"Топор" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 2

Как и предсказала миссис Уитсон, топора в кладовой они не нашли. Единственным топором, оказавшимся поблизости, был тот самый, который кто-то так легкомысленно оставил в черепе покойного мистера Лассера. А вот бушлат Уитсона действительно висел на одном из мусорных баков, где тот якобы оставил его, направляясь в кладовую. Нашли они с десяток, а то и больше огромных деревянных обрубков, сложенных между домами в нескольких футах от кладовой, – все это как будто подтверждало объяснения Уитсона. Они велели Уитсону идти домой, но не покидать города, поскольку вполне возможно, он им еще понадобится позже, то есть когда в полицейской лаборатории исследуют рукоятку топора, вонзенного в череп мистера Лассера. Не пройдет и нескольких часов, надеялись они, как в лаборатории обнаружат отпечатки пальцев на топорище, что поможет им найти преступника.

Но бывают дни, когда, сколько ни ищи, ничего не найдешь.

В лаборатории на деревянном топорище обнаружили пятна крови, несколько седых волос убитого, застрявших в трещине, а также кусочки ткани, которые, когда металлическое лезвие, пробив кость, вонзилось в мозг, прилипли к дереву, но, увы, ни единого отпечатка пальцев. Более того, отпечатки окровавленных ладоней и больших пальцев на стене подвала были идентифицированы как принадлежащие самому мистеру Лассеру, который беспомощно хватался за стену, пятясь от убийцы, и опустился на пол после того, как ему перерезали горло. Полицейский медик, осмотрев погибшего, пришел к заключению, что мистер Лассер умер за несколько секунд до того, как лезвие топора вонзилось ему в череп, что подтверждалось большой лужей крови на полу, ручеек от которой и привлек внимание юного Мики Райана. Рассуждая логически и исходя из того, что топор так и остался в черепе мистера Лассера, можно было утверждать, что это и был последний удар, которому предшествовало много других. Ни сотрудники криминалистической лаборатории, ни офис полицейского медика не взялись определить, когда именно наступила смерть, но пришли к единому выводу, что убитому было нанесено двадцать семь ранений и что причиной смерти, скорее всего, явилось разрушение шейных позвонков, причиненное ударом по горлу, когда взмах топором был похож на взмах бейсбольной биты. Удар же по голове был coup de grace, завершающий удар, потому что лезвие вонзилось в череп человека, который уже лежал мертвым у ног убийцы. Так вонзают топор в пень по окончании рабочего дня.

Честно говоря, зрелище это было омерзительным.

От жильцов дома им стало известно, что мистер Лассер жил где-то в Нью-Эссексе, милях в пятнадцати от города. Этот факт был подтвержден водительскими правами, найденными в кармане брюк убитого. В правах было указано его полное имя – Джордж Нелсон Лассер, адрес – Нью-Эссекс, Уэстерфилд, 1529, пол – мужской, вес – сто шестьдесят один фунт, рост – пять футов десять дюймов и дата рождения – 15 октября 1877 года, а значит, в день смерти ему было восемьдесят семь лет.

Детективы в «олдсмобиле» выпуска 1961 года отправились в Нью-Эссекс. Грозно мигал красным глазом обогреватель, а окна, запотев от дыхания пассажиров, покрывались тонкой коркой инея, которую они то и дело старательно соскабливали. За городом царило январское уныние: деревья на обочинах дороги были голыми, кустарник, окружающий дома, увял и засох. Казалось, будто сама смерть сопровождает сыщиков из городского подвала в городское предместье, застилая землю своим седовато-серым дыханием.

Уэстерфилд, 1529, выстроенный в стиле эпохи Тюдоров, стоял футах в сорока от тротуара на улице, застроенной такими же домами. Над дымоходами каминов кудрявился дым, от чего и без того серое небо хмурилось еще больше. Но уже на улице чувствовалось, что в домах наперекор зимнему дню вас ждет тепло, уют и возможность уединиться, не допускающая появления чужих. Детективы оставили машину на мостовой прямо напротив дома и поднялись по обледенелой дорожке к двери, справа от которой висел старинный чугунный колокол. Хейз дернул за язык, и детективы застыли в ожидании, пока кто-нибудь им ответит.

В глазах старухи горело безумие.

Она таким рывком распахнула дверь, что первым им бросился в глаза ее взгляд, а первой мыслью, пришедшей на ум, было, что перед ними человек ненормальный.

– Да? – спросила старуха.

На вид ей было лет семьдесят пять, а то и все восемьдесят. Карелла не умел определять возраст человека, перешагнувшего черту старости. Волосы у нее были седые, но лицо, хоть и в морщинах, оставалось тугим и круглым, с несимметричными бровями, от чего впечатление безумия, таившегося во взгляде, еще более усиливалось. Она, не мигая, смотрела на детективов. В ее выцветших, а когда-то голубых глазах застыла глубокая подозрительность и вместе с тем тайное веселье. Веселье, в котором эхом отзывался беззвучный смех в бесконечно длинных и пустых коридорах. Она поглядывала на них лукаво и даже с некоторым кокетством, настолько не вязавшимся с ее возрастом, что оно казалось просто неприличным и таким противоречивым, что смотреть на нее было страшно. Старуха была сумасшедшей – об этом на весь мир кричали ее глаза. И полицейским сделалось не по себе.

– Это дом Джорджа Нелсона Лассера? – спросил Карелла, глядя на женщину и больше всего на свете мечтая в эту минуту очутиться у себя в участке, где торжествуют порядок, спокойствие и здравый смысл.

– Да, это его дом, – подтвердила женщина. – А вы кто такие и что вам угодно?

– Мы из полиции, – ответил Карелла, предъявив свое удостоверение. А потом, помолчав секунду, спросил:

– Позвольте узнать, мэм, с кем я разговариваю?

– Не с кем я разговариваю, а кто со мной разговаривает, поправила его женщина.

– Что?

– Кто со мной разговаривает, – повторила она.

– Мэм, я...

– Вы не знаете правил хорошего тона, а ваш дед и вовсе в них не разбирался, – заявила женщина и засмеялась.

– Кто там? – послышался чей-то голос, и Карелла, повернув голову, увидел высокого мужчину, который из тьмы прихожей ступил в полосу света, падающую из открытой двери. Мужчине, худому, с русыми волосами, в беспорядке свисающими на лоб, было лет сорок с небольшим. Глаза у него были такие же голубые, как у безумной старухи, и Карелла тотчас понял, что перед ним мать и сын. И тут же почему-то подумал о тех матерях с сыновьями, которых ему довелось встретить сегодня: Мики Райана, который нашел в подвале убитого, и миссис Райан, Сэма Уитсона, который топором колол дрова, и миссис Уитсон, а теперь и этого высокого худого мужчину, держащегося с достоинством позади и чуть справа от своей безумной матери и сердито вопрошающего, кто эти люди и зачем они явились к ним в дом.

– Полиция, – ответил Карелла и протянул удостоверение.

– Что вам угодно?

– Кто вы такой, сэр? – спросил Карелла.

– Меня зовут Энтони Лассер. Что вам угодно?

– Мистер Лассер, – сказал Карелла, – Джордж Лассер ваш отец?

– Да.

– Сожалею, что вынужден сообщить это вам, – сказал Карелла, – но ваш отец умер. – Слова его прозвучали сухо и без участия, и он пожалел, что произнес их, ибо они, прозвучав, нелепо повисли в воздухе.

– Что? – не понял Лассер.

– Ваш отец умер, – повторил Карелла. – Он погиб сегодня днем.

– Каким образом? – спросил Лассер. – В автомобильной катастрофе?

– Нет, его убили, – ответил Карелла.

– Погубили ни за грош, – пропела старуха и захихикала.

На лице Лассера отразилось волнение. Он взглянул сначала на старуху, которая, казалось, совсем не уловила значения слов Кареллы, а потом снова на детективов и сказал:

– Может, войдете в дом?

– Спасибо, – поблагодарил Карелла и прошел мимо старухи, которая застыла в дверном проеме, так напряженно вглядываясь во что-то на улице, что Карелла тоже оглянулся. Он увидел, что и Хейз смотрит на другую сторону улицы, где маленький мальчик на трехколесном велосипеде, быстро перебирая ногами, ехал по дорожке к своему дому, выстроенному в том же стиле эпохи Тюдоров, что и дом Лассеров.

– Король умер! – провозгласила старуха. – Да здравствует король!

– Не хотите ли пройти вместе с нами, мэм? – спросил Карелла.

– Он хорошо ездит, этот мальчик, – сказала старуха. – Умеет держаться на сиденье.

– Вы говорите о мальчике на велосипеде? – спросил Хейз.

– Моя мать порой говорит невпопад, – сказал Лассер откуда-то из мрака, окружавшего полосу света, падающего из открытой двери. – Входите, пожалуйста. Мама, ты будешь с нами?

– Обрученные богом не должны разъединяться, – процитировала старуха.

– Миссис Лассер, – позвал ее Карелла, шагнув в сторону, чтобы дать ей пройти. Старуха бросила на Кареллу взгляд, в котором ненависть сочеталась с обещанием любовных утех. Она прошла мимо него в дом, и он последовал за ней, услыхав, как позади захлопнулась дверь и как переговаривались Хейз с Лассером, пока они все вместе шли в глубь дома. Дом этот был домом из «Больших надежд» Диккенса, перенесенный в «Грозовой перевал» Эмилии Бронте. Правда, с потолка и со стен здесь не свисала паутина, но в нем точно так же жили предчувствие чего-то дурного, тьма, которая, казалось, навсегда въелась в деревянные балки и штукатурку, и уверенность в том, что доктор Франкенштейн (творение Мэри Шелли) трудится на чердаке, создавая очередное чудовище. На мгновение Карелле показалось, что он очутился среди действующих лиц из фильма ужасов, а потому он умышленно остановился и подождал, пока Хейз не поравняется с ним. Он сделал это вовсе не потому, что ему стало страшно, хотя дом этот и вправду внушал страх, – не он ли сам сказал юному Мики Райану, что привидений не существует? – а просто, чтобы лишний раз убедить себя, что очутился здесь, в этом мрачном доме, только по необходимости: предстояло расследовать убийство, совершенное далеко отсюда, в пределах 87-го участка, где жизнь была нормальной и обычной, впрочем, равно как и смерть.

– Я зажгу свет, – сказал Лассер и, подойдя к торшеру, стоявшему возле огромной, пышно украшенной тахты, включил его, да так и остался неуклюже стоять рядом с тахтой и собственной матерью.

Миссис Лассер, обхватив руками свою талию, застыла с улыбкой на губах, словно красавица на ежегодном балу одного из южных штатов в ожидании, когда ее пригласят на котильон.

– Прошу садиться, – сказал Лассер, и Карелла, оглянувшись и не найдя стула, сел на тахту, а Хейз поместился на стуле с прямой спинкой, который притащил от складного стола у стены.

Миссис Лассер, улыбаясь и все еще не потеряв надежды быть приглашенной на танец, прислонилась к стене, а сам Лассер устроился на тахте рядом с Кареллой.

– Вы можете рассказать нам, что произошло? – спросил Лассер.

– Его зарубили топором, – ответил Карелла.

– Топором?

– Да.

– Где?

– В подвале дома, в котором он работал.

– Почему? – спросил Лассер.

– Потому, что кончается на quot;уquot;, – вмешалась миссис Лассер.

– Мама, помолчи, пожалуйста, – сказал Лассер. Произнося эти слова, он не повернулся к ней. И не поднял на нее глаз. По-видимому, он произносил эти слова уже тысячи раз, машинально, не глядя на нее, не обращаясь к ней, не интересуясь даже, слышит она их или нет. Не сводя взгляда с Кареллы, он спросил: – У вас есть какое-нибудь представление о том, кто мог это совершить?

– Нет, – ответил Карелла. – Пока, во всяком случае.

– Понятно.

– Если вы не возражаете, мистер Лассер, нам хотелось бы, чтобы вы проехали вместе с нами в морг и опознали вашего отца. Затем нам хотелось бы узнать от вас, не было ли у вашего отца... – Я не могу оставить мать одну, – сказал Лассер.

– Мы могли бы сделать так, чтобы с ней остался патрульный.

– Боюсь, это не совсем удобно.

– Я не понимаю, сэр.

– Мы, либо отец, либо я, все время находились в доме при ней, – объяснил Лассер. – А поскольку отец умер, то эта обязанность целиком ложится на меня.

– Тем не менее я не понимаю вас, сэр, – сказал Карелла. – Ведь когда ваш отец был жив, он уезжал на работу в город, так?

– Совершенно верно, – подтвердил Лассер.

– А вы не работаете, мистер Лассер?

– Я работаю дома, – ответил Лассер.

– И что же вы делаете?

– Я иллюстрирую детские книжки.

– Понятно. Значит, вы имели возможность оставаться дома, когда ваш отец уезжал, верно?

– Совершенно верно.

– А когда он был здесь, уехать могли вы, так?

– Да, в общем, именно так.

– Я вот что имею в виду: если вам нужно было отвезти книгу, или присутствовать на совещании в редакции, или, наконец, с кем-то встретиться – это вы подразумеваете под словом «в общем»?

– Да, пожалуй, именно это.

– Может, хотите что-либо добавить, мистер Лассер?

– Нет.

– Или исправить?

– Нет. В общем, все правильно.

– Ваше «в общем» означает, что я не совсем верно вас понимаю, – сказал Карелла. – Может, вы разъясните мне, мистер Лассер...

– Видите ли...

– Да?

– Я редко выхожу из дома, – сказал Лассер.

– Что вы имеете в виду?

– Книги я отсылаю по почте. На редакционные совещания не хожу, обговариваю все вопросы по телефону. Я иллюстрирую книги, как я вам уже сказал, и когда первоначальные наброски представлены и одобрены, больше разговаривать не о чем.

– Но вы ходите куда-нибудь в гости?

– Нет, очень редко. Карелла с минуту молчал.

– Мистер Лассер, вы когда-нибудь покидаете дом? – спросил он.

– Нет, – ответил Лассер. – У вас что, агорафобия, мистер Лассер?

– Что?

– Агорафобия.

– Не знаю, что это такое.

– Агорафобия – это боязнь пространства, боязнь выйти из дома.

– Я не боюсь выйти из дома, – сказал Лассер. – Не больше чем другие.

– Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз выходили из дома?

– Не помню.

– Вы проводите все время здесь, в доме, правильно? С вашей матерью?

– И с отцом, пока он был жив.

– К вам приходят друзья?

– В общем, да.

– Опять «в общем», мистер Лассер.

– По правде говоря, мои друзья не слишком часто нас навещают, – признался Лассер.

– Как часто они приходят, мистер Лассер? – вмешался Хейз.

– Не очень часто.

– Как часто?

– Никогда, – ответил Лассер. Он помолчал. – Честно говоря, у меня не много друзей. – Он опять помолчал. – Мои друзья это мои книги.

– Понятно, – сказал Карелла. И тоже помолчал. – Мистер Лассер, согласны ли вы опознать своего отца по фотографии?

– Пожалуйста.

– Обычно мы предпочитаем опознание по трупу...

– Да, но это, как видите, исключается, – отозвался Лассер. – Я обязан быть здесь, возле матери.

– Хорошо. Тогда с вашего разрешения мы приедем сюда еще раз и привезем снимок, сделанный полицейским фотографом, и, быть может, вы будете настолько любезны...

– Да.

– И, пользуясь случаем, – продолжал Карелла, – зададим вам несколько вопросов о вашем отце и его отношениях с другими людьми.

– Да, разумеется.

– А сейчас мы больше не будем вас беспокоить, – улыбнулся Карелла.

– Спасибо. Я весьма благодарен вам за проявленную чуткость.

– Пожалуйста, – отозвался Карелла и повернулся к старухе. – Всего хорошего, миссис Лассер.

– Да хранит тебя господь и да исцелит он тебе голову[2], – откликнулась миссис Лассер.

– Мэм? – не понял Карелла.

– Моя мать когда-то была актрисой. Эти строки, скорей всего, из «Короля Лира».

– А вот и не из «Лира», – захихикала старуха и добавила еще несколько слов, похожих на грубое ругательство.

– quot;Иль шлюхою моя Фортуна стала? – подхватил внезапно Хейз. – Узнал я, от французской хвори Нелль в больнице умерла, и я теперь прибежища лишилсяquot;.

– Откуда вам это известно? – просияла старуха, обернувшись к Хейзу.

– Ставили в школе, – ответил Хейз.

– И кого же вы играли?

– Никого, я был режиссером.

– Такой видный мужчина, – произнесла старуха. – Вам бы надо быть на сцене и демонстрировать свои достоинства.

С минуту в комнате царило глубокое молчание. Детективы посмотрели друг на друга, словно желая убедиться, правильно ли расслышали слова миссис Лассер. Энтони Лассер, не поворачиваясь к матери, пробормотал: «Мама, прошу тебя», – и проводил детективов к дверям. За спиной пронзительно хохотала миссис Лассер. Дверь закрылась. День клонился к вечеру, и в воздухе явно похолодало. С минуту они, подняв воротники пальто, постояли на обледенелой дорожке, прислушиваясь к возгласам малыша на другой стороне улицы: он изо всех сил крутил педали своего трехколесного велосипеда и стрелял из воображаемого пистолета: «Пиф-паф, пиф-паф!»

– Пойдем поговорим с ним, – предложил Карелла.

– Зачем?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Уж больно пристально смотрела на него старуха.

– Она сумасшедшая, – сказал Хейз.

– Да, тут ты прав. А что скажешь про сына?

– Не знаю. Чересчур уж убедительное у него алиби.

– Поэтому-то я и наседал на него.

– Я понял.

– А с другой стороны, вполне возможно, что он говорил правду.

– Хорошо бы узнать побольше о самом старике, – сказал Хейз.

– Все в свое время. Когда вернемся с фотографиями, сможем задать побольше вопросов.

– А труп тем временем остынет.

– Он уже остыл.

– А вместе с ним и след.

– Что поделаешь? Январь, – ответил Карелла, и они перешли на другую сторону улицы.

Мальчик на велосипеде не переставая стрелял в них, пока они приближались, потом затормозил, скребя подошвами ботинок по асфальту. Ему было года четыре. Одет он был в красную с белым вязаную шапочку, натянутую на уши. Пряди рыжих волос выбивались из-под шапочки и падали на лоб. Из носа у него текло, и сопли были размазаны по всему лицу, поскольку он то и дело вытирал нос тыльной стороной руки.

– Привет, – сказал Карелла.

– А ты кто? – спросил мальчик.

– Стив Карелла. А ты?

– Мэнни Московиц, – ответил мальчик.

– Здравствуй, Мэнни. А это мой напарник Коттон Хейз.

– Привет, – помахал рукой Мэнни.

– Сколько тебе лет, Мэнни? – спросил Хейз.

– Вот сколько, – Мэнни поднял и растопырил четыре пальчика.

– Четыре года. Отлично.

– Пять, – сказал Мэнни.

– Ты же показал четыре.

– Пять, – настаивал Мэнни.

– Ладно, пусть пять, – согласился Хейз.

– Ты не умеешь ладить с детьми, – сказал Карелла. – Тебе пять, верно, Мэнни?

– Верно, – отозвался Мэнни.

– Тебе здесь нравится?

– Нравится.

– Ты живешь вот в этом доме?

– Да.

– А знаешь бабушку, что живет напротив?

– Какую бабушку?

– Из дома напротив, – повторил Карелла.

– Из какого дома? Напротив живет много бабушек.

– Вот из этого дома, – сказал Карелла.

– Из какого?

– Из этого, – повторил Карелла. Ему не хотелось показывать пальцем, потому что он был уверен, что Энтони Лассер следит за ними из-за занавесей.

– Я не знаю, о каком доме ты говоришь, – настаивал Мэнни.

Карелла посмотрел на дом эпохи Тюдоров на другой стороне улицы и вздохнул.

– Он спрашивает, знаешь ли ты миссис Лассер, – пришел ему на помощь Хейз.

– Верно, – сказал Карелла. – Знаешь миссис Лассер?

– Она живет в доме напротив?

– Да, – сказал Карелла.

– В каком доме? – спросил Мэнни, но тут раздался голос:

– Мэнни! Ты что там делаешь?

Еще не обернувшись, Карелла понял, что ему придется иметь дело еще с одной матерью. Бывали дни, когда на пути попадались одна мать за другой, иногда разумные, иногда сумасшедшие, поэтому он взял себя в руки и, повернувшись, увидел, как из дома по направлению к ним твердым шагом на манер пасхальной процессии по Пенсильвания-авеню идет женщина в пальто, накинутом на халат, и с бигуди в волосах.

– В чем дело? – спросила она у Кареллы.

– Добрый день, мэм, – сказал Карелла. – Мы из полиции и хотели задать вашему сыну несколько вопросов.

– Каких вопросов?

– Про ваших соседей.

– Вы, по-моему, только что вышли из дома Лассеров? – спросила женщина.

– Да, мэм.

– Вам поступила на них жалоба?

– Нет, жалоба нам не поступала, – ответил Карелла. И помолчал. – А почему вы спросили об этом, миссис Московиц? Вы ведь миссис Московиц, верно?

– Да. – Она пожала плечами. – Просто мне подумалось, что к вам поступила жалоба. Я решила, что старую даму хотят упрятать в сумасшедший дом.

– Нет, нам об этом неизвестно. А что, были неприятности?

– Да нет, – отозвалась миссис Московиц. – Но слухи ходят.

– Какие слухи?

– Ее муж работает управляющим в каком-то доме в городе и каждое воскресенье едет пилить деревья, где, одному богу известно, а потом везет их продавать своим жильцам – странный бизнес, вам не кажется? А старуха полночи хохочет и плачет, если ее муж не покупает ей мороженого, когда сюда летом приезжает грузовик с мороженым, – тоже странно, не правда ли? А как вам нравится их сын Энтони? Весь день напролет летом и зимой рисует свои картинки в комнате, которая выходит в сад, и никогда не покидает дома. По-моему, это крайне странно, мистер.

– Никогда не выходит?

– Никогда. Он настоящий отшельник.

– Кто такой отшельник? – спросил мальчик.

– Замолчи, Мэнни, – отозвалась мать.

– Вы уверены, что он никогда не выходит? – спросил Карелла.

– Я ни разу не видела, чтобы он днем вышел из дома. А что он делает, когда становится темно, откуда мне знать? Может, он тайно выходит и едет в такие заведения, где курят опиум, кто знает? Я говорю вам только, что я лично ни разу не видела, чтобы он вышел из дома.

– А что вы можете сказать о старике? – спросил Хейз.

– О мистере Лассере?

– Да.

– Он тоже по-своему странный. Пилит деревья, а ведь ему восемьдесят семь лет, понимаете? Молодым его никак не назовешь. Но каждые субботу и воскресенье он едет пилить деревья.

– И берет с собой топор?

– Топор? Нет, у него есть особая пила, не знаю, как она называется.

– Циркулярная пила? – подсказал Хейз.

– Верно, – отозвалась миссис Московиц. – Но даже в этом случае, даже с помощью этой циркулярной пилы пилить деревья – нелегкий труд для восьмидесятисемилетнего человека, верно?

– Совершенно верно, – согласился Карелла.

– Но и это еще не все. Знаете, на свете есть очень сильные люди. Я видела таких людей. Мой собственный отец – мир праху его – весил сто восемьдесят фунтов, одни мускулы, да благословит его господь, когда умер в семьдесят девять лет. А мистер Лассер вовсе не из богатырей. Он хрупкий и старый на вид, но выполняет такую тяжкую работу. Таскает со своего участка тяжелые камни, корчует пни, красит дом, что, правда, не очень тяжело, но для старика простоять весь день на приставной лестнице – нет, по-моему, это крайне странно.

– Другими словами, вся семья кажется вам весьма своеобразной, не так ли, миссис Московиц?

– Не хотелось бы говорить плохое о своих соседях, – сказала миссис Московиц. – Скажем так. Скажем, я нахожу их поведение несколько необычным. Скажем, мне представляется странным, что рехнувшаяся старуха, вроде миссис Лассер, оставлена на попечении двух других безумцев, как ее муж и сын. Вот почему я и подумала, что, может, кто-то решил сплавить ее в сумасшедший дом и написал жалобу.

– Кто рехнулся? – спросил мальчик.

– Замолчи, Мэнни, – сказала миссис Московиц.

– Миссис Московиц, – спросил Карелла, – не видели ли вы, чтобы Энтони Лассер сегодня выходил из дома? – Нет, не видела, – ответила миссис Московиц.

– Можете ли вы с полной уверенностью сказать, что он весь день пробыл дома?

– Что?

– Убеждены ли вы, что сегодня он весь день провел дома?

– Нет, не убеждена.

– Значит, вполне возможно, он выходил, о чем вам не было известно?

– За кого вы меня принимаете? – рассердилась миссис Московиц. – Что я, по-вашему, только и делаю, что подсматриваю за своими соседями?

– Нет, разумеется, нет.

– Надеюсь, – сказала явно обиженная миссис Московиц.

– Мы просто пытались...

– Я понимаю, – поджала губы миссис Московиц. – Пойдем, Мэнни. Попрощайся с этими двумя джентльменами.

– До свиданья, – сказал Мэнни.

– До свиданья, – ответил Карелла. – Большое вам спасибо, миссис Московиц.

Миссис Московиц ничего не ответила. Держа одной рукой руль велосипеда, а другой ребенка, она крепко захлопнула за собой дверь.

– Что плохого я сделал? – спросил Карелла.

– Я не умею обращаться с детьми, да?

– Погоди...

– А ты не умеешь обращаться с женщинами, – сказал Хейз.