"Соучастница" - читать интересную книгу автора (Тома Луи)

Главе 15

Тусклый солнечный луч прорвал пелену облаков, не без труда пробился сквозь ширму на окне и замер у ног Раймонды, которая, с сигаретой в зубах, заканчивала протирать пыль на мебели в гостиной. С мечтательно-меланхоличным видом она посмотрела на него, вздохнула, затем, положив окурок «Пел-Мел» на край пепельницы, вновь принялась за работу.

Каждый день, вот и сегодня утром тоже, она ждала почтальона в надежде, что вместе с документами, необходимыми для подписания купчей, придет письмо из Аркашона, которое ускорит ее освобождение.

Затворническая жизнь не шла на пользу ни ее внешнему виду, ни ее моральному духу. Она все меньше следила за собой, и если губы по привычке еще подкрашивала, то остальной косметикой перестала пользоваться вовсе. Утратив свежесть молодости, которую поддерживала искусственно, из-за своих светлых волос, темнеющих у корней, заспанного лица без малейших следов румян на щеках она походила теперь лишь на зрелую, преждевременно состарившуюся женщину.

В коридоре раздался металлический звук заслонки, упавшей на щель почтового ящика, прикрепленного к внутренней стороне двери. Раймонда выскочила из гостиной и вынула конверт и почтовую открытку. Конверт был тяжелым, пухлым, многообещающим…

На пороге кабинета появился Филипп, вопрошающе вскинул брови:

– Есть новости?

– Письмо… с бумагами.

Лихорадочно, непослушными от нетерпения движениями пальцев, она разорвала конверт и, к своему великому разочарованию, вытащила из него размноженный на ротаторе циркуляр и рекламный проспект новой студии грамзаписи.

– Однако я готова была поклясться… – Она с трудом сдерживала слезы – так велико было ее разочарование… – Я готова была голову дать на отсечение, что это от нотариуса. А ты нет?

Он покачал головой.

– Нет! Во-первых, еще слишком рано… И потом, важные бумаги посылают заказным письмом… А открытка, это от кого?

Она протянула ему карточку, даже не взглянув на нее. На обратной стороне памятника Гете, сфотографированного крупным планом на Франкфуртской площади, Робер набросал несколько строк, весьма загадочных для непосвященного.

«Оказавшаяся более строптивой, чем предполагалось, черепаха принуждает меня продлить командировку до середины следующей недели. Настроение хорошее… Квашеная капуста тоже… До скорого… Жму руку».

– Так что теперь ты сможешь передать свеженькие новости его сестре, – язвительно заметила Раймонда.

За час до этого звонила Люсетта, желая сообщить о своем утреннем визите: «Я еду к тете в Антони… Могу ли я по пути заехать сказать вам доброе утро?»

В последние дни они виделись редко. Возможно, она даже почувствовала некоторую нерешительность со стороны Филиппа, потому что навязывала себя меньше, чем в первое время.

– Лучше поднимись наверх, – посоветовал Филипп. – Она не заставит себя ждать.

Эти минуты всегда были самыми тягостными. Раймонда переносила их все хуже и хуже… Спортивная машина с шумом проехала по проспекту и остановилась возле дома.

– Это она… давай поднимайся!

– Надеюсь, ты быстро спровадишь гостью, – сказала Раймонда.

– Как можно быстрее!

И так как она явно не спешила, он подтолкнул ее к лестнице:

– Да поднимайся же, черт побери!

Когда она была уже наверху, раздался звонок. Филипп пошел открывать дверь.

– Доброе утро, Люсетта.

– Доброе утро, Филипп. Как я рада вас видеть. Сменив прическу и надев платье, которого он на ней еще не видел, она превратилась в полную противоположность Раймонды, став более кокетливой, более женственной.

– Как поживаете? – поинтересовался Филипп, приглашая ее в гостиную.

– Это скорее у вас надо спросить.

Ни горечи, ни агрессивности в словах прибывшей. В ее интонации он не уловил ничего, кроме ласкового упрека.

– Если бы друзья не беспокоились о вас, вы бы вообще не подавали никаких признаков жизни.

– Что вы хотите, я стал затворником.

– Содержащим свой дом в образцовом порядке, – дополнила она, проведя пальцем по мрамору камина. – Ни пылинки.

«Ай! – подумал Филипп. – Слишком чисто в комнатах, вот он – грубый психологический просчет…»

– Если вы только не завели прислугу?

Предвидя тупик, в который это могло бы его завести, он предпочел не искушать судьбу, утаивая то, что чересчур легко проверить.

– Нет, я все делаю сам… стараюсь, как могу.

– Ну, тогда «браво!»… Тысячу раз «браво»! Мужчине редко удается содержать дом в такой чистоте.

Жизнерадостная, Люсетта разгуливала по гостиной, резко поворачиваясь, игриво вихляя бедрами…

«Что у нее на уме? – терялся в догадках Филипп. – Неспроста она говорит все это…»

– Однако я приехала не только для того, чтобы расточать комплименты, – продолжала Люсетта, – но и сделать вам приглашение… Мы с Робером были бы рады видеть вас в выходные у нас в Мулене.

Он вздрогнул.

– В Мулене?

– Деревенский воздух пойдет вам на пользу.

– В эти выходные? – переспросил он. – На этой неделе?

Она кокетливо пригрозила ему пальчиком:

– Только не говорите мне, что вы заняты, я все равно не поверю.

– Подождите, – пробормотал он, – одну минутку… С Робером может получиться недоразумение…

– Он будет рад рассказать вам о своей поездке во Франкфурт.

– В том-то и дело, что нет!.. То есть, я хочу сказать, что на этой неделе он не вернется.

Она подняла брови.

– Как так?

Вместо объяснений, Филипп извлек из кармана почтовую открытку.

Пробежав текст глазами, Люсетта порозовела от смущения.

– Что ж, вы лучше осведомлены, чем я, – заявила она с обидой в голосе.

Она лгала, он это чувствовал. Чувствовал, что та знала об этой неожиданной задержке и хотела воспользоваться ею, чтобы устроить ему нечто вроде западни. Он бы приехал, ничего не опасаясь. Более суток одни посреди леса, отрезанные от остального мира, в романтическом сообщничестве с ночью, осенью, дровами, пылающими в камине…

– Что ж, тем хуже! – воскликнула она, топнув ногой. – Обойдемся и без него!

– Полноте, Люсетта… Без Робера… Это невозможно! Она с вызовом посмотрела на него.

– Почему? Вы меня боитесь?

– Что за странное предположение! – возмутился он, вовсе не находя его странным. – Просто я не хотел бы вновь появляться в Мулене…

Выбитый из седла прямым вопросом, он очертя голову бросился к единственной лазейке, которая у него еще оставалась.

– Слишком много неприятных воспоминаний связано у меня с этим местом.

Он был весьма горд верным, важным, но не выспренным тоном, которым произнес последнюю фразу. Эффект, однако, оказался противоположным тому, на который он рассчитывал. Легко исполнив пируэт, Люсетта снова оказалась возле Филиппа.

– Да будет вам, будет, – пожурила она его, словно капризного ребенка, – когда вы, наконец, перестанете изображать убитого горем вдовца?

Чего-чего, но такой наглости он от нее не ожидал. Это было выше его понимания, и, не зная, какую линию поведения выбрать, он выдал длинную торжественную тираду:

– Моя дорогая Люсетта, я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы обижаться на вас за эти слова…

Она не дала ему договорить:

– Простите мне мою откровенность, но я только потому так с вами разговариваю, что считаю себя вашим другом. С покойниками не живут… предоставим их самим себе. – Она протянула к нему руки. – Я могу помочь вам, Филипп… я хочу помочь вам жить.

Он давно уже знал, чего можно ожидать от помощи, которую она так жаждала ему предоставить. Гораздо больше, чем эти едва завуалированные признания в любви, его озадачивала беззастенчивость, с какой она говорила о недавно наступившем вдовстве, и та поспешность, с какой стремилась стереть воспоминание об умершей.

Угадав обуревавшие его мысли, она усилила натиск:

– Я вас шокирую, не правда ли? И вы обвините меня в отсутствии такта, если я скажу, что прошлое, каким бы оно ни было, в конце концов всегда рассеивается, как дым. Вот, например, вы… вы помните…

Она замялась – таким скверным показался ей переход от одной мысли к другой. Однако желание высказаться жгло ей губы, и она закончила:

– Помните тот день, когда вы меня поцеловали?

– Я?

Ему пришлось сильно напрячься, чтобы воскресить в памяти один из вечеров, имевший место много лет назад… Время его службы в армии… товарищеские отношения, связавшие его с Робером… Отпуск… Приглашение к Тернье… Юная сестра, невинный поцелуй украдкой в коридоре… Столько лет уже прошло с тех пор!

– Я не забыла, – сказала Люсетта изменившимся голосом. – Насколько я помню, вам это не было неприятно.

– Прошу вас, – вдруг выдохнул он, охваченный паникой при мысли, что их может услышать Раймонда… – Замолчите… Сейчас не время. – Он еще больше понизил тон. – Не здесь!

«Не здесь!..» два лишних слова, которые немедленно вызвали ответный удар.

– Тогда почему не в Мулене?

Застигнутый врасплох, он не нашелся, что ответить. Люсетта посмотрела на него украдкой, уселась в кресло, положила ногу на ногу и вынула из своей сумки пачку «Голуаз». По привычке, а возможно, из снобизма, она курила только серый табак.

– Огня не найдется?

Он предложил ей пламя своей зажигалки и тоже закурил. Филипп нервничал, не зная, как выпутаться из двусмысленной ситуации, возникшей между ними из-за его молчания.

– В Мулене, – вымолвил он, тщательно подбирая слова, – без Робера… Благоразумнее было бы от этого отказаться… хотя бы ради приличия…

Вначале он даже не понял, почему Люсетта вдруг расхохоталась, разразилась этим полуистеричным смехом, который ему был так хорошо знаком.

– Приличия, – повторила она, вздрагивая всем телом, – мой бедный Филипп… Приличия…

Она выронила сигарету, на лету подхватила ее, рассыпав сноп искр на тыльной стороне ладони. Ожог моментально вернул ей серьезность.

– Приличия, мой дорогой Филипп, мне кажется, вы сами не очень о них думаете. Иначе бы… – Она встала отряхнуть юбку. – Иначе бы вы не принимали у себя женщин в такой ранний час.

Он удивился, решив, что она говорит о самой себе.

– Девять часов!.. Это, по-вашему, рано?

– Нет, нет… – Она снова заулыбалась. – Речь не обо мне, а о другой… той, что была здесь до меня.

Он проследил за ее взглядом до пепельницы, где тлел испачканный губной помадой окурок сигареты «Пел-Мел». Тяжелый свинцовый колпак захлопнулся над ним.

– Ну, что вы скажете? – ехидно спросила она. Филипп с тоской думал, а что же сможет сказать он.

– Филипп, вы вольны принимать, кого угодно.

– Это был деловой визит…

Выход ему неожиданно подсказал роман, лежавший на пианино.

– Приходила секретарша моего издателя за рукописью, которую я немного задержал… Из-за всех этих событий, правда ведь?.. Она только что ушла.

Кончиком своей «Голуаз» она размазала по пепельнице еще не остывшую золу «Пел-Мела», затем, словно побоявшись зайти слишком далеко в том, что ее не касалось, резко сказала:

– Поговорим о другом.

С его стороны было бы неразумно перечить ей.

– Как вам будет угодно.

– О вашей поездке в Бразилию, например. Вы не изменили своих планов?

– Я все больше и больше подумываю об этом путешествии последнее время.

Юношеский, почти детский восторг сделал ее на миг похожей на брата.

– Чудесно… я рада, что смогла убедить вас. Создавалось впечатление, по крайней мере внешне, что она забыла о цели своего визита.

– Будь я посмелее, я бы попросила вас одолжить мне одну-две книги о Латинской Америке, которые видела в вашей библиотеке.

Он охотно пошел навстречу ее желанию, и они перешли в кабинет, где она выбрала великолепную монографию, озаглавленную «Бразилия».

– Так у меня будет некоторое ощущение того, что я вместе с вами готовлюсь к путешествию, – пробормотала она, засовывая томик под мышку. – Когда вы к нам приедете, мы вместе это обсудим…

Филипп не знал, заметно ли исказилось его лицо, Люсетта же торопливо добавила:

– Все трое… вместе с Робером.

Теперь у нее был почти трогательный вид.

– Надеюсь, германская черепаха не слишком долго будет его там удерживать.

Она вздохнула и проследовала за Филиппом в прихожую.

– Вы знаете… – Она насмешливо хохотнула. – Или, вернее, не знаете, что его отсутствие пришлось очень не по душе Шерлоку Холмсу из Бур-ля-Рен.

Филипп, собиравшийся было уже открыть дверь, замер, зажав в кулаке дверную ручку.

– Вы снова видели Шабёя?

– Не я. Наши атомы не стыкуются… я узнала от секретарши Робера, что он приезжал на фабрику. Хотел повидаться с патроном… своим другом патроном, и всего-то.

– Уж не воспылал ли он действительно страстью к игрушкам?

– К игрушкам… да, по дешевке! Приближается Рождество, а полицейские ведь тоже люди. Вы также не знаете… – Она тараторила, не переводя дыхания, словно боялась, что не успеет сказать всего, что ей надо было сказать. – Шабёй уже звонил Роберу перед самым его отъездом. И знаете, по какому поводу? Чтобы Робер подтвердил ему в сотый раз, что он действительно был в Мулене, когда вы приехали. Вам не кажется, что это уже чересчур?

– Поразительно! – сказал Филипп. – Как будто у них в полиции делать больше нечего. – Он приоткрыл дверь. – Лучше бы ловили грабителей, вместо того чтобы отравлять жизнь честным людям.

Грабителей и убийц! Дрожь пробежала по телу Люсетты – возможно, от ледяного сквозняка, хлынувшего в дверной проем. Она зябко стянула вокруг себя пальто и продолжала:

– На прошлой неделе я читала статистику в одном журнале… Кажется, половина преступлений остаются нераскрытыми! Когда я об этом думаю…

Филипп резко распахнул дверь. Она протянула ему свою руку в перчатке, мило улыбнулась.

– Половина преступлений… Представляете!

Она вышла, а на крыльце, прежде чем он успел закрыть, обернулась:

– Филипп! – Улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. – Насчет субботы, в Мулене. Подумайте еще!