"Золотая кровь" - читать интересную книгу автора (Шепард Люциус)

ГЛАВА 21

Солнце — огромный, раздувшийся мешок золотого света — медленно ползло к зениту. Над долиной все собирались серые облака. Бехайм и Александра то замолкали, то снова начинали говорить — о том, о сем. Она поносила дневной свет и все, что с ним связано, время от времени испытывая приступы мучительного страха, а он успокаивал ее, рассказывал о том, что успел пережить сам. Они избегали упоминать о том, что произошло в белой комнате, на огромной резной кровати, но те мгновения были сейчас с ними, почти осязаемые, они согревали их беседу, как будто здесь присутствовал кто-то третий, содержавший в себе частички их обоих. Вскоре они услышали, как церковный колокол пробил полдень, и когда затих последний удар, под громадой замка появился человек в черном. Он шел вдоль закруглявшейся стены, потом остановился в ее тени, вглядываясь в ту сторону, где лежал труп компаньонки Золотистой. На нем были брюки, жакет, широкополая шляпа и затемненные очки. Вероятно, выжидает, думал Бехайм, не обнаружит ли свое присутствие какой-нибудь соглядатай, тогда можно будет успеть скрыться в замке не узнанным. Наконец он все же вышел на свет. Бехайму показалась знакомой его походка и то, как он забрасывает левую руку вперед дальше, чем правую, и то, как голова его слегка наклоняется вправо, как бы уравновешивая отмашку левой руки. С каждым шагом в нем проступало все больше знакомых черт. Бехайм, затаив дыхание, что было сил всматривался сквозь траву. Он чувствовал неимоверное напряжение, как будто его сдавливали в тисках. И когда он наконец узнал, кто это, увидел выбивающиеся из-под шляпы белые волосы, различил грубоватые благородные черты лица, то не смог поверить собственным глазам.

— Агенор! — выдохнула Александра. — Это Агенор!

— Нет, — промолвил он, пытаясь отгородиться от очевидного. — Нет, быть этого не может.

Она схватила его за руку.

— Это он! Смотри же! Он!

Агенор остановился метрах в пяти от тела, медленно повернул голову, обводя взглядом лес, — не пошевелится ли кто? Затем извлек из кармана шарф, еще раз оглядевшись, обвязал им голову, закрыв нос и рот, и двинулся к трупу.

— Что ты будешь делать? — прошептала Александра.

— Ничего, — ответил Бехайм, все еще не в состоянии отойти от потрясения. — Доложу о том, что видел, Патриарху. Или это можешь сделать ты. Он ведь тебя послал.

— Этого мало. Нужно, чтобы он признался в убийстве. Иначе он придумает какое-нибудь оправдание тому, что был здесь.

— Что он может придумать?

Но, произнося эти слова, Бехайм понял, что и сам так думает: Агенор сможет выкрутиться. Любая версия, по которой он оказывался убийцей, была уязвима. Бред какой-то, подумал Бехайм. Он не сможет признать его виновным без разбирательства. Но если Агенор на самом деле убийца — а возможность этого приходилось допустить, — то, предоставив ему слово как обвиняемому, он подвергнет себя смертельной опасности. Он был готов к этому, когда подозревал Александру, но Агенор куда более грозный враг, и все приготовления Бехайма — ямы, разбавленное снадобье — теперь казались недостаточными. Что, если у Агенора есть собственный запас зелья?

Александра в ожидании смотрела на него, приковав к себе его взгляд своими блестящими зелеными глазами, но не оказывая никакого психического давления.

— Ладно, — сказал он. — Но держись от него подальше. Если он возьмет надо мной верх, ты останешься единственной свидетельницей. Если нападет — считай, что он виновен, и возвращайся в замок. Понимаешь?

Она кивнула, тронула его за руку — желая удачи, подумал он, поддерживая его. Он почти верил ей.

Поднимаясь из скрывавшей его травы, Бехайм почувствовал себя великаном, высящимся над долиной, лесами и реками, и даже над всей этой кутерьмой вокруг убийства, и лишь перед непроницаемой громадой замка Банат он оставался карликом. Вид Агенора, который, сняв очки, нагнулся над трупом и дергал его за одежду, мало чем отличался от того, что всякий раз представало его взору перед арестом преступника, за миг до момента истины. Старик выглядел беззащитным, маленьким, не подозревающим, что судьба сейчас сомкнет на нем свои челюсти. И видя его таким, чувствуя все это, Бехайм, приближаясь к нему, сказал:

— Хорошо прогуляться в такой денек, правда?

Агенор испуганно вскрикнул, уронил очки и вскочил на ноги. Пару секунд он изумленно смотрел на Бехайма, но затем лицо его расслабилось, прикрывшись маской невозмутимости.

Виновен, решил Бехайм, остановившись метрах в шести. Виновен, как сам черт.

— Мишель! — сказал Агенор. — Странно, что ты здесь. Я полагал, ты все еще занят допросами. А об этом мне рассказала одна служанка. — Он махнул рукой в сторону трупа. — Вот я и решил посмотреть, в чем дело. Разузнать, что тут стряслось. Вероятно, — он наморщил лоб, как будто погрузившись в глубокое раздумье, — это тело компаньонки Золотистой.

— Не пройдет, мой господин, — сказал Бехайм. — Право, не пройдет.

По лицу Агенора пробежала вереница чувств — вызов, ярость, печаль.

— Да, — наконец почти неслышно сказал он. — Наверное, не пройдет.

От ветра высокая трава на лугу заструилась, пошла волнистыми полосами, зашумела, как будто тяжко вздыхая.

Скорбно усмехнувшись, Агенор поднял глаза к солнцу, махнул рукой в его сторону.

— Скажи-ка мне, Мишель, — беззаботно сказал он, — как ты думаешь, сможем мы выносить это ежедневно? Стоит ли это всех наших усилий?

Бехайм не ответил.

Агенор непроизвольно сглотнул, двинув кадыком.

— Кажется, я получил то, чего хотел. Не знаю, правда, действительно ли я этого хотел.

Бехайм не понял, что он имеет в виду, но ему не хотелось выяснять. На него нахлынул целый шквал чувств, ежесекундно сменявших друг друга: привычной привязанности и преданности, потом гнева и негодования, вызванных предательством Агенора.

— Господин, прошу вас проследовать со мной обратно в замок.

— В замок... — Агенор сорвал с себя шляпу, провел рукой по густым белым волосам. — Н-да. Боюсь, не смогу. Я хотел бы. И, в общем, даже собирался. Но вот не могу. — Он поднял взгляд на Бехайма. — Я ведь задавал себе вопрос, не ловушка ли это. И, как дурак, решил, что нет.

— Мой господин, если вы сейчас не вернетесь со мной, то непременно умрете.

— От твоих рук? — высокомерно спросил старик. — Не думаю.

— Господин, я разбавил препарат Фелипе и не могу ручаться, что через несколько минут вы не погибнете.

Вся суровость и твердость мигом сошли с лица Агенора, — казалось, черты его сейчас растворятся, растают, как нагретый воск, сползут вниз и растекутся лужицей. Но он взял себя в руки.

— Ложь.

— Прошу прощения, господин, но что мне проку лгать вам? Мне не было известно, кто убийца. Я хотел защитить себя. Разбавить снадобье было единственным средством защиты от врагов, которые сильнее меня. — Бехайм сделал шаг вперед, ему вдруг захотелось — несмотря ни на что — спасти старика. — Время уходит, мой господин. Я не желал бы стать свидетелем вашей смерти в бесчестии.

— Ах, но именно смерти я и искал! И совсем не позорной будет она.

К ужасу Бехайма, Агенор, казалось, легкомысленно радовался тому, что его могут принести в жертву. Он снова взглянул на солнце.

— Если ты на самом деле говоришь мне правду и если ты при этом знал, что делаешь, когда разбавлял зелье, — в чем я сомневаюсь, — то я все-таки не думаю, что ты когда-нибудь поймешь всю иронию этого момента.

— Тогда объясните мне, господин, если вам это угодно. Но только быстрее, я вас предупреждаю.

— Да, наверное, следует объяснить. Пусть хотя бы для того, чтобы дать тебе возможность подтвердить мой безрассудный поступок.

Агенор на шаг подвинулся в сторону Бехайма и сделал это как-то украдкой, насторожив его.

— Видишь ли, друг мой, в последнее время меня беспокоило какое-то, как бы это сказать, какое-то недомогание. С головой что-то неладное. Рассеянность мыслей, бредовые видения. Я решил, что это симптомы изменений, сопровождающих переход к очередному этапу нашего чудного бессмертия, и, должен признаться, они не доставили мне особого удовольствия. Это как болезнь, последствия проклятия. И вот, когда меня охватило крайнее уныние, не желая подвергать себя этим превращениям, я вознамерился окончить свою жизнь.

Агенор еще немного приблизился, и Бехайм приготовился бежать. Ему казалось, что между ним и всем миром образовалась какая-то тонкая стена, сознание его затуманилось, но это его не встревожило. Его словно заворожила надменность Агенора и то, как тот будто совсем отмахнулся от смертельной опасности, нависшей над ним. Это, правда, не очень удивило Бехайма. Склонность к саморазрушению была характерна для членов Семьи.

— Принять решение было нетрудно, — продолжал Агенор, — а вот выполнить его — совсем другое дело. Я не хотел, чтобы моя смерть стала просто прекращением жизни, кроме того, признаюсь, я побаивался. И вот как-то утром — я тогда экспериментировал со снадобьем Фелипе, — возвращаясь с прогулки по внешнему миру в замок, я проходил мимо опочивальни Золотистой, и мне вдруг пришло в голову, что я мог бы умереть с помощью этой девушки. Это мне показалось гениальной находкой. Я всегда мечтал принять участие в Сцеживании и теперь мог утолить свою жажду. Я знал, что Патриарх не оставит безнаказанным такое попрание традиции и приговорит меня к Озаряющему Жертвоприношению. И я понял, что в этом будет смысл моей смерти. Мне станут задавать вопросы, от которых лучи моего умирающего ума устремятся в будущее, так волновавшее меня в последние годы: следует ли Семье покинуть Запад и ради своей безопасности устремиться на Восток?

Бехайм попробовал было на шаг отступить, но ноги его словно вросли в землю. Высокая черная фигура Агенора заколыхалась, словно их разделяло пламя, а голос его раскатывался ударами огромного колокола, отдаваясь в Бехайме каким-то дурманом, отупляя, заставляя забыть об опасности.

— Я собирался только попробовать, отпить маленький глоточек, не более того. Но почувствовав вкус крови Золотистой, я был не в состоянии остановиться. Ах, Мишель, какой это был аромат! Но если бы только он! У меня начались видения. Как будто я перевоплотился в Золотистую — пил и плыл по реке ее жизни, узнав... Нет, не узнав — прочувствовав! — все ее женские тайны, жаркое наслаждение первого поцелуя, боль месячных, мучительные томления девственницы. Надругавшись над ней, я погубил себя. Единожды прибегнув к такому насилию, я разом зачеркнул столетия умеренной жизни, попрал идеалы науки. Увидев, что наделал, я еще больше захотел умереть и привел в действие замысел, который одновременно наказал бы меня и возвысил тебя. Видишь ли, я полагал, что, несмотря на неопытность, ты именно тот, кому следует занять мое место, что ты должен выступить в нашей Семье поборником разума и сдержанности. Я хотел постепенно подвести тебя к выводу о моей виновности, чтобы все решили: это твой блестящий ум одержал победу. Но, похоже, мое решение умереть было не таким уж твердым.

Он повел головой вверх, как будто прислушиваясь к внутреннему голосу, и издал скрипучий горловой звук, словно слегка удивляясь услышанному. Теперь он говорил, все больше запинаясь, все сбивчивее.

— Да и не было у меня твердого решения. С самого начала не было. Сейчас... Сейчас я это понимаю. Желание умереть было, пожалуй, просто еще одним симптомом психической неустойчивости, от которой я так страдал, эдакой болезненной игрой. Да, я играл. С самим собой, наверное. И со всем и вся. И моя замысловатая попытка навлечь на себя смерть с помощью твоего расследования тоже была симптомом. Игрой. Видишь ли, мне и хотелось умереть, и не хотелось. Меня с одинаковой силой тянуло в разные стороны. Вот я и придумал план действий, чтобы избыть это свое раздвоение. Даже сейчас я балуюсь с мыслями о смерти и благородной жертве. Но, — раздался надтреснутый смех, — дальше заигрывания дело у меня не зайдет.

Бехайм вдруг понял, что Агенор подошел совсем близко — можно было вполне дотянуться рукой. Седые волосы старика светились, как пламя. По морщинам, глубоко пролегшим на лбу, казалось, можно было прочесть сказание о заботах, глубоких познаниях. Скорбно застывшие глаза были полуприкрыты. Но губы его обвисли, как у больного, свидетельствуя: что-то в нем сломалось, он отдался какому-то внутреннему зову и что-то задумал. Это выражение лица было сигналом страшной опасности — Бехайм хорошо его знал. Но все его наблюдения и выводы были бесполезны. Он не смог бы сделать и шага. Губы у Агенора медленно расплылись в улыбке, обнажив клыки, и Бехайм весь сжался.

И тут что-то, просвистев, с треском сильно ударило Агенора в голову сбоку. Он пронзительно вскрикнул и заковылял прочь. Белые волосы залило кровью, густо растекшейся по щеке и челюсти. Александра, сама ополоумевшая от страха, с растрепанными волосами, бросила сухую ветку, которую перед тем обрушила на Агенора, схватила Бехайма за руку и потащила к лесу. Не успев выйти из оцепенения, тот упирался. Она прикрикнула, дала ему пощечину. Боль привела его в себя, и он безвольно посеменил за ней, неуклюже ступая по неровной земле, едва не падая, когда нога попадала в ямку, вскидывая руки, чтобы удержать равновесие. За спиной раздался рев раненого зверя.

Они продрались сквозь заросли черемухи под сень раскидистых зеленых сосен, где на всем лежали пятна солнечного света, росли папоротники, проступали из-под ковра палой хвои валуны. Земля круто уходила вниз. Александра бросилась вперед прямо по склону, таща за собой Бехайма, но, пробежав несколько шагов, он вспомнил о ямах и сказал:

— Нет, сюда! — и потянул ее вверх по холму, а затем почти параллельно опушке леса.

Солнечный свет сбивал его с толку. Все вокруг, казалось, сливается в одну сплошную массу — темно-зеленые ветви, стволы сосен, медью сверкающие в ярком свете. Бежали они очень быстро, наугад, отклоняясь то влево, то вправо, и вскоре он потерял представление о том, где находятся ямы. Где-то совсем рядом, это точно, но вот как на них выйти? Он слышал, как Агенор проламывается сквозь кусты вслед за ними, и снова подумал о том, как плохо он подготовился. Даже если удастся отыскать ямы, они, скорее всего, ничем не помогут. И кто знает, как долго будет Агенор под защитой снадобья Фелипе, пусть и разбавленного?

Через пару минут стало ясно, что Агенор быстро их догоняет, и Бехайм решил сменить тактику — не пытаться заманить его в одну из ям-ловушек, а как можно дольше ускользать от него: пусть его убьет солнце. Но силы Бехайма были на исходе, и он подумал, что лучше будет остановиться и где-нибудь спрятаться. Он заметил недалеко впереди густую низкую поросль — карликовые джунгли, окружившие два упавших дерева. Их огромные разветвленные корни были залеплены грязью, они были темны и таинственны, словно загадочные ритуальные колеса, только что выкопанные из-под руин. Эти узловатые скопления корневых сплетений и комьев сырой земли создавали поразительное сходство с теми мириадами божеств, что украшают индийские мандалы. Мертвые стволы лежали один на другом, они были окутаны зарослями калины, спиреи и бузины, непроходимости которых способствовали плющ, колючая заманиха да еще уйма сухих сучьев. Убедившись, что Агенора в поле зрения нет, Бехайм запрыгнул на один из стволов и помог забраться на него Александре. Как канатоходцы, они дошли до пересечения двух деревьев. Оттуда они осторожно спустились в гущу зарослей и, пройдя сквозь несколько слоев мокрой хвои и тугой сети из веток и плетей, похожих на веревки, очутились в сырой полости, которая, как с благодарностью увидел Бехайм, уходила в заросшее мхом пустое пространство, — это позволит им, если понадобится, отползти дальше под кустарник. Они сели на влажную землю. Его штаны почти мгновенно промокли, но он почувствовал себя в безопасности. Листва вверху была такой густой, что в их убежище пробивалось лишь несколько тонких лучей золотого света. Бехайм увидел, как один из них скользнул по белой щеке Александры и уперся в ее восхитительный зеленый глаз. Зрачок сжался до размеров точки, идеально выщипанные брови вопрошающе выгнулись. Он сжал ее руку, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, ощущая, как расслабляются все его мускулы.

Через несколько секунд мимо них тяжело протопал Агенор, свирепо всхрюкивая, словно вепрь. В близлежащих зарослях посыпались ветки, потом все стихло. Где-то чирикала птица. Вверху ветер шевелил листья и иголки, отчего вниз ливнем падал свет. Шквал нахлынувших мыслей постепенно улегся, и Бехайм вспомнил расположение ям — упавшие деревья послужили ориентиром. Одна находилась совсем рядом, метрах в тридцати, почти прямо вверх по склону. Поздновато, подумал он, но обрадовался, что наконец-то знает свое местонахождение, и почувствовал себя увереннее.

Он еще раз сжал Александре руку и одновременно жестом показал, что нужно сидеть тихо. Их взгляды снова встретились. Он подумал, что она смотрит на него как-то по-новому, мягче. В радужной оболочке ее глаз, как в руде, засверкала еще одна золотая прожилка. Его пальцы перебирали ее запястье. Он чувствовал ее сильный пульс — биение древней жизни, мощное и упорное, как ритм африканского барабана. Ее рука податливо и чутко лежала в его руке. На этот раз он не будет торопиться с выводами насчет этой чуткости, но ему хотелось верить, что за ней таится что-то светлое для них обоих. Любовь? Вряд ли их изменчивая природа способна на такое хрупкое чувство, вот страсть — это другое дело. Но для него притягательнее всего на свете было нечто более редкое, чем любовь, — доверие, преданность, честность. Возможно, она ударила Агенора из корыстных побуждений — может быть, боялась, что он ее обнаружит, и понимала, что вдвоем больше шансов остаться в живых. Но не только это ею двигало, в этом он был уверен. Они успели, пусть совсем немного, узнать друг друга, один раз были близки, и это, наверное, тоже не осталось без последствий. Какое-то чутье подсказывало ей, что в союзе с ним могут исполниться ее самые сокровенные желания, что под его влиянием те облагородятся и станут ей более понятными. И он чувствовал к ней что-то похожее — правда, пока еще не готов был с головой окунуться в это чувство, но ему показалось, что сейчас, когда они сидят в этой сырой утробе под мертвыми деревьями, сама темнота скрепляет печатью их союз, умело и бесповоротно соединяет их.