"Омут" - читать интересную книгу автора (Макдональд Росс)

Глава 19

Дом на холме стоял темный и безмолвный. Не чувствовалось никакого движения внутри дома, все было тихо и снаружи, слышались только посвистывающие вздохи цикад, что подымались с земли и падали в траву. Я постучал в дверь и стал ждать ответа, дрожа от холода: безветренная ночь была прохладной. Впрочем, насекомые вздыхали и свистели словно ветер в ветвях осенних деревьев. Я толканул дверь. Но она оказалась заперта. Я снова постучал.

Прошло довольно много времени, прежде чем я смог различить свет в холле, тут же над моей головой зажегся фонарь входной двери, и дверь стала отворяться — медленно, дюйм за дюймом.

Миссис Стрэн, — затуманенными и покрасневшими ото сна глазами, — долго приглядывалась ко мне:

— Это мистер Арчер?

— Да... Мне надо срочно повидать миссис Слокум.

Пальцы экономки стали теребить воротничок шелкового халата. В его отворотах на груди виднелась фланелевая ночная рубашка в розовый цветочек. — Миссис Слокум умерла. — В ее хмуром взгляде я увидел горе.

— Нет, я должен увидеть Мод Слокум. Я простился с ней часа два назад.

— О, вы имеете в виду молодую миссис Слокум... Я полагаю, она в постели. Спит. Что и вам следовало бы делать сейчас. В столь позднее время...

— Я это знаю. Но мне обязательно надо ее увидеть. Не можете ли вы разбудить ее?

— Не знаю, должна ли я это делать. Она рассердится.

— Я тогда сам разбужу ее, мне придется так поступить!

— Боже милостливый, нет! — Миссис Стрэн сделала было движение, собираясь закрыть передо мной дверь, потом вдруг передумала:

— Это важно? — Вопрос жизни и смерти! — чуть не выкрикнул я, не зная, правда, чьей жизни и чьей смерти.

— Ладно, входите. Я попрошу ее спуститься.

Экономка оставила меня в прихожей и удалилась шаркающей походкой. Уложенные крендельком на затылке две ее поседелые косы показались мне жесткими и сухими, как старый забытый цветок.

Миссис Стрэн возвратилась ко мне довольно скоро, она спала с лица, тревога так и читалась в глазах.

— Ее дверь заперта. Она не отвечает.

Я поспешил за ней к лестнице, что вела наверх.

— У вас есть ключ?

— От той двери? Нет. — Миссис Стрэн задыхалась. — Там запирают изнутри, на задвижку.

Не без труда мы проследовали вверх по лестнице, потом экономка, оставаясь все время впереди, провела меня по лестнице вниз, в холл, к двери, составленной из тяжелых дубовых панелей. Я надавил на дверь плечом — она не поддалась.

Экономка заняла мое место у двери и крикнула:

— Миссис Слокум! — В ее надтреснутом голосе прозвучало отчаяние.

— Вы уверены, что миссис Слокум там? — спросил я.

— Она должна быть там. Дверь заперта оттуда.

— Придется выломать. Есть у вас железный лом или рычаг, что-нибудь такое, все равно?

— Пойду посмотрю. В кухне есть какие-то инструменты.

Я выключил в холле свет и тогда увидел, что в запертой спальне свет не был погашен. Я снова припал к двери и прислушался. Ни храпа, никаких вздохов, какие бывают после неумеренно потребленного алкоголя, — никаких звуков. Мод Слокум спала очень крепко.

Вернулась миссис Стрэн, узел ужаса и угрызений совести. В обеих — все в крупных венах — руках она держала стальной брус с плоским концом, похожий на инструмент, которым вскрывают чемоданные замки, когда ключи потеряны. Я вставил плоский конец в щель между дверью и косяком, приподнял брусок, что-то треснуло, панели поддались, я сдвинул инструмент чуть влево, нажал сильнее. Замок выскочил из гнезда, и дверь открылась.

Я вошел в комнату Мод.

Справа от меня у стены стояло трюмо с тремя зеркалами, слева, у окна, — огромная крытая кровать, застеленная так, что не было ни одной вмятинки. Рядом, на полу лежала Мод Слокум. Ее лицо было темно-серым, с синеватым оттенком, как на одной картинке Ван Гога, где изображен какой-то сумасшедший человек. Прекрасные белые зубы Мод блестели между полураскрытыми пурпурными губами и превращали темное это лицо в какую-то гротескную маску.

Я опустился на колени, пощупал у женщины пульс и послушал, бьется ли сердце.

Мод Слокум была мертва.

Я поднялся и повернулся к экономке, которая медленно входила в комнату, будто что-то тяжелое давило на нее.

— Что случилось? — И голос прервался, она уже знала ответ.

— Миссис Слокум умерла. Звоните в полицию, попытайтесь связаться с Надсоном.

Миссис Стрэн повернулась к двери из комнаты, и ветер смерти вынес ее.

Тут же вошла Кэти. Я попытался своей фигурой заслонить от нее труп. Девушка остановилась и встала в белой шелковой ночной рубашке вытянутая в струнку, стройная и гибкая. Взгляд ее обвинял.

— Что здесь случилось? — строго спросила она.

— Твоя мама умерла. Возвращайся к себе, в свою комнату. Все ее тело напряглось и вытянулось еще сильнее.

— У меня есть право остаться.

— Уходи отсюда! — Я сделал шаг к ней.

Кэти увидела то, что лежало за моей спиной.

— Как она может быть мертва? Я... — горе перехватило дыхание, и Кэти смолкла.

Я приобнял ее, повернул ее дрожащую спину к себе, лицо к двери.

— Кэти, я ничего не могу сделать сейчас для тебя. Тебе надо пойти к отцу.

Всхлипывая, она сказала:

— Он не выйдет, он говорит, что не может подняться с постели.

— Ну, тогда ложись к нему в постель.

Я ляпнул, не подумав, получилось двусмысленно, ее реакция потрясла меня: ее маленькие кулачки забарабанила по моему лицу с такой яростью, что я потерял равновесие.

— Как вы смеете говорить про такие грязные вещи?!

И добавила одно англосаксонское словцо, которое у нас знает каждая школьница...

Я вернулся в комнату, где на полу лежала безмолвная женщина. Ковер из овечьей шерсти загнулся под ее плечом, словно Мод в конвульсии нарушила его покой. На Мод было то самое платье, в котором я ее видел на приеме гостей, оно задралось, обнажив загорелые бедра. У меня был порыв расправить платье, прикрыть ноги, которыми я восхищался. Но мое профессиональное воспитание не разрешило: Мод Слокум принадлежала теперь полиции.

Свет в комнате исходил от настольной лампы с двойным абажуром. На письменном столе рядом с лампой еще стояла незакрытая портативная пишущая машинка, из ее зева торчал лист белой бумаги. Напечатано было всего несколько строчек. Я обошел тело, чтобы прочитать их.

"Дорогой мой! Я знаю, что я трусиха. Есть вещи, сам вид которых для меня невыносим и с которыми я не могу ужиться. Поверь мне, что любовь была и всегда будет самое лучшее, что существует на свете. Во всяком случае, я получила свою долю...

Я думаю, что это стрихнин, так я поняла из рецепта Оливии Слокум. Я знаю, я не была доброй и милой, но, знаешь, может быть, теперь-то уж никому не нужно будет критиковать меня. Я чувствую, что не могу больше писать, мои руки..."

Это было все.

Тут же я увидел открытый маленький зеленый пузырек, рядом его черную металлическую крышку. На этикетке были изображены красный череп и скрещенные кости. Далее значилось, что лекарство, выписанное доктором Сандерсом для миссис Оливии Слокум, изготовлено в аптеке Нопэл-Велли четвертого мая сего года и должно применяться по назначению. Не дотрагиваясь до пузырька, я заглянул внутрь и обнаружил, что он пуст.

На столе больше ничего не было. Я обратил внимание на широкий белый ящик. Отодвинул мешавший мне стул и, взяв в руку носовой платок, чтобы не оставить отпечатки пальцев, наполовину выдвинул ящик. Там лежало несколько заточенных карандашей, початая губная помада, шпильки, пластмассовые серьги, рассыпанная стопка бумажек, в основном магазинных квитанций и рецептов. Банковская книжка... банк Нопэл-Велли... Я пролистал ее: баланс в триста тридцать шесть долларов с центами после того, как за два дня перед тем было снято со счета двести долларов. Еще раз концом сломанного карандаша, я поворошил бумажки. Вот — письмо, напечатанное на бланке студии "Уорнер Бразерс".

"Привет, Мод, моя девочка!

Прошла прорва времени (как говаривал старый хозяин, пока его не упрятали в холодную-холодную землю, ну и кстати хочу заметить, что я никогда не любила этого старого черта), в течение которого я не получала от тебя известий. Подружка, сломай ты эту противную пишущую машинку и распусти волосы. Как проходит последняя кампания против клана Слокумов, и как там Он? Со своей стороны могу заметить, что у меня все в порядке. Мистер Биг перевел меня в сто двадцатую, и на прошлой неделе он сказал Дону Ферджеону, который сказал своей секретарше, которая сказала мне, что я никогда не делаю ошибок (за исключением ошибок в сердечных делах, ха-ха, это правда, но над чем я смеюсь?). Но самая большая новость, догадайся, что бы это могло быть, и спрячь свою догадку поглубже под шляпку, если ты только ее носишь: Англия, моя милая! В следующем месяце мистер Биг будет ставить в Англии картину и собирается взять меня с собой!!! Так что выныривай-ка лучше из своих семейных дрязг и разбирательств в какой-нибудь из этих великолепных деньков, и мы устроим большой праздничный обед в "Массо". Ты знаешь, где меня найти.

Да, и еще, мои наилучшие пожелания Кэти, и ты знаешь, что я думаю обо всей остальной компании Слокумов. До скорой встречи".

Даты под письмом не было, подпись была: "Милли". Я поглядел на лежащую на полу женщину.

Состоялся ли обед? Хотел бы еще узнать: уехала ли Милдред Флеминг в Англию и много ли знает она о "Нем". "Он" больше смахивал на Надсона, чем на Бога. А Надсон скоро будет здесь.

Я выдвинул ящик поближе к себе. Сложенная газета застряла было в щели между дном и задней стенкой ящика; скользнув вниз, она почти исчезла из виду. Я вытащил ее на свет Божий и развернул. Вот длинная колонка текста, а над ней напечатаны фотографии двух мужчин. Один из них Надсон, а другой — молодой темнокожий человек в измятой белой рубашке. Заголовок гласил: "Захвативший преступника и бежавший из тюрьмы".

"Лейтенант Ральф Надсон, из чикагской полиции, задержал Чарльза "Кеппи" Мариано, признанного виновным в убийстве трех человек и в прошлый понедельник сбежавшего из исправительного дома в Джолиет. Лейтенант Надсон выследил его в "Скид-Роу" и на следующий день взял под стражу".

В заметке сообщались детали этого подвига, и я медленно и внимательно прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.

Я снова сложил газету, положил ее туда же, где нашел, и задвинул ящик.

Записка, отпечатанная на машинке... Что-то в ней было странное, такое, что я не мог сразу определить, но что нужно было объяснить. Не имея ясного представления о том, зачем я это делаю, я тем не менее вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала мне Мод Слокум, развернул и положил его на стол рядом с машинкой. "Дорогой мистер Слокум", — начиналось оно. Это было как память о чем-то, что я слышал очень давно. Еще до войны я услышал: "Лилии, источающие запах гнили, хуже, чем простая сорная трава". Скоро такой запах будет источать тело женщины, лежащей на полу... письмо? о ней? Какое теперь значение имеет это письмо?

Мое внимание сосредоточилось, однако, на первом слове: "Дорогой". Я перевел взгляд на бумагу в каретке пишущей машинки: "Дорогой мой", потом всмотрелся в письмо на столе. Два "дорогих" были абсолютно одинаковы: заглавная "Д" каждого из них немного отступала от ряда других букв в строке, а у "р" был едва заметен разрыв в середине изгиба. Хотя я не эксперт по сличению шрифтов пишущих машинок, но мне показалось, что предсмертная записка Мод Слокум и письмо, адресованное ее мужу, напечатаны на одной и той же машинке.

Я пытался понять смысл, который мог крыться за этим сходством. Но тут раздались тяжелые шаги за дверью, которую я взломал, и вошел Надсон. Я стоял и смотрел на него, как хирург изучает лежащее под ножом животное, которое подвергнется вивисекции. Надсон смотрел не на меня. Он увидел тело Мод на полу, его всего согнуло, и он почти упал, но взял себя в руки и выпрямился. Прислонился к дверному косяку. Одетый в форму полицейский заглянул через его плечо в комнату. Надсон почти захлопнул дверь перед носом своего подчиненного.

Он повернулся ко мне. Кровь отхлынула от его лица, и кожа приобрела грязно-желтый оттенок.

— Мод мертва? — Звук обычно мощного голоса был слабым и болезненным.

— Стрихнин действует быстро.

— Как вы узнали, что это стрихнин?

— Взгляните на нее. И, кроме того, в пишущей машинке оставлена записка. Думаю, она предназначалась для вас.

Он еще раз посмотрел на лежащее тело.

— Дайте мне записку.

Его плечи не отрывались от дверного косяка.

Я вытянул из машинки листок и передал ему.

Он прочитал его про себя, перечитал еще и еще раз вслух; его тяжелые губы медленно выговаривали слова. На лице проступил пот, собираясь в морщинах, словно слезы.

— Почему она захотела покончить с собой? — Усилие, которое он приложил для того, чтобы спросить об этом, исказили линию рта, которая, казалось, уже не сможет больше вернуться в нормальное положение.

— Это я должен спросить у вас об этом. Вы знали ее лучше, чем я.

— Я любил ее. Это правда. Думаю, она меня не любила... Недостаточно любила.

Горе заставляло его выговариваться, забыв, что я был здесь. Забыв, кто я. Сейчас он забыл, наверное, кто он сам.

Медленно он все это вспомнил. Войска перегруппировались и плотным кольцом встали вокруг каменной крепости — его эгоизма. Я увидел, как тяжелая мужская гордость приливала к его лицу, выпрямила рот, скрыла наполнившую глаза боль. Он сложил предсмертное письмо Мод и спрятал его в карман.

— Я только что вошел. Мы ни о чем не говорили. Вы не находили записку, — и с этими словами Надсон похлопал по карману.

— И вы — Георг Шестой, король Англии. А не экс-лейтенант Надсон из чикагской полиции.

Он сумел пересилить себя, оторваться от двери, придвинуться ко мне и правой рукой, схватив лацкан моего плаща, попытаться тряхнуть меня.

— Вы сделаете так, как я сказал!

Я легко сбросил его руку. Но при этом письмо, которое я держал, выскользнуло из пальцев и упало на пол. Он быстро наклонился, поднял его. — А это что?

— Это письмо. Из-за него меня и наняли. Оно было напечатано на той же машинке, что и предсмертная записка. Подумайте над этим... Когда закончите, поразмышляйте еще вот над чем. Ваш парень, Фрэнкс, получил пять сотен за информацию, что я еду сюда вместе с Ривисом. Ему заплатил Уолтер Килборн. Я могу назвать главаря этой группы линчевателей, он из людей Килборна.

— Вы слишком много говорите, Арчер.

С нетерпеливым ворчанием он прочел письмо, затем смял его и положил в карман, к другому.

— Вы уничтожаете улики?

— Я сказал, что вы говорите слишком много. Я буду разбираться со всеми уликами, что здесь находятся.

— Не надолго... Если угодно, можете принять это мое замечание как угрозу.

Он придвинулся ко мне снова.

— Кто кому угрожает? Вас мне уже хватит, Арчер. Можете теперь отправляться из города. Из моего города!

— Я остаюсь.

Лицо Кнудсона пылало. Какой все же неприятный запах, как у плотоядного животного, шел от хулигана-полицейского!

— Вы отправитесь из города сегодня же, сейчас же, ночью и не вернетесь больше сюда. Никогда! Я надолго могу вас упечь, Арчер. Вы ведь, например, насильно перевезли Ривиса через границу штата Калифорния: вы знаете, сколько за это полагается по закону?

Да, я сам связал себя и передал ему вот такого, связанного. Из глаз моих просочилась горькая влага и тоже загорелась на лице.

Его правая рука скользнула под пальто, за пистолетом в наплечной кобуре.

— Так уходите или остаетесь?

Я ничего не ответил, открыл дверь, прошел мимо. В невообразимой суматохе проносились у меня в голове картины погонь, разговоров, часы ожиданий.

Для Надсона надо подготовить другое место и другой час. Я за это возьмусь. Обязательно.