Максим Мейстер
Чужой

"…Это не любовь, а жалость", - убежденно повторил Уэд и добавил торжественную музыку. Я подумал, как же он здорово научился это делать! В голове пролетело несколько тактов удивительной красоты и силы, от чего слова стали казаться убедительнее. У меня так не получается, наверное, потому что "гризли все уши отдавили", как говорила бабушка. Но я все равно послал Уэду отличную какофонию, что в данном случае было уместнее любых увертюр.

"И все равно это только жалость! Сам поймешь со временем", - успел передать Уэд перед тем как закрыться. И все мои возмущения - уже словесные - наткнулись на упругий ментальный блок. Я замолчал, а друг неожиданно на мгновение открылся, послал быстрое: "Ты не обижайся, но мне пора!", после чего поставил жесткий блок и исчез.

Я проследил ментальный след. Понятно, полетел на озера. Наверняка к своей Дане. Будут купаться, танцевать над водной гладью и обниматься в солнечных лучах. Дана хорошая людица… А я… И угораздило меня полюбить гордейку! Или друг прав, и это всего лишь жалость?… Может, и есть немного, как и ко всем гордейцам. Но эта жалость общая, а любовь - тоже есть, и она конкретная.

Общая жалость - с большой примесью чувства вины, с которым большинство людей просто смирились, научились не замечать. Конечно, если на всей планете осталось всего с десяток резерваций, то можно делать вид, что гордейцев и вовсе не существует!

Я медленно шел по лесу, словно в первый раз, то есть пешком. Потом спохватился и стал мерцать от дерева к дереву. Хотя последнее время часто хожу просто ногами. Тренируюсь. Она сказала, что не возьмет меня с собой, если я буду мерцать.

А сегодня мы встречаемся. Я сказал, что хочу ее любить, а она сказала, что не против, потому что… потому что… Я еще не очень хорошо понимаю гордейский язык… нет, он такой же, как наш, но там столько непонятных слов, что иногда кажется, будто мы говорим на разных языках. Но я все запомнил! До последнего звука! Все интонации и даже каждую черточку лица… Когда она сказала, что не против моей любви…

Я остановился, вновь переживая тот момент, ставший таким дорогим.

- Я хочу любить тебя…

- Почему бы и нет?! - сказала она и рассмеялась. - Я не против. Ты здорово смотришься. Здоровый самец! Не чета нашим городским кобелям, у которых если что и накачано, то только задницы! Или брюхо, на худой конец! Ха! Прошу прощения за каламбур! Правильно надо было сказать: "брюхо над худым концом"!

И она очень сильно смеялась.

Честно говоря, из всего этого я понял только то, что она не против моей любви. А все остальные слова и интонации просто запомнил. Надеюсь, со временем они будут понятнее.

Запах! Опять этот запах!… Никто из людей не подходит к резервациям гордейцев в основном из-за него. Просто ужасно!

Когда я грустно признался любимой, что очень хочу прийти к ней, но боюсь задохнуться, она только махнула рукой.

- Да ладно, не так уж и воняет. Тем более в городе меньше. Это здесь, на окраине устроили помойку…

Они свои резервации называют городами. Наверное, поэтому их самих мы зовем гордейцами. А может и не только поэтому. Я никогда не задумывался. И если бы не моя внезапная любовь, то никогда бы и не заинтересовался гордейцами… А ведь есть люди, которые запоминают целые научные труды по ним. Сегодня утром как раз познакомился с одним старым ученым. Как же он радовался, что может поделиться своими работами с кем-то! Я обещал послушать, но чуть позже, после свидания. Хотя надо было перед, а не после. Но я не успевал. Да еще друг Уэд отговаривал целых два часа, вместо того, чтобы поддержать!

Я остановился почти у самой границы резервации.

Как же сердце бьется!

Дальше я не был, поэтому мерцать не смогу. Она сказала, что "главное пройти помойки, а потом выйти к шоссе, где она будет ждать на машине". Еще бы знать, что такое помойки, шоссе и машина?…

Я набрал в легкие воздуха и задержал дыхание. Потом собрал душистого мха и запихал в ноздри. Ну, часов шесть продержусь, а там посмотрим. Ходят слухи, что воздух в резервациях ядовитый, но надеюсь, это всего лишь слухи. Ведь моя любимая там как-то живет!

Я решительно зашагал вперед и вскоре увидел "помойки". Не узнать их было сложно! Когда я услышал это слово из уст любимой, то подумал, что же можно называть таким ужасным словом?! И вот теперь понял что.

Среди живого леса, прямо на живой траве лежали уродливые груды мертвого. Что-то непонятное, иногда правильной формы, а иногда бесформенное. Очень разнообразное и одновременно обезличенное. Гниющее и равнодушное.

Я хотел смерцать куда-нибудь в лес, а еще лучше - на озеро, где сейчас Уэд и Дана любят друг друга. Но сдержался и быстро зашагал вперед, перелетая через мерзкие гнилые кучи.

Я знал, что резервации - это остатки естественной среды. Ведь когда-то вся наша планета была мертвой. Снова почувствовал укол совести, что мы так безжалостно расправились с природой. Пусть это было давно, много поколений назад. Но все равно казалось, будто и я в чем-то виноват. Теперь вот осталось несколько зон-заповедников с естественной, но очень не удобной для жизни средой. Я догадывался, что мне будет не просто в резервации, но любовь - это сила! Гораздо более могущественная, чем угрызения совести, жалость или воздух, которым невозможно дышать.

Деревьев становилось все меньше. Помойки, правда, тоже кончились. Я напрягся, чувствуя, что скоро увижу мертвый… город. Да, не "зону", а "Город"… Теперь я на их территории, надо стараться пользоваться их словами.

Впереди сквозь деревья стал отчетливо виден просвет, словно там была поляна. Вскоре я увидел эту "поляну". Между деревьями вилась сравнительно широкая и удивительно плоская дорога. Я вышел из-за деревьев и постучал по твердой, словно каменной, поверхности.

Мертвая. Действительно мертвая поверхность. Надо привыкать. Говорят, в городе все такое! Мне стало немного страшно, но я вспомнил глаза любимой и воспрянул духом.

"Наверное, это и есть шоссе, про которое она говорила, - подумал я. - Потому что больше ничего городского не видно. А где машина?…"

Полянка- шоссе была странной. В ширину одинаковая, но зато в длину… Даже не видно было, где она кончается! Твердая дорога исчезала за поворотом, и я чувствовал, что там она еще продолжается очень долго.

"Скорее всего, до самого города…"

Я видел, как лес вокруг атакует шоссе. По краям оно уже немного разрушилось.

"Вот так мы и уничтожили естественную среду обитания планеты… - подумал я, опять чувствуя укол совести. - В самой резервации гордейцы борются с агрессивной живой средой, а вот по окраинам не успевают…"

Вдруг на груди задребезжало. Я так испугался, что подпрыгнул выше деревьев и плавно опустился в ста шагах от места, где услышал и почувствовал незнакомые звуки.

Потом сообразил, что это подарок любимой дребезжит. Он издавал какую-то мелодию и одновременно с этим неприятно вибрировал.

Я снял с шеи мешочек и достал из него маленькую продолговатую, пухлую палочку. На ней светилось окошечко!

Я отчаянно крутил в руках палочку, вспоминая все, что она мне говорила про нее.

- Слушай, вот тебе мобильник. Если вдруг разминемся на шоссе, то ты мне звони, понял? - Наверное, я держал городскую штуковину слишком неумело и брезгливо, потому что она уточнила: - Умеешь пользоваться-то?

- Нет, - признался я.

- А, ну тогда я сама тебе позвоню. Когда выйдешь на шоссе, то сетка уже должна ловить, так что свяжемся. Я тебе позвоню, ты просто нажмешь кнопку "прием". Скажешь, на каком ты километре, и я подъеду. Понятно?

Я смотрел на нее и радовался. Как это все-таки здорово - любить! Так хотелось сказать ей что-то приятное, и я кивнул, хотя не понял почти ни слова.

Зря, наверное, надо было расспросить. Теперь я стоял посреди… шоссе? и смотрел на светящееся окошко в этом… мобильник?… Зачем он? И что значит "нажать кнопку прием"?

На мобильнике было что-то нарисовано. Маленькие белые узоры и только два цветных. Один зеленый, другой красный. Наверное, это и есть кнопки, которые надо нажимать. Я еще раз прокрутил в уме все, что мне говорила любимая.

"Нажать - это понятно, только вот какую? - Мобильник продолжал играть, и мне вдруг вспомнился Уэд, который последнее время любил вместе с речью посылать разные мелодии. - Будем рассуждать логически. Самые главные кнопки, наверное, помечены цветными пятнышками. Их две. Какую нажать?… Зеленые ягоды, как правило, не спелые, а красные - наоборот. Наверное, чтобы все заработало, надо выбрать спелое, созревшее…"

Придумав эту аналогию, я нажал на красное пятнышко, и мобильник сразу успокоился.

- Ура, получилось! - Я был очень доволен собой. И стал смотреть по сторонам, ожидая появление таинственной машины. Но тут противная городская штучка опять завибрировала и засветилась. Я чуть ее не выронил.

- Хорошо, буду нажимать все подряд!

На этот раз выбрал зеленое пятнышко. Снова стало тихо, но потом я вдруг услышал слабый голос любимой:

- Эй, ты чего трубку бросаешь?!

- Кого? - озадаченно спросил я, крепко сжимая "мобильник" и отчаянно вертя головой.

- А? Говори громче. Ты почему мобильник не берешь? Полчаса тебе звоню уже!

- А ты где?! - прокричал я.

- Я-то в машине, а вот ты где? Ну, кадр! Ты на каком километре стоишь?

Я растеряно посмотрел под ноги.

- На твердом…

- На каком?! Слушай, ты трубку где держишь, в жопе что ли? Ни черта же не слышно!

- А? - Я ничего не понимал. Да и слышал ее тоже плохо. Сосредоточился и усилил чувство слуха. И вдруг понял, что голос раздается из светящейся палочки! Поднес ее к уху.

- Ты мобилку к уху поднеси, чудо лесное!

- Ага, уже! - радостно сказал я, потому что теперь слышал любимую очень хорошо.

- Вот, другое дело. Так на каком ты километре?

- Не знаю.

- Подойди к краю шоссе, там такие столбики белые, на них черным нарисовано.

- Не вижу никаких столбиков.

- Ну, пройди вперед или назад, пока не увидишь! Только быстрее!

- Хорошо. - Я осторожно пошел вдоль шоссе, чтобы не пропустить белого столбика. А сам думал, зачем общаться через какую-то глупую палочку, когда можно просто… Меня вдруг пронзила догадка!

- А зачем через этот… мобильник говорить? - спросил я в палочку. Когда задерживаешь дыхание, говорить трудно, но теперь я попробовал воздух и понял, что он не ядовитый, так что можно будет общаться словами, а не только в мыслях.

- А как еще? - откликнулась любимая.

- Ты просто блок сними. Хотя бы немного. Я не буду глубоко лазать, только слова…

- Что сделать?

- Ну, не закрывайся от моих мыслей. Я хочу с тобой говорить, а от этой штуковины у меня уже голова болит. Я чувствую, честно.

- Это с непривычки. А мыслями я не умею, так что говори свой километр, тогда и пообщаемся…

Не умеет?… У меня встал ком в горле. Как же так? Да, я слышал, что гордейцы для всего, даже для самых простых вещей, используют мертвые приспособления, но… для общения! Говорить через вот эти кусочки, вместо того, чтобы ощущать слова другого прямо внутри!

Я почувствовал такую брезгливость к обломку с ярким окошечком!… Но тут же устыдился своих чувств.

- Вижу столбик, - сказал я, проглатывая комок.

- Ну и?

- Две черные палочки нарисованы.

- Одиннадцать что ли?… Значит, проехала. Ладно, жди, через пять минут буду…

Мобильник погас. Я повертел его в руке. Очень хотелось выбросить. Подальше. Прикинул, доброшу ли до помойки. Наверное, нет. Потом положил обратно в мешочек.

Странно ныла голова. Я остановился, сосредоточился, провел руками около висков. Боль ушла.

На душе скреблись мыши. А тут еще некстати всплыли кусочки беседы с Уэдом:

"Понимаешь, они не внешне другие, а внутри. И это гораздо хуже. Можно полюбить инвалида, не спорю, но рано или поздно основным чувством останется жалость…"

Только теперь я понял его слова об "инвалиде". Она не умеет читать мысли. Скорее всего, она и мерцать не умеет. А если она и летать не способна, то как мы будем друг друга любить?

У меня навернулись слезы. Уже второй раз за сегодня я пожалел, что полюбил не людицу, а гордейку. Но что уж теперь?…

Я вытер слезы и успокоился.

В конце концов, люди любят только один раз. А любовь не выбирают. Это она нас выбирает. Что ж поделать, если у меня она оказалась такой… инвалидной…

Я услышал какое-то неприятное гудение, обернулся и увидел, что по твердой дороге быстро приближается нечто несуразное. И явно мертвое.

"Наверное, это и есть машина", - с горечью подумал я, но тут же вспомнил облик любимой, чтобы на моем лице не было заметно внутренних мучений.

Я угадал. Твердое, блестящее нечто остановилось рядом, и из него выскочила… она!

Я любовался прекрасным образом, от которого пела моя душа. Гордейка тоже смотрела на меня. Я надеялся, что она тоже любуется. И что в ее душе тоже начинает светиться…

- Ну, ты мужи-и-ик! - восхищенно сказала она, словно подтверждая мои мысли. - Жалко, конечно, прикрывать такую красоту, но придется, а то на первом же посту нас заметут фараоны. Эх, тебе бы еще волос по телу раскидать, цены бы не было, а то, как здоровый младенец, честное слово… Короче, одевайся…

Она вытащила из машины сверток и бросила мне. Я поймал.

- Что это?

- Одежда и ботинки, понятное дело. Нудизм в городе не поощряется.

- А что с ними делать? - Я растерянно развернул сверток. Мне хотелось сделать ей приятное, и я опять пожалел, что сначала не послушал специалиста по гордейцам.

- Вот чудо, похоже, тебя еще и одевать придется, - она подошла и стала показывать, что делать с ее подарками.

Вскоре я по ее словам "стал почти похож на нормального горожанина".

Это было ужасно! Душно и противно. Хотелось немедленно все сбросить, разорвать. И еще я почувствовал, что не могу во всем этом даже мерцать! Я попробовал переместиться к ближайшим деревьям, но не смог. И если не получается даже такой простой вещи, то как же…

- Как же теперь я буду тебя любить? - растерянно спросил я.

- Не бойся, раздеваться проще, чем одеваться, - усмехнулась она. - Или ты прямо сейчас хочешь?… Ну, так извини, я уже вышла из того возраста, когда считается романтичным трахаться в лесу или в машине. Довезу до дому, там и будешь любить. Договорились? Хоть во всех позах, которые знаешь!…

Я опять почти ничего не понял. Только то, что для любви надо какой-то дом. Наверное, это вроде озера.

- Садись в машину, чудо лесное! - сказала она. Я ждал, когда она назовет свое имя. Но потом подумал, что у них это не принято.

- У нас, когда двое соглашаются любить друг друга, то они уже могут открыть свои имена. У вас не так?

- Да, в общем-то, не обязательно.

- Для нас имена - это очень важно. Открывать их можно только любимым и друзьям. Теперь мы оба хотим любить друг друга, поэтому надо обменяться именами.

- Да ради бога! Ты чего, читать не умеешь? У меня на бэйджике все написано. Я ради тебя с работы смоталась, так что не сняла. Читай! - Она ткнула пальцем себе в грудь. Там была какая-то пластинка с рисунком и закорючками.

- Читать - это превращать рисунки в звуки? - догадался я.

- Ну, можно и так сказать. Похоже, действительно не умеешь. Хотя могла бы и сообразить. Короче, здесь написано: "Линда Фиджеральд Карлайн, замдиректора по связям с общественностью". Понятно?

- Это твое имя?

- Да.

- Теперь, о любимая Линда Фиджеральд Карлайн Замдиректора Посвязям Собщественностью, я назову тебе свое имя… - начал я торжественно.

- Стоп, стоп! Еще раз так скажешь, будешь любить кого-нибудь другого. Покороче можешь?

- А можно?

- Нужно. Достаточно "Линды". Окей?

- А можно - Лина?

- Давай. А теперь, как там тебя звать, лесовик?

- Мое имя, о любимая Лина, Ауэамиаяум!

- "Мяу-мяу" какое-то, - сказала она. - Ладно, садись в машину. Буду звать тебя Митчелом, а то все равно не произнесу эти твои гласные.

Я посмотрел, как она забирается в машину, и сделал точно так же.

- Ну, держись, котик мой лесной, я за городом медленно не езжу!…

Она что- то сделала, и машина вдруг рванулась вперед.

Мне было плохо. Душно и тесно в одежде, а тут еще какой-то запах… Я задержал дыхание. Хорошо, в легких пока оставался лесной воздух. Часа три, наверное, продержусь, а потом даже и не знаю, что делать…

- Чего сжался? Бензином пахнет?… Потерпи, сейчас выветрится. А дома я тебе кондиционер включу, чувствительный ты наш.

"Точно, это же так просто! - подумал я. - Надо уменьшить чувствительность тела, тогда будет легче…"

Стало легче. Теперь можно было думать не только о том, чтобы сорвать с себя одежду, но и о чем-то другом. Например, смотреть по сторонам. Смотреть и думать - это ведь одно и то же. Не всегда, конечно…

Деревьев становилось меньше, вскоре дорога начала расширяться, а потом я увидел резервацию…

Вместе с чувствительностью тела снизилась и острота внутреннего восприятия, потому, наверное, меня не шокировало то, что я увидел. Наоборот, с любопытством разглядывал мертвые нагромождения, которые быстро приближались.

- А зачем гордейцы читают? - спросил я, освоившись с положением наблюдателя. - Столько надписей везде!…

- Во-первых, не гордейцы, а горожане, а во-вторых, что значит "зачем"? А как же иначе? Все ведь не запомнишь.

- Почему? Разве вы не можете запоминать все, что слышите и видите?

- С ума сошел?! Разве это возможно? Да и зачем? Столько информации вокруг, что всего за один день голова распухнет и превратится в помойку.

- А зачем запоминать всю информацию? Ведь по-настоящему нужно совсем немного. Только то, что касается любимого дела, а так же любимых и друзей. У нас в лесу есть ученые. Если я хочу что-то знать, то иду и прошу рассказать. И запоминаю, конечно. А как же иначе?…

- Нет, в городе так не получится. Здесь каждый час на тебя сваливается столько всего, причем в основном не нужного. Смысл в том, чтобы среди потока мусора обнаружить то, что тебе в данный момент необходимо. А потом благополучно забыть. То, что нужно сейчас, уже становится бесполезным завтра. Так что без записей не обойтись. Держать все в голове?… Нет уж, увольте!

- Как странно… - Я задумался, переваривая услышанное.

Тут мы въехали в резервацию, и я все-таки испытал шок, несмотря на сниженное восприятие.

Гордейцы были повсюду! Я не преувеличиваю - на самом деле повсюду!

Мы ехали среди мертвых нагромождений, но кроме нас вокруг были сотни машин, а по дорожкам ходили сотни… Нет, тысячи гордейцев!

- Что случилось?! - закричал я. - Почему все гор… го… горожане вышли нас встречать?! Откуда вас столько?

- Ты чего? - Лина посмотрела на меня как-то странно. - Почти и нет никого. Вот если в час пик попадем, то увидишь, что такое по-настоящему "много". Сиди спокойно. И ботинки надень обратно…

Я сосредоточился и еще сильнее погасил остроту восприятия. Так сильно, что если еще немного, то просто засну…

Да, так лучше… Теперь я спокойно рассматривал город и его жителей. Вокруг были в основном гордейки. Они почти не отличались от людиц, разве что были в одежде и на голову-полторы пониже.

А вот гордейцев совсем мало. И какие-то они… мелкие что ли?… Даже по сравнению со снующими вокруг гордейками! Я прикинул, что большинство из них будет мне по пояс. А вот большинство гордеек, - и моя любимая в том числе, - по грудь.

- Слушай, Митчел, ты чего-то совсем вялый стал. Может, правда, отравился с непривычки? Нет, ну на кой мне такие приключения?! Давай, выбирайся, приехали уже. Быстрее, дома кондиционер. Он воздух очищает, придешь в себя…

Я хотел сказать, что вялый не от воздуха, но она вытащила меня из машины и повела куда-то. Я послушно шагал, не обращая внимания на кошмар вокруг.

Похоже, я все-таки немного отключился, потому что когда пришел в себя, то города вокруг не было.

- А где небо? - спросил я и сел.

- Какое тебе небо в квартире? - раздался голос любимой. - Очухался? Все-таки зря я тебя из леса привезла. Ну да ты сам напросился…

- Да нет, все хорошо! Просто я восприятие снижал, чтобы сознание не искажалось. Шок - это плохо. А когда мы в какую-то коробку забрались, то я немного отключился…

- Ну да, в лифте ты и обмяк, - кивнула она. - Тащила тебя до квартиры, словно жена пьяного мужа с субботней пирушки.

- Лифт - это ужасно! - содрогнулся я, вспоминая маленькое замкнутое пространство. - Зачем он?

- Ну, не пешком же подниматься…

- Можно было смерцать… Хотя мы в одежде. Как же в ней неудобно!

- Теперь можешь снять.

- Правда?! Я радостно стал срывать с себя одежду. От нее отскакивали маленькие круглые штучки и весело разлетались по сторонам.

- Что ж ты делаешь, гад?! - закричала Лина. - Я же на прокат взяла!…

Но я успел сбросил всю эту гадость и теперь мог добавить чувствительности, чтобы лучше понимать, что происходит вокруг.

И понял! Надо мной действительно не было неба! А вокруг - мертвые, тяжелые стены! Я был в коробке, почти такой же страшной, как лифт, только побольше. Я ощутил, как вся эта мертвая масса давит на меня!…

Упал вниз, но там, вместо травы было что-то похожее на нее, но… мертвое!

- Ковер не испорти! - услышал я перед тем, как снова отключил внешние чувства. Внутри боролись отвращение, страх и любовь.

Я слышал, как откуда-то, словно издалека, звучали слова:

- Ты так и будешь теперь отключаться каждые пять минут?! Ау, как там тебя? Мяу-мяу, вставай!

- Сейчас… - прошептали мои губы. Я быстро перестраивался. Теперь, когда снова включу внешние чувства, для меня будет существовать только она. Лина. А все, что вокруг, будет, словно в дымке. Как несущественный фон, мираж…

Я открыл глаза, сел.

Улыбнулся и сказал:

- Я хочу любить тебя, Лина!

- А сможешь? - она с сомнением оглядела меня. - Мне кажется, что тебя надо обратно в лес везти, пока окончательно не окочурился.

- Нет, все хорошо.

- И правда. Порозовел. Лыбишься, как кот на сметану… Ладно, я сейчас…

Она исчезла. Мне показалось, что она смерцала куда-то, но на самом деле просто ушла ногами. Из-за того, что обстановка вокруг перестала меня трогать, казалось, что Лина, - единственно реальный субъект в атмосфере фантасмагории, - перемещается сама по себе.

Я услышал шум воды и пошел на него. Препятствие. А за ним и правда, словно речка с небольшим водопадом.

- Там у тебя озеро для любви? - спросил я. - Пусти меня.

- Для любви тесновато, - раздался голос из-за препятствия. - Так что это "озеро" только "для помыться". Потерпи, я скоро…

Вдруг она появилась. Без одежды. Как настоящая людица, только волосы зачем-то вырастила внизу…

- Ну, пойдем покувыркаемся? - сказала она и потащила меня куда-то. - Только давай по быстрому, а то я хочу еще на работу успеть.

Мы снова переместились туда, где я перестраивался. Она легла и стала смотреть на меня, словно чего-то ожидая.

А я любовался на мою Лину. Честно говоря, она была не такая красивая, как людицы, но ведь любовь не выбирают по красоте или чему-то еще. Любовь просто случается. И тогда уже внешнее служит ей. Поэтому именно Лина для меня самая красивая, несмотря ни на что!

- Ну и что ты стоишь, как памятник? - сказала прекрасная Лина.

- Любуюсь на тебя.

- Молодец. Полюбовался? А теперь за дело.

- Я должен что-то делать?

- Ну вот, приехали! А кто рвался меня любить?! А как до дела дошло, так в кусты?!

- Где кусты? - удивился я.

- Не увиливай! Давай, люби, а то уже вся горю, на тебя глядя. У нас уж давно такие мужики повывелись.

- Любить?

- Да! Давай, сожми меня, котяра ты лесной! - Она как-то странно задышала.

- А как же любить, когда нет солнца, озера, водяных брызг и свежего ветерка? - растеряно спросил я. - Душа ведь не раскроется…

- Брызги в ванне, а без остального уж извини, перебьешься. Мыться пойдешь? А давай не будешь? Ты и так чистый и пахнешь так, что у меня внизу все от желания сводит.

Я совершенно растерялся. Как можно любить, когда даже озера нет? И неба…

- Слушай, а ты вообще знаешь, что надо делать с голой женщиной? - Лина вдруг села и как-то странно посмотрела на меня.

- Делать?…

- Понятно, не знаешь. Что вон там у тебя?

- Где?

- Ну, вон, между ног болтается.

- А, ну это когда мы пьем, то потом…

- Это я в курсе, попрошу без подробностей. А еще для чего? Подумай, для освобождения от лишней жидкости, достаточно дырки какой-нибудь, прости господи, а у тебя там целое хозяйство. Сложное причем. Зачем?

- Ну, атавизм…

- Так вот, послушай меня, дорогой мой котик. Катись-ка ты со своим атавизмом куда подальше! Я сегодня отгул всеми правдами и неправдами выбила. Я таскалась за тобой к черту на кулички. Думала, хоть в кои веки нормального мужика пощупаю, а ты, хрен лесной! Исчезни с глаз моих, любовничек недоделанный!

- Так ты не хочешь, чтобы я тебя любил? - Мне стало очень грустно от ее слов, пусть не совсем понятных по смыслу, но очень ясных по ощущениям.

- А как ты интересно собирался меня любить, скажи пожалуйста?! - закричала она.

- Как?… Сердцем…

- Ну, ты извращенец! - Она расхохоталась. - Извини, я предпочитаю, чтобы это делали членом. Слушай, катись отсюда, пока я тебя чем-нибудь не прибила, а?…

Я понял, что она не хочет меня видеть. Душа плакала, и я закрыл глаза, выстраивая в памяти место, где мы впервые встретились…

Я смерцал именно туда.

Лес. Не слишком далеко от резервации, но… настоящий, живой лес. Вокруг ничего мертвого! Я дома… Тут же набрал полные легкие родного воздуха, а потом… расплакался.

Чувствительность возвращалась, блокировка, которую я выстроил в городе, спадала, и с каждой минутой на душе становилось тоскливей.

В такие минуты кажется, что лучше ничего не чувствовать. Или всегда ходить с пониженной чувствительностью. Но ведь это первый шаг к тому, чтобы перестать быть живым…

Тишина. И только шелест листьев от дуновения… Именно здесь я, словно ветер, дунул ей в ухо…

Да, у этого дерева, на этом упругом мху, мы впервые встретились с Линой.

Я просто гулял. И вдруг увидел странную людицу, зачем-то покрытую какими-то необычно плоскими, даже облегающими листьями. Она плакала, и аура излучала страдание на пол-леса.

Я подошел и легонько дунул незнакомой людице в ушко, что означает: "Не бойся, я с тобой!"

Она посмотрела на меня. Ее глаза округлились. И тут я понял, что это гордейка!

Теперь не могу понять, как можно было перепутать ауру гордейки и людицы, а одежду принять за что-то естественное. Наверное, я просто не ожидал встретить гордейку так далеко от резервации. А еще… когда она плакала, то ее аура действительно была похожа на людскую… Может быть, гордейцы раскрывают свое сердце, только когда им плохо?…

Она увидела меня и тут же аура изменилась. Я хотел расспросить, что случилось, успокоить. Ведь я уже пообещал ей защиту, когда коснулся губами ее ушка.

Но так и не узнал, что произошло. Я провел руками по ее голове, и она стала счастливее. Потом, вместо того, чтобы рассказать о своей беде, она набросилась на меня с вопросами. Оказалось, она никогда раньше не встречалась с людьми. И даже не очень верила в наше существование! Оказывается, в резервациях не любят говорить о людях. Впрочем, я их понимаю…

А потом я понял, что полюбил… Как же я радовался тогда! Ведь любовь - это именно то, о чем мечтает каждый из нас. Ее не так-то просто встретить…

А теперь я думаю, что это большое несчастье - полюбить гордейку. Наверное, друзья правы, и лучше бы я нашел свою любовь в сердце обыкновенной людицы.

Тогда же, в первую встречу, как только я понял, что именно в ее сердце спряталась моя любовь, я сказал Лине об этом. А она подарила мне свой… мобильник. Сказала, что еще свяжется, "если я буду где-то не далеко от города, где сетка есть".

Да, здесь я встретил ее. И это место теперь очень дорого. Оно четко прорисовано в моей памяти, так что я могу мерцать сюда откуда угодно.

И даже сейчас, когда я жалею о своей любви, мне по-прежнему хорошо здесь. В конце концов, любовь не выбирают. И рождается она только один раз…

Кто- то осторожно постучал.

"Да", - подумал я с заметным неудовольствием. Хотелось плакать и думать о моем несчастье: да, моя любовь живет в сердце Лины, но, как оказалась, ее любовь не живет в моем сердце…

"Ауэамиаяум, извини, что не вовремя. Сейчас увидел, что ты расстроен. Но ты обещал сегодня послушать меня… Тогда завтра?"

"О, подожди! - Это же мой новый знакомый, ученый по гордейцам! Да, именно с ним надо сейчас поговорить, а не переживать. - Ты у себя? Можно к тебе? Я очень хочу послушать о гордейцах. Не откладывая!"

В конце концов, она ведь действительно хотела, чтобы я ее любил. Значит, тоже видела свою любовь в моем сердце. Иначе, зачем было соглашаться и отвечать?…

"Да, я под своим деревом сижу, тебя жду… Ты там ходил утром, но меня не застал…"

Я сосредоточился, представил две сосны, куст малины и маленький дубок. Сдвинул пространство…

- Привет, Ауиниоан! - сказал я. - Прости, что просочилось неудовольствие. Это не к тебе лично. Просто размышлял очень серьезно, и твой стук стал неожиданностью…

- Ничего, ничего… Главное, теперь есть с кем поделиться знаниями! А то я уже стар, и мой единственный ученик… Да, конечно, я ему все проговариваю, но так хочется рассказать кому-то еще…

Я с удивлением смотрел на ученого. Живьем видел его впервые. Ауиниоан отрастил длинные белые волосы на подбородке, на голове и еще клочками в разных местах тела. Выглядело это довольно необычно, если не сказать отталкивающе. Но дело было не только в волосах. Что-то было в его облике нелюдское…

- Не удивляйся, - улыбнулся ученый. - Понимаешь, когда всю жизнь изучаешь гордейцев, то волей не волей перенимаешь их черты. Вот я и вырастил бороду, собрал кожу в складки, потому что для древних гордейцев это символизирует возраст и мудрость. Да и вообще, иногда путаю, кто я. Представляешь, уже лет тридцать предпочитаю ходить ногами, а не мерцать! Даже по знакомой местности!… Итак, ты хочешь узнать о гордейцах. Без ложной скромности скажу, что знаю о них больше, чем кто бы то ни было. Я составил несколько работ. Самую полную могу рассказать за какие-то четыре месяца. Готов?…

- Нет, нет! - я отчаянно замотал головой. - Мне полная ни к чему!…

- Всем ни к чему, - разочарованно сказал Ауиниоан. - Хорошо, есть краткий курс. Расскажу за неделю. Но не меньше!…

- А можно просто краткую справку? - взмолился я. - Пожалуйста! Ну ни к чему мне запоминать о них все подряд. Ведь есть краткий обзор всех ваших трудов? На пару часиков.

- Нету! - буркнул Ауиниоан и сердито уселся под своим деревом.

- Должно быть. - Мне было жалко ученого. Может быть, в другое время я с удовольствием прослушал бы его. Потерпел бы недельку, но сейчас решается судьба моей любви, так что не до сантиментов. - У каждого настоящего ученого должно быть резюме его трудов. Или художественное эссе по теме…

- Ну, у меня тоже есть, - нехотя признался Ауиниоан. - Только надоело, что даже если кто-то и приходит, то требует краткую справку, а ведь я жизнь положил, чтобы собрать о гордейцах все-все!

- Я понимаю, но…

- Да я тоже понимаю, что забивать память информацией, которая никогда не понадобится… Кстати, ты знаешь, что у гордейцев по-другому?… Они запоминают только, когда… Ладно, так и быть, дам тебе выжимку из всех моих работ. Четыре… ну хорошо, три часа тебя устроит?…

- Да-да, спасибо!

- Только учти, никаких справок по ходу давать не буду. Я тебе открою энциклопедию… Залазь, покажу…

Я сосредоточился и проник в память Ауиниоана. Почти везде стояли блоки разной жесткости, и только в одном месте было мягко. Полез туда.

"Я составлял ее всю жизнь, - услышал я внутри. - Это приложение к моим трудам. Правда, по объему превышающее сами труды. И, к сожалению, многие части энциклопедии мне самому еще не понятны. Я просто собираю все, что касается гордейцев и постепенно продумываю статьи ко всем словам и понятиям…"

- Итак, я начинаю, - сказал ученый вслух. - Не прерывай меня. Незнакомых слов будет много, но ты сам выбрал художественный обзор, а не полноценную научную работу. Когда услышишь что-то незнакомое, сразу лезь в энциклопедию и сам находи объяснение, чтобы меня не прерывать. Понятно?

- Да. - Ничего нового в этом не было. Почти все ученые составляют энциклопедии у себя в памяти. А многие даже открывают свободный доступ любому уму извне.

Ауиниоан устроился поудобнее, зачем-то погладил себе волосы на подбородке и начал говорить:

- Когда-то, много-много поколений назад, наша планета была мертва. Ее сплошь покрывали мегаполисы из бетона, асфальта, пластика и стекла. Души людей тогда спали, ведь сложно раскрыться живому, когда вокруг одно лишь мертвое. Души спали, но люди действовали, ведь даже спящие души иногда ворочались и напоминали людям, что они хотят общаться, любить и дружить. И люди пытались приспособить мертвую среду, чтобы удовлетворить потребности души. Они создавали сотовые телефоны и компьютеры для общения, они выдумали деньги для того, чтобы заменить ими смысл жизни, а свободу они подменили социумом, работой и религией…

Я слушал не очень внимательно, прекрасно зная, что в любом случае запомню все услышанное. Поэтому, едва Ауиниоан начал говорить, как я полез в энциклопедию. Его "художественное эссе" просто пестрело незнакомыми словами. Поначалу я добросовестно искал объяснение каждого непонятного слова: "мегаполис", "бетон", "асфальт", "стекло", "компьютеры", "деньги"… Кое-что становилось понятно. Например, я с радостью узнал, как называется твердое покрытие на шоссе. На всякий случай заглянул и в статью "шоссе", чтобы убедиться - это та самая твердая дорожка, по которой мы с Линой ехали на машине…

Но некоторые статьи, например, "деньги" или "компьютеры", изобиловали таким количеством ссылок на другие части энциклопедии, что вскоре я запутался и перестал понимать где что, не успевая за Ауиниоаном, в речи которого количество гордейских слов только увеличивалось!

- …Сложно сказать, когда и почему это началось, - над соответствующими главами я еще работаю, - но все у большего количества людей стали просыпаться необычные по меркам того времени способности. Кто-то вдруг начал читать мысли других, кто-то левитировать, а кто-то даже научился любить. Подобное, я предполагаю, случалось и ранее, но редко, в единичных случаях. По некоторым очень древним источникам одно время тех гордейцев, что обладали людскими свойствами, преследовали и даже уничтожали. Данные очень древние, так что их достоверность я гарантировать не могу. Хочется надеяться, что это все-таки художественные преувеличения…

Я быстренько глянул значение слова "уничтожали" и согласился с мнением ученого, что это явно преувеличение. Потом снова принялся за свое…

Честно говоря, я уже давно перестал следить за смыслом того, что Ауиниоан говорил. Я разбирался с тем, что для меня было по-настоящему важно…

Да, уже через полчаса я полностью запутался и прекратил носиться умом по ссылками энциклопедии. Сначала решил просто слушать, а разбираться с услышанным потом, но вдруг сообразил, что из всего знания о гордейцах мне нужно-то всего ничего!

И я тихонечко стал лазать по энциклопедии сам. Первым делом, статья "любовь".

"Любовь - счастье от слияние душ. Для гордейцев до великого преобразования (см. "Великое преобразование") любовь оставалась по большей части поэтическим и условным понятием. Ведь известно, что спящая душа не способна любить. Тем не менее, любовь - это одна из первичных потребностей души, поэтому даже в спящем состоянии она заставляла гордейцев искать самое себя. В результате большинство людей пытались заменить любовь суррогатом, мертвым ритуалом под названием секс (см. "Секс")…"

Я перескочил по ссылке, не дочитывая статью про любовь. Тут для меня было мало нового, а вот незнакомое понятие…

"Секс - механистический суррогат, подменяющий любовь. Своеобразный самообман гордейцев, призванный усыпить ворочающуюся душу (см. "Ворочающаяся душа", "Спящая душа", а также общую статью "Душа"). Секс представлял из себя взаимодействие тел с целью…"

Я вдруг обмер, шокированный догадкой: "А ведь Лина под любовью подразумевала вот этот вот непонятный секс! Она же гордейка!"

Судорожно продолжил изучение статьи. В результате сложилось очень смутное представление об этом гордейском ритуале. А мне надо было знать точно! В конце было много ссылок, за которые и принялся.

"Техника секса - статья в разработке. См. одноименный раздел фильмотеки".

Что еще за?…

"Фильмотека - раздел энциклопедии с документальными записями образов из жизни гордейцев на основе их фильмов. Авторизация входа?"

Требовалось ввести свое имя, чтобы войти в раздел. Я нерешительно задумался, посмотрел значение слова "фильм", потом все-таки отметил свое имя для авторизации…

- …Сотни и тысячи людей вдруг обретали неведомые до того способности. Они начали объединяться в специализированные социальные группы, как это принято у гордейцев. В одной из этих групп и родилась идей создать живую сферу. Они придумали деревья, кусты и траву… Стой, Ауэамиаяум, ты зачем в фильмотеку полез?…

- По картинкам проще понять некоторые вещи, - сказал я. - Не беспокойся, у меня очень быстрый ум, я успеваю…

- Хорошо, - ученый открыл доступ и продолжал: - Первый эксперимент провалился, но вскоре посреди одного из городов раскинулся первый живой кусочек нового мира. Его назвали Парком Надежды. Энтузиасты выводили все новые и новые виды деревьев, которые…

А я оказался в разделе памяти с гордейским названием "Фильмотека". Быстро нашел ссылку "Техника секса" и залез в нее. В ум пошли образы…

Я долго не мог ничего понять. Люди в фильме мучились, потели и, похоже, страдали. Да, было видно, что всем плохо. Гордейцы пыхтели и пробовали разные позы, одинаково неудобные, а гордейки беспомощно строили гримасы, а иногда даже кричали, похоже, от боли и усталости. В чем смысл этих телодвижений? Неужели, все-таки запихнуть набухший атавизм в отверстие для сброса лишней жидкости… Но зачем?!!

Я ошарашено походил по разделу фильмотеки, посвященному гордейской "любви", но везде было одно и то же.

Неужели именно этого хотела от меня Лина? Я прокрутил в памяти все, что произошло с того момента, как я вышел на шоссе и до того, как смерцал обратно в лес.

Да, похоже, именно этого… Что ж, чего только не сделаешь ради любимой!… Да, глупо, да, уродливо, но…

И тут я поступил очень нехорошо по отношению к бедному Ауиниоану.

Выделил фантом, которого оставил вместо себя "слушать" ученого и кивать с умным видом, а сам смерцал в город, прямо домой к Лине…

- Ого, ты откуда взялся, несостоявшийся любовничек? - сказала она, когда я появился прямо между ней и… стеклом, на котором показывали… фильмы!

- Я пришел, чтобы любить тебя! - сказал я. Схватил Лину и прижал к себе, как показывали в первой части "Техники секса", а дальше все было просто. Ментальная связь с Ауиниоаном оставалась, поэтому я последовательно воспроизводил разные части фильма, надеясь, что ничего не перепутаю в этом глупом ритуале. Неприятнее всего было с органом-атавизмом. Пришлось принудительно направить туда большую порцию крови, чтобы все было, как в энциклопедии. И Лине, похоже, все это начинало менее и менее нравиться. Если сначала она улыбалась и отпускала какие-то свои гордейские шуточки, то потом закрыла глаза и сжала зубы. Видимо, чтобы легче перетерпеть. Но с каждой минутой ей становилось хуже. Она стонала, а потом даже принялась царапать мне спину, видимо, желая высвободиться. Но я уже видел это в фильме, поэтому, едва не плача от жалости, продолжал жестокий ритуал, надеясь, что энциклопедия не врет, и я все делаю правильно…

Наконец она обессилила и обмякла, а я с тоской думал, ну почему?!! Зачем я должен так издеваться над любимой женщиной, когда я хочу просто любить ее?!

На душе стало так тоскливо и муторно, что я не выдержал и смерцал в лес. В место, где предаюсь печали. Это небольшая рощица, там есть раскидистые деревья с ветвями, опускающимися прямо к земле. Из-за чего повсюду образуются своеобразные укромные шалашики. И большие и маленькие. Один такой я облюбовал для своего печального настроения. И каждый раз, когда оно начинало играть у меня внутри, оказывался среди листвы, ловя редкие солнечные блики, проникающие сквозь ветви.

Здесь было тихо. Только печальная кукушка, словно в унисон моему настроению, искала своих деток: "Ку-ку… шка, ку-ку… шка…" Только здесь кукушки грустили именно так, в три слога. Когда я оказывался севернее, то слышал от них лишь двусложное "Ку-ку, ку-ку…" И это было совсем не так печально.

Я свернулся калачиком на мягком мху и погрузился в печаль. Никогда она не была с таким сильным тоскливым оттенком. Печаль бывает разная: светлая, тихая, с искрами надежды и гулкая, словно камень, брошенный в пропасть… Но никогда я не испытывал такой, как сегодня. Тоскливая и разрывающая сердце. И… с жалостью к самому себе!

Так странно. Похоже, я все чаще начинаю жалеть о своей любви. Что может быть ужаснее и неправильнее?…

Время шло, давление города уходило, и моя тоска растворялась вместе с ним. Я слушал кукушку… и вскоре на сердце осталась только сильная-сильная грусть. И тогда сами собой стали слагаться стихи. Необычные, словно на двух языках, со множеством слов, что я узнал из энциклопедии Ауиниоана.

Пружинил мох и лист шуршал,

Среди деревьев луч играл,

И птичьих голосов невинный щебет

То здесь, то там таинственно звучал.

Мелькнул- пропал хвост белки на сосне,

Цветы лесные, радуясь росе,

Пьют сквозь нее искринки солнца,

Сияя в скромной красоте…

Вдруг предо мной - дорога неземная,

Вся черная, вся ровная, прямая.

"Что это здесь? Откуда и зачем?" -

Подумал я, на черный путь вступая.

Он убегал куда-то вдаль, в тумане…

В далекой дымке, словно на экране,

Лишь силуэты. Что же там такое?

И я пошел, не мысля об обмане.

Как хорошо идти! Как твердо, ровно.

Чеканю шаг, расправил плечи гордо…

Но вдруг с тревогой замечаю,

Что все меняется невольно…

Вместо деревьев выросли столбы,

И вместо солнца - жар из высоты,

А пенье птиц - гуденье в проводах,

Исчезли вовсе белки и цветы…

Тревога сжала сердце… Что случилось?

Я шаг ускорил. Дымка опустилась,

И я вошел в лес камня и бетона…

Мне никогда б такое не приснилось!…

Шум, грохот, крики, ругань, смрад…

Коробки серые, пустых глазниц парад.

Вокруг лишь люди, люди, люди…

Несутся, в точку уперевши взгляд…

Я остановился, чувствуя что-то странное в появляющихся строчках. Повторил про себя уже сочиненное и вдруг понял: в последних строках я назвал гордейцев людьми!…

Что ж, в каком-то смысле это правильно. Ведь, если верить Ауиниоану, мы произошли от них. Хотя сам я всегда думал, что мы - это две близкие, но все же различные расы. Интересно, почему кто-то не смог стать человеком? Почему кто-то остался на предыдущей эволюционной ступеньке?… Так жалко их… Неужели это неизлечимо? Вот бы узнать…

И тут я вспомнил, что бедный Ауиниоан до сих пор читает лекцию моему фантому! Стало так стыдно, что я покраснел и не сразу заместил фантом, а сначала полноценно подключился к нему и с облегчением узнал, что ученый не заметил подмены. Тогда я осторожно смерцал в фантом и, как ни в чем не бывало, продолжил слушать лектора, одновременно впитывая то, что успел накопить ментальный блок фантома.

- Ну вот и все, - через какие-то полчаса сказал Ауиниоан. - На этом краткий обзор завершен. Хорошо, что ты вернулся хотя бы к концу… - Старик посмотрел на меня сердито.

- Я… - Мне было так неловко, что даже подходящих мыслей не находилось, не говоря уж о словах.

- И я бы очень обиделся и не стал бы с тобой разговаривать, если бы не догадался проследить, куда ты смерцал. - У меня перехватило дыхание. - Кстати, потренируйся с фантомами, а то ты мне такую фигню, прости за выражение, оставил, что она стала через пять минут распадаться, и мне самому пришлось ее подпитывать, чтобы ты ничего не заметил и продолжал свои дела в городе…

- Я… я… - Мне почему-то тоже хотелось рассердиться, но не получилось. Видимо, грусть и тоска все еще владели моим сердцем, не оставляя простора для других чувств. - И как ты думаешь, я все правильно делал?…

В конце концов, очень хотелось с кем-то посоветоваться, поделиться, а кто еще мог лучше ответить на мои вопросы, как не специалист по гордейцам?

- Откуда же я знаю? Я ученый, а не практик. Судя по фильмотеке и некоторым частям энциклопедии, все правильно. Хотя еще бы посмотреть на реакцию той гордейки. Зря ты так поспешно оттуда смерцал. Мог бы хоть фантом оставить…

- Не до этого было, - вздохнул я.

- Да вижу, - буркнул Ауиниоан. - Я хоть и закрылся, но даже сквозь блок от тебя такой тоской веет, что сам сейчас заплачу.

- А твое мнение обо всем, в целом? Ну, как бы…

- Хочешь мое мнение?… Зря ты полюбил гордейку. Да и полюбил ли? Подумай, может это просто жалость, которая иногда так похожа на любовь? Если да, то жалей себе на здоровье, я и сам их иногда жалею, хоть и специалист, а любовь найди в сердце людицы…

- Друзья тоже так говорят. - Я грустно улыбнулся. - Но самое страшное, такие мысли все чаще стали появляться и у меня самого. Да, жалость есть, но если бы только она одна!…

- Тогда… - Ауиниоан вдруг задумался. Я не стал закрываться, хотя почувствовал, что ученый залез ко мне в память. - Тогда будь предан своей любви до конца. Ты же человек! Пусть так случилось, что твоя любовь никогда не станет полной, никогда не раскроется со всех сторон, но ведь в этом тоже что-то есть… Бывает, любящий человек теряет свою людицу. И вся его жизнь становится грустью и воспоминаниями… Понимаешь, о чем я?…

- Да, любовь принимают, какие бы внешние условия ни были.

- Я не совсем об этом. - Ауиниоан замолчал и, казалось, снова о чем-то серьезно задумался. - Хотя и об этом тоже. Но главное, что я хочу сказать: есть много историй любви, которые гораздо печальнее твоей. Потому что нет печальнее любви, в которой нет надежды. А у тебя она есть…

- Есть?… А мне кажется, что мне тяжелее, чем даже потерявшим свою людицу! Потому что им остается только смириться и любить воспоминания, а у меня!… У меня вроде бы и надежда есть, и сердце, в котором я нашел свою любовь, живет и бьется, но при этом все так безнадежно…

- Люби, как можешь. Давай то, что можешь дать. Что я могу еще сказать? - торжественно сказал Ауиниоан и вдруг перешел на мысли. - "Жаль, что гордейцы совсем не умеют общаться внутри. Тебе даже просто связаться будет сложно…"

"Да нет, связаться можно. У них там вместо всего настоящего придуманы разные штуковины: вместо мерцания - машины, а вместо общения - вот такие палочки…"

Я показал Ауиниоану "мобильник".

- О, а я думаю, что у тебя за гордейская побрякушка, - заинтересовался ученый. - Дай-ка посмотрю, а то я только теоретически о мобильной связи знаю, а вблизи никогда не видел.

Он увлеченно стал вертеть в руках подарок моей Лины.

- Только она больше даже через него со мной не связывается, - грустно сказал я. - Наверное, я все же что-то сделал неправильно…

- Да ты просто далеко от города, вот он и не работает. У них ограничение по расстоянию…

- Да?! Точно, она что-то такое говорила. А если она за это время хотела со мной связаться? - Я заволновался.

- Если ты не в зоне приема, то у нее не получилось. - Ауиниоан, похоже, уже разобрался с устройством, после чего сразу потерял к нему интерес. Протянул мне.

Я с любовью взял подарок Лины.

- Знаю место, где он работает, - сказал я и смерцал туда.

"Ты приходи иногда ко мне, а? - раздался внутри просительный голос Ауиниоана. - На моей памяти ты единственный, кто так серьезно заинтересовался гордейцами. И, похоже, твоя история еще не закончена… Или можно я к тебе сам буду периодически заглядывать за новостями?…"

"Можно, - разрешил я, - только не слишком часто…" После чего закрылся и с нетерпением уставился на мобильник.

Вдруг он издал какой-то странный звук, прямоугольное окошечко засветилось, а потом что-то появилось. Такими же значками, как у Лины на "бэйджике". Потом еще раз прозвучала короткая мелодия, и снова какой-то текст появился.

Я так разволновался, что не сразу сообразил смерцать к Ауиниоану и попросить прочитать. Наверняка, он знает письменный язык гордейцев. Когда эта мысль пришла в голову, и я уже сосредоточился на деревьях, под которыми обитал ученый, как мобильник заиграл длинную, уже знакомую мелодию. Сердце забилось восторгом, и я немедленно нажал кнопку с зеленым пятнышком.

- О, надо же! Эй, котик, ты куда девался?! Сам додумался в зону досягаемости перескочить? Ну, ты герой! Я тебе уже битый час названиваю, даже СМС послала, как дура. Потом сообразила, что ты все равно читать не умеешь…

Любимый голос. Я почувствовал, как внутри начинает петь. Хотелось взлететь высоко в небо и окутать любимую осязаемой радугой.

- Ну, давай, докладывай, чего так быстро смотался, не понравилось что ли?…

- А тебе? - едва сумев вернуться из вышины, спросил я.

- Класс! - рассмеялась Лина. - Для первого раза, так вообще супер. Для твоего первого раза, я имею ввиду. Так долго и, как бы это выразиться… дотошно что ли… Ты сам-то кончил?…

- Что? Кого?…

- А, да что я спрашиваю, - почему-то расхохоталась она. - У тебя же это атавизм!… В общем, котяра, ты мне нравишься, честное слово. Давай договоримся, что ты иногда будешь приходить в гости. Вместе с атавизмом, понятное дело.

- Сейчас… - я обрадовался и собрался тут же смерцать к Лине домой.

- Эй-эй! Только не сейчас, скороход ты мой. Это ты там без дела слоняешься по лесам целыми днями. А у меня дела, обязанности, работа… Короче, давай завтра вечером. Я пораньше приду, романтику какую-нибудь устроим, раз тебе без нее не в кайф. Тогда и прилетай. Только, прошу любезно, не появляйся больше между мной и теликом, как в прошлый раз. А то я чуть не обделалась, честное слово… Где-нибудь на кухне или в углу комнаты появляйся, что ли…

- Мы завтра встретимся?!

- О, понятливый… Да, завтра. Вечером. Вечер, это когда солнце уже не светит. Понятно?…

- Да.

- Вот и ладненько. Тогда пока, котяра мой лесной! Буду ждать с нетерпением…

Голос пропал. И сразу тихая светлая грусть пришла на место радости. Но я был счастлив! Главное не думать о том, что… Ощущать грусть от того, что голос пропал, и настала разлука с любимой, переживать недавний разговор и отголоски радости, предвкушать встречу… Главное не думать. Просто переживать и ощущать. Не думать…

Мы гуляли с Уэдом и Даной у реки. То садились и смотрели на воду, а то ходили по песчаному берегу и разговаривали. Нам всем троим нравилось слушать журчание воды, поэтому говорили в основном молча, несмотря на то, что последнее время из-за частых встреч с любимой, я и с друзьями то и дело начинал общаться вслух…

Уэд больше не уговаривал меня забыть о Лине и не говорил о жалости. Они с Даной смирились и приняли мой выбор, и теперь называли Лину "твоя любимая", и говорили о ней, как о людице.

Сначала мне очень нравилось это, но потом я сам стал напоминать друзьям, что моя любовь не совсем нормальная, потому что иначе не получалось говорить о том, что меня по-настоящему волновало. А с друзьями нельзя говорить о том, что тебя не волнует. Ведь разговор сразу становится формальным, пустым, и тогда лучше уж молчать…

Я, как обычно, рассказывал о наших отношениях, о свиданиях в городе. О том, что они частые, но непродолжительные. И оставляют неясную тоску. Причем, не любовную, а какую-то темную, злую тоску…

И вдруг Уэд прервал меня голосом:

- Слушай, я давно хотел спросить, но ждал подходящего момента. Конечно, мы друзья, и я мог бы давно спросить, но для некоторых вещей необходимо найти подходящее время. После твоего очередного рассказа…

"Говори уж нормально, - улыбнулся я. - А то ты вслух так выражаешься… Хотя, может, я привык только к одному голосу, поэтому меня всегда смешит, когда кто-то из друзей пытается вслух…"

"Ладно, я вот выслушал очередной рассказ о твоей встрече с любимой, и решил, что пора. Заметь, какие ваши свидания похожие. Такое ощущение, что эмоции только с твоей стороны, хотя мне это не понятно. Ведь ты же с их точки зрения не любишь, а имитируешь их любовь. Значит, это у нее должны быть любовные эмоции, раз она любит, пусть и по-своему…"

"У нее есть эмоции! - попытался я защитить Лину. - Просто они у гордейцев почти не проявляются, они механические…"

"Эх, не понимаю я! Ну да тебе виднее. Но все равно послушай, что я давно хотел тебе сказать: ты ее любишь по ихнему, стараешься для нее, всю энциклопедию Ауиниоана изучил, но тебе не кажется, что справедливо было бы… - Уэд притих, словно подбирая формы мыслям, - чтобы и она попробовала любить, как любят люди!…"

"Любовь выше справедливости! - возмутился я. - Если я начну считать, что она мне что-то должна, потому что я ее люблю, то какая это любовь?! С точки зрения справедливости, ты наверное прав, и ей бы тоже надо было попробовать полюбить меня, но с точки зрения любви, она мне ничего не должна за мою любовь!"

"Ты прав… - грустно согласился Уэд. - Но, может быть, она бы и хотела, просто не знает об этом".

"Как можно хотеть того, о чем не знаешь?"

"Очень даже можно! Помнишь, манганолу?…"

"О, мой любимый фрукт! - Мне тут же захотелось впиться зубами в сочный, красно-оранжевый плод.

"А еще год назад ты о нем не знал, но ведь тоже хотел, как хочешь сейчас. Я тебе его показал, и твое желание манганолы с незнанием этого желания, сменилось нормальным желанием…"

"Я понимаю, что ты хочешь сказать, но трудность в том, что даже если Лина захочет попробовать полюбить, как люди, у нее не получится. Она даже говорить не умеет по-настоящему, что уж говорить о другом!…"

Мы грустно замолчали…

"Ребята, знаете, что я подумала…" - вдруг раздался голос Даны.

До этого она в разговор не вмешивалась, хотя и слушала, - я отчетливо чувствовал ее внимательное присутствие. Дана сидела и бросала камешки в реку, а теперь перестала. И посмотрела на нас. Мы повернулись.

"Чтобы желать манганолу, надо сначала о ней узнать, а потом увидеть. И даже если плод висит так высоко, что не допрыгнуть, все равно его надо увидеть, прежде чем попытаться сорвать… Твоя Лина не способна попробовать человеческую любовь, но пусть она на нее хотя бы посмотрит… А, любимый, как думаешь?… Если она придет на наше озеро? Все равно у нас пока толком не получается, так хоть она посмотрит…"

"Я не против, пусть приходит, конечно". - Уэд пожал плечами, немного погрустнев от слов-напоминаний о неудачах.

"Даже не знаю… - я задумался. - Кажется, что это неправильно - показывать что-то ценное и важное кому-то, кто все равно не сможет это попробовать… Словно дразнимся…"

"Может быть, - согласилась Дана. - Но мое женское чутье говорит, что в данном случае это будет правильно. Смотри сам. Как бы ни получилось, хуже не будет. По крайней мере, у нас темы для общения появятся интереснее, а не одна твоя однообразная тоска, от которой скоро и нам тошно станет…"

Дана, как и все женщины, бывала острой на язык… В такие моменты я иногда думал: "Может и хорошо, что моя любимая не умеет разговаривать?…"

"…А вообще, Дана очень добрая и хорошая, - думал я вечером, готовясь смерцать к любимой. - И она даже больше беспокоится о наших с Линой отношениях, чем Уэд. Вернее, не больше, а по-другому, по-женски. Я даже не очень улавливаю, как именно она беспокоится, от чего кажется, что "просто больше".

Она видит, что у нас не все в порядке, и раздражается, что ничего нельзя сделать. Ну, людица, что с нее возьмешь. Они чувствительнее переживают. Иногда так сильно, что внешне им приходится маскироваться, скрывая одно за другим. Вон, как утром, она сказала обидные слова, но лишь для того, чтобы заслонить свою боль от того, что мы с Линой никогда не сможем закружиться в любовном танце над зеркальной гладью озера. Я успел уловить этот образ у нее внутри, прежде чем она закрылась, а потому почти не обиделся…

Впрочем, пора оставить утренние впечатления! Теперь все мысли - моей любимой!…

Я сосредоточился и смерцал к Лине домой. Я уже привык к замкнутым пространствам, а потому немного задержался в своем углу. Лина опять что-то изменила, и я обязательно должен был это заметить…

Когда я стал каждый вечер приходить к ней домой, любимая устроила мне "телепортатор", как она говорила. Сначала просто расчистила угол в комнате, чтобы я не появлялся где попало и не ушибся о мебель.

Потом в этом углу появился ковер, потом цветы на стенах - сначала не настоящие, как и все в городе, но Лина заметила мой ужас при их прикосновении. Я старался не показать, но она заметила… Обиделась, но ненастоящие цветы убрала, а через два дня на стенах появились живые цветы в странных глиняных емкостях. Я так обрадовался!…

А однажды я появился, когда у Лины были гости. По-моему все испугались, так что я сразу смерцал обратно в лес. После этого мой угол был отгорожен ширмой. Стало тесно, но зато теперь Лина каждый день что-то улучшала в моем углу. Похоже, она меня все-таки любит, хоть и по-своему…

Растений на стенах становилось все больше, а яркий ненастоящий свет вверху теперь сам собой смягчался, когда я появлялся. Как мне объяснила Лина, без него не росли растения. Странно, что настоящим растениям достаточно ненастоящего света. Для меня он был слишком резкий, так что раньше приходилось закрывать глаза. А теперь уже несколько дней можно было мерцать к Лине не боясь ослепнуть, так что я, оказавшись в своем углу, первым делом осмотрелся, чтобы не упустить чего-то нового.

Вроде ничего, но через мгновение я замер, отчетливо услышав журчание воды! Я подумал, что еще не полностью смерцал и слышу звуки леса, - такое бывает. Но тут же сообразил, что мерцал с очень удаленного от любой воды места, так что журчание явно где-то здесь. Причем, совсем не искусственное, как у Лины в ванне (место, где гордейцы играют с водой), а самое настоящее журчание лесного ручейка!

- О, мой Мяу пришел! - раздался голос Лины.

- Как ты принесла в город ручеек? - спросил я, выходя из-за ширмы.

- Нравится?… - довольно рассмеялась она. - Потом расскажу, а сейчас иди ко мне. Я уже заждалась…

Лина лежала на кровати, готовая к гордейской любви.

Я сосредоточился, направил вниз кровь и начал воспроизводить сегодняшний сценарий, как обычно составленный на основе фильмов из энциклопедии Ауиниоана:

- О, любимая, ты так прекрасна сегодня! Твое тело, словно розовый коралл среди белой пены простыней… Я вижу острова твоих грудей, и мне хочется превратиться в маленького пушистого котенка, забраться тебе на грудь и шершавым языком прикоснуться к твердым соскам…

- Господи, ты чего опять начитался, дуралей? - ласковым, хрипловатым от едва сдерживаемого волнения голосом, сказала Лина. - Кончай трепаться, мне уже никаких прелюдий не надо, просто хочу тебя!…

Она вскочила, схватила меня и повалила на кровать.

"Ну, вот, - грустно подумал я. - Опять весь сценарий насмарку…"

Мне нравились моменты, когда все мучения ритуала заканчивались. Лина становилась веселой и разговорчивой, и мы могли просто пообщаться. Через голос получалось медленно и недостоверно, но что поделать?…

- …Сначала я просто хотела купить колонки, поставить запись звуков леса, да и не париться. Но когда пришла в аудио-салон, мне объяснили, что качественный, неотличимый от настоящих явлений звук за пару сотен не купишь. И начали вешать лапшу на уши про какие-то усилители, декодеры, акустику за много штук денег… В общем, ушла я от них, решив, что ты со своим слухом фальшивку обнаружишь, будь она хоть за сто тысяч. Поступила проще, но зато эффективней!…

Я видел устройство для журчания. За ширмой стояла коробка, в которой по прерывистому желобку текла вода. Падая и перетекая, она журчала, как самый настоящий ручей. Вначале я поверить глазам не мог, потому что вода сама поднималась из коробки наверх, к началу желобка! Понятно, когда разумный человек летает, но чтобы вода!…

- А насос я убрала подальше, чтобы ты его просто так не услышал, - объяснила Лина.

И я пошел смотреть, как в ванне жужжала какая-то штуковина, благодаря которой вода научилась течь вверх.

- Чего только гордейцы не выдумают, лишь бы не живое было! - удивленно воскликнул я. - Наверное, в душе они страдают от своей ущербности, и пытаются искусственно подражать людям…

Я осекся. Так привык говорить вслух, что и эти мысли произнес.

Но Лина не обиделась, только рассмеялась.

- Не забывай, что это вы от нас произошли, а не мы от вас. Так что не гордись слишком-то. Да и не чем вам гордиться. Вы просто дегенераты, которые не смогли сохранить цивилизацию.

- Как это?…

- Да вот так!

Мне вдруг впервые пришло в голову расспросить Лину об их истории. Наверняка, версия гордейцев отличается от изложенной в эссе Ауиниоана.

- Подожди, а мы разве не две различные, просто очень похожие расы? Мой друг ученый говорил, что вы - это люди, которые не смогли перейти на следующую ступеньку эволюции из-за генетической неполноценности.

- Что?! Чушь какая!

- Да-да, наверное, чушь, но, любимая, прошу, расскажи, почему так случилось? Почему появились люди… ну, то есть появились мы, а кто-то остался таким же?…

- У меня по истории "неуд" был, - непонятно ответила Лина, но злиться вроде перестала. - Ну да ладно, сейчас попробую вспомнить… В общем, раньше везде были города, люди жили, не тужили, а потом некоторые начали болеть, мутировать. Кто-то копыта отбрасывал, а кто-то выживал и что-то там такое приобретал. Мысли читать, слышать за десять километров, перемещаться с большой скоростью… Ну и так далее. Сначала этих больных отлавливали, изучали, а потом один ученый выяснил, что в человеке есть ген, отвечающий за всю эту чепуху. И если его вывести из равновесия, то человека начинает колбасить. Ну и, зараза, высказал теорию, как этот ген из равновесия выводить. Люди рванулись все пробовать. Прикольно же! А когда спохватились, то людей-то почти и не осталось, а одни лесные мутанты… Нет, сначала они не лесные были, потому что лесов никаких не было. Но вы же потом придумали деревья, траву, птичек, всю эту живую канитель, так что скоро от Всемирного Мегаполиса остались считанные города. Ну, не совсем скоро, наверное. Я не помню, говорю же, не лады у меня были с историчкой в школе. Дура старая, до сих пор ее помню!…

- Лина, только не отвлекайся! - воскликнул я, зная манеру любимой переходить с темы на тему. Обычно это было весело, но не сейчас! Я впитывал информацию и вот-вот готов был задать очень важный для меня и моей любви вопрос. Но вопрос еще не сформировался, и надо было, чтобы Лина продолжала говорить. - Расскажи еще про историю, пожалуйста. Не про другое!

- А что еще рассказать?… - Она хмыкнула и задумалась. - Ну, помню там разные имена, даты… Но смутно… А, вот! Был еще у нас раздел древней истории, так там одни теории. Один прикольный мужик интересно писал. Мол, до эры Мегаполиса на нашей планете было примерно, как теперь, то есть растения везде и все такое. Вот мудак, да? Как же это могло быть, если лесные мутанты появились уже после Мегаполиса?… Потом этот ученый… как же там его фамилия?… Забыла. На "а", вроде, начинается… В общем, он сам мутировал, ушел в лес, и его теорию запретили… И правильно, предатель хренов… Навыдумывал всякой ерунды, а потом решил жить по этой ерунде. Такие выкрутасы обычно плохо заканчиваются. Вот одна моя подруга… да ну, какая там подруга, так, знакомая. При том дура полная. Просто мы раньше вместе работали, и я знала о ее проделках. Так вот она однажды решила учудить…

- Подожди, Лина! - Я разволновался. - Этот ученый, который сначала гордейцем был, а потом, как ты говоришь, мутировал и ушел в лес… Он ведь… давно жил?… Ну, в те времена, когда все начали превращаться… в этих… ну, в нас?…

- Давно?… Нет. Какое "давно", если я по его учебникам училась? Несколько лет назад их изъяли, как работы предателя. Скандал был на весь мир. Я потому и вспомнила о нем…

- Значит… - Мой голос задрожал, готовый выдать самый важный вопрос: - Значит, и сейчас гордейцы могут становиться людьми, а не только в те давние времена?…

Лина посмотрела на меня, как на очень-очень глупого.

- Конечно! - фыркнула она. - Я же тебе сказала, что не задирай нос. Что это вы от нас произошли, а не наоборот. И любой из нас при желании может научиться и мысли читать, и нюхать за километры, и… что вы там еще умеете?…

- И… любить?…

- Это я и так умею! - Она кувыркнулась и оказалась на мне. - Сейчас покажу. Поскакали?!

- Подожди, Лина! - я крепко обнял ее, не давая двигаться, а потом нежно, но настойчиво уложил рядом. - Значит, ты можешь научиться понимать меня внутри? Как это у вас называется? Телепатия?… Ты можешь ей научиться?!

- Да любой может!

- И что, это трудно? Или связано с условностями городской жизни, то есть… запрещено? дорого?…

Я не знал точно, что значат эти и многие другие слова, но довольно хорошо научился применять их по наитию. И ошибался все реже и реже.

- На счет "дорого" - не знаю. Думаю, не дешево, но вполне доступно. На счет "трудно" и "запрещено"… Еще недавно было запрещено, а сейчас, вроде, не особо преследуют, потому что настоящим горожанам это не надо, так что фирм по "развитию экстрасенсорных способностей" и нет, так, частники остались. Вон, неделю назад у нас на подъезде объявление было. За две недели обещают научить. Ну, в реальности, значит, месяц. Так что и не запрещено, и не трудно. Я вон, на курсы продвинутого менеджмента полгода ходила…

- Объявление?…

- Ну да. Я даже сорвала его зачем-то. Где-то на столике валяется… - Она потянулась в сторону и вскоре нашла мятый лист бумаги. - На, читай… А, ты же не умеешь… Сейчас…

Она снова потянулась к столику, взяла странную, очень причудливо изогнутую веточку с прозрачными вставками, надела на лицо и сказала:

- "Вы хотите достичь успеха в бизнесе? Хотите узнать планы конкурентов? Вы боитесь, что вас обманут на переговорах? Не беспокойтесь, пройдите двухнедельный курс деловой телепатии, и мы гарантируем…" Ну и так далее.

- Значит, ты можешь научиться разговаривать внутри! - с восторгом сказал я, не обращая больше ни на что внимание.

- Могу.

- И ты пойдешь туда?!

- Нет, конечно! - Она фыркнула, смяла объявление и бросила в урну для бумаг.

- Почему? - Я озадаченно смотрел на нее.

- Да кто же из настоящих горожан поведется на эту дерьмовую рекламу? Давно же известно, телепатия - первый шаг к деградации. Сначала выгонят с работы, потому что с телепатом никто дел иметь не будет. А тебя рано или поздно вычислят, как ни старайся. И пару лет будешь слоняться по работодателям, как последний изгой. Потом с квартиры погонят… А там и пойдет, поедет. Хочешь, не хочешь, а окажешься в лесу…

- Но Лина, ты бы могла не пользоваться внутренним разговором в городе, только со мной. Ты не представляешь, как это сложно - выражать свои чувства через слова. Внутри так красиво, ярко, музыкально, а пытаешься сказать, получается коряво, бледно и не то!…

- Нет, абсолютно исключено. Тут дело не в использовании. Даже если я избегу соблазна использовать телепатию на работе, то все равно это будет первым шагом в лес. Любопытство - страшная сила: попробую читать мысли, видеть эти твои "красиво и ярко", мне потом захочется и левитировать, и в море часами плавать не дыша… Ведь тот ген, про который я тебе говорила, уже будет выведен из равновесия. Нет, нас очень четко учили на этот счет: если хочешь остаться патриотом Мегаполиса, спасти последние остатки естественной среды от живого засилья, никогда и ни при каких условиях, не соглашайся на разные… Понимаешь?

- А разве ты не хочешь стать такой же, как мы?…

- Что?!! - Она расхохоталась. - Шутишь? Бегать голой по лесу без дела и цели. Нахрена? Здесь у меня работа, свое дело, достижения, перспективы. Есть смысл какой-то, ради чего жить. Все устроено по правилам и законам. Есть потребности, которые не позволяют расслабиться: за квартиру платить, за машину, техника разная, еда… Есть работа, которая помогает мне эти потребности удовлетворять. Я нахожусь в социуме, где каждый нужен, где все друг с другом связаны, словно в одной лодке. Понимаешь? Весь город - это одна большая лодка, которая плывет по океану вашего дурацкого леса, в котором нет никакого смысла. У вас нет потребностей, вещей, престижа, конкуренции… Даже секса нет! Зачем вы живете? Слоняетесь, как чудики, не зная чем заняться. Ну и научился ты мысленно разговаривать. И что? Это значит, сотовые телефоны не нужны? А ведь телепатия - она в любой голове одинаковая. Ты не вытащишь из сумочки телепатию от "Кармано Белуччи" с брюликами вокруг экрана и не скажешь по ней, на зависть окружающим: "Ал-л-ло-о…" Вот я и повторяю свой вопрос: нахрена мне становиться такими, как вы?!

- Чтобы испытать чувство любви… Настоящей, от которой сердце открывается и уносится высоко-высоко, туда, где живет…

- Да какой, к черту, любви?! Не вешай мне лапшу! Меня все устраивает… Ладно, не нервируй меня. Я телик посмотрю, а ты как хочешь. Можешь поваляться рядом, а можешь к себе в лес убираться… И запомни, если еще раз заведешь речь о телепатии или еще какой херне, мы с тобой расстаемся, понятно?…

- Расстаемся?

- Да. Ты уходишь и начинаешь любить кого-то другого, а я ищу себе нормального городского мужика. Пусть живет где-нибудь рядом, пока не надоест.

- Как это "любить кого-то другого"?

- Слушай, достал уже. "Расстаемся" - это значит, я тебя больше сюда не пускаю. Загораживаю твой угол сервантом и вызываю охрану, если ты появишься где-то еще. И люби себе где-то в лесу, раз другую найти не можешь, но на расстоянии. Понятно?…

Теперь стало ясно, что значит "расстаться", и я кивнул. А потом вычистил из памяти все, что касалось сегодняшнего разговора. Телепатия, способность гордейцев стать людьми и прочее. Жить и любить Лину, зная, что она могла бы стать настоящей, но не хочет, было бы очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем сейчас, когда я больше не знаю о том, что… О чем я не знаю?…

Мой уголок в комнате Лины становился все больше похож на лес. Она действительно старалось, и это грело сердце, пусть и сквозь не проходящую грусть.

"Все- таки она любит! Пусть ограниченно, так, как ей позволяет ее гордейская неполноценность, но любит!"

В этот день я особенно долго плавал в любимой лагуне южного моря. Смерцал туда еще с утра, а потом нырнул и тихонько парил среди кораллов. Потом забрался в пещерку и долго смотрел вверх сквозь толщу воды, наблюдая за игрой света и красотой тропических рыб. Потом еще "полетал" в воде, готовясь к настоящему полету. Он легче дается после того, как долго поплаваешь.

Между моим лесом и берегом любимой лагуны довольно далеко, если мерить обычным расстоянием. Конечно, если мерцать, то совсем рядом, но я специально тратил много часов, чтобы полетать…

С берега моря я мерцал прямо в воздух, на максимально видимое расстояние, и начинал падать, стараясь удержаться и планировать, словно в воде. Когда падение было уже не остановить, я смотрел вперед и снова мерцал как можно дальше. И снова падал. Так я добирался до леса, измученный, но очень довольный: с каждым таким перелетом оставаться в воздухе получалось все дольше и дольше. Я старался не думать о том, что это умение мне не пригодится, потому что люблю гордейку, а не людицу. А ведь только с людицей можно подняться над землей и раскрыть свою душу…

К вечеру добрался до родного леса и немного отдохнул. А когда все вокруг стали собираться ко сну, я смерцал к любимой. В городе в это время, как говорила Лина, "только начиналось самое интересное". Но я так и не посмотрел на это "интересное". Ни разу после первого своего знакомства с городом сквозь окна машины, я не появлялся на его улицах…

После ритуала мы какое-то время молча лежали. Она отдыхала, а я фантазировал о том, как мы с Линой поднимаемся над гладью…

- Слушай, давно хотела поговорить об этом, да все забывала, - вдруг сказала она, и я тут же вернулся из грез. - Я давно поняла, что ты кайфа со мной не ловишь. Ну, физического, я имею ввиду. Видимо, у вас там и правда все атрофировалось. Вначале думала, ну и пусть. Самому надоест, отвяжется, а я пока покайфую с нормальным мужиком, а не с этими городскими заморышами…

- Ну, почему же, я радуюсь, когда с тобой… Ведь я тебя люблю. И стараюсь любить, как ты это понимаешь!

- Вот именно! Но для тебя-то это не в кайф! Ты от чего-то своего тащишься. Вот меня последнее время совесть стала грызть. Ты для меня стараешься, а я даже не пытаюсь. Ну, и любопытство тоже… Короче, раз ты ради меня любишь по нашенскому, то давай я попробую по вашему. Я, в общем-то, не дура, обучаюсь хорошо. Так что буду тебе делать ваш лесной секс, даже если он мне не в кайф окажется. Попробую, по крайней мере. Есть у вас какие-то книги, фильмы?… Ну, или что-то, чтобы я посмотрела хоть, как у вас это дело…

- Ты правда захотела меня любить?! - не веря своим ушам воскликнул я.

- Эй, ты чего засиял, как лампочка? - засмеялась она. - Просто мне интересно стало. Ничего не обещаю, но попробую. Так есть у вас фильмы с лесной порнушкой?

- Фильмов нет.

- И книг, понятное дело, тоже, - вздохнула она. - Жалко. И как же мне взглянуть на вашу лесную любовь?

- Можно посмотреть, как Уэд и Дана любят друг друга, - сказал я. - Они сами не так давно предлагали. Сказали, что если ты захочешь, то можешь приходить…

- О, интересно! Они что, вуайеристы?

- Нет, они мои друзья, - ответил я и стал искать Ауиниоана, чтобы найти в энциклопедии незнакомое слово. Но ученый, видимо, спал.

- Хм, я бы не отказалась поглазеть в живую. Даже возбуждаюсь от таких мыслей, хотя и не знаю, что увижу… Ладно, когда устроишь экскурсию?

- Можно хоть завтра.

- Отлично, тогда завтра вечером вместо того, чтобы самим кувыркаться, поедем смотреть лесную эротику.

- Почему вечером? - удивился я. - Люди любят друг друга утром, когда солнце восходит и вода…

- Утром?! - Лина поморщилась. - Вот, черт! "Когда солнце восходит", это же в пять утра, наверное?! Я на работу в семь встаю, и то еле-еле. А завтра выходной, я обычно до двенадцати валяюсь… Впрочем, ладно. Если надо, я без вопросов. Только договоримся сразу: ты остаешься сегодня здесь и завтра утром меня будишь, потому что сама я ни за какие коврижки не встану. Понятно?

- Хорошо! - Я радостно кивнул.

- И буди, пока не проснусь. Если буду посылать и сопротивляться, не обращай внимания. Если понадобится, ушат холодной воды вылей, но разбуди…

Провести всю ночь рядом с Линой я не смог. Все-таки стены и потолок квартиры по-прежнему давили, и я, промучившись несколько часов, смерцал в лес.

Спать я не собирался и тихонько бродил, выискивая ночные цветы, такие пахучие и необычные. Мне хотелось связаться с Уэдом и Даной, но они спали, так что я не знал, чем заняться, а потому снова мечтал, как мы с Линой…

Когда до рассвета оставалось совсем немного, я вернулся в город и стал тихонько гладить любимую. Она спала.

Я прошептал:

- Нас ждет любовь…

Она продолжала спать, как будто не слыша. Я подумал, что гордейцы, видимо, спят крепко, поэтому включил свет и повернул Лину к нему.

Она заворочалась, потом открыла один глаз и тут же зажмурилась.

- Нафига свет врубил? - пробурчала она и накрылась подушкой.

Я мягко отодвинул подушку и стал стягивать одеяло.

- Отвали! - сказала она, оттолкнула меня и вдогонку бросила подушкой. Потом залезла с головой под одеяло и свернулась клубочком.

Я растеряно стоял у кровати, вспоминая наш последний разговор.

- Что такое "ушат"? - пробурчал я и мысленно отправился в лес искать энциклопедию. К счастью, Ауиниоан уже проснулся, так что я вскоре был на кухне и осматривал предметы.

В ванне нашлось нечто, очень похожее на ушат. Я проконсультировался с ученым, и он сказал, что это тазик, но он вполне может заменять искомый предмет.

Я уже научился городским хитростям, поэтому легко набрал в тазик холодной воды, а потом пошел к Лине.

Она так сладко сопела под одеялом, что я несколько мгновений сомневался, но потом все же вылил "ушат".

Из- под одеяла раздался вскрик, а потом множество слов, большинство из которых я не находил даже в энциклопедии!

- Ты что делаешь, сукин сын?! - сказала она, когда наконец выпуталась из-под мокрого одеяла.

- Ты сама сказал: "если понадобится, ушат холодной воды вылей". Это не ушат, но Ауиниоан сказал, что подойдет.

- Вот придурки лесные, я же не в буквальном смысле! Сколько времени сейчас?… - Она прищурилась на стену. - Полчетвертого утра!!! Зачем так рано?!

- Ты же не умеешь мерцать, а нам далеко…

- Ладно, ладно! - сердито сказала она. - Раз уж собралась, то нечего на попятный…

Она встала и, зачем-то запустив в меня мокрым одеялом, пошла в ванную.

Пока мы ехали в машине к лесу, я несколько раз пытался связаться с Уэдом и Даной, но они или спали, или заблокировались. Надеюсь, первое.

Лина довольно быстро перестала злиться. А через полчаса поездки вдруг сказала:

- Вот уж не думала, что утром так здорово! Чувствую себя, будто только что родилась. Да и дорога - красота! Ни одной машины, не говоря уж о пробках!

- Надо быстрее, - сказал я, - а то не успеем…

- Как скажешь, - с азартом процедила Лина, и машина вдруг рванулась вперед.

Вскоре мы были около того места, где я когда-то вышел из леса, чтобы поехать с любимой в город.

- Есть! - Воскликнул я, почувствовав Уэда. Стаскивая с себя одежду, в которую меня перед выходом из квартиры нарядила Лина, я одновременно уже рассказывал другу, что привез любимую.

"Здорово! Мы уже собирались идти, но подождем вас…" - радостно сказал Уэд, и к нам тут же подключилась Дана, требуя подробностей. Я рассказывал.

- Надеюсь, мне не обязательно раздеваться? - спросила Лина, выбравшись из машины и глядя, как я с блаженной улыбкой разговариваю с друзьями.

- Нет-нет, пойдем быстрее, они уже на озеро собираются, - сказал я, ухватил Лину за руку и потащил в лес.

Сначала она довольно хорошо бежала рядом, но вскоре запыхалась и остановилась:

- Слушай, я сейчас свалюсь, и мне не до эротики будет! Последний раз так бегала в школе, учитывай это, ладно?…

- Но ты же не умеешь мерцать, поэтому надо быстро бегать, - сказал я, видя, что Лина на самом деле устала. - Я уже договорился с Уэдом и Даной. Они пойдут нам навстречу, чтобы быстрее получилось. И мы сегодня пойдем на озеро, над которым они редко бывают, потому что оно близко от города.

- Я все понимаю, но мне надо отдышаться. Или, может, на руках потащишь? - усмехнулась она и села на траву.

- На руках? - Я подивился собственной недогадливости. Поднял Лину и побежал вперед. Получалось быстрее, да и Лине, похоже, так нравилось гораздо больше, потому что вскоре она отдышалась и начала кричать что-то, похоже, радостное.

Потом успокоилась, и я решил рассказать об Уэде и Дане.

- Послушай, обычно об этом не говорят и не думают, но ты должна знать, чтобы не получилось неловко…

- Да-да, ты мне расскажи, как себя вести, а то…

- Нет, я о другом… Понимаешь, у них… Ну, у моих друзей… - я замялся. - Они уже много лет любят друг друга, а детей нет.

- Не удивительно, если они, как и ты, не знают для чего… - Лина вдруг осеклась, словно что-то почувствовав. - Ладно, все, без шуток. Говори.

- Когда люди любят друг друга, то их души открываются, а потом энергия сливается и появляется энергетический шар для новой души. Он входит в тело женщины и там уже обретает материальную оболочку, как у животных и гордейцев. Но у Даны и Уэда уже много-много лет не получается этого шара. Души у них открываются и даже сливаются, но детей - нет. Они очень переживают.

- Понятно, - кивнула Лина. - Бесплодие. В городе такое тоже бывает, но неплохо лечится.

- Я тебе рассказал, чтобы ты не удивлялась, когда шара не появится, и они упадут.

- Да я же все равно не знаю, что там будет.

- И не говори о детях, они расстроятся.

- Заметано.

Едва мы закончили разговор, как я увидел друзей, медленно плывущих нам навстречу.

Они не мерцали, а именно летели, плавно и красиво. Так могут только любящие люди. Мне стало грустно, и я остановился, отпустив Лину.

- Ого! - только и сказала она, тоже увидев летящих над травой людей.

- Это моя любимая, - сказал я вслух, призывая друзей пользоваться речью.

Дана с любопытством разглядывала Лину.

"Она совсем, как людица, только кожа странная, словно отслаивается", - сказала она.

- Дана, Уэд, пожалуйста, говорите голосом, - попросил я.

- Нам… непривычно, но мы… постараемся, - произнес Уэд. - Но только потом. Сейчас наши души хотят слиться… Пойдем, вон там озеро, и солнце уже встало…

- Угу, похоже, пока, как у нас, - пробурчала Лина. - Когда прижмет, то не до разговоров…

Уэд и Дана, поглощенные друг другом, полетели к сверкающей за деревьями глади озера, а я подхватил Лину и побежал за ними…

…Солнце скользнуло по озеру, превращая его в искрящееся зеркало, и в тот же миг из воды вылетели Уэд и Дана. Они долго находились под водой, плавая и сливаясь мыслями. В этот момент никто не мог увидеть, что творилась у них внутри, потому что два ума, два разума, становились одним. И не было такой силы, чтобы пробить блок, который защищал внутренний мир любящих.

Я говорил это Лине, пытаясь передать словами то, что происходит. Она слушала, но как только Уэд и Лина появились над водой, зашептала:

- Комментарии потом, дай посмотреть! - И я замолчал.

Они вылетели из воды, словно две кометы. Уэд и Дана светились, а вокруг них - ореол из капель воды.

Влюбленные замерли над поверхностью озера, и стало видно, что они светятся не только в лучах солнца, но и сами по себе.

А потом они начали вращаться вокруг невидимого центра. Вихри водяных брызг поднимались от озера, словно радуясь неожиданному круговороту. И вдруг появилась радуга! Она, словно гордейская одежда, изогнулась и окутала тела Уэда и Лины…

- Красотища какая… - прошептала Лина.

А Уэд и Дана танцевали. Мы с Линой смотрели не отрываясь. Я забыл о времени. Она, уверен, тоже…

А они танцевали и играли! В солнечных лучах, в радуге и водяных брызгах. Казалось, озеро приходило в неистовство и хотело выплеснуться - такие волны ходили по его поверхности; деревья качались, и воздушные вихри то и дело проносились рядом с нами, время сжалось, и солнце прямо на глазах стало подниматься выше, даря все больше тепла и света, но вдруг… все стихло!…

Уэд и Дана замерли высоко в небе. Над деревьями, под самым солнцем. Они замерли, а потом вокруг их тел появилось сияние, которое затмило солнечные лучи.

Открываются души. Сейчас это сияние сольется, Уэд и Дана испытают неземное счастье, а потом их тела упадут в озеро и будут долго плавать, радуясь чуду и печалясь, что опять не получилось…

Я видел это уже много раз, и даже зажмурился, чтобы не ослепнуть от яркой вспышки, которая сопровождала слияние без зачатия.

Когда я открыл глаза, то чуть не упал! Свет вокруг тел Уэда и Даны усиливался, сливался, но вспышки не было! Свет нарастал, но я не решился снова зажмуриться, и увидел, как он вдруг собирается, концентрируется и превращается в небольшой, но необычно яркий шар!

- Наконец-то… - хотел прокричать я, но у меня получилось только прошептать. Счастье накрыло меня целиком. Неужели у моих дорогих друзей наконец-то появится ребенок?! Я смотрел на них, уже потерявших сияние, и не мог поверить в случившееся. Уэд и Дана не падали, а между ними вращался прекрасный светящийся шар. Сейчас он войдет в тело Даны, и через каких-то десять месяцев я смогу покачать на руках маленького…

Вдруг Уэд и Дана повернулись лицом к берегу, и шар поплыл к нам с Линой!

Он уверенно приблизился к моей любимой, а потом вошел в нее!

Лина вскрикнула, на мгновение засветилась, а потом потеряла сознание…

- …Понимаешь, у нас получилось, - говорил Уэд, пытаясь успокоить меня. - А значит, получится когда-нибудь еще. Но у вас никогда бы не было настоящего ребенка. Мы с Даной, когда увидели шар, сразу решили, что подарим его вам…

Пришедшая в себя Лина слушала наш разговор. Когда Уэд закончил, она посмотрела на нас широко раскрытыми глазами и вдруг спросила:

- Я что-то не поняла… Я от этой вашей групповухи залетела что ли, да?…

Лина ждала ответа, но мы, видимо от волнения, не знали что сказать, и обменивались внутри эмоциями.

- Ну, нифига себе в лес погулять сходила!… - воскликнула Лина, не дождавшись ответа, а потом вдруг расплакалась.

Быстро спохватившись, она вытерла слезы, встала и зашагала к машине. Я догнал ее, хотел взять на руки, но она оттолкнула:

- Слушай, катись куда-нибудь. И чтобы я тебя не видела больше…

Я остановился, смотря вслед любимой. Потом вернулся к друзьям.

- И что теперь? - сказал я голосом.

Дана только улыбнулась. Она женщина, и я чувствовал, что ей известно больше, чем она может сказать. А Уэд задумчиво посмотрел вслед Лине и тихо, но очень ясно произнес:

- Если человек не способен любить, но еще способен плакать о любви, то он не безнадежен…

…Я бродил в той части леса, где работал подарок Лины. Я наделся. И не зря.

На третий день телефон завибрировал, и я радостно нажал зеленую кнопку.

- Лина!…

- Слушай, ты чего не приходишь? Обиделся что ли? Так извини, я сгоряча тогда на тебя наорала.

- Лина…

- В общем, приходи вечером, как обычно, ладно?

- Да. - Мне хотелось взлететь от радости, и я вдруг без всяких усилий поднялся над землей!

- И слушай еще… - Лина смущенно замолчала. - Помнишь ту бумажку с телефоном?

- Какую?…

- Ну вот, а говоришь, что все на свете запоминаешь с первого раза! - засмеялась она. - Короче, я вчера записалась на курсы телепатии…

- Куда? - Я приземлился на подвернувшуюся полянку и судорожно стал разыскивать Ауиниоана с его энциклопедией.

- На курсы те-ле-па-тии! Ты чего, оглох что ли?… А то родится у нас ребенок, так как я с ним, с чудом этим лесным, разговаривать-то буду?…

Мне расхотелось искать энциклопедию. В конце концов, какая теперь разница?…

Я поднялся высоко в небо и полетел к солнцу. Свободно и радостно, как умеют только люди, в сердце которых живет настоящая любовь…