"Князь Лавин" - читать интересную книгу автора (Погодина Ольга Владимировна)

Глава 5. Феникс

" Я провел в Шамдо весь прошлый год и теперь возвращаюсь, – писал Юэ, – В городе на зимний постой остановилась вся армия, и наместник провинции требует, чтобы гарнизон из Ургаха вернулся обратно. Наверное, его можно понять – еще в прошлом году пребывание армии нанесло провинции изрядный урон, а по прошествии зимы мы можем и вовсе его разорить. Тем не менее, многие за глаза ворчат, что этого делать не стоило, особенно в таких резких выражениях. Мне, признаться, тоже не хочется возвращаться, тем более что время для этого очень не подходящее".

Юэ отложил перо и потер переносицу. В письме домой ему, пожалуй, не стоит писать, что подстерегает их в начале зимы на перевалах. Все торговые караваны заканчивали переходы через перевал еще в середине осени, в голос уверяя, что, как только ляжет снег, отправиться туда может крайне неразумный человек. Наместник провинции должен был это знать, конечно.

" В предыдущих письмах я уже описал все, что в Шамдо происходит интересного. Пожалуй, зимой здесь и вправду скучновато. Люди здесь грубоваты и не слишком приветливы, особенно в связи с какими-то нелепыми местными легендами о мифических существах гулях, которые якобы распространились последнее время. Эти гули как будто высасывают человека, отчего его тело превращается в песок и исчезает бесследно. А гуль якобы принимает облик поглощенного им человека, и может спокойно ходить среди живых, и его никак нельзя убить обычными средствами. Подобные слухи упорно ходят здесь уже несколько лет, еще до начала северной войны, однако в эту последнюю зиму приобрели здесь характер массового поветрия. Пожалуй, местные жители боятся гулей больше, чем северных варваров, что меня очень смешит. Променять мнимую угрозу на настоящую? Впрочем, страх необъяснимого всегда сильнее, нежели страх реальной угрозы.

Да, и еще вот что интересно: в последнем бою с варварами, как говорят, бились женщины. Наш военачальник Лю Кун сказал, что, должно быть, у варваров закончились воины, и объявил это обстоятельство свидетельством неминуемой победы, которая наступит никак не позже весны. Однако я (не сомневаясь, конечно, в мудрости командующего) из своего опыта во Второй Южной войне помню, что у варварских народов женщины могут принимать участие в военных действиях, и быть опасными противниками. Правда, в бьетских джунглях с их тактикой засад и отравленных трубок это казалось менее удивительным. Должно быть, эти степные женщины очень сильны, потому что конное сражение требует исключительной силы и ловкости. Вверенных мне людей я стараюсь тренировать ежедневно, так как из-за плохого умения обращаться с лошадьми наши потери были выше, чем следовало.

Как всегда, с нетерпением жду от вас новостей.

Да ниспошлет вам Великая Девятка тысячу лет жизни в здоровье и процветании,

Ваш почтительный сын Юэ".

Письмо вышло каким-то скомканным, Юэ обычно доставляло удовольствие предварительно продумывать, о чем он напишет домой на этот раз, чтобы письмо получилось ярким и остроумным. Однако на этот раз он вряд ли сможет развлечь родителей удачной шуткой: настроение у него на редкость паршивое.

Прозвище " Счастливчик", которым его наградили на Второй Южной войне за исключительное умение навлекать на себя всевозможные несчастья, похоже, останется с ним на всю жизнь, невесело подумал Юэ, аккуратно запечатывая письмо. Положив его на лакированный столик в своей комнате на втором этаже казармы, где располагалось командование, Юэ принялся бесцельно смотреть на покрытую рыжими потеками штукатуренную стену соседнего дома – вот и весь вид, которым его оделяло узкое окно.

Тогда, после влажной жары и отвратительных, кишащих змеями и болезнями болот дельты Лусань, назначение в Ургах казалось небесным блаженством. И таким оно и было, меланхолически размышлял Юэ. Улыбка судьбы. Человек честолюбивый и неглупый мог сделать это назначение ступенью к блестящей карьере. Все шло хорошо: Юэ выиграл битву у перевала Тэмчиут, и знал, что именно эта победа была решающей. Ему представлялось, что правящий князь должен быть хоть немного ему благодарен.

Но тут Юэ допустил роковую ошибку, позволил жалости руководить своими поступками. Ему не следовало заботиться об опальной сестре князя, не следовало привязываться к ней, пусть даже это красивая беспомощная женщина, брошенная умирать голодной смертью в клетке на городской площади. Он военный человек, и должен знать, что смерть и казни – неотъемлемая часть управления, а казнь одного человека, бывает, способна предотвратить тысячи смертей и столетия смуты. Наверное, у князя были основания так поступить, несомненно.

Но Юэ просто не смог оставаться в стороне. Кроме того, в тот злосчастный день, когда этот человек из степей, ее сын, пришел за ней, Юэ как раз угораздило при этом находиться. И упустить их – обоих.

За это князь мог даже приказать казнить его, как нарушившего приказ, если бы Юэ был его подданным. Ригванапади не преминул обратить на это его внимание своим скучающим голосом, когда вызвал его. Однако от дальнейшего командования Юэ был отстранен, – Ригванапади составил соответствующее послание и, несмотря на заступничество Бастэ, весной в Ургах прислали замену. Ригванапади попросил увеличить куаньлинский гарнизон до двадцати тысяч человек, и во главе его встал человек, которого Юэ невзлюбил с первого взгляда. Надо сказать, это чувство было взаимным.

У Юэ уже был опыт нахождения под командованием человека, его недолюбливавшего. Однако это не шло ни в какое сравнение с отношением Пан Цуна, – так звали нового командующего.

Господин Пан Цун прибыл в Йоднапанасат, – столицу Ургаха, – в конце весны, когда перевалы стали проходимыми. Впервые увидев его, Юэ удивился, как этого пухлого, низенького, лысоватого человечка с брезгливым выражением на гладком набеленном лице можно принять за полководца. У Пан Цуна были манеры ростовщика, и велеречивость старого евнуха.

Однако этот неприятный человек сделал то, что не удавалось Юэ, – он стал большим другом правящего князя, что с точки зрения конечных планов Срединной было тактической победой. Не прошло и трех месяцев, как Юэ (назначенного всего лишь одним из двадцати хайбэ, однако и это было милостью) был дан приказ отправиться в Шамдо и поступить в распоряжение начальника тамошнего гарнизона. Признаться, он обрадовался этому назначению.

Он провел в Шамдо больше года. Участвовал в обороне Шамдо прошлым летом и вынес из этого много жестоких и горьких уроков: варвары оказались куда более опасным и организованным противником, нежели это представлялось поначалу. Впрочем, Юэ и раньше не склонен был их недооценивать, однако к мнению опального хайбэ (Пан Цун дал ему более чем прохладные рекомендации) мало кто прислушивался. Терпеть над собой людей недалеких и чванных невыносимо, но особенно тогда, когда за ошибки платят жизнями вверенные тебе люди. Должно быть, ему, Юэ, боги посылают это наказание из-за его недостаточной смиренности.

И вот теперь ему предстоит вернуться в Ургах, – если,конечно, он останется жив после этого самоубийственного перехода. Командующий прямо сказал ему, что после столь сокрушительной победы лишние рты ему ни к чему. Подумать только! Словно они не заплатили кровью и смертью за эту победу!

Юэ вздохнул. Нечего предаваться горьким мыслям. Ему следовало завершить по возможности все дела, в то время как его люди сбиваются с ног, добывая на жалкие, еле выпрошенные деньги теплую одежду, кожи для палаток и корм для лошадей. Как это обычно и бывает, сборы затягивались, и Юэ совершенно извелся, понимая, что каждый день промедления увеличивает вероятность того, что перевалы засыплет снегом. На его счастье, осень выдалась на диво сухой и теплой. Однако линия снегов на вершинах Падмаджипал угрожающе ползла вниз, – в те дни, когда Юэ мог различить ее на горизонте.

В дверь постучали, и Юэ услышал из-за двери голос Шанти. К его удивлению, этот немногословный темнокожий северянин добровольно последовал за ним, несмотря на его немилость. К нему вообще охотно переходили воины от других хайбэ, когда это разрешалось.

– Я закупил кожи. Двести отличных коровьих шкур. Думаю, этого хватит. – сообщил Шанти.

– Как тебе это удалось? – усмехнулся Юэ: он-то знал, что денег могло хватить от силы на пятьдесят.

– Пришлось порыскать в окрестностях, – пожал плечами Шанти, и Юэ вспомнил, что он гхорец, – в городе всегда ломят цену втридорога.

Юэ почувствовал прилив теплоты к этому стойкому неброскому человеку. И отличному воину, надо сказать.

– Тогда, я полагаю, надо объявить сбор, – он посмотрел Шанти в глаза и увидел там полное понимание того, что им предстоит. Юэ порылся в своей мошне и вытащил на свет связку монет, – Еще надо купить ячьего жира. Обязательно. Я помню, что монахи в Ургахе сказывают им лица и уши, чтобы предотвратить обморожение. А в прошлый раз обморозилось больше половины отряда.

Шанти кивнул.

Юэ отпустил его и принялся расхаживать по комнате. Хорошо бы выехать завтра, но, скорее всего, не получится: надо бы напоследок дать воинам погулять, выпить вина и попробовать прелести новых шлюх, только что приехавших из столицы. Для кого-то из них, – а, быть может, для всех них, эти утехи могут стать последними.

Он понял, что настал вечер, когда в комнате начало темнеть. Зажег свечу, и попытался читать, но строчки разбегались. В голове продолжали вращаться колесики нескончаемых забот: оставалось ощущение, что он забыл что-то важное, и это может стоить им жизни. Так: кожи для палаток, жир, провиант, корм для лошадей, теплые попоны, меховые шапки…

– Эй, Юэ! – в дверь забарабанили, и Юэ узнал голос Иху, огромного зычноголосого хайбэ из армии Шамдо с обезображенным шрамом лицом, с которым они сдружились в последнее время, – Мы слышали, ты отбываешь! А как же погулять напоследок с товарищами?

Прощальные вечеринки были традицией. Но Юэ, признаться, истратил все, что имел, включая свое собственное жалование, а потому мина у него была довольно сконфуженная, когда в его комнату ввалились Иху и еще трое хайбэ, все уже изрядно навеселе.

– Боюсь, что " от связок моих монет осталась одна веревка", – честно сказал Юэ, – Ты ведь знаешь, денег, что мне выделили, хватило бы на то, чтобы разве что довести людей до соседней деревни.

– Командование всегда жадничает, – встрял хайбэ по имени Фэн Чу, – Ну да ладно! Не выпить с друзьями – плохая примета, можем больше не увидеться!

– Да, да, пошли с нами! Так и быть, проводим тебя за свои! – закричал Иху, – Я вот еще не потратил до последней связки премиальные за последний бой! Приберегал, – он хитро ухмыльнулся, – Госпожа Асахи по секрету мне тогда шепнула, что намечается прибытие подкрепления " птичек в саду Глицинии".

– Наше командование, – Иху скосил глаза в сторону центрального крыла, – Уже наслаждается столичным искусством игры на цитре…

Все расхохотались: в воздухе и впрямь плавал неуловимый отзвук музыки.

– А нам придется топать своими ногами, – добавил Фэн Чу, – Но за ради этого не грех и прогуляться, тем более что хоть дождь перестал!

– Я не могу… – начал было Юэ. Идти не слишком хотелось, хотя долгое воздержание давало о себе знать.

– Обидеть дарящего… – Иху безошибочно нашел самый неотразимый аргумент. Юэ покорно натянул выходную одежду, закрепил под подбородком высокую квадратную шапку, – знак хайбэ, и решил, что, в конце концов, он ничуть не хуже своих собственных подчиненных. Быть может, ему удастся отвлечься от невеселых мыслей, да и обижать товарищей как-то неловко.

– Все эти дни с тех пор, как новенькие приехали, "Дом Глицинии" полон, – на ходу разглагольствовал Иху, прихлебывая рисовое вино прямо из глиняной бутылки в соломенной оплетке, – Но пока, я видел, Шанти еще гонял твоих молодцов, Юэ, – у нас есть шанс опередить их!

– Ты, ведь, верно, дал им увольнение? – увидев кивок Юэ, Фэн Чи засмеялся, – Ну, тогда поспешим!

Юэ не часто, но доводилось бывать в " Доме Глицинии". Госпожа Асахи хорошо понимала особенности жизни и четко соблюдала субординацию. К высшему командованию проституток отвозили на возке, запряженном волами. Хайбэ провожали в " Сиреневый павильон" с отдельным входом и позволяли выбирать из десятка певичек приглянувшуюся, и, по крайней мере, все девушки были чистыми и надушенными. Госпожа Асахи обычно лично встречала их.

Вот и теперь, притворно охая и причитая, что лучших девушек отвезли " к одним особо взыскательным клиентам", госпожа Асахи проводила четверку в Сиреневый павильон, распорядившись накрыть стол, – Юэ всегда поражался, насколько быстро и умело это делается в таких заведениях. Двое прислужниц внесли низенький столик, быстро расставили пиалы для вина и фрукты, – поздний виноград, гранаты, фиги. На столе появилась холодная рыба в темном сладком соусе, жареный рис с овощами и крошечные пирожки. Юэ, признаться, давно не позволял себе роскоши пировать и теперь почувствовал, как темное и холодное беспокойство отступает перед легкомысленной атмосферой этой комнаты и витающими в ней ароматами. Откинувшись на прохладные шелковые подушки и разглядывая узоры из цветов и птиц на стенах, он залпом выпил пиалу вина, вызвав поток добродушных шуток.

Они провели довольно долгое время за разговором, – как и предупредила госпожа Асахи, " мои девушки должны подготовиться к встрече с такими мужественными людьми". Наконец, дверь отворилось, и щебеча, мелкими шажками вошли певички. На них были верхние одежды довольно кричащих цветов, – синего, желтого и малинового, по вороту украшенные вышивкой, в высоких сложных прическах колыхались перья и заколки. Двое несли в руках музыкальные инструменты, полы их длинных одежд шуршали по полу. Юэ почувствовал, что в его мире, пропитанном сожалением и войной, не хватает этой легкомысленной яркости. Определить, красивы ли девушки, под толстым слоем краски было решительно трудно. Их было всего четыре, – видимо, " Дом Глицинии" и впрямь полон, что госпожа Асахи отказала им в этой обычной любезности: иметь возможность выбирать.

Однако, стоит сказать, девушки выглядели веселыми и жизнерадостными, двое даже казались пухленькими, что, по существовавшим представлениям, считалось признаком красоты. Правда, одна из девушек, наоборот, казалась какой-то болезненно худой: широкий темно- красный пояс, охватывавший ее талию, казалось, можно охватить руками.

Выполнив положенный ритуал приветствия, и отведав вместе с мужчинами вина, самая дерзкая из певичек по имени Вербена завела игривый разговор, в который Иху и Фэн Чу включились с удовольствием. Юэ предпочитал помалкивать, хотя его и представили, как " героя, отправляющегося в сказочный Ургах", что вызвало поток кокетливых вопросов. Еще две девушки, – их звали Жасмин и Орхидея, принялись наигрывать. Орхидея спела грустную песню, а Жасмин – весьма фривольную, заставляя мужчин хлопать ладонями по бедрам. Юэ обнаружил, что незатейливый ритм песенки захватил и его, и он улыбается.

Он уже выпил довольно много, и мир снова заиграл яркими красками. Все заботы, снедавшие его, отодвинулись, и за пределами этой комнаты, полной беспечного веселья, не существовало ничего. Вербена беззастенчиво строила ему глазки и просила еще рассказать про Ургах. Юэ заметил, что и худенькая девушка, – она назвала себя Феникс, – тоже с любопытством слушает. Через какое-то время он обнаружил, что разговорился, и с увлечением описывает битву у перевала Тэмчиут.

Настроение в комнате изменилось, и он тоже почувствовал, что зря принес в этот веселый мир дыхание смерти, смутился и замолчал.

Вербена, почувствовав настроение, тут же сменила тему:

– Что-то становится грустно! Давайте еще послушаем песен. Теперь пусть поет Феникс. Послушайте ее обязательно, у нее очень красивый голос!

Худенькая девушка стала серьезной, что выглядело странным в ее легкомысленном ванильно-желтом одеянии, из-под которого выглядывали нижние одежды темно-красного цвета.

– Рассказ господина Юэ произвел на меня столь сильное впечатление, что я не могу сейчас петь, – сказала она, и Юэ с удивлением отметил, какая у нее правильная речь, – словно у девушки из хорошей семьи, – Однако я прочту стихотворение, которое, как мне кажется, отвечает красоте и печали этого момента. Оно написано триста лет назад поэтом и полководцем Нян Сином.

Феникс помолчала, потом начала напевно:

Печаль и ярость – вот две жены воина.

Обе прекрасны, как свет луны на воде,

И обе жестоки.

Будто ревнивые сестры, рвут они душу

После того, как бой кончен

И медные трубы хрипло зовут в ночи

Тех, кто уже не придет.

Юэ почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он знал это стихотворение, и любил его. Услышать его здесь, из уст проститутки было воистину удивительно.

Вербена и Жасмин несколько наигранно бросились выражать свое восхищение, потом Жасмин снова заиграла, но глаза Юэ больше не отрывались от лица Феникс. Его снедало острое любопытство, ему хотелось знать, откуда девушка знает это довольно редкое стихотворение. Должно быть, у нее был любовник, часто повторявший его: проститутки вряд ли умеют читать.

Иху перехватил взгляд Юэ, и шутливо толкнул его локтем. Феникс тоже заметила его откровенный интерес и покраснела под своими белилами. Вербена уже устроилась на коленях у Фэн Чи и поглаживала его весьма недвусмысленным образом.

Обычно, выбрав девушку, они могли уединиться с ней в примыкавших к Сиреневому павильону небольших комнатках. Иху снова толкнул его: Юэ надлежало выбирать первым, как герою сегодняшней вечеринки. Сам он уже несколько раз ущипнул Орхидею, каждый раз заливавшуюся от этого смехом и норовившую пощупать его огромный бицепс с детским восторгом.

Юэ встал и взял Феникс за руку. Рука была маленькой и хрупкой, и Юэ пальцами почувствовал, что девушка дрожит. Ей холодно? Иху отпустил им вслед довольно сальную шутку, но Юэ сделал вид, что не слышит. От Феникс пахло сиренью, ее волосы двумя ровными прядями свисали по обе стороны лица до шеи, а на затылке были собраны в пучок, украшенный длинной шпилькой.

Комнатка была маленькой и холодной. Юэ обнял девушку, почувствовав, что она задрожала еще сильнее. Обычно проститутки шутили и смеялись, а в Феникс было что-то… почти целомудренное. Юэ поцеловал ее, и услышал неразличимый вздох.

Для проститутки она была очень неумелой, почти не отвечала. Впрочем, Юэ никогда не нравились преувеличенные стоны девиц, – он слышал, их наставляют в таком поведении, дабы клиент не усомнился в собственной мужественности. Так что он был благодарен ей за ее молчание. Ее тело было маленьким и легким, и дышало свежестью, – должно быть, ей не больше шестнадцати лет.

После того, как все закончилось, он поцеловал ее еще раз. Ему было жаль уезжать, – должно быть, он бы еще не раз посетил ее в " Доме Глицинии". Она ему нравилась, эта девочка из столицы, хотя, должно быть, ее ласки стоят немало.

– Вы были очень добры ко мне, – неожиданно сказала Феникс в темноте.

– Добр? – удивился Юэ, потом засмеялся, – Ты умеешь удивить мужчину. Скажи, где ты выучила это прекрасное стихотворение?

– Оно одно из моих любимых, – просто ответила девушка.

Юэ удивился еще больше. Приподнявшись на локте, он всматривался в ее лицо, во влажно блестящие в полутьме глаза.

– Ты получила хорошее образование, если ценишь поэзию, – раздумчиво сказал он, – И, должно быть, ты даже умеешь читать.

– Конечно, – в голосе Феникс зазвучало что-то, похожее на обиду, – И писать тоже, – не без сарказма добавила она.

– Проводить время с образованной женщиной весьма приятно, – Юэ решил сделать ей комплимент.

– Когда вы уезжаете, мой господин? – вместо ответа спросила Феникс. Быть может, их симпатия взаимна?

– Завтра, – со вздохом отвечал Юэ, – Или, в крайнем случае, послезавтра.

Он подумал о предстоящем отъезде и снова принялся целовать ее прохладную кожу. Однако Феникс вывернулась и села, напряженно всматриваясь в него. Нет, она действительно странно ведет себя для проститутки!

– Я не проститутка, – словно отвечая его мыслям, коротко сказала она, – Господин хайбэ Юэ, возьмите меня с собой.

– Что? – опешил Юэ.

– Возьмите меня с собой, – в голосе девушки звучала какая-то отчаянная решимость.

– Ты говоришь глупости! Ты даже не знаешь, как опасна дорога! Маленькая дурочка, мы все, скорее всего, погибнем там! – от неожиданности Юэ выпалил первое, что пришло в голову – то, что его снедало.

– Если мне будет суждено умереть, – что же, – Феникс отнеслась к его словам с поразительным равнодушием, – Но уже завтра… уже завтра меня могут забить до смерти.

– За что? – удивился Юэ. Девушка не выглядела сварливой.

– Есть один человек… – неопределенно сказала Феникс, – Если он вернется, – а он вернется, рано или поздно, я убью его.

– Какое мне дело до всего этого? – Юэ даже усмехнулся от нелепости ситуации.

– Мой господин, – прошептала девушка, – Пожалуйста. Я буду делать все, что вы захотите. Только возьмите меня с собой.

– Ты могла бы выбрать себе более перспективного покровителя, – пожал плечами Юэ, – Ты молода и образованна, такие всегда ценятся высоко.

– Госпожа Асахи сказала, я слишком тощая, чтобы всерьез на что-то рассчитывать, – И потом… тот человек… он вернется.

– У меня нет денег, чтобы тебя выкупить, – Юэ понадеялся, что этот аргумент станет окончательным. Ему не хотелось грубить девушке, но ее просьба, право, была слишком странной.

– Меня можно украсть, – спокойно отвечала Феникс.

– Украсть?

– Да. Это нетрудно, тем более что я сама могу сбежать. За нами не слишком следят, – большинству, как и мне, идти некуда, а местные слишком боятся гулей.

– Женщина, ты безумна!

– У меня нет другого выхода. Я сделаю все, что вы захотите, – настаивала она. Юэ почувствовал, что ситуация начинает забавлять его.

– Ты не понимаешь, – терпеливо объяснил он, – Так и быть, я не скажу о твоих странных мыслях госпоже Асахи. Но взять тебя с собой я не могу. Я отвечаю за тысячу мужчин, многих из которых не надеюсь довести живыми, как и остаться в живых сам. Тащить в эти проклятые горы женщину – чистое безумие!

– Женщины выносливее, чем кажутся, – упорствовала она. Должно быть, ей в самом деле грозят серьезные неприятности – не может же она быть настолько глупой!

Она ему нравилась. Она ему действительно нравилась, и Юэ чувствовал сожаление. У них могло бы быть много приятных ночей, останься он в Шамдо. А теперь придется еще и солгать.

– Хорошо. – сказал он, и жестом оборвал поток благодарностей, – Я обдумаю это. Только обдумаю. Но, скорее всего, ответ останется таким же, как и в самом начале.

– Благодарю вас, мой господин, – и Юэ даже в темноте увидел, как на ее лице расцвела улыбка.

Юэ, конечно, не собирался даже думать о том, чтобы сдержать обещание, данное певичке. Да и не обещание это было вовсе.

Как он и предполагал, мелкие досадные проволочки удержали его еще на день. К стыду своему, он (как и большинство своих воинов) чувствовал даже некоторое облегчение – после бессонной ночи и обильных возлияний голова трещала нещадно и мысль о том, чтобы провести весь день в тряском седле, вызывала содрогание. Потому Юэ назначил выступление на следующем рассвете, клятвенно пообещав перед строем собственноручно казнить того, что посмеет опоздать. Это он добавил специально для любителей вечеринок.

Сейчас, поздним вечером, Юэ был у себя один, разложив по столу карту. Ему вообще лучше думалось вечером, когда дневные звуки стихают и воцаряется разбавленная огнем свечей тишина. Он уже несколько раз обдумывал, как ему провести своих людей до Чод, – столицы Западной Гхор. Переправа через реку Мажонг в это время года не особенно приятна. У Юэ была возможность выбрать один из двух вариантов: наикратчайший или более обходной. В первом из них переправа через Мажонг была паромной, и это займет много времени. Во втором, как он узнал от Шанти, сам путь длиннее и проходит вдали от городов, однако Мажонг в месте переправы широко разливается и настолько мелка, что лошади могут перейти вброд – все одновременно. После некоторых колебаний Юэ выбрал этот второй вариант, и его палец прочертил по карте воображаемую линию до Чод. Ему надо будет разделить свой отряд, и выслать в Чод передовую сотню, чтобы купить все, что они еще не успели закупить (в том числе вьючных животных и корм для лошадей), и нанять проводника. Юэ уже доводилось проходить в этих местах с войском, и рисковать, особенно в это время года, он не хотел.

Шанти уверял, что кружной путь лучше еще и потому, что, в отличие от прямого пути, тянущегося через рыжие глинистые равнины Шамдо, пролегает среди сточенных ветром и временем древних меловых гор, уже давно обратившихся в россыпи мелкого сероватого щебня и пологие осыпающиеся холмы. А каменистая почва для конного отряда предпочтительней: и кони не увязают, и телеги идут лучше. Как помнил Юэ, телеги, быть может, снова, – как в прошлый раз, – придется бросить.

Он досадливо потер усталые глаза, обвел ими комнату, расслабляя глазные яблоки. Его вещи были полностью упакованы, собраны и снесены вниз, – с тем, чтобы завтра уже на рассвете навьючить ими выносливых местных лошадей. Теперь о его пребывании здесь напоминал только свиток с каллиграфическим изречением, – Юэ сам его сделал. Сначала Юэ хотел сжечь его, затем передумал. Быть может, следующий обитатель комнаты окажется человеком, обладающим вкусом, и сохранит его?

За дверью раздалось какое-то шевеление, какой-то слабый царапающий звук. Юэ все-таки был воином, и когда надо, мог действовать совершенно бесшумно. Аккуратно свернув свиток с картой, он снял висевшие над изголовьем его постели узорчатые ножны и, медленно и бесшумно обнажив клинок, пошел к двери.

Под ногой незваного гостя скрипнула половица, потом снова донеслось царапанье.

" Кто это может быть?" – Юэ почувствовал, как на него волной накатывает подозрительность, острое и противное чувство, что на него снова начали охоту. Последнее время, стоит сказать, он уже почти отвык от этого чувства, с которым познакомится на Второй Южной войне: знать, что любой из окружающих тебя людей способен воткнуть нож тебе в спину… Или запустить в твою палатку ядовитую суккуту. Юэ машинально притронулся к шее, где раньше носил амулет из именно такой гадины, подброшенной ему в палатку. К сожалению, в бою за княжеский дворец в Йоднапанасат он потерял его. Возможно, именно это стало началом второй волны его несчастий. Как говорил тогда Цой, амулет из суккуты обладал большой силой для защиты от зла.

Он вплотную подошел к двери и, уловив по звуку дыхания рост пришельца, рывком распахнул дверь. В ноздри ударил запах сирени. На пороге с ножом в руке (которым она явно ковырялась в двери, чтобы сбросить щеколду) стояла Феникс все в том же ванильно-красном одеянии, которое прикрывал на редкость грязный и обветшалый плащ неопределенного цвета. Юэ сделал шаг назад и прошипел:

– Ты что себе думала? Я чуть не убил тебя!

– Извините, господин хайбэ Юэ, – Феникс очень резво впорхнула в комнату, и впрямь, яркая и легкая, как птичка, – Я боялась, что вы прогоните меня, и потому хотела сначала попасть внутрь, а уж затем начинать разговор.

Юэ набрал в грудь воздуха, чтобы вот сейчас же, холодно и решительно, взять ее за руку и выставить за дверь. Невзирая на крики. Невзирая на мольбы. Невзирая на все заманчивые предложения, какие она может ему сделать.

Однако, когда он посмотрел ей в лицо, он увидел, что Феникс с совершенно диким выражением глядит ему через плечо. Обернувшись следом за ней, Юэ увидел только свиток на стене. Его посетительница такая поклонница каллиграфии?

Он написал это изречение сам, и мог считать свое искусство довольно высоким. Впрочем, оно не могло сравниться с искусством автора изречения, чей несравненный ум превышал все возможные пределы, отпущенные смертным.

" Малый страх делает робким.

Великий страх делает свободным."

Да. Это была великая истина, даже просто ее обдумывание делало разум ясным и лишенным всякой суеты.

– Это цитата из " Обители духа", – сказала Феникс, и ее глаза остановились на Юэ, – широко распахнутые, напряженные, – Как к вам попала книга моего отца?