"Вдовы" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 6

Улица была полна детей в купальниках. Пожарный кран-гидрант на углу квартала все еще был открыт, и брезентовый рукав с наконечником до сих пор разбрасывал искрящиеся водяные каскады. Всего несколько минут назад дети брызгались и плескались под искусственным водопадом, но теперь все переместились туда, где было по-настоящему интересно. Перед зданием находился бело-голубой тягач-грузовик Службы чрезвычайных происшествий, а патрульные полицейские машины расположились по обеим сторонам прилежащей улицы. Было много мужчин в защитных шлемах и женщин в шортах и комбинезонах; все они прятались за барьерами, которые успела возвести полиция. Стояла жаркая летняя ночь, завершившая один из самых жарких дней этого лета. Температура воздуха и в десять вечера зашкаливала под тридцать градусов. И без этого события, обещавшего острое и пряное развлечение, причем экспромтом, на улицах все равно болталась бы тьма праздного люда.

В этом городе за первую половину года уже было зарегистрировано более тысячи двухсот убийств. Сегодня в шумном районе, который некогда был сплошь испаноязычным и где теперь образовался этакий Вавилончик, состоявший из испанцев, вьетнамцев, корейцев и иранцев, произошло из ряда вон выходящее событие: 84-летний мужчина из Гуайямы, что в Пуэрто-Рико, держал на коленях свою восьмилетнюю «чистокровную» американскую внучку, грозя увеличить пугающе трагическую статистику убийств еще на одну единицу. В правой руке у него был револьвер, дуло которого покоилось на плече внучки и было нацелено на ее ухо.

Инспектор Уильям Каллен Брэди приставил к двери сотрудника своей команды, говорившего по-испански, но за все это страшное время старик произнес лишь пять слов, причем только по-английски:

— Идите прочь, я убью ее.

Он сказал это с акцентом, но тем не менее вполне четко и понятно. Если, дескать, они не уберутся от двери квартиры на пятом этаже, где он жил со своим сыном, невесткой и тремя внучками, он отправит меньшую из внучек обратно на Карибские острова в гробу.

На лестничной площадке, которую блокировала команда «парламентеров», можно было задохнуться от жары, но все думали только о старике и девчушке. Эйлин и другие курсанты были проинструктированы, что главное в таких ситуациях — блокировать захватчика в минимально просторном месте, однако ей не вполне было ясно, кто на самом деле кого блокировал или сдерживал. У нее было впечатление, что старик выбрал свой собственный тип соревнования и сам вел счет очкам; не подумайте, что это — каламбур, Боже сохрани... На крохотной лестничной площадке пятого этажа, провонявшего запахами экзотической кухни, были сами блокированы по крайней мере три дюжины офицеров полиции, не считая тех, кто занял места на пожарной лестнице или теснился в квартире на первом этаже. Полиция реквизировала ее в качестве КП. Спасибо, мэм, мы вам пришлем расписку... Да и на крышах была тьма-тьмущая полицейских, а пожарные уже раскидывали во дворе свои сети, на тот случай, если старцу взбредет в голову выкинуть внучку в окно. В этом городе вы никого и ничем не удивите.

Полицейский, «работавший с дверью», был очень опытным «говоруном»; вообще-то он служил в отделе разбойных нападений. Его звали Эмилио Гарсиа, он бегло говорил по-испански, но старик не откликался, упорствуя в своем желании говорить только по-английски. Разумеется, при очень скудном словарном запасе. Бормотал, как заклинание: «Идите прочь, я убью ее...» В целом возникла довольно щепетильная ситуация. Квартира находилась, как на зло, в том муниципальном доме для бедных, где только на прошлой неделе бригада «наркоши» застукала во время облавы четверых; трое из них были именитыми, заядлыми «пушерами», зато четвертый, пятнадцатилетний парень, по стечению обстоятельств оказался на «малине» случайно; он служил посыльным в ближнем супермаркете и принес на «малину» пиво. Только и всего.

Но парень был чернокожий.

А это привело к тому, что один из самых ярых возмутителей спокойствия в городе, передовой агитатор и глашатай идей, обожавший любоваться своей смазливой мордашкой на телеэкранах, собрав отовсюду опытных горлопанов и кликуш, теперь вместе с ними устраивал обструкцию не только муниципальной программе строительства жилья для бедных, но, конечно же, заодно и местному полицейскому участку. Они хором очень громко проклинали полицейскую жестокость. Пикетчики также распинали расизм, отсутствие законности и мира, словом, обычные лозунги-штампы, призванные еще более ужесточить трения, и без того накалившиеся в этом зачумленном городе, стоявшем на грани гражданской войны. «Проповедник», — как любовно называли его последователи, — естественно, тоже был сегодня здесь; на нем была пурпурная феска и ярко-красная рубашка, купленная еще в Найроби и сейчас расстегнутая до пупа, эффектно открывающая всем взорам массивную золотую цепь и болтавшееся на ней распятие. Как-никак, а человек этот считался посланником божиим, хоть и проповедовал только доктрину ненависти. Уж лучше бы его сегодня здесь не было, никто из служителей правопорядка не нуждался в дополнительной вспышке ненависти...

Тип в квартире был пуэрториканцем, что делало его членом второй по величине в городе «семьи» нацменьшинств, и если что-нибудь приключилось бы с ним и его внучкой, если хоть один из полицейских сделал бы неверный шаг или проявил какие-то признаки шовинизма, пришлось бы заплатить просто по адскому счету. Вот почему все, имевшие хоть малейшее касательство к департаменту полиции, даже коллеги из транспортного отдела в их коричневых униформах, ходили буквально на цыпочках вокруг дома и в самом доме, не говоря уже об Эмилио Гарсиа, который боялся сказать лишнее слово, ляпнуть что-нибудь ненароком, что могло бы привести к непоправимому: голова девчушки была бы разнесена на мелкие кусочки...

— Послушайте, — повторял Гарсиа. — Я хочу поговорить с вами один на один.

— Пошел вон, — отвечал старик. — Я ее убью.

Внизу, в холле, Майкл Гудмэн беседовал с невесткой старика, привлекательной дамочкой лет под сорок. На ней были сандалеты, голубая мини-юбка, красная кофточка-гольф. Она бегло говорила по-английски без малейшего акцента. Она родилась уже в этой стране, и ей претило присутствие здесь этого старика. В ее глазах он явно бросал тень на нее как на стопроцентную американку, а потому она тщательно подчеркивала свой новый образ, местный имидж уже другого, нового засола. Ее муж был младшим из сыновей старика. Вообще-то у того было четверо сыновей и три дочки, все граждане Америки. Но именно этот сын, в отличие от других, счел нужным забрать с собой старца, когда наконец решил покинуть родные острова. Его жена настаивала на том, чтобы свекор говорил по-английски, раз уж он живет в ее доме, в Америке. Эйлин подумала, не в том ли причина, что старик отказывался говорить по-испански с Эмилио Гарсиа.

Вместе с другими курсантами она стояла в тесном кольце, окружавшем Гудмэна и невестку старика, возле открытой двери «командного пункта». Там инспектор Брэди имел тяжелый разговор с Ди Сантисом из отдела чрезвычайных происшествий. Никто не хотел, чтобы это происшествие вышло из-под контроля. Они спорили, стоит отзывать Эмилио от двери или нет. Сначала все думали, что испаноязычный парламентер — наилучший кандидат, и вот теперь...

— А как по-вашему, — спросил Гудмэн невестку, — почему он это делает?

— Да потому что из ума выжил.

Ее звали Джерри Вальдез. Она успела рассказать Гудмэну, что имя мужа — Джой, а старика — Армандо. Разумеется, Вальдез. Все — Вальдез, включая маленькую жертву, Памелу Вальдез. И, кстати, когда же наконец они кинутся туда и спасут ее?..

— Сейчас мы делаем все, чтобы по-хорошему уговорить вашего свекра, — заверил Гудмэн.

— Послушайте. Плюньте на уговоры. Почему вам просто не пристрелить его? Пах-пах!

— Но, миссис Вальдез...

— Он же причиняет зло моей дочке!

— Вот мы и стараемся сделать так, — сказал Гудмэн, — чтобы никому не было больно.

В целом он употреблял лексику и жаргон их бесконечных занятий на курсах, которые велись почти с утра до ночи и даже по воскресеньям. Не думайте о сдерживании, забудьте о том, чтобы установить контакт, не обещайте безнаказанности. Берите в руки ком грязи, обрабатывайте его, очищайте, быстро, умело; мы же все время говорим, говорим и говорим с захватчиками, стараемся обеспечить безопасность обеих сторон.

— Нет-нет, — опомнившись, сказал Гудмэн женщине, — мы так говорим не только о нем, мы говорим обо всех.

Он сказал это на тот случай, если женщина все еще не понимает, что никто не бросится внутрь, паля из гранатомета на манер Рэмбо.

Марта Халстед, та самая крутозадая брюнетка с глазами, выражавшими вечное пожелание всем отправиться прямой дорогой в пекло, казалось, имела стопроцентные шансы на сегодняшнюю работу с дверью. Она то и дело смотрела туда, где Гарсиа тщетно заклинал старика по-испански; карие глаза Марты горели от предвкушения, ожидания, просьбы: если вы решите сменить Гарсиа, тогда выберите меня, назначьте меня. Я сделаю дело... Эйлин подумала, что Марта и в самом деле сделает это дело...

Эйлин как-то спросила Энни Роулз, что ей известно о Марте. Энни знала ее еще со времен совместной работы в отделе по борьбе с разбоем. Энни назвала ее «специалисткой», и Эйлин не сразу поняла, что это означало. Оказалось, совсем не то, что она думала. Может быть, специалистка по раскрытию обстоятельств, связанных с разбойными нападениями и ограблениями? Так? Она это имела в виду? Энни сказала:

— Да нет, совсем не то, что ты думаешь, Эйлин... Ну как бы это тебе объяснить? Неужели ты вообще никогда не слышала, что значит у них такой термин? Ну ладно, поделюсь с тобой...

Эйлин вся обратилась в слух. И Энни объяснила, что этим словом называют женщину, которая предпочитает самые рафинированные способы утоления любовного голода... Понимаешь? Ну, понимаешь?.. Да нет, все-то ты знаешь, только разыгрываешь меня... «Боже, — подумала Эйлин, — так вот, значит, какая она специалистка... Смотрите-ка, а с виду такая неприступная, держится на дистанции, а в действительности — горячее сердце и еще более горячие уста... Век живи, век учись... Не стоит судить о книге по обложке...»

С другой стороны, было ясно, что в данном случае именно сегодня редкие способности Марты предоставляли столько же шансов, как если бы сейчас ей выпало счастье играть на флейте в филармоническом оркестре. Впрочем, кто знает, может, она каким-то мистическим образом и наигрывала сладкую мелодию в уши инспектора и доктора... Кому известны все обличья дьявола? Но если даже так, вряд ли кто-нибудь из них рискнул бы сейчас поставить к двери неопытную курсантку, особенно потому, что еще недели не прошло с тех пор, как попрыгунчики из «наркоши» убили черного подростка. Сколько ни изучай теорию, а сейчас важнее всего голая практика, и в этот момент требовался только большой профессиональный опыт работы в этой области, ничего, кроме опыта. Ну кто в здравом уме решится послать на это дело непрофессионала? В такой-то ситуации... Так что, кусай губы в кровь, Марта, исходи злобой. Сегодняшний вечер — для специалистов другого профиля.

Все увидели, что Гарсиа подает какие-то знаки.

Рука его была прижата к боку, чтобы старец не увидел, ничего не заподозрил и не нажал на спусковой крючок. Но Гарсиа, без сомнения, что-то сигнализировал ладонью, экстренно, энергично: давайте сюда еще кого-нибудь, и, пожалуйста, побыстрее. Марта увидела это первая, потому что не отрывала глаз от двери, ожидая вожделенной возможности действовать. Она-то и шепнула Гудмэну, что Гарсиа что-то хочет сказать. Гудмэн отправился к Брэди, и инспектор собственной персоной спустился на лестничную площадку, чтобы посмотреть, в чем там дело. Он решил, что следует сменить Эмилио, и ему предстояло выбрать замену. Знание испанского уже не являлось первостепенным фактором: старик говорил по-английски, и было очевидно, что он и впредь будет говорить только по-английски. Брэди подумал, что в такой неустойчивой ситуации, возможно, он сам наиболее подходящая кандидатура. И тем не менее он спустился вниз, чтобы оценить положение со всех точек зрения.

Джерри Вальдез рассказала Гудмэну и его ученикам, что ее свекор — сексуальный маньяк. Сколько раз она ловила его по ночам, когда он тискал или щекотал девочек. Собственно, с этого сегодня все и началось. Она опять застукала его за этим грязным занятием и пригрозила отправить обратно на проклятую родину, если он не перестанет приставать к ее дочерям. И вот тогда старец достал из шкафа револьвер, оттуда, где его прятал Джой, затем схватил Памелу, самую юную из всех, — ей всего восемь, — и заорал, что убьет всех, если его не оставят в квартире одного с девчонкой.

Гудмэн подумал, что перед ними стоит очень серьезная проблема.

Брэди вернулся наверх вместе с Гарсиа. У двери теперь никого не было. Только масса полицейских, слонявшихся по холлу в ожидании Бог знает чего.

— Майк? — сказал Брэди. — Можно тебя на минутку?

Они втроем вошли в квартиру, где был устроен командный пункт. Брэди прикрыл за собой дверь...

Тут Джерри Вальдез стала объяснять курсантам, что на самом-то деле она не считала свекра сексуальным маньяком. Понимаете, просто старческий маразм. Знаете, что это такое? Ему 84 года, он часто забывается, думает, что он все еще мальчик, гоняющийся за девчонками на пляже, поэтому щиплет их, тискает... Понимаете? Конечно, все это стыд и срам. Но жалко же. И тем не менее она бы не хотела, чтобы он гонялся за ее дочушками. Ведь это растление малолетних. Разве не так?

Эйлин согласилась: да, именно так. Но все ее мысли были в комнате, где совещались те трое.

Если бы не револьвер, то все это смахивало бы на буффонаду. Старец хотел девку.

— Что вы хотите этим сказать — девку? — спросил Гудмэн.

— Он мне заявил, что поменяет свою внучку на девку, — ответил Гарсиа.

— Девку?!

— Он сказал, что, если мы пришлем ему девку, он отдаст нам внучку.

— Девку?!! — снова переспросил Гудмэн.

Не слыхано. За все годы, проведенные им в переговорах с захватчиками, еще ни один из них не требовал даму. Одни настаивали на том, чтобы им принесли сигареты и пиво; другие включали в условия реактивный лайнер до Майами или — немедленно — спагетти с густым томатным соусом. Но Гудмэн ни разу не сталкивался ни с одним, который бы затребовал девку, шлюху. Это было нечто новенькое в анналах переговоров с захватчиками. Нет, вы только подумайте: такой преклонный старик требует у них девку!

— Значит, говорите, девку? — опять повторил Гудмэн, недоверчиво качая головой.

— Девку, — подтвердил Гарсиа.

— А сказал он это по-испански или по-английски? — спросил Брэди.

— По-испански.

— Значит, здесь нет ошибки.

— Какая там ошибка! Он хочет девку. Он сказал буквально: уна чикита. Это по-испански значит — девушка. Но я думаю, что он хочет именно девку.

— Так, значит, он хочет девку.

— Да.

— Старый козел захотел шлюху, — философски заметил Брэди.

— Да.

— Майк! — сказал Брэди. — Что ты об этом думаешь?

Казалось, Гудмэна данное событие забавляло. Но все это было далеко не шуткой.

— Можем мы послать за шлюхой? — спросил Брэди.

— И за дюжиной красных роз, — отозвался Гудмэн. — Ну не забавно ли?

— Майк! — грозным голосом произнес Брэди.

— Видишь ли, просто мне никогда не приходилось сталкиваться с подобными требованиями.

— Так можем мы достать для него распроклятую шлюху или нет? — продолжал Брэди. — Подсунуть ему шлюху вместо девочки?

— Конечно нет, — сказал Гудмэн. — Мы никогда не меняем заложников на заложников. Это — первое и непреложное правило. Если мы пошлем туда проститутку и он у нее мозги вышибет, ты представляешь себе, какой шум поднимет пресса? Что они из этого сделают? Ты только подумай: на прошлой неделе — подросток, а на этой — девушка.

— Ну да, — мрачно согласился Брэди. — Ты прав.

Гарсиа слишком долго простоял на дверях и в любом случае не хотел, чтобы что-нибудь сорвалось; не хотел, чтобы старик укокошил внучку или кого-либо еще. Мало ли кого могли прислать. Гарсиа был всего-навсего детективом второго класса и отнюдь не желал вляпаться в историю из-за всего этого дерьма. Конечно, надо делать свою работу, причем делать хорошо, но в то же время и свой тыл нужно сохранить. Он слишком долго был полицейским, чтобы не знать этой простой житейской мудрости. Поэтому он ждал, что решит Брэди, его босс. Гудмэн был так, шпак, цивильный психодоктор, никто для Гарсиа. А Брэди — старший по чину. Поэтому Гарсиа ждал, какой будет приказ.

— У нас здесь как раз есть две девушки, — сказал Брэди.

Он имел в виду женщин-полицейских, проходивших тренировочную программу...

Разумеется, старик не знал, что Марта Халстед была «специалисткой». Лишь мельком взглянув на нее, он сказал Гарсиа по-испански, что, если они не приведут более соблазнительную и хорошенькую девку, он тотчас пристрелит внучку. Он дает им на это десять минут. Марта, эгоистка до мозга костей, посчитала, что ею пренебрегли из-за того, что на ней были белые кеды, джинсы и безрукавка. Наверняка старик ожидал, что ему предоставят особу, смотревшуюся как настоящая проститутка. Поэтому Марта высказалась в том плане, что Эйлин — впрочем, одетая так же, как и Марта, если не считать кеды, — больше похожа на проститутку.

— Что вы на это скажете, Эйлин Берк? — спросил Брэди.

— Сэр?

— Хотите вы заняться этим или нет? Пойти к нему?

Опять, опять работа с «подставой», приманкой... Такая мысль пронеслась в ее голове... Либо они посылают вас на улицу при «марафете», либо надо усесться в джинсах и рубашке на колени к старику и стараться уговорить его не стрелять. Либо сами его убьют. Но ведь она пошла в команду Гудмэна только потому, что не хотела убивать...

— Если сначала выманить у него револьвер, тогда я займусь. Пойду туда, — сказала она.

— Мы так с ним не договаривались, — произнес Брэди.

— Он освобождает внучку, а мы предоставляем ему... девушку.

— И что потом?

— Жизнь ребенка вне опасности. Спасена, — сказал Брэди.

— А как со мной? Я тоже в безопасности?

Брэди посмотрел на нее.

— Но мы же не можем послать туда настоящую проститутку.

— Я понимаю. Я спрашиваю вот что: вы меняете мою жизнь на жизнь ребенка, сэр. Так?

— Но от вас же будет зависеть: успокоить его, отобрать у него револьвер.

— Как же я его успокою? — спросила Эйлин.

— Но мы ведь проигрывали такие ситуации, — ответил Брэди.

— Не совсем так, сэр. Такие ситуации мы никогда не проигрывали. Субъект требует шлюху, а взамен получает полисмена.

— Но это только вариант классической ситуации со взятием заложников, — сказал Брэди.

— Я так не думаю, сэр. Мне кажется, он будет очень разочарован, если узнает, что я — полицейский офицер. И мне думается, что уж в этом случае он пустит в ход оружие, если...

— Откуда ему знать, кто вы, — упорствовал Брэди.

— Так что же, придется ему лгать, сэр? Я-то полагала, что, как только контакт установлен, мы все время говорим только правду.

— В этом случае можно несколько покривить душой.

Гудмэн взглянул на нее.

— Инспектор, — вмешался он, — я думаю, мы вносим сумятицу в душу Эйлин.

— Отнюдь не хочу ее как-то смущать, — сказал Брэди. — Но на моей совести висит жизнь восьмилетнего ребенка, находящегося в лапах сумасшедшего старика, который возжелал девку, а иначе убьет этого ребенка. Итак, предоставляю я ему девку или как? Поймите: сейчас именно в этом состоит кардинальный вопрос жизни или смерти.

— Но я же не шлюха, сэр, — произнесла Эйлин.

— Понимаю, понимаю. Но вы — полицейская служащая, и в прошлом вам приходилось подделываться под шлюх.

— Да, сэр, это было. Но дело в том...

— А сейчас, стало быть, вы не хотите подделаться под шлюху? — резонно заметил Брэди. — Вот в чем дело, детектив Берк. Хотите вы изобразить шлюху, чтобы спасти жизнь маленькой девочки? Или не хотите?

«А что будет с моей жизнью?» — подумала Эйлин.

— Сэр, — сказала она, — вы можете мне подсказать, как я могу изъять у него оружие? Едва я окажусь там, как он догадается, что я прислана только для переговоров, а вовсе никакая не шлюха, и как я заставлю его сдать револьвер?

— Детектив Халстед изъявляла желание войти в квартиру и заняться делом в объеме, который был нами оговорен, — ответил Брэди. — Скажите, вы такой же добрый человек, как Халстед? У вас что, мурашки бегут по коже, детектив Берк? Марта добровольно приняла вызов — заняться переговорами в исключительно опасной обстановке. Я, конечно, ясно представляю себе весь риск, связанный с этим предприятием. Неужели вы думаете, что не представляю? Уж я-то в эти игры играю давным-давно...

«Ничего себе — игры», — подумала Эйлин.

— ...и когда я говорю, что не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал, то есть вообще никто — ни захватчик, ни жертва, ни тем более член моей команды, — я говорю именно то, что думаю. Я же не прошу вас сделать то, чего сам бы не сделал...

«Ну вот ты и сделай», — подумала Эйлин.

— И поверьте, — продолжал витийствовать Брэди, — что ваша безопасность мне так же дорога, как моя собственная. Да. Но сейчас ситуация достигла такой критической временной отметки, когда нам предстоит принять решение: или мы ублажим прихоть старика, или создадим реальный риск угрозы для жизни ребенка. Он дал нам десять минут, и восемь из них уже истекли. Так как же прикажете нам поступить, детектив Берк?

— Сэр, вы настаиваете на том, чтобы я пошла туда безоружная?

— Это то, что мы им обещаем. Всегда им обещаем... Нет оружия — нет потерь.

— Но у него-то есть оружие, сэр.

— А у них всегда оно бывает, — сказал Брэди. — Ножи, например. Уж какое-нибудь оружие да всегда есть.

— У него револьвер, сэр.

— Да, здесь именно такой случай.

— Но ведь это должно быть просто сумасшествием с моей стороны! — воскликнула Эйлин.

— Ну, это ваше дело — решать. Такая уж работа. — Брэди посмотрел на часы. — Ну как, Берк? У нас время кончается. Да или нет? Поверьте, в этом городе масса женщин-полицейских, которые сочли бы за счастье работать с нашей командой.

«Женщины-полицейские, — подумала Эйлин. — Ну что? Разрубишь ты этот узел, детектив Берк? Мышь ты или человек?.. Ах, да поди оно все...»

— Я поторгуюсь с ним, прежде чем войти.

Брэди вытаращил глаза.

— Поработаю с дверью. Старик может думать что угодно, но никто не войдет в квартиру до того, как он освободит девчонку и сдаст оружие. Это мое условие. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет.

Брэди не спускал с нее глаз.

Она подумала, что, как бы ни обернулось дело, завтра же ее в этой команде не будет. То же, что с Мэри Бет Мулэни.

— Хотите или нет? — повторил Брэди.

А возможно, он выгонит ее, сейчас же...

— Да, сэр. Хотите — да, хотите — нет, — сказала она.

— Ну, если что-нибудь случится с девочкой... — произнес Брэди, не закончив фразы.

Старик подумал, что новая, «рыжая», дает сто очков той, костлявой, с глазами дворняжки. Жаль, правда, она не умеет говорить по-испански, но в его-то годы уже не до жиру. И так шикарно, что глаза у нее синие, как море, а груди мягко волновались, словно дюны на его родном острове. Веснушки золотым дождем осыпали щеки и переносицу. Просто красотка. Он очень везучий человек.

— Нам надо поговорить, — сказала она. — Меня зовут Эйлин.

Дверь в квартиру была чуть-чуть приоткрыта, на дверной цепочке. Он мог разглядеть ее лицо и тело в щелочку. Старик также знал, что и она видела револьвер у ушка девочки. А палец все время был на спусковом крючке.

Его сын всегда держал в шкафу этот револьвер заряженным. Плохое у них здесь стало соседство, как только понаехали все эти чужеземцы.

— А о чем мы будем говорить? — спросил он.

— О том, как я к тебе войду.

На курсах их учили не лгать захватчикам. Она постарается сделать так и на этот раз. Не скажет, что она шлюха. Но также и не скажет, что не шлюха. Маленькая недомолвка, которая может спасти ей жизнь. Пока. Пока кто-нибудь не пострадает. И этого она уже не переживет...

— Не могу же войти к тебе, пока у тебя в руках револьвер, — сказала Эйлин.

Она видела в щелку, что старик улыбнулся мудрой улыбкой. Морщинистый старец с белой бородой патриарха; темноглазая девчушка на коленке, револьвер у самого уха. Если что-нибудь с ней случится...

— Я просто боюсь, ну, как это я войду, а у тебя револьвер.

— Да, — подтвердил старик.

Интересно, что бы это значило на самом деле?

— Но ведь именно поэтому, — сказал он, — они и послали тебя ко мне, рыжуха. Разве не так? Потому что у меня револьвер.

Он говорил с сильным акцентом, но вполне понятно. И кстати, совершенно логично. Единственная причина, заставившая их пойти на его условия, заключалась как раз в том, что у него был револьвер.

— Твоя внучка тоже, наверное, очень напугана, — сказала Эйлин.

— Я люблю мою внучку, — отозвался он.

— Да, но я уверена, что она боится револьвера.

— Нет, с ней все в порядке. Так, дорогая? — Он потрепал ее по спинке свободной рукой. — И потом я же ее отпущу, когда ты войдешь. Так на так, правда? Ты входишь, я ее отпускаю. И все счастливы.

— Кроме меня, — произнесла Эйлин, улыбнувшись.

Она знала, что у нее добрая улыбка.

— Хм, я вовсе не хочу, чтобы ты осталась недовольна, — игриво сказал старик. — Уж я расстараюсь, чтобы сделать тебе хорошо.

— Но только не с этим револьвером в руках. Я боюсь его!

— Когда ты войдешь, — сказал он, — я отпущу девочку. Потом мы сможем закрыть дверь, и я уберу револьвер. Я сделаю тебя очень счастливой.

«Ну, конечно, — подумала она, — не сомневаюсь...»

— Послушайся меня, — Эйлин заговорщически понизила голос, — почему бы тебе сначала не отпустить девочку?

Итак: сначала — заложник, оружие — потом. Все по правилам.

— Ты входишь, она выходит, — сказал он. — Такой был уговор.

— Да, но когда они с тобой договаривались, они не знали, что я боюсь револьверов.

— Такая красивая и боишься маленького револьверчика? — кокетливо произнес старик и осторожно погладил висок девчонки дулом, она мигнула.

«Боже, смилуйся...» — молилась Эйлин.

— Я вправду боюсь, — повторила она. — А вот если отпустишь девочку, поговорим насчет револьвера. В интимной обстановке. Один на один.

— А ты мне скажи, чем мы еще займемся в интимной обстановке?

— Сначала отпусти девочку.

— Нет. Заходи и скажи, что мы будем делать интимно.

— Почему ты не снимаешь дверную цепочку?

— А зачем?

— Чтобы я лучше тебя разглядела.

— Для чего это тебе?

— Ну, трудно же разговаривать, не видя друг друга.

— А мне кажется, легко.

«У, противный, упрямый старый ублюдок...»

— А ты разве не хочешь получше меня рассмотреть? — спросила она.

— Это было бы прекрасно.

— Вот и сними цепочку. Открой дверь пошире.

— Ты полисмен? — спросил он.

«Хоть стой, хоть падай...»

— Нет, я не полисмен, — сказала она.

Абсолютная правда. Полисменша — да. Полицейская служащая — да. Но не полицейский, не мужчина-полисмен. Она подумала, что вышла из положения. Уж это она как-нибудь переживет.

— Потому что, если ты полисмен, — сказал он, — я убью девочку.

«А вот с этим она не проживет, это — точно...»

— Нет, — снова возразила она. — Я не полисмен. Ты же сказал, что хочешь женщину.

— Да.

— Вот я женщина и есть.

Она вновь увидела сквозь щелку, что он улыбается.

— Ну-ка, зайди и покажи, на что ты годишься как женщина.

— Нет, ты подумай сам: чтобы я могла войти, надо снять цепочку.

— А тогда войдешь?

— Войду, если снимешь цепь. — Она помедлила. — И выпустишь девочку. — Она снова помедлила. — И положишь оружие на пол.

Молчание.

— Тогда войду.

Опять — молчок.

— Ты слишком много хочешь, — сказал он наконец.

— Да.

— Ты получишь много удовольствия, — произнес он и подмигнул.

— Уж я надеюсь. — Она тоже подмигнула.

Двусмыслицы летали, как молнии в грозовую ночь.

— Расстегни блузочку, — попросил он.

— Нет.

— Ну распахни же ее для меня.

— Нет.

— Дай взглянуть на твои груди.

— Нет, — сказала она. — Сними цепочку.

Молчание.

— Ну ладно, так и быть.

Она молча ждала. Он наклонился, не вылезая из кресла, вытянул левую руку и снял цепочку. Девочка — по-прежнему на коленке. Револьвер по-прежнему у виска. А палец, как и прежде, на спусковом крючке, Она подумала, что ей нужно толкнуть дверь так, чтобы свалить его с кресла, ведь он стар и немощен. Зато револьвер — не старый, как раз подходящего возраста.

Она осторожно приоткрыла дверь. Теперь Эйлин могла видеть его всего, синие обои в глубине, синие глаза на их фоне и седую бороду, как у медведя гризли. Он твердо смотрел на ее лицо, и улыбка предвкушения играла на его губах.

— Привет! — бросила она.

— Ты еще краше, чем я думал, — сказал он.

— Спасибо. Ты помнишь наш уговор?

— Да, ты идешь ко мне.

— Только после того, как отпустишь девочку и положишь револьвер.

— Да, я знаю.

— Ну так что же, ты отпускаешь ее или нет?

— Почем я знаю?..

— Но я же дала тебе слово.

— Почем я знаю, что ты придешь ко мне?

— Я же сказала: приду. Дала слово.

— А ты человек слова?

— Стараюсь его держать.

Это означало, что она тотчас же его нарушит, если он причинит хоть малейший вред ей или девчонке. Она ведь была без оружия... Как твердили на занятиях? Это то, что мы обещаем: никакого оружия, никакого вреда. Никому...

Правда, ее подстраховывали справа двое дюжих полицейских, стоило ей дать знак, и они ринулись бы на штурм. Она очень надеялась, что старец не совершит какого-нибудь дурацкого поступка.

— Ну так отпускай же ее, сейчас же, о'кей? — сказала она.

— Памела! — обратился он к девочке по-испански, — ты хочешь выйти отсюда, дорогая? Хочешь оставить дедушку с этой красивой леди?

Памела с важностью кивнула. Она была слишком напугана, чтобы вскрикнуть или вздохнуть с облегчением. Она знала, что это ее дедушка, но она знала также, что у него револьвер. Ей было трудно примириться с обоими обстоятельствами. Она кивнула. Да, мол, я хочу выйти. Пожалуйста, выпусти меня, дедушка.

— Ну что ж, иди, — сказал он по-английски и посмотрел на Эйлин, ища одобрения в ее взгляде.

Эйлин радостно закивала головой.

— Иди сюда, мое сердечко, — позвала она, расставляя руки. — Ко мне. Давай, давай, пока дедушка не передумал.

Памела соскользнула с колен и выбежала за дверь. Эйлин подхватила ее и, повернувшись, передала в надежные руки полицейского из бригады чрезвычайных происшествий. Тот обнял ее и, прижав к себе, заторопился вниз, в холл.

Теперь оставались старик и револьвер. Без козырей для торговли. Если бы они хотели ухлопать его, то смогли бы это сделать безбоязненно, без риска для заложницы. Но это не входило в правила игры. Эйлин дала ему слово.

— Теперь положи револьвер, — попросила она.

Он повернул дуло к открытой двери, держа револьвер по-прежнему на коленях, палец на крючке, ствол нацелен в голову Эйлин. Оттуда, где сидел старик, не было видно, что справа от Эйлин находились полицейские. Но он знал, что кто-то взял девчонку, передал ее кому-то. Он знал, что Эйлин не одна.

— Кто там вместе с тобой? — спросил он.

— Полицейские, — сказала она. — Вы не собираетесь сдать оружие, мистер Вальдез?

— А у них оружие есть, у этих полицейских?

— Да.

«Правду, правду говорите им...»

— Если я положу револьвер, почем мне знать, что они меня не застрелят?

— Я обещаю, что мы не тронем вас.

Накладка! «Мы»... Расшифровала себя...

К счастью, он этого не уловил. А может, уловил?

— Я обещаю, что никто из полицейских, находящихся здесь, не тронет вас.

То ли поправила положение, то ли усугубила... Что на самом деле? Его голубые глаза внимательно изучали ее, прямо-таки обшаривали лицо: верить или не верить?

— Откуда я знаю, — сказал он, — что они меня не пристрелят? Я наделал столько... Столько хлопот всем причинил...

— Да, это так. Но я обещаю, что они вас не застрелят. Никто не причинит вам вреда, если вы сдадите оружие. Обещаю. Даю вам слово.

— А забудут они, что я им доставил такие хлопоты?

Вот этого-то она и не могла ему обещать. Во-первых, обвинение в хранении огнестрельного оружия. Ведь не водяной пистолетик. И один Бог ведает, в чем еще его обвинят... Так просто он не отделается, так не бывает. Нельзя сулить несбыточное. Да, он слабоумный старец, он, наверное, действительно думает, что ему всего шесть лет и он все еще играет «в докторов» под кокосовой пальмой на своем острове. Но он нарушил закон по нескольким статьям, а вокруг были полицейские, поклявшиеся охранять этот закон.

— Они помогут вам, — сказала она. — Постараются помочь.

И это было так. Наблюдение у психиатра, лечебный курс, трудотерапия... Словом, то, что доктор прописал.

Но револьвер все еще был на коленке, а дуло нацелено на нее.

— Ну, давайте, не тяните. Положим револьвер на пол. О'кей?

— Скажите, что я хочу посмотреть на них. На полицейских в холле.

— У меня нет никакого права распоряжаться ими.

— А вы их попросите. На это-то у вас есть право?

Он снова улыбнулся. Шутки шутил, что ли?

— Он хочет посмотреть, кто тут есть! — крикнула она в холл, где Брэди притаился за четырьмя «штурмовиками» со снайперскими винтовками, автоматами и кинжалами. Причем все были в бронежилетах. Любопытно, как отреагирует их шеф, рискнет прыгнуть в пропасть?

«Мы им это обещаем: нет оружия, значит, нет потерь...»

Но сейчас настало время показать, на что способен учитель.

— Сделайте так, чтобы он вас увидел! — велел Брэди своим «центурионам».

Они, громыхая доспехами и волоча амуницию, поднялись на пятый этаж и выстроились в ряд у стены, за спиной Эйлин, так, чтобы старик мог их разглядеть.

— А еще есть? — спросил тот.

— Да, но не здесь, — сказала она, — а повсюду: в холле, на этажах — словом, везде.

— Скажи им, чтоб они сложили оружие.

— Я не могу им приказывать.

— Попроси того, с кем ты разговаривала.

Эйлин кивнула, повернулась спиной к двери и крикнула:

— Инспектор Брэди!

— Да?

— Он хочет, чтобы они сложили оружие.

Молчание.

— Или я тебя застрелю, — заявил старик.

— Или он меня застрелит! — крикнула она Брэди, затем, улыбнувшись, спросила старика: — Но ты ведь этого не сделаешь, правда?

— Нет, сделаю, — сказал он и тоже улыбнулся.

— Он всерьез намерен это сделать! — прокричала она в холл.

Позади нее «штурмовики» заметно заерзали. Каждый из них имел полную возможность пристрелить старого сукина сына, который был на прицеле, — ничем не защищенный, на виду. Если бы они сложили оружие, на чем он настаивал, не было бы никакой гарантии, что старик не откроет огонь. Конечно, бронежилет был весьма подходящей штукой при такой оказии, но его ведь не натянешь на голову. Если бы старик принялся палить с такого расстояния, никто бы не уцелел. Полицейские из «чрезвычайки» очень надеялись, что эта шустрая «рыжая» и ее босс знали, что делали, черт их побери...

— Положи пистолеты на пол, эй, люди! — громко распорядился Брэди...

— Нет уж, секундочку, Билл, — раздался другой крик.

Это был инспектор Джон Ди Сантис, командир бригады чрезвычайных происшествий. Теперь он вышел из-за спины Брэди и встал рядом с ним. Эйлин слышала, как они переругивались, и надеялась, что у старика плохой слух. Ди Сантис бушевал. Он твердил, что готов пройти все стадии этих «дерьмовых» переговоров до последней точки, но это не должно означать, что в конце концов четверо его бойцов добровольно пойдут под расстрел, покорно встав к стенке. Брэди в ответ тихо бубнил что-то, Эйлин не слышала, что именно. Учтя все обстоятельства, Ди Сантис тоже понизил голос. Теперь до Эйлин уже ничего не доносилось из их разговора. Возбужденный шепот, казалось, каскадировал по холлу. А здесь, сидя в квартире, старец следил за Эйлин. Она внезапно поняла, что он действительно ее застрелит, если мужчины, стоявшие позади, не положат оружие на пол.

— Ну что скажете, инспектор? — позвала она Брэди. — У клиента чешется под лопаткой.

Вальдез улыбнулся. Он понимал, что значит это выражение. Она улыбнулась ему в ответ. Словно они мило пошутили и посмеялись. У клиента зудит рука, он мне голову снесет, правда, милый? Улыбки, улыбки...

— Инспектор!

Шепот смолк. Эйлин выжидала. Увы, кто-нибудь, — или она сама, или старик, или «центурионы», стоявшие рядом, — понесет большой урон в течение нескольких секунд, если только...

— Выше голову, люди! — крикнул Ди Сантис. — Делайте, как велел Брэди.

Один из боевиков проворчал что-то по-испански, старик заулыбался еще шире. Она услышала, как тяжелое оружие складывали к ногам.

— И пистолеты тоже, — потребовал старец. — И кинжалы.

— Он хочет все! — крикнула Эйлин.

— Все ваше вооружение, ребята! — заорал Ди Сантис.

Опять кто-то протестующе чертыхнулся сзади, на этот раз по-английски. Они начали новый карточный роббер, но у старика остались все козыри.

— Ну, теперь твой черед, — сказана Эйлин.

— Нет.

— Ты же обещал, — настаивала Эйлин.

— А вот и нет. — Он заулыбался. — Это ты все обещала... (Что, кстати, было верно.)

— Только если положишь револьвер, — напомнила она.

— Нет. — Он покачал головой.

— Я же обещала, что тебя никто не тронет, если отдашь револьвер.

— А меня и так никто не тронет. — Он улыбался все шире. — Теперь оружие только у меня. (И это тоже было верно.)

— Эх ты, я думала, что тебе можно верить, — сказала она. — А выходит — нет.

— Можешь мне верить. Расстегни блузку.

— Нет.

— Расстегни же свою проклятую блузу, — настойчиво прошипели сзади. Но она пропустила это мимо ушей.

— А я вот уйду сейчас, и все, — заявила она. — Ты свое слово нарушил, вот я и ухожу. И уж теперь не могу гарантировать, что эти люди ничего с тобой не сделают, когда я уйду.

— Ничего не сделают, револьвер-то у меня.

— В холле есть другие, — сказала она. — Теперь я ничего не обещаю. Ухожу.

Она заколебалась.

— Ну, пожалуйста, — попросил он.

Их глаза встретились.

— Ведь ты обещала.

Она знала, что именно обещала. Что никого не тронут. Что войдет к нему, если он положит оружие на пол. Дала ему слово. Она была человеком слова.

— Положи револьвер.

— Убью, если не войдешь.

— Положи оружие.

— Убью.

— А тогда как же я смогу войти? — изумленно спросила она, и старик рассмеялся: неожиданно абсурд положения дошел до него.

Если он ее убьет, она же просто не сможет войти! Только и делов. Она тоже расхохоталась. Сначала застенчиво, а потом в открытую в полный голос засмеялись и боевики. Эйлин услышала, как в холле сказали драматическим шепотом: «Они смеются!..» Кто-то переспросил также шепотом: «Что?!» И это тоже было смешно. «Центурионы» в своих пуленепробиваемых доспехах, вооруженные до зубов, падали от смеха. Это было, как если бы вдруг выяснилось что их всемогущий Цезарь — жалкий импотент. Правда, теперь уже и сами без оружия, — все пистолеты и автоматы на полу, — сморенные жарой в душной тесноте, они буквально гоготали и ржали, воображая, насколько это было бы глупо: если бы немощный старец действительно убил огненноволосую и таким образом лишил ее возможности войти к нему. И старик думал о том же самом. Как глупо все оно вдруг обернулось. Он также подумывал, не лучше ли потихоньку положить этот револьвер наземь, отделаться от него, избавиться от всех дров, которые он тут наломал; его голубые глаза повлажнели, слезы смеха стекали по морщинистым щекам на бороду... Внизу снова раздался шепот, выдававший скорее удивление, нежели растерянность.

— О, дорогой мой, — произнесла Эйлин, смеясь.

— О, Диос мио, — сказал старец, тоже смеясь. — Боже, Боже ты мой...

Любой из боевиков мог пристрелить его сейчас, как рябчика. Он опустил руку с револьвером, тот мирно лежал на его коленях. И ни для кого он теперь не представлял никакой опасности. Эйлин сделала пробный осторожный шаг вперед, стараясь схватить револьвер.

— Нет! — вскрикнул старик и вновь прицелился ей в голову.

— Ай, да брось ты, — сказала она, скорчив разочарованную гримасу, как маленькая девочка. — Давай-ка его сюда.

Он посмотрел на нее. Слезы все еще текли по лицу, он думал, как смешно было все еще минуту назад.

— Мистер Вальдез!

Он смотрел на нее.

— Пожалуйста, разрешите мне взять револьвер.

А он по-прежнему глядел на нее в упор, теперь уже всхлипывая. Тоскуя по недавнему веселью. И по всем дням, которые он провел на пляже столько лет назад...

— Ну, пожалуйста, — тихо сказала она.

А он вспоминал всех этих хорошеньких маленьких девчонок... Их уже давно не было... Они ушли так давно, так далеко...

Он согласно кивнул.

Она протянула руки, ладонями вверх.

Он положил револьвер на ее ладони.

Их глаза встретились.

Она вошла в квартиру, небрежно держа револьвер, стволом вниз. Потом наклонилась к старику, к этому немощному, старому, плачущему человеку, поцеловала его в заросшую мокрую щеку, прошептав «спасибо», и подумала, что все-таки сдержала свое слово.