"Вдовы" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)Глава 11Влети она в «дежурку» на метле, и то не выглядела бы столь ужасающе. Светлые волосы свалялись космами, голубые глаза метали молнии, губы закушены от гнева. Она, буквально перелетев через металлическую вертушку проходной, устремилась к Карелле и Брауну. — Итак, я хотела бы вас выслушать! — заявила она. Оба сыщика заморгали глазами. Поскольку минут пять назад они ознакомились с баллистическим анализом, то могли ей сообщить, что теперь у них имеется адекватное представление о пулях 22-го калибра, которыми прошлой ночью была убита ее мать... Но, похоже, она была не в настроении выслушивать, что ее отец и мачеха были убиты из одного и того же револьвера. Они навидались всяких возмущенных граждан, но такое редко бывало на точке кипения. Ее кулаки были крепко сжаты, казалось, она изготовилась избить обоих, хотя они не знали, что ей такого сделали. Она им сказала: — Почему вы меня не вызвали? — У нас нет вашего вермонтского номера, — ответил Карелла. — Ваша сестра сказала... что сама позвонит вам... — Оставьте ее в покое! Это ваша обязанность — известить меня об убийстве матери. В принципе, это вовсе не входило в их обязанности. Нигде — ни в законе, ни в служебных инструкциях — не сказано, что полицейский следователь обязан извещать родственников о происшествии. Больше того: по нашим временам это являлось даже излишним. В большинстве случаев семью ставило в известность телевидение. В наставлении, подготовленном бывшим шефом детективов, семья и друзья по значимости занимали шестое место в перечне первостепенных рекомендательных процедур: заведите рабочий блокнот; определите необходимые личные средства; выделите канцелярский персонал; распорядитесь об установке дополнительных телефонных линий; тщательно допросите всех свидетелей и подозреваемых; расспросите семью и друзей погибшего в целях более полной информации о предшествующих событиях. Как видите, семья и друзья должны быть опрошены лишь после подозреваемых. И уж только потом — побочная информация. Но нигде и никем не предписывалось, что детектив в первую очередь должен связаться с семьей, даже в том случае, — а такие случаи бывали, — если это оказывалось важнее всего. Прошлой ночью они тотчас позвонили Лоис Стайн и действительно спросили у нее номер телефона в Вермонте. Она сказала, что сама туда позвонит. Видимо, так и сделала. Потому что Бетси сейчас и была здесь, вся в пене, проклиная их, угрожая вчинить им иск или вообще повесить вверх ногами в Скотланд-Ярде. А именно такого наказания заслуживало их возмутительное преступление. Карелла же считал, что по-настоящему возмутительное преступление — это еще одно убийство. Поэтому он полагал, что взбешенной леди лучше было бы сосредоточиться не на поверхностных выдумках. А Браун мысленно даже перещеголял Кареллу: не Бетси ли прикокала свою мамашу? Опять проделала челночный прыжок в город и Вермонт. Пока, мама. Бай... — Нам очень жаль, мисс Шумахер, — сказал он вполне искренне, — но было уже очень поздно, когда мы добрались до вашей сестры... — На месте происшествия было так много хлопот, — добавил Карелла. — И мы действительно запросили у нее ваш номер. — Она мне позвонила в четыре утра, — сказала Бетси. — Мы как раз в это время ушли от нее, — заметил Браун. Надо было бы ей рассказать, сколько работы проделано на месте происшествия низкооплачиваемыми служителями закона, возились всю ночь. Составляли схемы, печатали донесение... — Это входит в ваши обязанности, — упрямо повторила Бетси, правда немного смягчившись. — Лоис сказала, что мать убили около полуночи, а я об этом узнала только в... — Да, свидетели показали, что это было в полночь. — Вы говорите, есть свидетели? — удивилась Лоис. — Да, двое. — Люди, наблюдавшие всю сцену, стрельбу? — В сущности, они слышали ее, — сказал Карелла. — Две медсестры на верхних ступеньках спуска в подземку. Обернулись, услышав выстрелы, увидели, как убийца убегал... — Значит, у вас есть его описание? — Не совсем. Они видели кого-то, но не смогли показать, как выглядел этот «кто-то», с тем лишь исключением, что он... — Или она, — вставил Браун. — Или она, — продолжил Карелла, — в черном. С ног до головы. — Значит, вы на самом деле не знаете... — Да, мисс Шумахер, не знаем, — сказал Карелла. — Пока не знаем. — Так, так, пока, — заметила она. — И когда же, по-вашему, узнаете? — Мы делаем наше де... — Но это уже четвертая жертва, Боже всемогущий! — Да, мы... — Но это — та же личность, не правда ли? Убившая папу, а теперь... — У нас есть веское основание полагать, что это та же самая личность. Да. — Мне наплевать на его шлюх, жаль, что их не убили еще раньше. Но если хотите знать мое мнение... Вообще-то, они этого действительно хотели. — ...эта личность охотится за всей семьей. А шлюхи — дымовая завеса... Они, кстати, рассматривали и такую версию, но отвергали ее. — ...чтобы скрыть подлинную цель — мою мать и отца. И это может означать, что теперь на очереди Лоис и я. — Секунду поколебавшись, она сказала: — Пока вы что-нибудь не предпримете. — Мы делаем все, что в наших силах, — заверил Карелла. — Я так не думаю. Тогда почему в течение двух-трех недель убили четверых человек? — Сегодня — две недели, — заметил Браун. — Ну вот и выходит: ничего не делаете. Где, черт бы вас побрал, вы были той ночью, когда убили мать? Детективы промолчали. — Разве вы не видите, что это — боевая тропа? — Как вы ее себе представляете, мисс Шумахер? — как можно мягче вымолвил Карелла. — А так. Сначала убили папину шлюху, потом его самого. Можно было подумать, что дело только в них. Но потом убивают другую шлюху... — Но эта «другая»... — Миссис Шумахер, его любимая жена, — насмешливо произнесла она. — Маргарет, самая первая шлюха. К сентябрю они были женаты уже два года, и что же? Разве не ирония судьбы? Но в июне, когда свадебная трапеза еще не была убрана со стола, он нашел себе новую подружку. Дело в том... Браун подумал, что ее хронология несколько хромает. — ...эта личность, кто бы она ни была, сначала убивает новую шлюху, а потом моего отца... Браун досконально помнил, что со Сьюзен Брауэр разделались только в нынешнем году. — Это была попытка показать, что между ними существует связь. — Но связь таки была, — заметил Карелла. — Ваш отец имел с ней... — Я знаю, что он с ней делал, слава Богу, читаю газеты, мерси. Моя версия: убийца переходит потом к Маргарет для того, чтобы мы думали, что он охотится на всех папиных куколок, тогда как охотится он за всей проклятой шумахеровской семьей. Не надо быть гением сыска, чтобы это усечь. Я-то думала, что вы всерьез считаете себя сыщиками. Ну, а кого вы желаете видеть в качестве следующей жертвы? Мою сестру? Меня? — Вы ошибаетесь в своих заключениях, — сказал Браун. — Правда? — Она повернулась к нему. — А у вас какие заключения? Первые три убийства были... — Вы ошибаетесь в сроках. Например, когда именно он начал с Брауэр. — Да знать не хочу, когда он с ней начал, но знаю, что отец был с ней в близких отношениях в прошлом июне. — Не могло такого быть. — А я говорю — могло. — Мисс, у нас есть письмо вашего отца. Он пишет, что встретился с ней под Новый год. — А ее письмо датировано прошлым июнем, — заявила Бетси. Оба сыщика внимательно посмотрели на нее. — Чье письмо? — спросил Карелла. — А как вы думаете? Его содержанки, во всех газетах было. Крошка-солнышко Сьюзи. — У вас есть письмо, которое Сьюзен Брауэр написала вашему отцу? — Да. — Откуда оно у вас? — Нашла. — Где? — В Вермонте. — В доме, подаренном вашим отцом? — Не в доме, а в гараже. В обувной коробке. Я прибиралась, когда въехала, и... — Только одно письмо в коробке? — Да. — Какого содержания письмо? — спросил Браун. — Привет! — С притворной стыдливостью она полузакрыла лицо руками, голубые глаза расширились. Она улыбнулась, как актриса Ширли Темпл, затем пропищала тоненьким голоском: — Ах, бэби я бы хотела поцеловать тебя в... Бай! Браун кивнул. — Такое вот письмецо... — И когда вы его нашли? — спросил Карелла. — В прошлом июле. Когда переехала туда. — Не может быть, — опять произнес Браун. — Он и Сьюзен... — Не смейте мне говорить: не может! — вскричала Бетси. — Прекрасно помню, когда это было. Стало важнейшим днем моей жизни. — У нас есть его письма к ней, — сказал Карелла, — все этого года. — И ее, адресованные ему, — добавил Браун. — А я нашла письмо год назад, — настаивала Бетси. — С датой: пятница, тридцатое июня. — Оно должно быть нынешнего года. — Вы хотите сказать, что я не знаю, когда я... Послушайте, есть у вас календарь? Карелла взглянул на Брауна, помедлил, полез в ящик стола. Достал записную книжку с календарем, добрался до июня, посмотрел и сказал: — Тридцатое падает на субботу. — Посмотри, как было в прошлом году, — миролюбиво посоветовал Браун. В конце книжки, где были указаны временные пояса и почтовые коды США, Карелла нашел календарики прежних лет. Разглядывая крохотные цифры, он просмотрел и прошлогодний и сказал, обращаясь к Брауну: — Она права, тридцатое июня — это пятница. Браун кивнул. — И то письмо все еще у тебя? — спросил он... Это письмо было напечатано на той же машинке. На которой были напечатаны письма, найденные в сейфе Артура Шумахера; шрифт, безусловно, идентичный. Как и остальные семнадцать писем, оно начиналось точно так же: День недели... Пятница. Потом месяц... Июнь. И число — цифрами: 30. А 30 июня в прошлом году была пятница. Звонок в газетный архив подтвердил, что действительно тогда шел дождь. Правда, ни на одном из писем, включая найденное в гараже Бетси, в пустой пыльной обувной коробке в Вермонте, не был проставлен год. Но все даты совпадали с прошлогодними! Теперь не оставалось никакого сомнения, когда они были написаны. Да, но если бы вообще кто-нибудь... Тогда все данные.... И все-таки... О, если бы кто-нибудь из мастеров сыска в 87-м участке сразу взял на себя труд сверить даты на письмах с календарем! Причем именно тогда, когда были найдены эти письма. Тогда сразу бы установили, что даты ни на одном из них не соответствовали дням недели нынешнего года. Правда, было нетрудно это установить... Нет и нет! Они обязаны были проверить. — Мы должны были свериться, — сказал Браун. — Никто не без греха, — заметил Карелла. И это было верно. Тем не менее, если Артур Шумахер познакомился с Сьюзен Брауэр после января этого года, она никак не могла написать эти письма в июне или июле прошлого года. Это элементарно. Но в таком случае кто же их все-таки написал? Ни одно не было подписано. Каждое начиналось со слова «Привет!» и заканчивалось сокращением от слов «гуд бай» — коротеньким «Бай!». И содержание было одинаковое, и стиль, если это можно так назвать. Тот, кто писал хотя бы одно из них, написал и все остальные. — Как ты думаешь, что она здесь имеет в виду? — спросил Браун. — Где? — откликнулся Карелла. — Тут, насчет игрушки. — Не знаю. Браун посмотрел на него. — А что? — спросил Карелла. — Тоже не знаю. Но что-то это, кажется, напоминает. — Ты говоришь об игрушке? — Может, это не игрушка. — Тогда... — Просто — что-то, — сказал Браун. — Заскочи — и я подарю тебе новую игрушку, — подзадорил Брауна Карелла. Они взглянули друг на друга. — Может, какая-нибудь, э-э, сексуальная игрушка? — предположил Карелла. — Возможно, но... — А может, она имела в виду любовь втроем. — Вот как... — Да, да. Новая игра. Знаешь? — Хм... — Еще одна девка. Втроем. Заскочи, получишь новую забаву. — Ага, — хмыкнул Браун. — Но это тебе ничего не напоминает? — Нет. Ты говоришь об игрушке? — О новой, понимаешь? Новой игрушке. Разве что-нибудь... Где-нибудь было что-нибудь о новых игрушках? — Вроде нет. Я... — Ну, что-то о приобретении новой игрушки... — Нет... Я... — Или о покупке новой игрушки... Или о поступлении новой игрушки... — О Боже! — воскликнул Карелла. — Пес! С течением времени эта закусочная сменила много названий, а теперешний владелец окрестил ее «Вива Нельсон Мандела» сразу же после триумфального визита в этот город южно-африканского лидера. В тот вторничный вечер в забегаловке было полно народу. Бент поедал бифштекс по-деревенски с пюре, зеленым горошком и густо намасленными гренками, а Уэйд разделывался с жареным цыпленком, подкрепляя пиршество тоже обильно намазанным маслом хлебом. Вообще-то они пришли сюда не за тем, чтобы поесть, но каждый местный полицейский хорошо усвоил, что всегда следует перехватить кусок-другой, как только выдастся такая возможность. Кто его знает, из-за каких гадостей можно остаться голодным. Пришли они сюда, чтобы перемолвиться парой слов с шестнадцатилетней белой девицей по имени Долли Симмс. — Есть у старухи Долли расовые предрассудки, как ты думаешь? — спросил Уэйд. — Совсем никаких. Ее эта проблема не колышет, — сказал Бент. — Шляется с двумя черными нарко из-под Вашингтона. Крэк. — Если Смайли поклялся на Книге, значит, так оно и есть... Смайли был унылого вида стукачом, информатором, которого полицейские изредка использовали. Они держали его на крючке, ибо ему грозил пяток лет тюрьмы за вооруженное ограбление. Книгой звалась Библия. Бент, не стесняясь, довольно громко заявил, что сомневается, сказал им Смайли правду или нет. О том, что Долли Симмс жила с двумя черными фраерами из Вашингтона. Долли была профессиональной проституткой. — А ты думаешь, она действительно приходит сюда поесть? — спросил Бент. — Ты же слышал от Смайли. Каждый вечер, перед работенкой. — Понимаешь, с трудом могу есть это дерьмо. Я же черный. Оба засмеялись. — Зато цыпленок ничего себе, — заметил Уэйд. Бент посмотрел на блюдо коллеги. — Сменили из-за Манделы здесь вывеску, стало быть, и название блюд надо было менять. — Да нет, не надо, — сказал Уэйд. — Он и так заполучил почти два миллиона. И что? Призывает нас восстать и прикончить белый люд. — Он так не говорил, — возразил Бент. — Его жена говорила, там у себя дома, в Стране Алмазов, в ЮАР; сказала, что все мы, черные американцы, должны присоединиться к тамошним братьям, когда придет время драться с белыми в ЮАР. Ну разве не дерьмо все это, Чарли? — У нас связи с Африкой. — Ну ясно, конечно: можно подумать, что у миллионов черных этого города есть братья повсюду в южно-африканских анклавах. — Но есть же, есть связи, — настаивал Бент. — Как-никак, а мы говорим и о наших здешних корнях. — Какие еще тут корни?! Мои корни в Южной Каролине, где мама и папа родились, — сказал Уэйд. — А прежде — дедушка и бабушка. И знаешь, какие у них корни? Знаешь, откуда мои прабабки и прадеды? Из Ганы. Мы ее когда-то звали Золотой Берег. И уж это никак не по соседству с Южной Африкой. — Не забывай, сколько рабов оттуда, — не унимался Бент. — Нет. Большинство рабов не оттуда. Нет, сэр. Работорговля велась с Западной Африкой. Не веришь? Загляни в книжки, Чарли. Такие страны, как Дагомея, и Берег Слоновой Кости, и Гана, и Нигерия — все они у Гвинейского залива. Вот откуда шла работорговля. А иногда из Конго или Замбии. Ты что, об Африке вообще ничего не знаешь? — Да нет, я знаю, где все эти места. — Бент был явно оскорблен. — Нельсон Мандела просыпается, отсидев двадцать семь лет за решеткой, — сказал Уэйд, набирая пары, — и вот он приезжает сюда, еще шатаясь от долгой спячки, и вещает, как тип, который не знает, что уже весь мир сбросил с себя путы коммунизма. И призывает сцепить наши руки с руками наших черных южно-африканских братьев. Хотя, заметь себе, ни один из наших здешних братьев в первую голову не является выходцем оттуда. Он что, считает, что говорит с глупыми негритосами? — Мне кажется, он тут сделал кое-что неплохо, — сказал Бент. — А мне кажется, что он только все ухудшил, — категорически заявил Уэйд. — У нас здесь и так своих серьезных проблем невпроворот, и пышные парады в честь иностранных визитеров решить их не могут. — Тогда зачем ты жрешь жареного цыпленка? — спросил Уэйд. — Раз уж ты такой заклятый белый-пребелый, почему бы не скушать кусочек хлеба без протеина, намазанный бесхолестериновым маргарином? — Я — черный, — заявил Уэйд. — Поспорим на что хочешь, останешься без порток. Но я не южно-африканец, тоже спорю на что угодно... Ага, вот и она идет. Он глядел на дверь. Бент заглянул через его плечо. Оба увидели девчонку — невысокого изнуренного подростка, весом не более сорока килограммов. На ней были красные шведские сапожки, черная юбчонка-мини и лавандового оттенка блузка, полускрывавшая тощую, куриную грудь. Вьющиеся волосы гармонировали с цветом сапог. На лбу было явное клеймо потаскухи, а на всем лице буквально пропечатано: наркоманка. Полицейские вскочили и ринулись к двери. Уж эту-то они бы не упустили. — Мисс Симмс? — спросил Уэйд. Зайдя справа, он встал между нею и дверью. Теперь не ускользнет. Бент стоял слева. — Мы офицеры полиции, — сказал он, показывая жетон с эмблемой. Это ее никак не тронуло. Моргнув, покосилась на жетон, затем взглянула сначала на Бента, потом на Уэйда. Они подумали, что ее мозг окаменел от наркотика. На часах было чуть больше семи, впереди трудная ночь, а Долли уже полностью вырубилась из всего. — Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — заявил Уэйд. — О чем? — спросила она. Тусклые глаза не могли сфокусироваться на чем-либо. На устах полуулыбка. Они гадали, на каком зелье она «торчала». Глаза Бента автоматически скользнули по ее голым рукам. Никаких следов шприца на коже. А короткая юбка не скрыла бы уколов на ногах. — Давайте присядем, — предложил Бент. — Конечно, — согласилась она. Таить было нечего, все просто, обычно. Они подумали, что она легко расколется. Рутинная ситуация, почти совсем «вырубившаяся» проститутка и двое «легавых». Шли по одной улице, но по противоположным сторонам. Присели в глубине заведения. Правда, мимо шел в туалет нескончаемый поток посетителей. Уэйд и Бент решили, что они направлялись туда сделать понюшку-другую, но полицейские охотились на убийцу, а не на жалких рабов дурмана. В принципе, это уже стало представлять проблему, едва город начал обрастать южными трущобами. На пустяки уже можно не обращать внимания. Когда кругом убивают, некогда гонять юнцов, занимающихся малеванием скабрезных надписей-графитти на стенах. Некогда штрафовать водителей трейлеров за подачу сигналов в запрещенных местах. Не хватало сил ловить людей, влетающих в подземку, не заплатив за проезд. Когда все усилия направлены на бой с убийцами, насильниками и бандитами, все остальное выглядит обычными издержками цивилизации. — Расскажите нам о Сонни и Дикс, — сказал Уэйд. — Я их не знаю, — ответила Долли. — Могу я что-нибудь поесть? Я пришла сюда, чтобы поесть. — Разумеется. Что бы ты хотела, Долли? — Мороженое, — сказала она. — И пожалуйста, с шоколадом. Они взяли ей большую порцию шоколадного мороженого. Она вдруг сказала, что ей хотелось бы и с ореховой присыпкой. Официант взял вазочку, отнес к стойке и добавил присыпки. Когда он принес порцию, Долли немедленно взяла ложку и принялась уплетать мороженое. — Мнака, — заметила она. — Вкусненько. — Сонни и Дик, — сказал Бент. — Оба мужчины, оба черные. — Я люблю черных мужчин. — Подмигнув, она облизала губы. — Да, нам говорили. — Мнака, — снова произнесла она, облизав ложку. — Где они сейчас? — спросил Уэйд. — Я их не знаю. — Как фамилия Сонни? — допытывался Уэйд. — Да не знаю же. — Она снова зачерпнула ложкой мороженое, опять облизала ее. — А у Дика? — И его не знаю. — Помнишь, что было ночью в четверг? — Не-а. — Помнишь, где вы тогда были? — К сожалению, нет. Не-а. А где я была? — Простите, нет. — Помнишь Слоун-стрит? — Не-а. — Дом 3341 по Слоун-стрит. — Очень хорошее мороженое, — сказала она. — Вам надо попробовать. Хотите? — Она протянула ложку Бенту. — На третьем этаже, — продолжал Уэйд. — Ты, Сонни и Дик. Варили наркоту на свечке. — Наркоту не употребляю. Я чистенькая. — Помнишь перестрелку? — Ничего я такого не помню. Можно еще мороженого? Они заказали вторую порцию. С присыпкой. — Нет, вы определенно должны попробовать, — проговорила она. — Такая мнака. — Один из твоих дружков заряжал девятимиллиметровый «узи», — сказал Уэйд. — У-у! Это еще что такое? — спросила она. — Большущий пистолет с магазином на двадцать пуль. Он в нас из него стрелял на лестнице, помнишь? — Я даже не знаю, где Слоун-стрит. — Долли передернулась. — Долли, слушай внимательно, — сказал Уэйд. — Отложи ложку и слушай. — Могу есть и слушать. — Отложи ложку, ласточка. — Я же вам сказала: могу... — А не то я тебе паршивую руку сломаю, — с угрозой произнес Уэйд. Она положила ложку на стол. — Один из твоих дружков убил человека! Она промолчала. Только глазела на него, злая, потому что он не давал ей есть мороженое. — Ты знаешь, что один из твоих дружков — убийца? — Нет, я этого не знаю. — Мы думаем, что это Сонни, но, может, и Дик. Так или иначе... — Да не знаю я этих людей, пустой звук для меня. — Он убил отца одного полицейского, — сказал Уэйд. Долли заморгала. Он наклонился к ней поближе, давая ей возможность хорошо рассмотреть шрам от удара ножом, твердый и розоватый, над левым глазом... Гуляешь с черными, солнышко? О'кей! А как тебе нравится черный с таким красноречивым шрамом? — Отца полицейского, — повторил он подчеркнуто грозно. Возможно, она была «накачана» до бесчувствия еще минут десять назад, а может, все еще витала в облаках, сказать было трудно. Но теперь в ее тусклых, мертвых глазах появилась искринка. Она уже позволила словам различаться и запоминаться, а важнейшим разрешила проникать в сознание. — Знаешь, чем это пахнет? — спросил Бент. — Если кто-нибудь убивает отца у полицейского? — Не знаю никого по имени Сонни. — Это пахнет тем, — продолжал Бент, — что все полицейские города будут гнаться за убийцей, пока не настигнут и не схватят его. И пусть он тогда спасибо скажет, если останется в живых по дороге в трюм. — Не вешайте на меня всех собак, — сказала Долли. — Не знаю никакого Сонни. — Это хорошо, — спокойно заметил Уэйд. — Потому что, если ты его знаешь... — Говорю же, что не знаю. — ...и окажется, что ты стараешься ему помочь... — И Диза не знаю. — Диз? — мгновенно переспросил Уэйд. — Это его фамилия, имя? Диз? Долли еще не поняла, что проговорилась. — Диз? А дальше как? — Если я его не знаю, откуда мне знать, что такое Диз. — Но ты его знаешь, ведь верно, Долли? — Нет, я... — Ты знаешь их обоих. Так? Верно? Тут-то они навалились на нее вовсю, стали ее раскалывать и так и этак, слово за слово, вопрос за вопросом, не ожидая ответов, буквально молотили ее словесно, Уэйд справа, Бент слева. Долли сидела между ними с ложкой в руке, а мороженое таяло. — Сонни и Диз. — Двое черных убийц из-под Вашингтона. — Как их фамилии, Долли? — Скажи, как их фамилии! — Сонни, а как дальше? — Диз, а еще как? — Убили отца полицейского. — Хочешь пойти ко дну вместе с ними? — Упорствуешь, защищая двух чужаков? — Двух убийц? — Хочешь, чтобы каждый местный «легавый» и за тебя принялся? Тебе на хвост сел? — Да ты и вздохнуть не сможешь. — Утонешь вместе с подонками, Долли! — Отец полицейского, Долли! — Хочешь, чтобы на тебе это всю жизнь висело? — Я... Оба сразу же замолчали. В ожидании. Она смотрела на быстро таявшее мороженое. Они ждали. — Я ничего о них не знаю. — Ну-ну, — покачал головой Уэйд. — Я их видела только один раз, в четверг. Ночью. — Ну-ну. — И с тех пор больше не видела. Ничего больше не знаю... — Сладость моя, ищешь большой беды на свою голову? — спросил Уэйд. — Но я говорю вам правду! — Не-ет, морочишь голову, — сказал Бент. — Мы знаем, что ты с ними живешь. — Нет, не живу! — Ну, будь по-твоему. — Бент отодвинул кресло. — Пойдем, Рэнди. — Жди беды, детка, — сказал, вставая, Уэйд. — Большой беды. От каждого полицейского в городе. Будут тебя поджаривать, пока не сдохнешь. Ты вмешалась в наше дело, полицейское дело. Ясно? Речь идет об отце полисмена. — Спи крепко-крепко, — продолжил Бент, и они направились к выходу. — Постойте! — крикнула она. Они остановились, обернулись. — Могу я получить еще мороженого? — спросила она. Когда она под вечер вернулась в лавку, они уже поджидали ее, стоя у аквариума с тропическими рыбками. Рыбки скользили туда и сюда, вода пузырилась. Детективы болтали о фильме с Джеймсом Бондом. Там не то взрывается аквариум, не то еще что-то. Они старались вспомнить название фильма. Сначала они позвонили сюда и поговорили с помощницей Полины Уид, молоденькой девушкой. Она сказала, что хозяйка ушла перекусить и будет примерно через полчасика. Они поехали в центр города, где на Джефферсон-авеню располагался зоомагазинчик, точное название которого было «Бай и Уи. Щеночки». Помощницу, которой было шестнадцать лет, звали Ханна Кемп. Она хотела, когда подрастет, стать ветеринаром, а пока работала здесь после школьных занятий по вторникам и пятницам, в эти дни лавка была открыта до восьми вечера. Когда минут через пять Полина вошла, Ханна занималась с покупателем. Она показала рукой на детективов и что-то сказала Полине, что, они не расслышали. Полина, заглянув в закуток магазинчика с аквариумом, удивленно на них посмотрела и подошла туда, где они стояли, вспоминая, как же назывался тот фильм. — Эй, привет! — сказала она. — Здравствуйте, мисс Уид, — отозвался Карелла. — Продать вам немного рыбы? — Она улыбнулась. Блондинка, да красивая, да еще и голубоглазая; именно такой тип предпочитал убитый. Хотя улыбка несколько настороженная. — Мисс Уид, — сказал Карелла, — когда мы сюда позвонили, ваша помощница... — Ханна, — вставила она. — Превосходная девушка. — Да, она нам сказала, что вы отлучились, чтобы перекусить... — Да, да. — И что вы вернетесь примерно через полчаса. — И вот я тут как тут, — произнесла она с усмешкой. — Мисс Уид, были ли вы когда-нибудь замужем? — спросил Браун. — Нет, — ответила она удивленно. — Не была. — Я подумал, что Бай — фамилия мужа. — О нет, нет. Это девичья фамилия моей матери. Действительно, я употребила ее фамилию для названия лавки, Бай и Уи. — Байрли и Уид, — сказал Браун. — Да. «Бай и Уи». Сокращенно. — Миссис Уид, — вмешался в разговор Карелла, — когда мы сюда позвонили и попросили вас к телефону, Ханна сказала... — Превосходная девушка... — повторила она. Теперь она начала нервничать. — Так... Ханна сказала... Вот ее точные слова: «Бай отлучилась, чтобы где-нибудь перекусить». — Ага. — Она назвала вас Бай. — Ага. — Многие вас так называют? — Да, мне кажется, многие. — Сокращение от Байрли, это так? — Ну и что? Мое имя — Полина. И я думаю, что называть меня сокращенно, попроще — не Бог весть какой проступок, разве не так? — А вы сами себя называете Бай? — Да. — Как вы подписываетесь полностью? — Полина Байрли Уид. — Вы так все подписываете? — Да, все. — А при личной переписке? — спросил Браун. Она повернулась к нему. — И ее тоже так подписываю. Все так подписываю. — Значит, так. Вы зовете себя Бай, но бумаги подписываете полностью: Полина Байрли Уид. Верно? — Да. — Мисс Уид, — сказал Карелла, — у вас есть пишущая машинка? Ее глаза вспыхнули. Опасность. Берегись. Осторожнее. Это было буквально написано в глазах. — Мы можем получить ордер на обыск, — произнес Браун. — У меня есть машинка, — ответила она. — Да. Есть. — Та же самая, что была у вас в июне прошлого года? — А в июле прошлого года? — Да. — Можем мы на нее взглянуть? Пожалуйста. — Но почему? — А потому что, мы думаем, вы написали несколько писем Артуру Шумахеру, — заявил Браун. — Ну, пожалуй, я и впрямь могла написать... — Эротические письма, — продолжил ее слова Карелла. — Можем мы осмотреть эту пишущую машинку? Ну, пожалуйста, — спросил Браун. — Я не убивала его, — сказала она. — Как это было? — спросила Долли. — Началось с шуточек. Понимаете? Я работала на авеню Каспер... Знаете? Каспер и Филдс, рядом со старым кладбищем. Кажется, Святого Августина. Там еще небольшие разрушенные мавзолейчики... Стояла в воротах. Ну, вечерами там стоит много девушек. Почему? Да потому что уйма машин проезжает мимо к скоростной трассе. Знаете, где это? Там-то я с этими парнями и повстречалась. Они шли по улице, приглядывались к товару. Зачем я вам это все говорю? Пытаюсь объяснить, что не хочу, чтобы мне отомстили за то, что кто-то укокошил старика у полицейского. Я их почти и не знаю, этих парней. Они начали с шуточек. — Когда это было? — спросил Уэйд. — В воскресенье, в прошлую ночь. — Почти неделю назад. — Да, почти. — Какое это число, Чарли? Бент достал целлулоидный календарик из записной книжки. — Двадцать второе, — сказал он. — Пять дней спустя после убийства отца Кареллы. — Итак, они подошли к тебе... — Ну да! И сказали, что вроде им понравилось, как я выгляжу. — Она поежилась. — И как, дескать, я посмотрю на любовь втроем? Я сказала, что обычно беру за это больше, они спросили сколько, сто пятьдесят, ответила я. Они сказали, что это годится, и мы пошли в номера, которые сдаются на время в отельчике рядом с большим залом на Каспер; ну, знаете, там, где свадьбы справляют и все такое. Вот так это и началось... — Она опять поежилась. — А как же вы очутились в брошенном доме на Слоун? — Ну, оказалось, что ребята были хорошо упакованы...+ В кассе Тони Кареллы было двенадцать тысяч долларов. — ...А эти ребята помешаны на крэке, как и я. А кто не помешан? Но я — на свой манер. Я вышла за крэк замуж. И тогда мы заключили милую сделку. Знаете, что имею в виду? Я буду делать все, что они хотят, а они будут снабжать меня крэком. Простерший бизнес: примитивный бартер. И кстати, уже довольно обычный. Секс обменивают на наркоту. А поскольку всех она парализует полностью или хотя бы частично, то и секса-то почти не бывает. Когда крэк вступает на сцену, никто не думает о презервативах. Вот почему столько «ташущихся» девушек беременеют. А потом рождаются бэби, вопящие от недостатка кокаина. Замкнутый круг. — Не знаю, где они достали все эти деньги, — сказала она. «Убили из-за них человека», — подумал Уэйд. — Но, послушайте, кому какое дело? — продолжала она. «Двенадцать тысяч долларов», — пронеслось в голове Уэйда. — Ты мне, я тебе, рука руку моет, не правда ли? Ни о чем не спрашивай, лучше развесели, Скотта... — Но как же вы все-таки докатились до Слоун-стрит? — Думаю, что они были в бегах. — Что ты имеешь в виду? — Думаю, в ту ночь они обстряпали какое-то дельце. Позвонили мне, сказали, что не хотят возвращаться в хату. Они были такие напуганные... — И где же эта хата? — Мы предпочли пойти в этот дом, где балуются крэком, но тип на дверях посмотрел на нас в «глазок» и сказал: «Почем я знаю, кто вы такие?» Словно мы — «легавые». Понятно? — сказала она с сарказмом. — Я с тринадцати лет на панели и вдруг — на тебе! — как будто я подстава. Ха! А Сонни и Диз? Да ведь их только за бандитов и можно принять. Безошибочно... И вот этот парень в дверях мелет такую ерунду, и мы вынуждены гранить мостовую. Не очень, конечно, сложное дело, я-то им все время занимаюсь. Да и крэк можно купить на каждом углу. Но нам было бы легче и проще «смолить» в укрытии, а не болтаться в поисках крыши над головой. Да и боялись они идти в ту конуру, потому как Сонни и Диз думали, что «легавые» придут за ними туда... Вот так мы и очутились на Слоун-стрит, в этом, ха, здании. Но что за местечко, Боже ты мой! Крысы величиной с аллигаторов. Богом клянусь... Так, значит, это тогда были вы, парни? Ага? — Да, это были мы, — сказал Уэйд. — Мы от страха в штаны наделали. — Долли хихикнула, как в тот раз, ночью. — И деранули по пожарной лестнице. — Мы так и поняли. — Я чуть шею себе не сломала. — А где сейчас Сонни и Диз? — Я вам уже сказала все, что о них знаю. — Но не сказала, где они. — Не знаю, где. — Ты же говорила, что живете вместе... — Больше уже не живем. — Ты сказала, что у вас была конура. — Ну, это когда было! — Долли! — предостерег Уэйд. — Но ведь это правда, я не знаю. — Хорошо, — сказал он, — пойдем в участок. О'кей? — Нет, подождите чуток, — попросила она. — Пожалуйста. Допрос начался в тот же вечер в кабинете лейтенанта Бернса без двадцати десять. Потребовалось время, чтобы все там собрались Нелли Бранд притащилась через весь город из своей квартиры на южной окраине. Из того же района, из штаб-квартиры на Хай-стрит, заявился полицейский стенограф с видеокамерой. Адвокату Полины Уид, которого звали Генри Кан, понадобилось пересечь весь город, — он отправился из своей конторы, расположенной в восточной части города на улице Стоктон. И только Брауну, Карелле и Бернсу было достаточно перейти из «дежурки» в комнату, отведенную для допросов. Нелли приехала понюхать, действительно ли пахнет жареным. Во всяком случае, так она заявила, когда они посвятили ее в суть дела на основании предварительных допросов. Она была облачена в бежевый летний костюм, легкие туфли, при ней имелась сумка соломенного цвета. Неуложенные каштановые волосы разметались от движения, что создавало впечатление ураганной быстроты. Будто ее сюда и впрямь словно ветром занесло. Она знала, что ей, как помощнику прокурора, придется задавать большинство вопросов, а Карелла и Браун потребуются для воссоздания полноты картины специфическими деталями; она не ожидала возникновения особых затруднений. Адвокат Полины выглядел слабаком, но все же поди знай заранее. Высокий, худой, в неглаженом коричневом костюме, который гармонировал с водянистыми глазами, он сидел рядом с Полиной, на другой стороне стола, и изредка нашептывал что-то клиентке. Что именно, Нелли не могла расслышать. Пачка огнедышащих писем лежала перед Нелли, она их прочитала, как только приехала. Ну и письма. И они — от женщины, которую, казалось, заморозили навсегда. Карелла снова стал перечислять Полине ее права, но Кан перебил его, любезно указав, что все это они уже проходили, господин детектив. На что Карелла откликнулся так: это просто для протокола, господин советник. Оба произносили титулы друг друга так, что они приобрели уничижительный и даже обесчещивающий характер. Вдобавок Кан вульгарно помахал рукой: давай, мол, приступай к делу... Полина же, выслушав обоих, заявила, что ей известны ее права и она изъявляет желание ответить на заданные вопросы. Карелла взглянул на циферблат и, — чтобы это попало на видеопленку, — объявил, что сейчас девять часов пятьдесят минут вечера. Нелли приступила к допросу: ...Сначала я не знала, что у него есть кто-то еще. Подумала, что он просто утратил ко мне интерес. Такое бывает, знаете... Разлюбил, и все. И я бы это, вообще-то, восприняла как должное. Если вас больше не любят, значит, не любят. А прошло всего-то чуть меньше года. Первый раз он пришел ко мне в лавку 23 января. Это у нас было вроде дня рождения, юбилея. Вообще-то мы долго продержались. В наши дни год — это много, поверьте. У меня есть подружки, так вот, если мужчина продержится хотя бы полгода, то и это счастье. А у нас — целый год. Он сказал, что хочет порвать со мной... Когда это было? Ага, 15 января, я хорошо даты запоминаю. Почти что год прошел. Ну и вот... Вы знаете... Я... Я и сказала: будь по-твоему. Послушайте, а что делать? Если мужчина больше тебя не любит, надо его отпустить, разве не так? И я стала вспоминать все, что мы с ним проделывали. Письма... Что — письма? Так, забава. И длилась она недолго, стояло очень жаркое лето. То и дело я ему подсовывала новую партнершу. Точнее, для нас. Я когда-то в колледж с ней ходила. Марианна. Тоже блондинка. Как я. Что же, мы обожали блондинок. Но это еще когда я была в нем уверена. Понимаете? Нас было как бы трое, но на самом деле только мы с ним вдвоем. Понимаете? Мы с ним заказывали музыку, задавали тон, а Марианна, она была так, для нашей с ним услады. Что ж, хорошие были времена. Но ежели чему-то конец, так конец. Не так ли? Я же не ребенок, называю вещи своими именами. И хотя я была очень одинока... А я была очень одинока. Я так любила его... Даже и теперь... Понимаете? Я думаю, я бы смогла с ним жить. У меня свое дело, люблю животных, знаете ли. По горло в работе. И мне кажется, мы бы устроились, если бы я... Случилось одно происшествие, понимаете? Смотрюсь в зеркало и вижу, что особа значительно моложе, чем я, направляется в мою сторону, вися на руке Артура, голова закинута от хохота: у нее длинные светлые волосы и голубые глаза. Опять — Артур и я. Увы, только это была не я. Другая женщина. Вернее, девушка. Не старше двадцати, да еще норовит чмокнуть его в щечку... Я быстренько отвернулась, чтобы она меня не заметила. Спиной к ним. И поперлась по улице, прямо на машины. Клаксоны подняли жуткий вой; вообще все было ужасно. А когда обернулась, их уже не было. Исчезли в толпе. Потерялись. Ну, тут я и подумала: «Хорошо, подожди же». Подумала, что новая игрушка у этого сукина сына уже целый месяц. Месяц, месяц... Это было 12 февраля, у меня хорошая память на даты. Не прошло и месяца, а он, видите ли, уже обзавелся новой бабой, вообще-то новой девкой, такая она молоденькая... И тогда я подумала... Неужели он так быстро мог новой обзавестись? Всего через месяц! Этакая поспешность, аж жуть берет. И мне пришло в голову: что, если она у него уже давно, еще перед тем, как мы сказали друг другу «прости-прощай»... Это меня просто сразило Я твердила себе, что Бог с ним, ладно, но все равно бесилась. Знаете, бывает, что вас что-нибудь грызет? Это-то меня и грызло всю. Подумать только: после всего, что мы с ним проделывали! Боже... Стала его преследовать, ходить по пятам. Хотела выяснить, когда это у них началось, узнать, он что, дурочку из меня делал, что ли? И была ли девка рядом с ним, когда я ему писала все эти письма, когда Марианну подсунула?.. Что мы только вместе не проделывали, да сколько раз. А он, значит, меня все время считал идиоткой, так? «Эта» жила в модных апартаментах, на Сильвермайн-Овал. Ну, вы сами знаете, где. И должно быть, он ее там навещал дважды, а то и трижды на неделе... Я стала ходить вслед за ним. Однажды спросила у саудовца, или кто он там еще, низенького росточка, по-английски еле лопочет. Не то что другой, высокий. Сказала, что знала девушку, которая только что вошла в дом, что работала с ней. Что ее зовут Хэлен Кинг. Он ответил: нет, ее не так зовут, а я сказала, что уверена: это — она, и, пожалуйста, назовите ее. Тогда он посмотрел на меня, как все привратники, когда думают, что вы хотите проникнуть в драгоценное обиталище и убить там кого-нибудь. Он заявил: нет, не скажу ее имени. Так что, видите, все было не так просто. Тогда я стала выслеживать ее на подходе к дому. Не когда она была с Артуром, а когда была одна. Старалась все-таки вызнать ее имя. В этом городе это так трудно, все стали такими подозрительными. И наконец выследила ее в супермаркете. Долго ходила за ней и убедилась, что еду она покупает в продовольственном торговом центре на Стиме, заполняет там квитки: куда должны принести продукты. Ну, вот я и стала вслед за ней в очереди, дождалась, когда она выписала квиток, с именем и адресом: Сьюзен Брауэр, 301, Сильвермайн-Овал. Бац-ц! В самую точку! Поверьте, я ничего такого особого не планировала, просто хотела о ней все узнать. Потому что меня грызло, грызло. Особенно из-за того, что он встречался с ней, а говорил, что очень меня любит. А потом однажды я увидела другого человека. Мужчину. Увидела ее вместе с другим мужчиной. Дело было после Пасхи, 18 апреля, днем. Помню еще, дождик был сильный. Они вышли из дому вместе. Наверняка он и раньше был, до обеда. У него такие белые волосы, я даже сначала подумала, что он седой. Не пойму, что она в нем нашла? После Артура! В этом тощем маленьком тореадоре. Они пошли пообедать в итальянский ресторан на Калвер. Потом вернулись в квартиру. И были там все время после обеда. Артур приехал туда поздно вечером. Значит, она встречалась с ними обоими. Я поверить этому не могла. Мотт, вот как его зовут. Томас Мотт. Я пошла за ним до его антикварной лавки на Дриттел. А потом как-то зашла, чтобы лучше его рассмотреть. Он оказался моложе, чем я думала, скорее всего под пятьдесят. Темные карие глаза на бледном лице. Сказала ему, что хочу купить рождественскую лампу с большим абажуром. Казалось, я ему потрафила... Но, видите ли, она допустила одну большую ошибку. Теперь я могла вернуть Артура. И я подумала: скажу, мол, ему, что она над ним насмехается. А к вашему сведению, не забудьте, что я с Артуром год встречалась, так вот, я его ни разу не обманула. Ни разу. Но теперь-то был, был мужик, о котором Артур узнает. Правда, не знаю, сколько они встречались, она и этот мужик, может, целую вечность, кто их там разберет. В любом случае, точно с января, а на дворе апрель, и вот она ему уже рога наставляет. Успела! Тогда-то я и подумала, что лучше бы мне потолковать с ней. Сказать, что дам свисток, если она не прекратит встречаться с Артуром. Потолковать по-умному. Ну, был у нее мужчина, ладно. Зачем ей еще один? Поговорить, образумить. И в тот день, когда я туда пошла... Погода во вторник была удушающе жаркая, казалось, три демона-всадника — туман, жара и влага — простукали адскими копытами по и так поверженному, сдавшемуся городу... К она идет просто, поговорить. Для начала позвонила, сказала, что у нее есть посылка с нижним бельем для нее, так вот, удобно ли ей, если одна из посыльных девушек заскочит к ней попозже, после обеда... Он ведь раньше дарил ей эти вещички, белье-секси, разве не так? Пояса там, панталончики. Так? Лифчики с открытым верхом, так? Ну, ясно, так. И крошка Сузи говорит: — О да, пожалуйста, оставьте все у привратника. Пожалуйста. Голосочек, как у Микки Мауса. Впервые она услышала, какой у нее голос. И тогда она говорит по телефону: — Но этот джентльмен настаивает, чтобы вы сами все получили. И чтоб расписку дали. — Какой джентльмен? — снова голоском Микки Мауса. — Как его имя, прошу вас? — Артур Шумахер. — Ну, тогда все в порядке, — говорит Сузи поспешно, но равнодушно. — Сможете прислать это к концу дня? — Какое время вам больше подходит, мисс? — Я же сказала: к концу дня. Не расслышали? А конец дня это — пять часов. На ней была бежевая шелковая косынка, скрывающая цвет волос, темные очки, а вообще вся в чем-то неопределенно-бежевом — и есть как бы какой-то цвет и его как бы нет, — она это ненавидит и никогда так не одевается. А в этот день оделась так потому, что такой оттенок гармонировал с сумкой для покупок. Она и хотела выдать себя за посыльную магазина. Бежевые нейлоновые брюки, бежевая блузка, золотой кожаный пояс, а на улице — жара чуть ли не под сорок пять по Цельсию... И вот она подходит к привратнику в серой униформе с красными галунами, а в руке держит бежевую сумку с буквами тоже золотого цвета. Она с этим привратником и раньше уже говорила, такой жирный коротышка с сильным акцентом. И теперь она ему говорит... — Мне надо к мисс Брауэр, пожалуйста. — А кто вы, пожалуйста? Осмотрел меня с головы до ног, ненавижу, когда они это делают. — Просто скажите ей, что пришла Виктория Секрет. — Один момент, — говорит он и нажимает кнопку домофона Брауэр. — Да? — отвечают там. — Леди? — говорит он. — Да, Ахмад! — Виттория Сига здесь, — говорит он. — Да, да, пошли ее, пожалуйста, ко мне. Удача! Но все еще есть желание только поговорить, потолковать... Хотя вы же знаете, есть люди, с которыми просто так не поговоришь. Крошка Сузи недовольна, что ее провели за нос. В салоне две черные софы. Рядом с одной кофейный столик, накрытый стеклом. На нем бокал мартини, кружочек лимона плавает. Эта маленькая леди выпивала... Стоит рядом с софой, вся такая недовольная, невыносимо красивая, вся такая блондинка, в черном шелковом кимоно, тоже, наверное, от какой-нибудь Виктории Секрет, а на кимоно — красные маки, а под кимоно голое тело, сразу видно. — Вы не имели никакого права входить сюда, — сказала она. — Я только хочу переговорить с вами. — А вот я его сейчас же позову, скажу, что вы здесь. — Давайте, зовите. — Ну и позову. — Ему понадобится как минимум полчаса, чтобы сюда добраться. А до того нашему разговору конец придет. — Это вам конец придет. — Но я очень, очень хочу поговорить с вами. Неужели вы не можете со мной просто потолковать? — Нет. — Но, пожалуйста, Сьюзен. Пожалуйста. — Нет. — Прошу, прошу, прошу вас. Наверное, в голосе мольба прозвучала. Что бы ни было, это остановило Сузи на полпути к телефону, она возвращается к столику, берет бокал и осушает его до дна. До конца. А на полке бара еще лимон, целый, и вот она идет босиком к бару и, — такая уже мне гостеприимная, очаровательная хозяйка, — наливает себе еще бокальчик. Но только себе... Штопор с деревянной ручкой... Фруктовый ножик, тоже с рукояткой орехового дерева. Закатные лучи, пробиваясь сквозь жалюзи, отражаются на другой стене... Крошка Сузи — «Игрушка» — снова подходит к столику, встает рядом в этакой разнузданной позе, неимоверно красивая, босая, дерзкая, хмельная. Сквозь кимоно все угадывается, каждый волосок... — Ну и что вы хотите? — говорит она. — Я хочу, чтобы вы перестали с ним встречаться. — Нет. — Выслушайте меня. — Нет! — Послушайте, Сузи! — Не зовите меня так. Никто не называет меня Сузи. — Хотите, чтобы я с ним сама переговорила? — О чем? — Кажется, вы знаете, о чем. — Не знаю. И кстати, мне в высшей степени наплевать. Я хочу, чтобы вы отсюда убрались. — Так что же, хотите, я ему сама скажу? — Хочу, чтобы вы убирались отсюда, да поживее, — говорит эта Сузи, оборачивается и убирает бокал со столика: конец беседы, демонстративно, конец приема, сестричка, и никаких тебе коктейлей, как будто я просила, а она предлагала. — О'кей, — говорю, — чудесно. Я ему скажу, что происходит между вами и другим му... — Ну и скажи! — говорит Сузи, поворачиваясь с ухмылкой, руки на бедрах, ноги широко расставлены: все, все видно. — Он тебе не поверит. — Усмехается прямо-таки издевательски... И это, конечно, правда. Он ей не поверит, в этом вся правда. Подумает, что все это возникло в ее голове. Ложь, чтобы их поссорить. И теперь, осознав правду, горькую правду, чувствуя себя в беспощадном свете этой правды беспомощной, внезапно она приходит в ярость. Не помнит, что она ей потом говорит, может, вообще ничего не говорит или что-то еле слышное... Но знает, что ножик уже у нее в руке. О.: Да. В.: Понимаю. Голос Нелли Бранд прозвучал почти глухо, а важно было не «забить» на пленке точный адрес, чтобы он обязательно сохранился до судебного заседания. Осторожность канатоходца. По нашим-то временам даже снятие видеозаписью каких-нибудь конференций могло оказаться для присяжных никчемным. О.: Да. И застрелила его. А что он остальным оставил — другой вопрос. Сколько он своей любименькой Маргарет завещал или первой жене. А та, кстати, шлялась с ним по барам, цепляла для него шлюх... Он мне как-то рассказывал, что один раз они притащили на квартиру даже трех, трех черных шлюх... Это было, когда его дражайшие дочечки отдыхали летом на озере... Заодно и о них. Эти-то каковы! Одна замужем за нищим дантистом, а другая — хипповая дура. Так ей он еще и дом подарил в Вермонте, а? О Боже, как я была взбешена. Он меня что, совсем за дурочку держал? Но я далеко не дура, знайте это. Я ему показала. Раздался стук в дверь. — Занято! — заорал Бернс. — Извините, сэр, но... — Я же сказал: здесь за-ня-то! Дверь потихоньку отворилась. Мисколо из канцелярии просунул голову в помещение. — Простите, сэр, — проговорил он. — Неотложное дело. — Что там еще? — рявкнул Бернс. — Это тебя, Стив, — сказал Мисколо. — Детектив Уэйд из Сорок пятого... |
||
|