6.

Утреннее солнце злобно таращилось на пустыню. Едва рассвело, но воздух уже так разогрелся, что легко можно было видеть тепловые волны, перебегающие по барханам. Разбуженный ударом бича, Хэнсон проснулся. Надсмотрщики орали и расталкивали рабов пинками. И над всем этим расстилалось рваное, лоскутное одеяло небес.

Хэнсон встал, даже не поморщившись от финального удара бичом. Он оглядел свое тело, отметив про себя, что вчера за несколько часов адского труда умудрился каким-то образом обзавестись ровным приятным загаром. Этот факт его не особенно удивил. Его сознание тоже, так сказать, «загорело», обрело способность стоически выносить удары судьбы. Он больше не строил догадок. Он принимал все, как есть. А еще он решил сбежать отсюда при первой же возможности — и странным образом не сомневался в успехе.

Правда, тому способствовала и несравненная выносливость его нового тела. Случись ему выполнять подобную физическую работу в своем мире, он упал бы замертво уже через час. Здесь же ему все было нипочем.

Не все рабы встали с песка. Двое даже не шевельнулись. Хэнсон подивился, что на них не подействовал этот зверский «будильник», но приглядевшись, понял, что они мертвы.

Тут их увидел надсмотрщик, в ярости бегавший вдоль рабской колонны. Судя по всему, этого типа колдовским путем доставили сюда прямиком из Древнего Египта. Души у него, разумеется, не было, но многолетний опыт работы позволял ему легко обходиться без нее.

– Мошенники! — вскричал он. — Лодыри, подонки, трутни! От работы увиливать! — и он, сердито бухнувшись на колени, оттянул пальцем веки мертвецов. Собственно, тут и проверять было нечего — обмякшие, воскового цвета тела исключали возможность обмана.

Сняв с покойников оковы, надсмотрщик пнул Хэнсона.

– Двигайся! — взревел он. — Сам Менее пришел, а он не такой добряк, как я.

Хэнсон присоединился к общей веренице, гадая, как тут обстоят дела с завтраком. Черт подери, неужели они думают, что люди способны вкалывать по шестнадцать часов в день на голодный желудок? Вчера вечером еды не дали, только мех с водой. Утром, как выяснилось, и воды не полагалось. Неудивительно, что двое соседей Хэнсона умерли от перенапряжения, избиений, да просто с голоду…

Надсмотрщик не соврал — Менее находился здесь. Хэнсон увидел его еще издали — тощий долговязый человек в набедренной повязке, накидке и золотом головном уборе. Как и все крупные, средние и прочие начальники на строительстве пирамид, он носил на поясе бич, но не пользовался им. Менее, точно ястреб, застыл на вершине невысокого песчаного холма — неподвижный, молчаливый. Рядом с ним стоял какой-то субъект пониже ростом — толстобрюхий коротышка с тоненькими усиками. Египетский головной убор шел ему, как корове седло. Несомненно, это мог быть лишь сир Перт!

Больше Хэнсону глазеть не позволили: бич рассек его плечи, врезаясь в тело до самой кости. Он побрел вперед, не обращая внимания на крики надсмотрщиков. Даже боль от бича не могла заставить его забыть о сире Перте. Неужели Борк напортачил, и сатеры знают, что Хэнсон еще жив, и прислали сира Перта на его розыски? Впрочем, эта версия казалась маловероятной, ибо сир Перт не обращал на вереницы рабов ровно никакого внимания. И вообще — иди-найди одного человека среди трех миллионов! Скорее всего, — предположил Хэнсон, — сир Перт проверяет местных проверялыциков. Инспекция сверху.

И что же он тут инспектирует? Очевидно, строительство пирамиды было затеяно все с той же целью — хоть как-нибудь отремонтировать небо. Он уже слышал, что сатеры наколдовали себе строителя пирамид; Хэнсон просто не ожидал, что это приведет к таким вот практическим последствиям.

; Дэйв окинул окрестности изучающим взглядом. Вчера вереницы рабов носили камни и щебень. Сегодня бригады невольников играли роль живых тягачей. Огромные, обтесанные со всех сторон глыбы обвязывали длинными веревками и подкладывали под них круглые бревна. Затем рабы начинали тянуть и толкать глыбы, и эти каменные параллелепипеды, неуклонно продвигаясь вперед, ложились на заранее приготовленный фундамент из щебня. Поворошив свою память, Хэнсон пришел к выводу, что еще вчера вечером этих глыб не было. Их будто наколдовали…

Разумеется, наколдовали. Но если можно магическим образом переносить сюда камни, к чему все эти рабы и жестокие надсмотрщики? Почему бы не наколдовать сразу все задуманное сооружение, каково бы оно ни было?

Бич снова хлестнул спину Дэйва, и в его уши ввинтился разъяренный голос надсмотрщика.

– Эй ты, лодырь безголовый! Сам Менее на тебя смотрит. А ну давай… Что за черт?

Надсмотрщик схватил Хэнсона за плечо, развернул к себе. На Дэйва уставились огромные вытаращенные глаза. Надсмотрщик наморщил лоб:

– Точно, я тебя запомнил! Уже два раза всю спину тебе ободрал! И ни тебе шрама, ни кровинки!

Хэнсон скрипнул зубами. Он не хотел привлекать к себе внимание, пока сир Перт рядом.

– На мне… на мне все быстро заживает.

Это была чистая правда. То ли наколдованное сатерами для него тело, то ли заклятье, произнесенное Нимой в нужную долю секунды, наделили его раны способностью затягиваться чуть ли не прежде их появления.

– Магия! — скривился надсмотрщик и так пихнул Хэнсона, что тот растянулся на песке. — Опять эта магия чертова! Магические камни плавятся, когда их ставишь на место! Магических рабов не берет бич! А еще хотят, чтоб мы сделали работу, которая самому Тоту не снилась! Честный труд им ни к чему. Нет, они тут со своей магией-шмагией под ногами мешаются! Анубис ихнюю медь! Нормальные каменные топоры им не с руки — подавай стальные и демон еще знает какие! Скалы магией ворочают — нет бы взять честные веревки, которые усыхают, и честное дерево, которое разбухает. А толку от этой магии чуть! Все гонят, гонят, гонят, торопят, да лучше пусть меня на дыбу вздернут за опоздание, чем эта спешка. Ишь вы! Совсем обнаглели! — и надсмотрщик сорвался на звериный гневный вой, так как остальные рабы, пока он был занят Хэнсоном, решили передохнуть. Надсмотрщик побежал вдоль колонны, работая бичом.

После этой истории Хэнсон старался не высовываться. Пусть раны мгновенно заживали и побои не представляли угрозы для его жизни, но усмирять боль его новое тело не умело. Он страдал от голода, жажды и прочих неудобств не меньше, чем другие. Может, он и умел выносить здешние условия жизни, но любовью к ним не проникся.

Ценой сотни умерших рабов и десятка обломанных об их спины бичей один каменный блок был установлен на место, прежде чем солнце взобралось по пестрому, отливающему медью небосводу в точку зенита. Пришло время долгожданной минутной передышки. Вдоль длинных верениц шли какие-то люди, раздавая что-то рабам. Еда, — понадеялся Хэнсон.

И ошибся. Когда раб с корзинкой подошел поближе, Дэйв увидел в ней вместо пищи какое-то мелкое крошево. Раб накладывал его деревянной ложкой в жадно протянутые ладони «строителей». Хэнсон с подозрением понюхал свою порцию. Дурманящий, тошнотворно-сладкий аромат.

Гашиш! А может, опиум, героин, анаша — Хэнсон в этих делах не смыслил. Но что наркотик — несомненно. Судя по тому, как алчно глотали его другие рабы, зелье не было им в новинку. Хэнсон благоразумно сделал вид, что отправил свою дозу в рот, а затем незаметно просыпал порошок сквозь пальцы на песок. Похоже, наркомания была удобным средством успокоить рабов, чтобы они забыли и боль, и страхи, заставить их пресмыкаться перед хозяевами и разбиваться в лепешку ради этого бесценного, убийственного пайка.

Едой и не пахло. Перерыв длился ровно столько времени, сколько потребовалось разносчикам на раздачу наркотиков. Минут десять — пятнадцать. Затем вернулись надсмотрщики с их окриками и бичами.

Рабов перегруппировали для выполнения новых заданий. Хэнсон оказался в бригаде из дюжины человек. Они принялись обвязывать веревками каменный куб двенадцатифутовой высоты. Валы уже были подложены под камень. Канаты болтались свободно. Два раба подсадили Хэнсона на спину к третьему. Он уцепился за край куба. Рабы подтолкнули его, и Хэнсон, забравшись наверх, схватил веревки, которые ему швырнули.

С этой высокой точки он увидел нечто новое — невероятные масштабы стройплощадки. То была не какая-то там дохлая пирамида Гизы, не простецкая царская гробница. Основание пирамиды измерялось не ярдами, а километрами, и вершина, судя по всему, должна была находиться на соответствующей высоте. Не верилось, что на всей планете найдется достаточно камня, дабы ее достроить. Насколько у Дэйва хватало глаз, пустыня была черна от многострадальных рабов.

Похоже, эти идиоты решили выстроить пирамиду до неба, подумал Хэнсон. Другого объяснения для этого колоссального проекта не существовало. Точно обезумевшие от гордыни жители Вавилона, они строили башню до небес. Очевидно, проект был обречен (Менее это наверняка понимал).

Видимо, когда верховные колдуны этого мира поняли, что не могут решить проблему неба, у них началась форменная истерика — так курица, увидев подъезжающую машину, суматошно мечется взад-вперед по мостовой. Сатеры переворошили все миры и эпохи, разыскивая всех, кто считался гениальными строителями, инженерами и конструкторами — и даже не удосужились выяснить, какова вероятность успеха при таком раскладе. Масштабы древнеегипетской пирамиды должны были впечатлить их до глубины души. Они приволокли к себе Хэнсона, Менеса, Эйнштейна, Калиостро (последнего — по каким-то своим загадочным причинам, поскольку этот деятель в жизни ничего не построил) и, видимо, еще тысячу человек. И всех снабжали материалами и техникой, вместо того, чтобы бросить все силы на обеспечение горстки самых надежных строителей. Должно быть, магия очень сильно облегчила жизнь сатеров — до такой степени, что у них больше не хватало духу самим браться за невыполнимые задачи. Конечно, проект с пирамидой выглядел нелепо, но ради невероятной цели следует перепробовать все невозможные средства.

Может быть, предположил Дэйв, они упустили нечто тривиальное в собственном арсенале. Логика подсказывает, что магические проблемы необходимо решать магическими же средствами, а не методами, позаимствованными из других миров. В голове Дэйва мелькнула какая-то смутная догадка — намек, проблеск мысли: что-то следовало сделать, в чем-то крылась причина неудач… Скорее всего, то была лишь игра воображения…

– Эй! — снизу ему махал какой-то раб. Хэнсон глянул вниз. Кричавший позвал другого раба, влез ему на спину и, подхваченный Хэнсоном, забрался наверх. Громко пыхтя, он произнес:

– Слушай, твоя шкура — твое личное дело, но лучше займись чем-нибудь. — Он подобрал веревочную петлю и передал ее Хэнсону, мастерски имитируя натужные усилия.

В это время мрачный надсмотрщик, двигаясь медленно и скованно, направился в их сторону. Собеседник Хэнсона затрясся от ужаса:

– Мандрагор!

Глянув на древнее морщинистое лицо надсмотрщика-мандрагора, Хэнсон не смог сдержать дрожи. На него надвигалась воплощенная бесчеловечность. Дэйв принялся бегать по глыбе, спуская вниз веревки, пока мандрагор не повернулся и не удалился своей деревянной походкой. Бич надсмотрщика с ритмичностью метронома хлестал всех попадавшихся на его пути рабов.

– Спасибо, — произнес Хэнсон, обращаясь к рабу. — Интересно, каково это — быть настоящим мандрагором.

– Мандрагоры — они разные, — охотно пустился в объяснения раб, оказавшись весьма образованным собеседником. — Некоторые не менее реальны, чем мы с тобой. Понимаешь, когда магам нужен кто-то, кого они не в силах просто вызвать — прямая трансляция тела обычно искажает структуру мозга, и мыслители уже никуда не годятся. А уж сейчас, когда небо падает, вообще труба… Короче, они добывают его имя и частичку души, а потом реконструируют его тело на базе корня мандрагоры. Привязывают к этому телу душу — и получается почти нормальный человек. Иногда даже лучше, чем был в жизни. Но в настоящих мандрагорах, как этот, ничего людского нет. Уродливые, гнусные симулякры. Гадкая это работа — делать мандрагоров. Мне она никогда не нравилась, даже когда я на сирзу учился.

– Так ты здешний? — удивился Хэнсон. Он-то думал, что его собеседник тоже призван с того света.

– Тут здешних много. На эту стройку мобилизовали массу народу из тех, кто не был нужен сатерам. А мой случай вообще особый. Похоже, ты мне не веришь — думаешь, они не посмели бы послать сюда ученика сирзы? Вот смотри: мне удалось протащить с собой один учебник, по которому я учился.

Раб осторожно вытащил из-под набедренной повязки тоненькую книжку и тут же засунул ее обратно.

– Эти книжки дают только тем, кто доучился до бакалавра, — вздохнул он, но тут же беспечно пожал плечами. — Ох, сроду не умел я держать язык за зубами, вот и поплатился. Работал ассистентом в ревиватории и спьяну сболтнул кое-что насчет одной большой шишки из воскрешенных. Вот и угодил сюда.

– Хм-м-м, — несколько минут Хэнсон молча возился с веревками, размышляя о вероятности совпадений. И решил, что в этом мире совпадений пруд пруди. — Не тебя ли сатер Карф приговорил провести здесь двадцать жизней?

Раб изумленно вытаращил глаза.

– Верно. Я умирал всего четырнадцать раз — еще шесть жизней трубить осталось. Но… дьявол, быть того не может! Они так надеялись, что ты-то все обязательно уладишь! Только не говори, что и ты здесь из-за моей болтовни.

Хэнсон успокоил его. Затем, приглядевшись к собеседнику, опознал его во второй раз.

– Слушай, это не ты валялся рядом со мной мертвый сегодня утром?

– Вполне вероятно… Меня зовут Барг, — он встал, испытующе оглядел веревочную сетку, в которую теперь была заключена глыба. — Вроде надежно. Угу, сегодня утром я помер — вот почему сейчас у меня пока силы есть. Эти надсмотрщики нас не кормят, экономят еду и время. Легче нас морить, а потом воскрешать и опять запрягать в работу. Тем, кого вызвали с того света уже мертвыми, попроще; если нет души, помирать легко.

– Тут вроде и индейцы есть, — отметил Хэнсон, только сейчас обратив внимание, что рабы принадлежат к самым разным расам и народам.

Барг кивнул:

– Ацтеки из какого-то там Теночтитлана. Двадцать тысяч. Их принесли в жертву всех сразу — не знаю уж почему. Они, бедные, думают, что в рай попали. Говорят, что по сравнению с их работой дома тут просто отдых. Сатеры любят одним заклинанием вызывать большие толпы — так они вытащили жертв некоего Тамерлана. Проверив узел на веревке, Барг уселся, свесив ноги с края глыбы. — Вот что: стой здесь и командуй, куда толкать. Только поосторожнее. Тот надсмотрщик следит за тобой. Смотри, чтоб веревки не давали слабину, а мы попробуем эту дуру сдвинуть.

Барг попытался соскользнуть по каменной стенке. Что-то затрещало, Барг выругался. Свисая на одной руке, другой распутал свою набедренную повязку и вытащил книжечку:

– На, побереги до вечера. У тебя складок на повязке больше — легче спрятать. — Торопливо сунув Дэйву свое сокровище, он исчез за краем глыбы.

Убрав книжку подальше, Хэнсон вновь начал имитировать бурную деятельность. Надсмотрщик-мандрагор поначалу не спускал с него своего тяжелого взгляда. Но вскоре тварь переключилась на другие объекты.

Рабские бригады внизу взялись за веревки. Хэнсон приготовился к старту. Послышался громкий свист бичей и разноголосые стенания. Кто-то начал выбивать дробь на маленьком барабане, задавая ритм рабам. Медленно-медленно исполинский каменный параллелепипед сдвинулся с места. Веревки натянулись.

Одной половиной своего мозга Хэнсон следил за веревочной сеткой, другая же половина разрывалась от самых фантасмагорических версий. Мандрагоры и люди-мандрагоры, зомби из прошлого, массовые воскрешения! И небо, которое обваливается огромными кусками. Ну полный бред!..

И, словно в ответ, наверху что-то ослепительно вспыхнуло. Тело Хэнсона среагировало так, как повелели ему инстинкты. Рука прикрыла глаза, защищая их от света. Но, поборов себя, Хэнсон сощурился и уставился в щелку между пальцами на щербатый небесный свод. На долю секунды ему показалось, что солнце превратилось в сверхновую звезду.

Он ошибся, но не слишком. С солнцем действительно что-то было неладно. Оно то разгоралось, то гасло, стреляя во все стороны толстенными огненными протуберанцами. Оказывается, оно зависло на краю гигантской новехонькой дыры. Качалось и дрожало, явно теряя равновесие.

Вся орда рабов в панике завыла. Их вопль был таким пронзительным, точно агонизировала вся планета. Большинство, побросав веревки, принялось разбегаться куда глаза глядят, топча друг друга. К этой охваченной паникой толпе присоединились и люди-надсмотрщики. И лишь мандрагоры продолжали нести вахту, хлеща бичами всякого, кто попадался под руку.

Хэнсон упал ничком на камень. Сверху донесся дикий рев: что-то огромное рассекало воздух, производя небывалый грохот — так звучала бы непрерывная череда атомных взрывов, помноженная на треск рвущейся по швам бесконечности. Все это завершилось таким громом, будто по барабанным перепонкам Хэнсона ударил молот самого бога Тора.

Да, небо вновь дало трещину, и весь купол заходил ходуном.

Но самое ужасное было не в этом.

Солнце проскочило в дыру и неслось к земле!