"Площадь Магнолий" - читать интересную книгу автора (Пембертон Маргарет)

Наблюдая неуклюжие попытки Дэнни раздеться, Керри прилегла на огромную супружескую кровать с латунным изголовьем и задумалась о Джеке и Кристине. В отличие от нее с Дэнни им очень повезло. Когда Джек демобилизуется и вернется домой окончательно, они переберутся в дом Робсонов и заживут самостоятельно.

С трудом высвободив правую ногу из штанины, Дэнни попытался высвободить и левую, но наступил на брюки и рухнул на постель.

— Что за чудеса! — воскликнул он, глупо улыбаясь. — Кровать опять кто-то сдвинул с места.

Керри усмехнулась, хотя и сердилась на мужа. Временами он становился полным дураком, особенно когда пытался пить на равных с закаленными приятелями Джека. Дэнни давно следовало усвоить, что больше пяти кружек ему потреблять не стоит. Но он упорно перебирал и в итоге непременно становился похож на идиота. Однако это был ее личный идиот, и она все равно его любила.

Дэнни сел на край постели и приступил к исполнению другой трудной задачи: надеть пижамные штаны, не угодив при этом обеими ногами в одну штанину. Керри подвинулась, давая мужу больше места для маневра, и вновь задумалась 6 Джеке и Кристине. Что ни говори, а дом Чарли Робсона очень просторный, в нем много комнат. Когда-нибудь их займут дети, но пока счастливые молодожены смогут насладиться уединением и покоем. Керри вздохнула. Им с Дэнни приходилось постоянно ощущать присутствие за тонкими стенами мамы, отца и бабушки.

Словно в подтверждение ее мыслей, Мириам забарабанила кулаком в перегородку.

— Твой папочка отрубился, забыв поставить на прикроватный столик кружку с водой. Керри, будь добра, принеси ее. Я так устала, что не в силах пошевелиться!

Керри закатила глаза к потолку и нехотя встала. После посещения бара отец всегда просыпался среди ночи от жажды. Но обычно он сам предусмотрительно запасался водой. Сегодня же он явно перебрал. А мама вовсе не устала, а просто тоже хватила лишку. Не нужно было так увлекаться портвейном с лимонадом!

— Что, разве уже утро? — сонно пробормотал Дэнни, падая на подушку: борьба с пижамой окончательно подкосила его, хотя со своей задачей он так и не справился.

Подойдя к двери, в одной ночной рубашке до щиколоток, Керри подавила желание подшутить над ним и ответила честно:

— Успокойся, еще ночь! Я пойду принесу отцу воды. Может быть, и тебе принести чашку?

Но Дэнни ничего не ответил, он уже уснул, вольготно раскинувшись на кровати и широко раскрыв рот. Еще сильнее разозлившись на мужа, Керри закрыла за собой дверь и спустилась в кухню, на ходу проклиная всех мужчин. Знай они, насколько несимпатично выглядят, когда налакаются, наверняка не напивались бы до потери пульса. Нащупав на полке буфета отцовскую кружку, она подумала, что ни Джек Робсон, ни Леон Эммерсон не надрались сегодня до чертиков. Джек умел растягивать одну порцию спиртного на весь вечер, а Леон рано увел Кейт домой.

Она подошла с кружкой к раковине и повернула кран. С домом Кейт и Леону повезло не меньше, чем Кристине и Джеку! Дети не в счет, а из взрослых под одной крышей с ними живет только Карл. Да и он вскоре женится на Эллен Пирс. Керри откинула с лица черные волосы. Когда Карл и Эллен поженятся, они наверняка станут жить в ее уютной квартире в Гринвиче, а Кейт с Леоном и детьми окажутся полноправными хозяевами дома.

Мириам застучала кулаком в пол, потом затопала по нему ногой, едва не обрушив на голову Керри кухонный потолок.

— Где тебя черти носят? — раздался ее зычный голос, известный всему льюишемскому рынку. — Отцу потребуется вода уже сегодня, а не на Рождество!

Керри тяжело вздохнула и выключила кран. Она очень любила маму, но порой та становилась невыносимой.

— Уже несу, мамуля! — крикнула Керри, опасаясь, что мать разбудит весь дом, и торопливо взбежала по ступенькам. Слава Богу, на время отпуска Джека Розу переселили в мансарду, там девочка сможет спать спокойно.

Из-за двери бабушкиной комнаты раздалось рычание проснувшегося Бонзо. Керри прикусила губу, подумав, что не только псу захочется рычать, когда родится ребенок. Никому в доме тогда не удастся выспаться. Бабушка, разумеется, это вытерпит, а вот отцу и матери придется нелегко. Ведь им нужно затемно ездить за фруктами и овощами на оптовый рынок «Ковент-Гарден». А Дэнни? Керри толкнула дверь родительской спальни ногой и вошла. Мужу она не говорила, что беременна, об этом вообще еще никто не знал, даже Кейт. Керри решила никому не раскрывать свою тайну, пока не станет ясно, предоставят ли им с Дэнни жилье в доме номер семнадцать после выезда оттуда семьи Бинс.

— Тебя только за смертью посылать! — проворчала Мириам, качая головой в розовом чепце, надетом задом наперед. — Поставь кружку рядом с кроватью, но только не слишком близко, чтобы отец не задел ее, когда пойдет в туалет. Дай Бог, чтобы он не просыпался до утра и не бродил среди ночи по дому.

— Похоже, у нас есть все шансы на победу, Керри! — сообщил ей на другое утро Боб Джайлс, когда она зашла в его кабинет. — Районные власти не имеют никаких видов на дом номер семнадцать. Так что главное — успеть вселить вас с Дэнни туда до того, как дом официально включат в список пустующих. Кстати, дом принадлежит строительной компании «Харви».

— Вот это новость! — Керри изумленно посмотрела на викария. — Старик Харви владеет недвижимостью на нашей площади? Ручаюсь, что даже Кейт об этом не знает.

— Ему принадлежат многие строения в Блэкхите и Льюишеме, но на площади Магнолий только дом номер семнадцать, — сказал Боб Джайлс, осведомленный о сложных отношениях Кейт и мистера Харви.

— Но почему именно мы должны жить там? — Керри раздосадовано то, что ее домовладельцем станет человек, которого она терпеть не могла. — Разве нельзя предоставить нам другое помещение?

Викарий поправил свой жесткий воротничок и смущенно отвел взгляд. Дом, принадлежащий церкви, был до сих пор не занят.

— Видишь ли, Керри, если бы вы мне раньше сказали, что так нуждаетесь в отдельном жилье, я бы не согласился на вселение в восьмой дом беженки. Но теперь, когда мисс Радцынская может приехать со дня на день, я…

В следующий миг произошло нечто немыслимое: без всякого предварительного стука дверь кабинета распахнулась и в него ворвалась Хетти, в своей неизменной цветастой пелерине и шляпке, нахлобученной на макушку. Потрясая метелкой для уборки пыли, она завопила:

— Войне конец! Проклятые япошки капитулировали! Мы больше ни с кем не воюем!

— Слава Богу! — воскликнул Боб Джайлс, вскакивая со стула. — Где Дэниел? Он поможет мне звонить в колокола?

— У него разболелась спина, — замялась Хетти, не желая признаться, что муж страдает похмельем. — Он даже не пошел сегодня на работу. Но вам он обязательно поможет. Он уже в церкви.

— Официальное заявление сделано? — спросила Керри, когда они с Хетти выскочили из кабинета вслед за викарием. — Премьер-министр выступил с речью по радио?

— Заявление по радио пока прозвучало не из уст министра, — ответила Хетти. — Он сделает его позже. Но главное не в этом, Керри. Диктор объявил, что война закончилась!

Едва лишь они очутились на площади, как все сомнения Керри исчезли. Она увидела, как бежит по дорожке своего садика Гарриетта Годфри, смеясь и плача от радости; как весело отплясывают, взявшись за руки, Кейт, Мэтью и Лука; как разбрасывает, словно конфетти, листы газеты Чарли, стоя на крыльце своего дома; размахивает британским флагом Эмили Хеллиуэлл, высунувшись из окна спальни; ковыляет на своих распухших ногах по садовой дорожке Нелли Миллер, радостно крича: «Теперь и мой Гарольд вернется домой, как все другие парни!» Мейвис изо всех сил давила на клаксон мотоцикла Теда. А из окна второго этажа дома Дженнингсов свесился голый по пояс лохматый Джек и наблюдал все это безумие, улыбаясь во весь рот.

— Значит, это действительно случилось! — промолвила Керри, озираясь по сторонам.

Хетти умчалась к дому номер восемнадцать, надеясь вытащить оттуда Лию и вместе с ней поплясать.

— Значит, больше никто не будет никого убивать? И не придется со страхом ждать похоронок? И не будет врагов, которых нужно уничтожать? — тихо произнесла Керри.

Ей некому было ответить, да она и не нуждалась в ответах, потому что знала их сама. Охваченная радостью, Керри закинула голову и подставила лицо солнечным лучам. Ее переполняла огромная гордость за свою страну. Британия победила! Сначала она разделалась с Германией, а потом, с помощью Америки, покончила с Японией. Над площадью поплыл ликующий перезвон колоколов церкви Святого Марка. Керри на радостях скинула туфлю и запустила ее высоко в воздух.

На пороге дома номер десять застыла в нерешительности Дорис Шарки. Вид у нее был такой, словно бы она не понимает, что происходит.

— Мир! — крикнула ей на бегу Гарриетта Годфри, спешащая к Чарли, чтобы разделить с ним этот счастливый момент. — Японцы сдались, мы наконец-то заживем спокойно, это после стольких-то лет! Прекрасная новость, Дорис, правда?

Миссис Шарки ничего не ответила, затравленно огляделась по сторонам, шмыгнула в дом, словно испуганная крольчиха, и захлопнула за собой дверь.

— Ну и из-за чего весь этот кавардак? — спросил у нее Уилфред. — Американцы сбросили на японцев еще одну атомную бомбу? Или умер папа римский? А может быть, безумная мисс Хеллиуэлл вступила в контакт с духом Гитлера?

Дорис нервно потерла ладони, сожалея, что дочери нет дома. Все пляшут, Боб Джайлс звонит в колокола, а она вынуждена одна терпеть этот бесконечный домашний ужас.

— Война закончилась, милый, — дрожащим голосом произнесла она. — Японцы сдались, воцарился мир!

Супруг стоял у камина с двумя самодельными плакатами, висевшими у него на груди и на спине, он обжег ее ненавидящим взглядом и затрясся от злости.

— Поэтому, дорогой, — еще сильнее волнуясь, промолвила Дорис, — нужда в демонстрации отпала. Люди могут тебя не понять, ведь война-то окончилась…

— Но все еще бушует битва невидимых сил! — взмахнув кулаком, громоподобно пророкотал Уилфред.

На его плакате красными большими буквами было написано: «Покайтесь, ибо близится конец света!»

— Имеющий уши да услышит! — завопил Шарки. — Пал великий Вавилон, и населили его дьяволы…

Он принялся расхаживать по коридору. Дорис закрыла руками лицо и взмолилась:

— Пожалуйста, не выходи на улицу с этими плакатами! Мистеру Джайлсу это не понравится, он может отстранить тебя от должности церковного старосты…

— Я пророк Иеговы, а твой мистер Джайлс — апостол дьявола! Английская церковь — не что иное, как плод греховного извращения!

Ощутив всю тщетность своих усилий и окончательно впав в отчаяние, Дорис разрыдалась. По щекам ее текли слезы. Уилфред не унимался с тех самых пор, как Дэниел и Боб Джайлс привели его из церкви домой. Образумить его не смог даже доктор Робертс, Уилфред постоянно бредил. А теперь он надумал в таком ужасном виде, выйти на площадь. Что же это будет? Мальчишки поднимут его на смех и закидают камнями, а нормальные люди станут обходить его стороной. Слезы лились неудержимо: она сама уже его боялась. Он обзывал ее мерзостной блудницей и прелюбодейкой. Мистер Джайлс и доктор Робертс сказали, что ему требуются покой и отдых и что он, возможно, вскоре вновь станет таким, как прежде. Дорис нашла в этом для себя мало утешительного.

— Пожалуйста, не выходи из дома, Уилфред! — снова взмолилась она, не представляя, как ей жить дальше, если муж ее опозорит. — Сейчас все радуются и веселятся, поэтому…

— Изыди, сатана! — пророкотал супруг, направляясь в коридор. — Ибо печешься ты не о божественном, а о мирском!

Он задел плакатом вешалку и, раздраженно передернув плечами, воскликнул:

— И святой огонь низвергся с небес на землю! И приблизился конец света!

Вне себя от отчаяния, Дорис закрыла глаза. Уилфред ничего не воспринимал, кроме картин, рождавшихся в его воспаленном мозгу. Он помешался на огне и блудницах. Доктор Робертс объяснил это шоком от известия об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Он назвал поведение Уилфреда «временным нервным срывом», или посттравматическим психозом, обусловленным длительным перенапряжением. Но Дорис это не убедило. Уилфред всегда отличался странностями и частенько в качестве подтверждения своих мыслей цитировал Библию, которую знал наизусть. И если настойчивое упоминание священного огня еще могло объясняться ужасами бомбардировок и пожаров, то навязчивые идеи о блудницах никак нельзя было связать с трудностями военной поры.

— Проститутки! — закричал Уилфред, словно бы прочитав ее мысли. — Развратницы и греховодницы! — Он шагнул к порогу, готовый распахнуть дверь.

Снаружи доносились звуки пения «Да пребудет Англия вовеки!», гудки автомобильных клаксонов, отголоски возбужденных возгласов соседей — Гарриетты Годфри, Лии Зингер, Хетти Коллинз и Мейвис Ломакс. Представив себе реакцию Мейвис на бессвязные выкрики Уилфреда насчет проституток и блудниц, Дорис едва не упала в обморок. Она не могла допустить, чтобы ее супруг выставил себя посмешищем, его во что бы то ни стало следовало остановить! Как только муж распахнул дверь, Дорис прыгнула и вцепилась в щит с плакатом, что висел у него на спине. Передний щит придавил ему горло. Уилфред раскрыл от удушья рот и вытаращил глаза. В следующий миг на площади появилась их дочь, направляющаяся домой. Дорис захлопнула дверь и облегченно вздохнула: помощь была близка.

Пруденция промчалась мимо «Лебедя», даже не обернувшись на окрик его хозяйки, желавшей узнать, не объявят ли завтра выходной и не повалит ли народ на радостях в пивную. Пруденцию не волновало, станет ли следующий день праздничным, она думала только о том, что ее сумасшедший папаша вот-вот выйдет из дома и тогда мать умрет от стыда.

Завидев дочь, отец поправил на груди плакат и, набрав полную грудь воздуха, заорал:

— Почему ты не на работе?

О блудницах и огне он на время забыл.

— Меня отпустили сегодня пораньше. Папа, ты забыл надеть ботинок на правую ногу. Успокойся, отдохни!

— Ботинок? — Уилфред недоуменно посмотрел на ноги. Воспользовавшись его замешательством, Пруденция схватила его за плечи, развернула и затолкала подальше от греха, в гостиную. Не давая отцу опомниться, она сказала:

— Позволь мне снять эти плакаты. Сегодня вторник, а их можно носить только по выходным. — Это заявление окончательно сбило Уилфреда с толку, а хитрая Пруденция тем временем стала снимать с него щиты, приговаривая: — Всему свое время, папа, так сказано в Писании. А для желающих выйти на площадь с плакатами выделена суббота.

Щиты словно бы в подтверждение ее слов с грохотом упали на пол.

— Слава Богу, Пруденция, что ты вовремя подоспела! И как тебе удалось его успокоить? Я ничего не могла с ним поделать, он меня и слушать не желал…

Кто-то легонько постучал в дверь.

— И явился Всемогущий Господь в окружении молний и ангелов небесных! — завопил очнувшийся и снова вошедший в раж Уилфред.

Мать и дочь испуганно переглянулись. А вдруг это пришел кто-то из соседей, чтобы позвать их на гулянье по случаю победы? И что подумают люди, если Уилфред обрушит на них свои проклятия и угрозы? Стук в дверь повторился, на этот раз стучали настойчивее.

— Должно быть, это мистер Джайлс, а может быть, доктор Робертс, — дрожащим голосом предположила Дорис.

— Стучите — и вам откроется! — провозгласил Уилфред и шагнул к двери гостиной, чтобы выйти в коридор.

Но метнувшаяся наперерез, словно молния, дочь перехватила инициативу, заботливо промолвив:

— Позволь мне взглянуть, кто пришел, папа! Может быть, это не достойный тебя человек.

Уилфред застыл на месте, снова парализованный ловким маневром находчивой Пруденции. Ведь и в самом деле не всякий простой смертный достоин аудиенции пророка.

Лелея в сердце надежду, что за дверью действительно викарий или врач, девушка слегка приоткрыла ее и обомлела. На крыльце стоял улыбающийся Малком Льюис в белой рубахе с распахнутым воротом. Он беззаботно спросил:

— Ты пойдешь на гулянье? Джек Робсон предлагает отправиться в город. Говорят, сегодня король и королева должны выйти на балкон Букингемского дворца…

— Не мечите бисер перед свиньями, ибо они растопчут его! — донесся из гостиной голос Уилфреда.

Малком растерянно захлопал глазами, а Пруденция, вздрогнув, потупилась. Молодой человек опомнился первым.

— Говорят, на Пиккадилли и Трафальгарской площади будут петь и танцевать всю ночь напролет.

Идею пригласить на гулянье Пруденцию подала ему Мейвис. Сидя верхом на мотоцикле своего отсутствующего пока мужа и покачивая оголенной до бедра ногой, она сказала:

— Бедняжка из-за своего старого дурака папаши видит так мало хорошего, что ей не помешает немного развлечься. Ты лидер бойскаутов, и Шарки не посмеет послать тебя ко всем чертям, как он непременно поступил бы со мной или с Керри. А я тем временем сгоняю к Эмили и спрошу, не желает ли она совершить кругосветное путешествие на моем мотоцикле.

Если бы Мейвис не напомнила ему о Пруденции, Малком не стал бы предлагать этой сопливой девчонке составить ему, уже взрослому парню, компанию. Впрочем, кое в чем Пруденция была ему симпатична. И чем ближе он подходил к дому девушки, тем теплее становилось у него на душе.

Мейвис с ревом промчалась мимо него на мотоцикле, с восьмидесятилетней Эмили Хеллиуэлл за спиной. Старушка обхватила ее за талию цепкими ручонками и словно бы вросла в заднее сиденье. Такое можно было увидеть только на площади Магнолий! Именно за подобные сцены Малком и любил этот квартал и его обитателей. Покачав головой, он взбежал на крыльцо дома Шарки и постучал кольцом по аккуратно выкрашенной двери, преисполненный уверенности, что обрадует девушку своим предложением.

— Нет! — резко ответила Пруденция. — Никуда я не пойду. Мне не хочется веселиться.

Малком изумленно уставился на нее.

— Как? Тебя не радует окончание войны? Все вокруг празднуют это событие. И все едут в центр города — Джек Робсон с женой, Мейвис, Керри, Кейт с мужем…

— Да исчезнут с земли грешники, и да не станет на ней места злоумышленникам! — изрек в гостиной Уилфред.

— Никуда я не пойду! — повторила Пруденция и захлопнула дверь перед носом ошалевшего лидера бойскаутов.

Он не сразу осознал случившееся, а затем пожал плечами. Какая муха ее укусила? И с кем разговаривает Уилфред Шарки? По-видимому, никто не собирался ему это разъяснять, так что Малком повернулся и пошел прочь по садовой дорожке. Если Пруденция не хочет принимать участие в общем веселье, хуже от этого ей одной. Но все же, подумал он, хорошо было бы провести с ней время, она славная девчонка!

Возле самой калитки до него донесся странный звук. Малком остановился и прислушался, нахмурив брови. В доме кто-то горько плакал. Это была, несомненно, девушка, и не старше шестнадцати — семнадцати лет.