Лукин Евгений Лукина ЛюбовьПока не кончилось время

Любовь ЛУКИНА

Евгений ЛУКИН

ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ

Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калогер.

Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.

- Банк времени слушает, - незамедлительно отозвался любезный женский голос.

Калогер молчал.

- Банк времени слушает, - повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.

Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.

- Банк вре... - Голос оборвался, и и недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.

Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.

- Извините... - пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.

Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо... Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил...

Да, раз уж позвонил, то будь добр - доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того...

Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: миг - и хрупкая оболочка - все, что осталось от Калогера, - схлопнется и косо опадет на асфальт.

- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!

Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается...

"Успокоился? - с отвращением спросил он себя. - Утрись и следуй дальше..."

Два месяца... Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять... Нет-нет, в этом надо разобраться... Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. "Испепеленные", "Нигромант", "Медь звенящая" - что ни книга, то каторга... И все равно: десять лет за три года? Невероятно...

День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.

И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые... Пожиратели чужого времени... Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.

Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой... Нет, двадцать. Хватит с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые поводыри" - это страниц триста как минимум...

У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку "Жупела" и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево - это еще дня три, не меньше... С чем остаешься, Калогер?

Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.

Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят... Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается...

Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так... Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.

"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он. - Знакомые, незнакомые, полузнакомые... Почуяли. Последний автограф Калогера... Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!.."

Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.

- Вы - Калогер?

Голос - хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.

- Чем обязан?

- Спасибо вам за "Медь звенящую". - Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.

"Господи! - в страхе подумал Калогер. - И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке..."

- А где это вы могли прочесть "Медь звенящую"? - скрипуче осведомился он.

- Это неважно, - сказала женщина. - Вы разрешите?

Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.

- "Медь звенящая"!.. - Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно. - Это - прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..

Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять... Дура ты, дура! Да на кой они мне черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое - набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.

- Я завидую вам, - сказала она. - Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз...

Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.

Женщина поспешно отвела взгляд.

- Я, наверное, проклята, - горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего. - Время уходит, уходит... И - ничего. Ни-че-го...

Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая удушающим запахом духов.

- Вы короче можете? - процедил он, невольно задержав дыхание.

- Короче... - Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. - Значит, так... Короче... В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.

Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.

Калогер выпрямился.

- Да вы что, девонька, в своем уме?!

- Ну вот... - беспомощно сказала она. - Я так и знала...

- Что вы знали? - Голос Калогера стал резок до пронзительности. - Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить...

- Да поймите же! - чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она. - Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам - время, а вы...

- А я?

- Ну, я не знаю... Ну... - Она смешалась окончательно. - Книгу надпишете...

- С благодарностью за два года? - бешено щурясь, уточнил он.

- Нет, - поспешно сказала она. - Нет-нет... То есть...

Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.

- О ч-черт! - сказал Калогер. - Да как вам это вообще пришло в голову?

- А!.. - Она раздраженно дернула плечом. - Сначала у меня пили, потом у знакомых... А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется...

- Сколько у вас там еще на счету?

Она с надеждой вскинула голову.

- Много, - сказала она. - Честное слово, много...

- Много... - повторил он и усмехнулся через силу. - Вы и заметить не успеете, как оно разлетится в прах, это ваше "много". И вот когда у вас останется два месяца...

Ее глаза полезли из орбит окончательно.

- У вас осталось два месяца? - в ужасе переспросила она, и Калогер мысленно обругал себя последними словами.

- Я сказал: к примеру, - сухо пояснил он. - Так вот, - когда у вас останется, к примеру, два месяца... Тогда вы вспомните о своем подарке.

- Нет, - сказала она.

- Вспомните-вспомните, - холодно бросил Калогер. - Можете мне поверить.

Она помотала головой, потом задумалась.

- Нет, - сказала она наконец. - Не вспомню...

- Послушайте! - Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не осталось следа. - Вы или сумасшедшая, или...

Она подалась вперед, тоже собираясь встать, но Калогер шарахнулся и, ускоряя шаг, бросился прочь от скамьи. Все это очень напоминало бегство.

Собственно, это и было - бегство.

Что жизнь растрачена дотла, Калогер понял еще утром. Отключился телефон. Первый признак надвигающегося банкротства - когда вокруг тебя один за другим начинают отмирать предметы: телевизор, кондиционер... Все, что в твоем положении - роскошь...

Он запер дверь, наглухо отгородившись ею от знакомых, незнакомых, полузнакомых, и подошел к столу. После разговора на набережной вопрос со "Слепыми поводырями" решился сам собой: он будет работать. Он будет работать над ними так, словно впереди у него добрая сотня лет, - не торопясь, отшлифовывая абзац за абзацем. Пока не кончится время.

Итак, "Поводыри"... Обширный кабинет. Рабочая роскошь: портьеры, старинные кресла, стол, две стены книг. А вот и наследник этой роскоши, в которую всажено несколько жизней - отца, деда, прадеда... Лидер. Зеленые насмешливые глаза, мягкая просторная куртка. Молод, слегка сутул. Вид имеет язвительно-беззаботный, как будто дело уже в шляпе и беспокоиться не о чем. Хотя все, конечно, не так, и первая его забота - удержать в узде остальных заговорщиков, которые уже сейчас тянут в разные стороны и уже сейчас норовят перегрызться между собой. Вот они, все пятеро, расположились в креслах и ждут шестого, самого ненадежного. Отсюда они начнут мостить благими намерениями дорогу в ад, отсюда бросятся они спасать чужой неведомый мир и в результате порубят его... Сейчас мурлыкнет дверной сигнал, все шевельнутся и лидер скажет с облегчением: "Ну вот и он... А вы боялись..."

Калогер чувствовал приближение первой фразы. Еще миг - и, перекликнувшись звуками, она возникнет перед ним и...

Вместо дверного сигнала мурлыкнул телефон. Пробормотав ругательство, Калогер сорвал трубку, левой рукой ища шнур с тем, чтобы выдернуть его из гнезда сразу по окончании разговора.

- Да? - рявкнул он.

На том конце провода оробели и дали отбой. Некоторое время Калогер непонимающе смотрел на трубку, из которой шла непрерывная череда тихих торопливых гудков. Потом ударил дрогнувшей рукой по рычажкам и набрал номер.

- Банк времени слушает, - любезно известила его все та же запись.

Калогер поспешно назвал номер своего счета.

- На вашем счету, господин Калогер, в настоящий момент (еле слышный щелчок) - два года, месяц и двадцать семь дней.

- Сколько? - не поверив, заорал он.

Компьютер любезно проиграл ответ еще раз, и Калогер, едва не промахнувшись по рычажкам, отправил трубку на место.

- Вот паршивка! - обессиленно выдохнул он.

То есть она перевела на его имя два года еще до того, как подошла к нему на набережной.

И вдруг Калогер почувствовал, как в нем вскипает бесстыдная, безудержная радость. Два года... На "Слепых поводырей" ему хватило бы и одного...

- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!

Точь-в-точь как тогда, у изувеченного телефона-автомата.

Голое небо за окном помаленьку одевалось. Наладившийся с утра ветер принес наконец откуда-то несколько серых клочьев и даже сумел построить из них некое подобие облачности.

Калогер отнял лоб от тусклого, давно не мытого стекла.

- Ладно, хватит! - скривив рот, выговорил он. - Примирился? Давай работать...

Злой, как черт, он вернулся к столу. Сел. Положил перед собой чистый лист.

Итак, "Поводыри"... Что-то ведь там уже наклевывалось... Калогер пододвинул лист поближе и, подумав, набросал вариант первой фразы. Написав, аккуратно зачеркнул и задумался снова.

И все-таки - зачем ей это было надо? Жажда яркого поступка? Чтобы смотреть потом на всех свысока? Два года... Это ведь не шутка - два года...

Нет, так нельзя, сказал он себе и попробовал восстановить картину. Кабинет... Портьеры, кресла... Зеленые насмешливые глаза лидера. Сейчас мурлыкнет дверной сигнал и лидер скажет...

Строка за строкой ложились на бумагу и аккуратно потом зачеркивались. Квартира оживала: в лицо веял бесконечный прохладный выдох кондиционера, в кухне бормотал холодильник... Исчеркав лист до конца, Калогер перевернул его и долгое время сидел неподвижно.

Потом снова мурлыкнул телефон, и он снял трубку.

- Да?

В трубке молчали.

- Да! Я слушаю.

- Как работается? - осведомился знакомый хрипловатый голос.

- Никак, - бросил он. - Зачем вы это сделали?

- Захотела и сделала, - с глуповатым смешком отозвалась она. Кажется, была под хмельком. - Книгу надписать не забудьте...

- Не забуду, - обнадежил он. - А кому?

- Ну... Напишите: женщине с набережной... - И, помолчав, спросила то ли сочувственно, то ли виновато: - Что?.. В самом деле никак?

- В самом деле.

- Ну вот... - безнадежно сказала она. - Этого я и боялась... Видно, мое время вообще ни на что не годится - разве на кабаки... - Вздохнула прерывисто - и вдруг, решившись: - Знаете что? А промотайте вы их, эти два года!

- То есть?

- Ну, развлекитесь, я не знаю... В ресторан сходите... На что потратите - на то потратите...

- Послушайте, девонька!.. - в бешенстве начал Калогер, но она только проговорила торопливо: "Все-все, меня уже нет..." - и повесила трубку.

Калогер медленно скомкал в кулаке исчерканный лист и швырнул его на пол. Встал, задурил. Чужое время...

- Да пропади оно все пропадом! - громко сказал он вдруг.

Бесстыдно усмехаясь, ткнул сигаретой в пепельницу, затем вышел в переднюю и сорвал с гвоздя плащ. В кабак, говоришь... А почему бы и нет? Он уже нагнулся за туфлями, когда, перекликнувшись звуками, перед ним снова возникло начало "Слепых поводырей".

Чуть ли не на цыпочках он вернулся к столу, повесил плащ на спинку стула, сел. И слово за словом первый абзац повести лег на бумагу. И "Поводыри" ожили, зазвучали.

Он работал до поздней ночи. И никто не мешал ему, и никто не звонил. И он даже ни разу не задумался, а что, собственно, означала эта ее странная последняя фраза: "Все-все, меня уже нет..."