"Горец I" - читать интересную книгу автора (Макнамара Кристофер Лоуренс)

12

Рассел уже почти собрался в гости и теперь стоял у окна, ожидая, когда Рейчел по старой традиции принесет ему галстук. Этот визит к Бренде Уайт был большой проблемой. Необходимо было провести его так, чтобы она потеряла всякий интерес к «психопату» и к его мечу. Но разве можно это сделать? Любопытство полицейского эксперта неисчерпаемо и вечно, как сама полиция.

Рейчел бесшумно вошла в комнату и остановилась в дверях, всматриваясь в темный силуэт неподвижно стоящего на фоне ночного города Рассела.

— Что ты смотришь на меня? — не оборачиваясь, спросил он.

— Я думала, что ты меня не заметил. Ты даже не повернул голову, — тоном обиженного ребенка произнесла женщина. — У тебя что, глаза на затылке?

— Боже мой, ты никогда не станешь взрослой, — укоризненно сказал Рассел.

— Не ругайся.

Бесшумно подойдя к нему, она подняла воротник его рубашки и принялась завязывать галстук.

— Вот. Теперь ты неотразим, — Рейчел улыбнулась.

— Да. А где…

— Люди спрашивают о тебе, — вдруг серьезно сказала секретарша. — Что я должна им говорить?

— Скажи им, что я твой отец. Или сын.

— Мне не до шуток, Рассел.

— Ну, тогда скажи…

«Тигр» развернул башню и, приподняв ствол, выстрелил. Трехдюймовый снаряд с воем пронесся над головой Рассела и взорвался где-то позади. Теплая взрывная волна лизнула тело, заставив крепко прижаться к разбитой взрывами земле. Изрядно поредевшая цепь автоматчиков выбежала из-за угла горящего дома, лихорадочно отстреливаясь, и бросилась к тяжелому грузовику, ожидавшему их.

Минометный залп разорвал воздух, и грузовик разлетелся на куски, накрывая солдат пылающими обломками. Автоматчики упали на кирпичное крошево, закрывая головы от огненного ливня.

Рассел подтянулся на руках и бросился вперед, к уцелевшему металлическому остову большого ангара, охваченному серым дымом от горящей обшивки деревянных стен. Трое фашистов, заметив движущегося человека, побежали за ним, беспрерывно стреляя из «шмайссеров».

Пробежав задымленные развалины, Рассел нырнул за груду кирпичей и принялся осматривать улицу, на которой очутился. Автоматная очередь заставила его пригнуться и открыть ответный огонь из револьвера.

Немцы засели за стеной полуразвалившегося сарая напротив и не давали ему пошевелиться. Стреляли двое. Пули свистели вокруг, ударяясь о кирпичи и вздымая фонтанчики бурой пыли. Судя по всему, немцы прикрывали своего товарища, который подбирался к Расселу. Он понял это, когда брошенная немцем граната пролетела у него над головой и разорвалась где-то в глубине изуродованного бомбежкой дома. Вихрь осколков пронесся над вжавшимся в битую штукатурку Нэшем, градом обрушиваясь на него и раскаленным железом впиваясь в тело.

Решив, что противник убит, солдат бросился вперед. Он так внезапно вырос перед Расселом, что тот не успел даже направить на противника свой пистолет. Тогда, бросившись на немца, он повалил его на землю. Оба без оружия, оба сильные, они катались по кирпичному крошеву. То Рассел был сверху, то немец. И оба пытались дотянуться до отброшенного Расселом пистолета.

В борьбе они выкатились из дома и упали на разбитые ступени крыльца. С головы немца свалилась каска, и Рассел увидел маленькую голову, бледное лицо и коротко подстриженные светлые волосы. Такой жалкой показалась ему эта голова без каски…

В очередной раз оказавшись наверху, он схватил подвернувшийся под руку обломок бетонной ступени и что было сил ударил немца по лицу. Потом еще раз, и еще… Пока, наконец, руки немца не разжались и не свалились с плеч обмякшими плетьми.

Быстро поднявшись на ноги, Рассел бросился к соседнему дому, который, как ни странно, был даже с крышей и уцелевшими оконными рамами. Снаряд снес только заднюю стену, покосив тяжелые перекрытия и разбросав край черепичной крыши.

Возле дома, накренившись на борт, горел грузовик, груженный какими-то ящиками. Ветер раздувал пламя, поднимая в жаркий воздух клубы черного дыма и клочья сажи.

Из смрада пожара вынырнул небольшой бронированный автомобиль со стоящим в его кузове пулеметчиком. Машина чуть не сбила Рассела, с грохотом проносясь мимо. Солдат бросил испуганный взгляд на него и повел пулеметом. Рассел прилип к искореженному осколками, но почему-то не рухнувшему фонарному столбу, ожидая новой смерти, но броневик подбросило на кочках, задирая плюющийся свинцом ствол пулемета вверх. Пули провыли над головой, отбивая широкие щепки от столба.

Выбрасывая тучи песка и пыли из-под колес, бронемашина исчезла в седом облаке пыли.

Главное было — выйти из зоны огня, и, согнувшись, Рассел продолжил путь к дому, через который намеревался попасть на соседнюю улицу. Новая стая пуль завизжала над головой, и в прыжке он залетел за стену, услышав, как позади него взрывается ручная граната, очевидно, брошенная вслед.

Внутри царил беспорядок. Разбросанная взрывом мебель изувеченными останками громоздилась по всей комнате. Обрывки бумаги и одежды покрывали эту гору толстым слоем. Возле входной двери на обломках разбитого шкафа в неестественно вывернутых позах лежало два трупа: мужчина и женщина с простреленными головами.

Грохот разрывов и свист пуль стали стихать. Рассел поднялся на ноги и, подойдя к горе обломков, прислушался. Обостренное чутье подсказывало ему, что в доме есть кто-то живой и испуганный. Кто это — человек, собака? Рассел откинул дверцу тумбочки для белья, на которой стояла чудом уцелевшая вазочка. Из темноты на него смотрели огромные перепуганные глаза. Пятилетняя девочка, скрючившись, сидела в маленьком деревянном пространстве. Она слабо пискнула, инстинктивно закрывая голову руками.

— Тихо! — Рассел приложил указательный палец к губам и попытался улыбнуться. — Не бойся меня. Как тебя зовут?

Он протянул к девочке руки. Она часто заморгала и, шмыгнув курносым носиком, еле слышно произнесла:

— Рейчел.

— Красивое имя, — кивнул Рассел. — А меня зовут Рупперт Шеллингтон. Не бойся. Почему ты здесь?

— Они всех убили, — всхлипнула Рейчел, размазывая слезы по черному от сажи и пыли круглому личику.

— Тихо, — как можно спокойнее проговорил Рассел. — Пойдем, я возьму тебя с собой.

Девочка протянула к нему дрожащие ладошки, и он, подняв ее на руки, пошел прочь из дома. Как только он сделал несколько шагов, автоматная очередь сзади обожгла его спину. Глухо охнув, он повалился вперед, стараясь не обрушиться своим весом на девочку. Они лежали не шевелясь, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов. Рассел вздохнул.

— Ты жив? — удивленно прошептала Рейчел. — А я думала, ты умер.

Не шевелясь, он ответил:

— Тихо. Это волшебство.

Человек подошел и остановился над ними. Рассел, спружинив на руках, ударил вверх ногой, отбрасывая в сторону одетого в черную форму эсэсовца, из рук которого выпал автомат. Через мгновение оружие имело нового хозяина.

Испуганный немец с трудом удержал равновесие и, увидев перед собой ствол собственного автомата в руках вскочившего на ноги застреленного человека, удивленно произнес:

— Я же тебя убил!

— Ты меня — нет, — ответил Рассел, — зато я тебя убью.

— Тебе придется стрелять, — предупредил немец.

— Как скажешь, — согласился Нэш и открыл огонь.

Автомат забился в его руках, выплевывая свинцовую начинку магазина. Удары пуль подбросили эсэсовца в воздух, разрывая черный френч в клочья.

Рейчел вскрикнула и поползла к груде обгоревших фанерных коробок.

— Все в порядке, детка, — Рассел опустил автомат. — Теперь пойдем, быстро. Здесь нельзя больше оставаться…

Рассел и Рейчел спустились в холл офиса. Взяв со стола большой сверток, перевязанный блестящей лентой, Рассел сунул его под мышку. Рейчел протянула ему коробку с бутылкой старого коньяка.

— Спасибо, милая. Я пошел.

— Ну останься со мной хоть на мгновение, — жалобно произнесла Рейчел, проводя пальцем по его небритой щеке, — пожалуйста.

Рассел облокотился на сфинкса и внимательно посмотрел на нее.

— Послушай, — она подошла к нему, — ты не можешь скрыть от меня своих чувств. Я слишком давно знаю тебя. Давай поговорим.

— О чем же ты хочешь говорить со мной сейчас?

— О твоем одиночестве.

— Я не одинок, Рейчел.

— Ты одинок. Ты даже на свидание к девушке идешь, как на войну.

— Ну, ты сама знаешь, что это за свидание. И кроме того, тебе это только кажется.

— Нет, не кажется. Тебе не хватает человека, который…

— У меня есть «человек, который», и еще у меня есть все, что мне нужно, — перебил ее Рассел.

— Нет, — Рейчел покачала головой, — ты отказываешь людям в праве любить тебя.

— Я оставляю эту возможность поэтам, — высокопарно произнес он и улыбнулся.

— Вы жестокий и мерзкий тип, мистер Нэш!

— Рейчел, ты всегда была такой романтичной! Ладно, детка, на войне как на войне. Пока!

Он поцеловал ее в лоб и быстро вышел.

Бренда открыла замочек крепления и, провернув ладонью полный барабан тяжелого полицейского «бульдога», вернула его в исходное положение. Еще мгновение она любовалась матовой вороненой сталью оружия. Это, конечно, не клинок искусно выполненного кинжала и не меч старинной работы, которые приводили ее в благоговейный трепет совершенством формы, мастерством исполнения, красотой души, вложенной в изделие мастером, — но тем не менее тоже оружие. Этот кусочек огнедышащего железа придавал уверенности и решимости, необходимых для осуществления предстоящего дела.

Она сама толком не знала, зачем подготавливает оружие в тот момент, когда к ней в гости должен был прийти этот странный торговец антиквариатом, этот Рассел Нэш. Но что-то говорило ей, что лишняя предосторожность не повредит. В конце концов, она же может и не воспользоваться пистолетом… А этот тип запросто способен оказаться маньяком. Или, например, фанатиком одной из многочисленных псевдорелигиозных сект, которые помешаны на применении холодного оружия. По данным статистики, почему-то вспомнила она, на долю таких психов приходится до восемнадцати процентов убийств… И пускай в этом деле женских голов еще не находили, но…

Ход размышлений Бренды оборвало мелодичное пение дверного звонка, что избавило ее от необходимости вооружаться еще чем-нибудь, баррикадировать двери и устраивать в прихожей что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее минное поле.

Вздрогнув, она положила пистолет в ящик секретера и, развернувшись лицом к прихожей, громко прокричала, так, чтобы ее было хорошо слышно за входной дверью:

— Сейчас, сейчас! Одну минутку!

Подняв с дивана портативный магнитофон, она нажала на его панели клавишу «запись» и, убедившись в его исправности, поместила маленький серебристый аппарат в плоскую резную шкатулку, стоящую на книжных полках, которые, в свою очередь, располагались возле двух пузатых кресел. Поставив на шкатулку мелкую статуэтку, она сказала:

— Уже иду!

Быстро поправив прическу перед зеркалом, Бренда открыла замки и распахнула входную дверь. На пороге стоял Рассел со свертками в руках.

Поймав на себе настороженный взгляд девушки, он расплылся в широкой доброжелательной улыбке и, кивнув, произнес:

— Добрый вечер. Вы меня узнали?

— Привет. — Бренда улыбнулась в ответ, прислоняясь к дверному косяку.

— Ты так быстро открываешь дверь… И даже не спрашиваешь, кто пришел. Смелая девушка. А если бы это был не я?

— А кто? — настороженность в ее глазах не пропадала, а голос немного подрагивал. — У меня нет врагов.

— Счастливая ты женщина. Такая красивая и без врагов. Не верю. Ну, может быть, хоть для порядка есть один — два…

— Так уж получилось, — она лукаво опустила глаза.

— Извини, можно задать тебе один неуместный вопрос? — попросил Рассел. — Всего один.

— Пожалуйста.

— Мы будем ужинать здесь?

— О-о-о, — Бренда смутилась, — конечно, нет. Проходи.

Рассел вошел в прихожую, ярко освещенную бра и ажурной люстрой, висевший высоко под потолком. Возле стены на полированной крышке тумбочки стояла фарфоровая статуэтка улыбчивого китайского болванчика, укоризненно качавшего круглой лысой головой.

Бренда закрыла дверь и указала на свертки в его руках:

— Ты не хочешь отдать мне все это и снять плащ?

— Нет, — Рассел покачал головой. — Пожалуй, пока я подержу это при себе.

— Ну, как хочешь.

Она задумчиво окинула его взглядом и направилась в спальню, не говоря ни слова.

— Куда ты?

Бренда обернулась и, смущенно улыбаясь, произнесла:

— Я сейчас. Я там кое-что забыла, — она указала на закрытую дверь комнаты. — Ты пока проходи, располагайся.

С этими словами она протянула руку в сторону дверного проема, за которым виднелась какая-то большая комната, очевидно, гостиная.

— Как скажешь, — пожал печами Рассел.

Бренда плотно закрыла за собой дверь и, подойдя в высокому зеркалу, стоящему прямо возле кровати, посмотрела на свое отражение. Лицо, которое она увидела в зеркале, было испуганным, неуверенным, и выглядело просто отвратительно.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросила она у отвратительного лица. Оно ничего не ответило хозяйке, только как-то нервно насупило брови. Бренда пожала плечами и принялась надевать большие темно-синие серьги в виде остроконечных треугольников, свисающих длинным углом вниз.

Постояв несколько мгновений, она еще раз посмотрела в глаза отражению и задумалась. Чем бы еще заняться до того, как этот страшный человек начнет отрезать ей голову?

Рассел прошел в гостиную, аккуратно и со вкусом обставленную хорошей дорогой мебелью. Сняв плащ и бросив его на спинку кресла, он положил пакет на большую тумбу под зеркалом, затем, отойдя к столу, поставил на него коробку с бутылкой.

Возле дальней стены, над встроенным в нее камином, висела картина, на которой был изображен гордо стоящий юноша в национальной шотландской одежде, грациозно опирающийся на зачехленный в узорчатые ножны меч. Рассел безошибочно определил возраст картины. Середина ХVII века. Подойдя к полотну, он разыскал дату в правом нижнем углу: 1651 год. И неопределенно хмыкнув, пошел осматривать комнату дальше.

Его взгляд остановился на кривоногом секретере черного дерева, однако, современной работы. Руки коснулись полировки, пальцы зацепили кольцо ручки нижнего ящика. Улыбка, не сходившая с лица Рассела, сменилась притворным удовольствием.

— Превосходно, — прошептал он, взвешивая в руке оружие и заглядывая в барабан. — Молодец, девочка.

Положив пистолет на место, он уже громко, чтобы его могла слышать Бренда, произнес:

— Мне нравится твоя квартира!

Отодвинув плотную штору, Нэш выглянул в окно. На противоположной стороне улицы, под фонарем, стоял пепельный «шевроле». Сидевший за рулем водитель поднял лысую голову и, заметив, что Рассел на него смотрит, тут же уткнулся в подставленную кем-то газету, делая вид, что читает что-то очень интересное в полутемной машине.

— Да у тебя еще и прекрасный вид из окна!

— Мне нравится, когда перед окном старинные пристройки, — послышался приглушенный голос Бренды из другой комнаты.

Рассел прислушался. Что-то тихонько шипело. Эта квартира была просто нафарширована всякими сюрпризами. Где же, где же?.. Вот! Из плоской шкатулки, резную крышку которой он только что откинул, на него стыдливо смотрел, вращая громадными глазами прозрачной кассеты, маленький магнитофон с оторванной крышкой кассетного люка. Бедняга оскалился щербатыми клавишами с выбитым зубом «запись» и горестно шипел. Склонившись над магнитофоном, Рассел громко произнес ему на самый динамик:

— Кстати, у тебя вдобавок прекрасный вид не только из окна! — и, улыбнувшись, захлопнул крышку шкатулки и водрузил ее на место.

Потом он взял с камина две рюмки и поставил их на стол.

— Ну как? — спросила Бренда, заходя в комнату.

— Великолепная квартирка. Мне нравится, — ответил Рассел. Он распечатал коробку и вынул из нее бутылку.

— Выпьем? — спросил Нэш.

— Конечно.

— Бренда, мы уже некоторое время знаем друг друга, но мне хотелось бы знать, где ты работаешь, чем зарабатываешь себе на жизнь.

— Я работаю в музее, — спокойно ответила она.

— В музее? — он удивленно повернулся к ней.

— Да. А что, не похоже?

— Почему же, — засмущался Рассел. — Просто у меня никогда не было девушки, которая работает в музее. Ты просто музейная редкость.

— Мы еще ничего не пили, а ты уже говоришь комплименты, — мягко упрекнула его Бренда.

— Извини. Сейчас будем пить, — он взял в руки бутылку. — Так о работе…

— Я работаю в Метрополитен. В отделе приобретения.

— Разумеется, — гость кивнул. — Этим, наверное, и объясняется твой интерес к древнему оружию.

— Да, отчасти так.

— Но что тебя интересует конкретно? Японцы умели делать превосходную сталь. Лучшую в мире. Хотя у арабов были дамасские клинки, а у русских — булат, тоже отличного качества. Некоторые характеристики этих мечей не уступают лучшим японским образцам. К сожалению, я в этом мало разбираюсь.

— Жаль. Потому что мне было бы интересно поговорить именно об этом.

Ловко распечатав коньяк, закрытый настоящей пробкой и залитый сургучом, Рассел показал этикетку Бренде и налил напиток в рюмки. Искрящееся содержимое бутылки мягко наполнило хрусталь. Рассел поднес рюмку к носу:

— А теперь, дамы и господа, — коньяк. ХVIII век.

— Неужели, — Бренда тоже взяла рюмку, — это на самом деле так?

— Да.

— Действительно, — изумленно подтвердила она, внимательнее изучив этикетку.

— 1783 год, — тихо проговорил Рассел.

Прикрыв глаза, он вдыхал божественный аромат напитка, согреваемого теплом его пальцев.

— Это был очень хороший год, — продолжал он рассказывать. — Прекрасная погода для этого сорта. Я помню этот год очень отчетливо.

— А что ты еще помнишь? — Бренда улыбнулась.

— Что? Моцарт написал свою первую симфонию, братья Монгольфье поднялись впервые на воздушном шаре, Великобритания признала независимость Соединенных Штатов, там как раз закончилась война… Хороший год, — он открыл глаза и, щурясь, посмотрел на Бренду. — А что?

— Неплохо, — кивнула девушка. — А ты помнишь, что ты положил на полку под зеркалом?

— Это тебе.

— Мне?

— Да.

— И я смогу это оставить?

— Сможешь, если захочешь.

Она взяла с полки сверток и взвесила его в руке. Продолжая смотреть в зеркало на Рассела, Бренда принялась разворачивать хрустящую под пальцами тонкую бумагу. Через мгновение у нее в руках была великолепно изданная книга в глянцевой суперобложке, на черном поле которой было белыми буквами крупно набрано: «История металлургии и изготовления холодного оружия». Автор — Бренда Уайт.

Улыбка мгновенно сошла с ее лица и, вновь подняв глаза на гостя, она зашипела сквозь плотно стиснутые зубы:

— Сукин сын! Где ты взял эту книгу?

— Видишь ли, дорогая Бренда, — Рассел подошел к ней, — у меня обширная библиотека. Да, кстати, там не написано, что ты работаешь в Метрополитен. Там написано, что ты эксперт… Полицейский эксперт.

— Тебя это испугало? — Бренда стала медленно прохаживаться по комнате.

— Нет. Меня это не пугает. Просто теперь мне ясно, что комиссар Морран и ты хотите меня подставить.

Бренда остановилась.

— Я не работаю на Моррана.

— Прекрасно! — Рассел расхохотался, разводя руками. — Тогда почему в машине под твоим окном сидят двое полицейских? Один из них, лысый, кажется, помощник комиссара Моррана.

Девушка подбежала к окну. Пепельный «шевроле» Стива стоял под фонарем на противоположной стороне улицы. Она испуганно отпрянула от окна, посмотрела на Рассела так, словно тот должен был срочно начать террористические действия, и, почти не дыша, спросила:

— И что ты теперь собираешься делать?

— Я? Нет, сейчас вопрос в том, что собираешься делать ты? — ответил он.

Она заметалась по комнате, бросаясь то к секретеру, то к входной двери.

— Ну, что ты решила? — полюбопытствовал Нэш. — Побегаешь еще или все-таки будешь стрелять в меня?

Бренда замерла, держа ладонь на ручке ящика секретера.

— Только смотри, — напомнил ей Рассел, — не забудь покричать перед этим что-нибудь погромче в магнитофон. В суде тебе поверят.

Лицо девушки залила краска, сердце бешено забилось. Она подошла к гостю и взяла его за руку.

— Извини, — опуская глаза, произнесла она, — я не буду стрелять. Это все глупо. Правда?

— Тогда говори, что тебе нужно от меня, потому что… — Рассел, подняв со спинки кресла свой плащ и перебросив его через руку, направился к выходу.

— Подожди. — Бренда загородила собой дверь. — Мне нужен меч, а не убийца.

— И ты решила…

— Я хочу увидеть только меч, — настойчиво повторила она.

— Почему?

— Если этот меч, — Бренда тараторила, как в лихорадочном бреду, — был изготовлен более тысячи лет назад… — ее глаза горели, она отчаянно жестикулировала. — Это будет революция в истории металлургии. И не только в истории металлургии, но и в истории всего человечества. А если я не ошиблась, и в состав этой стали действительно входят те уникальные элементы, которые…

— Откуда ты взяла этот меч? — спросил Рассел.

— Я нашла микроскопические осколки в шейных позвонках трупа. В том гараже, где тебя задержал Морран, в колее, где остался след от удара меча, я нашла эти пылинки.

— И только на основании того, что тебе попались какие-то неопознанные пылинки, ты начинаешь расследование? Ты сошла с ума, — Рассел разочарованно покачал головой.

— Конечно, от этого можно сойти с ума, — Бренда крепко сжала его руку. — Я обработала результаты на машине, все проанализировала. Машина ошибиться не может. Когда я представляю, сколько этому мечу лет…

— Лучше бы ты это себе не представляла, — спокойно, но от души посоветовал Рассел.

— Понимаешь, мне нужно получить ответ на свои вопросы!

— Тебе! — Рассел отдернул руку. — А кроме этого тебя что-нибудь интересует?!

Он открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Бренда хотела еще что-то сказать ему, но Нэш быстро спустился по лестнице вниз.

Прохлада вечера коснулась его разгоряченного лица. Бросив настороженный взгляд на все еще стоящий под фонарем «шевроле», он втянул голову в воротник плаща и быстрым шагом направился к своему дому, решив пройтись пешком, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

Двойственное чувство возникло у Рассела. Он слишком долго знал людей и научился разбираться в их тончайших проявлениях. Сейчас он понимал, что Бренда не врет. Так, как она рассказала ему об оружии, которого никогда раньше не видела, мог рассказать еще только один человек — он сам. Ее голос, взгляд не врали, не могли врать, и… И еще она была чем-то неуловимо похожа на…

Канарейка такси, вынырнув из ближайшего переулка, взвизгнула тормозами и, сбросив дальний свет, остановилась возле Рассела. Стекло дверцы медленно поползло вниз.

— Эй, парень! — донеслось из темноты салона. — Уже поздно. Не желаешь проехаться?

У водителя был приятный, хорошо поставленный голос. Расселу даже показалось, что он уже слышал его раньше, поэтому он медленно повернулся к машине, сам не зная зачем. Идти было не так далеко; правда, моросил дождь. Он открыл дверцу и сел на заднее сиденье.

— Мне надо…

— Знаю, — ухмыльнулся парень. — Сейчас лучше не ходить по улицам. Читал газеты?

— Нет, — Рассел заерзал на сиденье, пытаясь найти удобное положение.

— А что пишут?

— Пишут, что какие-то сумасшедшие по ночам рубят прохожим головы. Говорят, их целая банда.

Рассел присмотрелся к голове таксиста. Силуэт, чернеющий в тусклом свете, показался ему знакомым. Может, действительно когда-то подвозил… Знает ведь, куда везти, и чем искать неизвестно кого на ночных улицах, подобрал старого клиента. Хоть и недалеко, зато надежно.

— Что с тобой, парень? Проблемы?

— Есть немножко! — ответил Рассел.

Он был даже рад этому нелепому таксисту, отвлекшему его от невеселых мыслей и навалившихся проблем. Ему нравилось ехать по темным улицам и запросто болтать, не боясь сказать что-то лишнее, с человеком, которому от него ничего не нужно.

— Это, конечно, не мое дело, — продолжал водитель, — просто я всегда развлекаю попутчиков. Работа такая.

— Ничего. Все в порядке.

— Проблема, наверное, с бабой?

— Почти, — со вздохом ответил Рассел.

— Все они стервы, — безапелляционно заявил таксист. — Она что, перестала тобой интересоваться?

— Если бы!

— А, наоборот. Заинтересовала тебя вконец? — засмеялся разговорчивый шофер.

— Если бы! — снова тяжело вздохнул Нэш.

— На тебя, брат, не угодишь! А может быть, тебе просто нужно оставить ее?

— Не в этом проблема. Я ей не нужен, и она мне не нужна…

— Хорошо, если так. Бабы, они, сам понимаешь… Сегодня не нужен, а завтра вешаются, как… Не отвяжешься.

— Эта не будет.

— Если так, то слава Богу! Ну да ладно. Десять баксов, — машина остановилась возле дома Рассела.

Он свернул банкноту, сунул ее в ячейку сетки и открыл дверцу автомобиля.

— Бывай! Смотри, не теряй голову! — раздался в последний раз знакомый голос, и такси рванулось с места.

— …Тебе нужно оставить ее, брат, — прозвучало еще в шуме удаляющегося лимузина.

Рассел замер. Знакомая боль в груди перехватила дыхание. Он впился взглядом в пустоту улицы и закричал:

— Рамирес!

Ночь. Тишина и промокший насквозь плащ, словно он всю дорогу шел пешком под этим проклятым моросящим дождем. А может быть, так оно и было?..

Рассел запустил руку в карман, вытащил из него связку ключей и, выбрав нужный, медленно подошел к двери. Сквозь стекло и легкую решетку за ним были видны черные спины сфинксов и их золотые крылья, поблескивающие в свете уличных фонарей. Он открыл замок и дернул на себя тяжелую дверь парадного.

…Из-под ног выпорхнула перепуганная курица. В комнате было жарко и светло от пылающего очага, пахло горячей похлебкой, жареным мясом и свежим хлебом. В ногах сидящей на скамье Герды резвился маленький щенок, играясь большим клубком шерстяной пряжи. Подняв глаза, Герда ласково улыбнулась и сказала:

— Уже все давно готово, милый.

Она быстро поставила на стол деревянные миски со снедью и, пока он ел, собрала разложенное на скамье возле стены рукоделье и выгнала на улицу расшалившегося щенка, устроившего по этому поводу визгливую истерику.

Потом Герда принесла кружки, кувшин вина и, сев рядом, тихо сказала:

— Сегодня ровно год прошел с той ночи…

— Да, — эхом откликнулся Конан.

— Я до сих пор не могу поверить, что Рамиреса нет больше с нами.

— На то была воля Божья.

— Мне страшно, Конан, — Герда поежилась и прижалась к нему.

— Не бойся, солнце мое, — он поцеловал ее в щеку. — Все будет хорошо.

— Но он искал тебя, этот черный человек. Ему нужен был ты, а не Рамирес. Я боюсь. Мне до сих пор снятся его лицо и громоподобный голос…

— Если бы ему был нужен я, он бы уже меня нашел. Все будет хорошо, — Конан обнял ее за плечи. — Он не придет больше.

— Это страшный человек. Даже Рамирес его испугался.

— Рамирес не испугался. Это невозможно, как восход солнца на западе.

— Но он почти не сопротивлялся, — Герда всхлипнула. — Он принял это как должное.

— Правильно. Это и должно было произойти. Не плачь.

— Нет, я не верю. Разве может человек так просто идти на смерть? Этот человек — сама смерть.

— Нет, милая. Просто Рамирес был уже не так молод, как прежде. Помнишь, как он рассказывал о своей жене? Она умерла.

— Помню, — всхлипнула Герда.

— Сейчас он с ней.

— Да, он ее очень любил, — девушка начала было успокаиваться, но вдруг заплакала с новой силой. — Конан, но это была и твоя смерть!

— Нет. Моя смерть далеко-далеко. Она сюда никогда не придет, ведь здесь живешь ты, — он взял Герду на руки и понес к горе овечьих шкур. — Ты

— моя жизнь. Ничего не произойдет. Будем только ты и я, и эти вечные горы. Не волнуйся, любимая, здесь будет спокойно, как на святой земле, и сюда никто больше не придет с оружием.

…И время медленно шло мимо них, обтекая мужчину и пылью оседая на женщине.

"Смотри, милая, холода прошли, и теперь ноги больше не стынут, как зимой, и в комнате нашей тепло от тлеющих в очаге углей и нашего дыхания, а на полу и на стенах красноватый отсвет.

Наша жизнь… Она так похожа на звездочку, летящую по небу, и никто не должен желать себе лучшей судьбы.

Посмотри, здесь такая тишина, и бледный месяц над вершинами обещает нам завтра хорошую погоду. А скоро горы станут зелеными и теплыми, и ты опять будешь возиться с маленькими ягнятами…

Мы будем жить здесь всегда…

А следующей зимой опять выпадет снег, и все станет белым, а развалины старого замка исчезнут под белым одеялом и превратятся всего лишь в еще одну гору. Опять задует холодный ветер с моря и будет приносить к нам звуки далеких штормов, и будет выть, бушевать непогода, но мы будем жить в нашем маленьком доме. Нам будет тепло от тлеющих углей очага и от нашего дыхания.

Я буду уезжать и возвращаться и, оставив коня возле дома, кричать так, чтобы перепугать птиц в дальнем лесу:

— Герда!

Ты помнишь, как это было? Я не пошел в дом, потому что знал, что тебя там нет. Мое сердце позвало меня туда, в небольшое ущелье, где серебристые струи водопада так похожи на твои седые волосы. Ведь сколько было зим и сколько весен! И все эти годы мы здесь, и наши сердца, взявшись за руки, блуждают по этим горам.

— Герда!

— Я иду к тебе, Конан!

Ты так же прекрасна, как в тот день, когда мы с тобой в первый раз встретились. И опять у тебя на руках крошечный ягненок, и ты идешь навстречу мне по горной тропинке, а я не знаю — стоять ли мне на месте и любоваться тобой, или лететь навстречу.

— Я иду к тебе, Конан!

Ты, как всегда, отвечаешь мне и, подойдя, целуешь. А я всегда беру тебя на руки и несу в дом к теплу очага и красноватым отсветам на полу и стенах.

— Мой прекрасный повелитель!..

— Я не повелитель. Я — твой муж.

— Мой муж…

— И останусь им навсегда.

Сегодня такой же кроваво-красный закат, как много-много лет тому назад. Ты приподняла голову с подушки и протянула мне руку. Я прижал ее к своей щеке.

— Зачем ты вернулся сегодня?

— Потому что я люблю тебя так же, как и в тот день, когда мы познакомились.

— Я не хочу умирать… Ты останешься здесь навсегда?

— Не знаю. Если это поможет чем-то этому миру…

— А если нет?

— А если нет…

— Обещай, что тогда ты вспомнишь обо мне.

— Обещаю. Тогда я приду к тебе и буду с тобой. Вечно.

— Жаль только, что у нас с тобой так никогда и не было детей.

— Прости меня…

— О, Конан, зачем ты вернулся сегодня? Зачем ты не дал мне умереть тихо и спокойно?

— Прости меня, Герда.

— Спасибо.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Пока мы живы, больше ничего не важно. Мы любим друг друга. Что еще имеет значение?

Солнце светит, но почему-то холодно. Я тебя укрою оленьей шкурой. Согрейся. На тебе твоя овечья накидка и сапожки, которые я тебе сам сделал. Согрейся.

Спокойной ночи, любовь моя!

Твой сон будут охранять мой меч и вечные горы. Могила на склоне завалена камнями, и крест клейморы сверкает в лучах заходящего солнца.

До свидания, любовь моя!

Небо на закате гаснет, покрываясь темным пеплом сгоревшего солнца. Пылает наш дом, засыпая в серых сумерках небесного пожарища. В туче оранжевых искр возносится к небу его душа и тает за сонными облаками.

Спи спокойно, любовь моя!.."

Рассел проснулся со странным чувством, о котором никогда не мог забыть. В груди огромной жабой сидела неповоротливая боль. И взгляд… Откуда-то сверху в Нэша целился тот взгляд, повинуясь которому, надо было идти в бой.

Солнце только что выкатилось из-за горизонта, окрашивая свинцовые воды Гудзона ядовитой желтизной. Никогда не засыпающий Нью-Йорк протирал сонные окна небоскребов. Магазины и лавки уже подняли тяжелые веки витринных жалюзи.

Оставив машину на стоянке, Рассел пошел прогуляться по еще не успевшим заполниться отдыхающими людьми аллеям центрального парка. Взгляд сверху становился все пристальнее. Собственные шаги отдавались в голове глухим топотом. И вдруг все стихло.

Шелест листвы и птичье пение… Ноги сами вынесли Рассела на горбатый изящный мостик, переброшенный через озеро в самом центре парка. Туман в голове рассеялся.

На середине мостика, облокотившись о перила, стоял высокий чернокожий человек, одетый в странные одежды мавританских вельмож прошлого века. Широкое полотно, раскрашенное золотом и охрой, окутывало мощное тело, придавая и без того крупной фигуре угрожающий вид. Склонив голову, он любовался проплывающими по зеркальной глади белыми лебедями.

Рассел остановился и понял, что достиг цели. Человек, стоящий на мосту, мог быть только…

— Датворт?! — выкрикнул Нэш, приближаясь к нему.

Негр вздрогнул и медленно повернул голову.

— Мак-Лауд?! — мохнатые черные брови сползлись к переносице, закладывая на лбу глубокие морщины.

Нэш спрятал правую руку под плащ, нащупывая теплую кость драконьей головы на рукоятке катаны.

Нервное напряжение сковало обоих. Правая рука Датворта была спрятана за пазуху в складки странного одеяния. Он сделал шаг навстречу Расселу, который, резко выхватив из-за пазухи в приветствии пустую руку, показал негру ладонь с растопыренными пальцами. Датворт в ту же секунду отбросил широкий рукав. В его черной руке блеснула серебром плоская маленькая фляжка.

— Ты, как всегда, в своем репертуаре, — расхохотался Рассел, бросаясь в распахнутые объятия старинного друга.

— Рад снова тебя видеть, — ответил Датворт. — Похоже, сто лет прошло? Или нет?

— Ровно сто, — Рассел кивнул. — Сто лет со дня нашей последней встречи. Как твои дела?

— Вот так, — негр широко улыбнулся, протягивая Расселу фляжку.

Тот взял ее и, отвинтив от узкого горлышка маленькую пробочку, поднес сосуд к носу.

— Что это? — Рассел недоверчиво посмотрел на Датворта.

— Это? — хохотнул он. — Бум-бум.

— Опять этот страшный напиток?

— Такой сильный человек, как ты, не должен бояться такого чистого маленького бум-бума. Или, может быть, ты думаешь, что я хочу тебя отравить?

Улыбка не сходила с его черного лица. Датворт погладил ладонью усы и аккуратную бородку, потом, забрав флягу, сделал из нее большой вдохновенный глоток. Крякнув, он с чувством произнес:

— Ты ничего не понимаешь в отраве. Придется травиться самому.

— Я думаю, что ты просто сумасшедший сукин сын, — Рассел постучал по виску указательным пальцем.

Датворт снова стал серьезным:

— Так, значит, это не ты меня вызывал?

— И, как я вижу, меня тоже звал не ты, — кивнул Рассел.

— Значит, здесь есть кто-то еще, — негр стукнул кулаком о перила мостика.

— Есть, — подтвердил Рассел. — Я даже знаю, кто.

— Черт с ним! Главное, что все соберутся здесь и исполнится предначертанное.

— По-моему, уже собрались.

— Все равно, черт с ними всеми! Меня сейчас интересует совсем другое.

— Что же?

— Я считаю, что нам срочно нужно повеселиться, — снова улыбнулся Датворт.

Расхохотавшись, он ухватил Рассела за плечи и тихонько произнес ему на ухо:

— Ты знаешь, надо пойти куда-нибудь выпить, а то мне опять кажется, что время чуть не поймало нас…

— Пойдем. Правда, когда в последний раз тебе это казалось, мы действительно…

…Ледяное крошево, срываемое мощными порывами ветра с темного неба, в кровь резало веки и лоб. Толстая шерстяная повязка, закрывавшая нос и щеки, спасала лишь первые десять минут. Учащенное дыхание пропитывало шерсть влагой, которая мгновенно застывала и превращалась в непробиваемую ледяную корку, примерзающую к коже.

Темнело. Ночь неслышно, как охотящаяся кошка, подкрадывалась к ползущим по тропе людям, поджидая, когда подвернется удобный момент, чтобы схватить их в свои мягкие смертоносные лапы. Разбивать лагерь и устраиваться на отдых было бессмысленно. До привала, за которым лежала вожделенная долина, оставалось всего полторы мили.

Сделав еще несколько шагов, Датворт опустился в сугроб и сбросил с плеч брезентовые лямки большого рюкзака. Глухой рык вместе с облаком пара вырвался из его груди, на глазах превращаясь в искрящуюся тучку опадающих на землю ледяных кристаллов.

— Мак-Лауд, где ты? — зашипел он, пытаясь приподняться на непослушных руках.

— Вставай, брат, надо идти, — опустился тот возле него на колени, опираясь на лезвие ледоруба как на костыль.

— К черту все! Сколько нам еще идти?

— До ночи мы должны быть на перевале. Вставай.

— По-моему, в Дайке мы немного не рассчитали с поклажей, — огромная рукавица похлопала по каменной глыбе рюкзака. — С каждым шагом весу в этом чертовом булыжнике прибавляется на фунт.

— Ты же помнишь, что у нас впереди, — Мак-Лауд схватил негра за ворот волчьей шубы и встряхнул, как мешок.

— Мне нужно время, иначе я не смогу идти дальше. Час, не больше.

— Не получится. До заката осталось всего-то минут сорок.

Ноги Мак-Лауда поползли по толстому насту и он, не удержав равновесия, повалился на Датворта.

Из удаляющейся по тропе группы людей вышел коренастый невысокий мужичок лет сорока пяти и вернулся назад к упавшим. Вид у него был бодрый, а поклажа за спиной не казалась столь серьезной и внушительной, как у остальных. Подойдя к лежащим в снегу людям, мужичок окинул их добрым лукавым взглядом и произнес:

— Простите, ребята, но вам, наверное, уже все равно…

Мак Лауд обернулся. Подошедший вынул большой многозарядный кольт и, приблизившись на шаг, выстрелил в грудь каждого из лежащих.

— Черт! — взвыл Датворт, приходя в себя от боли и разом переставая ныть. — Мак-Лауд, убери этого психа! Он мне сердце прострелил! Больно же, собака!

Мужичок не сразу сообразил, что происходит.

— Чего суетитесь, парни, ваши пожитки еще пригодятся старому Майклу,

— с этими словами он выстрелил Датворту в голову. — Они все равно вам не пона…

Он не договорил, заметив, что Датворт поднимается на ноги. В наступившей уже темноте было плохо видно, как регенерирует его черное лицо, но зато белки глаз негра блестели и не давали усомниться в том, что он жив. Он схватил Майкла за руку и легко сломал ее.

— Не приставай к нам! — рявкнул Датворт. — Не видишь, что ли, люди отдыхают!

Майкл перехватил револьвер и начал беспорядочно стрелять в неубиваемого негра. Мак-Лауд хохотал, как безумный, вызвав и на себя град пуль из кольта обезумевшего от страха Майкла.

— Чего ты ржешь, Мак-Лауд? — заорал Датворт.

Он схватил ледоруб, быстро взмахнул им в воздухе — и в глазах нападавшего навсегда застыло выражение смертельного ужаса. Дымящаяся струйка крови скатилась по лбу на висок и застыла на мочке уха.

— Зачем ты его убил, Датворт? — сразу стал серьезным Конан. — Он же не мог нам сделать ничего плохого.

— Мог, — зло отозвался тот. — Нам обязательно пришлось бы убить его. Иначе мы никогда не смогли бы вернуться в Дайк. И, кроме того, пошли бы слухи и россказни. А мы не можем этого допустить. Эти ошалевшие старатели перевернули бы землю только для того, чтобы всласть поохотиться на нас. У нас не было выбора.

— Никто не знает, что случилось бы. По-моему, его не надо было убивать.

— Ладно, сейчас не время. Поговорим после. Идем.

Путники подняли рюкзаки и двинулись вслед ушедшим раньше людям.

В маленьком ресторанчике было пусто. Аккуратные столики, покрытые фиолетовыми скатертями, рядами стояли вдоль стен. Датворт недоверчивым взглядом обвел зал и, наклонившись к уху Рассела, тихо спросил:

— Ты считаешь, что здесь можно как следует выпить?

— Конечно, можно. Иначе зачем бы я привел тебя сюда? — успокоил друга Рассел. — А что тебя смущает?

— Как-то здесь… благопристойно, — чернокожий пожал плечами и сел за приглянувшийся ему столик. — Ну, хорошо…

— Просто еще никого нет, — Нэш опустился рядом.

Сухощавый официант подскочил к ним и положил на стол меню. По его лицу было видно, что он безмерно рад таким ранним посетителям. Датворт открыл папку, с секунду повращал огромными глазами и захлопнул ее, не прочитав ни единой буквы.

— Нам нужно немного виски.

— Да, — паренек понимающе кивнул. — Сколько именно?

Глаза Датворта загорелись, но он произнес спокойно и небрежно:

— Мы ненадолго. Просто хотим немного расслабиться, правда, Рассел? Три бутылки виски и два пива. Пожалуй, все. Мы совсем ненадолго.

— Сейчас будет, — официант заспешил к стойке.

— Ну и медленно же он двигается! — Датворт проводил парня долгим пристальным взглядом и, достав свою фляжку, сделал большой глоток. — Ты же знаешь, Мак-Лауд, как я не люблю эту историю.

— Я даже знаю, почему. У тебя по сей день похмелье после той двухнедельной пьянки, с которой все началось. Вы выпили все, что горело в этой проклятой дыре, в этом Дайке. А в себя ты пришел уже с рюкзаком за спиной, бредя по снегу.

— Да, — вспомнил Датворт, — вам показалась тогда забавной идея вытащить меня в экспедицию. Майкл так и говорил: «Снег, и только твоя черная макушка торчит из сугроба». Мне эта идея понравилась, да и тебе тоже. А вообще-то, это просто золотая лихорадка, черт бы ее взял!

На столике появилось все необходимое для продолжения воспоминаний.

— Да, только холод Аляски выморозил хмель из твоей головы, — вздохнул Рассел.

— Да. Много бум-бума утекло с тех пор. И, кстати, с тех пор я возненавидел зиму, — пожаловался негр.

— Подожди, подожди… До этой истории ты, кажется, очень не любил жару?

— Да, не любил. Потом приехал на север, немного выпил и понял, что зима мне тоже не подходит. Ты только подумай, я бы там замерз в снегах и пролежал бы, наверное, тысячу лет, пока бы меня не раскопали какие-нибудь сраные археологи. Это было бы открытие века! Самый северный негр. А нашли бы они меня потому, что из какого-то неизвестного сугроба торчала бы моя черная макушка.

— Но все-таки ты зря тогда его убил, — сказал вдруг Нэш.

— Послушай, брат, тебе не надоело? Мы уже сто лет не можем решить эту проблему. Я тебе еще раз говорю, что у нас просто не было выхода. Это тебе не Европа XVII века. Нашумел и сбежал в Америку, как будто тебя никогда и не было.

— Послушай, Датворт…

— У нас не было выбора, Конан. Я же не монстр какой-нибудь! Иногда так надо поступить. Ты же помнишь, какие у тебя самого были неприятности…

…Карета остановилась на большой поляне в глубине леса, прилегающего к старому парку. Было раннее утро, теплое и свежее, — лучшее время для того, чтобы кого-нибудь убить. Из кареты вышел высокий господин, одетый в бордовый камзол, богато украшенный золотыми и серебряными галунами. Секунданты приехали намного раньше и теперь как раз закончили размечать площадку. Кивнув всем присутствующим, господин, как вкопанный, остановился и, переждав шквал ухаживаний своего слуги, поправлявшего на нем кружева манжет и воротника, спросил:

— А где же господин де Монтегю?

— Вы прекрасны, вы великолепны, вот он испугался и…

К поляне подъехала еще одна карета, и из нее выпал всклокоченный человек в сбившемся парике. Карета остановилась немного поодаль. Из нее вышел слуга выпавшего господина и, поставив его на ноги, сунул в руки шпагу. Господин де Монтегю попытался опереться на тонкий клинок, но… Слуга вновь поставил его на ноги и проговорил на ухо:

— Хозяин, месье Клод Филипп де Бэссет ждет вас.

— Ждет? А почему их двое? Ты же говорил, что будет только какой-то… а, черт с ними! Пусть подходят по одному. А ты кыш-ш… чтобы в карете, мерзавец…

Адриан Пьер де Монтегю — человек с подозрительно знакомым лицом — отогнал своего слугу шпагой и, продолжая покачиваться и с трудом удерживаясь на ногах, заплетающимся языком как можно громче произнес:

— Передайте господам, этому, как его… Филиппу и Клоду, что ли… А, черт с ними обоими… что я готов… к его услугам.

Высокий господин взял предупредительно поданную ему шпагу, несколько раз рассек ею воздух, поморщился и заменил на другую. Секунданты дали знак к началу поединка. Парик сполз Адриану на глаза, но тем не менее он пошел навстречу противнику.

Движения де Бэссета были легки и грациозны. Отведя шпагу де Монтегю в сторону, он изящно проткнул ему живот. Раненый вскрикнул, ноги его подкосились и, повиснув на шпаге, как кусок окорока на вертеле, он громко икнул. Тело растянулось на траве. Месье де Бэссет гордо отступил и, описав победный вензель шпагой, удовлетворенно улыбнулся тонкими губами.

Старательный слуга мельтешил, принимая окровавленное оружие, сыпал комплименты, преданно заглядывая в глаза хозяина…

— Эй, Бэссет, это вы, что ли? — раздался сзади пьяный голос.

Высокий господин обернулся. Перед ним стоял убитый Адриан. Его белоснежная рубаха была перепачкана кровью, но он пытался принять боевую стойку, одной рукой держа шпагу, а другой — сползающий на глаза парик.

Выхватив из рук слуги свою шпагу, Клод Филипп нанес еще один удар. На этот раз, несомненно, смертельный. Шпага вошла прямо в сердце надоедливого Адриана, который с досадой произнес: «Черт!», — и свалился на землю.

— Превосходно! Какой удар! — закричал слуга, целуя руку, протянувшую ему шпагу.

Не успели они сделать и двух шагов, как за их спинами опять что-то завозилось и сказало:

— Ну, господа, чего вы все время толкаетесь… Здесь дуэль или не дуэль? А, господа?..

Зал маленького ресторанчика начал постепенно заполняться посетителями.

— Ну и долго вы так упражнялись? — спросил, утирая слезы, Датворт.

— Этого я не знаю, — гордо ответил Рассел. — Я, честно говоря, вообще ничего не помню. Мне потом об этом человек пять рассказывали, но все называли разное число. Один даже сказал, что «полторы дюжины». Но это бред. Он колол меня всего-то восемь раз. Это я насчитал потом на себе.

— Да, совсем немножко. Интересно, что с ним было, когда он посчитал все эти «разы»?

— Ничего не было.

— Совсем ничего?

— Нет, я же говорю! Я пришел в себя, попросил у него прощения…

— Ты это помнишь или тебе опять кто-то рассказал? — хохотал Датворт.

— Рассказали, конечно… Но все-таки, я же попросил прощения! Я сказал: «Я приношу вам свои извинения за то, что назвал вашу жену сучкой. Еще раз извините. Живите долго и счастливо».

— Да, это ты сказал. Но что ты сказал ему потом? Об этом говорила вся Европа. «Передайте ей, что мы с Мишелем будем ждать ее завтра… то есть уже сегодня… у мадам Жу».

— Кто тебе это рассказал? Бэссет растрезвонил?!

— Читал я об этом. Исторический факт. Так что неизвестно еще, кто из нас больший алкоголик.

— Конечно, ты.

— Сейчас мы это проверим.

Чернокожий жестом подозвал официанта и потребовал еще пива и еще виски.

— Мы здесь ненадолго, зашли расслабиться, — по второму разу повторил он, заказывая дополнительные две бутылки. — Давно с другом не виделись…

— Но, — продолжил разговор Рассел, — мои пьянки никогда не заканчиваются трагически. А ты Майкла все-таки убил.

— Ничего себе не заканчиваются! По твоей вине тогда молодому цветущему юноше напрочь отстрелили задницу. Помнишь?

Шатаясь из стороны в сторону с чувством честно выполненного долга, де Монтегю шел в поля, рассуждая тихим срывающимся голосом:

— …и извинился… потому что он бегает и толкается, а это значит… не дуэль… какое-то чертово безобразие… а значит, честь спасена… вперед, друзья!..

Слуга де Бэссета бросился к карете, нырнул вовнутрь и через мгновение появился с двумя пистолетами в руках. Он забегал вокруг своего обалдело стоящего хозяина, голося и пытаясь вложить в его руку огнестрельное оружие. Наконец ему это удалось.

— Вот, вот… Убейте этого негодяя! Такие оскорбления надо смывать…

— Пошел вон!

Де Бэссет отпихнул слугу и направился к карете, даже не замечая у себя в руках пистолет. Слуга заюлил у него на пути:

— Ваша милость, сейчас я его приведу, да? А вы его…

— Ну надоел же… — сквозь зубы процедил дуэлянт и, подняв руку, чтобы дать затрещину, увидел оружие. — Сейчас я тебе…

— Нет! — не своим голосом заорал слуга, бросаясь бежать. — Хозяин, не надо! Нет…

Звук выстрела перекрыл его голос, заржали испуганные лошади… Когда дым рассеялся, на краю поляны стоял человек, держась руками за спину чуть пониже поясницы. Глаза его были закрыты, а лицо исказила гримаса боли.

— Хозяин, за что? — проговорил он и медленно упал в траву лицом вниз.

Адриан даже не обернулся, уходя все дальше и дальше.

— Этот юноша отделался легким испугом, — оправдывался Рассел. — С ним ничего страшного не произошло. А задница зажила за каких-нибудь десять дней.

— Только ты так лихо засветился, что тебе пришлось срочно сматываться в Америку, — напомнил чернокожий.

— Но зато все обошлось. А в Америке я встретил тебя. Так что все к лучшему…

— Все к лучшему! — передразнил его Датворт. — Из-за тебя тогда чуть не начались новые средние века. Еще немного — и стали бы жечь колдунов. Спасибо Великой французской революции, что отвлекла всех от этого полезного дела.

— Ну и что? Зато это были неплохие времена. Мы много путешествовали, много дрались…

— И много пили.

— И очень много пили, — подтвердил Рассел. — Ведь это именно из-за бум-бума у тебя были тогда неприятности?

— Да. Только почему «были»? Они у меня всегда есть, и всегда из-за выпивки.

— Но тогда, насколько я помню, тебя хотели повесить?

— Хотели. Я украл у надсмотрщика бутылку джина и немного расслабился,

— зажмурился Датворт, вспоминая, как ему тогда было хорошо.

— Ну да, а расслабившись, отделал его же так, что чуть не убил, — помог воспоминаниям Нэш.

— Это потому, что он был неправ. Сказал, что меня срочно надо повесить в наказание за плохое поведение и пьянство. Сам, гад, не просыхал, а еще воспитывал. Не мог же я терпеть такие издевательства. Вот и…

…Обгоревшие останки форта возникли на ярко-рыжем ковре выжженной солнцем прерии как диковинный мираж. Раскаленный воздух дрожал, и черные силуэты развалин шевелились в дьявольской пляске. С трудом передвигая ноги, Дусул дошел до поваленных бревен разрушенного частокола форта и тяжело опустился на колени, лаская руками обгоревшие останки дерева. Сил не хватало даже для того, чтобы пошевелить веками и хоть на мгновение прикрыть от солнечных лучей воспаленные глаза.

Дусул не знал, сколько он прошел. Десять миль или тысячу. Он только помнил, что промелькнула длинная череда дней и ночей. Сколько их было? На ногах висели свинцовые колодки усталости. Все дни изматывающего блуждания по прерии его преследовала только одна мысль: что люди с плантации могли пуститься в погоню, и тогда — конец. Виселица, и… И он не сможет умереть, а притвориться не по-лучится, и они раскроют его тайну.

Всматриваясь в горизонт, он не видел ничего, кроме плывущего марева, исходящего от земли. Жара звенела, создавая иллюзорные озера у самого края земли, расточительно выплескивавшие свои голубые бездны за горизонт.

Вода.

Только сейчас Дусул понял, насколько обезвожено его тело. Это была уже не жажда. Внутри была такая же пустыня, как и снаружи.

Но самое страшное, что пустыня царила во всем теле. Оно настолько высохло, что остался только скелет, обтянутый пергаментом кожи, которая посерела и была иссушена так, что даже солнечные ожоги, лопаясь, не кровоточили, а лишь выпускали капельку бесцветной жидкости и тут же затягивались, образуя уродливые, неразглаживающиеся рубцы. Самым страшным было, однако, другое: начавшие подсыхать глаза видели все хуже и хуже. Превозмогая боль во всем теле, он поднялся на ноги и, шатаясь, вошел во двор уничтоженного форта. Когда именно произошло сражение, определить было невозможно. Остовы строений успели зарасти чахлой травой, выгоревшей под беспощадными лучами. Она окутывала все вокруг призрачным желтым туманом.

Дусул обошел развалины по периметру. В квадрате фундамента одной из сгоревших построек он обнаружил целую гору лошадиных и человеческих костей. Похоже, индейцы после битвы собрали сюда все трупы бледнолицых. Очертания фундамента указывали на то, что это была конюшня. Лошади, скорее всего, сгорели во время внезапно начавшегося пожара, пока люди сражались. Обогнув незаросшую могилу, Дусул оказался рядом с небольшой деревянной постройкой.

Странник растащил в стороны верхние доски, перевесился через разбитые обгорелые бревна сруба заброшенного колодца и заглянул вовнутрь. Из темного провала пахло сыростью и гниющей древесиной. Это был настоящий фимиам, и Дусул двинулся навстречу божественному запаху жизни. Ноги сами по себе распрямились и, перевалившись через край, он упал в прохладный мрак колодца. А потом пил, пил, пил… Вода холодным потоком вливалась в тело, впитывалась кожей… Он отмокал, приобретая свой прежний вид, наливаясь водой, как воздушный шар воздухом, пока не превратился вновь в высокого и крепкого чернокожего.

Сознание вернулось резким ударом. Перевернувшись на спину, он посмотрел наверх. В квадрате колодца было видно ночное небо, на котором горели яркие звезды. И в то же мгновение в его мозгу, обжигая сознание, вспыхнула мысль: «Меч»!

Развязав на груди узел, он сбросил с плеча тонкую веревку и вынул из-за спины большой тряпичный сверток, в котором хранилось самое ценное, что было у него. Размотав грязные тряпки, Дусул извлек из них большой ятаган.

Вставив широкое лезвие в щель между бревнами, он подтянулся на нем, цепляясь пальцами рук и босых ног за скользкую от сырости обшивку колодезного штрека. Перемещая меч и упираясь в стены руками и ногами, Дусул постепенно выбрался из колодца, используя меч как опору.

Над прерией висела ночная прохлада. Он прошел всего ярдов десять, не больше, и опустился на траву, поглощенный внезапно набросившимся на него с яростью бешеного льва сном. Спал он до тех пор, пока приближающееся фырканье и топот конских копыт не разбудили его.

Дусул подскочил, крепко сжимая в руке оружие. Солнце уже выползло из-за горизонта и висело в белой дымке, пытаясь разогнать свежесть ночи. Он осмотрелся. Пегий жеребец мирно пасся неподалеку от него. В дорогой сбруе с серебряными накладками, покрытый красной попоной, он скорее походил на ярмарочное животное, чем на коня, который привез своего хозяина черт знает куда через всю пустыню. Владельца, однако, нигде видно не было.

«Неужели приблудился?» — мелькнуло в голове Дусула.

Но сам же с собой не согласившись, он принялся оглядываться с двойным энтузиазмом. Во-первых, конь был упитанный и бодрый, щипал траву и не рвался к колодцу, а во-вторых, страшно заболело в груди, а это кое-что значило.

Квадратная фигура внезапно возникла возле Дусула, словно выросла из-под земли. Человек был среднего роста, с невероятно широкими плечами, укутанный в длинный, до пят, лазурный плащ; опять же — рыжие волосы, зеленые глаза…

— Доброе утро, — громко произнес незнакомец. — Наконец-то ты пришел. Я жду тебя здесь уже почти год. Я рад.

Он сбросил плащ, под которым обнаружилось крепко скроенное тело, одетое в короткую тунику. Потом вскинул руку, и Дусула отбросило назад волной боли, от которой ему пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы не закричать. Глухо простонав что-то нечленораздельное, Дусул собрался в комок и приготовился к отражению последующих атак.

Незнакомец хрипло рассмеялся. Только теперь Дусул заметил в его руке короткий римский меч.

— Я вижу, что ты узнал меня, — незнакомец радостно улыбнулся, — и тоже рад долгожданной встрече. Пока мы не начали, я хочу тебе передать привет. От твоего учителя. Он мертв. Я убил его, и он почти не сопротивлялся. Он знал, что я сильнее его, а значит, сильнее тебя. Поэтому пора приступать.

Холодная волна прошла по спине Дусула. Не произнеся ни звука в ответ, он набросился на человека в тунике, бешено вращая ятаганом. Бой длился считанные секунды. Зазвенели, сходясь, клинки, рассыпали звон металла над пробуждающейся ото сна прерией. Люди двигались быстро и бесшумно. Создавалось впечатление, что две сверкающие иголки мелькают в руках невидимой швеи, сшивая прозрачный жаркий воздух, а за ними мелькают две нитки. Черная и белая.

Разрубленное пополам белое тело упало на песок, заливая его потоками крови. Дусул отошел в сторону, отирая пот со лба.

Серебряные молнии и голубые искры окутали лежащего, подтягивая половинки друг к другу. Резкий поток обрушился на чернокожего, сбивая с ног, поднял с земли тучу пыли и человеческие останки и, поддерживая, соединил в одно невредимое тело. После этого, свернувшись в воронку, ветер стих так же внезапно, как и возник.

— Ты самонадеян и глуп, асарус, — взревел восставший противник, поднимая с земли свой короткий широкий меч.

Битва закипела с новой силой. Ятаган скользнул по рукоятке вражеского меча. Оружие выпало из рук белого воина, пройдя одним молниеносным рывком сквозь отрезанные и моментально вновь выросшие пальцы.

— Хаким Уль-Ислам меня многому научил, — прошипел Дусул. — Ты сам сегодня убедишься в этом!..

Дусул занес над головой свое оружие. Рыжеголовый отскочил, мгновенно оказавшись с другой стороны лежащего на земле римского меча и увернувшись от страшного удара. Дусул заметил его движение и остановил клинок на полпути. Резко изменив направление, он бросил лезвие вдогонку ускользающему противнику, который, упав на корточки, уже протянул было руку к рукоятке. Сталь ятагана со свистом рассекла воздух и вонзилась в тело, раскалывая шейные позвонки.

— Мы так и не успели познакомиться поближе, — выдохнул Дусул, опускаясь на землю возле отрубленной головы, — но, честно говоря, я не жалею.

В эту секунду ударила молния, и форт вспыхнул новым пожаром. На этот раз горело все, что только могло гореть: трава, останки строений и ограды, даже земля.

Пегий конь поднялся на дыбы, громко заржал и бросился прочь, испуганный пламенем.

Дусул сидел на песке, не обращая внимания на облизывающие его оранжевые языки, и смотрел на распадающееся в огне обезглавленное тело.

Когда шквал огня стих и по черному пепелищу зашелестел вечерний ветер, чернокожий собрался уходить, но как только он попытался встать, узкий голубой клинок коснулся его подбородка.

— Я тогда тебя чуть не убил, — проговорил Рассел заплетающимся языком.

— Да, это было почти так, как сегодня. Но в тот раз мы еще не были знакомы, — напомнил Датворт.

— Черт побери, ради этого стоило переплыть океан. Ты знаешь, я чертовски рад, что мы тогда договорились. В конце концов, ты совершенно прав, что приятнее вместе пить, чем вместе драться.

— Там, где дело касается выпивки, — согласился Датворт, — я большой специалист.

Рассел кивнул, голова его соскочила с подставленной под нее ладони и безвольно качнулась, чуть не ударившись об стол. Негр залился смехом, но пошатнулся на стуле и, запутавшись в своей широкой одежде, чуть не упал. Рассел тоже рассмеялся.

— Послушай, Мак-Лауд! — предложил Датворт. — Я не привык бросать начатое дело. Давай продолжим?

— Давай, — чтобы не испортить так славно начавшийся день. Мы встречаемся не так часто, и было бы обидно…

Крюгер отодвинул стальную решетку лифта и вышел в узкий коридор, который вел к холлу и выходу из гостиницы. В отеле сегодня отмечали один из ежедневных праздников — и поэтому вонь была невыносимая. Запах спиртного и табачного перегара висел настолько плотным занавесом, что резал глаза, и неискушенный в посещении подобных мест человек запросто мог бы лишиться чувств. На полу были разбросаны окурки, валялись пьяные полуобнаженные люди. Они валялись в номерах и коридорах, никому не нужные, но и никому не мешающие.

Крюгер переступил через распростертые тела, пробираясь к выходу. Он был сосредоточен как никогда и в держал руке свой маленький чемоданчик, похожий на те, в которых носят инструменты. Лицо его было даже бледнее обычного.

Портье по-прежнему сидел в кресле, закинув ноги на стойку, и пустыми глазами смотрел в хрипящую развалину телевизора. Заметив своего жильца, парень лениво сплюнул погасший окурок и, продолжая смотреть «ящик», процедил:

— Как тебе понравилась Кенди?

Крюгер остановился и медленно повернул голову. Почувствовав на себе его тяжелый взгляд, парень опустил ноги и, забегав глазами по холлу, вжался в кресло. Гигант медленно подошел к стойке, деловито перевесился через нее и схватил тщедушного человечка за голову, которая полностью поместилась в его огромной ладони. Тот взвизгнул от боли и, подаваясь вверх, последовал за рукой Крюгера.

— Чтобы ты ко мне больше вообще никогда не обращался! Ни по какому поводу! Не разговаривай со мной! — проревел Крюгер прямо в перекошенное от страха лицо. — И никого ко мне не присылай. Никогда. Понял?

— Я-я-я хотел… только… — жалобно промямлил парнишка.

Пальцы огромной руки сжались, грозя раздавить челюсть.

— Чтобы ты больше со мной никогда не разговаривал, — четко выговаривая каждый слог, повторил Крюгер. — Ты все понял?

Портье часто закивал.

— Ну, хорошо, — постоялец разжал тиски.

Парень отлетел головой в шкафчик с ключами и, едва дыша, проводил Крюгера долгим злым взглядом. Когда тот вышел, портье расправил чахлые плечи и, тыча в сторону ушедшего трясущимся грязным пальцем, заверещал, брызжа слюной:

— Надеюсь, сукин сын, тебе голову оторвут и в задницу засунут!

Вечно сидящий возле стойки старик-негр захохотал и прикрыл лицо газетой, которую всегда читал.

— А ты что смеешься? — взревел портье.

Он постепенно приходил в себя. Чем больше времени проходило с момента его унижения, тем громче он орал, пытаясь хоть как-нибудь восстановить утраченный престиж.

Негр сунул в рот горлышко бутылки с пивом и сделал несколько больших глотков. Затем, протерев рукавом рубахи пухлые губы, он проговорил, давясь от хохота:

— Смотри, Венто, этот мужик сам кому хочешь и что хочешь в задницу вставит. А ты, похоже, ему понравился.

— Слушай, — портье прищурился, — ты вообще заткни пасть, дерьмовый специалист по чужим задницам!

Негр поднял глаза, сделал дурашливо-перепуганную физиономию и вновь издевательски расхохотался.