь моторного отсека. Во второй руке появилось дистанционное устройство, которое было направлено в шахту.

Когда телохранитель добежал до площадки второго этажа, Мопс дал последнюю команду:

– Зеленый!

Исполнитель нажал кнопку дистанционного управления, и тут же раздался взрыв. Он выпустил пульт из рук и захлопнул ногой люк. Взрывная волна еще не успела подняться вверх, а убийца уже выскочил на площадку и закрыл стальную дверь. У него было немного времени, но он не паниковал. Поднявшись по железной лестнице, он снял замок и вылез на крышу.

Мопс видел, как в соседнем здании из шахты лифта рванулось пламя.

Посыпались стекла из окон подъезда. Двое охранников выскочили из «вольво» и бросились в дом. Но, как и предполагал Мопс, один из них с оружием в руках побежал в соседний подъезд, куда торопился исполнитель. «Как они все предсказуемы», – подумал Мопс, надевая оптический прицел на винтовку. На улице остались только водители, которые не имели инструкций на случай подобной ситуации.

Мопс вскинул винтовку и поймал в прицеле перебегавшего крышу киллера. Слабый хлопок, и нет убийцы. Его скосило, будто кто-то поставил ему подножку. Парень перевернулся через голову, покатился вниз и, перескочив через выступ, камнем полетел к земле. Его тело упало на крышу «вольво», сделав в машине глубокую вмятину. В стане противника наступило некоторое замешательство.

В окровавленном трупе никто не заметил пулевое отверстие в груди. Складывалось впечатление, будто убийца упал из-за спешки. Неожиданное обстоятельство отвлекло охранников, и они не приняли в расчет очень удобное расположение соседнего дома.

Мопс оставил рацию и винтовку на чердаке и спустился.

Ефимов слышал взрыв, но видеть ничего не мог. Его машина стояла во дворе. Когда из подъезда вышел Мопс, Ефимов включил двигатель. Человек в белом халате сел на переднее сиденье и сказал:

– Езжай медленно. Не рви, не дергайся. При выезде поверни вправо, слева дорогу перегораживает джип, там намечается пробка. Второй переулок направо, и к Садовому кольцу. Работа выполнена, и нам уже беспокоиться не о чем!

Ефимов точно выполнил указания, он действовал как автомат. В ушах все еще стоял звон от грохота. Каждый взрыв вызывал в сознании подполковника образ горящего человека, в которого он стрелял с десяти метров. Когда где-то что-то взрывалось, Ефимов затыкал уши, и острая боль пронизывала его мозг.

Дрожь пробежала по коже подполковника, и он стиснул зубы. Зачем?

Что он делал? Он уже ничего не понимал. Его заменил механизм, который продолжал двигать его сознанием и мышцами. Что-то искусственное поддерживало его жизнь, будто он пребывал в состоянии клинической смерти, а все вокруг выглядело предсмертной агонией в кровавых тонах.

Сколько можно его обвинять? Ефимов без конца слышал эти мерзкие голоса, которые проклинали его. Он огрызался, он оправдывался. Ефимов страшно боялся, что кто-нибудь узнает об этих голосах. Они кричали так громко, что их было слышно везде. Они говорили так ясно и отчетливо, с таким нажимом и настойчивостью, будто хотели рассказать всем вокруг о его тайнах. Когда они будили его ночью и начинали свой допрос, он вставал и уходил в соседнюю комнату, чтобы от их криков не проснулась жена. Теперь он уже совсем перестал спать с ней в одной комнате. Он знал, что против него зреет заговор и кто-то требует судить его.

Они ехали по Садовому кольцу, и Мопс не сводил глаз с Ефимова.

Этот человек ему не нравился. На его лице стояла печать обреченности.

Стрелки часов были переведены на летнее время, и в семь вечера солнце еще не свалилось за горизонт. Чижов пришел на автобазу заблаговременно, пока еще старый «уазик» стоял на месте. На проходной его остановили, но он знал, что нужно ответить:

– Я из Большого дома. Много заявок от больных собачек.

– Новенький?

– Не очень. Раньше в паре ездил, вот вы и не запомнили. – Его пропустили. Никому и в голову не приходило, что старую рухлядь могут угнать или взять для каких-то целей.

Чиж сел в машину, соединил провода напрямую и завел двигатель.

Белый стоял метрах в ста от ворот базы и видел, как выезжал драндулет с надписью «Ветеринарная помощь на дому».

К девяти вечера они приехали к воротам кладбища. На этом кладбище ворота всегда были на замке. Сюда пропускали катафалки с оформленными документами по всей форме с десяти до четырнадцати часов. Вторая смена начиналась после девяти, и машины въезжали на территорию по особым пропускам.

«Уазик» с надписью на борту знала каждая собака. У Мопса здесь были самые обширные владения. Не один директор сменился за три года. Когда человек начинал наглеть и требовать, он оставался тут же, но из директорского кресла попадал под землю. Люди ошибочно думают, что чем больше они знают, тем дороже стоят.

Машина въехала на территорию и свернула на аллею. Чиж очень хорошо помнил, где находится зеленый домик. Он притормозил возле освещенных окон и посигналил.

Из дома вышел старик в телогрейке и молодой паренек в солдатском бушлате. Парень остался стоять на месте, вырезая острой финкой узоры на палке, а старик подошел к машине.

– Доброго здоровьичка, папаша! – весело сказал Чиж.

– Чего без предупреждения? – прохрипел прокуренный голос старика.

– Смерть, папаша, не всегда стучится в дверь, иногда она входит без стука. Или у тебя места кончились?

– Балаболка. Яма есть готовая. Свежая. Номер 216. Дальний правый угол. Ребята нужны?

– Нет. Оставь пару лопат, сами справимся, и ящик дай на метр восемьдесят.

– С собой повезешь?

– Конечно. На месте упакуем. Часам к двенадцати вернусь.

Старик повернулся к помощнику.

– Пойдите в сарай и принесите с Лехой одну тару на сто восемьдесят.

Парень кивнул, убрал нож и скрылся в темноте аллеи.

– Передай Мопсу, пусть звякнет.

– Сегодня еще его увижу. А ты, дед, никак рулетку покрутить хочешь? Видел я тебя в «Орионе» у второго стола. В пиджачке на фраера смахиваешь.

– Сорок годков из шестидесяти пяти я гонял фраеров по зонам нашей необъятной. Балаболка!

– Не серчай, дедок! Обознался.

Дед поправил на себе штаны и пошел в хибару.

– Что значит – свежая? – спросил Белый. – А какие еще бывают могилы?

– Вторичная, третичная. Ты что думаешь, здесь места много?

Покойничков в пять рядов укладывают. Роют могилу на два с половиной метра, а уж потом гроб на гроб кладут, как ящики с водкой. Глянь-ка, гробы квадратные, без скосов.

Чиж указал на двух парней, которые тащили к машине грубо сколоченный ящик.

– Эстетика здесь не нужна, и занозы покойнику не страшны. Главное – прочность.

Чиж выпрыгнул из машины и открыл задние дверцы. Гроб втолкнули в салон, и Чиж вернулся на место.

Когда они приехали к старому дому на Таганке, уже совсем стемнело.

Ночь ожидалась лунной, безветренной. В воздухе веял весной.

Чиж указал на окна подъезда.

– На четвертом этаже у окна сигаретный огонек и на шестом. Мопс живет на пятом. Ничего не боится. Двое лохов его охраняют да дверь железная.

– Самоуверенный фрукт.

Мопс жил в трехкомнатной квартире перестроенного дома. Он родился на Таганке и не хотел жить в другом районе. Его покойный отец работал надзирателем в ныне сломанной таганской тюрьме, а сынок учился в ремеслухе, тут же через два дома. Теперь Мопсу стукнуло шестьдесят, и он гордился тем, что за всю жизнь ни разу не болел и не брал больничный. Здоровьем Бог его не обидел, и Мопс собирался еще долго жить. Лизунчик, а точнее, Елизавета Тихоновна, коротала с Мопсом все свое свободное время. Жили они тихо, спокойно. Лизунчик работала на продуктовом складе и, несмотря на уговоры благоверного, работу оставлять не хотела. Заботы о детях и внуках их не тяготили, наследников Бог им не послал. Зимой жили в Москве, летом на даче. Сошлись они, когда Лизе стукнуло сорок и она вышла после восьмилетней отсидки. Тут Мопс ее и подобрал. А знал-то он ее до тюрьмы, когда Елизавета управляла крупным гастрономом, а он ходил в участковых. Но в те времена бабенку обхаживали мужички «первый сорт», и не с его собачьей рожей да кепкой с кокардой в женихи лезть. Но Мопс был мужиком терпеливым и настырным. Он свое получил.

Так двадцать годков и прожили. Мопс уже давно никого не боялся.

Все его недоброжелатели ушли в мир иной. Сколько их было, он не помнил.

Покойников не считают. Главный могильщик Хлыста не вел дневников, не заводил амбарных книг, но если от кого-то веяло опасностью, человек этот исчезал.

– Его охраняют двое парней из группы контроля, – сказал Чиж. – Только не спрашивай меня, что это значит. Я не знаю.

– Ты уверен, что он дома?

– Конечно, свет в окнах горит. Я тут прижал одного болтливого парнишку из его охраны. В доме Мопса гостей не бывает, и сам он со своей толстухой никуда не ходит. Пьют водку либо порнуху смотрят для поднятия тонуса.

Это все их развлечения. Однако острые ощущения он получает от работы. Мопс относится к убийству по-отечески, с лаской и любовью. Это его жизнь, воздух.

Так он тихо и беззаботно хоронит людишек, и никаких мучений и угрызений.

Чиж и Белый вошли в подъезд. Чиж вызвал лифт, а Белый начал подниматься пешком. На площадке четвертого этажа его встретил мужичок с отвратительной мордой. Такого соплей перешибить нетрудно, но подходить к нему рискованно. Он не задумываясь выхватил пистолет и тут же направил его на чужака.

– Эй, приятель, ты чего? Я живу здесь, вышел сигаретку стрельнуть.

Слова Белого звучали неубедительно. Охранник даже не слушал его, а навинчивал глушитель на ствол.

– Брось, парень. Вот у меня спички, видишь. Мундштук…

Белый вставил трубку в рот в тот момент, когда противник взводил курок. Их разделял лестничный пролет. Игла со свистом пролетела в воздухе и вонзилась охраннику в кадык. Выстрелить он не успел, смерть сковала его в падении.

Чиж вышел из лифта с обрезом в руках. Тип, который дежурил на верхнем этаже, ничего не смог сделать.

– Стой тихо, дружок. Хочешь жить, выполняй приказ. Руки на стену, ноги врозь! Живо!

Охранник хотел жить и верил, что люди, пришедшие к Мопсу, шутить не будут. Он знал, зачем ребятам с оружием нужен Мопс.

Чиж спустился на один пролет и обыскал парня. Револьвер с глушителем под мышкой и нож в сапоге. Стандартный комплект.

– Позвони ему в дверь. Если он не откроет, твои мозги останутся на пороге.

Они спустились еще на один пролет и оказались У квартиры Мопса, где их уже поджидал Белый.

Охранник нажал на звонок. Чиж передал револьвер с глушителем Белому, а ствол обреза прижал к затылку телохранителя. Сработал зуммер переговорного устройства.

– Что там еще? – промычал недовольный голос.

– Вам пакет. Срочно.

– Какого цвета?

– Желтый. Велено в руки.

Щелкнул один замок, затем второй, сработала щеколда. Дверь приоткрылась. Белый тут же просунул в щель ногу. Чиж оглушил охранника обрезом и откинул его назад. Дверь держалась на цепочке. Мопс отскочил в сторону и рванулся к телефону, сбив с ног жену.

Белый натянул цепочку, приставил к ней револьвер и выстрелил.

Глухой хлопок – и дверь открылась. Чиж ворвался в квартиру первым и нанес несколько ударов Мопсу по голове. Женщина попыталась подняться с пола, но и ей достался удар рукояткой за ухом.

– Хватаем Мопса и уходим, – крикнул Белый.

– Помоги забросить мне его на плечо и подгоняй лифт.

Чиж взвалил тело на себя, и они вышли из квартиры. Вся операция завершилась в считанные минуты, и не потому, что охотники за Мопсом оказались слишком ловкими ребятами, а потому, что сам хозяин не верил в существование охотников. Он успел забыть, как послал девушку под колеса, он и не думал, что кто-то знал об их встрече, и, наконец, он не поинтересовался, что случилось с его лучшим ликвидатором Кандыбой. Слишком гладко все проходило в последние годы, и Мопс позволил себе расслабиться.

Он пришел в себя на пути к кладбищу. В салоне «уазика» стояла темень. Мопс лежал на сосновых ветках, а кто-то сидел рядом на ящике. Руки его были связаны за спиной, а ноги в щиколотках. Все, чем он мог шевелить, так это языком. Он долго пытался понять, где находится и что с ним случилось. Звук мотора, скачки на московских дорогах дали ему ответ на первый вопрос.

– Куда вы меня везете? – спросил он задыхаясь.

– А я-то ждал оригинального вопроса, – усмехнулся Белый. – Такая личность, и такой банальный вопрос. Придется ответить. Ты едешь к себе домой, в свою вотчину, к своим покойничкам.

– Идиоты! Вам же бошки поотвинчивают на кладбище. Кончай комедию, везите меня домой. Да вам за меня…

– Заткнись, шакал вонючий. Кому ты нужен? В чем твоя сила? Где ты незаменим? Таких маньяков, как ты, пруд пруди. Любая скотина с вывороченными наизнанку мозгами тебя заменит.

– Что вам надо?

– Ничего. Отправить тебя туда, где тебе место.

Теперь до Мопса дошло, в какой машине он едет и на каком ящике сидит долговязый.

– Вас Ефимов нанял? Я так и думал, что этот говнюк захочет все к рукам прибрать. Но он и половины не знает. Без меня он – ноль!

– И до Ефимова очередь дойдет. Только хоронить его будут с почестями. Глупеешь, старик. Всех без разбора мочишь. Рыжую помнишь? Ты ее под машину бросил. За что? Так, на всякий случай? Убивать молодых, красивых женщин нельзя, Мопс! Костлявая с косой сама знает, когда за кем приходить, а ты за нее решение выносишь. Грех это, Мопс. Смертный грех.

Мопс похолодел. Внезапно он осознал, что кто-то хочет его убить.

Кто, кроме него, может выносить приговоры? Так же нельзя! Это не по правилам.

– Эй, мужики! Давайте договоримся по-хорошему. Зачем вам неприятности? Я могу для вас кое-что сделать. У меня есть деньги. А своему боссу скажете, что все сделали. Понимаешь, браток, я у вас перекупаю контракт и плачу в два раза дороже. Сколько вам платят?

– За твою жизнь мы очень дорого берем. Один жетон на метро для напарника. У меня проездной.

– Бросьте, ребята. Я оценю вас по достоинству. Я могу дать вам то, что никто вам не даст.

– Бесплатную могилу. Мы это знаем, но решили уступить ее тебе. Я бы сам заплатил сколько угодно за твою шкуру. Но ты нам бесплатно достался.

Чиж обернулся и сказал:

– Кладбище. Подъезжаем.

Белый достал из кармана липкую ленту и залепил Мопсу рот.

Машина въехала на территорию кладбища и, петляя по аллеям, направилась к дальнему концу, где находилась бронированная Мопсом земля.

На площадке было три вырытых могилы. Возле крайней слева стоял столбик с табличкой «216». Белый включил фонарь и посветил вниз.

– Глубоко. Но на дне стоит вода.

– Покойникам она не мешает, – сказал Чиж, вытаскивая ящик из салона машины.

Лопаты и веревка лежали на месте. Яркая полная луна разливала по кладбищу мягкий голубой свет.

Белый схватил Мопса за ноги и вытащил на огромную глиняную кучу.

Мопс брыкался, что-то мычал, но ничего сделать не мог. Чиж скинул крышку и они забросили Мопса в гроб.

– Извини, дружок, но на прощальные речи у нас нет времени. Да вот и хоронить тебя приходится в полосатой пижаме, как каторжанина, торопились и костюмчик забыли. Но ты не в обиде, я надеюсь. Гробик, конечно, халтурный, но, как нам известно, они делаются по твоим заказам, а ты человек скупой. Много ли нужно покойнику? А тебе еще повезло. Не каждому дано видеть свою могилу. А ты из тех, кто будет ощущать над собой тяжесть земли. Ты пройдешь через ворота ада с открытыми глазами. Там тебя встретят с почестями, – Белый провел рукой вокруг. – Они ждут тебя.

Мопс попытался вывернуться, но ему в спину вонзилось сразу несколько заноз.

– Кто-то из великих сказал: «Смерть – это наш долг. Выполнив его сегодня, нам не надо оплачивать его завтра».

В одно мгновение луна исчезла, и свет загородила плоская доска. Он слышал стук молотков, и с каждым ударом гроб подпрыгивал на земле. Затем ящик подняли, и он начал покачиваться, стукаясь бортами о что-то твердое. Наконец, легкий удар, и все замерло. Он пытался стучать коленями по крышке, но ничего не менялось. Прямо в изголовье упал ком земли и рассыпался. Следом упал следующий.

Мелкая пыль пролетала в щели и попадала в глаза и нос. Удары участились, землю начали сгребать в яму, и она покрывала ящик сплошным слоем. Через десять минут могила сравнялась с землей и, как здесь принято, была утрамбована.

Мелкие крошки все еще проскакивали в щели и как иголки кололи воспаленные подкожные нервные окончания. У Мопса текли слезы. Он не знал, что оплакивал – свою жизнь или свою смерть. Наступила вечная тишина. Мопс всегда думал, что с его смертью придет конец света. Но почему он? Почему так глупо?

Лежать и ждать своей смерти. Он, сильный и здоровый, он, не признающий врачей и медиков, он, богатый и сытый. Почему? Ни боли, ни страха он не испытывал, он еще не осознал, что это произошло с ним. Но когда в могиле будет кончаться кислород, он поймет все.

Мопс был похоронен, и никто на земле не сожалел об этом. Этот человек прожил шестьдесят лет и ухитрился ни разу не услышать о себе ни одного доброго слова. Откуда же взяться сочувствию и слезам?

Белый взял спортивную сумку, набитую деньгами, и сказал:

– Ну вот и все, паломник. Ты остаешься, я ухожу. Я заканчиваю свой круг, ты начинаешь. Спасибо тебе за все. Мы прожили вместе сумасшедшее время в бешеной стране. Это не наша планета, мы ошиблись адресом.

– Брось, Серега! Мы одной веревочкой повязаны. Куда мне без тебя? Найдем мы свое место, надо лишь вылезти наружу…

– Из могилы?

– Из болота. Нормальная планета, просто незащищенная. Такие, как мы, нападаем на нее и калечим. А лежачего не бьют.

– Как мы убедились, бьют и даже убивают. Прости, но мне пора.

Садись перед зеркалом и читай жизнь вслух. Многое поймешь.

– Постой, Сергей. Ты делаешь ошибку! Ты же знаешь, что проиграешь. Силы не равны.

– Проигрыш – это не смерть, а жизнь – это не победа. Никто не может сказать точно, почему он делает именно так, а не иначе. Не потому, что только он один знает истину, а потому, что ее никто не знает. Я умру сегодня, ты завтра, Рыжая умерла вчера. Здесь нет закономерности и глупо искать ответы на эти вопросы. Их нет. Один старый сыщик, который все еще ищет нас, верит в то, что скоро поймает и совершится справедливость на земле. Он убежден, что живет не зря. Очевидно, он прав. Наступят времена, и такие, как он, победят. Их много. Но нам не повезло. Нам попадались в жизни Ефимовы, а не Сычевы.

Следователь Сычев похож на взрослого ребенка. Он все еще верит только в хорошее… Извини за проповедь, Чиж. Брось свой карабин – это не самое лучшее, что есть на свете. Ты прав. Я не могу быть твоим поводырем, я слепец. Такой же одержимый, как Рыжая. Наш конец закономерен. Ты еще не заражен этой бациллой, и в этом твое счастье. Удачи тебе, паломник. Твой путь еще не окончен.

Белый перекинул сумку через плечо и направился к выходу;

Чиж стоял, опустив руки. Он походил на обиженного ребенка, которого оставили одного в доме в день его рождения.

Когда хлопнула дверь, он подошел к окну и, прильнув к холодному стеклу, долго смотрел, как одинокая сутуловатая фигура уходила в ночь, растворяясь в темноте.

Звонок раздался ночью. Ефимов вздрогнул и проснулся. Спал он очень чутко и беспокойно, а когда просыпался, чувствовал себя усталым и разбитым.

Жизнь превращалась в бесконечный кошмар, сны перемежались с явью, и он не чувствовал границы. Он перестал встречаться с друзьями, шарахался от собственной жены, смотрел на мир с ненавистью и ничего не мог изменить.

Ефимов схватил трубку и прорычал:

– Кто здесь? Какого черта?

– Слушай меня внимательно, Гриша. Напиши заявление на отпуск и перешли его почтой в секретариат. Пусть будет так, будто тебе срочно нужно уехать. Друг в беде, родственник заболел. Это не принципиально. Ты меня понял?

Ефимов узнал голос генерала Боровского. Он протянул руку к настольной лампе и включил свет. Стрелки часов приближались к пяти утра.

– Что, совсем дело плохо?

– Тобой занимается прокуратура. Они послали уведомление министру с просьбой отстранить тебя от работы. Думаю, последует серия обысков. Дом, райотдел, дача. Где твой пистолет?

Ефимов судорожно сунул руку под подушку и нащупал холодную сталь «Макарова».

– Обыск меня не пугает. Пусть ищут.

– Уезжай. Сегодня же уезжай. Пришлешь мне весточку до востребования, как устроился, и адресок, где тебя найти. Все твои места остаются за тобой. Нужно переждать суматоху.

– Понял.

Ефимов положил трубку, взял папиросу и прикурил. Минут пять он сидел на кровати и не двигался, глядя куда-то в темный угол комнаты. Загасив окурок, он закурил новую папиросу и отправился в кухню. В холодильнике стояло несколько бутылок водки. Ефимов открыл одну из них и сделал несколько глотков прямо из горлышка.

– Нашли салажонка! Думают меня так просто взять?! Говнюки! Не на того нарвались, скоты!

Ефимов встал у окна и продолжал ворчать, глядя в пустоту ночи.

Когда раздался второй звонок, уже рассвело. Белый шел по пустынной темной улице. Он не торопился, не озирался и ни о чем не думал. Сегодня пришел тот самый день, когда все вопросы уже решены. Осталось только выполнить задуманное.

Тихий бульварчик справа, мелкие домишки слева, прямая улица и один престижный двадцатиэтажный дом в глубине парка. Он взглянул на часы. Три минуты девятого. Белый поправил на плече тяжелую спортивную сумку и, подойдя к застекленной двери подъезда, постучал.

Через минуту выглянула лифтерша. Увидев Белого, она улыбнулась и нажала кнопку. Замок сработал, и дверь открылась.

– Привет, тетя Шур.

– Ну вот, бедолага. Ни свет ни заря, а он уже на работе.

– Слушай анекдот, тетя Шур…

– Ой, хватит. У меня вчера от твоих анекдотов весь вечер живот болел.

Полная пожилая женщина в дубленой безрукавке направилась в холл, где стоял стол, а на нем горела лампа. Идеальная чистота, цветы, ковровая дорожка вела к лифту, а на стенах висели бронзовые канделябры.

– И сколько ты еще будешь мерзнуть на крыше? Не лето, чай. Вон какой ветрина гуляет.

– Так твои жильцы, тетя Шур, меня с дерьмом сожрут, если у них антенна дурака валять будет. Сегодня должен закончить.

– Второй день копошишься.

– Я бригадира себе в помощь вызвал. Пусть всю ответственность на себя берет. Одному мне с такой дрыной не сладить. Он, конечно, в такую рань не придет, а минут через сорок объявится. Ты уж его впусти.

– А у него что, на лбу написано, что он бригадир?

– Солидный мужик, седой, лет пятьдесят. Шебутной малость. Гришей зовут. Увидишь, поймешь.

Белый подмигнул женщине и направился к лифту, насвистывая «А я иду, шагаю по Москве».

Чердачная дверь запиралась на навесной замок, от которого у Белого имелся ключ. Тот, что висел здесь раньше, был перепилен ножовкой и выброшен.

Белый вышел на плоскую, покрытую гудроном мокрую крышу. На высоте двадцать первого этажа гулял сильный ветряк. В соответствии с этим он определил свое место. Ветер должен дуть ему в спину. Он подошел к железному парапету у края и обошел дом по всей длине. Слабый туман, мелкие светло-зеленые липкие листочки, серая земля. Но улица и подход к дому просматривались хорошо.

По центру крыши стояла крепкая кирпичная будка с вентиляционными отдушинами. Белый подошел к ней и присел на корточки, прячась от ветра. На шее под курткой у него висел бинокль, в кармане лежал телефон сотовой связи. Он достал трубку, набрал нужный номер и прижал ее к уху.

После водки Ефимов уже не вздрагивал от звонков. Он не хотел снимать трубку, но телефон не умолкал. Сейчас эта трескотня разбудит жену, а ему совсем не хотелось ее видеть. Подполковник схватился за аппарат и едва не уронил его на пол.

– Ефимов слушает.

– Хорошо, что еще слушаешь. – В трубке раздался хриплый звук, похожий на смешок. – Привет, крестный. А я тебе деньги принес! Помнишь о добыче Хряща?

– Белый? Ты где, гаденыш?

– Рядом. Только руку протяни.

– Блефуешь, урод!

– Вижу, ты забыл нашу последнюю встречу. Я ведь тебя от пули уберег. Ну а теперь вытряхивай клопов из кальсон, надевай портки и вперед.

Достанешь из своего почтового ящика сотовый телефон. Шевелись, паскуда, через пять минут перезвоню.

Короткий сигнал отбоя дал старт для действия. Ефимов был готов к любым поворотам. Сейчас его ничего не пугало. Он использовал свой проверенный трюк, поверх мундира надел спортивную куртку. В случае чего – он при исполнении. Ефимов не опасался Белого, он знал, что зек стрелять не станет.

Пистолет подполковник сунул за пояс брюк и выскочил из квартиры.

Через минуту он находился возле почтового ящика, из которого доносились слабые сигналы, словно где-то сидела мышь с придавленным хвостом.

Ключи остались в плаще. Ефимов рванул дверцу и сломал замок.

– Чертова трубка! – совладав с техникой, подполковник завопил: – Ну ты где, гаденыш! Говори!

– Выйди на улицу и отправляйся к кинотеатру. Когда дойдешь до места, я перезвоню.

Дверь подъезда едва не сорвалась с петель, и разъяренный Ефимов выскочил на двор, будто тигр вырвался из клетки на волю. Отборный мат, бешеный глаз и обгрызенная «беломорина» в зубах. Прохожие шарахались в стороны, женщины смотрели вслед. Солидный человек, а так себя ведет!

Вновь раздался звонок, и опять инструкции. Ефимов гулял по району больше получаса. И опять звонок.

– Слушай меня, крестный. Я тебя отлично вижу. За тобой ходит хвост. И не один. Слушай внимательно. Прямо перед тобой стоит высотка из белого кирпича. Выходи на аллею и направляйся к ней, но в подъезд не заходи. Обойди дом вокруг и после этого быстро постучи в дверь. Скажешь консьержке, что ты бригадир Гриша. Она тебя пропустит. Поднимайся на крышу. Здесь нам никто не помешает. Крутись волчком, мент. Крутись!

Сычев знал, что Ефимов начнет пороть горячку. Послание в министерство из прокуратуры не останется незамеченным. Боровский предупредит своего подельника. Вряд ли генерал доверял Ефимову на все сто. Он опасен, и он много знает. Сычев решил, что главные события произойдут ночью либо рано утром.

Эту ночь Сычев и Горелов не спали. Они дежурили возле дома Ефимова в машине, выделенной им прокуратурой. Ночь прошла спокойно, а в девятом часу из подъезда выскочил сумасшедший подполковник, изрыгающий площадную брань. Он шел быстро, расталкивая редких прохожих, будто где-то рядом находилась его цель. И нетрудно было догадаться, что он намерен сделать со своей жертвой. После того как он прошел мимо своей машины, стало понятно, что транспорт ему не понадобится.

– Вперед, Палыч. За ним. И ни на шаг не отставать.

Сычев и Горелов вышли из автомобиля и двинулись следом. Ефимов не оборачивался. Он шел уверенно, вызывающе. Или это бесшабашная самонадеянность, или глупость, граничащая с вызовом, брошенным всему миру.

Он то и дело с кем-то переговаривался по телефону, но больше слушал, чем говорил.

После долгой, бессмысленной прогулки Ефимов направился к высотке, но в дом входить не стал, а свернул на тропинку влево, затем вправо и скрылся за углом.

Сычев с напарником бросились следом. За домом начинался лесопарк.

Ефимов исчез.

– Ушел, сукин сын! – ударив кулаком по ладони, воскликнул Сычев.

– Куда? Его кто-то ведет, Алексей Денисыч. Ефимов нас не видел. Его предупредили. Это не мы, а за нами следят.

– Значит, он кружит. Обойдем дом с двух сторон.

Тетя Шура увидела через стекло мужика без шапки. Седой, представительный, но точно Сережка подметил: шебутной какой-то. Она открыла дверь и спросила:

– Ты, что ли, Григорий?

– Он самый. Бригадир!

– Иди. Сергей тебя заждался. Заставляете парня мерзнуть.

– Не сахарный, не растает! Ишь, зажрался. Крышу арендовал в правительственном доме. Не страна, а черт знает что!

Он продолжал бубнить, пока за ним не захлопнулась дверь лифта.

Белый видел, как Сычев и какой-то паренек крутятся, будто щенки, гоняющиеся за собственным хвостом. Затем их кругозор расширился, и они превратились в спутников белой башни, где жили слуги народа.

«Хороший старик, – подумал Белый. – Но что ему до нас? Мы уж сами решим свои проблемы!»

Белый встал с подветренной стороны и ждал. Чердачная дверь резко распахнулась, и на плоской гудроновой поляне появился Ефимов.

– Я здесь, тюремная крыса! Выходи.

Наконец он его увидел. Их разделяло больше десяти метров. Ефимов скинул куртку и расстегнул китель. Из-за пояса торчал «Макаров».

Белый стоял неподвижно. В правой руке он держал черную стальную трубку, в левой спортивную сумку. Ефимов напрягся. На какую-то долю секунды ему вдруг стало страшно, будто со стороны противника повеяло смертью.

Несколько мгновений они меряли друг друга взглядом. Ефимов видел черный предмет в руке Белого, но не мог понять, что это. Однако ничего хорошего он не ждал. Его сюда вызвали не для примирения.

– Где деньги? – крикнул Ефимов.

Белый сделал несколько шагов вперед и бросил расстегнутую сумку на землю. Сумка несколько раз перевернулась и повалилась набок. Груда пачек со стодолларовыми купюрами вывалилась на мокрое черное покрытие.

Если бы Ефимов не видел этой картины, все могло иметь другой конец. Но на крыше валялось огромное состояние, способное перевернуть любой маленький ограниченный мирок отдельного человечка со всеми его прихотями и желаниями.

Белый отошел на исходную позицию. Ефимов не был уверен, что попадет в мишень. У него тряслись руки и кружилась голова. Он ни о чем не мог думать. Он видел деньги и знал, что кто-то хочет помешать ему взять их. Ветер дул ему в лицо, развевая седую шевелюру. Он прирос к земле и ждал, словно кто-то должен был дать команду, но, кроме завывающего ветра, он ничего не слышал. Заморосил мелкий колючий дождь.

– Уйди с дороги, каторжная крыса! – завопил Ефимов. Но никто не преграждал ему пути. Сумка с деньгами лежала по центру. Его выкрик остался без внимания.

– Ты скоро умрешь! Как только возьмешь деньги, ты сдохнешь!

Белый говорил тихо, но ветер донес его слова до Ефимова.

– А это мы увидим!

Подполковник сделал шаг вперед, затем второй, третий. Пауза.

– Я их возьму, зек. Они мои. Это твоя расплата за жизнь, которую я тебе оставил.

Четвертый шаг, пятый. Нервы не выдержали, и он выхватил пистолет.

Он видел, как к губам противника прильнула какая-то трубка и в воздухе что-то сверкнуло. Игла пролетела со скоростью пули и вонзилась подполковнику в узел галстука. И вновь Ефимова выручил его мундир, который прикрывал его гнилое нутро от посягательств со стороны закона, людей, справедливости, чести и совести. Один сантиметр в любую сторону, и игла принесла бы на своем ядовитом конце неизбежную смерть. В ответ грянул выстрел. Промах. Стая ворон сорвалась с деревьев и с дающим карканьем взмыла в небо.

Сычев и Горелов подняли головы вверх.

– Крыша! – крикнул лейтенант. – Ну конечно. Откуда еще за нами можно наблюдать? Черт!

– Вперед, Палыч!

Белый стоял, опустив руки. Дуэль была проиграна, и он ждал. Он никого ни в чем не обвинял, он ни о чем не жалел. Так и должно быть, так распорядилась судьба. Если не рак крови, то пуля. Он готов к смерти. Он ждал ее.

Ефимов вытянул руку и прищурил левый глаз. Выстрел. Пуля ударила Белого в грудь. Его отбросило назад, и он упал на мокрый гудрон. Сильный жар разлился по всему телу Он не чувствовал боли, он терял силы. Перед глазами плыли черно-серые облака и выписывали кренделя огромные птицы. Он закрыл глаза и увидел розовый свет. Где-то вдали возникло лицо матери, улыбка Рыжей, хмурый взгляд Чижа. Видения застилал молочно-белый туман, который с каждой секундой становился гуще и тяжелее…

Ефимов отбросил пистолет и подбежал к сумке. Деньги! Там были деньги! Он знал, что этот зек блефовать не будет. Все же есть справедливость на земле, Ефимов всегда верил в свою звезду.

Он собрал раскиданные пачки, запихнул в сумку и, обняв ее как запеленутое дитя, направился к выходу.

Никто не знает, где грань между жизнью и смертью. Кто знает, что такое смерть? Падая в бесконечную пропасть небытия, Белый услышал голос матери.

Он слышал его отчетливо, громко, будто она стояла возле него. Он не понимал слов. Что это? Зов смерти? В какую-то секунду в нем что-то надломилось. Судьба на мгновение вернула ему силы. Он почувствовал прилив свежей крови, мышцы напряглись, и он встал на ноги. Он не мог управлять собой и вряд ли понимал, что делает. Сергей побежал. Скорость нарастала, бег казался легким, будто он должен взлететь…

Ефимов оглянулся в тот момент, когда мертвец находился в трех шагах. Он ничего не понял, он не успел испугаться, он торжествовал!…

Сергей раскинул руки в стороны, и Ефимов попал в объятия коварной злодейки судьбы, которая так долго его обманывала.

Двое мужчин, сплетенные в один ком, сорвали с края крыши парапет и, сменив траекторию, полетели камнем вниз. Двадцать этажей за один миг. И лишь огромный шлейф из разлетевшихся купюр еще долго витал в воздухе, приземляясь в лужах, залетая в открытые форточки и оседая на бетонных полах балконов.

Когда Сычев с помощником выскочили на крышу, то драма пришла к своему завершению. Они подошли к вырванному куску железа у края крыши и посмотрели вниз. Подхваченный ветерком легкий занавес из тысячи зеленых бумажек загораживал землю. Сибирские сыщики оставили грустный конец без комментариев.