"Майами Блюз" - читать интересную книгу автора (Уилфорд Чарлз)

Глава 14

Хок шевельнул ногой, и по всему телу тут же прокатилась волна адской боли, на секунду заслонившая собой тупую ноющую пульсацию в челюсти. Несмотря на боль, Хок обрадовался — значит, ногу он все-таки чувствует. Голова Хока была зафиксирована с боков двумя подушками, а руки привязаны бинтами к койке, чтобы он не прикасался к лицу и не мог сорвать повязки. По обе стороны койки стояли капельницы, и в руки Хока по пластиковым трубочкам стекала какая-то прозрачная жидкость. При каждом вдохе у Хока начинала кружиться голова, — вернее, полголовы, если можно так выразиться, поскольку нижнюю часть своего лица Хок совершенно не чувствовал.

Поскольку Хок был стеснен в движениях, то с больничной койки ему видна была только часть противоположной стены, из которой торчала какая-то непонятная металлическая конструкция. Хок пытался понять, для чего она предназначена, но лишь через два дня сообразил, что это — кронштейн с подставкой для телевизора. Оказывается, стоило Хоку подписать какую-то бумажку, и ему тут же поставили бы в палату телевизор. Согласитесь, что смотреть телевизор гораздо интереснее, чем днями напролет изучать металлический кронштейн.

К концу недели, когда Хоку разрешили сидеть в постели и даже самостоятельно ходить в ванную комнату, он решил-таки взять телевизор, но в последнюю минуту передумал. По телеку то и дело передают рекламу всяких вкусностей, а постоянно голодному Хоку не хотелось подвергать себя кулинарным пыткам. Ему и без того все время снился двойной чизбургер с беконом.

В палате стояло четыре койки, но Хок был единственным пациентом. Сюда клали только тех пациентов отделения челюстной хирургии, у которых были особенно серьезные патологии. Правда, на одну ночь к Хоку подселили четырнадцатилетнего еврейского юношу — «принца», как его любовно называла сердобольная мамаша, — которому должны были удалить зуб мудрости, но потом Хок снова стал единоличным хозяином палаты. Ему не нравилась эта белая комната, он ненавидел эту больницу, его тошнило от медбрата-педрилы, который похоже, испытывал оргазм, ставя Хоку клизмы.

Хока прооперировал хирург-ортодонтист Мюррей Голдштейн, которому ассистировал личный дантист Хока, доктор Дэвид Рубин. Доктор Рубин всегда испытывал симпатию к Хоку, хотя никак не мог простить ему тот знаменитый поход в морг, когда док Эванс выдернул у Хока все зубы. Тем не менее, доктор Рубин искренне переживал за Хока, и буквально возликовал, когда выяснилось, что в изуродованный рот его пациента все-таки можно будет втиснуть новую искусственную челюсть. Хотя до этого момента было еще далеко, поскольку челюстные переломы срастаются долго, а потом еще из десен будут извлекать многочисленные осколки зубов. Пока же рот Хока был в буквальном смысле подвязан проволочкой, так что есть он мог только жидкую пищу, принимая ее через стеклянную соломинку. Синяк на правом бедре был размером с футбольный мяч, и еще несколько дней после того, как Хоку разрешили вставать с постели, он ходил сильно прихрамывая.

Первыми его навестили Ред Фаррис и Луиза. Хок тогда еще не совсем отошел от наркоза, поэтому запомнил лишь нависшие над кроватью рыжие усы Фарриса и испуганное бледное лицо Луизы в дверном проеме. Хок не слышал, что ему говорил Ред, но тот догадался оставить ему записку, которую Хок позднее обнаружил на прикроватной тумбочке. Записка была приложена к бутылке «Смирновской» и кексу, который был обернут золотистой фольгой, и гласила:

Этой водкой можно полоскать рот. От нее не бывает перегара.

Луиза испекла тебе кекс. Когда я обживусь в Себринге, приглашу тебя в гости. Поохотимся на голубей.

Выздоравливай.

Ред

Больше его Фаррис не навещал, и Хок понял, что Ред уже уехал в Себринг. Он также понял, что никакой охоты на голубей не получится. Люди, уезжавшие из Майами, обрубали за собой все концы, и Ред знал об этом не хуже Хока.

Затем пришел Билл Хендерсон. Хок был очень рад видеть напарника, хотя поболтать с ним как следует не удалось: из-за проволоки, опутывавшей челюсть, Хок еле ворочал языком. Хендерсон сообщил, что убийство четырех колумбийцев раскрыто.

Билл, не мудрствуя лукаво, переодел одного из своих подчиненных в форму носильщика из аэропорта и попросил его опознать в колумбийской даме ту женщину, которая подвозила на розовом «кадиллаке» в международный аэропорт Майами двоих мужчин. И колумбийка раскололась. Оказывается, убитый мальчишка был не ее ребенком, а сыном служанки. Малыша не должны были убивать, поэтому колумбийка искренне опечалилась, когда дело приняло такой оборот. Она чувствовала себя виноватой, и Хендерсон, пользуясь этим, быстренько додавил колумбийку. Она рассказала что убийцы улетели в Картахену, и назвала их имена. Мексика преступников не выдавала, но Хендерсон был доволен уже тем обстоятельством, что эти двое убийц в Майами больше никогда не появятся.

— Когда ты позвонил мне и сказал, что багажник машины пустой, — рассказывал Билл, — у меня не осталось никаких сомнений в том, что эта леди — сообщница убийц. Если у женщины есть девятьсот долларов, то она просто не может вернуться из магазина без покупки... Ты знаешь, ей до сих пор не предъявлено обвинение. Чует мое сердце, что ее отпустят на все четыре стороны за сто тысяч долларов залога. И она тут же вернется в Колумбию. Ты ведь знаешь всю эту механику...

Хок кивнул и выразил Хендерсону свое молчаливое восхищение, соединив в кольцо большой и указательный пальцы. Хендерсон придвинул свой стул поближе к койке.

— У тебя есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог на тебя напасть, Хок? — спросил он.

Хок, забыв, что башка его зафиксирована подушками, хотел отрицательно покачать головой, но вместо этого у него получился кивок.

— Кто? — встрепенулся Хендерсон.

Хок опять кивнул, но потом догадался пожать плечами. Он очень устал и хотел, чтобы Хендерсон поскорее ушел.

Билл встал со стула и подошел к окну.

— Я... я был у тебя в отеле, Хок, — сказал он, не оборачиваясь от окна. — Слушай, Хок, тебе надо выбираться оттуда. Там же одни пенсионеры и кубинцы. От них сплошная депрессуха, Хок. Когда выпишешься из больницы, я заберу тебя к себе. Поставлю тебе раскладную кровать на веранде; опять же, будет кому за тобой присмотреть. Мария с радостью поухаживает за тобой, пока ты окончательно не оклемаешься. Ну как, поживешь у меня пару недель?

— Нет ответа, — с трудом выговорил Хок и закрыл глаза.

Через несколько секунд Хендерсон уже тормошил его, дергая Хока за плечо. Хок открыл глаза.

— Ладно, старик, — сказал Билл. — Если надумаешь, то милости просим. А сейчас я пойду, пожалуй... Отдыхай. Если что-то понадобится — ты только свистни.

Когда Хендерсон ушел, Хок развернул оставленный им подарок. В бумажном пакете оказались пачка сигарет «Кул» и пластмассовая «биковская» зажигалка. Хок вдруг поймал себя на том, что впервые может смотреть на сигареты абсолютно спокойно. Ему не хотелось курить. Если повезет, то, быть может, ему вообще уже не захочется сигарет.

Третьим гостем Хока стал капитан Уилли Браунли. Он, оказывается, уже дважды заглядывал к Хоку, когда тот лежал под наркозом. Чернокожий Браунли, шеф отдела по расследованию убийств, на службе появлялся только в форменной одежде, причем в любую погоду китель его был застегнут наглухо. Впервые за десять лет Хок увидел своего шефа в гражданской одежде. В лиловых вельветовых джинсах, подпоясанных белым ремнем розовом вязаном джемпере и очках в золотой оправе Браунли походил скорее на дантиста, чем на офицера полиции. На заре своей карьеры Хок служил под началом Браунли в дорожной полиции, но потом перевелся в отдел по расследованию убийств. Браунли назначили начальником этого отдела значительно позднее, причем он оказался явно не на своем месте. Но в дорожной полиции у Браунли не было никаких шансов дослужиться до майора, а в отделе по расследованию убийств такая перспектива была вполне реальной. В управлении решились на этот перевод, дабы отвязаться от темнокожих профсоюзных боссов, давно настаивавших на том, чтобы в полиции Майами появился хотя бы один черный майор полиции.

Браунли положил свой кейс на кровать, раскрыл его и вручил Хоку кекс в золотистой обёртке, перевязанный золотистым же шпагатом.

— Моя супруга испекла тебе кекс, Хок, — сказал капитан. — Он долго не черствеет, так что можешь съесть его позднее, когда челюсть срастется. Ребята просили передать тебе вот это, — добавил он, протягивая Хоку открытку с надписью «Выздоравливай». На обратной стороне открытки стояли автографы сотрудников отдела по расследованию убийств.

Хок машинально сосчитал подписи. Сорок штук. А в отделе сорок семь сотрудников. Значит, семеро не желают ему скорейшего выздоровления, подумал Хок, но тут же устыдился своих мыслей. Мало ли, какие могут быть у людей причины: может, кто-то заболел, или ушел в отпуск, или работал в другую смену...

— Поначалу мы очень за тебя беспокоились, — сказал Браунли, — но потом доктор Голдштейн сказал, что с тобой будет все в порядке. Хок, у меня к тебе одно неотложное дело. Ты должен письменно изложить, при каких обстоятельствах лишился табельного оружия и жетона. Мне не хотелось бы сейчас тревожить тебя, но это надо сделать ради твоих же интересов. Я взял с собой все необходимые бланки, и ты можешь начать заполнять их прямо сейчас. Последний раз полицейский жетон в нашем отделе пропадал шесть лет назад, но главная беда не в этом, а в том, что ты живешь в Майами-Бич, а не в городе. Я знал, что ты проживаешь в гостинице «Эльдорадо», и даже давал согласие на твое временное там обитание, но ты торчишь там уже целый год, что ставит и тебя, и меня в затруднительное положение. Ты ведь знаешь, что сотрудники полиции Майами не имеют права проживать за пределами города...

— Я знаю по меньшей мере десяток сотрудников, которые живут за городом, — возразил Хок.

— Я таких знаю гораздо больше, Хок, — включая комиссара, который живет в Бока-Ратон. Но официально он зарегистрирован в Майами, и к нему не придерешься. Мы, кстати, можем повторить тот же трюк. Хендерсон сказал мне, что ты можешь указать в качестве официального адреса его дом, так что заполняя все эти бланки, указывай в них адрес Хендерсона.

— Я ни за что не соглашусь переехать к Хендерсону.

— Я тебя об этом и не прошу. Просто укажи его адрес в бумагах, чтобы не получить новых приключений на свою задницу. Во-первых, тебе нужно написать заявление потерпевшего, чтобы в отделе по борьбе с грабежами смогли завести дело. Во-вторых, ты должен кратко, но подробно изложить обстоятельства, при которых на тебя было совершено нападение. И, наконец, необходимо, чтобы ты заполнил вот этот бланк — «Об утере оружия и жетона». Как только ты это сделаешь, я смогу внести номера твоего револьвера и жетона в компьютер. Ты, пожалуйста, сам этот листок не заполняй, а запиши ответы на все пункты вот в этот блокнот. Я потом велю впечатать их в бланк, и мэрия выдаст тебе новое оружие и новый жетон совершенно бесплатно, потому что ты лишился их в результате нападения. Я же постараюсь сделать все возможное, чтобы в управлении не начали расследование по поводу твоего места жительства.

— Вы же знаете, капитан, что этот запрет нарушают все кому не лень. Народ живет аж в Кендалле и даже в Хайлее.

— Ты можешь нарушать этот запрет только до тех пор, пока тебя не засекли, Хок. После этого дело принимает совершенно иной оборот. Чернокожий начальник отдела не имеет права на ошибку, сержант. Я разрешил тебе пожить в Майами-Бич временно, а ты торчишь там целый год. Наверное, это мое упущение — мне следовало проверить, переехал ли ты в Майами... Как бы там ни было, в результате мы имеем преступника, который разгуливает по округу Дейд с твоим револьвером и жетоном. Если он сообразит, какие преимущества ему это дает, то скоро у нас будет куча неприятностей.

Хок пожал плечами и потянулся за ручкой.

— Когда вы хотите получить от меня эти бумаги, капитан?

— Я бы хотел, чтобы ты начал заполнять эти бумаги прямо сейчас. А я пока схожу в буфет, чтобы не стоять у тебя над душой. — Браунли обернулся, дойдя до двери, и спросил: — Тебе принести кофе?

Хок помотал головой и придвинул поближе к кровати столик на колесиках.

— Ну, тогда я пошел, Хок. Вернусь примерно через час. Постарайся успеть все сделать за это время. Понимаешь, мне нужно ввести данные в компьютер. И пригляди, пожалуйста, за моим кейсом — ну, чтобы там медсестра какая-нибудь или врач к нему не прикасались.

Хок заполнил бланки и составил краткий отчет о нападении. В принципе, полицейского, который жил за пределами Майами, могли на время отстранить от службы без сохранения содержания, но обычно на такие вещи закрывали глаза. Хок решил, что Браунли сгущает краски, и вообще слишком нервничает по пустякам. Хотя, наверное, капитана можно понять. Он ждет не дождется, когда его произведут в майоры, поэтому всякие чрезвычайные происшествия в отделе ему ни к чему.

Может, действительно выехать из этого чертова «Эльдорадо»? Но только не к Хендерсону. Хоку не нравилась Мария Хендерсон, а детей Билла он вообще терпеть не мог.

Когда капитан Браунли вернулся, Хок попросил его передать супруге «спасибо» за кекс.

— Обязательно передам. Тебе, часом, посетители не надоели?

— Если честно, капитан, то мне не хотелось бы в ближайшие дни принимать гостей. Во-первых, я ужасно выгляжу. Во-вторых, мне трудно говорить.

— Понятно. Я передам ребятам, чтобы они не докучали тебе визитами, но сам еще разок появлюсь. Это будет неофициальное посещение. Да, Хок, чуть не забыл: у тебя будет новый напарник, когда ты выйдешь на службу. Я поставил Хендерсона к тебе в пару, потому что вы отлично работаете вместе, но в отделе грядут перемены, так что я не могу позволить себе роскошь держать в напарниках двух сержантов. Я принял на службу пятерых новых сотрудников. Они все кубинцы, и все владеют двумя языками. Поскольку ни ты, ни Билл не говорите по-испански, я прикреплю одного из кубинцев, Лопеса, к Хендерсону, а еще кого-нибудь к тебе. Впрочем, мне пришлось бы разбить вашу замечательную пару, даже если бы вы с Хендерсоном владели испанским в совершенстве. У меня слишком мало профессионалов, чтобы ставить их в напарники друг к другу.

— Ясно, — ответил Хок. — Капитан, вы знаете, что Ред Фаррис уволился?

— Это тот, что работал в «Грабежах»?

— Да. Он там десять лет отпахал. Раньше, кстати, он работал в отделе по расследованию убийств еще до того, как вы к нам перешли.

— Я был знаком с Редом. Конечно, не близко, но несколько раз мы с ним беседовали. Он хороший человек. Мы теряем слишком много хороших людей, Хок.

Хоку пришлось освежить память, чтобы заполнить принесенные капитаном бумаги, и теперь он мучительно пытался восстановить те детали, которые никак не мог до сегодняшнего дня вспомнить. Кто-то постучал к нему в дверь. Сколько раз — два или три? Хок не помнил. Как стучали — вежливо или настойчиво? Кто стучал — женщина или мужчина? Хок смутно припоминал, что, открывая дверь, ожидал увидеть женщину. Он ведь взялся тогда за ручку двери автоматически, словно знал, кто именно стоит за дверью. Хок вспомнил, что прежде чем пойти открывать, он спрятал бутылку виски позади фотографии с изображением дочерей. Почему? Черт подери, он имеет полное право потреблять алкогольные напитки в собственном доме! Почему же он не хотел встречать неизвестного посетителя с бутылкой в руке? С уверенностью Хок мог сказать только о двух вещах: во-первых, стучалась к нему явно не горничная — Хок безошибочно угадывал ее три робких постукивания; во-вторых, за дверью тогда находился не мистер Беннет. Если бы этот ублюдок имел что-либо против Хока, то прислал бы разбираться платного профессионала. А платные громилы обрабатывают почтенных граждан исключительно аккуратно.

Значит, его отделал какой-нибудь кубинец — причем кубинцев, проживающих в отеле, следует из числа подозреваемых исключить. Когда Хок только поселился в «Эльдорадо», кубинцы доставляли мистеру Беннету неисчислимые хлопоты. Их было человек двадцать, и все они жили в одном номере, укладываясь спать на разложенных по полу матрацах, которыми их за три доллара в сутки обеспечивал мистер Беннет. Кубинцы напивались до чертиков, дрались, орали друг на дружку, водили к себе женщин, наводя панику на бедных евреев-пенсионеров. Пару раз Хок устраивал в номере кубинцев шмон, конфисковав револьвер 32-го калибра (никто из кубинцев не знал, как оружие оказалось в номере) и три ножа. Потом Картера сменил Рейган, который лишил беженцев ежемесячного пособия в 115 долларов, и безработным кубинцам, которые были не в состоянии платить ежедневно по три доллара за матрац, пришлось из «Эльдорадо» съехать. Затем Хок убедил мистера Беннета выселить наиболее хулиганистых из оставшихся мариелитос, и сейчас в отеле жили только шестеро кубинцев. Хока они уважали, потому что время от времени Мозли поручал им какую-нибудь мелкую работу — помыть машину, сбегать в кафе за сэндвичем, — и платил за это пару долларов.

Итак, если нападавший был кубинцем, то это, наверняка, кто-нибудь из выселенных. Но латиносы мстят по-другому. У них свой почерк. Они хотят, чтобы жертвы знали, кто и за что будет их сейчас «мочить», и потому долго и обстоятельно объясняют несчастным мотивы предстоящего избиения.

Хок знал, что у него есть враги. У какого полицейского их нет? Мозли отправил за решетку изрядное количество народу, но почти всех досрочно-условно освобождали, так что на Хока они не должны быть в обиде. Те, кто отбывали длительные сроки, вряд ли могли лелеять мечту о мести столько лет. Тюрьма охлаждает самых пылких. За решеткой поневоле начинаешь рефлексировать, и со временем злоба мало-помалу иссякает — если не исчезает вовсе. Хок, как и все мужчины, считал себя классным парнем, и потому не мог понять, за что ему так досталось.

В итоге он пришел к выводу, что напали на него по ошибке, и весь этот неприятный инцидент — всего лишь чудовищное недоразумение.

И еще одна вещь смущала Хока: почему кекс от Луизы и кекс от капитана Браунли были в одинаковой упаковке? Через несколько дней, когда Хок решил немного размяться и отправился ковылять по больничным коридорам, он случайно набрел на небольшую лавку в вестибюле больницы. Одна из полок в этой лавке была уставлена пирамидой кексов в золотистой обертке. Ценник гласил: Кекс «Грей Леди» — 4 доллара 95 центов.