"Дмитровское шоссе" - читать интересную книгу автора (Крумин Игорь)

Подготовка к выезду

Выезд Олега Степановича во Францию был запланирован на шестое мая 1979 года. Подготовка была закончена. Им были получены деньги — две тысячи франков на первоочередные расходы, а основную сумму в сто десять тысяч перевели на его имя в один из швейцарских банков, — паспорт и документы научного сотрудника Академии наук СССР, выезжающего в Париж для сбора материалов об истории Парижской Коммуны. С университетом было было решено не связываться, чтобы не осложнять и без того непростое дело.

А вот с переводом крупной суммы в швейцарский банк дело обстояло как раз наоборот: слишком поздно Василий Иванович с Оржановым поняли, что что Второе Бюро (французская контрразведка) может не понять, по какой причине у рядового научного сотрудника Академии наук на банковском счете находится такая большая сумма. Они предложили перевести деньги в посольство СССР на бульваре Ланн, но тут уж запротестовал Олег Степанович — подобный перевод засветит его лучше киносъемочного прожектора, и с ним согласились.

Короче говоря, все получилось настолько хорошо, что Олег Степанович сам не смог бы придумать ничего более благоприятного — у него оказался законный повод для поездки в Женеву. Оставалось обеспечить безопасность семьи. Выезд был назначен на 6 мая, поэтому он решил съездить в райотдел в пятницу 4 мая, а с начальником политотдела областного управления поговорить в субботу. В субботу же он пригласил на дачу — после довольно резкого разговора — и сына.

В половине пятого Олег Степанович подъехал к райотделу лобненской милиции. Полковника уже не было — какой начальник задерживается на работе так поздно по пятницам? — а вот руководитель группы предварительного дознания майор Филатов все еще сидел у себя в кабинете. Олег Степанович попросил дежурного по отделу пригласить майора для беседы по важному вопросу. Лейтенант позвонил майору и тот, услышав фамилию Ростова, тут же предложил Олегу Степановичу зайти в его кабинет.

С момента последней встречи прошло несколько месяцев, но оба тут же узнали друг друга. В кабинете сидел еще один сотрудник и Олег Степанович вспомнил, что где-то видел его. Но где? Впрочем, за все время разговора между Олегом Степановичем и майором Филатовым этот сотрудник в штатском не проронил ни слова.

— Проходите и садитесь, Олег Степанович, — пригласил Ростова майор. Чем обязаны?

— Мне кто-то позвонил по телефону пятнадцатого апреля и угрожал расправой, — ответ Ростов и положил на стол майора отпечатанное заявление.

Филатов внимательно прочитал текст заявления. Да, подумал он, этот Ростов куда изворотливее, чем мы предполагали.

— Почему же вы ждали почти три недели, Олег Степанович, и только сейчас сообщили нам об угрожающей опасности? — спросил он.

— Во-первых, товарищ майор, вам отлично известно, что Поляков бежал из места заключения, — спокойно заметил Ростов, — и меня удивляет, что вам потребовалось столько времени, чтобы решить, предупреждать меня об опасности или нет. Итак, бежал Поляков из лагеря?

— Бежал, — согласился майор.

— Целых три недели назад?

— Нет. Побег произошел только двадцать шестого апреля, и мы считали, что беспокоить вас не следует.

Олег Степанович посмотрел на майора и задумался. Итак, пятнадцатого апреля Поляков был еще в лагере. Тогда кто звонил ему? Трудно предположить, что сообщники Полякова настолько глупы, что предупредили Олега Степановича за одиннадцать дней до намеченного побега. А что если бы он тут же поехал бы в милицию, как и следовало поступить при обычных обстоятельствах? Еще при первой встрече Олег Степанович понял, что этот пожилой майор с худым болезненным лицом не верит его рассказу о том, что произошло тем темным осенним вечером, а последующая встреча с Марком Захаровичем и упоминание о фотографии, на которой запечатлена длинная царапина на стволе ели, лишь подтвердила это подозрение. Собственно, выбирать приходилось из двух возможностей: если звонил ему не Поляков, то кто-то из сотрудников милиции, надеясь, что он начнет беспокоиться и наделает глупостей.

— Я этого не знал, — заметил, наконец, Олег Степанович. — Предполагал, что звонил именно Поляков. Но угрозы мелкого хулигана — даже сумевшего обзавестись пистолетом — меня не слишком пугают.

Майор тоже заметил, что каждый из них недоговаривает, и решил умолчать, что после побега и убийства конвоира Поляков сразу перешел из категории «мелкого хулигана» в разряд бандита-рецидивиста, единственным приговором которому — после ареста — будет расстрел. Даже если Полякову попадется милосердный судья и он получит пятнадцать лет — что весьма и весьма сомнительно, — охрана любого из лагерей найдет повод, чтобы отомстить за смерть конвоира. Майор знал, что убийца одного из служащих постоянного состава — так называли тех, кто охраняет заключенных, в отличие от временного состава, то есть самих зэков — не проживет и месяца. Прикончат сами при попытке к бегству или найдут способ так воздействовать на заключенных, что те порешат его чтобы угодить охране.

— Но теперь передо мной возникла сложная проблема, — продолжал Олег Степанович. — В ближайшие несколько дней я уезжаю в зарубежную командировку. — Он намеренно не сообщил майору, что улетит в Париж уже в воскресенье. — И меня беспокоит безопасность моей семьи. Поэтому я и обратился к вам с этим заявлением. Не сомневаюсь, что вы разберетесь, кто из сообщников Полякова звонил мне пятнадцатого апреля. А чтобы вы не колебались слишком долго, я уже передал копию заявления в областное управление внутренних дел. Признаюсь, что поведение сообщников Полякова кажется мне странным. Если бы я сообщил вам о телефонном разговоре раньше, разве вы не поручили бы начальнику лагеря усилить наблюдение за Поляковым, готовяшимся к побегу?

— Да, конечно, — согласился Филатов. — Но не следует считать преступников слишком уж умными.

— Я и не считаю, — впервые улыбнулся Олег Степанович. Но одновременно не считают их и феноменально глупыми, хотя в данном случае все указывает именно на это. Ну что ж, — он встал, — если у вас не вопросов…

— Мы благодарны вам за сообщение о телефонном звонке, — майор поднялся из-за стола. — Можете не сомневаться, что мы примем все меры по розыску преступника, а также постараемся защитить вашу семью. Вы долго предполагаете пробыть за рубежом?

— Думаю, около месяца.

— Поезжайте и ни о чем не беспокойтесь. Да и вообще угрозам преступников не следует придавать значения.

— Вы правы. Теперь у меня стало спокойнее на душе, особенно когда знаю, что этим делом займетесь вы, Владимир Борисович. Полковник Устинов хорошо отзывается о вас. До свиданья.

Хлопнула дверь.

— Чертовы политорганы, — проворчал майор. — Интересно, как ловили преступников до революции, без политкомиссаров?

— А вы знаете, Владимир Борисович, — впервые заговорил Кулик, — мне кажется что у этого Ростова поехала крыша.

— Ошибаешься, друг Саша. Ростов нормальнее и умнее нас с тобой.

Кулик, услышав грустный голос начальника, посмотрел на него с удивлением.

— Владимир Борисович, да стоит ли расстраиваться из-за этого, — бодро заметил он. — Переживали неприятности раньше — переживем и теперь.

— Да ведь я не из-за этого глупого звонка расстраиваюсь, друг Саша, покачал головой майор. — Мне Ростова жалко. Он очень несчастен.

— Это Ростов-то несчастен? С трехкомнатной квартирой в Москве, огромной дачей, зарплатой намного больше нашей, машиной и всем остальным?

— Эх, Саша, Саша. Да разве вещи могут сделать человека счастливым? Человек счастлив лишь когда делает любимое дело. А вот Ростов занимается не тем делом, которое любит, а тем, которое у него лучше получается. Жизнь жестоко обошлась с ним, и он начал мстить ей. И неважно, как обстоит все на самом деле. Ростов считает — и это самое главное, — что его обидели, ему страшно, что может стать еще хуже, поэтому он отбивается изо всех сил, хлещет направо и налево. И нужно сказать, что в его борьбе есть какая-то справедливость.

— Да что вы, Владимир Борисович! Ведь он убил мальчишку! Вернее, убил его пес, но по закону это не имеет никакого значения, раз он натравил такого свирепого пса на пацана!

— Если мы начнем копать по-настоящему, друг Саша, то узнаем о Ростове немало такого, что у нормального человека волосы дыбом встанут, я уверен в этом. И все-таки Ростов — человек глубоко несчастный, хотя сам и не подозревает об этом. И давай бросим эту философию. Ты ведь знаешь меня. Ростов нарушил закон и понесет за это суровое наказание. Но никто не запретит мне жалеть его.

В это время «шестерка» Олега Степановича удачно проскочила переезд у Лобни и уже подъезжала к посту ГАИ на развилке Дмитровского шоссе. Ему предстояло еще многое сделать, и Ростов спешил домой.

Самолет в Париж вылетал в 9.15 из аэропорта Шереметьево-1. Здание нового, намного более привлекательного и современного аэропорта Шереметьево-2 уже виднелось на противоположной стороне огромного летного поля. Его обещали открыть к Олимпийским Играм 1980 года. Но пока западно-германская строительная фирма продолжала работу, стараясь успеть в срок.

К субботе Олег Степанович сделал многое. Он уговорил Сашу-милиционера, который зимой работал охранником в соседнем генеральском поселке, поселиться у него в сторожке и жить до его приезда. Олег Степанович был знаком с Сашей и доверял ему — Саша не пил и на него можно было положиться. За это он обещал платить ему триста рублей в месяц. Разумеется, Олег Степанович объяснил Саше, почему потребовалась его помощь. Милиционер поморщился и презрительно заметил, что еще ни разу не слышал, чтобы преступники убегали из лагеря лишь затем, чтобы отомстить свидетелю, который опроверг версию происшедшего. Олег Степанович не был уверен, что Саша подружится с собаками, но, к счастью, и это обошлось. Овчарки с рычанием бросились на Сашу, Олег Степанович резким окриком остановил их и приказал обнюхать милиционера. Рэд и Рада подошли к Саше, ощетинившись и ворча, и вдруг он заговорил с ними тихим, ласковым голосом. Олег Степанович не расслышал слов, но овчарки внезапно завиляли хвостами. Саша погладил их, погладил грозных овчарок, которых видел впервые! — и они не тронули его.

— Ну, вот и отлично, — заметил Олег Степанович. — Но почему они не тронули вас, Саша?

— Собаки не кусают меня, — коротко ответил сержант.

Эти парни из транспортной милиции какие-то странные, подумал Олег Степанович. С раннего утра до ночи они сопровождают электрички по Савеловской дороге — вот уже несколько лет пассажирские поезда ездят с милицейской охраной. На этом направлении произошло столько преступлений, что транспортной милиции пришлось прибегнуть к такому радикальному средству. В прошлом году на перегоне между Катуаром и Трудовой, весной, когда растаял снег, было найдено мертвое тело девушки — ее выбросили на ходу из поезда. А что милиционеры действительно странные люди, Олег Степанович убедился двумя годами раньше. Тот самый академик, который приезжал к Ростовым встречать Новый год, однажды попросил найти мужчину, чтобы тот спилил огромную ель, нависшую над его дачей. Тогда в охране генеральского поселка подрабатывал молодой сержант транспортной милиции Костя, и Олег Степанович предложил ему заработать стольник. Парень согласился и с удовольствием принялся за работу. Он исполнил все быстро и аккуратно, даже распилил толстенный ствол, поколол его и сложил в поленницу. А спустя два дня, находясь на дежурстве, прошел на площадку первого вагона, прямо за кабиной машинистов электропоезда, достал пистолет и выстрелил себе в рот. Потом прошел слух, что у него были семейные неурядицы, но Олег Степанович не мог забыть, что всего два дня назад парень улыбался и был, судя по всему, в отличном настроении.

— Хорошо, Саша, — повторил Олег Степанович, — приходите сюда вечером в субботу. Брать с собой ничего не нужно — в сторожке приготовлена постель, жена будет кормить вас, а в дни дежурства предупреждайте моего сына вот по этому телефону и он будет приезжать сюда. Он же обеспечит собак мясом. Договорились?

— Да, Олег Степанович. — Саша пожал руку Ростову и пошел к калитке.

Это было вечером пятницы. Утром в субботу Олег Степанович съездил домой на Байкальскую улицу, зашел к себе в квартиру, посидел там с полчаса и затем навестил соседа, с которым заранее договорился о встрече. Устинов обещал разобраться в обстоятельствах странного телефонного звонка Полякова, который в то время находился в лагере под Пермью. Олег Степанович понял, что теперь милиция месяца полтора будет копать взад, вперед и поперек — и одновременно присматривать за дачей. Успокоенный, он вернулся обратно.

Предстояло самое трудное — разговор с сыном. Андрею было двадцать три года, но отец старался, насколько это возможно, не посвящать его в свои дела. Сейчас у него не осталось иного выхода, как рассказать Андрею хотя бы о том, что необходимо знать сыну на ближайшие пару месяцев, чтобы за время отсутствия Олега Степановича ничего не произошло.

Олег Степанович въехал в ворота, поставил машину в гараж и прошел в дом. Андрей сидел в гостиной и смотрел на отца недовольным взглядом.

— Я знаю, сын, что ты с большим удовольствием провел бы время с Мариной, — начал Олег Степанович, — но мне нужно, наконец, поговорить с тобой. Ты помнишь Полякова — того парня, чей пистолет ты бросил в разбитую «волгу»?

— Да.

— Он убежал из лагеря и, как сказал мне Устинов, — надеюсь, ты не забыл нашего соседа по дому на Байкальской, хотя и не ночевал там уже несколько недель — убил конвоира. Это его третья судимость — четвертой уже не будет. Я говорил тебе, что у милиции нет доказательств того, что пакет у тех парней забрали мы. Вчера я побывал в райотделе в Лобне и встретился с тем майором, который беседовал с нами осенью. Так вот, у меня сложилось впечатление что этот майор все знает — или догадывается. Завтра я уезжаю в Париж, и вам с мамой придется провести месяц без меня. Я уже договорился с Сашей-милиционером из генеральского поселка, что он будет жить у нас в сторожке. Но каждый четвертый день ему придется уезжать на суточное дежурство, и тогда охранять маму, собак и дачу будешь ты. Только не надо спорить, — Олег Степанович предупреждающе поднял руку, — это очень важно. Думаю, что я еду за границу последний раз. В конце года ты с женой тоже уезжаешь за границу — если не ошибаюсь, в Копенгаген. Верно?

— Да.

— Постарайся поднапрячься и сделать так, чтобы до моего приезда здесь все было в порядке. А сейчас пошли в подвал и я что-то тебе покажу.

В подвале Олег Степанович объяснил сыну, что сейф, вделанный в бетонную стену, выдвигается, и за ним пустота, в которой хранится оружие, несколько толстых пачек долларов и большой кейс.

— Валюту я беру с собой — здесь семьдесят тысяч долларов, — сказал Олег Степанович, — и кейс тоже. Думаю, в нем драгоценность на сумму не менее трех миллионов. После возвращения из Парижа я сообщу тебе номер счета в швейцарском банке, где хранятся наши деньги. Там много денег — не меньше восьмисот тысяч долларов. Они принадлежат вам — тебе и маме.

На лице Андрея было написано удивление. Он открыл рот и хотел о чем-то спросить, но Олег Степанович жестом остановил его.

— Сейчас у нас нет времени — потом я все тебе объясню. — Олег Степанович задвинул сейф, набрал код и открыл дверцу. — А здесь хранятся мамины драгоценность — она знает, что с ними делать. Я ведь много лет ввозил из-за границы и покупал здесь золото и драгоценность. Вот двадцать крюгер-рэндов из чистого золота — каждый по тройской унции. Я купил их в 1969 году в Швеции по тридцать пять долларов за унцию — тогда еще действовало Бреттон-Вудское соглашение. Теперь они стоят в пятнадцать раз больше, больше десяти тысяч долларов. А это сережки с бриллиантами, каждый по три с половиной карата. Знаешь, во сколько мне они обошлись?

— Нет, папа.

— Всего в шесть тысяч рублей. Я купил их у еврейской семьи, которая подала заявление о выезде в Израиль и год ждала разрешения. Сразу после того как они подали заявление, их уволили с работы. Они голодали, у них не было денег, и предстояло заплатить несколько тысяч какого-то выездного налога. Ты не думай, что я поступил как те подлецы в блокадном Ленинграде, которые меняли буханки хлеба на картины и драгоценность. Марк Саулович сам пришел ко мне и предложил купить серьги. Я ответил, что не хочу пользоваться несчастьем других и хотел дать ему деньги взаймы. Но Марк Саулович сказал, что не сможет отдать долг, да и с такими драгоценностями их все равно не выпустят заграницу. Может быть, мама потом свяжется с ним если удастся — и возвратит ему серьги, не знаю. Я съездил к Юре Лебедеву, директору Минералогического музея, он одновременно заведывал лабораторией драгкамней в Минфине — ты ведь помнишь его — и он оценил их по крайней мере в пятнадцать-двадцать тысяч долларов. Но это было давно, и сейчас они стоят, наверное, еще больше.

— А ты бы узнал это у Юрия Николаевича.

— Он умер. Да, я знаю, ему не было и пятидесяти, но у него посадили сына и он умер от инфаркта. Короче говоря, все это пока лежит в сейфе, потому что в случае обыска пустой сейф может вызвать подозрение.

Олег Степанович захлопнул дверцу сейфа и повернул кодовый замок. Запомни код — три раза налево, затем пять направо и три снова налево.

— Теперь самое неприятное. Ты знаешь, что в нижнем ящике стола у меня в кабинете лежит «кольт» — его оставил мне Степан Иванович.

— Да.

— Я так не не решил, что делать с ним. Лучше всего было бы смазать его и спрятать с остальным оружием, но тогда вы с мамой останетесь беззащитными.

— А собаки?

— Эх, Андрюша, собаки страшны только для тех, кто их боится, да и застрелить или отравить их пара пустяков. Вот вчера я привез сюда Сашу-миллиционера из генеральского поселка, и они не только не разорвали его, но и облизали ему руки. Предположим, я оставлю «кольт» тебе — на крайний случай. Да, я знаю, ты умеешь им пользоваться. Но ты не сможешь уладить последствия. Если ранишь нападающих, они обратятся в больницу, а при огнестрельных ранениях врачи обязаны вызвать милицию. Убьешь — тебе придется избавиться от трупа. Знаешь, Андрей, я все-таки отнесу его в подвал и спрячу за сейф.

— Папа, я вступил в охотничью секцию в институте. Теперь у меня есть разрешение и я могу взять у Бориса Изотовича одно из его ружей.

— Отличная мысль, Андрюша! Только возьми что-нибудь попроще. Думаешь, он не откажет тебе?

— Обязательно откажет. А я не буду его спрашивать. У него в шкафу несколько ружей, и он не доставал их оттуда лет десять. Говорил, что там есть даже четырехствольное ружье, которое принадлежало Герингу — стволы десятого и двенадцатого калибра, нарезные 7.62 и 5.6.

— Ну, такое тебе ни к чему. Думаю, больше тебе объяснять ничего не нужно. Ты ведь у меня сообразительный. Прости, я уже думаю о другом. Предстоит трудная поездка и мне нужно, чтобы я не беспокоился о доме.

— Я обо всем позабочусь, папа.

— Если понадобятся деньги, в верхнем ящике три тысячи рублей. Ты сейчас едешь в Москву?

— Поговорю с мамой и поеду.

— Только не рассказывай ей о нашем разговоре. Не надо ее беспокоить.

— Хорошо, папа.

— До свиданья, сын. Я вернусь в начале июня. Знаю, вам будет нелегко без меня, зато после возвращения постараюсь чтобы дальше вам жилось хорошо.

— До свиданья, папа.

Дверь закрылась, послышались шаги Андрея, спускающегося по лестнице. Да, это действительно наилучший выход. Незачем втягивать сына в грязные и опасные дела. Пусть уж он лучше пользуется плодами трудов отца. И деда, который посеял в душе отца семена сомнения и ненависти. Но эти семена умрут вместе с тем, в душе которого они выросли. У Андрея еще будет возможность стать счастливым, но только не здесь, в этой стране, отравленной ядом рабства и неверия в будущее. Здесь нельзя стать счастливым. Можно сбросить оковы рабства — но как построить свободную жизнь в стране рабов?