"Чёрная кровь" - читать интересную книгу автора (Логинов Святослав, Перумов Ник)
Глава 9
Беличий хвостик на шапке указывал на юг, но там путь преграждало Кюлькасово море, и странники против воли свернули на северо-восток, где расстилалась негостеприимная тундростепь, откуда они в прошлый раз едва унесли ноги.
Вроде не так много прошло времени, но снежная пустыня успела преобразиться, покрывшись зелёными травяными джунглями. Торопясь урвать недолгого тепла, всякая былинка пошла в рост, вымахивая под незакатным солнцем вчетверо против более жарких, но сухих мест. Перелётная птица рассеялась в этих зарослях и сгинула бесследно, озабоченная выведением потомства. Травы закрыли всякий обзор, сомкнулись над головами идущих, сократив мир до размеров ближайшей лужи. Злые рыжие комары трубно гудели, набрасываясь со всех сторон, кусачая мошка лезла под одежду, набивалась в нос и норовила быть проглоченной при каждом вдохе.
Но зато мохнатые гиганты, которых шерсть спасала не только от зимних морозов, но и от летних кровососов, откармливались на высокой траве, быстро нагуливая жир. А следом за ними шли, скрываясь в траве, хищники и среди них самый опасный среди зверей, двуногий, вооружённый не клыками, а разумом.
К скалам, где пряталось вражеское капище, путники благоразумно приближаться не стали. Кто знает, не ожидает ли там теперь засада. Да и боги чужие непредсказуемы: в прошлый раз отпустили с миром, а увидят другажды, могут и разгневаться на назойливых. Да и отдариваться нечем, незваные гости и сами без кремня бедствуют.
И всё же, минуть скалы не удалось. Во время одного из переходов Ромар вдруг насторожился и шелестящим шёпотом спросил:
– Шапка где?
Таши прекрасно понимал, что волшебная шапочка создана для пользы, а не для красоты, но пересилить себя не мог и старался не носить её без дела. Натягивал на макушку по утрам, проверяя направление, а потом прятал в сумку. Там она лежала и сейчас.
– Быстро надевай! – приказал Ромар. – И что бы ни случилось, снимать не смей ни на минуту!
Таши рванул сумку и через мгновение шапчонка уже сидела на макушке. Таши прислушался. Зловредный маг по-прежнему обитался в неведомых далях, за неделю они ничуть не приблизились к нему. И всё же, казалось, будто мир кругом недобро изменился. Гудели мрачные голоса, самый воздух сгущался ненавистью, зоркие глаза следили с неба и недруг шёл по следу, споро приближаясь и держа наготове оружие.
– Быстрей! – привычно скомандовал Ромар. – Опять бежать придётся.
– И, оглянувшись на Таши, добавил: – Если нас всё-таки схватят, ты не вмешивайся. Потом выручишь.
– Вас схватят, а меня, что же, не тронут? – проскрежетал Таши, сдёргивая с плеча лук.
– А тебя не тронут, коли дурить не начнёшь.
Слова Ромара подтвердились немедленно, словно преследователи специально подгадали в эту минуту. Человек семь странно одетых и непривычно вооружённых появилось из древоподобных зарослей купыря. Один из них, наряженный в пушистую песцовую накидку, прокричал что-то, незнакомо растягивая слова, а остальные молча вскинули луки, подтверждая, что пришельцам лучше всего слушаться приказаний, даже если они их не понимают. Ромар, впрочем, не оплошал и здесь, потому что ответил охотникам за мамонтами на их тягучем языке.
Речь Ромара возымела действие, настороженные луки чуть приспустились.
– Мы мирные путешественники, – произнёс Ромар на языке лесовиков, вероятно для того, чтобы Таши тоже понял, о чём идёт речь. – Наш род обитает очень далеко, по ту сторону большого леса, вы знаете о нас, ибо покупаете наш кремень. Я думаю, двое беззащитных путников не могут быть опасны для таких могучих воинов, и вы позволите нам продолжить путь.
– Вы не опасны для нас, – ответил старший из охотников, – но вы вторглись на наши земли, оскорбили наших богов и должны понести наказание.
– Ваши боги не оскорблены. Иначе, как бы мы могли беспрепятственно идти по этой цветущей земле. Большой бог, стоящий в скалах, отпустил нас с миром.
– Не кощунствуй! – закричал старший. Он шагнул к Ромару, занося руку для удара. Ударить ему не позволил Таши. Он шагнул вперёд и перехватил руку, резко вывернув её.
Обладатель песцовой накидки вскрикнул, но и теперь не обратил на Таши никакого внимания. Он потряс вывихнутой рукой и зловеще протянул:
– Ты злой колдун! У тебя нет рук, но ты ударил меня!
Ромар бросил на Таши отчаянный взгляд, призывая его вести себя тихо, а потом ответил воинам вновь вскинувшим луки:
– Не думал я, что гордые воины севера способны ударить калеку. Должно быть, ваши боги спасли честь рода, остановив бесчестную руку.
Один из охотников, с виду постарше остальных, негромко произнёс краткую фразу, лица окружающих сразу переменились, а главный воин, нехорошо заулыбался и приказал:
– Ступай за нами. Сейчас мы узнаем, что скажут боги.
Ромар покорно наклонил голову и скороговоркой произнёс:
– Если придётся стрелять, то бери волшебный лук. Но всё же, постарайся обойтись без крови.
Чужие воины плотно окружили Унику и Ромара, указав в направлении чуть видных вдали скал, скрывающих святилище. На Таши они по-прежнему не обращали внимания. Они видели его, но как бы не замечали, безразлично скользили по нему глазами, отодвигались в сторону, когда он подходил слишком близко, и тут же забывали о его присутствии.
Часа через три странная процессия достигла покрытых рисунками камней. Один из охотников тонко и пронзительно закричал, навстречу пришедшим вышло ещё несколько человек. В основном здесь были старики, двое из них, причудливо одетые, явно были волхвами.
Пленников вывели на площадку с идолами, поставили перед главным истуканом. Ромар поклонился деревянной фигуре, нараспев произнеся что-то.
Таши помнил, как наваливалось на них чувство тягостной безысходности в тот раз, когда они стояли здесь в прошлый раз, кланяясь полузасыпанным снегом идолам. На этот раз ничего подобного не было. Может быть справедливые боги не забыли богатого дара, а возможно
– берегли своих людей и потому не трогали и чужаков. Но всё же, в воздухе ощутимо копилось недоброжелательство. Таши тревожно повёл глазами, стараясь определить, откуда грозит беда и немедленно встретил внимательный взгляд. Один из идолов, стоящий чуть в стороне, жадно разглядывал Таши. Неприятный это был бог. У остальных лица лоснились жиром, а к подножию их столбов были сложены охотничьи орудия и звериные черепа. У этого губы чешуились чёрной коркой засохшей крови, а рядом красовались человеческие кости. Таши вспомнил, как он не мог понять чувства Уники, твердившей, что деревянные боги глядят на них. Теперь он испытал это чувство в полной мере. Кто-то их богов глядел равнодушно, кто-то усмехаясь, но этот, торчащий на особицу, явно предвкушал кровавую жертву.
И в ту же секунду старик-служитель приблизившийся к своей святыне, пронзительно закричал, указывая пальцем на Таши. Очевидно кровожадный бог, для которого волшебная шапка не была преградой, указал своему подручному на Таши, и теперь старик тоже видел его.
Таши не стал дожидаться указаний Ромара. Корявый чужинский лук давно был изготовлен к стрельбе, и Таши выстрелил, мысленно взмолившись, чтобы хоть раз неудобная безделка сработала как следует. И лук не подвёл. Разумеется, стрела пошла косо, чуть не кувыркаясь в воздухе, но вонзилась прямиком в горло, под клок растрёпанной бороды. Старик захрипел, брызгая красным, и повалился к подножию своего идола. На мгновение почудилось, что деревянные глаза сверкнули кровожадной радостью.
Подчинившись неожиданному порыву, Таши, не дожидаясь пока опомнятся стоящие кругом воины, метнулся к убитому, омочил в крови ладонь и густо вымазал широкий рот бога кровью его жреца. Не нужно было обладать никакими особыми способностями, чтобы понять: жертва принята благосклонно. Идола едва ли не перекосило от удовольствия.
И тут же вражеское колдовство кончилось, взгляды схватившихся за оружие воинов вновь стали скользить мимо Таши.
– Глядите! – заголосил Ромар, вздёрнув голову. – Ваши боги сами нашли виновного!
Вождь хозяев подошёл к Ромару и задал вопрос на своём языке. Ромар ответил. Это уже не походило ни на допрос, ни на судилище. Завязалась беседа, полная вопросов и недомолвок, какая обычно бывает между людьми не слишком доверяющими друг другу, но вынужденными говорить и договариваться. Таши перевёл дух. Теперь Ромар точно выкрутится.
Очевидно северяне остались довольны ответами Ромара, во всяком случае, оружие было оставлено, и вождь знаком указал в сторону от строгих божеских взоров, под которыми, судя по всему, и сами хозяева чувствовали себя не слишком спокойно. На небольшой площадке за скалами расстелили кожи, Ромар и несколько старших охотников степенно опустились на них. Уника осталась стоять рядом. За всё время она не проронила ни слова, лишь, подчиняясь брошенному вполголоса приказанию, время от времени оглаживала себя ладонями, чтобы подчеркнуть свою огрузневшую фигуру с заметно выпирающим животом. Какие ни будь строгие люди охотники за мамонтами, а к беременной женщине отношение всяко дело будет помягче.
Переговоры длились часа три, потом пленникам принесли поесть, и это было уже совсем хорошим признаком, ибо тех, кого собираются убивать, не кормят и, тем более, не едят вместе с ними. Охотники с интересом глядели, как Ромар неспешно ест из рук Уники. Очевидно, они никак не могли поверить, что полностью беспомощный калека и женщина на сносях могли совершить столь дальнее путешествие. Таши стоял неподалёку, сглатывая голодную слюну. Он понимал, что может свободно подойти, взять любой кусок, и никто не обратит на него внимания, но боялся также, что пока они не ушли с земель племени, всё может перемениться, и возможно, ему ещё придётся убивать этих людей, а спокойно стрелять в того, чью пищу ел, смог бы разве что мангас.
Давно наступил вечер, но солнце прежним манером катило в жиденькой небесной голубизне, не собираясь склоняться к земле. К этому времени закончилась долгая беседа, охотники вновь окружили Ромара и Унику, и отряд, к великому облегчению Таши направился на юг. Им предстоял двух или даже трёхдневный переход, и Таши догадывался, что всё это время ему придётся провести бодрствуя и ни на мгновение не снимая шапку, от которой нестерпимо свербела голова. Всё-таки, они понемногу приближались к логову неведомого чёрного мага, и лёгкое щекотание сменилось вполне ощутимым поскрёбыванием.
Тундра цвела. Пушистые метёлки трав источали тучи пыльцы, розовым огнём полыхал багульник, полосы мха усеивали белоснежные цветы морошки. Там, где посуше, дягиль и купырь стояли сплошной стеной, и крошечные берёзки были не заметны у их подножия. И в то же время видно было очень далеко; горизонт ощутимо задирался к зениту, открывая взору необозримые пространства, каких и в степи за Великой не сразу отыщешь.
На второй день вдали замаячили купы избитых непогодой деревьев. Приближался лесной край, куда северный народ тоже старался без дела не заходить. И в это время один из охотников издал протяжный предостерегающий вскрик, указывая рукой куда-то в сторону. Таши вгляделся и на фоне цветущего дрока вдруг различил несколько рыжих фигур. Мамонты безмятежно паслись, не догадываясь, что совсем неподалёку цепочкой идут их злейшие враги. Затаив дыхание, Таши смотрел на могучих зверей, укутанных в густые шубы, вооружённых клыками в рост человека, ловко управляющихся своей единственной гибкой рукой. Куда-то исчезло желание напасть и сразиться с величайшим из зверей. Хотелось просто стоять и смотреть.
Охотники тоже понимали, что такой маленький отряд зверя не возьмёт, и, посовещавшись, направились дальше. А перед глазами Таши ещё долго маячили спокойные как сама степь звери.
«Значит, это у них всё-таки зубы...» – твердил Таши, словно мог забыть этот очевидный отныне факт.
* * *
Сторожевой отряд проводил путников к границам сплошного леса и поспешно отправился обратно, чтобы вовремя принести сородичам весть, где было замечено стадо. Наконец Таши смог снять измучивший его амулет и хоть немного отдохнуть. Среди деревьев развели костёр, в углях испекли подстреленную тетёрку и несколько больших рыб. Каждая мелкая речушка кишела сёмгой и идущим на нерест лососем, так что проблем с пропитанием не предвиделось.
Ромар наконец получил возможность рассказать, о чём он совещался с вождём и старейшинами захвативших их людей. Оказывается, северному народу тоже несладко пришлось от буйства Кюлькаса. Новое море насытило воздух влагой, и в этом году зима случилась небывало снежной, звери с трудом добывали корм из-под мощных заносов, а люди попросту тонули в снегу. Не помогали даже сплетённые из лозы снегоступы, в которых обычно передвигались охотники. Племя вынуждено было откочевать на восток, бросив знакомые места и всеми почитаемое святилище.
Ромар объяснил причину навалившейся беды, но ничем не мог утешить охотников. Даже если Кюлькас уснёт, новое море всё равно не высохнет и теперь жить в этих краях станет невозможно. Звери уйдут дальше на север, где как прежде могут прокормиться, и людям придётся кочевать следом. Отныне кровожадные боги целую зиму будут поститься.
– Всё-таки, удивительный народ северяне, – закончил рассказ Ромар,
– богов они ставят выше чем предков, а потом сами мучаются со своими богами. Ты хоть понял, что у них приключилось?
– Не очень, – признался Таши. – Можно подумать, что тамошние истуканы промеж себя не сошлись. Я про того говорю, которому харю кровью вымазал.
– Правильно понимаешь, – улыбнулся Ромар. – Кремень мы главному богу отдали, другие боги это стерпели, а этот завидущий оказался. Он нас и выдал, и если бы ты его кровью не угостил, то и судить не возьмусь, что с нами сталось бы.
– Что же это за боги такие, если они свою кровь жрут? – возмутился Таши. – Такое только демонам прилично. А демона не ублажать надо, а гнать.
– Легко тебе говорить, – задумчиво протянул Ромар. – Куда его прогонишь, если кругом исконные Хаддовы места. Из его останков всякой нежити расплодилось тьма. Сам небось знаешь.
– Так что, это кто-то вроде Хурака, что родился из ледяной печени?
– Таши ажно на ноги вскочил, так поразила его эта мысль.
– Возможно, что и не вроде, а сам Хурак и есть, – совершенно спокойно ответил Ромар.
– От-то!.. – Таши в восторге хлопнул себя по бокам. – Да я внукам буду рассказывать, что самого Хурака с ладони кормил, как ягнённую овцу! – Таши вдруг остановился и спросил: – Зачем же они его прикармливают, коли так? Биться с ним надо!
– Легко тебе говорить... – повторил Ромар. – А попробуй биться, с богом-то. Особенно, если предки тебе не помощники. Видишь ли, боги это те же странные существа, вроде древяниц или подкаменных курчавок. Среди них и благожелательные имеются, и злобные, само собой. Тех, кто послабей, хороший шаман может скрутить и заставить на себя трудиться, других может отогнать, третьи – попросту в наши дела не мешаются, и людям до них дела нет. Но есть и такие, с которыми так просто не сладишь и остаётся только умаливать их: одних, чтобы в беде помогли, прочих – чтобы не вредили. Кланяться приходится, жертвы приносить, не из дружбы, как древяницам, а из страха. Вот этих существ и зовут богами.
– Я бы не стал кланяться, – непреклонно произнёс Таши.
– Да?.. А кто Хурака кормил? Да ещё тёплой кровью. И вообще, не суди чужую веру. Ты их обстоятельств не знаешь, они – твоих. Пусть живут как умеют.
Таши почесал щёку, измученную щекотучим прикосновением беличьего хвоста, и спросил:
– А не может случиться, что тот, кого мы ищем, и не человек вовсе, а бог?
– Вряд ли. Странные существа потому и странные, что живут не только здесь. У любого из них большая часть в Верхнем мире обретается, здесь от них лишь малый кусочек. А в том мире сейчас такое творится – не приведи Лар. Да будь наш злодей богом-разбогом, но предвечного коснуться для него всё равно что для тебя спать улечься посредь непрогоревшего костра. Это кто-то живой, из тех, что в нашем мире обитает, а наверх только с бубном ходит, или уж не знаю, как там чужинцы с этим делом управляются.
– Ну, коли живой, – пообещал Таши, то с ним мы разберёмся. Он у меня не только колдовать разучится, но и как звать его забудет.
* * *
Обратный путь оказался не в пример легче. И опыт кое-какой был, и цель казалась яснее. Шапка упорно указывала на юг, и ночами, перед тем как заснуть или во время дозора Таши бывало размышлял, где же именно прячется злобный колдун. Люди на юге живут знакомые, или родичи, или дети лосося и медведя. Но у лесовиков знатных магов что-то незаметно, были бы у них дельные волшебники – Ромар бы знал. Неужели – ночные карлики? Или, того пуще – диатриты? Как их преследовать, как найти врага? Этого и Лар не подскажет. Иди и надейся, что удача и опыт не подведут.
Наконец, Таши не выдержал и поделился сомнениями с Ромаром.
– Мы же домой идём чуть не след в след. Откуда там чародеи? Кроме Матхи и нет никого.
– Ты что же, на Матхи грешишь? – Ромар рассмеялся, блестя ровными, юноше впору зубами.
– Нет, конечно... – испугался Таши, но Ромар, вдруг посерьёзнев, сказал:
– А вообще-то так и должно быть. На всех думай, никого не пропускай. Хотя Матхи здесь, конечно, ни при чём. Ослабел он в последнее время, похилился. Весь в мелочах, в сегодняшнем дне. У старух-лекарок хлеб отбивает, лихоманку лечит, мелкими заговорами пользует. Верхний мир забросил. Кюлькаса, что ли, боится? Шаман должен большие дела вершить, разом обо всём роде стараться, а он рассыпался как порванное ожерелье. И на смену себе никого не готовит. А это уже вовсе не дело.
– Захотел бы – нашёл. Калюта, например, толковый паренёк.
– Какой Калюта? – не понял Таши.
– Ты его знаешь. Из западного селения парнишка. Вместе с тобой посвящение проходил. Ему ещё кисет для кремней достался. Сварга из него не получится, а всё без шамана не сидели бы. Вернёмся, душу из Матхи выну, а дело делать заставлю.
– Получается, – вернулся Таши к волновавшей его теме, – что злодей среди большеглазых прячется. Сидит где-нибудь на дереве, а мы понизу бегаем, его ищем.
– Тоже не выходит, – вздохнул Ромар. – Тогда бы они на мангасову уловку ни в жизнь не попались.
– Понял! – воскликнул Таши, – озарённый внезапной догадкой. – Это мангас! Ты же сам говорил, что он сильный колдун.
Ромар с сомнением прокачал головой.
– Сильный-то сильный, да не настолько. Был бы он тем чародеем, так если бы захотел, всё большеглазое племя раздавил словно вошь на ногте. А он ничего особенного не делал. Большеглазых зачаровал их же собственной магией. А что шеи им ломал словно мальчишка лебеду, так на то он и мангас – силища у него что у мамонта.
– А огонь? Как он костёр распалил-то? Без кремня, без крестовины, голыми руками. Я о таком и не слыхивал.
– Мало ли чего ты не слыхивал. Огневик он, конечно, знатный, но для таких штучек к предвечному соваться незачем. Есть на свете люди, которые без огнива и без палочек костёр разжечь могут. Разумеется, это не так просто, лучше если хоть что-то в руках будет. Кремнем можно и не ударять, а огонь появится. Ох, помню, на состязаниях ты стараешься, камнями впустую щёлкаешь, а у Калюты костёр с полуискры заполыхал.
– Так он... – давнее воспоминание вдруг наполнило душу обидой, – так он выиграл не потому, что лучше умел?.. Волшебством взял? Это нечестно!
– Почему? Он лучше знает душу огня и, значит, лучше умеет. Никакое волшебство законом не запрещено. Нельзя только другим мешать. Так он и не мешал, за этим я следил.
– Всё равно – нечестно, – пробурчал Таши.
– Да ладно, пусть его, – дело давнее. Я это к тому говорю, что мангас великим чародеем быть не может. Он не чары творит, а шутки играет, мается от нечего делать. А тот, кто Кюлькаса тревожит, это совсем иное дело. На такое решиться, слаще рузарху в пасть прыгнуть. Мало того, что весь мир кругом стонет, так сам чародей больше всех рискует. Сегодня он у Кюлькаса силу своровал, а завтра его эта же сила походя раздавит. Такими вещами не балуются. У предвечных повелителей силища неподъёмная, ею горы двигать надо, звёзды на землю сводить, моря высушивать. Я ума не приложу, чем этот мерзавец у себя занимается, какие пакости задумал, что за ужасы творит. Ведь он не раз и не два обратился к предвечному, он будоражит его постоянно, каждый день и чуть не всякую минуту. Но я нигде не вижу следов его страшной волшбы. Вот, что пугает меня всего сильнее. Возможно, он готовит что-то непредставимое, и нам надо остановить его, пока он не пустил это в ход.
Таши поёжился. Картина, нарисованная Ромаром, проняла даже его. Уму представилась пещера, наподобие той, о которой рассказывала Уника. Мёртвая гладь подземного озера, мельчайший песок и неровный камень стен. И там, в безграничной тьме безликое, ничем не напоминающее человека существо готовит скорую гибель этого мира и приход иного, где всё будет чужим и враждебным.
– Я его найду, – сказал Таши, – и заставлю раскаяться в своих делах.
* * *
Неделю они упорно ломились сквозь лес, не встречая по пути никого и оставив далеко в стороне приречные поселения рыболовов.
На восьмой день, завершив вечернее гадание, Ромар подошёл к Таши и Унике и негромко произнёс:
– А ведь мы и впрямь след в след домой возвращаемся. Давай-ка ты завтра от шапки своей отдохни, и пойдём просто к дому. Дня два потеряем, не больше. А навестить родичей надо, сердце за них болит.
Таши был согласен, а Уника и подавно, хоть и страшновато было, что вновь кто-нибудь надумает взваливать на неё ответственность за несчастья суровой зимы.
Разумеется, Таши по-прежнему сверялся с шапкой и с тайной радостью обнаружил, что направившись к дому, Ромар начал забирать влево. Значит, не среди своих прячется злой маг, а в закатных землях.
К лесному посёлку путешественники вышли так и не встретив никого из родичей, и лишь у самой городьбы услыхали крик караульного. За зиму посёлок изменился мало, большинство землянок осталось недокопанными, да и не нужны они стали оскудевшему роду. Зима выдалась страшная, а осенние запасы погибли во время бегства. Немало родичей не досчитались по весне, когда пошла перелётная птица. Теперь в посёлке оставалось около полутысячи душ. Прежде в Верхнем селении, самом малом из всех, жило больше людей.
Прослышав о возвращении Ромара, сбежался народ. Собрались перед большой землянкой, чтобы послушать рассказ о путешествии. Где были, что выискали и как теперь дальше жить.
Таши обратил внимание, что на поясе у Стакна висит на ремне нефритовый желвак. Сумел мастер из навершия расколотой дубинки выточить кистень, чтобы не совсем оставался род без святыни. А у сородичей достало мудрости назвать тонкорукого Стакна своим вождём. Не беда, что не слишком могуч мастер, главное, что разум у него не убогий.
Ромар рассказывал, да и то не всё, а Таши с Уникой только кивали и поддакивали. Ясно ведь, что не стоит говорить людям, как вместе с мангасом по лесу ходили, о таком рассказывать, только народ злить. Промолчал Ромар и о том, что Баюн и не человек вовсе, а сродни злобным карликам. А вот о злом чародее всё поведал, даже то, что получили от Баюна в подарок святыньку, которая поможет злыдня найти. Что за святынька такая – люди не спрашивали, понимали, что не след волшебными вещами у всех на виду размахивать.
– И что же делать думаете? – спросил Стакн, выслушав рассказ.
– Дальше пойдём, – твёрдо сказал Ромар. – Мы этот поход начали, нам его и кончать.
– А по-моему – блажь это, – вдруг заговорил Мугон. – Как ни верти, нам тут всё одно не жить. Второй такой зимы никто не переживёт. Да и не дело, когда колдун от людей уходит. Таши тоже жаль отпускать. Я с ним бок о бок дрался, знаю, на что он способен. Нечего ему за чародеями гоняться, он роду нужен.
– Ты что же, в степи предлагаешь возвращаться? – спросил Стакн. – Ты же сам туда ходил с разведчиками. В степи снова засуха, от реки и следа не осталось. Там скоро и диатриты жить не смогут.
– На закат уходить надо, – упрямо проговорил Мугон. – И плевать, что там земель свободных нет. Потесним кое-кого. Спасибо Бойше, он с детьми тура войну остановил. Теперь мы им поклонимся, думаю и договоримся. Ромар сказал, что с рыболовами хлеб делил. Тоже добро. Одних о помощи попросим, других... глядишь и наберётся силы против западных племён выступить.
– Покуда чёрный маг жив, Кюлькас нам нигде покоя не даст, – возразил Ромар. – К самому себе за пазуху не спрячешься.
– А пока вы будете чародея выискивать весь род на нет сойдёт, – упорствовал Мугон.
– Ты что скажешь, шаман? – спросил Стакн.
Матхи стоял бледный, исхудалый. Колдовской наряд висел на нём мешком, словно не человека облегал, а болтался на высохшей палке. Видно так и не оправился шаман после тяжкой болезни.
– И Ромар прав, и Мугон прав, – бесцветным голосом произнёс Матхи.
– Пусть каждый своим делом занимается.
Вспомнив наказ Ромара, Таши осторожно надвинул на темя висящую за спиной шапку.
Нет, ничего. Правую щёку жжёт, словно рыжий муравей кусил – где-то там бродит злой маг. А Матхи с другой стороны стоит. И на взгляд ничего особенного в шамане не видно.
С тех пор, как перед лицом кровожадного Хурака Таши впервые ощутил чужое волшебство, прошло довольно много времени, и молодой охотник попривык разбираться в этих, прежде недоступных ему следах. Трудные мысли роятся вокруг Матхи, больные мысли, но не злобные. Помочь ему надо, пожалеть... – Таши вдруг поймал себя на том, что думает о кудеснике со снисходительной заботой, что в отношении шамана даже и неприлично. Покраснев, Таши поспешно скинул шапку.
– Пусть так и будет, – решил Стакн. – Ромар со своими пусть дальше идёт, а ты, Мугон, набирай молодых парней и ступай с ними к верховьям Белоструйной. Всё как хотел: своих искать, из Западного селения, с детьми тура договариваться... Только смотри, прежде времени ни с кем не ссорься. Пять человек тебе хватит, так?
– Хватит, – довольно проворчал Мугон. – Мне их и выбирать не нужно, все на виду. Тейко возьму, Лихора, Милошу и Свиоловых сынов. Послезавтра выйдем, через месяц назад ждите. Нам на дорогу год не потребуется.
– Вот и ладно, коли так, – заключил Стакн.
Под вечер Стакн, Ромар и Матхи заперлись в землянке вождя и просидели там чуть не до полуночи. Таши велено было далеко не уходить, и он изнылся, одиноко сидя на площади, размышляя под надоедливый комариный звон о тяготах кочевой жизни. Вот, домой пришли, можно сказать, и что с того? Какой же это дом? Их землянка за зиму в негодность пришла, плесени в ней больше чем воздуха; богатства всего, что с собой в мешке принёс... а люди, ради которых старался, как и прежде смотрят косо. Тейко на площади рта не разинул, но взгляд-то никуда не спрячешь. А кто-то так и просто сказал: «Гуляли полгода, да ничего не выгуляли... ворох сказок принесли».
Таши надвинул шапку, прислушался. Нет, всё-таки не зря ходили. Осенью сам зоркий Ромар слепым кутёнком тыркался, не понимая, что происходит, а теперь всё ясно, как светлый день. Вот там чародей поклятый бродит – всю щеку истерзал... ну, ничего, недолго тебе осталось. Таши вздохнул и шустрей замахал ивовой веткой, отгоняя ошалевших от жадности комаров.
Мимо прошли Тейко с Милошей. Тоже собираются в дорогу; Мугон решил до послезавтра время не тянуть, выйти завтра с утра. И то верно, зачем день прохлажаться? Мугон с прошлого года вдовый, трое парней холостых, а у Свиоловых сыновей в семье строго: скажут Курош и Машок, что завтра уходят – и всё. Вертитесь бабы, собирайте хозяев в путь.
Тейко в сторону Таши и глазом не покосил. Остыл за зиму, что ли? А может, так чародействует надетая шапка: не видит его недруг, будто нет рядом никакого Таши да и прежде не бывало.
Таши поспешно стащил шапку с головы. Не дело от своих прятаться. Тейко, хоть и недруг, но свой.
Из землянки выглянул Ромар. Спросил:
– Уника где?
– Плакать ушла, – ответил Таши, – к матери на могилу.
– Вот как... – Ромар помолчал. – Тогда её тревожить не надо. Заходи один.
Внутри землянка и сейчас больше напоминала жилище мастера, а не вождя – ну куда Стакн от камней денется? Колдуны и вождь сидели вокруг камелька, на лицах написано согласие, хотя можно было понять, что не всё договорено здесь, и сошлись люди на одном, подойдя к решению с разных сторон.
– Завтра выходите, – не то спросил, не то просто сказал Стакн. Таши на всякий случай кивнул. – Дело вам предстоит непростое, куда потруднее, чем в прошлый раз. Так? – Таши кивнул второй раз, хотя сейчас мастер ни о чём не спрашивал, просто такал по всегдашней привычке. – Найдёте вы злого чародея – и что с ним делать будете?..
«Про волшебный лук Ромар не сказал,» – сообразил Таши и вновь промолчал, хоть и не следует скрывать такие вещи от вождя.
– Вот мы и решили вам в этом деле помочь, – Стакн достал из-под одежды нож, выточенный из цельного куска зелёного камня. – Так... Знаешь, что это?
Таши кивнул.
– В этом камне сила предков, – напевно произнёс Стакн. – Враг расколол нефрит, но не сломил людей, поэтому мне удалось сделать из обломков новые вещи. Кистень останется у меня, а нож отдаю в твои руки. Так. Ромар за тебя ручается, и я в тебя верю, знаю, что не оплошаешь. Вернётесь домой – отдашь кинжал мне у всех на глазах. А до той поры никому не говори, что святыня у тебя. И без того люди не слишком довольны.
Это Таши понимал вполне. Научился молчать за последнее время. Стакн двумя руками поднёс нож Таши, и тот принял священное оружие
тоже двумя руками. Камень был гладок и холоден, но одна мысль – какая великая сила заключена в нём, согревала душу. Таши не мог сдержать улыбки: теперь чародею не сдобровать! И лишь потом проскользнула вторая, незначащая мысль: а ведь у него в руках оружие вождя, прежде ему на этот камень лишь издали смотреть доводилось...
– Всё справлю как следует, – хрипло сказал Таши.
* * *
Рано поутру выходили из селения. Шли двумя группами: Ромар с Таши и Уникой и Мугон с пятёркой молодых охотников. Как и в прошлый раз уходящих вышли провожать Стакн и Матхи, а вот Латы уже не было – не пережила хозяйка трудную зиму, ушла к предкам, так и не повидавшись на прощание со старшей дочерью. Теперь на июльских играх другую хозяюшку парни нарекут Мокошью, наградят венком из пахучих трав.
Зато Свиолова родня всей толпой вывалила провожать Машка и Куроша, не только свои жёны с детишками, но и вдова старшего брата с двумя пережившими зиму малолетками. Опять дошли до ручья, по лесине, кажись, по той же самой, перешли на другой берег, оставив на этом провожающих, а там дороги начали расходиться. Мугон пошёл на закат, забирая к югу, Ромар – к северу.
По знакомым местам идти, это не по неведомому краю бродить; где хоть раз мельком побывал, второй раз куда легче идётся. Никуда не сворачивая, дошли к пойме лесной речушки, где в дебрях пряталась избушка Йоги. То есть, шли, конечно, по беличьему хвосту, но тот вдруг чудить начал: сперва показывал северо-запад и вдруг разом перепрыгнул на полуночь. Тогда Ромар и решил малость переждать, посмотреть, что ещё учудит злой кудесник, а самим тем временем зайти к Йоге, старуху повидать, да заодно совета спросить, – может подскажет что старая, всё-таки она в этих местах давно прижилась, своей стала, всякую местную хитрость превзошла.
– Что она может присоветовать? – ворчал Таши, теребя беличий хвост. – И, вообще, как может такое случиться, что сегодня чародей на закате обретался, а завтра в другой край перепрыгнул? Что ж, он, по воздуху летать может?
– А вот это – запросто, – очень серьёзно ответил Ромар. – С той силой, что у него в руках, можно не только по небу летать, но ещё много всяческих чудес показывать.
– Как же мы тогда его поймаем? – Таши обеими руками полез в затылок. – Мы будем за ним месяц понизу гнаться, а он перепорхнёт на другой конец земли, – и ищи его там.
– Поймаем, – упрямо сказал Ромар. – Придумаем что-нибудь. А то – совета спросим, ну хоть у Йоги. Ты, вот, при её имени нос морщишь, а между прочим, вспомни, что в сказках про мудрых йогинь говорят? Будто они тоже по небу летать умеют. Я в своей жизни этих тёток перевидал целую толпу, хотя ни одна из них на людях в воздух не подымалась. А всё-таки, дыма без огня не бывает. Надо поспрошать.
– Вот как?.. – задумчиво протянул Таши, то натягивая на макушку висящую за спиной шапку, то сбрасывая её назад. – Тогда действительно стоит навестить бабушку... Поглядим, летает она, али нет.
– Не летает, – тихо проговорила Уника. – Она мне по секрету рассказывала, что могут ведуньи. Не умеют они летать. И никто не умеет. Вот ежели Хорова убить, тогда на свете много летающей нечисти появится. А покуда таких нет.
– Беда... – протянул Ромар. – Не хватает ещё, чтобы тот мерзавец Хорова разбудил. Тогда вовсе мир перевернётся. Давайте-ка, милые мои, поспешать, пока земля нас ещё держит.
Вода с болотистой поймы лесной речушки уже давно схлынула, но ещё стояла в каждой впадинке, любой, даже неглубокой яме. Зато весь лес, куда ни погляди, зарос высоченной крапивой. Жгучие заросли стояли стеной, и редкие тропинки, пробитые зверьми, явно никуда не вели, разве что к потайным днёвкам лосей и кабанов.
– Прячется, старая, – довольно сказал Ромар. – Поняла, как мы её в прошлый раз отыскали. Ну, ничего, по хоженному дойдём, не потеряемся. А вот хотелось бы знать, от кого она так скрывается. Кабы не от папаши своего сынка.
Память не подвела безрукого. Таши по сотне мельчайших признаков видел, что тот идёт по собственным прошлогодним следам. Сам Таши, может и сбился бы где, но Ромара сбить с пути казалось невозможным. Уника лишь головой кивала, соглашаясь, что правильно ведёт их старик.
Крапива в урочный час сменилась кустами смородины, благоухающими свежей листвой и усыпанными ещё незрелыми ягодами, а за ними открылась поляна с избой, вспрыгнувшей на вековые столбы.
Всё тут оставалось как в прошлый раз, но Таши теперь смотрел на избушку другими глазами. Теперь он понимал, откуда у немощной старухи такое изобилие – сынок кормит; «до времени», – как сказал Ромар. И страшный череп, насаженный на воткнутое в землю бревно, тоже принёс он. Таши вдруг представил, как добывал мангас этот трофей, бродил вокруг рузарха, тревожил, не давал покоя. Швырял камнями и целыми брёвнами, норовя попасть в незажившие раны. Рузарх, небось, был тот самый, что с диатримами сцепился, вряд ли в здешних лесах другой такой зверь найдётся. Зверю бы отлежаться, вываляться в болотной грязи, чтобы раны затянулись, а тут невесть откуда объявляется человечек, надоедливый как июльский слепень: шумит, хохочет и бьёт... больно бьёт. Измучил мангас зверя, а потом, подкараулив нужный момент, ударом хрупкой с виду ладошки сломал покосившуюся соснину, так что та рухнула на усталого и потому не успевшего отскочить хищника. Представилось, как полз рузарх с перебитой спиной, волоча парализованные задние ноги, и копыта чертили в земле две борозды, а мангас, заливаясь радостным смехом, вскочил на него сверху и голыми руками драл складки кожи на шее, чтобы достать яремную вену и так же, голыми руками, разорвать её, глядя в меркнущие глаза противника.
Таши затряс головой, поймав себя на мысли, что думает о рузархе с жалостью. Слишком уж сильна его ненависть к самому слову «мангас». Никто не умеет так ненавидеть, разве что Унике столь же ненавистно имя Слипь. Всю жизнь, сколько помнит он себя, прожил Таши под страшной угрозой оказаться мангасом, и что бы ни говорил сегодня Ромар, Таши не представлял, как сможет пересилить себя и взглянуть в глаза не то что самому мангасу, но и его матери. Хотя сейчас Таши был уверен, что старухи дома не окажется. Улетела старая по своим делам... Не бывает дыма без огня – умеют йоги по воздуху летать, пусть не все, но умеют. И прячутся от людей тоже потому, что с Кюлькасом дело имеют. Потому и на Сварга клевещут, что он, мол, их с Кюлькасовой помощью победил. На воре шапка горит. Но ничего, они её здесь подождут, а как вернётся колдунья, всё разом станет ясно.
Таши подошёл к черепу, успевшему выбелиться под зимними снегами и весенним солнцем, звонко ударил палкой, заранее зная, что ответа не будет. Однако, деревянная дверь повернулась на журавелях и Йога, щуря подслеповатые глаза, вышла на приступку.
Таши поспешным движением надвинул шапку и не сумел сдержать вздоха разочарования. Злой колдун по-прежнему обретался где-то вдалеке, а у самой Йоги не было ни единой чёрной мысли. Обида была, боль, усталость, но настоящей злобы не было.
Внутри изба, почитай что и не изменилась. Вновь, как и в прошлый раз, старуха выставила перед гостями угощение. Таши, чувствуя себя виноватым перед Йогой, старательно нахваливал всё, что появлялось перед ним: и жареное, и печёное, и варёное, и квашеное.
– Ну, как сходили? – спросила Йога, когда гости отвалились от съестного.
– Со всячинкой, матушка, – ответствовал Ромар.
– Дурень-то мой вас не обижал? А то как вернулся – всё смеётся, а дела не говорит.
– Нет, не обижал. Хотя шутки шутить он мастак. Кабы ни был я белый как лунь, то седых волос он бы мне прибавил. Но зато лес стал чище, спокойней ходить будет.
Ромар неторопливо рассказал о путешествии на север: как с ночными карликами схлестнулись, как Слипь видали и Хурака кормили. Рассказал о детях лосося и о том, кто таков северный волшебник. О пещере промолчал и о корявом луке... Таши отметил про себя, что, значит, и ему об этом зря языком трепать не стоит. Пересказал, как род зиму мыкал. Йога вздыхала, тёрла кулаком под носом.
Потом спросила:
– И куда ж вы теперь?
– А вот и не знаю... – сказал Ромар. – Шли по чародееву душу и думали, уже, что недалёко осталось, а он возьми да и упорхни неведомо куда. Ну а мы к тебе завернули, может присоветуешь что?
Выслушав старика, Йога всплеснула руками, отбежала в дальний угол, порылась там в берестяном коробке, потом повернулась к Таши.
– И вы ради такой мелочи ноги топтали? Эх, мужичьё бестолковое! Привыкли на зверей охотиться, вот иного ничего и не умеете. Хоть бы девчонку спросили, она бы вас бабьей мудрости научила. Не вы должны бегать за ним, а он за вами бегать должен! Ну-ка, поворотись, дылда...
– Йога приподнялась и приколола к шапке подвесочку из красноватого сердолика. – И всего-то дел... Теперь, тот о ком думаешь, сам к тебе стремиться станет. Ох-хо, горе с вами... До такой простоты не додумались: приворотный амулет к шапке подвесить.
– Спасибо, бабушка, – сказал Таши.
Он и впрямь был благодарен, хотя ещё месяц назад взревел бы раненым бизоном при одной мысли, что его хотят заставить носить на шапке женскую бирюльку, девичье украшение. А теперь – вроде так и надо, главное, дело сделать, а что для этого нацепить придётся, то дело десятое.
– Только смотри, – предупредила старуха, – лиходей теперь на тебя всякую минуту выскочить может. Он, поди, сам не узнает, с чего бы его к тебе потянуло, а ты будь готов: поглядывай зорче. Сами же рассказывали, что он носится быстрей бегучей совы, – Йога почесала любимую бородавку и добавила: – Ежели он и впрямь такой быстроногий, то как бы он прямо сюда не влетел... Пошли-ка, сердешные на улицу, а то переломаете мне всё хозяйство – кто чинить станет?
Ромар с Уникой послушно поднялись и Таши вслед за ними. Выходя из дома, он захватил мешок и проверил, хорошо ли держится за плечами висящая шапка. На улице зорко обвёл взглядом светлый небосвод. Нет, всё спокойно. А он уже представлял, как злой чародей, оборотившись грозовой тучей, летит на зов приворотного талисмана...
Таши уселся на завалинку, попытал, крепко ли держится на шапке бирюлька. Эх-ма, ещё чуток, и обвешают меня амулетами, словно фигурку Лара перед праздником... Ну да ничего, перетерпим.
Уника сидит у стены, подставив лицо солнечным лучам. На лице бродит затаённая улыбка. Опять, небось, сын завозился в животе, вот Уника и прислушивается, что он там вытворяет. Таши вздохнул. Что за недоля такая? Унике скоро рожать, а они так и бродят по миру неприкаянно. Скорей бы уж словить поганца, скрутить ему башку, а уж там заживём. Диатритов назад погоним, в их пустыни, дом поставим в посёлке. Отдельной семьёй жить станем. Все живут на пять семей, а мы – сами по себе – шестой. И пусть кто-нибудь попробует косо посмотреть!..
Йога и Ромар тихонько беседовали. Таши сперва не прислушивался, потом разобрал отдельные слова и насторожился.
– ...сама не знаю, как он меня обошёл, – жалилась Йога. – Ведь человек с виду, как есть человек! И говорит по-нашему, и одежду носит, и оружие у него человеческое. Потом оказалось, что притворялся – всё у них иное. Я и тогда чуяла, что не нашим духом от него пахнет, а как он появится, то обо всём забывала, дурная становилась, ровно девчонка. Околдовал он меня, что ли? Может и околдовал... Я ведь дверь в избе повесила какую тяжеленную; запиралась от него, так он всё равно проходил – сама я отпирала или он через застреху проскальзывал?.. Не знаю.
«Это, никак, она о своём муже рассказывает! – догадался Таши. – Тьфу, погань! Ромар-то зачем слушает?.. головой кивает, соболезнует. Плюнуть бы дуре в морщинистую рожу, чтобы знала наперёд!»
– ...он меня ни о чём и не выспрашивал, сама, дурёха ему всё обсказала, клятвы похерила... За то и мука мне, окаянной! Я уже на девятом месяце была, когда он насмеялся надо мной: показался в своём обличье. Тоже – человек с виду, только рот широкий как у жабы и волосы на голове торчком стоят, а по шее и спине гребнем спускаются. Явился вот так-то, а сам смеётся – он смешливый был. Спасибо, – говорит, – за науку, всему ты меня обучила. Теперь мне к дому пора. А тебе – счастливо гнить! Ну я ему и показала, что не всю мою науку он превзошёл. Шуганула его так, что он катком до самой реки катился. А что проку? С тех пор так и живу: все входы-выходы заговорила, от людей, от мира затворилась. А как дитё родилось, так меня всю опять перевернуло. Ты, вот, меня осуждаешь, а сам бы смог родное дитя в колыбели придушить? Смог бы, а?..
– Я тебя, Нешанка, не осуждаю, – тихо проговорил Ромар. – Я думаю, как нам дальше быть?
Таши с силой выдохнул воздух, успокаиваясь.
Сиди и помалкивай! Ромар лучше знает, что делать. Влез бы сейчас в чужой разговор и всё испортил. А Ромар, вот, головой покивал, и о неведомых чужинцах всё, что можно выведал. Кто знает, может чародей среди этих чужаков затесался? Трясёт гривой на шее, поминает Йогину науку. И ещё попомнить надо, что он глаза отводить мастак, настоящим человеком прикидываться.
Таши переменил позу и приготовился слушать дальше.
Однако, беседе было не суждено длиться. Из смородинных зарослей вышел сын старой Йоги.
Мангас шёл своей всегдашней танцующей походочкой, чуть ли не извиваясь по-змеиному, руки у него были пусты, и за спиной ничего не было, как бы не через чащу он шёл, где безоружный мигом потеряет свою никчемную жизнь, а просто вышел прогуляться в местах знакомых и вполне безопасных. Так, впрочем, и было. Мангас гулял, бездельно шлялся по чащобам, где никто не мог противостоять ему. Хотя, ублюдок и не искал подвигов, достойных его могучести. Он развлекался. Большая болотная лягуха, очумелая от страха и боли, скакала перед ним, напрасно ища спасения. Время от времени она пыталась замереть, стать невидимой, скрыться среди травы, получить хотя бы секундную передышку, но с ногтя преследователя с сухим треском слетала голубая искра, вонзалась в истерзанное лягушачье тельце, и квакушка против воли совершала новый громадный прыжок.
Таши подавил презрительную гримасу, с трудом сохранив на лице безразличное выражение. И это тот, кого он подозревал в умышлениях против всего мира! Прав Ромар – не может мангас быть неведомым чародеем. Это опасная, злобная и глупая пустышка, горе и вечная вина рехнувшейся от одиночества Йоги.
Скорее по привычке и для очистки совести Таши нащупал висящую за спиной шапку и надвинул её на лоб. Меховой колпак сдавил голову пылающим обручем. Пушистый хвостик заточенной спичкой вонзился в переносицу. В глазах мигнуло, и за это мгновение мир успел перемениться. Всё, что прежде было главным, прочным и незыблемым, даже земля под ногами, истаяло, как тает в предутренний час лунный свет. Призрачные деревья окружали его, призрачные кусты и трава, призрачный мир. Зато небо надвинулось к самой земле, набрякло густой венозной кровью, опасно отяжелело, прогнулось, вытянувшись гигантским сосцом, набухшим словно вымя объягнившейся овцы. Это чудовищное питалище касалось темени бредущего мангаса. Оно судорожно сокращалось, проталкивая вниз переполнявшую его густоту, и после каждой перистальтической судороги с ногтя мангаса слетала голубая искорка, терзающая ничтожную лягушачью плоть. А по вздувшимся небесам волной проходила новая судорога, и казалось, сейчас небо не выдержит, прорвётся на бледную землю, изничтожив разом всё, до чего сможет достать, сожжёт, испарит, и отныне в этих местах от горизонта до горизонта раскинется глубокая яма, полная горькой безжизненной воды, и далёкий берег станет будто снегом покрываться соляной коркой, а кругом на сотни дней пути не останется никого живого, один Кюлькас уляжется на дно мёртвого моря и когда-нибудь, может быть, уснёт, дозволив немногим выжившим в далёких краях копошиться на разорённой земле.
Так вот на что тратилась сила, способная двигать горы! Вот ради чего гибли люди и корчилось мироздание! Чтобы скучающий идиот мог безнаказанно мучить лягушек! А они-то искали злодея, мечтающего сокрушить мир!..
Уника увидела, как исказилось лицо Таши, как он приподнялся и прохрипел приближающемуся мангасу:
– Так это ты? Это ты творишь, ублюдок?!
Уника поняла всё сразу. Но ещё прежде осознала происходящая старая Йога. Одним прыжком она сорвалась с крылечка дома и очутилась перед сыном.
– Ты что же, дурень, вытворяешь?! – заголосила она, вцепившись костлявыми пальцами в волосы парня. – Да я тебя своими руками изничтожу! Прекрати немедля!
– Надоела ты мне, – процедил мангас и, не глядя, ткнул мать в лоб сжатым кулачком. Йога отлетела на несколько шагов и осталась лежать, хрипя залитым кровью ртом.
К этому времени лук уже был в руках Таши. Струнным звуком запела тетива, но часто оперённая стрела, чей полёт и взглядом-то не вдруг схватишь, вспыхнула в воздухе и исчезла, не достигнув цели.
Мангас улыбнулся. Улыбка у него была радостная и удивительно дружелюбная. Плохой человек не может улыбаться так. Но слова, произнесённые вслед за улыбкой, опровергали первое впечатление:
– А ты мне с первой минуты не по нраву пришёлся. Сейчас я буду тебя убивать, медленно и очень больно. Я умею очень больно убивать...
Таши не прислушивался, чем хвалится и грозится мангас, а молил лишь об одном, чтобы тот говорил подольше, покуда Таши успеет вытянуть из мешка неумно прибранный зелёный нож и кривой баюнов лук, на которые оставалась у Таши последняя надежда.
– Сначала я вот ей брюхо вспорю, – мангас кивнул на Унику, – любопытственно посмотреть, что у ней там. Потом...
Таши вскинул корявый дареный лук, наложил смолистую еловую стрелу, одну из двух, оставшихся у него.
– Ты стреляй, – милостиво разрешил мангас. – До меня всё равно не доста...
Воздух перед летящей стрелой вспыхнул ослепительным пламенем, но как раз в этот миг плохонькая дурно выстроганная стрела кувырнулась в полёте, как иной раз случается у малых детей, и ушла от огненного удара. Стрелка была скверно сделана и не умела как следует летать, но видела цель – чуждое, злое волшебство, и рвалась к нему, не заботясь о красоте и стремительности, болтаясь в воздухе, как небрежно кинутая палка. И она долетела и вонзилась в водянистый голубой глаз.
Рёв оглушил Таши. Мангас двумя руками вырвал из раны заострённый сучок и вместе с облаком кипящего огня швырнул его в Таши. Уклониться от этого удара было невозможно, и Таши сделал единственное, что мог – выпустил последнюю из зачарованных Баюном стрел. Увидеть, как она летит ему не удалось, потому что воздух вокруг полыхнул ярким рыжим светом, лишивших глаза способности видеть. Сшитая мастерами искони враждовавших племён, чудесная шапка сумела прикрыть своего хозяина. Голубое облако распалось на два смерча, которые унеслись, сокрушая болотистый лес.
Когда возможность различать предметы вернулась к Таши, он увидел, что мангас слепо топчется на месте. Последняя стрела выбила ему другой глаз.
Но всё-таки, это была не победа. Любой человек или чужинец, колдун или простой воин уже давно лежал бы на земле, возвращая свою душу в селения предков, но мангас продолжал сражаться. Его ничто не пугало он умел не чувствовать боли, и не было, кажется такой раны, которая убила бы его сразу. А вот отступить и не ответить ударом на удар было выше мангасовых сил. И он стремился ударить.
Таши видел, как багровым нарывом вздулось небо над головой врага, и понял, что сейчас и последует тот удар, от которого не защитит никакая шапка, ничьё заступничество и никакое искусство. Нет у людей такой силы, которая могла бы противостоять мощи предвечного, когда её направляет злая воля. Таши ещё не получил ни единой царапины, он был полон сил, в руке зажат отполированный Стакном нефрит, но всё это не могло помочь ему. Пускай мангас ослеп и не может точно направить удар, он ударит вслепую. Ему безразлично, что вместе с Таши погибнет Йога, ему плевать, что скорее всего погибнет и он сам. Мангасу важно ударить.
Это были не мысли, а мгновенное осознание происходящего. И так же мгновенно Таши сделал единственное, что мог успеть: метнул священный нож. Он бил не в мангаса, прекрасно понимая, что одним ударом с ублюдком не покончить, что даже получив смертельную рану, тот успеет испепелить окрестности до самого горизонта. Таши ударил в багровый сосок, питающий чародея тупой, всесокрушающей силой. Нож перерубил отросток, освобождённое небо тяжело закачалось над головой, по нему кругами пошли волны.
И в следующую секунду Таши прыгнул, как прыгал когда-то навстречу белому мангасу, только на этот раз в руке не было оружия. Но если дать врагу хоть секундную передышку, он вновь пустит в ход своё злое чародейство, и на этот раз будет нечем пересечь страшную пуповину.
Правая рука обхватила залитую кровью, запрокинутую голову, сжала тонкую, такую с виду хрупкую шею... С тем же успехом можно было душить гранитный валун. Мангас и не пытался освободиться из Ташиной хватки. Он тоже стремился к мести. Жилистые руки обхватили Таши за пояс, сжали так, что свет потемнел в глазах, Таши захрипел, но даже теперь не отпустил тонкую шею...
Когда мангас плюнул огнём, Уника закричала, хотя крика этого не было слышно в вое и свисте вспыхнувшей схватки. И даже схваткой это было нельзя назвать. Там где только что стояли бойцы, всклубились два огня: голубой и рыжий. Они ударились друг о друга, не погасив, а лишь усилив своё сияние; а потом оба огня были пробиты ослепительной зелёной молнией, и больше было нельзя определить, что происходит в этой круговерти. А потом оттуда клубком выкатился Ромар, и в многострадальных его зубах был зажат нефритовый кинжал.
Ромар мычал сквозь зубы нечленораздельно, но Уника поняла и несказанное. Слишком привыкла она за последний год быть руками старого волхва. Она схватила вытащенный из боя нож и шагнула к огненному цветку, разноцветно сиявшему на земле. Уника знала, что ударит как надо, не промахнётся и попадёт прямиком в сердце врага, а Таши останется невредим... Но очевидно, не только Уника знала это.
Йога, за секунду до того мёртво пластавшаяся по земле, с неслышным воплем метнулась к Унике и повисла на руке. Было видно, как она кричит разбитым ртом:
– Не дам!
Уника, не глядя стряхнула старуху, занесла ждущий удара нож, но прежде того пламя, катавшееся по земле, разом погасло, открыв взору сцепившиеся в жутком объятии тела.
Прицел был верен: прямо перед Уникой ложилась под удар гладкая, так похожая на детскую спина мангаса. Но Уника видела, что бить уже не надо, мангас мёртв и лишний удар только оскорбит Таши. Рука Таши, мускулистая и покрытая тёмным волосом, охватывала тонкую шею мангаса, так что голова ублюдка глядела под нелепым вывернутым углом, словно у большеглазых карликов, которым он при жизни так легко сворачивал шеи. Глаза мангаса были закрыты и умиротворённое выражение сошло на его нервное лицо. Впервые в своей никчемной жизни он нашёл настоящий покой.
– Таши... – позвала Уника.
Она перевернула так и не разжавших объятия врагов, чтобы Таши было легче встать. Ведь он, наверное ранен, или рёбра сломаны... Вон, как страшно впились в спину пальцы мангаса...
– Таши, тебе помочь?
Глаза Таши были закрыты и тот же покой озарял лицо, так что даже кровь, выступившая на губах, казалась чем-то совершенно посторонним. Таким бывает лицо человека, который сделал всё, что надо и теперь может отдыхать.
– Таши... – Уника попыталась разжать руки мангаса, но не сумела сдвинуть даже пальца. Два тела не просто сцепились в бесконечной схватке, они проросли друг в друга, руки переплелись, белесая нежить мангаса плавно переходила в смуглую, покрытую волосками кожу Таши.
Кто знает, что творилось под покровом догорающего колдовского пламени? Ни человек, ни мангас не могли этого выдержать. Выдержала лишь ненависть, не позволившая отпустить врага даже после смерти.
– Таши, Таши... – твердила Уника, не переставая гладить запрокинутое лицо любимого. На время она ослепла и оглохла, так что один лишь Ромар видел как старая Йога подползла к телам с другой стороны, обхватила голову мангаса и тихо безутешно завыла:
– Сыночек, сынок... кровиночка моя... да что ж они, сквернавцы с тобой сделали?..