Лус АнитаНо женятся джентльмены на брюнетках

Анита ЛУС

Но женятся джентльмены на брюнетках

Глава 1

Я снова решила вести дневник, потому что у меня сейчас есть время, которое я не знаю куда девать. Дело в том, что у меня множество замыслов, и я считаю, что каждая замужняя женщина, если у нее хватает денег на слуг, просто обязана заниматься своей карьерой. Особенно если замужем она за таким человеком, как Генри. Потому что Генри ужасный домосед, а если бы и жена его была домоседкой, они бы вечно сталкивались нос к носу. Поэтому-то я и пытаюсь делать в жизни что-то важное - ведь на браке с любимым человеком жизнь не заканчивается. Я считаю, что общаться надо с самыми разными людьми, а поскольку муж мой из богатой семьи, я предпочитаю общаться с умными мужчинами, с теми, у которых имеются идеи. Я практически всегда от них узнаю что-то новое, и когда возвращаюсь домой к Генри, у меня обязательно наготове что-нибудь свеженькое. А если бы мы с Генри все время проводили вместе, откуда бы было взяться интересным мыслям? Это и помогает нам поддерживать огонь в домашнем очаге и не дает нашим чувствам завянуть.

Когда мы с Генри поженились, я стала заниматься кинематографом. Мы создали потрясающий фильм о сексуальной жизни во времена Долли Мэдисон. Только когда сценарий написали, у нас возникла масса трудностей, потому что сценарист настаивал, чтобы там было побольше "психологии", режиссер требовал массовых сцен и роскошных декораций, а Генри хотел, чтобы картина получилась нравоучительная.

Мне было совершенно все равно, что там будет, лишь бы было побольше сцен, в которых главный герой за мной бегает по парку, а я выглядываю из-за дерева - как Лилиан Гиш везда немого кино.>. И тогда мистер Голдмарк, киномагнат, сказал: "Пусть там на всякий случай будет всего понемногу".

Сценарий получился восхитительный, потому что это была не просто любовная история, там были и "психология", и нравоучения, и роскошные декорации, и бунт в войсках. Там было столько всего, что иногда одновременно происходило и одно, и другое, и третье. Например, самая психологическая сцена - это когда Долли Мэдисон в инкрустированной перламутром ванной комнате президентского особняка думает о своем возлюбленном, а за окном как раз бунтуют войска.

Оказалось, что Долли Мэдисон родом из Вашингтона, поэтому нам пришлось, чтобы соблюсти историческую точность, некоторые сцены снимать там. В Вашингтоне кино снимать ужасно трудно, потому что только найдешь какое-нибудь живописное местечко рядом с Капитолием, как тут же появляется то сенатор Боррер, то еще какой-нибудь великий политик и лезет в камеру. Собственно говоря, в Вашингтоне совершенно невозможно что-нибудь снимать в объектив все время лезут какие-нибудь мужчины. Эти сенаторы вообще погубили бы картину, потому что они одеваются хоть и забавно, но не так, как в эпоху Долли Мэдисон. В конце концов я попросила Дороти, чтобы она под каким-нибудь предлогом их увела. Дороти им сказала, чтобы они нам не мешали, потому что мы снимаем психологическую картину, а они по умственному развитию еще не достигли уровня эпохи Долли Мэдисон. Но я все-таки считаю, что с сенаторами Долли могла бы быть и потактичнее.

Ну вот, а когда фильм был снят, выяснилось, что он будет называться "Сильнее страсти" - так придумала одна очень умная девица из конторы мистера Голдмарка. Мораль же картины такова: девушка может удержаться на стезе добродетели, если вовремя вспомнит о своей матери. Крупный план меня, задумавшейся о матери, вышел просто великолепно. Мы бы и дальше снимали фильмы, если бы не случилось "кое-что".

Я обожаю детей, а женщину, вышедшую замуж за такого состоятельного джентльмена, как Генри, материнство очень красит, особенно если ребенок похож на папочку. Даже Дороти говорит, что "ребенок, похожий на богатого папочку, даже надежнее, чем счет в банке". Вообще-то, Дороти порой склонна к философии. Иногда такое скажет, что невольно задумаешься: почему это девушка, столь склонная к философии, сама только тратит время попусту?

Я убеждена: чем скорее после свадьбы женщина становится матерью, тем больше шансов на то, что ребенок будет похож на папочку. То есть делать это надо сразу, а то вдруг кто-нибудь тебя отвлечет. Дороти сказала, что на моем месте остановилась бы на одном ребенке, потому что всего, что похоже на Генри, достаточно иметь в одном экземпляре. Нет, Дороти никогда не научится относиться к материнству с почтением.

Естественно, кинематограф мне пришлось оставить, не могла же я поступить так же непорядочно, как одна замужняя кинозвезда, которая подписала контракт на сериал, а про свой "секрет" кинокомпании не рассказала. Сериал успели сделать до середины, а потом уже стало невозможно снимать ее в полный рост, потому что по сценарию она незамужняя девица. Поэтому им пришлось во всех сценах показывать, как она высовывает голову из-за куста или смотрит из окна, и у нее столько крупных планов было - как ни у одной кинозвезды. Только я думаю, неприлично добиваться крупных планов таким способом.

Ну вот, Генри как узнал мой "секрет", сразу решил, что надо переезжать в родовое поместье, где и должен появиться на свет "наш мышонок". Мы так придумали - называть его "нашим мышонком", пока не узнаем, кто родился. Я же хотела остаться в Нью-Йорке, поэтому напомнила Генри, что в предместье Филадельфии и так родились все его родственники, так что, может, мы хоть нашему мышонку дадим шанс? Я прочитала в научной медицинской книжке "Ждем малыша", что перед родами лучше всего жить там, где можно любоваться на произведения искусства, а еще полезно думать только о приятном и читать хорошие стихи и романы. А Дороти считает, что мне надо время от времени прочитывать страничку-другую Ринга Ларднера, чтобы если у меня будет мальчик, он не стал продавцом в галантерее. В общем, я сказала Генри, что нам надо жить в Нью-Йорке, где столько искусства и литературы.

А Генри сказал, что гостиная их поместья под Филадельфией просто ломится от произведений искусства, которые его отец коллекционировал долгие годы. Там действительно полным-полно фарфоровых статуэток барышень с кавалерами, танцующих менуэт, а еще - три витрины со старинными часами, не говоря уж о мраморной статуе ребенка, купающегося в ванне, с настоящей губкой в руке. Поэтому Генри и сказал: в доме столько искусства, что в Нью-Йорк ехать совершенно незачем. А я Генри ответила: в нашей гостиной только искусство прошлого, а в Нью-Йорке оно живет полной жизнью, на выставке можно поговорить с художником, спросить, почему он создал именно эти произведения, и узнать много нового.

Но Генри счел, что должен быть рядом с отцом. Потому что отцу Генри уже за девяносто, и Генри очень хотел отучить его от дурной привычки переписывать завещание всякий раз, как к нему приглашают новую сиделку. Ему стараются находить сиделок поуродливее, но это не имеет никакого значения отец Генри все равно ухитряется каждую увидеть в романтическом свете. Так что порой даже нам хочется, чтобы он наконец предпринял что-нибудь определенное - либо выздоровел, либо...

Матушка Генри такая же романтическая, как его отец. Вообще-то, если семидесятидвухлетней даме вечно кажется, что в нее влюблен дворецкий, в доме постоянно возникают проблемы с дворецкими. Дороти считает, что если бы нам удалось познакомить всех поэтов, сочиняющих песни, с матушкой Генри, мы бы избавили мир от песен про матерей раз и навсегда.

Что до сестры Генри, то с ней у меня практически нет ничего общего. Собственно говоря, я совершенно не против того, чтобы девушки носили мужскую одежду, но при условии, что она следует рекомендациям из журнала мод и читает советы рубрики "Что носят молодые люди". А Энн Споффард из тех, кто всю жизнь проводит в конюшне и на псарне. Я вообще стараюсь думать о людях как можно лучше и считаю верхом альтруизма то, что девушка неделями, забывая про себя, моет своих собак жидкостью от блох. Но если бы она заботилась и о людях тоже, она хотя бы пользовалась одеколоном перед тем, как появиться в гостиной.

Так что в конце концов мне пришлось крепко задуматься о том, как заставить Генри переехать в Нью-Йорк. И когда я таки задумалась, то поняла: истинная причина того, что Генри так стремится жить поближе к Филадельфии, в том, что здесь он фигура достаточно заметная, а в Нью-Йорке - такой же, как все. Потому что заметные фигуры в Нью-Йорке - это, например, мистер Отто Кан тто Кан (1882 - 1967) - банкир и меценат, был членом попечительского совета "Метрополитэн-опера".>, который так много делает для искусства, или же реформаторы, которые против искусства борются. Вообще-то, мистеру Кану, чтобы привлечь к себе внимание, достаточно устроить постановку какой-нибудь оперы, а реформатору, чтобы привлечь внимание к себе, нужно добиваться ее запрета. У Генри никогда не хватит ума не только устроить что-нибудь, но и запретить. В Нью-Йорке таких людей полным-полно, и конкуренция очень жесткая.

Единственное, что Генри умеет, так это рассуждать насчет падения нравов. Похоже, он даже не может вызвать ни в ком чувство раскаяния, потому что слушают его разговоры только те, чья нравственность и так на высоте. Даже самое занятное, что Генри способен придумать, может заинтересовать разве что жителей Филадельфии, а в Нью-Йорке это никого не волнует.

Да, конечно, люди из Канзас-Сити или Сент-Луиса тоже приезжают в Нью-Йорк и понимают, какие они невидные, но они всегда могут придать себе важности, щедро раздавая чаевые в ресторанах, покупая билеты в театр у спекулянтов и общаясь с примами ночных клубов. Вот Тексас Гинэн может называть по имени любой, заплативший ей пару сотен долларов. Но Генри вряд ли захотел бы быть знаменитостью в кругах, где вращается Тексас Гинэн. Он разве что мог бы сходить к ней в известное заведение, посмотреть, как там люди развлекаются, а потом бы потребовал этот клуб закрыть.

Так что мне пришлось действительно крепко задуматься о том, как же сделать Генри заметной в Нью-Йорке фигурой, и я решила, что самый простой путь - сделать его членом какой-нибудь ассоциации.

И тут я вспомнила про моего друга, одного джентльмена из Нью-Йорка, человека очень-очень заметного, члена всего, что только возможно. Я написала ему и спросила, не мог бы он прислать Генри приглашение приехать в Нью-Йорк и стать членом чего-нибудь. Этот джентльмен состоит членом "Друзей культуры", "Ассоциации любителей природы", "Нью-Йоркской лиги борцов с чумкой" и "Общества Огайо". Оказывается, "Общество Огайо" - самое труднодоступное, потому что туда принимают только уроженцев Огайо. Но он раздобыл для Генри приглашение вступить в "Общество Пенсильвании", в него вступить проще - для этого всего-навсего надо быть уроженцем Пенсильвании.

Так вот, когда к Генри посыпались все эти предложения, он очень обрадовался, подумал, что его известность докатилась и до Нью-Йорка. Он решил немедленно туда ехать и вступать во все, куда его приглашают. Конечно, ему пришлось взять с собой и меня. Когда я снова оказалась в "Ритце" - после всего, что мне пришлось претерпеть, живя семейной жизнью, я поняла, что снова дышу полной грудью.

В первый же вечер в Нью-Йорке Генри отправился на банкет и сидел за одним столом с Эми Роттсфилд Рэнд, очень интеллектуальной дамой, которая однажды побывала в Китае и с тех пор почти ничего не слышит, Перси Гилкрист Сондерс, которая знаменита тем, что считает, будто правописание должно зависеть от произношения, и Честером Уэнтвортом Пибоди, который вечно рассказывает о своих наблюдениях за сусликами, а еще очень достоверно описывает все, что они делают. Встреча с такими знаменитыми людьми навела Генри на всякие мысли и на многое открыла глаза. Потому что, побеседовав с ними, Генри с удивлением обнаружил, что мозгов у него не меньше, чем у них. Это всегда происходит с людьми, которые из-за комплекса неполноценности боятся рот раскрыть. Ведь совершенно неважно, насколько неполноценен твой комплекс - в Нью-Йорке всегда найдешь очень известных людей, у которых мозгов ничуть не больше, чем у тебя.

Когда Генри вернулся домой после банкета, я заглянула к нему в спальню в новом розовом пеньюаре и наконец-то заставила его пообещать, что мы будем жить в Нью-Йорке, где наша жизнь будет в интеллектуальном плане гораздо более насыщенной.

А еще я записала Генри в клуб "Книга месяца": там советуют, какую именно книгу следует прочесть в этом месяце, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность. Организовано все просто замечательно, и пятьдесят тысяч человек каждый месяц читает одну и ту же книгу.

Потом мы сняли квартиру в новом доме на Парк-авеню, и я туда взяла только антиквариат - все самое старинное итальянское и одного из старых художников - Рембрандта. Вспомнить смешно - раньше я считала, что в интерьере должно быть много розового атласа и шелка. Но женщина, разбирающаяся в искусстве, признает только итальянский антиквариат. Так что если раньше я носила шифоновые пеньюары, отделанные страусовыми перьями, то теперь они у меня все из старинной итальянской парчи, которая раньше служила одеянием какого-нибудь средневекового папы римского, она такая чуть выцветшая и очень изысканная.

Когда мы обставляли детскую для "нашего мышонка", декоратор отыскал настоящую итальянскую колыбельку какого-то стародавнего века Только Дороти сказала, что итальянский мастер, когда ее делал, наверное, думал, если ребенок помрет, из колыбельки получится отличный гробик А еще Дороти боится, что дитя, которое будет в ней спать, вырастет мрачным меланхоликом. Все-таки иногда Дороти рассуждает вполне здраво, потому что, как оказалось, итальянский антиквариат ужасно действует на нервы, особенно в дождливые дни. Так что Дороти практически у нас живет - чтобы спасать меня от тоски, которую на меня нагоняет вся эта итальянская старина.

Наконец настало время "нашему мышонку" появиться на свет, и мы с Дороти отправились на ланч в "Ритц". После ланча Дороти собиралась пройтись по магазинам, а потом попить чаю "запросто". Она позвала меня с собой. Я обожаю ходить по магазинам и пить чай "запросто", но все-таки я решила, что лучше мне пойти домой. И когда под вечер я взяла наконец-то на руки "нашего мышонка", я почувствовала себя вознагражденной за все лишения.

Я позвонила Дороти, пившей чай, чтобы сообщить ей, что ребенок оказался мальчиком. Ничто так не трогает людские сердца, как история про женщину, прошедшую "Долиной невзгод" и вышедшую оттуда с младенцем на руках. Поэтому все, кто пил чай, изъявили желание немедленно ко мне приехать. Я сидела в кровати в своем раннеитальянском халатике, и мы устроили настоящую вечеринку в честь "нашего мышонка". Люди все приходили и приходили, и я все время звонила и заказывала сэндвичи. Няня, к сожалению, показывала "нашего мышонка" только издали, потому что шум и табачный дым вредны для новорожденных.

В конце концов я была вознаграждена за все свои мучения, потому что Генри отписал на меня значительную сумму. Особенно сентиментальны мужья бывают в тот день, когда могут назвать супругу "мамочкой".

Ну вот, все так благополучно завершилось, и Генри, конечно же, решил, что теперь я буду сидеть дома и стану Женой и Матерью. Но едва я встала с постели, как почувствовала прилив сил и начала думать о дальнейшей карьере. Только я решила больше в кинематографе не работать, потому что "Сильнее страсти" по непонятным для меня причинам провалился и принес одни убытки. Поэтому я решила заняться литературой и дома не сидеть, а как можно больше вращаться в литературных кругах.

Глава 2

Ну вот, вскоре я узнала, что самые литературные круги Нью-Йорка собираются в отеле "Алгонкин" - туда литературные гении ходят на ланч. Известно это потому, что каждый литературный гений, съевший ланч в "Алгонкине", обязательно пишет о том, что именно туда ходят на ланч литературные гении. Так что я позвала Дороти сходить со мной на ланч именно в "Алгонкин".

Только Дороти сказала, что если мне так уж необходимо познакомиться с интеллектуалами, она все равно собирается на литературную вечеринку, которую Джордж Джин Нейтан жордж Джин Нейтан - редактор и влиятельный театральный критик Далее также следуют имена известных писателей и критиков.> устраивает где-то в Джерси, в месте, знаменитом тем, что там подают пиво, сделанное без спирта, если только я ничего не путаю. Там должны были быть мистер Г. Л. Менкен, Теодор Драйзер, Шервуд Андерсон, Синклер Льюис, Джозеф Хергешаймер и Эрнест Бойд. Так что я сказала Дороти: "Если они все такие культурные, то зачем едут в Нью-Джерси, там же, как известно, совсем никакой культуры нет!" И Дороти, подумав, решила, что единственной причиной поездки является пиво. Но я все-таки решила поехать, потому что кое-кто из них написал довольно известные книжки.

Если кто подумает, что в Нью-Джерси устроили литературный салон, то очень ошибется - о литературе они даже не вспоминали. А если бы и вспоминали, их бы все равно слышно не было, потому что они постоянно совали монетки в электрическое пианино, а оно играло всякие разухабистые песенки. По-моему, если литераторы хотят устроить музыкальный вечер, гораздо культурнее пойти послушать хорошую оперу. Но я сама должна была догадаться, какого рода литературой интересуются литераторы, общающиеся с такой неразвитой девушкой, как Дороти.

Так что потом я все-таки повела Дороти на ланч в отель "Алгонкин", где и была вознаграждена за все. Там собираются критики, которые всем объясняют, как и что надо делать, а уж они-то вести себя умеют.

На ланч в отель "Алгонкин" мы пошли довольно рано, чтобы увидеть, как они все собираются. Самый надежный способ заполучить столик рядом с тем, кто тебя интересует, - это подружиться с метрдотелем. Метрдотель в "Алгонкине" очень знаменитый, и зовут его Джордж. Он перекрывает вход в небольшую столовую для избранных бархатным шнуром для того, чтобы люди, не разбирающиеся в гениях, не лезли туда, где им не место. Я сказала Джорджу, что мы бы хотели сесть где-нибудь поблизости от знаменитого Круглого стола литераторов, чтобы хоть послушать, о чем они говорят. И Джордж посадил нас за самый близкий к ним столик, а обслуживал нас официант, который обслуживает их. Ну вот, мы с официантом разговорились, и выяснилось, что зовут его Тони и он тоже стремится к высоким идеалам. Чем больше я узнаю людей, тем больше понимаю - сразу никогда не поймешь, кто перед тобой. Тони мне объяснил, что телом он грек-официант, а душа его впитала в себя всю культуру древних греков.

Собственно говоря, оказалось, что Тони по воспитанию джентльмен, потому что отец его был очень известным в Греции человеком, и у него был еще один сын, законный. Отец Тони воспитывал их вместе и нанял им учителя, который ознакомил их со всей греческой классикой. Только отцу Тони окончательно надоела мать Тони, поэтому он попросил своего приятеля-турка устроить так, чтобы она оказалась в числе пострадавших от зверств. Оказывается, турки больше всего любят устраивать зверства, и Тони считает это все оттого, что у них сухой закон. У турков всегда сухой закон, и поэтому когда турку что-то начинает действовать на нервы, он не может просто пойти напиться и выбросить это из головы, а доводит себя до такого состояния, что ему просто необходимо бывает совершить акт насилия. Тони говорит, что когда он читает про новые способы убийства, которые мы, американцы, изобретаем, и про то, как мы любим всякие судебные процессы, он сразу вспоминает про турков. Поэтому-то Тони и решил, что все это из-за сухого закона.

Я сделала Тони комплимент - сказала, что у него замечательные мозги и он здорово во всем разбирается. А Дороти сказала, что тоже хочет сделать ему комплимент - за то, как быстро он подает куриное рагу. Так что ему пришлось прервать беседу и идти за рагу, потому что за ланчем Дороти практически всегда думает только о еде, а я, когда слышу что-нибудь интересное, даже не замечаю, есть еда или нет.

Ну вот, когда Тони вернулся, я попросила его рассказать про гениев за Круглым столом. Оказалось, что Тони их всех очень хорошо знает и он им очень нравится. Дело в том, что официантов обычно больше интересуют чаевые, нежели разговоры гениев, а официант, который обслуживал их до Тони, был простым греческим парнем из Сарданополиса и к культуре практически не тянулся.

Тони же совсем другой, он ловит каждое их слово и слышит даже больше, чем сами гении, - они ведь все думают, как бы поостроумнее ответить собеседнику, и времени выслушивать других у них просто нет.

Первым из гениев пришел Джоэль Крабтри, великий писатель, который каждый день пишет колонки обо всем. Естественно, обо всем том, что случается с его друзьями и знакомыми. Мистеру Крабтри очень хочется, чтобы все думали, что его друзья гениальнее чьих-нибудь еще друзей. Поэтому каждый божий день он упоминает в своей колонке всех своих друзей, и публика, которая настолько интересуется литературой, что эту колонку читает, знает, чем каждый из них занимается. А они, естественно, стараются заниматься чем-нибудь, о чем интересно читать, - то играют в буриме, то ставят шарады на вечеринках, то устраивают в Централ-парке игру в крокет, а там толпу можно собрать по любому поводу.

Потом появился знаменитый театральный критик Гарри Эплбай. Он занимается тем, что отыскивает повсюду девушек, похожих на известную актрису Элеонору Дузе. А это на самом деле нелегко, потому что отыскиваются, естественно, в основном молоденькие девушки, а такие молоденькие девушки, естественно, не владеют техникой так, как великая Дузе. Но если девушка во всех остальных смыслах достаточно хороша, на этот факт мистер Эплбай внимания не обращает. Потому что больше всего на свете этот театральный критик любит прелестных актрис или даже актеров. А если и пьеса прелестная, то он считает, что наконец-то получился великий спектакль. Тони обожает слушать мистера Эплбая и своему кузену в Афины пишет, что он напоминает ему Софокла. Дело в том, что он должен ссылаться на имена, которые его кузен знает, потому что, как Тони говорит, кузен у него довольно невежественный и не знает, что мистер Эплбай в "Алгонкине" считается гением - как и мистер Эплбай не знает, что в Афинах гением считается Софокл.

Следующим пришел Питер Худ, писатель, который все время влюбляется в разных девушек. А когда гений влюбляется в женщину-гения, то, как говорит Тони, начинается "дым коромыслом", потому что не может же он, как простой официант, завести себе роман по-тихому. Нет, он должен во всем сознаться жене, потом они это трактуют с точки зрения психоанализа, потом обсуждают с другими гениями, но ни к какому выводу никогда прийти не могут.

Ну вот, наконец все гении собрались, и разговор, который они вели, был просто восхитителен. Сначала один гений сказал другому: "Что это ты такое потрясающе смешное сказал в прошлый вторник?" Тот рассказал, и все смеялись. Тогда настала уже его очередь спросить: "А ты что в пятницу такое исключительно умное сказал?" Тогда и у первого гения появилась возможность выступить. Ну вот, все так друг другу подыгрывали, и каждый имел шанс поговорить о себе.

Но потом пришел мистер Эрнест Бойд и сел к ним за стол. Я-то была уверена, что этому никто не обрадуется - на вечеринке мистера Нэйтана в Нью-Джерси он исполнил ужасно неприличную песню. Ну разве может такой человек поддержать беседу в "Алгонкине"? Но смеялся он громче всех. Собственно говоря, он смеялся, даже когда никто другой не смеялся, и они в конце концов стали бросать на него мрачные взгляды.

И тут все они начали вспоминать про свою знаменитую поездку в Европу. Они там потрясающе проводили время, потому что, где бы они ни оказывались, они сидели в отеле, играли в литературные игры и делились воспоминаниями об "Алгонкине". А я думала о том, как это замечательно - иметь столько внутренних ресурсов, чтобы не надо было даже ниоткуда снаружи подпитываться.

Потом мистер Бойд спросил: "А кого из собратьев по литературному цеху вы встретили за границей?" Нет, мистер Бойд не знает даже элементарных правил этикета - он задает вопросы, на которые никому не хочется отвечать. Но оказалось, что у одного из них было письмо литератору, которого зовут Джеймс Джойс, но он им не воспользовался, потому что, как он сказал, Джеймс Джойс все равно не знает, кто он такой, да и зачем встречаться с человеком, которому ничего не известно об "Алгонкине", разве что то, что "алгонкинами" называют племя совершенно нецивилизованных индейцев. Но мистер Бойд не отставал. Он спросил: "Как же вы не воспользовались такой уникальной возможностью? Он бы мог рассказать вам что-нибудь!"

А они все ответили мистеру Бойду, что каждый раз, встречаясь с новым человеком, они должны объяснять ему все про свой призрачный мир и тогда только их шутки становятся понятны и смешны, а это все - напрасная трата времени. Я вот действительно не понимаю, почему гении из "Алгонкина" должны лезть из кожи и узнавать что-нибудь про старушку Европу, уж лучше пусть она сама про них узнаёт. Так вот, они вернулись назад, потому что нет на свете места лучше "Алгонкина". Я думаю, это факт весьма примечательный, ведь даже в старинной притче говорится о пророке, которого дома никто не почитал. А с ними все как раз наоборот.

Ну вот, Дороти доела наконец свое куриное рагу и заявила, что интеллектуальных разговоров наслушалась достаточно и пойдет теперь искать своего приятеля, который, когда у него зубы болят, говорит только о себе.

Я даже рада была, что она ушла. Потому что затем я попала в неловкое положение, но потом оказалось, что это увлекательнейшее событие моей жизни. Дело в том, что мистер Бойд посмотрел в мою сторону, поэтому я, естественно, улыбнулась ему. А он обратился ко всему Круглому столу и заявил: "Джентльмены, вы вечно выискиваете то Дузе, то Сафо, то Клеопатру, и я считаю, теперь наступил мой черед. Потому что я увидел молодую даму, являющую собой всех троих одновременно. Вы позволите мне пригласить миссис Генри Споффард к нам за стол?" Они, вообще-то, почти не обращают внимания на то, что говорит мистер Бойд, но тут все-таки сказали: пожалуйста, они не возражают. Он проводил меня к ним за стол, представил меня, почти все мне кивнули, а кто-то даже что-то сказал. И они любезно позволили мне сидеть рядом с ними до конца ланча.

Мистер Худ заметил, с каким благоговением я ловлю каждое их слово, и в конце концов сказал мне, что понял: во мне есть нечто, незаметное с первого взгляда, и он пригласил меня приходить на ланч каждый день. Я нисколько не удивлюсь, если окажусь следующей, кто вместе с мистером Худом займется психоанализом. Когда я рассказала об этом Дороти, она сказала, что это ему пойдет только на пользу, потому что уж я-то знаю, что делать в таких случаях, и он наконец-то получит хоть что-то дельное. Так что я, возможно, войду в круг знаменитых Муз.

Ну вот, а затем мне пришлось вступить в "Лигу Люси Стоун" юси Стоун - знаменитая американская суфражистка>, для того чтобы бороться за право сохранить после брака девичью фамилию. Потому что имя женщины священно, а принимая фамилию мужа, она теряет собственную индивидуальность. Когда женщина истово борется за сохранение девичьей фамилии, она доказывает окружающим свою значимость. Лучше всего настаивать на своей девичьей фамилии, когда оказываешься в отеле вместе с собственным мужем. Потому что если портье узнает, что дама с джентльменом носят разные фамилии и проживают в одном номере, начинаются выяснения, и женщина чувствует свое превосходство над всеми, кто в этот момент находится в вестибюле отеля.

Но Дороти посоветовала мне быть поосторожнее. Она говорит, обычно портье не обращают внимания на дам из "Лиги", поскольку чаще всего они принадлежат к тому типу дам, которых в отели водят только собственные мужья. А вот если мы с Генри заявимся в отель и попросим комнату на мою девичью фамилию, портье на меня посмотрит и отправит Генри в участок за нарушение закона Манна акон Манна - федеральный закон, направленный на борьбу с проституцией>.

Но от Дороти я не желаю слушать никаких советов насчет литературы. Поэтому в "Лигу" я вступила. И теперь могу писать свою книгу, не боясь того, что моя индивидуальность будет задавлена фамилией мужа.

Глав 3

Ну вот, когда я наконец занялась литературой, то решила, что не хочу уподобляться писательницам, которые не стремятся улучшить мир, а, наоборот, хотят его разрушить. Я же всегда буду стараться преподать читателям урок, и тогда мир, возможно, станет лучше. Самый важный урок можно извлечь из жизни моей подруги Дороти. Так что об этом я и решила написать. Только жизнь Дороти будет не примером для подражания, а наоборот - предостережением.

Собственно говоря, начать надо с того, что росла Дороти в убогой среде. Убогая среда отлично смотрится в кино - Мэри Пикфорд, например, вытаскивают чуть ли не с помойки, но с нее будто с гуся вода, и в конце концов она все равно выходит замуж за какого-нибудь красавчика-миллионера. Дороти хоть и сменила убогую среду на отель "Ритц", но даже проживание в "Ритце" не заставило ее отказаться от своих идеалов, потому что она только и делает, что безумно влюбляется в джентльменов, которые как без денег родились, так с тех пор их и не заработали.

Когда я сказала Генри, что хочу описать жизнь Дороти, мы с ним даже поругались. Генри, оказывается, считает, что мир будет только лучше, если ему не рассказывать о жизни такой девушки, как Дороти. Вообще-то Генри, как все великие реформаторы, придерживается широких взглядов, которые необходимы для того, чтобы видеть все происходящее с разных сторон. Он ничего не имеет против того, чтобы девушка прошла через испытания, главное - чтобы она в конце раскаялась. Генри говорит, что когда такие девушки не расплачиваются за свои ошибки, люди нравственные не могут получить удовлетворения, поскольку не наблюдают их страданий. Это же настоящая угроза христианским устоям.

В конце концов я уговорила Генри позволить мне написать эту книгу и пообещала, что он ее прочтет, а без его санкции она свет не увидит. Потому что свет она может увидеть только в том случае, если девушки перед тем, как ее прочесть, смогут быть уверены, что вынесут из чтения нечто для себя полезное.

Первое, что Дороти о себе помнит, - это что, когда она была маленькой, ее отец работал в "Тихоокеанской компании ярмарок и уличных празднеств" на побережье Тихого океана. Оказывается, всякий раз, когда "Рыцари Пифии", или литовская община, хотят устроить в каком-нибудь городке благотворительный карнавал, они обращаются в компании, которые как раз только тем и занимаются, что ездят из города в город и устраивают карнавалы. Эти компании не только устанавливают карусели, организуют цирковые выступления и торгуют куклами, нет, на мой взгляд, их основное занятие - обманывать публику. Дороти рассказывает, что после праздника "Рыцари Пифии", или литовская община, оказывались на грани разорения и долгие годы уже не могли себе ничего такого позволить.

Оказывается, в каждой карнавальной компании имеется человек, который устраивает специальное представление на потребу публике, например, надев розовое трико, прыгает со здания почты в бак с водой. В их карнавальной компании этим занимался не кто иной, как отец Дороти, мистер Шоу. Мне пришлось спросить Дороти, не страдал ли ее отец от того, что ему приходится этим заниматься? Оказалось, что однажды у него случилась накладка: он хронически пребывал в состоянии алкогольного опьянения и как-то раз, перепутав час выступления, прыгнул с крыши почты в бак до того, как в него налили воду. Дороти говорит, особого вреда ему это не принесло, поскольку в нем самом оказалось предостаточное количество жидкости.

Пока отец Дороти прыгал с крыш, ее мать жила в премиленькой квартире в Сан-Франциско. Она была настолько не приучена к семейной жизни, что никакого мужа рядом с собой выносить не могла, но время от времени в ней просыпались материнские чувства, и тогда она посылала за Дороти. И отец, препоручив Дороти заботам проводника, отправлял ее поездом в Сан-Франциско.

На вокзале Дороти встречала мама в сопровождении какого-нибудь своего богатого друга, который не отходил от нее ни на шаг. Они восторгались Дороти, покупали ей наряды, водили на бега и в рестораны и пили за ее здоровье шампанское. Но в один прекрасный момент, обычно посреди какого-нибудь праздника, мама и ее друг внезапно теряли материнский инстинкт и с каким-нибудь посыльным отправляли Дороти в квартиру. Потом мама Дороти начинала забывать приходить домой, и Дороти целыми днями сидела дома в компании повара-китайца, который только и делал, что заполнял билетики какой-то китайской лотереи. Так что Дороти очень радовалась, когда мама наконец приходила домой и отправляла ее обратно в "Карнавальную компанию".

Когда Дороти было двенадцать лет, отец получил телеграмму, в которой сообщалось, что мама Дороти внезапно скончалась на ипподроме Тиа-Ванна там рухнула переполненная трибуна. Дороти говорит, что ее отец один-единственный раз выиграл пари - он поспорил, что среди погибших был и один известный миллионер из Сан-Франциско. Оказалось, что да, так оно и было. Вот и все про маму Дороти. По-моему, мама Дороти не была примером для подражания, поскольку позволяла прислуге играть в лотерее.

К тому времени, когда Дороти исполнилось четырнадцать, она уже участвовала в праздниках, работала так называемой "подставкой". Дело в том, что там устраивались состязания в бросании колец или ножей, и тот, кто выигрывал, получал этот нож Так вот, Дороти делала вид, что она - девочка из толпы и этот нож выигрывала, а потом незаметно отдавала хозяину аттракциона. Потому что ножи, оказывается, покупали оптом по два доллара за штуку, а зачем тратить два доллара зря? Но я сказала Дороти, что это, по-моему, обман публики, а Дороти ответила, что не такой уж и обман, потому что лезвия у ножей все равно были алюминиевые, и резать ими так и так было нельзя.

А когда Дороти было почти пятнадцать, ее отец попал в беду. Дело в том, что мистер Шоу снова женился. Это очень интересная история, и произошла она из-за аттракциона, который назывался "Петля любви".

"Петля любви" представляла собой трассу в форме мертвой петли, по которой несся маленький автомобиль. Сделав мертвую петлю, автомобильчик взмывал в воздух и приземлялся на помосте, стоявшем поодаль. Но больше всего публику интересовала блондинка в комбинезоне, сидевшая в этом автомобиле. Девушка должна была сделать мертвую петлю, чтобы встретить свою Любовь. Любовью как раз и был мистер Шоу, который стоял в своем розовом трико на помосте, встречал блондинку и под оглушительные аплодисменты помогал ей спуститься с помоста. Дороти говорит, она так и не решила, чему так оглушительно аплодировали - то ли тому, что девушка делала мертвую петлю, то ли тому, что отец, несмотря на свое состояние, умудрялся спуститься с лестницы, не споткнувшись.

В качестве блондинки "Карнавальная компания" обычно использовала какую-нибудь местную официантку, мечтавшую о карьере актрисы, на которую надевали светлый парик. Но у них были трудности с официантками - после нескольких "Прыжков любви" у них начинали ломаться позвоночники. Поэтому менеджеру все время приходилось сводить знакомство со все новыми официантками.

Ну вот, как-то раз в городке под названием Модесто менеджер нашел официантку, которая не сказала ему про то, кто ее мать. А ее мать была хозяйкой местной гостиницы. Оказывается, девушка испугалась, что менеджер, узнав, что у нее такая строгая родительница, не разрешающая ей идти в циркачки, не возьмет ее в номер. И эта официантка, которую звали Хейзел, тайком от матери сбежала с "Карнавальной компанией". Хуже того, "Карнавальная компания" съехала из гостиницы, забыв попросить у портье счет.

В следующем городке их настигла хозяйка гостиницы. Дороти говорит, что появилась она с налитыми кровью глазами. Судьбе захотелось, чтобы на Главной улице она оказалась как раз в тот момент, когда отец Дороти прыгал в своем розовом трико с крыши масонского храма. И хотя хозяйка гостиницы, когда мистер Шоу у нее останавливался, не обращала на него никакого внимания, увидев его прыгающим вниз, влюбилась до безумия.

В конце концов менеджеру пришлось вступить в переговоры с матерью Хейзел. Но вскоре стало ясно, что утихомирит ее только одно - брак с мистером Шоу. Ничего не поделаешь - отцу Дороти пришлось на это пойти, иначе "Карнавальную компанию" отдали бы под суд за похищение официантки и неуплату по счету. Их поженил лютеранский священник, а потом у них было новомодное бракосочетание в клетке со львом, и Дороти обрела мачеху.

Первым делом мачеха Дороти отправила Хейзел обратно в Модесто присматривать за гостиницей, потому что считала, что работа в "Карнавальной компании" будет слишком тяжким испытанием для нравственности Хейзел. Правда, по словам Дороти, нравственность Хейзел прошла огонь, воду и медные трубы в Модесто, и "Карнавальной компании" добавить было бы уже нечего.

Сама мачеха Дороти осталась с "Карнавальной компанией". Она оказалась настоящей мегерой - она больше не разрешала мистеру Шоу прыгать с крыш, и он начал терять индивидуальность. В конце концов дошло до того, что мистер Шоу мог развлекать публику одним-единственным способом: в каждом городе, куда они приезжали, он сочетался браком - то на воздушном шаре, то в клетке с тиграми - с миссис Шоу. Так что, говорит Дороти, если кто скажет про ее отца, что он не из тех, кто женится, она ответит, что ее отец - рекордсмен Тихоокеанского побережья по количеству официальных бракосочетаний.

Но дела шли все хуже и хуже. Потому что миссис Шоу хоть и выходила замуж постоянно, вести себя, как подобает молодой жене, она так и не научилась. Она вечно критиковала своего жениха, даже перед алтарем, и поэтому публика на церемониях никак не могла понять, что он в ней нашел. Дороти говорит, ну кому охота платить четверть доллара за то, чтобы полюбоваться, как женятся на такой злобной бабе, которой и лет к тому же под пятьдесят.

Я лично не могу винить миссис Шоу в том, что она в конце концов разочаровалась в своем избраннике, потому что отца Дороти идеальным мужем назвать было никак нельзя. Он, похоже, считал, что пьянство - это вид общественного протеста, а было это еще задолго до сухого закона. В конце концов миссис Шоу по горло пресытилась "Карнавальной компанией", ей захотелось обратно в свою гостиницу, особенно когда она узнала, что о гостинице пошла недобрая слава. Оказывается, ни один мало-мальски симпатичный коммивояжер даже не думал оплачивать счета. А когда мачеха Дороти узнала, что Хейзел перенесла завтрак с шести тридцати на восемь, она решила, что ее дочь зашла слишком далеко. Так что она заставила мистера Шоу отказаться от карьеры и отвезла его в Модесто, в "Мэншен-Хаус".

Мачеха предлагала и Дороти забрать с собой, но Дороти все обдумала и решила не ехать. Дороти говорит, она могла бы выдержать Хейзел, ее мамашу или Модесто по отдельности, но все три испытания вместе - это выше человеческих сил.

И Дороти, естественно, пришлось самой зарабатывать на хлеб. "Карнавальная компания" собрала деньги и купила ей никелированную вафельницу, а менеджер сказал Дороти, что, пока она за нее не выплатит, ее даже освободят от платы за аренду помещения, где эту вафельницу установят.

Договорились, что Дороти будет жить под присмотром мистера и миссис Аль Ле Вино, владельцев "Храма искусств", представлявшего собой палатку, где мистер Ле Вино пел песни, а его жена в белом трико под них танцевала. У мистера и миссис Ле Вино была идеальная семейная жизнь, потому что им не нужно было останавливаться в гостинице - дом себе они обустроили в той же палатке, потому что были очень домовитыми. Дороти говорит, что иногда на банкете в "Колони" какое-нибудь особенно изысканное блюдо заставляет ее забыть о жарком миссис Ле Вино. С Ле Вино одно было плохо - они прожили вместе семнадцать лет, но сюсюкали друг с другом, не переставая, и рано или поздно Дороти это должно было достать.

Ну вот, когда Дороти пристроили, они с отцом попрощались, и его увезли на вечные мучения в Модесто, где он и пребывает до сих пор - живет с миссис Шоу в "Мэншен-Хаус" и топит свое горе в вине, насколько это ему позволяет сухой закон. Единственное его утешение - это муж Хейзел. Хейзел отлично устроилась и вышла замуж. Дороти говорит, что ей не повезло только в одном - она опередила свое время. Потому что нынче все девицы так себя ведут, а Хейзел оказалась только первой ласточкой, неопытной и несмышленой. Замуж она вышла за "лучшего парня" во всем Модесто, редактора местной газеты. Фермеры расплачиваются с мужем Хейзел виноградом и сушеным хмелем. Мистер Шоу с мужем Хейзел устроили в редакции настоящую лабораторию, где проводят интереснейшие опыты. В прошлом месяце Дороти послала отцу на день рождения лучший дистиллятор, какой только смогла найти.

Вафельницу наконец доставили. К ней была приложена брошюра, в которой говорилось, что "пользоваться вафельницей под силу даже ребенку". Это и навело Дороти на мысль препоручить агрегат одному местному мальчишке, чему тот был несказанно рад. В результате то вафельницу приходилось чинить, то всю прибыль съедал мальчишка.

В конце концов в городе Сан-Диего с "Карнавальной компанией" приключилась беда. Виной всему был один их сотрудник по прозвищу Док. Док торговал "Волшебным пятновыводителем" - покупал в ближайшей лавке хозяйственное мыло по пять центов за кусок, разрезал на части, каждую заворачивал в блестящую фольгу и продавал уже по двадцать пять центов.

Но, похоже, этот Док вечно все делал не так, и в каждом городе оставлял вереницу обманутых мужей. Это-то его и сгубило: в Сан-Диего он не только продал жене бакалейщика "Волшебного пятновыводителя" (сделанного из мыла, купленного на десять центов у ее же мужа) на четыре доллара, но вдобавок воспользовался ее доверчивостью, а еще стащил из спальни часы бакалейщика. Часы стоили семьдесят пять долларов, поэтому бакалейщик рассердился и донес на Дока властям.

Помощник шерифа Сан-Диего взял след и настиг "Карнавальную компанию" в городке под названием Санта-Барбара. Оказывается, этот помощник шерифа был личностью известной: он не только был родом из старинной и обеспеченной семьи, но еще очень следил за нравственностью девиц, стоящих на пороге совершеннолетия. К тому же он был членом совета директоров исправительного дома для малолеток, а делом жены бакалейщика занялся лично потому, что она как раз была выпускницей этого заведения, и ее низкий моральный уровень давно не давал ему покоя.

Так вот, помощник шерифа приехал на ярмарку в Санта-Барбару рано утром, когда публика еще не собралась, и увидел Дороти, сидевшую у палатки Ле Вино и наблюдавшую за тем, как миссис Ле Вино вышивает ночной чепчик. Он подошел к миссис Ле Вино и спросил про Дока, но взгляд его то и дело устремлялся к Дороти. И практически с этой минуты стало ясно, что его служебный долг - передать Дока в руки правосудия, но душа его тянется к Дороти. На Дока он вообще закрывал глаза, и Док до того обнаглел, что не пропускал ни одной юбки, а "Пятновыводителем" торговал направо и налево. Помощник шерифа же был занят только одним - как бы зажать Дороти где-нибудь в уголке и начать ей рассказывать про то, что в ее возрасте надо выбирать людей нравственных, вроде него, которые помогут ей из юной девушки стать взрослой женщиной.

Просто удивительно, как Дороти дожила в "Карнавальной компании" до шестнадцати лет, толком и не узнав жизни. Вот когда мне было всего тринадцать, я пела в церковном хоре, и почти каждый из мальчиков со мной об этом заговаривал, а некоторые шли еще дальше. Но "Карнавальной компании" до церковного хора было далеко. Потому что для "Карнавальной компании" нет ничего святого, они вечно при Дороти отпускали шуточки насчет "любви", и Дороти так со смехом все и воспринимала. В церковном же хоре любовь - дело святое, о ней говорят только шепотом, и поэтому она окружена ореолом тайны. А таинственное всегда притягивает. Поэтому в нашем церковном хоре любви было гораздо больше, чем в "Карнавальной компании", для которой ничего святого нет. Так что у Дороти было совершенно не правильное отношение к этому предмету, а ведь в эти годы она как раз должна была мучиться проблемами девичества, размышлять о жизни и ждать чего-то необыкновенного.

Глава 4

По-моему, если девушка в шестнадцать лет нисколько не задумывается о том, какое будущее ждет ее с "Карнавальной компанией", она делает первый шаг к пропасти.

Оказывается, к тому времени Дороти уже стала закадычной подругой укротителя змей по прозвищу Кучерявый. И когда ей пришлось выбирать между ухаживаниями помощника шерифа и дружбой с человеком, все состояние которого заключалось в коробке с ядовитыми змеями, Дороти без малейших колебаний сделала неверный выбор. В конце концов помощник шерифа начал беспокоиться за Дороти, поэтому пошел к Кучерявому и сказал ему, что просто неприлично всюду появляться с юной девицей, вступающей в пору расцвета, поскольку это наводит окружающих на нехорошие мысли.

Кучерявый густо покраснел, но сказал помощнику шерифа, что они с Дороти вместе "просто хихикают" и ни о чем нехорошем даже не помышляют. А еще Кучерявый поблагодарил помощника шерифа за совет и сказал, что в будущем будет относиться ко всему серьезнее. Поэтому при следующей встрече с Дороти Кучерявый долго-долго на нее смотрел, а потом сказал: "Да, старушка, ты, похоже, уже выросла!"

В "Карнавальной компании" Кучерявый занимался еще и тем, что расклеивал по всем улицам афиши, извещавшие о ярмарке. Дело было весной, погода стояла чудесная. Кучерявый позвал Дороти пойти с ним. Они дошли до квартала особняков, и тут Кучерявый выкинул все афиши в урну и предложил прогуляться по лесу.

Они сели на трамвай и доехали до конечной остановки, где и начинался лес. Солнце ярко светило, в небе порхали прелестные птички, на лугу цвели фиалки - в такой атмосфере любой начинает думать о любви. Любой, но не Дороти. Собственно говоря, она совсем не такая, как я, потому что я почти в любой обстановке, если нахожусь наедине с джентльменом, понимаю, что случиться может всякое.

Ну вот, Кучерявый начал вроде как просто так расспрашивать Дороти о том, что она думает о доме мистера и миссис Аль Ле Вино. Сам Кучерявый считал его идеальным, хоть и находился он в палатке. Но Дороти сказала Кучерявому, что он так думает только потому, что с ними не живет. А что касается ее, то она, кажется, исчерпала запасы терпения, и если Аль Ле Вино так и будет называть Перл Ле Вино "моей пампушечкой" по двадцать раз на дню, она не выдержит и пристукнет его булыжником.

А потом Кучерявый пытался объяснить Дороти, что хоть раз в жизни все люди испытывают такие чувства, и единственная разница между Ле Вино и остальными в том, что Ле Вино эти чувства сохранили. На что Дороти сказала Кучерявому, что если он когда-нибудь начнет замечать такое за ней, пусть натравит на нее одну из своих змей.

Тогда Кучерявый ненадолго замолчал. А потом сказал Дороти, что она, наверное, еще слишком юна для разговоров на эти темы, и предложил вернуться обратно на ярмарку.

Всю дорогу до ярмарки Кучерявый был очень грустный и не произнес ни слова. И тут Дороти стала размышлять. И задалась вопросом: неужели она, если в кого-нибудь влюбится, станет такой же мерзкой, как Перл Ле Вино?

Но была весна, фиалки источали свой аромат и, как рассказывает Дороти, в конце концов ей стало интересно, каково это, когда парень тебя прижимает к себе и целует прямо в губы. А это доказывает, что Дороти даже о любви думает очень неизысканно.

Ну вот, Дороти все думала, пока не пришла к выводу, что достаточно всякого понаслушалась про эту самую любовь и пора уже проверить, каково это на самом деле, не слишком ли ее разрекламировали. Полагаю, вы не станете обвинять Дороти в скептицизме - ведь она всю жизнь провела среди людей, которые рекламировали себя как пожиратели змей и великих фокусников, а на самом деле занимались надувательством.

И когда Дороти решила все-таки сделать это, единственным, кто пришел ей на ум, был помощник шерифа, потому что Кучерявого она даже не могла представить своим возлюбленным. Они вернулись на ярмарку, и помощник шерифа был там - сидел, как всегда, у палатки Ле Вино, делал вид, что помогает Перл лущить горох, а на самом деле поджидал Дороти. А Дороти, поскольку решила узнать все про "это", о Кучерявом и думать забыла, а с помощником шерифа, наоборот, была очень ласкова впервые с тех пор, как он стал ездить за "Карнавальной компанией". В конце концов она пообещала вечером сходить с ним в кино.

Наступил вечер, Дороти бросила свою вафельницу и отправилась в кино с помощником шерифа. И - какое совпадение - фильм был тоже про любовь, а электрическое пианино все время играло "Ну целуй меня, целуй!", и Дороти в конце концов разрешила помощнику шерифа взять себя за руку. Дороти говорит, что доллара бы не пожалела за то, чтобы узнать, что он в этом нашел, потому что ей лично это было ничуть не приятнее, чем держать в руке сырую вафлю. Поэтому Дороти все время себе говорила: "Нет, на самом деле должно быть гораздо лучше. Или Ле Вино оба совсем ненормальные!"

Когда они вернулись на ярмарку, там никого не было - кругом тишина и темнота, только луна светит. Они остановились около палатки Ле Вино, и Дороти позволила помощнику шерифа пропеть песнь о том, как прекрасна пора девичества, особенно когда девушка уже приближается к порогу зрелости. Когда он наконец выговорился, Дороти, стиснув зубы, позволила помощнику шерифа себя поцеловать. После этой процедуры, говорит Дороти, она чувствовала себя маленьким мальчиком, узнавшим, что Санта-Клаус на самом деле не Санта-Клаус, а директор воскресной школы.

Но оказалось, что все это время за палаткой прятался Кучерявый - он хотел убедиться, что Дороти доберется до дому в целости и сохранности, а когда она позволила помощнику шерифа себя поцеловать, он вышел и довольно грубо велел Дороти идти домой спать. А потом Кучерявый имел долгий разговор с помощником шерифа.

На следующее утро помощник шерифа явился к миссис Ле Вино и сказал, что вызвал телеграммой свою мать - они с матерью заберут Дороти к себе домой в Сан-Диего и определят в школу, а когда она получит образование, они решат, что делать дальше, потому что его цель - сочетаться с Дороти браком.

Услышав это, Дороти поняла, что все это - дело рук Кучерявого Она отправилась его искать и нашла - он сидел со своими змеями. Дороти говорит, что она принялась его распекать за то, что он заставил мать помощника шерифа тащиться в такую даль на поезде из-за полной ерунды, и если это шутка, то дурацкая, потому что Дороти совершенно не собирается никуда уезжать с помощником шерифа.

Тут настал черед Кучерявого беседовать с Дороти. Он ей сказал, что, может, она этого и не заметила, но все ее друзья из "Карнавальной компании" очень о ней беспокоятся. Потому что она стала для всех серьезной проблемой. А сам Кучерявый решительно не знает, что и думать. Ну как может девушка утром вести невинные беседы о жизни, а вечером того же дня позволять помощнику шерифа делать с ней в темноте такое! Нет, не понимает Кучерявый женщин! Дороти пыталась придумать какое-нибудь объяснение, но не смогла.

А еще Кучерявый сказал, что Дороти надо задуматься о нравственности, и "Карнавальная компания" - не лучшее место для подобных размышлений. Потому что в "Карнавальной компании" честных людей нет. Даже Дороти стала воровать клей для афиш и печь из него вафли, а это может пагубно сказаться на ее личности.

Потом Кучерявый заявил, что он весьма невысокого мнения об умственных способностях помощника шерифа, но он человек известный и состоятельный, и девушка с его матерью может чувствовать себя в безопасности. Еще Кучерявый сказал, что Дороти должна ценить заботу о ней, пусть поедет поживет с ними пару лет, научится быть честной и правдивой, а если не в силах будет больше их выносить, то она же может в любой момент сбежать.

Дороти принялась умолять Кучерявого, чтобы он позволил ей остаться в "Карнавальной компании", и пообещала, что исправится и даже будет добавлять в тесто для вафель яйца.

Но тут оказалось, что Кучерявый сам собирается покинуть "Карнавальную компанию". Оказалось, что он осознал - фокусы со змеями ничему не научат, а еще он сказал, что если бы понял это раньше, он бы занялся чем-нибудь другим и, возможно, тогда ему было бы что предложить девушке. Но он послал три доллара в Канзас-Сити, откуда ему обещали прислать тысячу точильных камней, и когда их пришлют, он отправится в путь, будет искать свою дорогу в жизни и станет настоящим мужчиной.

Когда Дороти узнала, что Кучерявый уезжает, она поняла, что для нее кочевая ярмарочная жизнь закончена и она больше не может жить с супругами Ле Вино Все складывалось одно к одному, и в конце концов Дороти пообещала Кучерявому, что дождется матери помощника шерифа и посмотрит на нее, а если окажется, что они могут притерпеться друг к другу, она попробует начать новую жизнь.

Странно было, что помощник шерифа все время подкарауливал Дороти и пытался вести с ней беседы. Дороти говорит, она никогда не слышала такой смеси проповедей и стихов от мужчины, на уме у которого было одно - как бы девушку за что-нибудь ухватить. Она никак не могла решить, рассказывать об этом Кучерявому или нет - ей было стыдно, что она создает людям столько проблем, и поэтому терпела молча.

На вокзале мать помощника шерифа встречали сам помощник шерифа, Дороти, Кучерявый и супруги Ле Вино. Она оказалась хрупкой дамой, с виду совершенно безобидной. Помощник шерифа кинулся к ней, заключил в объятья и долго целовал. Дороти говорит, он так на разные лады повторял "Мамочка!", что напоминал ирландского тенора, исполняющего партию неблагодарного сына.

Вся "Карнавальная компания" была в восторге - ничто не трогает сердца людей так, как сыновние чувства. Аль Ле Вино ходил от одного шатра к другому и рассказывал всем, что "мама помощника шерифа просто лапочка". В тот же день помощник шерифа пошел и наконец арестовал Дока, и назавтра уже можно было уезжать в Сан-Диего.

Все в "Карнавальной компании" немного грустили, ведь Дороти провела с ними столько лет. Они устроили ей прощальную вечеринку в Главном шатре, Перл Ле Вино испекла пирог и приготовила лимонад, а на прощание Дороти подарили огромную Библию, чтобы показать матери помощника шерифа, какие хорошие люди работают в "Карнавальной компании".

Они плакали, целовали Дороти и с большим чувством говорили о "матерях". Дороти дали хороший совет: всегда поступать так, как советует мать. Дороти, правда, заметила, что помощник шерифа говорит, не умолкая, а мать его не произносит ни слова. Но все кругом были так довольны, что Дороти не хотела портить им праздник, так что о своих наблюдениях она никому не говорила. И вот уже пора было собираться на поезд в Сан-Диего, но тут Дороти поняла, что не может не попрощаться с Кучерявым. Кучерявый попросил Дороти незаметно выйти вместе с ним и поговорить напоследок.

Кучерявый с Дороти направились к яме со змеями, и когда они туда пришли, он подарил Дороти на прощание корзинку из броненосца. Ее делают из панциря зверька, который водится в Техасе, она обита китайским шелком, а от носа к хвосту вместо ручки протянута ленточка. О такой корзинке Дороти мечтала. Но я считаю, что это очень жестоко - убивать несчастных броненосцев и делать из них корзинки. Я вообще считаю, что животных убивать нельзя, а если и убивать, то только тех, из которых получается что-нибудь действительно полезное, например норковое манто.

Дороти поблагодарила Кучерявого за корзинку и сказала, что хочет, чтобы он забрал вафельницу - он ее может продать и купить себе прощальный подарок от Дороти, например складной столик, который ему пригодится для торговли точильными камнями.

Но Кучерявый сказал, разве настоящий мужчина может принять подарок от девушки? А еще он сказал, что камнями он будет торговать, разложив их прямо на тротуаре, а потом разбогатеет и выйдет в люди.

Вдруг они услышали, как все громко кричат "Дороти!", потому что было пора на поезд. Они побежали, и на вокзале была ужасная суета, их усаживали в вагон, грузили вещи Дороти и корзинку из броненосца. Дороти только помнит, как Кучерявый стоял на подножке и кричал "Прощай, подруга! Может, и не свидимся больше. Но ты помни, в душу ты мне запала!" А потом ему пришлось спрыгнуть, потому что поезд тронулся.

У Кучерявого было такое странное выражение лица, и Дороти, войдя в вагон, села рядом с матерью помощника шерифа, глубоко задумалась и тут вдруг поняла, что Кучерявый в нее влюбился. Но от мысли о том, что тот, которого она считала настоящим мужчиной, вдруг превратился в типа вроде Аль Ле Вино, ее затошнило.

Глава 5

У Дороти появилась возможность забыть о прошлом и поселиться в маленьком городке, где жизнь непорочна, а мысли у людей чисты и светлы. Когда они приехали в Сан-Диего, помощник шерифа сопроводил Дока в тюрьму, а его мать повела Дороти домой. Оказалось, что живут они в очень красивом большом деревянном особняке весьма впечатляющего вида - с шестью зубчатыми куполами на крыше, возведенными предками помощника шерифа. У Дороти была комната с эркером и клетчатыми занавесками с оборочками, обои были в розочку, а еще - старинная этажерка, а над кроватью орехового дерева портрет молящегося Джорджа Вашингтона. Но когда мать помощника шерифа оставила Дороти одну, бедняжке показалось, что атмосфера здесь ужасно гнетущая, и ей захотелось, чтобы кто-нибудь прислал ей посылочку с напильником и веревочной лестницей.

Тут в дверь постучала служанка, которую звали Эмили, и спросила Дороти, не надо ли помочь ей распаковать чемодан. Дороти пригласила ее в комнату, и пока они разбирали вещи, Дороти ее обо всем расспрашивала.

Оказалось, что Эмма - выпускница исправдома для малолеток. Помощник шерифа больше всего любил дать падшему созданию шанс исправиться и постоянно поддерживал контакт со своими подопечными. Эмма сказала, что когда-нибудь ей окончательно надоест то, что он поддерживает с ней контакт, и помрачнела. Так что Эмма не очень подбодрила Дороти, и Дороти снова стала сожалеть о том, что дала Кучерявому честное слово продержаться здесь год.

Спустившись вниз, Дороти поняла, что мать помощника шерифа всегда говорит мало, не только когда помощник шерифа слова ей вставить не дает. Наверное, жизнь с таким знаменитым сыном отнимала у нее слишком много сил.

Наконец наступило время ужина, и приехали помощник шерифа с гостем. Гостем оказалась крашеная блондинка-секретарша весьма среднего возраста, которая много лет назад начинала у него работать простой машинисткой. Похоже, тогда у них случился "роман". Роман закончился, но остались кое-какие общие дела. Например, когда он вел большое строительство и кое-где вместо мрамора положил гранитную крошку, секретарша вела всю его бухгалтерию, поэтому он без нее никак не мог обойтись. Он вообще ничего не осмеливался предпринимать, не рассказав сначала секретарше и не узнав, что ему надо сделать, чтобы получить на это разрешение. И, естественно, ему надо было получить разрешение насчет Дороти, поэтому он стиснул зубы и решил представить их друг другу сразу.

Дороти секретарше не понравилась с первого взгляда После ужина они с помощником шерифа удалились в гостиную и закрыли за собой дверь, но секретарша выражала свое неудовольствие столь громогласно, что ему пришлось вывести ее прогуляться. Дороти пыталась скрыть свои чувства, загородившись журналом, но слезы так и катились у нее из глаз.

Когда помощник шерифа вернулся с прогулки, его отношение к Дороти совершенно переменилось. Вел он себя так, будто его что-то гнетет, и от его жизнерадостности не осталось и следа Самое большее, на что он осмеливался, - это украдкой поглядывать на Дороти, но близко к ней он не подходил.

Однако образованием Дороти он занялся усердно Его мать водила Дороти в очень привилегированную школу для девочек, где она должна была получать соответствующее образование. Впервые жизни Дороти получила возможность общаться с благовоспитанными девочками из добропорядочных христианских семей, у которых она могла научиться Правде и Честности.

Только Дороти не научилась ни Правде, ни Честности, потому что в первый же день с ней случилась неприятность Девочка, сидевшая впереди, попросила у нее карандаш У Дороти карандашей была целая коробка, и половину она отдала ей. Всех девочек предупредили, чтобы с Дороти они были поосторожнее - ведь раньше она общалась с людьми совсем другого круга Так вот, эта девочка доложила учительнице, что Дороти направо и налево раздает карандаши Учительница велела Дороти остаться после уроков и устроила разбирательство, в ходе которого все-таки выяснила, что Дороти карандаши не украла. Тогда учительница объяснила Дороти, что Зла надо избегать во всех его проявлениях и что в будущем ей следует быть осторожнее.

Дороти говорит, что пока она была в этой школе, на нее доносили как на мертвых. Последней каплей была история, случившаяся как-то днем на школьном дворе, где она гуляла с какими-то девочками. Так вот, эти девочки стали, как всегда, говорить неприличности. Не то что они рассказывали неприличные истории, в которых есть хоть что-то смешное, нет, они просто говорили неприличности, чтобы показать, какие они раскованные. Дороти эти разговоры скоро надоели, но все остальные были сами от себя в таком восторге, что Дороти решила рассказать им одну действительно смешную историю К ее огромному удивлению, девочки были очень шокированы тем, как вольно Дороти беседует на эту тему. Поэтому они донесли на Дороти учительнице - за то, что она срывает покровы с того, о чем девочкам и упоминать не следует.

Дороти вызвали к директору, который сказал, что должен ее исключить, потому что она оказывает пагубное влияние на девочек из добропорядочных христианских семей. А еще он спросил у Дороти, неужели она, приехав в Сан-Диего, так и не поняла, что такое быть истинной христианкой.

Дороти сказала, что, как она поняла, это - когда ты говоришь, что все в полном порядке, только не подаешь виду, что тебе и в самом деле все нравится.

Тогда директор велел Дороти подождать в кабинете, а сам пошел беседовать о ее нравственности с классом. Выходя, он обернулся, погрозил Дороти пальцем и сказал: "Ах ты, маленькая язычница!" Я думаю, он был бы очень не прочь с ней пофлиртовать, если бы на это хватило его мужской силы.

Так вот, директор пошел в класс Дороти и сказал девочкам, что Дороти столько лет жила без настоящего дома, и им нужно организовать комитет помощи Дороти, чтобы она не сбилась с пути окончательно. После этого Дороти действительно оказалась в центре внимания, и продолжалось это до тех пор, пока другая девочка не оступилась с заезжей футбольной командой, и тогда интерес к Дороти угас.

Только Дороти никак не желала пользоваться предоставленными ей возможностями. В конце концов она начала прогуливать и вместо школы ходила в городской зоопарк - тамошний запах напоминал ей о "Карнавальной компании", а глядя на животных, она забывала про жителей Сан-Диего.

Дома дела шли все хуже и хуже. Эмма бросала на помощника шерифа все более мрачные взгляды и отпускала себе под нос замечания, которые отлично были слышны всем присутствующим. Бормотала она чаще всего одно слово: "Несправедливость!", потому что Дороти жила в роскоши, в чудесной комнате, а Эмме приходилось не только терпеть помощника шерифа, но вдобавок к этому выполнять обязанности горничной. В конце концов настал момент, когда помощник шерифа уволил бы Эмму, но из-за ее длинного языка он этого сделать не мог.

На работе помощник шерифа тоже не находил покоя, поскольку вынужден был выслушивать замечания своей крашеной секретарши, говорившей и о строительстве, которое он вел, и о законе Манна, который он однажды, переезжая с ней из штата в штат, нарушил.

Бесконечно так продолжаться не могло, и постепенно помощник шерифа свыкся с обстоятельствами. Он даже начал снова поглядывать на Дороти. И вот как-то вечером он, забыв об осторожности, решил послушать, как Дороти молится на ночь.

Дороти пришлось молиться при нем в ночной рубашке, а потом помощник шерифа захотел подоткнуть ей одеяло и, присев на краешек ее кровати, побеседовать о Чистоте Девственности. Но его действия шли вразрез со словами, и Дороти уже приготовилась выскочить из кровати и броситься через окно на крышу, но тут помощник шерифа странно закашлялся и повалился на бок - все от яда, который Эмма подсыпала ему в кофе.

Послали за доктором, а когда помощнику шерифа стало получше, он перво-наперво велел всем держать рты на замке и рассказывать, что он слег с тяжелой пневмонией. С Эммой он поступил великодушно - не стал ее арестовывать, а только отослал назад в исправдом, чтобы на суде не всплыли ненужные подробности.

Когда секретарша помощника шерифа узнала о том, что произошло, она решила поставить его на ноги, и никакой силой ее было не остановить. Она со всем своим скарбом перебралась в дом помощника шерифа и вела себя так решительно, что вскоре все оказались у нее под каблуком. Все, кроме, естественно, Дороти, потому что секретарша всячески намекала Дороти, чтобы та поискала развлечений где-нибудь в другом месте, и Дороти вскоре последовала ее совету.

Глава 6

В Сан-Диего приехали странствующие актеры - "Театр Фредерика Моргана", и как-то в среду днем Дороти, которая, как всегда, прогуливала школу, отправилась на представление. Давали пьесу под названием "История двух городов", и главную роль в ней исполнял сам Фредерик Морган.

Фредерик Морган принадлежал к тому типу людей, которые как выйдут на сцену, так все внимание - сразу на них. Все потому, что у него была привычка расхаживать по сцене взад-вперед так, чтобы зрителям его лица видно не было. Как только он понимал, что они не в силах больше выдерживать напряжение, он внезапно разворачивался и принимал картинную позу. Дороти говорит, когда он так делал, ее будто током прошибало, словно стул, на котором она сидела, был электрическим.

Так вот, Дороти сидела словно в трансе и не спускала глаз со сцены. И в последнем акте, когда Фредерик Морган стоял на ступенях и говорил про то, что быть повешенным - это лучшее, что он мог сделать в своей жизни, Дороти наконец узнала, что такое зов плоти. Дороти говорит, что тогда она поняла: когда это с ней пытался сделать помощник шерифа, она только брезгливо отодвигалась, но если эту роль возьмет на себя такой герой, все будет совершенно иначе.

После представления Дороти отправилась в фойе полюбоваться фотографией кумира. Но - перст судьбы! - оказалось, что Фредерик Морган тоже имел привычку после представления идти в фойе и любоваться своей фотографией. Когда он увидел, что и Дороти от нее в восторге, он понял - у них много общего, поэтому сказал ей что-то милое. Слово за слово, и мистер Морган предложил Дороти пойти выпить с ним кока-колы и рассказать о своей жизни. Как только он услышал, что все детство Дороти провела с "Карнавальной компанией", а отец ее был настоящим циркачом, он почувствовал в ней родственную душу и спросил, не хочет ли она вернуться к прежним занятиям. А Дороти, пребывавшая на седьмом небе от счастья, сказала на предложенные двенадцать долларов в неделю "да!".

Дороти даже не пришлось придумывать, как сбежать из дому. Потому что помощник шерифа хоть и выздоровел, но прежним так и не стал - он беспрекословно повиновался своей крашеной блондинке-секретарше. Так что когда она сказала ему, что Дороти мечтает о карьере артистки, он провел с Дороти беседу и сообщил ей, что раз уж так вышло и он все равно не может делать то, что ему хочется, он не будет чинить ей препятствий. Дороти покинула единственный приличный дом, в котором ей довелось пожить, и переехала в меблированные комнаты, где брали семь долларов в неделю. Через два дня после переезда Дороти увидела в газете "Сан-Диего Юнион" заголовок:

"Помощник шерифа завоевывает сердце своей секретарши". Так вот Дороти упустила возможность стать женой состоятельного джентльмена, но зато начала репетировать роль без слов - девушку в баре в пьесе "На Юконе".

Так все и продолжалось вплоть до следующей недели, когда начали работу над знаменитой бродвейской пьесой, в которой Фредерик Морган исполнял роль легкомысленного ирландца, который целовался с каждой встречной девушкой. Дороти он дал роль девушки, с которой он встречается во втором акте. Пока шли репетиции, мистер Морган "до дела" не доходил, но на генеральной играл с полным чувством. И когда наконец он это сделал, Дороти не могла себе не признаться, что ей это понравилось.

Мистер Морган и сам вдруг увидел Дороти в другом свете, и в результате удовольствие от работы получали оба.

Когда они отыграли этот второй акт несколько раз, стало окончательно ясно, что необходимо что-то предпринять. В среду после вечернего представления мистер Морган пригласил Дороти сходить съесть по сэндвичу, и Дороти заметила, что когда мистер Морган делал заказ, он сказал официанту: "Только без лука!"

Они съели сэндвичи, и мистер Морган сказал Дороти, что ему надо кое о чем с ней поговорить, и пригласил к себе. Дороти пошла. У себя дома он начал рассказывать Дороти историю своей жизни. Оказалось, что у него была жена, только артистам нельзя жениться, поэтому он отправил ее назад, туда, откуда он ее взял, потому что артист должен прислушиваться к своим чувствам и развивать свой темперамент. А потом он сказал Дороти, что она, возможно, и сама станет настоящей артисткой, но только когда познает жизнь и разовьет темперамент.

Он сказал, что сам с удовольствием поможет ей познать жизнь. А еще сказал, что для девушки это - исключительная возможность. Ведь того же добиваются дамы из общества в жемчугах и бриллиантах. Закончив свою речь, он спросил, хочет ли Дороти вернуться домой или заберет оттуда вещи и поживет немного с ним.

Дороти решила забрать вещи.

Глава 7

Дороти говорит, что ни она сама, ни публика, ни критики не заметили, чтобы после того, как она познала жизнь, в ее игре стало больше темперамента. Но я лично думаю, все дело было в том, что для Дороти познание жизни оказалось не слишком увлекательным занятием. Дело в том, что Дороти не очень любит общаться с глазу на глаз Мистер Морган это прекрасно понял, поэтому оставил Дороти в покое.

Как-то раз труппа выступала в городке под названием Монтерей, знаменитом роскошными отелями В одном из них проживала нью-йоркская команда игроков в поло. Капитаном ее был не кто иной, как Чарли Брин из очень обеспеченного семейства Бринов.

Ну вот, однажды команда вышла на раннюю утреннюю тренировку, поэтому к вечеру интоксикация у них была даже больше обычного А вечером они как раз отправились на спектакль "Театра Фредерика Моргана". Пьеса их интересовала мало, они все время отпускали грубые шуточки насчет актеров, а когда злодей набросился на мистера Моргана, Чарли Брин закричал. "А ну, навесь ему!"

Так все и продолжалось, пока на сцене не появилась Дороти, исполнявшая роль горничной, подошедшей к телефону. Тут игроки в поло наконец заинтересовались пьесой. Они начали кричать и махать руками, а когда Дороти ушла со сцены, просто не давали продолжать спектакль. Так что, думаю, познав жизнь, Дороти все-таки приобрела мастерство.

А потом игроки в поло посмотрели в программке, что это была за актриса, и принялись распевать хором: "Дороти на сцену! Дороти на сцену!" и унять их было абсолютно невозможно. Их даже из зала нельзя было вывести, поэтому мистеру Моргану пришлось послать Дороти в зал, чтобы она сидела рядом со спортсменами, а ему дала доиграть спокойно. А Дороти все равно на сцене делать было нечего, потому что телефон в пьесе больше не звонил.

Как только Дороти села рядом с игроками в поло, они все поутихли и стали вести себя как настоящие джентльмены. Особенно старался Чарли Брин, поскольку он, как выяснилось, с первого взгляда безумно влюбился в Дороти. Чарли хоть и угомонился, но винные пары у него не выветрились, и он дышал на Дороти перегаром, все время к ней прислонялся и бормотал что-то бессмысленное. Таких девушек, как Дороти, это всегда утомляет. Поэтому когда после представления они пригласили Дороти на ужин с шампанским, она сказала, что, к сожалению, занята. Дороти говорит, что с тех пор она всегда норовит удрать от всех миллионеров, которые встречаются на ее пути.

На следующий день команда отправилась на юг, но Чарли Брин не забыл девушку, покорившую его сердце. Он написал ей письмо, в котором просил ее немедленно отправиться в Нью-Йорк и устроиться в "Шалуньи Зигфельда", а он потом там ее найдет. К записке было приложено рекомендательное письмо к одному нью-йоркскому биржевому маклеру, который был лично знаком с мистером Зигфельдом, и чек на тысячу долларов. Но Дороти ни на письмо, ни на чек никакого внимания не обратила - она была настолько невежественна, что думала, будто деньги бывают только в долларах и центах. Я вот, например, совершенно другая - есть вещи, которые я чувствую инстинктивно.

Как-то раз Дороти и еще одна актриса, характерная, собирали вещи - они уезжали в Сакраменто, - и тут Дороти попалась на глаза записка Чарли Брина. Она показала ее характерной актрисе. Оказалось, что характерная актриса на заре своей юности общалась с одним строительным магнатом, поэтому знала, что такое чек. Она все Дороти объяснила и посоветовала ей ехать в Нью-Йорк и сделать все то, о чем написал Чарли Брин.

Но когда настала пора уезжать в Нью-Йорк, Дороти решила, что мистер Морган все-таки многое сделал, чтобы обучить ее актерскому мастерству, поэтому она купила ему трость с золотым набалдашником. Потому что Дороти из тех девушек, что сами делают джентльменам подарки. Я очень стараюсь ее не осуждать - ведь я придерживаюсь весьма широких взглядов и имею представление о психологии, поэтому понимаю, что встречаются люди с противоестественными инстинктами, и поделать с собой они ничего не могут. Но я внутренне содрогаюсь, как представлю себе Дороти одну в огромном городе, где полным-полно девушек в сто раз симпатичнее ее. В кармане у бедняжки было меньше тысячи долларов, а голова была забита совершенно неверными представлениями о жизни.

Глава 8

Дороти так никогда и не научилась одеваться как следует, и когда все девушки носили розовое или голубое, Дороти обязательно выбирала что-нибудь ярко-красное, и джентльмены с первого взгляда понимали, что перед ними девушка, которая ни в чьей помощи не нуждается. Да, на красное джентльмены обращают внимание, но настоящий интерес у них вызывает только розовое и голубое. И вместо того, чтобы попробовать свести знакомство с каким-нибудь джентльменом, который поможет ей расширить свой кругозор, всю дорогу до Нью-Йорка Дороти слушала проводника, который рассказывал ей истории из жизни цветного населения Америки. Так что в Нью-Йорк Дороти прибыла, не сведя знакомства ни с каким джентльменом, который мог бы оказать ей помощь.

Но Дороти была исполнена уверенности в себе и даже не понимала, что выглядит не так, как другие девушки Самой серьезной ее ошибкой было то, что вместо того, чтобы упаковать вещи в небольшой чемоданчик или сумочку, Дороти все сложила в корзинку из броненосца.

Выйдя на вокзале Гранд-сентрал, Дороти отправилась по 45-й улице искать гостиницу и зашла в первый попавшийся отель Но швейцар только взглянул на ее корзинку и тут же ее остановил, сказав, что с животными в отель нельзя. Дороти ему объяснила, что это всего лишь чучело броненосца и вреда от него никакого. Но он ей сказал, что броненосцев в этом отеле отродясь не бывало, ни живых, ни мертвых, и кто она, собственно, такая, чтобы нарушать правила?

Дороти обожает спорить, поэтому она сказала, раз в этом отеле разрешены чемоданы из крокодиловой кожи, то за что же дискриминируют броненосцев? Но ей так и не удалось его переубедить, а поскольку вокруг них начала собираться толпа, Дороти пришлось ретироваться.

Следующим оказался отель для благовоспитанных дам средних лет. В вестибюле как раз находилось довольно много пожилых дам. Дороти повесила корзинку-броненосца на спинку стула и подошла к конторке, а одна дама как раз решила усесться именно на этот стул. Но тут она увидела броненосца и от ужаса упала в обморок. Когда недоразумение наконец выяснилось, портье мрачно посмотрел на Дороти и сказал, что свободных номеров нет. Дороти отправилась попытать счастья на 44-й улице. Я совершенно уверена, что она бы ни за что не нашла отеля, но судьба всегда помогает таким, как Дороти.

Потому что следующим отелем оказался "Алгонкин", где живут все знаменитые актрисы и кинозвезды, и Дороти подошла ко входу как раз в тот момент, когда в отель со съемок возвращались Бастер Китон со своей киногруппой, и они все еще были в гриме и костюмах. Так что когда Дороти вошла в отель, портье решил, что она тоже из киногруппы, и дал ей номер. А ошибку свою он понял, только когда все отправились ужинать. Но изгонять Дороти было уже поздно.

Спустившись к ужину, Дороти заметила, что на нее все смотрят. Как она рассказывает, она всех окинула суровым взглядом, давая понять, что неприлично так пялиться на девушку только потому, что она хорошо одета. Она гордо прошествовала в специальную столовую для кинозвезд и литературных знаменитостей, а метрдотель Джордж, увидев ее, настолько обалдел, что усадил ее за столик. Дороти заказала на ужин салат из омаров, салат из курицы и фруктовый салат и решила, что наконец-то стала Настоящей Дамой.

Дороти, как всегда, начала мило болтать с официантом и первым делом сообщила ему, что приехала в Нью-Йорк поступать в шоу "Шалуньи". Официант рассказал об этом метрдотелю, и когда знаменитости интересовались у Джорджа, что это за девушка, он рассказывал, что эта девушка решила, будто ее возьмут в "Шалуньи", и они очень смеялись. В конце концов о Дороти заговорил весь отель "Алгонкин". А за Круглым столом, где сидят знаменитые критики, смеялись больше всего. Потому что один из самых известных литераторов, сам мистер Питер Худ, пытался устроить в "Шалуньи" свою знакомую, которой действительно было что предложить. И он-то уж знал, как трудно попасть к мистеру Зигфелду на прием.

Эта знакомая была высокой брюнеткой а-ля русская княгиня, такая почти что женщина-вамп. У нее были черные волосы и черные глаза, выражение лица человека, настрадавшегося от большевиков, а еще она обожала огромные старинные серьги. Дороти говорит, надо отдать ей должное, она почти сумела доказать, что можно выглядеть ухоженной, и не пользуясь водой. Куда бы она ни пошла, люди глаз от нее не могли отвести и все спрашивали друг дружку, а кто это такая?

Самое удивительное, что с мозгами у нее было все в порядке - она могла говорить часами практически на любую тему. Но лучше всего ей удавалось вести беседы о Любви с джентльменами. Вернее, с каким-нибудь одним джентльменом. На тему Любви ей было что сказать, ну, совсем как девушке в великом романе "Зеленая шляпка".

Нет, она, конечно, была для "Шалуний" чересчур эффектна, а в театре не могла играть из-за очень сильного европейского акцента. Но она собиралась, научившись говорить по-американски, показать американцам, как она трактует знаменитых писателей вроде мистера Стриндберга. Она только и мечтала попасть в "Шалуньи" и познакомиться с состоятельными биржевыми маклерами, интересующимися искусством, чтобы они дали ей денег на собственную труппу.

Неудивительно, что весь Круглый стол считал ее божественной. А Питер Худ, тот, который ее нашел, от этого ощущения так и не смог избавиться. В первый же вечер он взял ее с собой на литературную вечеринку, где все литераторы из "Алгонкина", днем напрягающие мозги, чтобы быть остроумными, вечером напрягают мозги, занимаясь так называемыми шарадами, потому что они, кажется, никогда просто так не сидят и не отдыхают.

Ну вот, посреди одной очень остроумной шарады один из великих писателей, который ее придумал, так воодушевился собственным успехом, что уронил горящую свечу на кучку конфетных фантиков. Они загорелись, и все в панике убежали. Оказавшись на улице и пересчитав друг друга, они поняли, что одного человека не хватает. Они долго разбирались и поняли, что нет русской княгини, и Питер Худ решил, что раз с ней пришел он, то ему ее и спасать. Он бросился обратно в горящее здание, и когда добежал до квартиры, где случился пожар, увидел, что княгиня сидит и задумчиво смотрит на пламя. "Как же огонь прекрасен!" - сказала она.

Питер Худ как услышал, о чем она говорит в такую минуту, сразу понял, что она совсем не такая, как другие красотки. Что у нее есть еще и душа. И он стоял и зачарованно смотрел на нее. Но тут все фантики сгорели и пожар закончился. Тогда-то все и поняли, что она гениальна. Так вот, когда приехала Дороти, эта девушка как раз была предметом восхищения всего Круглого стола. Они все пытались договориться, чтобы мистер Зигфелд ее принял, но его совершенно невозможно было застать. Так что неудивительно, что над Дороти они искренне посмеялись.

На следующее утро Дороти позвонила знакомому биржевому маклеру Чарли Брина и сказала, что у нее есть к нему рекомендательное письмо. Этот маклер побеседовал с Дороти по телефону и остался крайне доволен, потому что маклеры больше всего любят знакомить девушек с мистером Зигфелдом. Он сказал Дороти, что сейчас же за ней заедет и отведет на ланч в "Ритц". Но увидев Дороти в вестибюле "Алгонкина", он на нее посмотрел-посмотрел, и интерес его начал угасать. Потому что к этому моменту Дороти обнаружила магазин бижутерии в "Блумингсдейлс", и ее и без того необычный внешний вид стал еще необычнее. Так что в конце концов ему пришлось отвести ее в артистическую чайную комнату, где никто не обратил внимания на то, как она одета.

Но Дороти не сумела заинтересовать собой маклера. Она все время пыталась его рассмешить, что является роковой ошибкой. Потому что биржевые маклеры если и смеются, то только в театре или когда у себя на бирже рассказывают друг другу непристойные истории. А общаясь с девушками, маклеры ведут себя серьезно и дают им умные советы.

Первым делом маклер рассказал Дороти, что Нью-Йорк - место опасное. Но вместо того, чтобы почтительно ему внимать, Дороти спросила, не может ли он дать ей пару адресов. На этом беседа застопорилась. В конце концов маклер сделал вид, что не заметил ее оплошности, и продолжил. Он сказал Дороти, что она должна быть очень-очень осторожна с джентльменами, которые будут попадаться на ее пути, и велел сначала обо всех них советоваться с ним. А Дороти ему сказала, что пока что общалась только с лифтером в "Алгонкине", но если у маклера есть возражения насчет лифтера, Дороти будет пользоваться лестницей. Маклеру стало не по себе: он понял, что Дороти - девушка без страха и трепета. Но тут он вспомнил, что Чарли Брин его друг и сказал, что постарается ей помочь.

Оказалось, что у этого маклера есть единственный ход к мистеру Зигфелду - они пользуются услугами одного и того же поверенного. Так что он пригласил Дороти и поверенного на ужин в "Эрроу Хед". Этот поверенный посмотрел за ужином на Дороти и сказал ей, что только что порекомендовал мистеру Зигфелду одного бутлегера, а в голове у того оказались одни опилки, поэтому рекомендательное письмо от поверенного может сослужить девушке плохую службу. Так что ничего из этого не вышло.

У Дороти в конце концов кончились деньги. Но Дороти и в нищете предпочитала жить, забыв о счетах, поэтому все продолжалось по-прежнему и она большую часть времени проводила в вестибюле отеля "Алгонкин", и они с лифтером стали закадычными друзьями. И каждый, кто входил в лифт или выходил из него, обязательно останавливался и спрашивал: "Ну, мисс Шоу, так когда же вы пойдете работать к мистеру Зигфелду?" В конце концов Дороти это надоело, и однажды утром она отправилась в контору мистера Зигфелда в театре "Новый Амстердам", где познакомилась с рассыльным и спросила, не мог бы он представить ее мистеру Зигфелду. Рассыльный попросил Дороти подождать, а сам отправился в кабинет мистера Зигфелда. Потом Дороти заметила, как дверь кабинета приоткрылась и снова закрылась. Тут рассыльный вышел и сказал, что Дороти может войти. Так она познакомилась с мистером Зигфелдом.

Да, то, что случилось с Дороти, можно назвать почти чудом. Мистер Зигфелд велел ей встать поближе к свету, а сам смотрел и смотрел, и все курил сигару, и наконец написал распоряжение мистеру Жану Баку дать Дороти ангажемент, а самой Дороти велел приходить на репетицию в понедельник.

Нет, все-таки это было не чудо, а дело все в гениальности мистера Зигфелда. Потому что мистер Зигфелд умеет рассмотреть в девушке за дурными чертами хорошие. Дороти говорит, почти все девушки из "Шалуний" поначалу были отвергнуты практически всеми биржевыми маклерами Нью-Йорка, но потом мистер Зигфелд делал из них звезд. Ведь маклер обязательно выберет какую-нибудь благовоспитанную и очень образованную девицу, а потом еще удивляется, что с ней что-то не так. А все потому, что маклеры вообще не разбираются в психологии и почти ни один из них не понимает, что настоящий предел его мечтаний - какая-нибудь провинциальная девчонка, точно такая же, в какую он, маклер, был влюблен в шестнадцать лет. А мистер Зигфелд про психологию знает все, поэтому именно этот тип девушек и выбирает. Дороти говорит, для того, чтобы сделать из девушки звезду, мистеру Зигфелду достаточно научить ее вычесывать сено из волос и больше никогда не крахмалить нижнее белье.

А что до платьев, то мистер Зигфелд предпочитает, чтобы девушки заказывали их в Париже, штат Кентукки, а не в том Париже, что во Франции. Потому что кому, как не мистеру Зигфелду, знать, что маклерам гораздо милее штапель в горошек, а не крепдешин. Поэтому девушки из "Шалуний" вне сцены больше всего похожи на учениц воскресной школы, отправившихся на пикник.

С рекомендательными письмами к мистеру Зигфелду ходить бесполезно, потому что он их каждый год получает по двадцать тысяч. Дороти говорит, в них всех написано одно и то же:

"Уважаемый мистер Зигфелд! Позвольте мне представить вам мисс.., которой я бы хотел помочь лишь потому, что это юное создание искренне мечтает раскрыть свой талант". Дороти говорит, когда мистер Зигфелд получает такое письмо, обычно оказывается, что юное создание разъезжает в "Роллс-Ройсе" и что мистер Бьюдел или мистер Таппе уже пытались сделать из нее звезду, поэтому собственную индивидуальность создание утратило. Дороти говорит, что лучшие актрисы пришли к мистеру Зигфелду прямо с улицы, как и она сама.

Когда Дороти получила ангажемент, она вернулась в отель "Алгонкин" и в вестибюле встретила мистера Худа, того самого, который нашел знаменитую русскую княгиню. Он подошел к Дороти и, как всегда, спросил: "Ну, мисс Шоу, так когда же вы начинаете репетировать у мистера Зигфелда?" А когда Дороти сказала, что в понедельник, он ушам своим не поверил. Поэтому Дороти показала ему записку от мистера Зигфелда мистеру Баку. Ну, тут он чуть не свалился замертво. Новость распространилась по всему отелю, и все чуть не свалились замертво. А когда про это услыхала русская княгиня, она действительно чуть не свалилась замертво. Потому что она восемь недель ходила к мистеру Зигфилду в контору и принесла ему десять рекомендательных писем, но дальше рассыльного ее так и не пустили.

Уже потом Дороти узнала, что если к мистеру Зигфелду посылают девушку от какого-нибудь интеллектуала, он всегда сначала рассматривает ее через щелочку в двери. А если она к тому же оказывается женщиной-вамп, то личной встречи он старается избежать. Потому что кто-кто, а уж мистер Зигфелд знает, что из девушек такого типа никогда ничего путного не выходит. В "Шалуньях" нет ни одной женщины-вамп. Даже знаменитая Долорес, высокая красавица-брюнетка, была вовсе не вамп, а "мадонна".

Вот и получилось, что русской княгине не помогли ни ее мозги, ни темперамент. Потому что таким типом женщин интересуются в основном литераторы, а они с маклерами полные противоположности. Никакой маклер не будет чувствовать себя уверенно с девушкой, которая рассуждает на такие скользкие темы, как "любовь". И вообще, девушек, которые разговаривают о "любви", мужчины обычно избегают.

То, как все получилось, лишний раз подтверждает одно: мистер Зигфелд всегда прав. Потому что Дороти, даже несмотря на все свои недостатки, в конце концов стала одной из самых знаменитых девушек Нью-Йорка, а русская княгиня играет в массовке, когда ставят пьесы о тяжкой жизни венгерских или румынских крестьян.

Когда маклер, приятель Чарли Брина, узнал, что Дороти репетирует в "Шалуньях", он чуть дара речи не лишился. Но когда пришел в себя, то понял, что да, Дороти действительно довольно симпатичная. А Дороти становилась все симпатичнее и симпатичнее, потому что у нее всегда хватало ума понять, где что не так. Она перестала носить бижутерию, отдала красное атласное платье горничной, купила себе на Шестой авеню розовое льняное платье в клеточку и стала выглядеть, как все девушки из "Шалуний".

Тогда-то приятель Чарли Брина, маклер, начал слать телеграммы Чарли в Калифорнию, где хвастался, что устроил Дороти в "Шалуньи". Чарли очень разозлился и послал ему довольно ехидную телеграмму в ответ:

"Ты меня удивляешь. Чья здесь заслуга? Кто ее нашел? Чарли Брин".

Чарли начал каждый день слать Дороти телеграммы, в которых поздравлял себя с тем, что он ее нашел. Выяснилось, что в Калифорнии он сидит из-за поло, и в конце концов он выиграл какой-то международный турнир, но Дороти телеграфировал, что больше всего он будет горд в тот день, когда устроит в Нью-Йорке вечеринку в честь того, что это он нашел девушку, которую взяли в "Шалуньи".

Пока Чарли всей душой рвался в Нью-Йорк, Дороти репетировала в "Шалуньях". Начала она с поисков подружки. Но вместо того чтобы знакомиться поближе с девушками, ведущими светскую жизнь, например с Пегги Хопкинс, Дороти, как всегда, пошла своим путем.

В "Шалуньях" всегда имеется не менее восемнадцати девушек из так называемого "английского балета", которым достается самая трудная работа. Они никогда никуда не ходят, потому что им приходится все время репетировать, как солдатам перед парадом. И все они как на сцене, так и вне ее на одно лицо. Так вот, когда Дороти решила найти себе подружку, именно это она и выбрала.

Собственно говоря, Дороти одну девушку так и не выбрала. По-моему, не очень-то прилично расхаживать по Нью-Йорку с целым кордебалетом, тем более что она могла бы разъезжать в "Роллс-Ройсе" в компании какой-нибудь девушки с будущим. Но Дороти говорит, что ни одна из танцовщиц кордебалета не выходит из дому без остальных семнадцати. Дороти призналась, что выбрала их потому, что никогда раньше не слышала, как английские девушки говорят на кокни. Она могла часами слушать болтовню "английского балета" и никогда не переставала ею восхищаться.

Ну так вот, в один прекрасный день в Нью-Йорк приехал Чарли Брин. Он повел Дороти на ланч и сказал, что должен немедленно ехать в свое загородное поместье, потому что у его отца тяжелейшее воспаление легких. Он извинился перед Дороти и сказал, что к десяти вечера вернется, чтобы отвести ее на вечеринку, которую он в ее же честь устраивает.

После репетиции вместо того, чтобы пойти к себе в комнату и отдохнуть перед вечеринкой, Дороти со своими восемнадцатью английскими подружками села в автобус и отправилась на Кони-Айленд. Она так замечательно проводила время, катаясь на каруселях, что на часы даже не смотрела. В отель она вернулась после двенадцати, а Чарли Брин, прождавший ее больше двух часов, уже с ума сходил от беспокойства. Но он таки сопроводил Дороти на вечеринку, где было полно биржевых маклеров и девиц в вечерних платьях, а у Дороти на чулках были огромные дырки, потому что она слишком долго каталась с Горки Дьявола да к тому же чуть не вывихнула бедро.

Глава 9

Ну вот, а потом Дороти дебютировала в "Шалуньях", и Чарли Брин окончательно обезумел от любви. Однажды вечером он повез ее кататься по Сентрал-парку на такси и спросил ее, что она собирается делать со всем этим. Оказалось, что Дороти ничего с этим делать не собирается, а собирается только выйти из такси, потому что характер у Дороти замкнутый, и ей часто кажется, что даже двое - это слишком много. Но Дороти очень не хотелось ранить чувства Чарли, поэтому она ему наплела с три короба про то, какая она ревностная католичка и не может совершать поступков, услышав про которые католический священник, к которому она пойдет на исповедь, будет крайне удивлен.

Но когда Чарли понял, что Дороти не только чиста, но к тому же и набожна, любовь его стала благоговейной, и он возымел матримониальные намерения. Поэтому он пошел к своей матери и долго беседовал с ней о браке и о замечательной девушке, вошедшей в его жизнь.

Оказалось, что мать Чарли Брина всегда мечтала, чтобы он женился, остепенился и выпивал в своем собственном доме, а не в ночных клубах, где всякий видит, как он порочит доброе имя своей семьи. Но, к сожалению, выбор миссис Брин никогда не совпадал с выбором Чарли. Миссис Брин отдавала предпочтение девушке по имени Мюриэл Деванант, чьи предки были выходцами из той же среды, что и предки Бринов. Из Мюриэл должна была получиться идеальная жена, потому что она не обращала никакого внимания на парней, а все свое время проводила с подружками. Правда, Мюриэл вообще не интересовали мужчины, а девушки, с которыми она дружила, очень уж были с виду похожи на парней. Так или иначе, но она очень хотела сделать над собой усилие и выйти за Чарли - из-за его денег.

Главной причиной, по которой миссис Брин хотела заполучить Мюриэл себе в невестки, было то, что Мюриэл отлично знала, как вести себя в обществе. Чарли же объяснял матери, что умение вести себя в обществе нравится только тем, кому это нравится. А для тех, кому это не нравится, это кажется сплошным притворством, поэтому ему больше по душе девушки вроде Дороти. В конце концов миссис Брин смирилась и сказала, что для нее главное - чтобы Чарли женился на той, кого сам выберет. Поэтому она попросила его привести Дороти к ним домой, чтобы все родные и близкие имели возможность с ней познакомиться.

Оказалось, что хоть миссис Брин и аристократка, но взглядов она придерживается самых широких, потому что очень богата. Она все время приглашала к себе домой тех, кто хоть чем-нибудь занимается, и всячески пыталась дать им понять, что они люди ничуть не менее значимые, чем те, кто вращается в высших кругах и кому не надо ничего делать, чтобы свою значимость доказать.

Всякий раз, когда Чарли безумно влюблялся в какую-нибудь девушку из "Шалуний", миссис Брин просила привести ее к ним домой Вела себя она очень-очень мило и заводила с девушкой беседу о литературе, музыке и живописи, чтобы Чарли сам мог понять, насколько она впишется в культурную среду. Но каждый раз, когда миссис Брин это устраивала, обязательно случалось что-нибудь непоправимое. Потому что после того, как его мама беседовала с девушкой из "Шалуний", Чарли начинал сомневаться в том, стоит ли заводить роман с такой девушкой.

Миссис Брин так хотела познакомиться с Дороти, что попросила Чарли привести ее на семейный ужин. Сначала с ней должны были познакомиться родственники, а после ужина собирались заглянуть друзья, люди из общества. Чтобы никому не было скучно, миссис Брин решила пригласить струнный квартет. Она сказала, раз Дороти выступает в музыкальном шоу, она наверняка любит струнные квартеты. Конечно же, миссис Брин и не подозревала, что девушки вроде Дороти совершенно не интересуются струнными квартетами. Но Чарли - такой милый мальчик - нашел мамину идею восхитительной.

Для девушки приглашение в гости в старинный особняк на Пятой авеню само по себе событие. Потому что входить туда нужно через три двери, причем две первые - железные Но когда Чарли проводил через них Дороти, она думала только о том, что у семейства Брино имеется по крайней мере три возможности выставить ее за дверь, и она даже начала понемногу терять присущее ей самообладание.

Когда они прошли третью дверь, дворецкий повел их по огромному пустому холлу, в котором не было ничего, кроме фаянсовых слонят в натуральную величину, от вида которых Дороти стало совсем не по себе. Наконец они добрались до библиотеки, где сидел отец Чарли Брина. Дороти говорит, она так перенервничала, предвкушая эту встречу, что сам отец Чарли ее нисколько не поразил. Собственно говоря, он был из тех джентльменов, которые всю жизнь ровным счетом ничем не занимаются. Семейство Бринов всегда ставило его Чарли в пример, говоря, что и он мог бы стать таким, если бы дал себе труд хоть немного подумать.

Дороти посмотрела на мистера Брина, и ей стало намного легче. Мистер Брин сказал Дороти, что ему очень приятно с ней познакомиться, потому что пять лет назад кто-то водил его на "Шалуний", и он не помнит, когда еще проводил вечер с такой приятностью. На что Дороти ему ответила: "Если вам действительно так понравилось, то почему бы вам еще разок туда не сходить?" Мистер Брин сказал, что это просто замечательная мысль и просто удивительно, как она ему самому в голову не пришла.

Пока мистер Брин удивлялся, вошла миссис Брин. Миссис Брин была с Дороти более чем мила и разговаривала с ней, как с равной Сначала она поинтересовалась мнением Дороти по поводу нескольких старинных книг, первые издания которых имелись у них в библиотеке. А когда миссис Брин спрашивает чье-нибудь мнение, она вежливо замолкает и ждет ответа. Но у Дороти никакого ответа не было, поэтому атмосфера стала довольно напряженной. Дело в том, что Дороти мало знакома с правилами этикета и не знает, что если девушке нечего ответить, лучше всего попросить стакан воды. Если просишь стакан воды там, где тебе довольно затруднительно его найти, начинаешь понимать, какая ты важная персона.

Когда миссис Брин убедилась, что Дороти почувствовала себя достаточно неловко в библиотеке, она пригласила ее в галерею, где хотела показать ей свое новое приобретение - картину испанского художника Зуляго. Миссис Брин попросила Дороти рассмотреть ее повнимательнее и сказать, что она думает про игру светотени. У Дороти на эту тему не имелось практически никаких соображений, но тут ей в голову пришла замечательная мысль, и она спросила Чарли, что он думает по этому поводу. А Чарли так прямо и сказал: "Да я понятия не имею, что это такое!" Тут миссис Брин стало немного стыдно за то, что у нее сын такой необразованный. Но она быстро взяла себя в руки и очень ласково сказала, что у нее для Дороти имеется маленький сюрприз. Сюрпризом оказался Джефферсон Брин, знаменитый дядюшка Чарли, который является не только главой клана Бринов, но и одним из самых видных американцев эпохи. Дядюшка должен был прийти после ужина специально познакомиться с Дороти.

Пока они ждали, когда Джефферсон Брин придет и посмотрит на Дороти, появилась знаменитая на весь город дебютантка Мюриэл Деванант. Мюриэл с самого начала пришла от Дороти в полный восторг, очень сердечно ее приветствовала, а руку пожала настолько крепко, что Дороти повела себя так, как воспитанные особы себя не ведут. Она отпрянула от Мюриэл и стала искать глазами выход. В конце концов даже Чарли заметил ее беспокойство, отвел Дороти в сторону и спросил, что случилось. А Дороти ответила: "Ничего особенного. Одно небольшое землетрясение - и никаких последствий". Чарли не понял, на что она намекает, и посмотрел на Дороти с подозрением.

Наступило наконец время ужина, и миссис Брин сказала, что мистера Джефферсона Брина они дожидаться не будут, потому что мужчин, которые ворочают делами всего государства, может задержать что угодно. Миссис Брин провела их через пять или шесть гостиных с очень скользкими полами, устланными крохотными армянскими ковриками, и Дороти говорит, единственное ее отличие от Элизы, бегущей по льду, было в том, что миссис Брин забыла спустить бладхаундов.

Наконец они добрались до огромной столовой, обшитой дубом, и стол, накрытый в ее честь, напоминал поминальный пир. Когда они рассаживались, явился великий Джефферсон Брин. Едва он вошел, как Дороти поняла, что встречала его раньше - в квартире одной девушки из "Шалуний", Глории. Только к Глории он ходил под псевдонимом мистер Джонс. Когда Джефферсону Брину представили Дороти, он был крайне удивлен, но в присутствии семьи не пожелал вспоминать о том, что они уже знакомы. А вместо этого прочел молитву перед ужином.

За ужином Джефферсон Брин очень доверительно беседовал с Дороти о греховности современной жизни и даже упомянул о встрече с Дороти в квартире Глории. Он объяснил Дороти, что с Глорией общается для того, чтобы удержать ее от дурных поступков. Он сказал, что убежден в том, что если джентльмены будут дарить девушкам дорогие квартиры, автомобили и драгоценности в награду за то, что девушки не совершают дурных поступков, мир станет гораздо лучше и чище. Вот это, сказал он Дороти, он и делает с Глорией. Дороти пришлось прикусить язык, потому что единственный ответ, который она могла дать этому старому коту, не следует произносить вслух в приличном обществе.

А потом миссис Брин принялась расспрашивать Дороти про девушек из "Шалуний". Оказалось, что миссис Брин придерживается весьма широких взглядов и хочет знать о жизни все. Дороти говорит, миссис Брин девушки из "Шалуний" представлялись чем-то вроде красных муравьев, а Дороти про красных муравьев знала мало, поэтому не могла отвечать на ее вопросы. Дороти все думала, как дать Чарли знак и уйти, как только ужин закончится. Но Чарли ничего не понимал, потому что был убежден, что Дороти замечательно проводит время.

Не успел ужин закончиться, как прибыл струнный квартет. И на музыкальный вечер стали собираться люди из общества. Миссис Брин была так внимательна к Дороти, что выбирала самых титулованных аристократов и представляла ее им, не обращая ни малейшего внимания на то, что Дороти совершенно не знает, как к ним обращаться. Вместо того чтобы воспользоваться возможностью и завести себе друзей, Дороти только давала всем понять, как она несчастна. А у Дороти, когда она чувствует, что чего-то выносить больше не может, появляется такое выражение лица, что всем начинает казаться, будто она страдает косоглазием. Поэтому люди из общества старались держаться от Дороти подальше. А Чарли миссис Брин попросила расставить по залу позолоченные стулья, поэтому он не мог составить Дороти компанию. Всякий раз, когда он смотрел на Дороти из дальнего угла зала, он видел, что она сидит в одиночестве и выражение лица у нее очень расстроенное. Я боюсь, именно в этот момент Чарли и начали одолевать сомнения.

В конце концов к Дороти подошла миссис Брин и посоветовала ей улыбаться, наслаждаться вечером и общаться с людьми. Но Дороти не умеет делать усилие и не умеет вести себя в обществе так, как приходится нам. Наконец струнный квартет заиграл нечто, обозначенное в программке как "Фуга Баха", и Дороти стало совсем худо.

Но тут начались неприятности у самой миссис Брин. Потому что ей никак не удавалось угомонить любителей музыки. Не успевала она попросить группу гостей в холле вести себя потише, как другая, в зале, тоже начинала разговаривать в голос. Миссис Брин пришлось бегать по залу и всем говорить: "Тс-сс!"

И тогда снова оживлялись гости в холле.

Миссис Брин пыталась утихомиривать их на расстоянии. Но им было море по колено. Так что ей снова приходилось пробираться между золочеными стульями и говорить "Тс-сс!" в холле. Но все было напрасно. И музыканты из струнного квартета все мрачнели и мрачнели.

А потом стало еще хуже. Кто-то прознал, что дворецкий в библиотеке подает шампанское. Начался настоящий исход из зала, в котором в конце концов осталось всего четыре человека - струнный квартет. Миссис Брин чуть не обезумела. Она кинулась в библиотеку, но туда уже битком набились приглашенные на музыкальный вечер. Она пробралась сквозь толпу и объявила, что шампанское не откупорят, пока не кончится концерт, так что лучше бы гости пошли и дослушали струнный квартет. Она вытолкала всех из библиотеки и заперла дверь, поэтому гости поняли, что лучше уж пойти тихо посидеть в зале. Но миссис Брин не знала, что в библиотеке остались заперты дворецкий, один гость и все шампанское. Естественно, этим гостем была Дороти.

Дворецкий очень подружился с Дороти. Он сам пребывал в крайне большевистском настроении, потому что, вообще-то, это был его свободный вечер. А он был дворецким из немцев и очень любил музыку, поэтому купил себе билет в оперу на "Лоэнгрина". Но ему пришлось от него отказаться. Он даже не мог послушать струнный квартет, потому что из-за гостей его заперли в библиотеке. И он решил, что в этом мире только богатым позволено любить музыку. Поэтому они с Дороти, чтобы забыть о своих невзгодах, немного выпили.

Шампанское было отменное, поэтому они выпили еще, и тут Дороти почувствовала, что ей становится гораздо лучше. К тому времени, когда струнный квартет закончил играть, Дороти достигла такого состояния, что была бы счастлива где угодно - хоть в дремучем лесу. Она вышла из библиотеки и направилась к гостям, улыбаясь направо и налево и раскланиваясь даже с теми, кому она не была представлена.

Дойдя до зала, Дороти решила исполнить новый танец, который она разучила для "Шалуний". Собственно говоря, никто ее об этом не просил, но никто не рассердился, а наоборот, все были страшно довольны. А потом Дороти решила исполнить песню, которую ее подружки сочинили в гримерной и которая не предназначалась даже для исполнения в "Шалуньях", не говоря уж о светском приеме. Но поклонники музыки нисколько не были шокированы, а наоборот, стали стекаться обратно в зал. Струнный квартет никак не мог пробраться сквозь эти толпы, и гости даже чуть не сломали виолончель.

Дороти стала настоящей королевой вечера. Чарли Брин гордо стоял рядом и не сводил с нее исполненного любви взора. Миссис Брин в конце концов пришлось подойти и взять Дороти за руку, чтобы ее остановить. Потому что, как сказала она гостям, нашей милой девочке совершенно не следует себя переутомлять.

Тут Дороти стала прощаться с хозяйкой, и многие гости стояли рядом и слушали, потому что теперь у Дороти была репутация совершенно исключительной особы. И миссис Брин была с Доротк более чем мила, она взяла ее за руку и хотела с ней побеседовать напоследок. Но Дороти никак не могла понять, что она говорит, потому что миссис Брин постоянно переходила на французский. Когда Дороти жила на юге Калифорнии, она выучила несколько мексиканских словечек, поэтому, как рассказывает Дороти, отвечала она ей по-мексикански. Дороти совершенно не следовало разговаривать с такой важной дамой по-мексикански, потому что важные дамы в большинстве своем мексиканского не знают, а еще Дороти не было известно, что вести беседу по-мексикански с тем, кто по-мексикански не понимает, является верхом неприличия.

Дороти говорит, что напоследок она сказала миссис Брин по-мексикански "Угощайтесь чили!", взяла Чарли под руку и отбыла. Уходя, она видела, как миссис Брин стоит в толпе гостей, восхищающихся Дороти, от досады скрежещет зубами и говорит Чарли, чтобы он обязательно приводил свою подругу как-нибудь еще.

Чарли был на седьмом небе от счастья, потому что впервые в жизни его маме так понравилась девушка из "Шалуний", что она пригласила ее заходить еще. Да и все были в таком восторге от Дороти, что Чарли чуть не лопался от гордости. И тогда он предложил Дороти стать его женой.

Дороти отнеслась к этому предложению, как всегда, скептически. Она вбила себе в голову, что миссис Брин восхищалась ею неискренне и перед свадьбой все это откроется. Поэтому она попросила у Чарли время обдумать предложение. Дороти говорит, ей показалось, что будет очень занятно, если она отплатит миссис Брин за гостеприимство, пригласив ее на свадебный завтрак. Оказывается, даже у таких девушек, как Дороти, иногда возникает желание сделать что-нибудь приятное ближнему.

Глава 10

Ну вот, Дороти принялась все обдумывать.

Чарли, вообще-то, был совсем не тем мужчиной, которые нравятся таким, как она. Потому что он все время говорил ей, что она замечательная, а он по сравнению с ней никто. А Дороти предпочитает мужчин, которые считают верхом совершенства себя, а ее об этом периодически извещают. А если они вдобавок к этому соизволяют принимать от нее подарки, тогда ее восхищению вообще не бывает границ. Чарли же пошел неверным путем: он осыпал ее орхидеями и трогательными любовными записочками, в которых было написано "Ты - девушка моей мечты!" и всякое такое.

Приблизительно тогда же мистер Зигфелд послал телеграмму в Портленд, штат Орегон, и вызвал оркестр под названием "Джаз-банд Хендерсона", который на родимой земле родился и вырос, а после стал знаменитым. Так вот, этот джаз-банд наконец прибыл в Нью-Йорк, и мистер Бак ввел его в "Шалуньи". В "Джаз-банде Хендерсона" был саксофонист по имени Лестер, который зарабатывал всего шестьдесят долларов в неделю. В результате он стал занимать деньги.

Я все-таки считаю, что не стоит писать о том, что случилось, когда у Дороти вошло в привычку одалживать деньги Лестеру. Потому что именно тогда, когда ее руки добивался миллионер, она, конечно же, влюбилась в саксофониста. Объяснить это она могла только тем, что на саксофоне он играл божественно, ведь именно он разражался в блюзах долгими сольными стенаниями. Да, наверное, саксофон будит романтические струны в душе каждой девушки, у которой нет железной силы воли.

В конце концов Дороти стала носить свои костюмы за кулисы, где и переодевалась при помощи рабочего сцены, и все потому, что так она могла любоваться своим саксофонистом. А про то, чтобы улыбнуться Чарли Брину, который каждый вечер платил по двадцать два доллара за место в первом ряду, она и не думала.

Но Дороти с саксофонистом могли только смотреть друг на друга через сцену, потому что сразу после "Шалуний" джаз отправлялся играть в "Момарт", после чего они ехали домой спать, так как за ланчем и чаем они играли в "Ритце".

Каждый день Чарли водил Дороти в "Ритц" на ланч и чай, а вечером ужинать в "Момарт". Это была душераздирающая история, потому что Чарли думал: еще немного, и Дороти совсем к нему привыкнет и научится выносить его общество долго. Он даже не догадывался, что все это делалось для того, чтобы Дороти с саксофонистом могли глазеть друг на друга. Чарли - чудный парень, он никогда не замечает, что творится вокруг него, даже когда не пьет. А когда пьет, то замечает и того меньше.

И вот как-то раз Дороти и саксофонист столкнулись за кулисами, и, он сказал ей, что ему опостылела жизнь джазмена, особенно потому, что сам он никому не нужен. Это дало Дороти возможность продолжить разговор, и - слово за слово - он в конце концов предложил ей выйти за него замуж и стать хранительницей его очага. Дороти решила попросить совета у двух своих подружек. Одна из них была главной в английском балете, а другая - Глория, приятельница Джефферсона Брина.

Глория предупредила Дороти, что брак с саксофонистом - роковая ошибка, сначала надо наобщаться с ним так, чтобы он надоел до смерти. И еще она сказала, что было бы очень глупо упускать Чарли Брина, потому что самое худшее, что от него можно ожидать, это алименты.

Девушка из английского балета была очень романтична - как все девушки, у которых на пути не встречалось достаточного количества мужчин. Она посоветовала Дороти выйти за того, кого выбрало ее сердце.

Думаю, мне даже не надо писать, совету какой из подружек последовала Дороти. Она приняла предложение саксофониста, и они решили в воскресенье поехать в Джерси-Сити и пожениться. Дороти попросила у Чарли Брина его машину, только забыла сказать ему, зачем она ей понадобилась. Девушку из английского балета и мистера Хендерсона она пригласила поехать с ними.

И тут, единственный раз в жизни, Дороти показалось, что она совершает ошибку. Потому что по дороге в Джерси-Сити она впервые посмотрела на Лестера при дневном свете и поняла, что где-то в Нью-Йорке он нашел место, где умеют стричь на орегонский манер. Чем ближе они подъезжали к Джерси-Сити, тем больше Дороти думала о том, зачем она это делает. Но отступать было поздно, потому что она не могла испортить весь день девушке из английского балета и мистеру Хендерсону, ведь они уже настроились побывать на свадьбе. Так что Дороти сдержала свое слово.

На вечер Дороти пригласила несколько человек гостей. И Чарли ездил в поместье к своему отцу за шампанским. Дороти выпила немного шампанского и стала лучше относиться к Лестеру. Она вывела его из спальни, где он пытался, уложившись в пятьдесят слов, сообщить телеграммой новости в Портленд, штат Орегон, и объявила гостям, кто перед ними.

Чарли Брин едва устоял на ногах. Жалко его было очень, потому что он никак не мог понять, что ему делать. Дело в том, что он даже не мог удариться в пьянство, потому что занимался этим уже много лет. Поэтому он позвонил в клуб "Ракетка" и попросил заказать ему билет на первый же утренний пароход, отплывающий в Европу. После чего он попрощался с Дороти, пожелал ей счастья и сказал саксофонисту, что если он когда-нибудь тронет Дороти хоть пальцем, то будет отвечать по всей строгости закона. Когда Чарли, пошатываясь, вышел, Дороти поняла, что брак с Лестером все-таки не такая уж большая удача.

Глава 11

Дороти стала жить с Лестером и получила возможность слушать его рассказы о себе. Тогда-то она и узнала, что поначалу он был кондуктором в трамвае. На саксофоне он учился играть заочно, по почте, потому что мечтал быть душой компании. Но умом он так и остался трамвайным кондуктором и, хотя болтал непрерывно, ухитрялся сказать так мало, что Дороти порой приходилось просить его поберечь свои мозги для саксофона. Тогда они обычно начинали обмениваться резкостями, а потом в ход шли всякие предметы фарфоровые статуэтки, подносы, мелкая железная утварь, и Дороти начинала всерьез подозревать, что ее брак был ошибкой. Но когда Дороти все как следует взвешивала, она решала потерпеть еще, потому что пообещала лютеранскому священнику в Нью-Джерси, что постарается.

Иногда Дороти вспоминала, что влюбилась в него, когда он играл на саксофоне, и тогда она просила его принести саксофон на воскресенье домой, они устраивали музыкальный день, и она снова в него влюблялась. Утром в воскресенье Дороти вставала, готовила ему изысканный завтрак и старалась быть с ним поласковее. После завтрака она приносила саксофон и просила Лестера поиграть блюзы, потому что от блюзов она становилась сентиментальной. К сожалению, оказалось, что блюзы, которые Лестер играет сам по себе, человеческим ухом почти не воспринимаются. Тогда-то Дороти и поняла, что как трамваю необходим кондуктор, так и саксофонисту - дирижер.

В конце концов Дороти попросила Лестера прекратить это раз и навсегда. Поругались они тогда очень серьезно, Дороти даже заперлась в спальне и позвонила в "Вестерн Юнион" - хотела послать каблограмму Чарли Брину и спросить у него про адвоката, потому что они с Лестером оказались совершенно несовместимы. Лестер слышал каждое слово и чуть не разнес дверь в щепы. А Дороти вышла и стала говорить, что его обвинения беспочвенны. Тогда он ударил ее настольной лампой, но Дороти схватила железную подставку для дров и выиграла схватку. Только вместо того, чтобы попасть куда-нибудь в безопасное место, Дороти угодила Лестеру прямо в челюсть, чем практически погубила его карьеру саксофониста.

Лестер слег в кровать на много дней, и Дороти приходилось его содержать. А как только муж привыкает к тому, чтобы его содержали, он тут же перестает приносить пользу.

На следующий день после ссоры Дороти получила каблограмму от Чарли Брина, где он сообщал, что фамилия адвоката Абельс и все счета по разводу Чарли берет на себя.

Дороти отправилась к мистеру Абельсу и рассказала ему про свое затруднительное положение. Но оказалось, что мистеру Абельсу известно про то, что Чарли живет на очень небольшие деньги, выделяемые ему семьей. А еще ему было известно, что семейство Бринов не слишком обрадуется разводу Дороти. Мистер Абельс был из тех адвокатов, которых состоятельные жители Нью-Йорка нанимают, когда их сыновья заводят романы с девушками из низших слоев общества. Так что он позвонил миссис Брин и спросил ее мнение, а миссис Брин пообещала ему оплатить счета в том случае, если мистер Абельс будет притворяться, что помогает Дороти получить развод, а на самом деле сделает все возможное, чтобы оставить ее связанной узами брака. И мистер Абельс взялся выполнить эту задачу. Он послал Чарли каблограмму следующего содержания: "В Америку не возвращайся. Пытаюсь снова наладить отношения с Лестером. Мне не телеграфируй. Дороти".

А Дороти все удивлялась, почему от Чарли нет ни слова. Мистер Абельс ее успокоил, сказав, что миссис Брин и Мюриэл Деванант отплыли в Европу, и Чарли решил задержаться в Париже, чтобы с ними встретиться. В доказательство он показал Дороти весьма сдержанную каблограмму от Чарли, в которой говорилось: "Передайте мисс Шоу пожелания счастья. Жду здесь маму и Мюриэл. Всего доброго. Чарльз Брин". Дороти ужасно расстроилась, потому что Чарли был ее единственным другом, на которого она могла рассчитывать в любом случае.

Мистер Абельс сказал Дороти, что она не может предпринимать никаких попыток развестись, пока Лестер не совершит какого-нибудь поступка, считающегося в штате Нью-Йорк противозаконным. А единственное, что считается для нью-йоркца противозаконным, это когда муж начинает интересоваться какой-нибудь посторонней женщиной. Поскольку Лестер давно уже перестал интересоваться Дороти, мистер Абель посоветовал пустить все на самотек, потому что это только вопрос времени. Лестер переехал в гостиницу, и все подружки Дороти за ним шпионили, но он не делал ничего предосудительного - только целыми днями лежал и читал, потому что к работе он так и не вернулся.

Дороти не знала, что мистер Абельс платит Лестеру очень неплохие деньги за то, что он блюдет святость брака. Время шло, а Лестер никак не желал предоставлять ей доказательства. Похоже, ему больше всего нравилось валяться в постели с газетой.

Но тут у мистера Абельса начались неприятности. Потому что Лестер стал задаваться вопросом, зачем ему все эти деньги, если его обложили со всех сторон и развлекаться позволяют только в присутствии третьего лица, то есть присматривающего за ним сыщика. И он занервничал, а потом имел беседу с мистером Абельсом, выказывал неблагодарность и грозился все рассказать. Мистер Абельс понимал, что у Лестера просто пошаливают нервы, и ему в голову пришла замечательная мысль. Он прислал к Лестеру своего знакомого, врача по нервам, чтобы тот помог ему успокоиться. Этот врач поставил Лестеру диагноз и прописал кокаин. Это Лестера и успокоило. С тех пор Лестер не доставлял мистеру Абельсу никаких неприятностей. Он превратился в настоящего домоседа и из своего номера никуда не выходил.

Как-то раз после утреннего представления Дороти с Глорией шли из театра и повстречали своего знакомого по имени Клод, который когда-то пел в хоре, но потом погубил свою карьеру, потому что приобрел привычку употреблять кокаин. Этот Клод вечно стоял у служебного входа и клянчил у девушек по доллару. Увидев его, Дороти, как обычно, открыла портмоне. Но, к ее удивлению, Клод сказал, что деньги ему не нужны, потому что теперь он получает сколько нужно "товара" практически задаром. И тут он огорошил Дороти, сказав ей: "Ну, ты представляешь? Я на Шестой авеню повстречал твоего муженька. Он, оказывается, тоже подсел".

Дороти чуть дара речи не лишилась - ведь кокаин дорог, и откуда же у Лестера на него деньги? А Клод сказал: "Лапочка, да у него этого добра куры не клюют. Нашел, видать, теплое местечко".

Дороти, естественно, решила, что Лестер стал приторговывать, но Клод говорит: "Выше бери! Чего ему работать? У него и так все есть. Он его даже раздает!" Тут Дороти сказала про Лестера такое, чего я даже записать не могу, а Клод в ответ: "Лапочка, может, когда-то он им и был, но сейчас это такая очаровашка!"

Когда Клод наконец убрался, Глория сказала Дороти, что привычка к кокаину убивает в мужчинах всяческий интерес к девушкам, поэтому доказательства Дороти теперь вряд ли получит. И тут Дороти задумалась. Они с Глорией сложили два и два и пришли к выводу, что за всем этим стоит мистер Абельс, который в глубине души Дороти не друг.

Дороти решила, что неплохо было бы купить на Шестой авеню револьвер и его пристрелить. Но у Глории был план получше. Она практически уговорила Джефферсона Брина свозить ее в Париж развлечься. Пусть Дороти поедет с ними, получит развод прямо в Париже и наслаждается мыслью о том, что за все эти удовольствия платят Брины.

Глава 12

Когда мистер Абельс прослышал, что Дороти с Глорией плывут в Париж, он телеграфировал миссис Брин.

Узнав эти новости, миссис Брин имела с Чарли в баре "Ритца" доверительную беседу. Она сказала ему, что раз уж Дороти с мужем счастливо живут в Нью-Йорке, то почему бы Чарли не отправиться в кругосветное путешествие в противоположном направлении? В один прекрасный день он проснется в чужой стране, и будет светить солнышко, и он вдруг поймет, что наваждение прошло, что он свободен от Дороти, и тогда он пошлет телеграмму Мюриэл Деванант, девушке своего круга. И все сложится к лучшему, как в романах. Чарли согласился отправиться вокруг света в компании человека, который будет показывать Чарли, что и где следует осматривать. На самом деле это был переодетый сыщик. Тут мама Чарли настолько уверилась в успехе, что решила экономить и телеграфировала мистеру Абельсу, чтобы он исключил Лестера из платежной ведомости.

А Дороти с Глорией, приехав в Париж, сразу отправились в "Ритц" искать Чарли. Им сказали, что он отправился в кругосветное путешествие и писать ему некуда. Оставалось только одно - самим искать французского адвоката и получать для Дороти развод. В дамской комнате одного миленького кабаре на Монмартре они нашли объявление с адресом адвоката, который, как он уверял, говорил по-английски.

Первым делом этот адвокат им сказал, что парижский судья обязательно захочет увидеть мужа Дороти лично, иначе развода ей не даст. Глория с Дороти стали думать, как доставить Лестера в Париж. И оказалось, что единственный, кто может им помочь, это Клод.

Клод принадлежал к тому типу людей, которые обожают скандалы, а Лестер был именно из тех людей, кто обожал их устраивать. Когда семейство Бринов перестало платить ренту саксофонисту, Клод предложил Лестеру переехать к нему и стал Лестеру как мать. Но Лестер только выказывал Клоду свое презрение и даже швырялся вещами, а Клод все скандалы старался заминать.

Глория вступила в переписку с Клодом. Оказалось, что Лестер так зол на мистера Абельса за то, что тот перестал выплачивать ему содержание, что согласен приехать в Париж и развестись с Дороти. И Глория послала Лестеру с Клодом деньги на дорогу.

Еще французский адвокат велел Дороти найти квартиру, чтобы у нее здесь имелось законное жилище Он направил их с Глорией к своему приятелю, который как раз занимался сдачей квартир.

Квартира, которую они нашли, принадлежала знаменитой французской актрисе. И обставлена она была во французском стиле - то есть там, где у нас, американцев, стоит стул, у французов вместо него кушетка А там. где у нас кушетки, у них огромные двуспальные кровати.

Одна из них, с атласным матрасом и балдахином, была переделана из настоящей венецианской гондолы, а другая, с четырьмя прикроватными столбиками и зеркалом над ней, принадлежала некогда мадам Помпадур. Дороти сказала, что. может, для французского суда это и законное жилище, но, на ее взгляд, это жилище имеет вид совершенно противозаконного.

Клод с Лестером прибыли в Париж и сразу, как только выяснили, где находится полусвет, начали в нем вращаться. Пока французский адвокат запускал маховики французской судебной машины, Глория посоветовала Дороти расслабиться и получить удовольствие от незнакомого города.

Сама Глория много где побывала - она ездит за границу каждый год и все свободное время проводит в Париже. Глория даже общается с настоящими французами. Поэтому она знает про них всю правду - у них, оказывается, очень возвышенные идеалы. Мы, американцы, все думаем, что французы обожают разврат, иначе зачем бы им было всюду открывать такие непристойные заведения для нас, американцев. Но сами французы никогда туда не ходят, а на риск идут исключительно ради денег, а не ради любви.

Каждый год миллионы американцев приезжают в Париж, но с настоящими французами они не общаются. Французы - народ разборчивый, и они никогда не приглашают американцев к себе домой. Так что настоящие французы общаются только друг с другом и в гости ходят только друг к другу. Глория велела Дороти попытаться познакомиться с какими-нибудь французами - так она больше узнает о мире. Но Дороти сказала: "Да что они знают о мире, если никогда никуда не ходят и ни с кем не видятся?"

Глория очень рассердилась, и Дороти пришлось обещать, что она постарается побольше вращаться в обществе и даже выучит французский язык. Дороти говорит, что первым словом, которое она узнала, было слово "саль" т sal(фр) - грязный>, которое употребляется перед всеми иностранными именами. Например, "саль америкен" или "саль англе", "саль аллемань", "саль итальян" и так далее.

В один прекрасный день Дороти представилась возможность познакомиться с настоящим французом. Дороти отправилась из своей квартиры в отель "Крийон", где должна была встретиться за ланчем с Глорией. На Елисейских Полях один французский джентльмен с окладистой бородой очень ею заинтересовался. Сначала Дороти показалось, что она ошиблась, потому что она всегда считала, что мужчины с такими бородами думают только о том, что им по силам. Дороти тогда еще не знала, что французы галантны от природы и от размеров бороды это не зависит. Ну вот, Дороти на него и внимания почти что не обратила, но это его не остановило, поэтому Дороти пришлось ему объяснить, что даже если он целую неделю проведет в парикмахерской, все равно он останется вне сферы ее интересов Но он по-английски не понимал, поэтому продолжал в том же духе.

Тут Дороти увидела на углу двух французских полицейских, которые о чем-то спорили. Она подошла к ним и попросила ей помочь.

А французский джентльмен в этот момент зашел в небольшую уличную уборную. Поэтому Дороти никак не могла объяснить, о ком она говорит. Но полицейские были очень вежливы и очень хотели помочь американке, попавшей в затруднительное положение. Один из них достал часы и показал ей, который час, а второй стал жестами объяснять, где находится "Американ Экспресс". После чего они вернулись к своей беседе. Дороти оставалось только идти дальше, а французский джентльмен, естественно, вышел из своего укрытия и последовал за ней.

Дороти еще раз остановилась и предупредила его о последствиях, решив, что он хоть слов и не понимает, но выражение ее лица поможет ему догадаться, о чем речь. Но он, похоже, был из тех, кому нравятся девушки с характером, поэтому не отставал.

Когда Дороти наконец добралась до "Крийона", она быстро влетела в вестибюль, решив, что наконец-то от него избавилась. Но пока она стояла и высматривала Глорию, она почувствовала, что чья-то борода легла ей на плечо. Тут Дороти потеряла выдержку и залепила ему пощечину. Сказать, что он был вне себя, это значит ничего не сказать Он собрал всю свою мужскую силу в кулак и ударил Дороти в челюсть так, что она упала.

Тут подошла Глория, помогла Дороти встать и отвела ее. униженную и оскорбленную, в дамскую комнату. Глории было очень стыдно за американку, давшую пощечину французскому джентльмену Дело в том, что именно из-за таких вот инцидентов французы и считают, что американцы совершенно не умеют себя вести.

После этого Дороти решила, что пусть французы общаются между собой, а она будет ходить в "Американский бар", где собираются ее тоскующие по родине соотечественники. Там она, естественно, остановила свой выбор на Эдди Голдмарке из "Голдмарк Филмз", который как раз потерял весь свой капитал. Оказалось, он испытал самое сильное финансовое потрясение в своей жизни, а Дороти в ее тогдашнем состоянии была идеальной слушательницей.

Эдди Голдмарк приехал в Париж шестью месяцами раньше и был исполненным энтузиазма американским киномагнатом, который собирался открыть в Париже американский кинотеатр с вентиляцией. Он осмотрел все парижские театры и остановил свой выбор на том, что находился на Гран-бульвар. Энтузиазм бил из него ключом. Он встретился с французом, владевшим этим театром, купил здание, и казалось, все идет отлично.

Но тут он узнал, что происходит с американцами, решившими модернизировать Париж. Начать хотя бы с того, что тот француз, который продал ему театр, был не единственным его владельцем.

Всякий раз, когда парижский театр переходит к новому хозяину, предыдущий владелец обязательно оставляет за собой права то на одно, то на другое, что дает ему возможность принимать участие во всех последующих сделках. А поскольку многие театры в Париже существуют со времен Наполеона, то количество их владельцев практически не поддается исчислению. Со всех концов Парижа к мистеру Голдмарку начали стекаться французы, у каждого из которых были готовы для продажи права на что-нибудь. Энтузиазм у мистера Голдмарка начал иссякать, потому что он платил одному французу за другим, но они все не кончались.

Но настал наконец момент, когда французы перестали появляться, и мистер Голдмарк приготовился приступить к осуществлению своих планов.

И тут-то мистер Голдмарк узнал, что театры в Париже священны и что нельзя устанавливать вентиляцию, пока не пройдешь Государственную архитектурную комиссию, которую интересует один вопрос: зачем это нужно? Потому что, как рассказывает Дороти, в стародавние времена людей, которые ходили в театр, нисколько не заботило, как они пахнут. А французы обожают поддерживать традиции.

Эта Государственная комиссия вскоре известила мистера Голдмарка о том, что американцы не имеют никакого права приезжать во Францию и осквернять исторические места Парижа. Так что дела у мистера Голдмарка были совсем плохи.

Наконец один влиятельный француз отвел мистера Голдмарка в сторонку и сказал ему, что все можно устроить за пятьдесят тысяч франков. У мистера Голдмарка не было никаких сил сопротивляться, поэтому он сдался, заплатил пятьдесят тысяч франков и облегченно вздохнул, решив, что все его невзгоды позади.

Но оказалось, что нет, не позади. В этот самый день французский кабинет министров распустили, а с ним исчез и влиятельный француз с пятьюдесятью тысячами франков. Так что на следующее утро мистеру Голдмарку пришлось общаться с совершенно новым составом правительства.

К этому времени решимость мистера Голдмарка исполнить задуманное стала почти что навязчивой идеей. Он стиснул зубы и общался с каждым новым правительством, а менялось оно все лето. Он платил и платил, без звука. Любой, кто знаком с историей Франции и кто помнит, как быстро здесь может меняться правительство, может вычислить, во сколько это обошлось мистеру Голдмарку.

Но в конце концов настал тот день, когда мистер Голдмарк заплатил французским чиновникам столько, что они почти что достигли предела насыщения. Не осталось ни одного члена ни одного правительства, который не получил бы хоть что-нибудь от мистера Голдмарка.

Так что все потихоньку наладилось, и одним прекрасным утром мистер Голдмарк взялся за перестройку театра. Документов, подтверждающих его права на это, накопилось столько, что он мог заткнуть ими рот практически всем.

Ну вот, мистер Голдмарк пришел в театр, где его ждали рабочие. Он собрал отряд французских водопроводчиков и повел за собой. Начать наступление он задумал с туалетных комнат.

Когда они пришли туда, их встретила пожилая смотрительница туалетов, державшая в руке какой-то документ. Мистер Голдмарк довольно скоро догадался, что войти в туалеты он сможет только через ее труп. Немедленно послали за юристами и переводчиками, и выяснилось следующее.

Пожилую даму звали мадемуазель Дюпон, и двадцать пять лет назад у нее была безумная любовь с одним французом. Но продолжалось это недолго, потому что французу пришлось послушаться родителей и жениться на своей невесте. А мадемуазель Дюпон, возраст которой уже начинал давать себя знать, поняла, что ей необходимо обзавестись профессией. Чтобы быть уверенным в том, что она никогда не будет испытывать нужду, француз в качестве прощального подарка купил ей лицензию на этот туалет сроком на двадцать пять лет. Мадемуазель Дюпон отработала только пятнадцать лет из двадцати пяти и имела право еще на десять.

Мистер Голдмарк достал чековую книжку и ручку и спросил, сколько она хочет. Но мадемуазель Дюпон гордо заявила, что ее лицензия не продается. Мистер Голдмарк решил, что она просто набивает цену, и предложил больше. Но она отказалась. Тогда он предложил ей столько, сколько она не заработала бы за всю свою жизнь. Однако оказалось, что мистер Голдмарк повстречал наконец существо себе подобное. Дело в том, что мадемуазель Дюпон не только любила свою профессию, но была привязана к месту - ведь это был подарок ее возлюбленного. Так что продавать лицензию она не соглашалась ни за какие деньги.

Тогда-то мистер Голдмарк узнал, что в Париже есть и такие французы, которых нельзя купить. Это и есть те настоящие, честные и порядочные люди, о которых мы, американцы, столько слышали, но почти никогда не видели. А мы встречаем миллионы других французов и после этого еще заявляем, что отлично знаем эту нацию.

Когда мистер Голдмарк услышал последнее слово мадемуазель Дюпон, силы окончательно его покинули. Он все еще раз обдумал, но не мог заставить себя устроить американский кинотеатр с доисторическими парижскими туалетами. Потому что в своих мечтах он видел два туалета: мужской и женский, с вентиляцией и ватерклозетами, как в Америке. И ни на что другое он согласиться не мог. Так что мадемуазель Дюпон оказалась последней каплей, переполнившей чашу. Мистер Голдмарк сдался и все забросил. В Париже он выжидал теперь, когда в Америке про него перестанут вспоминать, а его друзья-магнаты забудут, как он клялся, что покажет французам, каким должен быть настоящий кинотеатр.

Вот так Дороти, слушая рассказы мистера Голдмарка и вставляя изредка замечания насчет Французской Республики, тратила понапрасну время и возможности, пока наконец французский судья не посмотрел на Лестера и не выдал ей свидетельство о разводе. И Дороти, наконец свободная, отбыла на благословенную родину.

Глава 13

Муж Дороти опустился окончательно и уплыл с Клодом обратно в Нью-Йорк, где они и следовали по линии наименьшего сопротивления. Дороти же говорит, что наименьшее сопротивление они обнаружили на 45-й улице, где обитали какие-то художники-декораторы.

Все свое свободное время Лестер тратил на то, чтобы попасть на прием к мистеру Абель-су - он хотел выяснить, почему семейство Бринов прекратило выплачивать ему пособие, а ведь он бы мог здорово испортить им жизнь и порассказать многое, что бы свидетельствовало против них. Но мистер Абельс был слишком известным адвокатом и не желал тратить свое время на таких, как Лестер, а Лестер и его приятели во всех общественных местах только и делали, что порочили Бринов, поэтому в конце концов он согласился выслушать Лестера.

Клод умолял Лестера, чтобы тот взял его с собой, потому что мистер Абельс был человеком очень влиятельным, а Клод в глубине души был неутомимым охотником.

Лестер в конце концов сдался и позволил Клоду пойти с ним Когда они пришли в обставленный мебелью красного дерева кабинет мистера Абельса, Клод вел себя донельзя почтительно и уважительно - он считал, что такая тактика обязательно принесет плоды. Им предложили сесть, и Клод заговорил первый:

- Мистер Абельс! Мы счастливы здесь оказаться. Долгими вечерами мы с Лестером сидим дома и зачитываемся вашими речами - для самообразования.

Но тут Лестер довольно грубо его оборвал:

- Ты, ничтожество! Да когда это ты сидишь дома и читаешь?

Клод очень расстроился и сказал.

- Зачем ты так! Ну что про нас подумает мистер Абельс?

Тут они начали выяснять отношения и чуть не разругались Но мистеру Абельсу их перепалка скоро надоела, и он попросил "вернуться к нашим баранам"

Тут снова заговорил Клод, который заявил:

- Нам ничего не нужно, мы просто хотим добиться справедливости.

А Лестер сказал:

- Да заткнись ты!

И выяснилось, что Лестеру как раз нужно десять тысяч долларов, иначе он расскажет эту скандальную историю всем бульварным газетенкам.

Мистер Абельс сказал, что ему нужно посоветоваться со своими клиентами. И когда он с ними посоветовался, Брины ужасно запаниковали Потому что еще со времен Революции они были образцовым семейством, и что бы они ни делали, наружу это никогда не выходило.

Но мистер Абельс им объяснил, что, если они не хотят запятнать честное имя Бринов, они должны дать ему карт-бланш и не жалеть денег. Естественно, при условии, что их не будет волновать судьба мужа Дороти. А они, поскольку чуть не спятили от беспокойства, на это согласились.

Тогда мистер Абельс призвал на помощь своего тайного партнера по имени Джерри, который был видной фигурой бруклинского полусвета. Другими словами, этот Джерри возглавлял банду гангстеров, которые перед лицом закона притворялись бутлегерами, а на самом деле занимались делами посерьезнее, например, убийствами.

Через пару дней Джерри свел знакомство с Клодом и Лестером и пригласил их на вечеринку, которую устраивали на последнем этаже одного многоэтажного дома в Бруклине. В банде Джерри было полным-полно бывших торговцев льдом, которых похолодание климата оставило без работы, и этим торговцам льдом жутко не понравился Клод. Они решили, что в сравнении с ним Лестер намного лучше, и если бы выбор был за ними, они бы оставили в живых именно его. Но Джерри им сказал: "Какого черта! Кто здесь заказывает музыку?" Они вынуждены были признать, что Джерри. Джерри сказал: "Тогда соблюдайте правила. И кого столкнуть - не перепутайте!" Лестер по ходу вечера становился все противнее, так что они на условия согласились.

Часов в пять утра, когда все пребывали в прекраснейшем расположении духа, Джерри зашел в альков и, выглянув из окна, обернулся и позвал Лестера: "Парень, иди-ка сюда. Ты глянь, какой восход роскошный!" Лестер заглянул в альков, но тут он, наверное, поскользнулся, потому что выпал из окна. Суд признал это самоубийством.

Похороны бывшего мужа Дороти были необычные. Клод устроил все в квартире одного авангардиста-декоратора. Оказалось, что у Клода имеется собственная философия вроде "Новой мысли" овая мысль" религиозно-философское течение, возникшее в XIX веке>, и все было очень-очень красиво.

Народу на похоронах было много, потому что Клод позвал всех своих приятелей и целую ватагу певчих из хора. А еще Клод отыскал где-то удивительную греческую вазу - для праха, всю в обнаженных танцующих юношах. Оказывается, Клод продумал целую церемонию с прахом и этой вазой, красивую и романтичную.

Но сначала Клод произнес прекрасную речь и сказал, что "это" - не что иное, как увлекательное путешествие. А еще Клод сказал, что Лестеру хотелось бы, чтобы все именно так это и восприняли, и надо делать так, как "он" бы этого хотел.

Поэтому никто не рыдал, все держались стойко, а потом Клод достал бутылку какого-то очень редкого старого вина и сказал, что все должны выпить - в память об ушедшем.

Все выпили, а затем следовало спеть, только не поминальные песни, а что-нибудь, что любил "он", например, "Путь далек".

Все спели, а потом выпили еще немного вина. Но вина всем не хватало, поэтому его перелили в кувшин и добавили джина.

Тут Клод опять завел беседу о философии.

Но пока он разглагольствовал, пришел один танцор по имени Осмер с бутылкой абсента, который решили тоже вылить в кувшин и выпить. Абсент выпили, и Клод хотел продолжить свою речь. Но тут некоторым гостям стало казаться, что Клод слишком уж щеголяет своей философией, будто больше ни у кого философии нет Поэтому гости разобиделись и принялись рассказывать каждый про свою, отчего получилась полная неразбериха, потому что кто-то был за "Новую мысль", кто-то за оккультизм, кто-то за кришнаитов. И разговора не получалось.

Тут Клод ненадолго исчез и вернулся, облаченный, как греческий танцор, босой и с повязкой на голове, - он собрался начать церемонию погружения праха в прекрасную вазу, достойную ее содержимого. Он пытался призвать гостей к порядку, но все уже давно занялись своими делами, поэтому Клод сказал довольно иронично: "Что ж, если никто не возражает, продолжим похороны".

Оказалось, что гости все еще обижены на Клода, и один из гостей хлебнул для храбрости и заявил: "Меня от тебя, просто тошнит!"

От такой наглости все притихли. Но Клод взял себя в руки и сказал: "Что ты имеешь в виду? Как это - тошнит?"

Тут этот гость хлебнул еще и выложил ему все, что он на самом деле думал о покойном. Все, кроме Осмера, потеряли дар речи. Оказалось, что Осмер весь вечер ждал такого поворота событий. И он сказал. "Ты совершенно прав. Он был низкий тип, и ничего, кроме презрения, не заслуживает!"

Несколько мгновений Клод просто не верил собственным ушам, а когда наконец обрел дар речи, сказал: "Я это отрицаю!" Вместе с ним это начали отрицать еще несколько человек, и дело приняло опасный оборот.

Но тот, кто заварил всю эту кашу, спросил ехидно: "А как насчет того случая, когда он тебя стукнул щеткой для волос?"

На что Клод ответил: "Это была не щетка для волос, а зеркало. И оно, увы, разбилось".

Но тот не унимался: "А-а, значит, семь лет жди одних несчастий!"

Клоду пришлось признать, что с зеркалом так действительно обращаться нельзя, тем более разбивать его о человека суеверного.

Тут вмешался Осмер и сказал: "А помнишь, как тебе пришлось от него запереться во избежание телесных повреждений? А он еще обложил дверь соломой и поджег?"

А потом еще один подлил масла в огонь и говорит: "А когда он в ресторане Чайлда обзывал тебя последними словами так, что все это слышали?"

Клоду ничего не оставалось, как признать, что так оно и было. Одно неприятное воспоминание влекло за собой другое, и в конце концов эта тема всем надоела, и никто не захотел даже взять себе что-нибудь на память, потому что кому захочется вспоминать такого человека. Тут все ринулись искать эти сувениры, и Клод босой ногой наступил на вазу с прахом. Это оказалось последней каплей, ведь у Клода нервы и так были на пределе. Он заорал: "Да будь он проклят!" - и высыпал пепел в раковину, на чем похороны Лестера и завершились.

Глава 14

Кругосветное путешествие оказалось для Чарли Брина очень познавательным, потому что именно в нем он приобрел обширные знания о саке, мескале, водке и гаоляне. Но в конце концов напитки всех стран и народов стали на нем сказываться, и он оказался в больнице в Шанхае. Но даже во время лечения от белой горячки, когда всем другим мерещатся всякие экзотические животные, Чарли мерещилась Дороти. И сопровождающий сообщал матери Чарли очень неутешительные новости.

Но Чарли с сопровождающим добрались наконец до Сан-Франциско, и миссис Брин отправилась в Калифорнию их встречать, все-таки лелея надежду, что Чарли излечился. Собственно говоря, белая горячка ее мало пугала, она опасалась только Дороти. Потому что она как-никак была матерью и испытывала материнскую любовь, а если бы ее единственный сын женился на девушке по своему выбору, он вполне мог бы на веки вечные оказаться за пределами их круга.

Когда миссис Брин услышала от своего агента всю правду, она чуть не обезумела от отчаяния, потому что Дороти уже вернулась в Нью-Йорк и была вольна выходить замуж за кого угодно. Вечером она позвонила из отеля "Святой Франциск" в Нью-Йорк мистеру Абельсу и велела ему непременно сделать что-нибудь с Дороти, пока Чарли туда не приехал.

Мистер Абельс позвонил еще одному тайному партнеру, специалисту по критическим ситуациям, и передал дело в его руки. Этот партнер решил, что лучше всего будет подбросить Дороти в сумочку наркотики, тогда полиция за их хранение Дороти арестует. И это докажет Чарли Брину, что на роль матери своих детей он выбрал совершенно неподходящую особу. Одна дама-сыщик подложила наркотики в сумочку Дороти в дамской комнате клуба "Довер", и все прошло по плану.

Полицейские отвели Дороти в участок, где ей пришлось сидеть в камере с девушками с улицы, а рядом с Дороти сидела цветная. Звали ее Лулу, и она была очень дружелюбно настроена. Она сказала Дороти: "Привет, лапуля!", и Дороти ответила: "Привет!" А Лулу спросила: "Тебя за что сцапали?"

Дороти с трудом сдерживала слезы, но боялась показаться невежливой. Кроме того, ей совершенно не хотелось рассказывать Лулу, что она невиновна, потому что сама Лулу с виду была вполне виновная, поэтому Дороти сказала: "Да, видать, за то же, за что тебя". А Лулу говорит: "А, значит, тоже мужиков цепляла..." И тут Лулу задумалась, а потом сказала Дороти: "Ну чего они добиваются? Не прекратят же они это!" Лулу решила, что полиция слишком уж старается.

Я всегда говорила, правда, шутя, что Дороти докатится до тюрьмы, но когда так и случилось, я ушам своим не поверила Представьте себе, какой это шок для матери семейства, когда ей в четыре часа утра в клубе "Лидо" сообщают, что ее лучшая подруга сидит в участке. Мы с Генри, естественно, сразу же туда поехали. Но когда мы добрались до участка, там уже не было ни одного полицейского, занятого своей непосредственной работой. Дороти ведь из тех девушек, которые пользуются огромной популярностью у полиции, поэтому за преступниками никто не следил, и все из-за нее.

Дороти привели в какой-то кабинетик, чтобы мы могли с ней побеседовать. У нее из глаз ручьем текли слезы, но она старалась держаться, и улыбки, которыми она всех одаривала, топили лед в душах властей. Никогда не забуду, как Дороти взглянула на меня сквозь слезы и сказала: "Ну что ж, Лорелея, не могли же мы рассчитывать, что никогда сюда не попадем..."

Первым делом Генри послал за Дадли Филдом Мэлоуном, одним из самых знаменитых адвокатов, специализирующимся на защите угнетенных. Он приехал в участок, выслушал историю Дороти, и кровь закипела в его жилах. Потому что он просто обожает привлекать к ответственности богатеньких, которые считают, что им закон не писан. Он сложил два и два и решил, что семейство Бринов наделало столько делов, что их всех можно засадить в тюрьму на сто девяносто лет без права на помилование.

Так что мистер Мэлоун отправился к Бринам, побеседовал с ними, и Дороти не только немедленно выпустили, но положили ей пятьсот долларов ежемесячно и пожизненно в возмещение морального ущерба.

На следующий день из своих странствий возвратился Чарли. Встреча Дороти и Чарли Брина была одной их самых трогательных сцен, которые имели место в ресторане "Колони". Мы с Генри и Дороти там сидели и ели изумительный суп, а потом вдруг увидели Чарли. Больно было смотреть на то, что кругосветное путешествие и заморские напитки сделали с его внешностью.

Он, весь трясясь, подошел к нашему столику и, взглянув на Дороти, так разволновался, что чуть не лишился чувств. Меня всегда так умиляет, когда джентльмены лишаются чувств, что я даже всплакнула. А Дороти просто сказала:

- Привет, Чарли! Как же ты кошмарно выглядишь!

Нет, Дороти никогда не научится вести светскую беседу.

Ну вот, Чарли сел к нам за столик, и мы продолжили ужин. А когда он услышал, чтб его семейство хотело повесить на Дороти, он чуть было не превратился в неблагодарного сына. И на следующий день он собрал всех своих родственников, сказал им в лицо несколько суровых истин и лишил себя наследства.

А потом Чарли пришлось идти к Дороти и говорить, что у него за душой нет ни гроша. И впервые за все это время у Дороти проснулся к Чарли интерес.

Я провела с Чарли беседу и посоветовала ему идти еще дальше - взять у нее денег взаймы. Тогда он занял у Дороти пятьсот долларов, чтобы начать новую жизнь и торговать автомобилями. Тут уж Дороти совсем заинтересовалась.

Оказалось, что, выйдя на работу, Чарли решил бросить пить. А когда он бросил пить, то перестал стесняться, потому что теперь ему не за что было извиняться. Хуже того, он стал настоящим занудой, потому что всем подряд рассказывал о том, какая вредная привычка это пьянство, а он сам теперь и капли в рот не берет. А когда Чарли начал себя расхваливать, Дороти потихоньку стала терять голову.

Но решающим было то, что вместо того, чтобы говорить Дороти комплименты вроде "Какая же ты замечательная!", Чарли смотрел на Дороти трезвым взглядом и, увидев ее наконец в истинном свете, начинал ворчать: "Пойди умойся! Сколько же на тебе косметики!" Тогда Дороти влюбилась окончательно.

Я сказала Дороти, что, учитывая все обстоятельства, церемонию следует провести в кабинете какого-нибудь мирового судьи, и тогда отсутствия на ней родственников жениха никто не заметит. Но Дороти, как ни странно, вдруг стала очень приличной и хотела пышного венчания в церкви. Выяснилось, что она даже вызвала из Модесто своего отца, чтобы он, как отцу и положено, передал ее с рук на руки жениху. Я сказала Дороти, что она сильно рискует, потому что ее отец мало знаком с этикетом и умеет разве что прыгать с крыш на ярмарках. В общем, я очень разволновалась. Но Дороти было не удержать, она даже заказала у "Картье" приглашения и разослала их не только семьям из "Светского альманаха", но и всем подружкам из "Шалуний".

Все подружки Дороти и светская молодежь приняли приглашение, а старшее поколение отказалось. Единственным исключением была леди Вандервент - она во всем умеет найти положительный момент. К тому же она не знала, кого именно Чарли берет в жены, потому что читала только "Крисчен Сайенс Монитор" жедневная газета, финансируемая религиозной организацией "Христианская наука"> и представления не имела о том, сколько в мире зла.

За день до бракосочетания мы с Дороти пошли на вокзал Гранд-сентрал встречать отца Дороти. С поезда он сошел с четырьмя огромными чемоданами, каждый из которых могли поднять только два носильщика вместе, потому что они были битком набиты спиртным с тихоокеанского побережья. Оказалось, что оно его собственного изготовления, и в Нью-Йорк он привез такое количество не потому, что пьет только его, а потому, что гордится своими достижениями. Однако я сказала Дороти, что такого рода достижения для участия в церемонии бракосочетания не пригодятся.

Впрочем, как выяснилось, мысль пригласить мистера Шоу на свадьбу была очень удачной. Потому что у него имелся огромный опыт и он отлично умел помогать дамам спускаться по лестнице. Дороти в руки жениха он передавал с таким изяществом, какое нынче редко встретишь.

После венчания был свадебный прием, который устроили у меня. И я не могу не отметить, как достойно вели, себя некоторые из нас. Например, все девушки из "Шалуний" были просто потрясены торжественностью момента. И даже мистер Шоу, который пил довольно много, вел себя весьма галантно. Чего я не могу сказать о светских знакомых Чтобы подать им пример, я отказалась от шампанского. А они стали пить в таких количествах, что в конце концов ко мне подошла миссис Вандервент и сказала, что, к сожалению, больше здесь находиться не может. Но она очень извинялась за поведение своих знакомых и препоручила нам с Дороти поддерживать устои. А еще она сказала, что очень хотела бы, чтобы домой ее проводил очаровательный мистер Шоу.

Я велела Дороти предупредить своего отца, чтобы он не переборщил с галантностью, и Дороти, отведя его в сторонку, сказала прямо: "Пап, если ты по дороге попробуешь пристать к леди Вандервент, завтра же утром я тебя первым поездом отправлю домой".

Но на следующий день лакей миссис Вандервент сказал моему шоферу, а тот передал горничной, что отец Дороти "приставал" к миссис Вандервент в кабриолете, и она была этим очень довольна.

Так что все сложилось как нельзя лучше. В последний раз я видела Дороти, когда Чарли, будучи совершенно трезв, садился с ней в поезд до Атлантик-Сити. Дороти вела себя на удивление прилично, я бы сказала, даже с некоторым благородством.

А мы с леди Вандервент стали практически неразлучны, потому что, как выяснилось, у нас с ней очень на многое совпадают взгляды. Я очень надеюсь, что окажусь следующей, кто попадет в "Светский альманах", потому что когда кого-нибудь из него исключают, то другой занимает его место. Хорошо бы это была я!

А когда я туда попаду, я постараюсь включить в него и Дороти, потому что мы ведь через столько всего прошли вместе. И уж если мне удастся включить Дороти в "Светский альманах", я поверю в то, что этот мир не так уж плохо устроен даже для таких девушек, как Дороти.