Мандалян ЭлеонораВстреча на Галактоиде

Элеонора Мандалян

Встреча на Галактоиде

Фантастический рассказ

Было темно и тихо, а Карену никак не спалось. Он вертелся в постели. Немножко подумал о своей новой автомодели, пополнившей коллекцию, потом о мультфильме из "Спокойной ночи, малыши", о маме, забывшей сегодня поцеловать его на ночь. От обиды - ритуал вечерних поцелуев выполнялся неукоснительно со дня его рождения - совсем расхотелось спать.

Он опустил босые ноги на ковер, выбрался из-под одеяла и тихонько подошел к балконной двери Холм, что начинался прямо за домом, неясно чернел. Черным было и небо, ни звезд, ни луны. А отсветы дворовых фонарей делали все вокруг еще чернее. Он вгляделся в темноту - по-прежнему ни одной летающей тарелки. Вздохнув, вернулся в постель, но не лег, а уселся по-турецки. Выпрямился, развел руки в стороны, локтями вниз, ладошками вверх, как на картинках в маминых книжках. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Сначала у него ничего не получалось, мысли скакали, как болотные лягушки. К тому же мешал шум телевизора, доносившийся из столовой.

Потом он перестал думать и слышать, тело как-то странно одеревенело и будто лишилось веса... И вдруг ладони ощутили чье-то прикосновение, а голову слегка придавили сверху. Карен испугался и хотел вскочить, но не смог.

- Что это? - прошептал он сдавленным голосом.

- Не что, а кто, - поправили его сверху.

- К... кто... кто... ты? - заикаясь, спросил Карен, не смея пошевелиться.

- Я - твой двойник.

- Ка... кой еще... двойник? Где ты?

- Сижу у тебя на голове в той же позе, что и ты, только головой вниз. Чувствуешь мои руки на своих ладонях?

- Ч... чувствую. Ты что, акробат?

- Если ты не акробат, значит, и я не акробат, - последовал ответ.

- Тогда зачем встал на голову?

- Так положено.

- Почему? - недоумевал Карен, тщетно пытаясь скинуть с себя говорившего.

- Ты смотришь вниз и перед собой. А я - вверх. Там интереснее. И больше видно.

- Что-то я не пойму.

- А тебе и не положено. Говори, чего надо. Зачем вызывал?

- Разве я вызывал?

- Конечно. Даже по всем правилам.

- Слезай с головы, - потребовал Карен.

- Не положено, - отрезал двойник.

- Я маму сейчас позову.

- Ничего не выйдет. Она меня не увидит.

- Это почему?

- А я невидимый.

- И я тебя не могу увидеть?

- Так не видел же до сих пор.

- Ты что, всегда у меня на голове сидишь?

- Всегда.

- Ну, это ты брось! Не верю...

Двойник не ответил, и Карен задумался.

- А если я тебя очень попрошу, ты мне покажешься?

Вместо ответа он ощутил мягкий толчок в ладони, словно кто-то отталкивался от них, и прямо перед ним возник мальчик, сидящий по-турецки с оттопыренными локтями и ладонями, повернутыми вверх. Мальчик сидел на том же уровне, что и Карен, только под ним ничего не было. Иными словами, он висел в воздухе. У него были большущие голубые глаза и кудлатая, как у тибетского терьера, голова. Он ничем не отличался от привычного зеркального отражения Карена, и Карен тотчас признал в нем себя.

- А мы и впрямь на одно лицо, - удивился он. - На чем же ты сидишь?

- Ни на чем.

- Как же тебе удается?

- Да мне все равно, где сидеть, я же почти ничего не вешу.

- А почему?

- Все равно не поймешь, мал еще.

- Тогда и ты мал, ты же мой двойник, - вполне резонно заметил Карен, складывая руки на коленях и не без удовольствия отметив, что двойник проделал то же самое. - Так что не очень-то задавайся.

- Мы - ровесники, ты прав. Но между нами большая разница. Ты видим, я нет. Ты тяжелый, я легкий. Ты видишь только то, что видишь, а я - много больше...

- Стоп-стоп-стоп! Что же ты такое видишь, чего я не вижу? А ну, выкладывай.

- Ну... например, я вижу прошлое и будущее.

- Ух ты! И даже можешь погулять в прошлом, если захочешь?

- Могу.

- Я тоже хочу! - загорелся Карен.

- Тебе нельзя. Не положено, - ответил двойник, продолжая как ни в чем не бывало висеть в воздухе.

- Ишь какой. Подумаешь! Ему положено, а мне не положено. Ты же мой двойник. Если бы меня не было, не было бы и тебя, верно? Значит, главный из нас я. И ты должен мне подчиняться.

- Да не могу я, - взмолился двойник и снова повторил: - Не положено.

- А показываться мне и разговаривать со мной положено? - поймал его Карен.

- Нет, - вынужденно признался двойник.

- Вот видишь! Ты все равно уже нарушил свои правила, значит, нам теперь все можно.

Двойник засомневался. Покачавшись в воздухе, он безнадежно махнул рукой и, не заботясь больше о необходимости копировать движения Карена, уселся рядом с ним на постели.

- Не понимаю, почему я вдруг стал таким сговорчивым? - сказал он и грустно вздохнул. - Ну, так что тебе от меня надо?

- То-то же, - обрадовался Карен. - Хочу в прошлое!

И почти сразу увидел округлые сопки, покрытые желтыми тюльпанами, и синее-пресинее море, будто небо, расстеленное на земле. Карен ощутил себя идущим вдоль причала, мимо лениво покачивающихся баркасов. С баркасов только что сгрузили привезенный улов, и мужчины за длинными, прямо у причала установленными столами тут же разделывали рыбу. На них широкие клеенчатые передники, а в руках поблескивали ножи, которыми они ловко орудовали. За работой следил высокий широкогрудый человек. Одновременно он вел беседу с группой людей, увешанных киноаппаратурой.

Внимание Карена привлекла девочка с длинными тугими косичками, вертевшаяся у одного из столов. Она с любопытством смотрела, как рыбак погрузил во вспоротое брюхо большой акулы руку, вытащил пригоршню живых акулят с желтыми круглыми мешочками у рта.

- Дайте мне одного! Дайте! - потребовала девочка с косичками, зная наперед, что собирается сделать рыбак.

Он подставил ей ладонь - она выбрала акуленка, и они вместе подошли к краю причала. Размахнувшись, рыбак выбросил акулят в воду.

- Пускай живут, - сказал он, возвращаясь на место. - Вырастут и станут такими же, как эта. - Рыбак снова принялся за работу.

Девочка выпустила своего акуленка и подбежала к высокому мужчине:

- Папа, почему у акулы в животе не икра, как у других, а акулята?

- Потому что она живородящая.

- А почему акулят кидают в море?

- Чтобы море не оскудело и равновесие не нарушилось.

Карен подошел совсем близко к девочке и ее отцу, с интересом прислушиваясь к их разговору. Но они даже не обратили на него внимания.

Тут причалил еще один баркас, и с него сбросили что-то большое и странное. Это что-то, тяжело шлепнувшись на серые доски причала, распласталось широким ковром, поблескивая в лучах солнца.

Девочка с косичками первая заметила диковинного морского гостя и с разбегу прыгнула на лакированный упругий "ковер". Рыбаки дружно ахнули и, побросав свою работу, бросились к ней. Девочка вскрикнула, взмахнула руками, поскользнулась и упала на спину морского гостя. Один из рыбаков подхватил ее на руки. Ее босая нога была вся в крови. Подоспевший отец от души влепил дочери затрещину.

- Не будешь совать нос куда не следует, - пробурчал он, - да еще перед посторонними. Чтобы я тебя тут больше не видел. Крутишься у всех под ногами, мешаешь людям работать. - И, обратившись к рыбаку, продолжавшему держать девочку на руках, сказал: - Отнеси ее домой, пусть мать рану промоет, перевяжет. Мне сейчас отлучаться нельзя.

Девочка не плакала. Она только хмурилась, кусала губы и старалась не смотреть в сторону отца, пока ее не унесли к особняком стоящей хижине.

- Ишь какая, с характером... Зачем ты мне ее показал? - обратился Карен к двойнику.

- А ты не догадываешься? Это же твоя мать.

Карен открыл глаза - темно, только слабо белеет потолок. Нащупал выключатель... зажмурился. Глаза привыкли к свету - в комнате никого. Снова лег, зевнул. Подумал, засыпая: "Какой странный сон. Вот бы досмотреть его".

Утром за завтраком, поворчав на омлет, который он почему-то разлюбил, Карен сказал:

- Мам, а я тебя во сне видел.

Мать отставила с электроплиты не успевший закипеть кофе и присела к столу.

- Ну? Расскажи.

- Ты была маленькой. Такой, как я сейчас. Может, поменьше. У тебя были косы. Длинные. А вокруг так красиво - темные сопки и синее море... Ярко светило солнце... Живых акулят выбрасывали в море. А ты около своего отца бегала по причалу...

- Так это ж на Сахалине! - воскликнула мать. - Наверное, я рассказывала тебе про свое детство, когда ты был совсем маленьким. Тебе запомнилось, и ты увидел это во сне.

Карен не помнил, чтобы мама рассказывала ему про Сахалин, но на всякий случай попросил:

- Расскажи еще раз.

- Съешь омлет, расскажу, - заявила она и, воспользовавшись случаем, пододвинула сыну тарелку.

Он нехотя взялся за вилку.

- Было это... ой, давно было! - махнула она рукой. - Твой дедушка, мой отец - инженер по рыбной промышленности. Жили мы в Москве, но в тот год его послали на Сахалин, возглавить рыбные промыслы. Он взял с собой и нас с мамой. Все-то мне было там в диковинку - и тюльпаны на сопках, и сами сопки, и японские хижины с раздвижными дверями, и типичные для тех мест бесхвостые кошки, и даже огромные черные крысы на свалке. Но больше всего меня притягивало Японское море, удивительная прозрачность его глубин. Я забиралась на самый конец мола и подолгу смотрела в воду. Метровые крабы, морские звезды, осьминоги... чего там только не было. Я каждый день бегала к отцу на работу...

- А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, - вставил Карен.

Мать застыла с открытым на полуслове ртом.

- А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?.. Дедушка тоже не мог сказать - он давно умер и видел тебя только новорожденным.

- Не помню, - небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.

- Он действительно ударил меня... впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.

- Так, значит, это был электрический скат...

Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.

- Что с тобой? - удивилась она.

- Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой... Как странно.

- Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.

- Ты была ужасно смешной девчонкой, - сказал Карен. - С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.

- Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.

* * *

Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:

- Спокойной ночи, мамочка. Очень хочется спать.

Оставшись один, он тотчас уселся по-турецки и стал ждать. В комнате было тихо, и по пустым ладоням гулял легкий ветерок из открытой форточки.

- Не дури, - шепотом потребовал Карен. - Слезай с головы. - Ответа не последовало. - Ну, кому говорят? Хочешь, - чтобы маме всю правду рассказал? И не только маме. Папа у меня знаешь какой! Он тебе...

Тут ладони его мягко спружинили, и на постель спрыгнул двойник.

- Так-то лучше, - удовлетворенно сказал Карен с мамиными интонациями в голосе.

- Ну, что тебе от меня надо? Я ведь исполнил твою просьбу, ты побывал в прошлом.

- Еще хочу! Еще. Маленькую маму покажи.

- Понравилось?

- Не твое дело. Покажи!

- Ты мною не командуй, а то я ведь и обидеться могу. Исчезну, и больше уж ни за что не дозовешься.

- Ну, покажи, очень тебя прошу.

Двойник вздохнул, и комната исчезла. Карен оказался посреди пшеничного поля, вокруг которого темнел хвойный лес. Поле перерезала проезжая дорога. Она вела к деревушке, видневшейся невдалеке.

Сквозь стройные усатые колосья кое-где синели васильки. Воздух, накаленный жарким солнцем, будто застыл, изнуренный неумолчным стрекотом кузнечиков, шуршанием стрекоз, тоненьким и въедливым жужжанием одурманенных зноем мух.

И вдруг неподвижный ландшафт ожил: по дороге торопливо шла девочка. Она прижимала к себе корзинку и то и дело заглядывала в нее. Когда девочка приблизилась, Карен узнал в ней маленькую маму. Но выглядела она года на два постарше, чем тогда, на берегу моря.

Девочка прошла мимо, едва не задев его, - она явно спешила.

- Даже не взглянула в мою сторону, - обиженно сказал Карен двойнику.

- Так ведь она тебя не видит, - резонно заметил тот.

- А я хочу, чтобы увидела, - потребовал Карен, и тотчас перед ним возникли сандалии, в которых он обычно гулял во дворе.

Карен надел сандалии и топнул, чтобы убедиться, что он живой, из плоти и крови. Пыль, серой пудрой покрывавшая дорогу, взметнулась из-под ног в воздух.

Карен хотел было окликнуть девочку, но не сразу сообразил, что эту босоногую девчонку в сарафанчике и с длинной косой зовут так же, как его маму.

Он нагнал ее, заглянул в корзинку и спросил:

- Что там у тебя?

- Не твое дело, - ответила девочка, исподлобья взглянув на него, и плотнее прижала к груди корзинку.

- Не бойся, не отниму, - заверил ее Карен. - Покажи.

- Станешь издеваться, как все? - спросила она сердито, раздумывая, показать или не показать. - Ворона у меня.

- Ну да? - Он потянул корзину к себе, тут же забыв о времени, разделяющем их, и о том, кто есть кто. - Живая?

- Живая. Вот. - Девочка откинула марлю, прикрывавшую корзину, и Карен увидел настоящую ворону, завалившуюся на один бок. - У нее лапка сломана. Девочка шмыгнула носом, готовясь зареветь.

Они были очень похожи друг на друга, мальчик и девочка, шагавшие бок о бок по притоптанной траве между колеями сельской дороги, но не сознавали этого.

- Где ты ее нашла?

- Неважно. Мы здесь на даче. Она прожила у меня все лето, привыкла к нам. Когда мы обедали, она ходила вокруг стола, разевала клюв и попрошайничала. А когда я каталась на велосипеде, она сидела у меня на руле, гордо так. Она совсем ручная. И немножко нахальная. Все время пыталась отнять кость у Домбика.

- А это кто?

- Собака наша. Спаниель. Он злился на нее, огрызался, но не трогал. А сегодня не удержался и вот... перекусил лапу. - Девочка заплакала.

- Куда же ты с ней теперь?

- В соседний поселок. Там, говорят, ветеринар есть. Только далеко, километров десять отсюда.

- А почему пешком, а не на велосипеде?

- Шина спустила. И потом, на велосипеде трясет по такой дороге, ей было бы больно.

- И ты дойдешь? - удивился Карен.

Девочка зло посмотрела на него и прибавила шагу.

- Отстань. Мне некогда.

Карен остановился и долго смотрел на мелькавшие босые пятки, на деловито раскачивающуюся косу. Он не заметил, как снова стал невидимым.

Уже дома, на своей постели, Карен обратился к двойнику:

- Теперь, если я спрошу маму, помнит ли она мальчика, приставшего к ней на поле, что она мне ответит?

- Ничего. Она забыла о тебе, как только ты отошел.

- А ворону ей вылечили?

- Вылечили.

- Давай еще куда-нибудь махнем, - вошел во вкус Карен.

- Так ведь ты - болтун. Ты все матери рассказываешь, а это уже полное нарушение всяких правил. Люди не должны знать, что у них есть двойники, разгуливающие во времени.

- Не болтун я вовсе, - рассердился Карен. - Я ведь после первого путешествия решил, что мне все приснилось. А теперь ни слова. Клянусь!

- "Ни слова"... - передразнил двойник. - А твоя мать сегодня весь день пыталась понять, как ты узнал про ската и затрещину... Смотри, меня подведешь, и тебе не поздоровится. Мы ведь с тобой друг без друга...

- Знаю-знаю. Поехали!

...Карен очутился в красивом старинном парке с могучими развесистыми лиственницами, мраморными скульптурами вдоль аллей и фонтанами. Парк начинался на возвышении и террасами спускался к реке. На верхней террасе виднелся желто-белый дворец, увитый диким виноградом.

По аллее шли двое - девушка с распущенными волосами и черноволосый юноша. Они держались за руки, то и дело заглядывая друг другу в глаза.

Карен последовал за ними. Они обогнули круглую площадку с мраморным фонтаном. Вокруг цвели розы всевозможных цветов и оттенков: чайные, палевые, пунцовые, желтые, белые.

- Сколько роз! - сказал юноша удивительно знакомым голосом.

- А мне больше нравятся водяные лилии, - отозвалась девушка. - Пойдем к реке. Их там пропасть.

Карену очень хотелось увидеть их лица, но юноша и девушка уже сбегали по разбитым, проросшим травой ступенькам - не обгонишь.

- Ну, кто поплывет за лилиями? - подзадоривала девушка своего спутника насмешливо-веселым голосом.

Карен наконец увидел ее лицо. В мамином альбоме много фотографий ее молодости, но девушка, которую он сейчас видел, была совсем другая: задорная и непоседливая, насмешливая и еще... упрямая.

- Сезон купаний прошел, - сказал юноша. - К тому же там тина и водоросли. Запутаться в них было бы неприятно. - Он передернул плечом и попросил: - Давай обойдемся без лилий.

Юноша был худой, с узким, заостренным к подбородку лицом, с добрыми шоколадного цвета глазами... Карен зачарованно смотрел на него. И, не удержавшись, мысленно потребовал у двойника: "Хочу, чтобы меня увидели!" "Нельзя". - "На минуточку. Интересно, узнают они меня?" Двойник недовольно вздохнул: "Вот упрямец!"

...Карен подошел сзади и будто случайно задел юношу. Тот рассеянно обернулся:

- Тебе чего, мальчик?

Девушка тоже бросила мимолетный взгляд в его сторону:

- Смотри, какой голубоглазый... - И тут же, забыв о нем, обратилась к своему спутнику: - Опасно, говоришь? А может, боишься костюм измять или простудиться?

"Не признали, - разочаровался Карен - и исчез, не вызвав даже переполоха. - Эх, вы, родители..." - Он и сам не подозревал, что его это так обидит.

А девушка вмиг скинула легкое платье и босоножки и, веером разбрызгивая воду, ворвалась в мирно текущую реку. Не дожидаясь глубины, она плашмя бросилась на воду и поплыла, ритмично вскидывая руки.

Река была не очень широкая - старое русло Москвы-реки. На противоположном берегу виднелось скошенное поле и островок леса. Берега заросли кустарником, а вода зацвела. То там, то здесь вспыхивали белые и желтые кувшинки на широких лакированных блюдечках листьев. Но кроме кувшинок, из воды торчали остренькие стебли водорослей, предупреждая, что река в этом месте заболочена...

Еще несколько взмахов, и девушка у цели. Ухватившись обеими руками за уходящий в глубину стебель, она потянула его на себя. Но стебель не только не поддался, но и ее потащил под воду. Девушка захлебнулась, барахтаясь, запуталась в водорослях. Ее голова снова и снова исчезала из виду, а руки беспомощно пенили воду.

Карен, с ужасом наблюдавший за ней, не сразу заметил, как юноша, скинув только туфли, бросился на выручку. Несколькими сильными, уверенными гребками он настиг ее, подхватил... Теперь они приближались к берегу, он брассом впереди, она - сзади, держась за его плечи. В зубах юноша держал злосчастную белую кувшинку.

Он помог строптивой подруге выбраться на берег и вручил ей кувшинку. Затем, отвернувшись, снял намокшие брюки и рубашку и стал выжимать из них воду. Девушка оделась. Чувствуя себя виноватой, тихонько подошла и поцеловала его в щеку. Юноша выпрямился, выронив из рук отяжелевшие от воды брюки, с доброй улыбкой посмотрел ей в глаза.

...Карен долго еще блаженно улыбался, лежа в постели, не зная, что улыбается точно так же, как его отец. Двойник помог ему поскорее уснуть, но весь следующий день на уроках, на переменках и по дороге домой он думал о двух влюбленных у незнакомой реки, думал радостно и удивленно. Ему всегда казалось, что отец и мать любят только их с братом, что для того они и созданы, чтобы заботиться о них, растить, воспитывать... пусть даже наказывать. И может быть, впервые за десять лет своей жизни Карен понял, что родители любят еще и друг друга, что у них есть своя собственная жизнь. И странно, он не почувствовал себя обделенным.

Вечером, когда папа устроился с газетой перед телевизором в своем неизменном кресле, мама еще возилась на кухне с посудой, а брат убежал на целый вечер, Карен неслышно проскользнул в столовую и остановился в дверях, глядя на отца совсем иначе, чем обычно, будто видел его впервые.

Отец, не замечая присутствия сына, шуршал ворохом газет, профессиональным взглядом находя нужное и оставляя без внимания второстепенное, одновременно прислушиваясь к бодрому голосу диктора. Густые черные волосы того юноши теперь отступили к затылку, обнажив округлую умную макушку, и кое-где поседели. Животик объемисто выступал под тренировочным костюмом. Кожа у подбородка и под глазами ослабла - лицо утратило юношескую заостренность. Зато шоколадные глаза в окружении морщинок приобрели успокоенность и мудрость. Карен стоял и стоял у двери и не мог отвести от отца взгляд. Ему казалось, что за эти минуты он повзрослел на несколько лет и узнал о жизни гораздо больше, чем за все прошедшие годы.

Наконец отец заметил Карена. Привлеченный необычным поведением сына, он отложил газету и подозвал его к себе.

- Чего тебе, сынок? - сказал он вдруг точно таким же голосом, как там, у реки.

- Теперь-то ты знаешь, что я - твой сын? - укоризненно заметил Карен.

Отец удивленно посмотрел на него:

- Ты хочешь, чтобы я поиграл с тобой в шахматы?

- Нет.

- Так чего же ты хочешь?

- Скажи, папа, ты ведь не думал о своем костюме, когда вытаскивал маму из реки?

Отец не сразу сообразил, о чем он говорит.

- А если бы ты не бросился за нею, она бы утонула?

- Ах, эта мама! Зачем она рассказывает тебе такие старые вещи, отмахнулся отец.

- Наверное, потому, что ты больше не спасаешь ее и не достаешь из реки кувшинок, - сказал Карен и неслышно выскользнул из комнаты, совсем озадачив отца, который забыл про газеты и, сам того не замечая, погрузился в воспоминания.

* * *

У Карена несколько дней болела голова, и мама решила сводить его к знакомому экстрасенсу. Папе она не хотела об этом говорить, потому что, если бы он узнал про экстрасенса, дело кончилось бы скандалом.

Экстрасенсом оказался молодой бородатый парень, одетый по моде, но мятый и нечесаный. От него пахло французским одеколоном. Он сидел, широко расставив мясистые ноги, отчего брюки на нем, казалось, вот-вот лопнут.

- Посмотрите сынишку, пожалуйста. - Голос мамы зазвучал вдруг как-то жалобно.

- Отчего не посмотреть, - низким басом сказал бородач. - Поди-ка сюда, братец. Встань тут.

Зажав Карена между колен, экстрасенс стал водить широченной ладонью в нескольких сантиметрах над его головой, вдоль и поперек тела, хмурясь и наклоняя голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.

- Ясно, - наконец глубокомысленно заявил он. - Воспаление мозга. А еще вот тут, - он пнул пальцем Карену под ребро. - Тут непорядок.

- Где?! - вскочила обомлевшая от ужаса мать.

- Селезенку проверяла? Не функционирует.

- Да не было у него никогда ничего такого, - бормотала мать, бледнея. - Как же я проглядела!

- Не пугайся. Вылечим. Твое счастье, что ко мне пришла. Врачи... - Он презрительно поморщился. - Врачи бы не помогли. Что они, бедные, понимают? Запутались совсем. Лечить разучились. Ну, в общем, так... Будешь водить ко мне месяц. Через день. Все как рукой снимет... - пошутил он, любовно поглядев на свою руку.

Карен рассердился и, поскольку двойник все время бубнил ему разные сведения про экстрасенса, взял да и брякнул:

- Неправда все это! Здоров я. А вот у вас... у вас все зубы вставные. Все до единого. Протезы. И еще... одна почка... тоже протез. Искусственная.

Бородач и мама изумленно уставились на него. Но в следующее мгновение мать пришла в негодование:

- Да как ты смеешь так разговаривать с... со взрослым человеком, который хочет тебе помочь, который..

- Погоди, погоди, мамаша, - перебил ее бородач. - Мальчик правду сказал. Все именно так и есть. И зубы. И почка.

- Не может быть! - опешила мать.

- Сын-то твой - феномен. Вундеркинд. Любимец божий.

- Вот тебе на... - озадаченно пробормотала мама и вспомнила про затрещину. Теперь кое-что прояснялось.

...Несколько ночей двойник не отзывался. Карен ругал себя за то, что сказал бородачу про почку и зубы, думая, что двойник не простил его. Но двойник все-таки объявился и как ни в чем не бывало уселся напротив в метре от пола.

- Ну, наконец-то, - обрадовался Карен. - А то у меня к тебе масса вопросов.

- Валяй, - отозвался двойник.

- Я хотел бы знать, что ты делаешь, когда я тебя не вижу.

- У меня так много дел, что тебе и не счесть.

- Будто? - усомнился Карен. - Например?

- Например, я показываю тебе сны.

- Развлекаешь по ночам?

- Не совсем. Скажем, тебе ужасно хочется самому водить машину...

- Еще как хочется...

- А тебя не пускают. Ты же еще маленький. Тогда во сне я даю тебе возможность всласть посидеть за рулем, почувствовать себя первоклассным водителем. И наутро тебя уже не так мучает невозможность исполнить свое желание. Потому что во сне ты его уже осуществил.

- Та-ак...

- Но очень часто тебе только кажется, что ты видишь сон, тогда как на самом деле это не сон, а явь.

- Не понял?

- На самом деле мы с тобой отправляемся в самые настоящие путешествия. Вспомни, ты падал когда-нибудь во сне с постели?

- Конечно, падал. И не раз.

- Взрослые считают, что когда ребенок падает во сне с кровати, он растет. Ничего подобного! Люди растут в среднем двадцать лет. Получается, нужно падать каждую ночь, а то не вырастешь?

- Что же происходит на самом деле? - заинтересовался Карен.

- На самом деле мы с тобой отправляемся в путешествие. По воздуху...

- Помню! Я много раз летал во сне. Так интересно! Хотелось летать и летать без конца, и просыпаться было ужасно обидно.

- Летал ты часто, а падал редко. Верно? Падал только в тех случаях, когда неточно приземлялся на постель... Припостеливался, так сказать.

- И что же, все-все люди летают во сне?

- Конечно. Но вот беда, не каждый об этом помнит при пробуждении.

- А что еще ты для меня делаешь? - не унимался Карен.

- Лечу тебя.

- Глупости. Меня лечат врачи и мама.

- В какой-то степени... Но только им тебя не вылечить, если бы с твоей болезнью не боролся я.

Карен с сомнением посмотрел на него:

- А ты не врешь?

- Ну вот еще! - обиделся двойник. - Я не умею врать.

- Послушай-ка, мы с тобой сегодня что-то заболтались. А как насчет путешествий?

- В прошлое?

- Хватит с меня пока прошлого. Давай в будущее. То, что было, уже прошло. Теперь я хочу посмотреть, что будет.

- Нельзя. - Двойник вздохнул. - Не полагается.

- Заладил: полагается, не полагается... Не скажу я никому. Клянусь. Только на минуточку. Одним глазком... Хочу посмотреть, каким стану.

- Ладно уж, - нехотя согласился двойник. - Только смотри, ты поклялся. Никому ни словечка.

...Карен тяжело ступал по заснеженной улице в окружении группы мужчин и женщин. Лица, обращенные к нему, выражали обожание и восхищение. Были среди них и иностранцы.

"Чего это они?" - подумал Карен, но его внимание отвлекла ноющая боль в пояснице и суставах. Он с удивлением заметил, как непослушны стали вдруг ноги и как давит плечи толстое драповое пальто. В голове роились какие-то формулы, вереницы цифр и уравнений, обрывки его недавнего выступления на международном конгрессе. Он говорил коллегам что-то очень умное, обсуждал выступления других докладчиков. Когда один из коллег в обращении назвал его профессором, Карен испугался. Он поднес к близоруким глазам руку, но тут же отдернул ее, спрятал в карман. "Что случилось с моими руками?" - подумал он в недоумении: синие вздувшиеся вены под пергаментной морщинистой кожей, утолщившиеся суставы...

Коллеги, роившиеся вокруг, бомбардировали его вопросами. Он что-то отвечал им. И вдруг заметил у входа в сквер двух школьниц в вязаных шапочках с большими помпонами и мягких сапожках. Девочки о чем-то самозабвенно спорили. Карен, не удержавшись или забывшись, наклонился, застонал от острой боли в пояснице, но все же подхватил пригоршню снега, утрамбовал плотный снежок и, размахнувшись, запустил им в девчонок. Одна из них, вскрикнув, выронила портфель, вертя разгневанно помпоном. Карен хрипло захихикал, указывая на нее пальцем, и захлопал в ладоши. Коллеги и ученики обомлело уставились на него, силясь сложить губы в улыбку. Спохватившись, Карен умолк, смущенно и виновато почесывая маленькую седую бородку.

"Не хочу больше! - внутренне закричал он двойнику. - Забери меня! Немедленно!"

Мама, перед тем как лечь спать, зашла к сыну проверить, не сбилось ли одеяло, не раскрылся ли он. Нащупав в темноте плечо Карена, она склонилась и поцеловала его... И тут же, дико вскрикнув, отпрянула - ее губы коснулись жесткой колючей щетины. Вся дрожа, она бросилась к выключателю.

- Ну-у... ма-ма, - сонно пробормотал Карен, уже принявший свой прежний вид, - выключи свет.

- Господи... что же это было? Кошмар какой-то. Видно, я переутомилась. - Она выключила свет, постояла за дверью детской. Растерянно пожала плечами и пошла спать.

* * *

На перемене Карен, как всегда, носился по коридору, валялся по полу, борясь с товарищем, пачкая локти и коленки о натертый соляркой, едко пахнущий пол. Девочки толпились у окон, шептались о чем-то своем, опасливо поглядывая на их возню и в то же время делая вид, что мальчишки для них не существуют.

- Эй вы там! Кончайте возиться! - тоном взрослой прикрикнула староста.

Оскорбленные надменным окриком, мальчики, вмиг забыв о собственных распрях, напустились на старосту.

- Тебе-то какое дело?

- Командир тут нашелся.

- Да мы тебя...

Староста, которую звали Лилит, была маленькая, пухленькая, коротко стриженная. Ее колючие умные глазки чернели на белом личике, будто угольки на голове снеговика.

- Говорят вам, прекратите, а то классрука позову, - не уступала Лилит.

Карен лукаво перемигнулся с товарищем, и оба двинулись на старосту. Один рванул ее за локоть, другой сделал ловкую подсечку - пухлый снеговичок мягко плюхнулся на пол. Не удержавшись, расхохотались даже девочки. Громче всех смеялся Карен.

- Ой, не могу, - заливался он, держась за живот. - Брякнулась, как кюфта. Блямб!

Одна из девочек, по имени Сона, - худенькая, длинноногая, со светлыми кудряшками и большим голубым бантом - помогла Лилит подняться. На ее платье остались рыжие пятна от солярки.

- Хулиганы! - гневно сказала Сона, выстреливая в мальчишек растопыренными ресничками. - Нахалы...

- Кто нахалы? Мы нахалы? Ну, погоди!

Забияки ринулись в новую атаку. Девочки пронзительно щебечущей стайкой налетели на обидчиков. Потасовка скоро превратилась в общую свалку.

- Атанда! - крикнул Гагик - недавний противник Карена. - Завуч на горизонте.

Но было поздно. Из дверей учительской показалась пышнотелая дама в облаке медно-красных волос.

- Это что за бесплатное представление в рабочее время? - низким цыганским голосом окликнула она драчунов. - Лили-ит! И ты?! Староста... Моя лучшая ученица... Гордость школы... - Завуч наплывала океанским лайнером, от которого ни сбежать, ни укрыться.

- Майя Богдасаровна, - тоненько запела лучшая ученица. - Мы не виноваты. Это все они...

- Ябеда.

- Выскочка, - прошипели в один голос Гагик с Кареном.

- Умолкните, негодники! - артистически вскинув руку, прикрикнула Майя Богдасаровна. - Не вынуждайте меня тревожить ваших родителей.

Давно прозвенел звонок на урок. Ученики разошлись по классам. Только четвертый "А" топтался в дверях, с любопытством прислушиваясь к разносу, учиненному завучем нарушителям дисциплины.

- Майя Богдасаровна, уже давно звонок дали, - сказала Сусанна непоседливая бойкая девочка, постоянно болтавшая на уроках и выводившая из себя учителей.

- Это кто мне напоминает про урок? - возмутилась завуч. - Ученица, которая никого, кроме себя, не признает?

Карен хихикнул и исподтишка дернул Сусанну за косу.

- Ой! - вскрикнула та и звонко шлепнула Карена по руке.

- Опять?! А ну-ка, марш все в класс! Живо!

- У нас ваш урок, - робко подсказала староста, потому что завуч в административной горячке часто забывала про свои уроки.

- Знаю, - рассердилась она. И уже миролюбиво спросила: - Русский или литература?

- Литература! - хором закричал весь класс.

...Вечером по телевизору показывали интересный фильм, и Карен засиделся позже обычного. Поэтому, забыв даже умыться, он поскорее юркнул в постель. Мама поправила одеяло, открыла форточку и присела на краешек постели.

- Ну давай, расскажи сказку, - сказал он, сладко зажмуриваясь.

- Большой ты уже. Пора и так засыпать. Без сказки.

- Это не я, а ты стала большая, - вздохнул Карен, вспомнив девочку с вороной. И, подумав, добавил: - Вообще-то хорошо... даже замечательно, что ты стала большая. Иначе ты не была бы моей мамой.

- Что значит - стала? - не поняла мама.

- И все-таки обидно, что дети вырастают.

- А ты бы хотел всю жизнь быть маленьким?

- Если ты обещаешь, что будешь всегда приходить перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи, - даже когда я вырасту, - то не хотел бы.

Мама улыбнулась и склонилась к нему. Когда они вот так тихонько переговаривались перед сном, ей казалось, что сын все еще маленький, теплый клубочек, нуждающийся в ее ласке. Да, наверное, так оно и было. Это днем перед другими он разыгрывал из себя взрослого, стесняясь даже взять ее за руку.

...На сей раз двойник явился сам, без приглашения, без уговоров. Он бесцеремонно уселся на постель, то ли вторгаясь в сон Карена, то ли заставляя его проснуться. И заявил:

- Сегодня я тебе сам кое-что покажу.

...Парень и девушка шли по мосту, зависавшему над ущельем. Остановились, облокотившись о перила, заглянули вниз. Там, на дне ущелья, извивалась голубая речка, будто кем-то оброненная ленточка. Мост был высокий, и ее шум не достигал их слуха. Она молча пенилась, огибая большие валуны, подминая под себя маленькие.

На одной стороне ущелья зеленым блюдом, гигантским радаром, чем-то не то космическим, не то доисторическим, виднелся стадион. Карен сразу узнал его. На другой стороне - город, подступавший к самому обрыву, вздыбившийся туфовыми многоэтажными громадами. Его город.

Молодым людям было лет по семнадцать-восемнадцать. И оба были до смерти влюблены друг в друга, хоть и старались не выдать себя. У парня звонкие голубые глаза, чуть скуластое лицо, спортивная фигура.

Карен незримо приблизился и... слился с ним. И в ту же секунду ощутил прилив нежности к стоящей рядом девушке. Девушка была тоненькая и гибкая, как наполненный соками весенний прутик. Узкое нежное лицо, черные глаза. Такие черные, что, раз заглянув в них, уже невозможно было отвести взгляда. Ветер играл ее длинными тяжелыми волосами. Карену вдруг ужасно захотелось, чтобы девушка поцеловала его. Как мама? Нет, по-другому. Совсем по-другому. Карен-мальчик, непрошенно ворвавшийся в свое взрослое тело, возмутился. Ведь он был непоколебимо уверен, что ни одна женщина, кроме мамы, не смеет целовать его. Но глаза девушки смотрели так трепетно... Он смутился. И чтобы скрыть свое смущение, вдруг вскочил на перила и, к великому ужасу девушки, пошел по ним, балансируя руками над пропастью. Она онемела, не смея закричать, окликнуть его. Ведь один неверный шаг...

- Немедленно слезь! - прошипел знакомый голос в самое ухо. - Болван.

Карен покорно спрыгнул с перил, но милиционер, успевший заметить вопиющее нарушение всяких правил, уже быстро приближался к нему, зажав в руке свисток.

Трусливо бросив себя взрослого на съедение разгневанному милиционеру, Карен постыдно сбежал обратно к себе в постель.

- Ты доволен? - спрашивал двойник, осуждающе раскачиваясь в воздухе. Тебе самому понравилась твоя выходка?

Карен насупился и виновато молчал.

- А если бы он... ты свалился с моста?

- Но ты же говорил, что мы не можем влиять ни на прошлое, ни на будущее, - нашелся Карен. - Значит, из-за меня он... я... не мог бы свалиться.

- Что подумает о нем его девушка?

- Но ведь они тотчас все забудут. И милиционер, и шоферы проезжавших мимо машин...

- Ишь какой сообразительный, - смягчился двойник. - Ты хоть понял, кто эта девушка?

- Откуда мне знать? Я только заметил, что она очень красивая. Я вроде бы даже не встречал таких ни в кино, ни на улице.

- И все-таки ты хорошо знаешь ее, - настаивал двойник, лукаво улыбаясь улыбкой Карена. - Хочешь, подскажу? Одноклассница она твоя. Ты и сейчас учишься с ней в одном классе.

- Не болтай глупостей! - вспыхнул Карен. - Не может такого быть. Наши девчонки все противные, вредные и задаваки.

Двойник продолжал улыбаться, наблюдая за ним.

- Да нет же! - перебирая в памяти одноклассниц, говорил сам с собой Карен. - Ни одна не похожа на нее. Ну ни капельки. Как ее звали? Какой я дурак! Если бы там, на мосту, я обратился к ней или подумал о ее имени, я бы сейчас его знал. Но которая же из них? Лилит-колобок? Сона? Сусанна? Асмик?.. Подскажи, а?

Он все еще хранил в себе пережитое и такое до сих пор незнакомое чувство нежности и восхищения, с которым тот, большой Карен, смотрел на девушку. И это чувство не давало ему покоя.

- Ничего я тебе не скажу! - решительно заявил двойник. - Ты обижаешь своих одноклассниц, дерешься с ними. Может быть, теперь, когда ты знаешь, что одна из них станет той самой... единственной, изменишь свое отношение к ним.

- И не подумаю. - Карен хотел сказать запальчиво, но запальчивости не получилось. Он понял, что двойник прав, что он уже не сможет по-старому обращаться с девчонками, потому что в каждой будет стараться разглядеть ту... - Не хочу больше быть маленьким! - вдруг решил он. - Ты ведь все можешь. Сделай так, чтобы мне сразу стало восемнадцать, чтобы школа уже была позади... Так скучно быть маленьким. Кто хочет, может кричать на тебя, командовать, ничего не разрешать. И уроки делать надоело. Хватит. Не хочу. Перенеси меня обратно на мост и оставь там. А сам тогда, если хочешь, можешь уходить в свою невидимость. Я ни о чем больше тебя не попрошу. Честное слово.

- Я и не знал, что ты такой эгоист, - спокойно возразил двойник.

- Эгоист? - удивился Карен. - При чем тут эгоизм? Кому будет плохо, если я сразу стану большим?

- Твоим родителям в первую очередь. Ты отнимешь у них почти десять лет жизни. Ни за что, ни про что ты состаришь их раньше времени. Хочешь, чтобы волосы твоей мамы поседели, а на лице прибавилось морщин?

- Но почему? - поразился Карен. - При чем тут родители? Я хочу перепрыгнуть через свое детство. Только и всего. И им лучше. Не возиться со мной, не воспитывать. Сразу взрослый, готовый сын. Такой, как сейчас мой старший брат.

- А эту девочку ты спросил, хочет ли она тоже сразу стать взрослой? А заодно и весь класс. Ведь ты собираешься перескочить в будущее, как если бы эти годы уже прошли. Но время принадлежит не одному тебе. Все, весь земной шар, вся Солнечная система должны были бы передвинуться на столько же лет вперед. Нет, брат, ничего у тебя не получится. Все должно идти своим чередом. Заглянуть в прошлое или будущее - пожалуйста. А вот остаться там... - Двойник умолк, потом, лукаво прищурившись, сказал: - Но если ты уж очень хочешь, ради тебя я мог бы, пожалуй, что-нибудь придумать.

- Не-ет, - замотал головой Карен, - я уже не хочу. Пусть мои мама и папа и брат подольше останутся молодыми. И остальные тоже. - Вздохнув, он добавил: - Да и в школе не так уж скучно. Как-нибудь дотерплю. Восемь лет не очень много, правда?

- Молодец. Ты правильно решил. Ты не заставил меня пожалеть, что я твой двойник. Я откладываю на моих счётах одну косточку вправо.

- Каких таких счётах? Какую косточку? - удивился Карен.

- Разве ты не знаешь, что я - твой счетовод?

- Впервые слышу. Что еще за петрушка такая?

- Никакая не петрушка, - обиделся двойник, ероша слишком отросшие волосы, точно такие, как у Карена. - Я веду строгий учет твоим делам, твоим поступкам, даже твоим мыслям. Хорошие, добрые я откидываю вправо, а злые, эгоистичные, некрасивые - влево.

- Зачем?

- А как же иначе. Если у тебя хорошего накопится в детстве больше, чем плохого, значит, ты, когда вырастешь, будешь хорошим человеком и жизнь тебе будет подарена счастливая. А если плохое перетянет, тогда... тогда все будет наоборот. Мы, двойники, для того к вам, людям, и приставлены, чтобы за хорошее платить хорошим, а за плохое - плохим.

- Как милиционеры, да? - съязвил разочарованно Карен. - Или как учителя? А я-то думал... Получается, ты - что-то вроде совести?

- Не что-то вроде, - с достоинством возразил двойник, - а совесть и есть. Ну, то есть быть твоей совестью - моя забота.

- Что ж получается, когда человек разговаривает сам с собой или сам перед собой в чем-то винится, когда понимает вдруг, что сделал что-то неправильно, все это ваша работа?

- А ты как думал? Мы помогаем человеку понять, что хорошо, а что плохо, и он нас слушается, если, конечно, не совсем уж плохой человек.

- Э-э, так неинтересно, - махнул рукой Карен. - Скучно. А я-то думал...

- Не спеши делать выводы. Быть твоей совестью - одна моя обязанность. А у меня их... не счесть. Прежде всего двойник - самый верный, самый преданный друг человека, который не только делит с ним все горести и радости, но и заботится о нем, защищает его. Лечит - я рассказывал тебе. Развлекает - тоже говорил уже.

- И что же ты еще можешь? - оживился Карен, поддразнивая его.

- А что скажешь. Все могу.

- Проверим, хвастун ты или нет. - Карен поудобнее уселся на кровати. И хватит в воздухе висеть, на нервы действуешь. Вон стул, сел бы, что ли.

- Поздно уж. Тебе скоро вставать. Да и все равно, как только начнет светать, я растворюсь. Потому что солнечный свет сильнее меня.

- Начнет светать? Выходит, я не спал всю ночь, болтая с тобой?

- Может, спал, а может, не спал, - увильнул от ответа двойник. - Не беспокойся, сонным не будешь.

- Погоди секундочку, не растворяйся. - Карен попытался схватить его за руку, но поймал воздух, хотя двойник и не подумал сдвинуться с места. Он очень удивился: - Ты призрак? У тебя нет тела?

- Это тайна, - отозвался двойник. - Да и тебе все равно не понять.

- Потому что мал еще? Уже слышали, - съязвил Карен.

- Не потому. Возраст тут ни при чем. Иные живут всю жизнь, так ни разу и не задумавшись, не попытавшись понять, что такое жизнь и как она устроена. А вот ты, например, с раннего детства был наблюдательным. Я помню, как ты гулял по горам, по лесу: тебя привлекала каждая травинка, каждая букашка. Тебе никогда не скучно в лесу. Будет очень здорово, если ты сумеешь этот интерес сохранить на всю жизнь. Тебе тогда многое откроется.

- А ты, конечно, знаешь все?

- Нет, не все. Но многое знаю. Да и тебе жаловаться грех. Ты ведь тоже кое-что увидел с моей помощью из того, что другим и не снилось.

- Ну, коли так, будь добреньким, помоги с твоей помощью еще одну вещь понять.

- Летающие тарелки?

- Ах, ты еще и мысли читаешь!

- Чудак. Я ведь неотделим от тебя. Мы как бы одно целое.

- Это хорошо, - решил Карен. - Понимаешь, мы часто спорим с ребятами про летающие тарелки. Одни верят в них, другие - не верят.

- А сам-то ты во что веришь?

- Я не знаю. Вот если бы увидеть своими глазами...

- А покататься на ней не хочешь? - с серьезным видом спросил вдруг двойник. - Могу устроить.

- Шутишь! - глаза Карена так и вспыхнули.

- Ни чуточки. Завтра ночью. Жди...

- Ур-ра-а-а! - закричал Карен, забыв, что все спят.

В комнату вошла взволнованная мама в длинной ночной сорочке. Увидела сидящего на постели сына.

- Карь, ты что? - спросила она сонным голосом. - Ты зачем кричал? Плохой сон увидел?

Карен пробормотал что-то невнятное и завалился на подушку.

- Господи, теперь во сне говорить начал, - сокрушалась мать. - Что-то с ребенком неладное. Может, прав был экстрасенс? Может, зря я его не послушалась...

Она коснулась губами лба сына, пощупала ворот пижамы - не влажный ли. Успокоившись, укрыла одеялом до самых ушей и на цыпочках вышла из детской. Карен крепко спал.

* * *

На следующий день в школе он сам затеял разговор о летающих тарелках:

- Кто о них что знает - пусть выкладывает.

- Я слышал, они превращают в пыль самолеты, - заявил Гагик.

- А я, что база их на Луне, - подхватил другой.

- Не на Луне, а в Бермудском треугольнике. Они ныряют на дно океана и оттуда же вылетают. И еще, они летают с любой скоростью, поворачивают под любым углом, зависают в воздухе - и все это абсолютно бесшумно.

- А управляют ими зеленые человечки.

- Гуманоиды! Карлики и великаны. Хватают людей, затаскивают в свою тарелку и делают над ними всякие страшные опыты, а потом выбрасывают. И эти люди ничего не помнят - у них отнимают память.

- Бывало, люди не возвращались вовсе.

- Может, гуманоиды их забирают на свою планету?

- А может, убивают?

- Убивают! - убежденно констатировал Гагик - У-у, гады!

- Да не верьте вы всяким россказням, - сказал отличник Степа. - Сказки все это. Мой папа ни разу их не видел.

- Его счастье, - заметил Гагик. - А то бы они его... - Сделав зверское лицо и скрючив когтями пальцы, он продемонстрировал, как бы гуманоиды задушили Степиного папу.

- В общем, так, - торжественно и звонко перекрыл голоса Карен и сделал паузу, чтобы привлечь всеобщее внимание: - Кто хочет увидеть летающую тарелку, пусть не ложится сегодня до полуночи спать.

- А ты-то откуда знаешь? - спросил кудрявый, как пуделек, Араик. Тебе что, по рации про их маршрут сообщают?

- Да вроде того, - самодовольно заявил Карен, наслаждаясь произведенным впечатлением. - Сегодня... ночью... - он отчеканивал каждое слово, - за мной... ПРИЛЕТЯТ.

- За то-обо-ой?

- Прилетят?

- Сегодня? Ночью?

- А что тут такого? - небрежно усмехнулся Карен, закладывая руки в карманы.

- Треп! - снова скептически отмахнулся Степа. - Нет никаких тарелок.

- Уж больно много ты на себя берешь, - вступился кудрявый Араик.

- Вот именно, - поддержал и Гагик. - Ты же носа от учебника не отрываешь. Зубрила. Где тебе знать, что в небе делается.

- Я-то, может, и не знаю. А вот мой папа - летчик-международник. Уж он бы мне рассказал, если бы что увидел.

Отношение ребят к Степе сразу изменилось. Летчик-международник - это, пожалуй, авторитет.

- Выходит, и правда натрепался Карен, - сказал легковерный Араик, переметнувшись на сторону отличника.

- Ма-альчи-ики-и! Зво-оно-ок! - прокатилось по коридору цыганское контральто медноволосой Майи Богдасаровны. - А ну-ка, в класс.

Стоило Карену усесться за парту, как он услышал знакомый, в сущности свой собственный, голос: "Имей в виду, я откидываю косточку влево".

- За что-о? - взвился над партой Карен.

- Манукян! Прекрати, - сердито одернула его математичка - женщина, пережившая войну, разговаривающая с учениками зычным мужским голосом, будто перед нею не четвероклашки, а рота новобранцев. Но голос ее и мнимая строгость пугали детей лишь при первом знакомстве. На самом деле она была добрая и незлобивая. - Что ты скачешь, как фашист по русскому снегу, а? Или тебе там фугаску подложили?

Класс дружно грохнул, и все посмотрели на Карена. А староста, подслушавшая мальчишеский разговор, ядовито заявила:

- Анна Петровна, он к взлету готовится.

Дети расхохотались еще громче.

"Все ты, - мысленно сказал Карен, и лицо его стало сердитым. - Что молчишь? Говори, за что косточку влепил?!"

"За хвастовство. Зачем ты перед ребятами выпендривался?"

"Да я ж..." - Карен запнулся: а ведь действительно, выпендривался.

"В общем, так... - беззвучно говорил двойник, - даже если ты меня никогда больше не увидишь, знай, я всегда с тобой. И неусыпно перебираю косточки: вправо - влево..."

"Как так не увижу?! А тарелка?" - Карен аж подпрыгнул за партой.

"Да тише ты, будет тарелка. Прощай..."

"Погоди! Куда же ты? Так нечестно... Я..."

- Манукян! Ну что за безобразие! А ну-ка иди к доске...

...Вечер был субботний. Карен сыграл с отцом партию в шахматы. "Сыграл партию" - конечно, громко сказано. Отец когда-то неплохо играл, а Карен только освоил ходы фигур. Потом брат помог ему склеить модель самолета. Всей семьей посмотрели программу "Время". Карена больше всего привлекали стычки повстанцев с полицией, перестрелки, подножки, драки. Смотрел, как художественный фильм, не задумываясь, что все это происходит на самом деле, что перед его глазами и глазами всего мира по-настоящему гибнут люди... После спортивных новостей он наигранно зевнул:

- Я пошел. Что-то спать хочется. Ма! Придешь?

Кончились умывания, переодевания. Старший брат исчез из дому в неизвестном направлении. Отец с матерью смотрели фильм. "Самое бы время, думал Карен, сидя на постели с прижатыми к груди коленками. - Правда, могут зайти родители и, не обнаружив меня, очень испугаются". Но ведь, если подождать еще, ребята заснут, а в понедельник в классе объявят его хвастуном и обманщиком. Карен несколько раз позвал двойника, но тот не откликнулся. Почему он сказал "если ты меня никогда больше не увидишь"?.. Что за шутки? Разве их дружба не на всю жизнь? Да Карен теперь просто не сможет обходиться без общества своего двойника. Он снова позвал его и снова не получил ответа.

Тогда Карен тихонько слез с постели, подошел к балконной двери, расплющил о стекло нос и губы. Склон холма снизу выглядел неприступной голой скалой. Но с высоты пятого этажа, на котором жил Карен, открывалось плато, заросшее лесом. Он смотрел на плато из окна в любое время года, а летом и осенью - с балкона. Карен не давал маме вешать на окно занавеску, чтобы ничто не мешало ему. Зимой, если зима выдавалась холодной, холм стоял заснеженный и тихий с сонно застывшими голыми деревьями. Карену казалось, что деревья устроены как-то неправильно: когда холодно, они оголяются, а когда жарко - одеваются листвой. Разве без листвы зимой они не мерзнут? Летом холм ярко зеленел и пестрел цветущими травами. Осенью расцвечивался всеми цветами, и казалось, будто кто-то завесил окно ярким праздничным ковром. Но больше всего его притягивала весна, когда землю, кустарники, деревья затягивало нежно-зеленой прозрачной паутиной. Паутина внезапно взрывалась буйным цветением, и тогда комната наполнялась тонкими волшебными ароматами. Там, на холме, цвели по весне дикие сливы, абрикосы, вишни, яблони и тутовник. Звонко перекликались осчастливленные весной птицы, с лаем носились бездомные собаки.

Но вот прошлой осенью появились на холме рабочие. Они громко перекликались, то шутя, то перебраниваясь, стучали лопатами и топорами. Придя из школы, Карен по привычке вышел на балкон и не узнал место, которым так часто, не сознавая того, любовался. Холм теперь стоял голый, а изрубленные в щепы кусты и деревья, превращенные в огромные костры инквизиции, безжалостно сжигались. Треск горящих сучьев показался Карену криками о помощи. Он зажмурился и вытер ладонью глаза, решив, что слезы навернулись от дыма.

Карен бросился к брату, к родителям. Возмущался, протестовал. Но те только пожимали плечами. А сосед объяснил, что деревья на холме "устарели" и росли беспорядочно, мешая друг другу. И что на их месте посадят новые и станет лучше, чем прежде. Но вот когда - через год или через двадцать лет сосед не сказал.

Прошла зима. Новые саженцы пока все еще не привезли, и Карен только по отступившему в глубь плато перелеску мог теперь наблюдать весну. Но этой ночью он, конечно, высматривал не весну. И не оголенный холм притягивал его, а небо, пересыпанное далекими мерцающими звездами. Он поочередно вглядывался в каждую крупную звезду - не движется ли она, не увеличивается ли в размерах? Но звезды неподвижно, будто пришпиленные, сидели в своих гнездах и лишь насмешливо подмигивали уставшему от ожиданий Карену.

Не иначе как обманул коварный двойник, решив подшутить над его доверчивостью и легковерием, потому и не появляется, спрятался, как последний трус. Не иначе как нет на свете ни сверкающих в небе быстроходных тарелок, ни зелененьких гуманоидов. Говорил ведь как-то папа, что все это выдумки для бездельников. Да и Степин папа того же мнения...

Карен понуро вернулся к постели, представляя себе, как поиздеваются над ним всласть однокашники, как будут гореть от позора щеки и уши и как он, не удержавшись, уж наверняка отдубасит одного из обидчиков... нарвется на замечания вездесущей завуч, которая вызовет в школу родителей... и т.д. и т.п.

С такими вот малоприятными мыслями Карен забрался в постель, назло двойнику и всем летающим тарелкам укрылся с головой одеялом и изо всех сил попытался заснуть...

Странный вибрирующий звон не то в комнате, не то за ее пределами, разбудил его. Он откинул одеяло и, ошарашенный, сел в постели. От яркого света, бившего прямо в лицо, пришлось зажмуриться. Но он тут же попытался снова открыть глаза, сначала щелочкой, потом широко распахнув их.

На холме стояло нечто светящееся и продолговатое, похожее на пирожок или гигантский глаз. От его сияния осветился весь холм и отступивший в глубину перелесок, будто среди ночи наступил день. И только черное небо убеждало, что на дворе все-таки ночь.

Карен кубарем скатился с постели, лихорадочно стал натягивать одежду, путаясь в рукавах и штанинах. Вместо уличной обуви сунул ноги в тапочки, растопыренными пальцами наскоро привел в порядок волосы. И, заставляя себя держаться степенно, вышел на балкон. Его трясло от возбуждения, зубы стучали, ноги в коленках подламывались, но он нашел в себе силы помахать гигантскому глазу, таинственно светившемуся с холма, и крикнуть:

- Я здесь!

Да, ему показалось, что он крикнул, на самом деле шевельнулись только губы. Но его услышали. А может, и знали заранее, что он именно тот, за кем они прилетели. Ведь приземлились они напротив его окна в каких-нибудь десяти метрах. "Молодец двойник, не натрепался".

Тарелка вдруг запульсировала, свет ослаб. Теперь Карен мог рассмотреть вереницу четких квадратиков, высветлившихся по периметру явно круглого аппарата, уже не походившего на глаз или пирожок. Да какой там пирожок! Космический корабль, прибывший из таинственных далей на его зов! Посредине корабля что-то вспыхнуло, и голубой луч медленно пополз в сторону Карена. Ликование сменилось паникой. Кто они? Что от него хотят? Не причинят ли зла? Вмиг вспомнились рассказы мальчишек. А что, если... И двойник, как назло, смылся в самое неподходящее время... Луч коснулся балкона и замер. Карен попятился. И тут же услышал:

- Будь спокоен. Доверься. Мы - друзья.

Он оглянулся назад, в комнату, но никого не увидел. А луч, зацепившись за перила балкона, уплотнялся на глазах, меняя цвета.

- Пролезь через перила на луч, - снова услышал он голос, будто кто-то говорил ему в самое ухо. И странное дело, тревога и страх вдруг исчезли, уступив место спокойному доверию к неведомым существам, прилетевшим специально за ним.

Он последовал совету. Едва перекинутые через перила ноги коснулись застывшего луча, как его подхватила неведомая упругая сила - луч принял его и начал плавно втягиваться обратно в светящуюся на корабле точку. Не успел Карен опомниться, как оказался внутри корабля. В небольшом, округлом, лишенном углов помещении никого, кроме него, не было. Он заметил квадратное окно. Около окна необычной формы кресло, составлявшее единственную мебель среди обитых чем-то губчатым стен. Впрочем, такая же обивка была и на потолке и на полу. Дверь, или отверстие, через которое он попал в помещение, исчезла, и Карен почувствовал себя брошкой или колечком, запертым в мамину шкатулку. Он бросился к окну, задев кресло, - кресло не сдвинулось с места, прочно ввинченное в пол. И что же он увидел? Свой собственный дом со стороны холма, а на некоторых балконах и в окнах соседей. Они смотрели с любопытством и ужасом на светящийся корабль, как понял Карен, уже оторвавшийся от земли и зависший в нескольких метрах над холмом. Карен, волнуясь, нашел свой балкон. Ни мамы, ни папы видно не было. Окна столовой выходят на другую сторону, и они наверняка ничего даже не знают про корабль и про то, что их сын отправляется в опасное путешествие.

Пол под ногами мягко качнулся, накренился - Карена слегка ударило об стену. Стена оказалась мягкой и вязкой, как глина или пластилин. Он увяз в ней и застыл, прижатый ускорением. Летающая тарелка, играя огнями, стала набирать высоту и впрямь напомнив следившим за ней соседям и од ноклассникам Карена запущенную в воздух тарелку или бумеранг.

Теперь тарелка летела более или менее равномерно, пластилиновые объятия стены ослабли, и Карену удалось вылезти из нее. Оглянувшись, он заметил, что поверхность стены снова безукоризненно гладкая, без каких-либо вмятин. Он отважился подойти к креслу и сел. С креслом повторилось то же самое, что со стеной: оно будто только его и ждало - обволокло все тело до мельчайшего изгиба, создавая ощущение блаженной расслабленности и невесомости.

Карен взглянул в квадратный иллюминатор, и у него перехватило дыхание - Земля стремительно скатывалась в черную бездну. Неизвестно откуда появившееся Солнце осветило вдруг странно выгнувшийся поголубевший горизонт. Казалось, прошло всего несколько мгновений, а Земля в иллюминаторе превратилась в голубую половинку шара. Другая ее часть, как у полумесяца, видимого с Земли, была погружена во мрак.

"Мой дом остался там, где темно", - догадался Карен, и ему стало страшно. Неужели его обманули, похитили и теперь уносят в космос, на чужую планету? И он никогда-никогда больше не увидит родную Землю, дом, родителей, брата? Своих товарищей? Он беспомощно озирался по сторонам.

- Двойник... - жалобно позвал Карен. Но ему никто не ответил.

Весь иллюминатор заполнил вдруг огромный пылающий шар. Он пульсировал и вихрился всклокоченными огненными прядями, переливался, перекатывался внутри, местами темнея, местами вспучиваясь. Казалось, вот-вот его разорвет, и он обрызгает жидким огнем, спалит на месте, уничтожит.

Голос, зазвучавший вдруг не то в мозгу, не то в невидимых динамиках, самым обыденным тоном экскурсовода сказал:

- Солнце в 750 раз больше всех, вместе взятых, планет. Всех вместе! От Солнца до Земли 149 миллионов километров. Но приближаться к нему нельзя это гигантский плазменный шар. Термоядерные реакции раскаляют его внутри до 10 миллионов градусов по Кельвину и больше, а на поверхности температура достигает 6 тысяч градусов. Солнце дает жизнь Земле и всем девяти планетам, посылая им свой свет и энергию в виде солнечного ветра...

Карен не столько слушал, сколько смотрел во все глаза на огненное клубящееся чудовище, готовое поглотить его вместе с тарелкой. Он настолько был захвачен этим зрелищем, что даже не испугался, услышав голос. Напротив, присутствие бестелесного существа, взявшего на себя роль гида, как-то успокоило его. Тарелка дала крен - и Солнце исчезло из иллюминатора. Он шумно вздохнул, расслабился, отчего еще глубже увяз в кресле-ловушке. Карен даже не представлял себе там, на Земле, что Солнце такое страшное и огромное.

Проскользнувший в иллюминаторе Меркурий Карен поначалу принял за оторвавшуюся от Земли, унесенную в космос Луну. Таким он показался маленьким и безжизненным, голым, изрытым метеоритными кратерами... Но вот тарелка, казалось, зависла над голубовато-зеленоватым шаром, по размерам не уступавшим Земле. Шар был плотно укутан облаками, будто сделанный из ваты или чего-то очень мягкого, похожего на помпон девчачей шапочки.

- Венера, - сообщил голос. И Карен даже обрадовался, что он снова ожил, - вторая планета Солнечной системы. Наиболее близка по размерам Земле. Да и по расстоянию тоже. Их разделяют всего три десятых астрономической единицы. За одну астрономическую единицу принимают расстояние от Солнца до Земли. Ты уже знаешь, сколько это будет в километрах, и можешь сам вычислить расстояние между Землей и Венерой...

Тарелка опустилась еще ниже, но, кроме сплошных облаков, Карен ничего не мог разглядеть. Ему подумалось, что если уж Венера так похожа на Землю, на ней могла бы быть жизнь. И получил ответ.

- Нет. Постоянный облачный покров разогревает поверхность Венеры, как в гигантском парнике, до 750 градусов. В такой печке не очень-то разживешься. К тому же она вращается слишком медленно, ее сутки равны 243 земным дням.

"Как жаль, - подумал Карен. - Такая симпатичная планета".

Пока он думал, космический пейзаж сменился. Красноватую голую планету, покрытую подобием каналов, горами и кратерами, он и сам узнал. А голос с той же бесстрастностью сообщал:

- Марс. Четвертая планета системы после Земли. Меньше ее почти вдвое. Ее год равен приблизительно двум земным годам, а сутки почти такие же, как на Земле. Но Марс теряет остатки своей атмосферы и практически так же мертв, как Меркурий и Луна

"Опять мертв, - вздохнул Карен. - Не космос, а кладбище какое-то".

Марс казался ему иссохшимся, застывшим, в нарывах кратеров, доступным всем космическим ветрам и бурям. А вокруг него, будто кем-то запущенные комья грязи, пойманные в вечный плен все еще воинствующим Марсом, неслись два спутника.

- Фобос и Деймос, - назвал их невидимый гид.

Тарелка сделала замысловатый вираж, куда-то нырнула, описала круг в пустоте, отчего Карен чуть ли не по самые брови увяз в кресле, и весь иллюминатор вдруг заполнила гигантская не то планета, не то звезда. Сквозь густую атмосферу, больше напоминавшую чад над горящей сковородой, Карен разглядел, что поверхность ее раскалена, бурлит и пузырится едва ли не так же, как на Солнце Она бешено вращалась.

"Неужели мы прилетели к другой звезде?" - с ужасом подумал Карен, насчитав вокруг нее 14 малых планет.

- Это Юпитер. Пятая и самая большая полузвезда-полупланета Солнечной системы, - успокоил его голос. - В одиннадцать с лишним раз больше Земли. Самая мощная, самая горячая и самая подвижная.

Не задерживаясь над Юпитером, тарелка помчалась дальше с непостижимой скоростью. Созвездия, превратившиеся в яркие немигающие пятнышки, проносились мимо, будто вышитые на каком-то гигантском черном занавесе.

- Сатурн! - крикнул Карен, уже издали увидев большую планету, украсившую себя, будто полями от шляпки, ярко сверкающими на солнце кольцами. "Поля" делились на три разноцветные полосы, средняя - самая яркая, внутренняя - креповая. Сатурн со своими кольцами и десятью спутниками напоминал гигантскую игрушку. "Может, хоть тут кто-нибудь живет?" - с надеждой подумал Карен.

- Сатурн - самая мрачная, самая ядовитая планета системы, - опроверг его надежды голос. - Ее воздух способен убить все живое, а колоссальная толща атмосферы тотчас раздавила бы землянина, вздумай он вторгнуться в ее владения.

- Не хочу! Хватит! - закричал Карен, потрясенный услышанным.

- Впереди Уран, Нептун и Плутон.

- Не хочу! Не хочу!

Тарелка, не снижая скорости, резко развернулась, нырнула вниз, потом вверх, хотя понятия "низа" и "верха" здесь, в космическом пространстве, не существовали. Карен почувствовал только легкое головокружение да пружинистые объятия кресла.

Теперь в иллюминаторе не было видно ничего, кроме немигающих звезд. Голос тоже молчал, и Карену вдруг стало нестерпимо страшно. Кто же, кто разговаривал с ним? Отвечал на его вопросы? И даже не вопросы, а мысли. Робот? Магнитофон? Сверхсущество? Может, оно вообще невидимое? Может, у него нет тела? Или тело есть, но такое безобразное, что существо не смеет показаться, боясь его напугать? Как чудище в "Аленьком цветочке". А может, помещение, в которое его заточили, не просто мягкая, пустая комната с креслом, а лаборатория? И его сейчас, отвлекая россказнями о планетах, на самом деле изучают, исследуют... Может, кресло незаметно пьет у него кровь? Вон как вцепилось, прилипло к телу!

Он попытался высвободиться. Ему это легко удалось. За сучив рукава, обследовал руки - кожа гладкая, не покрасневшая и никаких следов повреждений. Но на всякий случай он решил все-таки постоять у иллюминатора, обойтись без услуг подозрительного кресла.

А тарелка снова выделывала разные фортели, будто огибала невидимые преграды, выбирая кратчайший путь. Карен по-прежнему не испытывал никаких перегрузок. Он вдруг вспомнил слышанное по телевизору, что на дорогу к планетам нужны месяцы, а то и годы. Им овладела паника. Сколько лет прошло на Земле, пока он путешествовал в космосе? Дома, конечно, решили, что он погиб, навсегда исчез, что гуманоиды убили его. Как страдали, должно быть, родители и брат, оплакивая его. И зачем только он напросился в это путешествие! "Я откидываю тебе сто косточек влево, - наверное, сказал бы двойник. - За эгоизм, за жестокость и бессердечие к своим близким"... Но разве не сам двойник вызвал ему тарелку? Разве он знал, разве мог предположить, что его унесут к звездам? А тут еще пришли на ум рассказы папы об относительности времени. Он тогда не очень его понимал, а сейчас вот, увидев под собой вращающиеся в пустоте планеты, понял, что по часам космонавта может пройти одно время, а на Земле - совсем другое, намного большее. Карен похолодел. Капельки пота выступили на лбу, взмокли ладони. Что, если папа, мама, брат... и весь его класс... давно состарились и умерли? И ни один человек из живущих сейчас на Земле не знает его? И у него нет никого-никого на свете, даже собственного дома? Он зажал локтями голову, опустился на мягкий пол и заплакал.

- Здравствуй, Карен! - услышал он приветливый, даже веселый голос рядом с собой.

Поднял голову и... увидел высокого мужчину в зеленом комбинезоне, плотно облегавшем сильное стройное тело. Слезы разом высохли на щеках. Он вскочил. Мужчина улыбался ему. И был он совсем обыкновенный - темноволосый, черноглазый, с аккуратной вьющейся бородкой. Не великан, не карлик. Одним словом - человек.

- Ты напрасно расстраиваешься, - сказал он. - Дома у тебя все в порядке, и ты успеешь вернуться до наступления утра.

- В ту же ночь?! - не поверил Карен.

- В ту же ночь, - подтвердил незнакомец, кладя руку на его плечо. Пойдем со мной в соседний отсек, там и побеседуем.

Он вывел Карена через неизвестно как образовавшийся проем в стене, и теперь они очутились в более просторном помещении с четырьмя квадратными иллюминаторами и двумя креслами.

- Сядем, - сказал незнакомец и первый опустился в кресло.

Карен последовал его примеру - кресло оказалось таким же. Он взглянул в открытое, спокойное лицо незнакомца, и страх его окончательно исчез.

- У тебя, конечно, припасена масса вопросов, - сказал тот. - Задавай. Обещаю ответить на все, раз уж так удачно сложились планетные обстоятельства, что ты оказался нашим гостем.

- "Нашим"? Разве вы не один здесь? - встревожился Карен.

- Нет. Нас на галактоиде четверо.

- На чем? - не понял Карен.

- Галактоид, - с достоинством повторил незнакомец. - Так называем мы то, чему вы дали нелепое и оскорбительное прозвище "летающие тарелки". Пока мы беседуем с тобой, мои спутники заняты управлением галактоида. А называется он так потому, что может свободно путешествовать в нашей Галактике. - Незнакомец запнулся, внимательно посмотрел на Карена и, улыбнувшись, сказал: - А-а, ты не очень представляешь себе, что такое галактика. Понимаешь, дружок, Вселенная необъятна... Для нас! Пока. На самом же деле она имеет свои границы, потому что замкнута в форму шара идеальный космический сфероид. Вселенная состоит из горячих и холодных звезд, это люди поделили ее для своего удобства на галактики и дали им названия, порядковые номера. Нашу Галактику назвали Млечный Путь за то, что бесчисленные скопления звезд похожи на прозрачное облако или молоко, выплеснутое на ночное небо. Млечный Путь хорошо виден с Земли даже невооруженным глазом. Только в нем ученые насчитали около ста миллиардов звезд, многие из которых гораздо больше Солнца.

"Вселенная имеет форму шара? - удивлялся про себя Карен. - Но папа рассказывал, что пока никто не знает ни размеров, ни тем более формы Вселенной. Выходит, хозяин корабля знает гораздо больше, чем все люди на Земле?.."

- Но... но многие считают, что летающие та... простите, - Карен покраснел, - что галактоиды выдумка, что на самом деле они не существуют.

- Разве сам ты не убедился в обратном?

- А я... не сплю? - смутившись, спросил Карен.

- Нет, мальчик, ты не спишь. Что еще тебя интересует?

- Гуманоидами называют вас?

- Нас.

- А почему рассказывают, что вы зеленые? Погодите! Я и сам догадался: из-за зеленого цвета ваших скафандров?

Незнакомец утвердительно, с достоинством кивнул.

- Еще? Спрашивай, пока имеешь возможность.

- Как получается у вас летать с такой скоростью?

- О четырехмерном сверхпространстве уже знают ваши ученые. Мы открыли интересные особенности этого сверхпространства. И еще мы используем в полете так называемые силы гравитации - притяжения планет, которые оказались совсем не притяжением, а отталкиванием космоса, действующим во всех направлениях с одинаковой силой. Мы используем его в полетах как попутный ветер. Для тебя все это ПОКА сложно и непонятно.

- С какой планеты вы к нам прилетели?

- С Земли, - преспокойно ответил незнакомец. И улыбнулся. - Сейчас я скажу тебе такое, что тебя очень удивит: я взял тебя на свой галактоид по трем причинам. Во-первых, потому, что ты - будущий очень крупный ученый. Именно тебе суждено сделать переворот в науке от примитивных методов космоплавания к принципиально новой технике использования сверхпространства...

Карен смотрел на него, онемев от удивления, и не мог понять, шутит он или говорит серьезно.

- Во-вторых, потому, что ты... - Незнакомец сделал паузу, выразительно посмотрел на него сверху вниз и продолжил: - Мой прадедушка.

- Что-о-о?! - прямо-таки взревел Карен, вскакивая с места. - Я... ваш пра... дедушка?! - Но тотчас покраснел от обиды. - Издеваетесь надо мной? Мне десять лет. А вам...

- И в-третьих, - будто не слыша его, сказал тот: - Мое имя тоже Карен. И назвали меня так в честь тебя.

- В честь? - озадаченно проговорил Карен. - Как это, "в честь"?

- А ты еще не догадался? Мы из будущего. Нас с вами разделяет каких-нибудь сто лет. И не кто-нибудь, а именно вы, ваше поколение, которое сегодня еще сидит за школьной партой, заложит основы для создания не только самих "летающих тарелок", но и способов перемещения их во времени.

- Значит, вы прилетаете к нам из будущего, а вовсе не из космоса?

- Ты разочарован?

- Я не могу поверить. Не могу как следует понять, - растерянно признался Карен.

- Поверить действительно трудно. Мы и сами еще не очень к этому привыкли.

- Всего через сто лет на Земле научатся делать такие аппараты?

- И даже чуть раньше. Мы их постоянно совершенствуем.

- Здо-ро-во... - задумчиво проговорил Карен. - Но как вы обо мне узнали? Как нашли меня... маленьким? Неужели все-таки двойник...

- Так ведь в наших венах течет одна кровь, и связь наших... двойников, как ты называешь, никогда не прекращается.

- А вы называете их как-то иначе?

- Видишь ли, человек - существо сложное. Он не только то, что мы видим и слышим. Одна его часть ходит по земле, живет, радуется, грустит, любит. А другая... Все мы - дети космоса, и наши связи с ним гораздо сложнее, чем мы сами можем предположить. Двойник человека - как бы его второе, космическое "я". Он знает, что было и будет, у него уже есть весь тот опыт, которым тебе только предстоит овладеть. И если тебе суждено стать выдающимся математиком, так, можешь поверить, этот математик уже сейчас живет в твоем двойнике. Иначе как бы я нашел тебя среди миллиардов жителей Земли?

- А... двойник еще заговорит со мной?

- Не думаю. Двойники редко так открыто проявляют свое присутствие. Разве что раз в семьдесят шесть лет.

- Почему именно в семьдесят шесть? - не понял Карен.

- Взгляни в иллюминаторы!

Карен послушался и... замер от неожиданности. В крайнем иллюминаторе показалось ярко сверкающее пятно овальной формы. Оно быстро перемещалось... ("Вдоль горизонта", - сказал бы Карен, но на горизонт тут рассчитывать не приходилось.) Вскоре пятно переместилось от первого иллюминатора к четвертому, протянув через все четыре широкий пылающий хвост. Карен вскочил с кресла и прижался к стеклу. Зрелище было удивительное, ни на что не похожее. Ослепительно яркое тело и непостижимо длинный огненный хвост, перечертивший все видимое пространство.

- Вот она какая, комета Галлея! - сказал Карен, не отрывая взгляда от уносящейся прочь космической гостьи. - Я видел ее рисунки, фотографии. О ней много говорили по телевидению.

- Молодец, мальчик, это именно она, - одобрил человек в зеленом комбинезоне. - Она-то и посещает нас раз в семьдесят шесть лет, подходя так близко к Земле, что создает магнитные возмущения в ее магнитосфере. А это в свою очередь вызывает разного рода аномалии. Сегодня она подошла особенно близко, это и позволило нам с тобой встретиться. Но только что мы проводили ее в обратный путь. Теперь Земля успокоится, и все встанет на свои места.

- Как жаль, что все встанет на свои места, - вздохнул Карен. - Скажи, ты не отнимешь у меня память обо всем том, что со мной произошло? Было бы ужасно обидно.

- Не отниму, - улыбнулся тот. И свет этой улыбки показался Карену ярче и теплее сияния ледяной путешественницы, умчавшейся в пустоту.

- Земля! - крикнул он, снова бросаясь к иллюминатору. И тихо, из-за перехватившего горла волнения, повторил: - Земля...

Она показалась ему брошенным на произвол судьбы глобусом с отломленной подставкой, на котором забыли начертить меридианы и параллели, забыли вонзить через полюса стальную ось с пластмассовыми наконечниками.

- Смотри, мальчик, смотри, как выглядит твой дом со стороны, - вдруг очень торжественно заговорил хозяин галактоида, поднимаясь с кресла и подходя вплотную к иллюминатору. - Она похожа на космический корабль, который, вращаясь, несется по своей вечной орбите со скоростью... Как ты думаешь, с какой скоростью мчится Земля вокруг Солнца?

- Я не знаю, - признался Карен.

- Ее скорость огромна. Почти тридцать километров в секунду. А ну-ка посчитай, сколько это будет в час?

Карен некоторое время сосредоточенно шевелил губами, потом сказал, дивясь полученной цифре:

- Сто восемь тысяч километров в час! В тысячи раз быстрее самого быстрого самолета! Невероятно! Как же мы не чувствуем этого? Сидим себе спокойно в школе, дома, уверенные, что все стоит на месте...

- Ну да, а Солнце и Луна, обслуживая нас, заботливо бегают вокруг планеты... - улыбнулся правнук Карена. - Это уже было... много лет назад.

- Да-да. Теперь мы вроде бы все знаем, - а все равно не верится. Даже то, что не Солнце вокруг нас, а мы вокруг Солнца. Так хорошо и приятно, когда утром оно выплывает из-за холма, а вечером прячется за дальними высотными домами.

Теперь галактоид направился в облет планеты, и Карен неожиданно для себя вдруг испытал прилив восторга и нежности к этому огромному голубому шару, на котором живут люди, на котором есть место и ему.

- Мы возвращаемся, - сказал он. - Как хорошо! Как хорошо, что мы возвращаемся. Планеты, которые мы видели, и комета Галлея тоже удивительные! Я запомню их на всю жизнь. Но они мертвые! - Он повернулся к своему собеседнику, и на его лице отразилась, может впервые в жизни, совсем не детская боль. - Они мертвые. На них не может жить человек. На них никто не живет. Мы одни! Эта Земля - наш единственный дом. Мне почему-то страшно...

Ставший совсем огромным шар медленно поворачивался под ними.

- Смотри! - сказал Карен-старший (старший пока, на галактоиде). - Под нами океан. Ему нет конца. Мировой океан занимает... как бы ты думал, сколько? - И сам ответил: - Больше семидесяти процентов всей поверхности Земли.

- Семидесяти процентов! - поразился Карен. - Значит, суши остается всего тридцать.

- Но и это еще не все. А теперь прими сушу за единицу и считай: тридцать три процента суши - горы. Двадцать процентов - пустыни. Десять процентов - ледники... Взгляни! Вон один из них. Мы как раз пролетаем над Антарктикой.

Карен, неотрывно смотревший в иллюминатор, увидел большое белое пятно с неровными краями, совсем как на контурной нераскрашенной карте.

- Итого - шестьдесят три процента непригодной для жизни Земли. Вот и получается, что даже из оставшихся тридцати процентов суши человеку отведена лишь одна ее треть. Сколько это в процентах?

- Десять! От всей огромной Земли всего десять процентов! - удивился Карен. И добавил: - А если бы сосчитать в процентах, сколько это будет от всех планет Солнечной системы!..

И тут большой, ярко блеснувший над Землей шар привлек его внимание.

- Луна, - сказал Карен-старший. - Такой ты видишь ее впервые. Она обращена к Земле всегда одной и той же стороной. Сейчас она перед нами как бы с изнанки.

- Как Арарат. Его мы тоже видим всегда с одной и той же стороны, потому что он в Турции... - заметил Карен-младший. - А что там темнеет внизу?

- Сахара. Самая большая пустыня на Земле.

- Из тех двадцати процентов, на которых нет места человеку?

- Из тех.

Карен отвернулся от иллюминатора и задумался, потом очень серьезно сказал:

- Знаешь, что-то со мной произошло за время путешествия. Ты говоришь, на Земле еще не кончилась та же самая ночь, а я будто стал взрослее на сто лет. Может, и правда время в космосе и время на Земле течет по-разному? Посмотри, не выросла ли у меня борода, как у тебя?

- Что-то не заметно, - улыбнулся Карен-старший. И, посерьезнев, добавил: - Это естественно. Ты так много увидел и так много понял.

- А еще я понял, что нельзя людям воевать. Посмотри, как нас мало и как мы одиноки. Даже обидно.

- Не волнуйся, - успокоил его человек из будущего. - Люди поймут это скорее, чем ты думаешь. Да они уже и поняли. Так что живи спокойно... Заглянув в иллюминатор, он сказал: - Галактоид приближается к Еревану. Ты успел бы задать еще один вопрос.

Карен подошел к нему совсем близко, доверчиво и грустно заглянул в глаза и вдруг, обхватив руками, прижался к нему.

- Мы никогда-никогда больше не встретимся с тобой? Да?

В его глазах заблестели слезы. Он зажмурился, и слезинки, выкатившись, упали на зеленый комбинезон.

Человек из будущего взял в ладони лицо мальчика, погрузил взгляд в его голубые, как земное небо, глаза и ласково произнес:

- Отчего же, милый ты мой прадедушка, мы встретимся. Это будет нескоро. Я появлюсь на свет, когда тебе исполнится семьдесят пять, и ты еще успеешь понянчить меня.