"Проститут" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)

Глава 4

Милая Лана Самарина Художник Гена Байдуков явно положил глаз на Вику Малаеву.

Но у него был соперник. Вика нравилась еще и Жене Красновскому. Этому модному писателю.

Вот и теперь Гена с треногой мольберта через плечо и с планшетом через другое, спускался в гостиничный бар. Там уже сидела его Вика, а подле нее вил свои лианы обольщения инженер человеческих душ Женя Красновский. Строил девушке куры…

– Об чем литературный спор? – с деланной легкостью спросил Гена.

– О том, что есть современная женщина и что есть современный мужчина, – задорно стрельнув глазками, ответила Вика. Какой девушке не понравится, если за нею ухаживает не один красивый и талантливый кавалер, а сразу два!

– Ну и что же вы решили? Что есть мужчина и что есть женщина? – поинтересовался Гена, размышляя, что бы выпить – мохито, пина-коладу или дайкири?

– Мы сошлись на том, что если сравнивать с автомобилем, то мужчина с его упорством, рвением и настойчивостью – это педаль газа, а женщина с ее рассудком и осмотрительностью, – это педаль тормоза, – ответила Вика.

– А что же тогда руль? – в недоумении спросил Гена.

– А руль… – задумалась Вика. – А руль у нас…

– Путин! – с хитрой улыбкой подсказал Гена.

– Не, Путин – это не руль, – с сомнением покачал головой писатель Женя Красновский, – Путин это типа gps для бортового компьютера…

– Слишком сложно, – хмыкнул Гена, ногой задвигая мольберт под табурет, – вы идеализируете роль гаранта.

– А разве он нами всеми не руководит? – приподняв красивые тонкие бровки, спросила Вика.

– Вот ты, Вика, в армии не служила, – начал Женя.

– Я не служила, мы, слава Богу, не в Израиле, у нас девушек не призывают, – парировала Вика.

– Я к тому, что если бы ты служила, то поняла бы, что значит дежурный по полку офицер, – вздохнув, сказал Женя. – Дежурный офицер исполняет обязанности во время своего дежурства, но он не командует полком, понимаете?

– Ты о чем? – спросил Гена.

– Я о гаранте, – ответил Женя, – в смысле того самого руля.

– А кто тогда рулит и командует? – спросил Гена.

Женя не успел ответить.

В бар спустился их режиссер и продюсер.

– Внимание всем! – подняв руку, громко обратился к собравшимся Бальзамов. – Завтра в восемь тридцать отбываем к месту съемок! Автобус будет у входа в гостиницу в восемь пятнадцать, никому не опаздывать, опоздавших буду штрафовать!

– Куда едем? – поинтересовалась Вика.

– Народный кооператив имени Хосе Марти, – ответил Бальзамов, – пропрохлаждались здесь, два съемочных дня потеряли, пора наверстывать.

Лане повезло. В автобусе она села на гидовское место сбоку от шофера. Туда ее сам Бальзамов определил, – садись, говорит, сюда, тебе лучше все видно будет…

И правда,

Красотища!

Море, пальмы, горы…

Лана подумала, что если бы надо было выдумать флаг для страны счастья, она бы взяла полосками все цвета у этого яркого дня. Синий цвет из глубины Карибского моря, нежно-голубой с зеленоватым – цвет прозрачной прибрежной волны из полосы прибоя, потом полоску белой пены перед желтой полоской песчаного пляжа. Зеленый цвет пальм и зарослей тростника. Коричневый цвет гор Сьерра Маэстро. И снова полоса синего-синего неба. Такой бы она и сделала флаг страны вечного счастья.

Полосатый. Все цвета радости.

Шофер Санчес, или дядя Саша, как его звали все русские друзья, был метис.

Огромные выразительные глаза с красными прожилками, худое, но мускулистое, словно высохшее от жары тело и блестящий сахарный оскал зубастой улыбки. Этакий черный кофе с белым кубинским сахаром!

– Тебя Лана зовут? – скашивая свои блестящие глаза и улыбаясь, спросил Санчес.

– Лана, – кивнула Лана.

– Ты красивая, Лана, – сказал дядя Санчес, – тебе хороший парень для любви нужен.

– Санчес крутанул руль, обгоняя медленно кативший впереди трактор. Трактор с сахарным тростником из какого-нибудь народного кооператива имени товарища Рауля Кастро. Крутанул руль и спросил: – Есть у тебя парень для любви?

Лана смутилась и покраснела.

– Ну, если парня нет, то я к тебе в субботу на танцы приеду, – сказал Санчес. – Лучше меня любовника на всей Кубе не найдешь, у меня девять дюймов, это двадцать три сантиметра по-вашему, понимаешь? – и шофер радостно загоготал. – Такого любовника, как я все девушки хотят от Варадеро до Сантьяго де Куба!

Бальзамов сидел в первом ряду за шофером и похотливо разглядывал Лану. Ах, какие ножки, какая грудь!

– Чем старше становишься, тем более молодые женщины тебе нравятся, – признался как-то Бальзамову его давнишний приятель из питерских телевизионщиков, в ту пору, когда Бальзамов был желторотым журналистом-репортером в команде Мамы-Любы… И эти слова Бальзамову запали в душу. – В сорок тебе нравятся двадцатилетние, в пятьдесят – семнадцатилетние, а в шестьдесят, страшно подумать, девочки тринадцати лет…

Теперь Бальзамов довил себя на мысли, что он развивается куда как быстрее, чем его наставник с питерского ТВ. Бальзамову в тридцать пять нравились двадцатилетние, а к сорока он начал поглядывать на совсем юных.

Ах, Ланочка!

Стройная, высокая, худенькая… Ножки длинные, стройные, кожа как шелк…

– Ты у нас какого росту? – по-свойски подсев к Ланочке, поинтересовался Бальзамов.

– Метр семьдесят три, – ответила Ланочка, отчего-то внутренне деревенея.

– А весишь?.

– Пятьдесят пять. – А что?

– Самые что ни на есть модельные параметры, – плотоядно поглядев на грудь своей спутницы, подытожил Бальзамов. – Вернемся в Москву – отправлю тебя в модельное агентство. А пока надо форму поддерживать. Давай по утрам бегать вместе.

– Ну, я не знаю, – неуверенно протянула Лана. Мысль о модельном агентстве была заманчивой, но Лана отлично знала, чем приходится расплачиваться за такие подарки судьбы.

– Подумай, – вкрадчиво уговаривал Бальзамов, все так же улыбаясь липко-ласковой своей улыбочкой. Сказал и положил свою ладонь Ланочке на спину, на то место, где под ти-шорткой была застежка ее лифчика.

Ланочка замерла. Явная симпатия взрослого мужчины ей, конечно, льстила, но одновременно вызывала какое-то необъяснимое отвращение.

– А ты правда родственница Саши Баринова? – спросил Бальзамов.

– Я? – удивленно переспросила Лана.

– Ну да, ты, – кивнул Бальзамов, и рука его скользнула ниже по спине к талии.

– Я не родственница, а что?

– Да так, – слегка усмехнулся Бальзамов, – я думал, что вы родственники, а оказывается, нет.

– Он просто мой друг, – сказала Лана и тут же, покраснев от неловкости, уточнила:

– Не в том понимании друг, как бойфрэнд, а просто друг.

– Ну-ну, конечно, я понимаю, – усмехнулся своим мыслям Бальзамов, и рука его будто поглаживая, снова пошла вверх по ее гибкой спине.

"Ну все, она моя, – решил для себя Бальзамов, когда выйдя первым из автобуса, он галантно подал Ланочке руку. – Любая дурочка готова на все при мысли о модельном агентстве, и эта ничем не лучше. Вот назло этому Баринову трахну ее и Баринову потом попеняю, чтобы не врал, мол, дочка приемная… Сам-то небось уже девочку для себя застолбил!"

В колхоз… Вернее, в кооператив имени Хосе Марти приехали к вечеру, когда красное солнце уже садилось за коричневые горы.

Их группе выделили один большой длинный барак, в котором раньше, как сказал веселый дядя Саша, была казарма для целой роты барбудос – солдат революции.

Девчонкам отвели левую от входа половину барака, а парням правую.

Барак был устроен таким образом, что в каждой его половине была "зимняя" часть со стенами и окнами и "летняя", вроде открытой веранды во всю длину фасада.

Матрацы сразу было решено перенести в летнюю открытую веранду.

– Задохнемся без кондиционера там, – сказала фигуристка Маша Чернышева, первой перетаскивая свой матрас на веранду.

– А если на нас здесь нападут? – то ли шутя, то ли на самом деле опасаясь, спросила Вика Малаева.

– Кто нападет? – переспросила певичка Капля из группы "Carton Babies". – Санчес с его девятидюймовым, что ли?

"Странно, – удивилась Лана, тоже волоча по полу свой матрац, – все девчонки уже знают про размеры шофера Санчеса, он что, всем предлагает свои услуги?" Потом их кормили в кооперативной кантине.

Давали свинину с бобами, сок и кофе.

– С завтрашнего дня мы будем питаться сами, – объявил Бальзамов. – Сегодня назначим дежурных по кухне, кооператив обеспечит нас посудой, продуктами, водой и топливом для плиты. Свободные от дежурства по кухне с завтрашнего дня приступают к съемкам по плану, с которым я всех познакомлю.

– Наконец, – сказала Вика.

– Ура-ура! – захлопала Маша Чернышова.

– А где Капля? – поинтересовался Бальзамов. – Ее никто не видел?

– Не, не видали, – с набитым ртом, ответила ди-джейка Ксана.

Лана, вдруг вспомнив, что ей надо успеть первой занять электрическую розетку, чтобы поставить на подзарядку аккумуляторы своего цифрового фотоаппарата, мелкой рысью метнулась из кантины к бараку.

– Ты куда? – крикнул Бальзамов. – Сейчас будем распределяться по съемочным группам на завтра.

– Я сейчас вернусь, мне надо! – крикнула Лана через плечо.

Ее сумка с зарядным устройством была в зимней комнате.

Там было темно.

Совсем темно.

Где этот чертов выключатель? Где эта сумка?

В углу комнаты кто-то отчетливо громко сопел.

И этот блеск пары глаз с огромными в прожилках белками.

Санчес…

И Капля…

Санчес держал своими ручищами с пальцами, растопыренными, как клешни краба, Каплю за ее беленькую попку, а та откинулась назад в страстном забвении, закрыв глаза, открыв рот и издавая тихие стоны…

– Ой, извините, – Лана смутилась до слез и метнулась к выходу.

– Ты ко мне придешь! – крикнул Санчес ей в спину, продолжая делать свои танцующие движения в ритме быстрой сальсы.

– Каплю не видела? – спросил Бальзамов, когда задумчивая Лана вернулась в кантину.

– Нет, не видела, – ответила Лана.

А поздно ночью, засыпая в этом диком незнакомом месте под треск и стрекот экзотических кузнечиков, невинная девочка Лана поймала себя на мысли о девяти дюймах. Или двадцати трех сантиметрах.

– Неужели такое большое может поместиться в такое маленькое? – думала Лана, сгорая от стыда. – Но ведь Капля выглядела такой довольной… Ой, да ну ее к черту!

На утро Бальзамов определил группы, которые по сценарию должны были соревноваться.

В первую бригаду имени Эрнесто Че Гевары вошли мальчики Женя Красновский, Вася Дементьев и Ваня Степанов, а также девочки – Капля, Ксана и Вика Малаева.

Во вторую бригаду имени Хосе Марти определили Гену Байдукова, Игоря Марголина и Мурата Азиева… Из девчонок сюда записали Ланочку, Машу Чернышову и… Надю Бойцову.

Ох, не хотела Лана с Надюхой в одну бригаду, ох не хотела.

Черная кошка между ними пробежала еще в Москве.

– Мы будем заниматься тем, что обычно делают жители Острова Свободы, – излагал Бальзамов. – Рубить сахарный тростник, сушить табак, ловить рыбу…

– А танцевать и заниматься любовью? – выкрикнула со своего места Капля.

– В конце съемок у нас будет настоящий карнавал, там все будет, – пообещал Бальзамов.

– А сценарий? – спросила умная, много повидавшая на съемках Вика.

– Зачем тебе сценарий, – на помощь Бальзамову пришел Слава Зайцев по прозвищу Заяц. – Наше дело быстро отснять и уехать отсюда, а потом в Москве мы из отснятого любой сценарий сделаем, первый раз, что ли?

– Ну-у-у, так неинтересно, – вытянулось личико у Вики.

– Да нет же, Вика, – режиссер и продюсер принялся успокаивать единственную в команде актрису. – Интрига соревнования – вот наша главная задача, вы будете работать и набирать очки, а операторы будут снимать, снимать, снимать, и та бригада, которая наберет больше очков, и победит. И вот что главное. Посмотрите на Вику, она актриса, она знает, что актриса на съемочной площадке – раба сценария. И если по этому сценарию она должна любить Ленского, а не Онегина, то импровизация и придумки никакому режиссеру не нужны… А мне тут как раз нужны ваши искренние импровизации. Так что разбивайтесь на пары, флиртуйте, развлекайтесь как хотите, а мы, уж не обижайтесь на нас, мы будем снимать…

Рррромантика!

С ррромантикой, мать ее, складывалось пока не у всех.

Художник Гена Байдуков всерьез занялся портретом Вики Малаевой.

А писатель Женя Красновский вроде как тоже обратил внимание на красавицу актрисы.

И все насвистывал мелодию известного грузинского певца…

"Она была актрисою, и даже за кулисами…" Вот и первый любовный треугольник.

Ваня Степанов по очереди приставал то к фигуристке Чернышовой, то к диск-жокейке Ксане. Но обе его откровенно и решительно послали.

– А флирт с местными они будут снимать? – вечером, натаскавшись тюков, спросила Лана свою соседку по спальному месту на веранде – Машу Чернышову.

– С местными? – переспросила Маша.

– Ну, да, – шепотом сказала Лана, – наш шофер Санчес Каплю вроде как закадрил, а она его…

– Капля? – хмыкнула Маша. – Она тут пол здешнего кооператива скоро перекадрит и на уши поставит.

Бригадиром первой бригады все единолично выбрали Вику Малаеву.

Во второй бригаде имени Хосе Марти пришлось назначать. Все хотели Машу Чернышову, но Бальзамову это не понравилось. И по каким-то только ему одному известным соображениям он назначил Гену Байдукова.

Гена сперва отнекивался, но хитрый Бальзамов ему намекнул, отозвав художника в сторонку, мол, так он сможет чаще встречаться с бригадиршей соперников, а значит, у него будет больше шансов завоевать ее благосклонность…

Анна Луиза Гонзалез очень понравилась Ланочке.

Красивая молодая женщина, профессор Гаванского университета, она изучала экономику сельского хозяйства и приехала сюда, в кооператив имени Хосе Марти, чтобы прочитать русским друзьям с московского телевидения лекцию о роли табака в экономике Кубы. Приезд Анны Луизы не был случайным. Она была родом из этих мест, и более того, приходилась дочерью председателю кооператива компаньеро Мигелю Гонзалезу. Поэтому неудивительно, что такая важная дама приехала в Пинар-дель-Рио, причем приехала на совершенно раритетном для московского глаза автомобиле марки "Москвич".

Анна Луиза была совершенно белокожей, ее бледное лицо контрастировало с иссиня-черными волнистыми волосами, густо ниспадавшими ей на спину и плечи. Именно так и представляла себе Ланочка тех испанок, благородных жен и дочерей первых конкистадоров, которые приезжали сюда из далекой Гранады или Каталонии, основывать первые поселения на берегах новой испанской колонии.

Анна Луиза перехватила восхищенный Ланочкин взгляд, улыбнулась и приветливо обратилась к ней:

– Буэнос диас, амига! Как тебя зовут? Ты из Москвы? Ты студентка?

Лана засмущалась. Она была в совершенном восхищении от той красоты и естественности, с какой сеньора Гонзалез ходила, общалась, говорила, водила свой маленький бежевый "москвичонок".

На Анне Луизе были светло-коричневые брючки до середины икр, подчеркивавшие плавность форм и стройность бедер сеньоры. Сверху на ней была простая рубашка-ковбойка в зеленую клеточку, а волосы ее схвачены легкой газовой косынкой.

В общем, Анна Луиза выглядела как хэмингуэевская женщина из старых американских фильмов про африканские сафари.

Анна Луиза превосходно говорила по-русски. Кандидатскую диссертацию она защищала в Москве на экономическом факультете сельхозакадемии.

Поэтому с переводом ее лекции проблем не возникло.

Ребята расселись под натянутым на шесты тентом рядом с длинными рядами сушилок, на которых были развешены листья молодого табака.

Заяц и Бальзамов взяли свои "бетакамы" и всю лекцию снимали сеньору профессора и почтительно внимавшую ей аудиторию.

– Дурная привычка табакокурения зародилась среди индейцев Центральной Америки еще в доколумбову эпоху, – почти без испанского акцента, уверенно и спокойно, словно у себя в аудитории Гаванского университета, рассказывала Анна Луиза. – Археологические раскопки показали, что в третьем веке до нашей эры, если не раньше, некоторые племена американских индейцев уже употребляли табак.

Лана краем глаза видела, что Бальзамов направляет объектив своего "бетакама" на нее чаще, чем на других девушек.

– Считается, что родиной табака была Куба, которая обладает исключительно благоприятными климатическими условиями для произрастания этого растения.

Аборигены приписывали табачному дыму магические и целебные свойства. Вдыхание табачного дыма было атрибутом религиозных церемоний, – размеренно вещала красавица Анна Луиза.

Да, Ланочка верно заметила. Вот Зайцев-Заяц снимает всех одинаково. То их лектора Анну Луизу, то Вику, то Надю, то Каплю… А вот Бальзамов, тот все время свою камеру норовит навести на Лану.

Ланочке подобное проявление внимания ее шефа одновременно льстило и смущало. Как же, известный продюсер, состоятельный человек, у него, наверное, женщин было бессчетное количество. А обратил внимание на нее, вчерашнюю провинциальную школьницу. Хотя здесь, в команде, столько красавиц, и такие звезды есть… Одна Маша Чернышова с ее пятым размером груди чего стоит. А Вика Малаева? Просто голливудская красавица… На их фоне Лана чувствовала себя серой мышкой. Но с другой стороны, он ведь в отцы ей годится, этот Бальзамов… От жарких взглядов, которые он на нее кидал, Лану охватывала то сладкая дрожь, то, наоборот, озноб отвращения.

– Национальная гордость и в какой-то мере символ Кубы – знаменитая на весь мир сигара "гавана", увековечившая название столицы нашего острова, – неутомимо продолжала сеньора Гонзалез. – На рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков табак стал одной из главных статей кубинского экспорта.

По мере того, как Бальзамов все активнее снимал Лану, девушка начала нервничать, достаточно ли хорошо она выглядит? Все ли в порядке с ее туалетом? Но, собственно, весь туалет ее состоял из белых шортиков и верха от купальника. Но тем не менее… Лана прямо кожей чувствовала, как Бальзамов наводит крупным планом картинку на ее грудь и колени. В смущении она инстинктивно скрестила руки на груди, прикрываясь от откровенного видео-любопытства.

Бесстыжий Бальзамов уже не зумом своего "бетакама" наехал на ее грудь, а подошел к краю скамейки, на которой сидела Ланочка, и принялся снимать буквально в упор.

Покрасневшей Лане уже казалось, что это не объектив ласкает ее тело, а руки Бальзамова…

– Лучшие сигары именуют puro, то есть "чистые" – для их изготовления используют чистый, беспримесный табак, а для покрова – и вовсе отборные листья. Впрочем, сигары из чистого табака делают и в других странах. В Гондуpасе, в Доминиканской Республике, в Никарагуа – тоже отличный табак, но именно "гаваны" пленили мир.

Кубинский историк Фернандо Ортис когда-то дал поэтичный ответ на эту загадку: "Лучший знаток ищет лучшую "гавану", лучшая "гавана" – лучший покров, лучший покров – лучший лист, лучший лист – лучший табак, лучший табак – лучшее семя, а лучшее семя – лучшую землю".

– Ланочка! – Бальзамов громким шепотом жарко дыхнул ей сзади в ухо и шею. – Ланочка, веселее надо и непринужденнее! Я тебя сюда из Москвы привез, чтобы снимать, понятно? Так что, улыбайся и перестань горбиться и руками прикрываться загораживаться, как провинциалка какая…

Ланочка покорно оторвала ладони от чашечек лифчика и положила ладошки на колени.

Пытаясь побороть смущение, она обернулась назад и увидала шофера Санчеса. Он стоял, опираясь спиной один из шестов, на которых был натянут тент, курил сигару и как всегда нагло улыбался, разглядывая ее.

– После выдержки в тюках и сортировки листья попадают на фабрику – к смесчикам, разбирающимся в нюансах всех разновидностей местного табака и посвященным в тщательно оберегаемые секреты их сочетания, и, наконец, к torsedores – скрутчикам, чьи умелые руки превращают стопку листьев в тело сигары. Они стягивают его связующим листом и одевают в платье листа покровного – нежного, гибкого и особенно ароматного, имеющего самые разнообразные оттенки и сочетания коричневого и зеленого цветов.

Бальзамов наконец-то прекратил терзать Ланочку и теперь снимал саму госпожу лектора. В отличие от Ланы, сеньоре Гонзалез нравилось, что Бальзамов и Заяц почти в упор разглядывают ее в оптику своих "Бетакамов". А ведь декольте у госпожи профессорши был отнюдь не скромное и не профессорское, а скорее карнавальное…

– В настоящее время на Кубе действует около пятидесяти фабрик, изготавливающих табачную продукцию как на экспорт, так и для внутреннего потребления. В производстве экспортной продукции занято около пятнадцати тысяч работников, и их численность растет. К собственно табачным предприятиям следует добавить четыре фабрики, выпускающие коробки из кедра для упаковки готовых сигар, а также несколько цехов по производству колец для сигар и других принадлежностей.

Ланочка почти успокоилась, задумавшись теперь о том, что сегодня после обеда снова придется связывать и развешивать листья на поперечные шесты сушилок.

Работа, работа и еще раз работа. Работа за призовые очки.

– Многие политические лидеры прочно связаны в массовом сознании с "гаванами".

Фидель Кастро бросил курить в 1986 году, тогда как его старший брат Рамон остается заядлым курильщиком. По его словам, он курит уже шестьдесят шесть лет из своих семидесяти восьми и не думает оставлять это приятное занятие. Ныне на острове выпускаются сигары тридцати трех марок, а число их разновидностей достигает нескольких сотен. Марки сигар носят имена своих создателей, литературных персонажей, исторических личностей, местностей. Большинство марок "гаван" сохранили свои названия еще с давних времен. Наиболее известны из них "Partagas",

"Montecristo", "Н. Upmann", "Romeo у Julieta", "Hoyo De Monterrey" и "Punch".

Одна из самых длинных разновидностей сигар названа "Черчилль" в честь отдававшего ей предпочтение британского премьера.

Ланочка почти задремала, когда сидевшая с нею рядом Вика слегка толкнула ее в бок. Ланочка открыла глаза и увидала черный объектив видеокамеры, почти упирающийся ей в грудь.

– Ой! – сказала она.

– Вау, улыбайся, – сказала Вика, – мы же с тобой актрисы. Это Гонзалез профессорша, а мы с тобой актерки, нам улыбаться надо.

И Ланочка через силу улыбнулась.

– Дура ты, – вдруг шепнула Ланочке Вика, – это нормальное дело, когда режиссер на съемках своего кино влюбляется в актрису. Не будь дурой, это твой шанс.

– Интересна история марки "Вегас Робайна", которая была создана в 1997 году для особо требовательных поклонников и названа компанией в честь человека, который, как и его предки, посвятил всю жизнь выращиванию табака, – размеренно продолжала госпожа Гонзалез. – Семья Робайна занимается выращиванием этой культуры с 1845 года. На сегодняшний день около трети табака самого высокого качества, выращенного в Пинар-дель-Рио, – это табак с плантаций дона Алехандро Робайны.

Специально подобранные листья и обертка делают эти сигары наиболее выдающимися среди новых марок на Кубе. Сигары в первую очередь предназначались для испанского рынка, но сейчас их изысканный аромат получил признание почти повсеместно.

– Это твой шанс, дурочка, – не глядя на Ланочку, шептала Вика, – я тебе как актриса со стажем говорю. Жени его на себе и стребуй потом все главные роли во всех его будущих телешоу, пользуйся моментом.

Ланочка не знала, что и отвечать…

– В мире "гавана" стала символом определенного стиля жизни. Модно закурить сигару, продемонстрировав заодно аксессуары: кожаные или золотые футляры, инкрустированные "гильотинки", турбозажигалки, хотя по мнению гурманов, горящая сера спички или пламя бензиновой зажигалки вредят вкусу сигары.

Однако сами кубинцы курят свои "табакос", как здесь у нас называют сигары, обыденно и легко обходятся без дорогостоящих причуд – откусывая кончик сигары зубами и раскуривая ее на обыкновенной спичке. Самые обычные сигары, поставляемые на внутренний рынок для кубинских курильщиков, стоят очень дешево, всего один песо, но, как говорят знатоки, и они отменного качества. Многие иностранные любители сигар тоже предпочитают такую простенькую "гавану". У нас на острове почти не встретишь женщину, курящую сигару, – считается, что это чисто мужское занятие. Тем не менее, в других странах курение сигар среди женщин становится все более распространенным занятием. Например, знаменитая певица и актриса Мадонна тратит на сигары огромные суммы.

– А вы тоже не курите? – не удержался писатель Женя.

– Нет, я не курю, – улыбнулась красивая профессорша и продолжила свою лекцию. – Мировой спрос на кубинские сигары удовлетворен далеко не полностью и в несколько раз превышает предложение. Спрос порождает лавину подделок. Кубинские сигары являются объектом спекуляций и пиратства в сфере товарных знаков. По оценкам, до половины кубинских сигар, продающихся в России, – фальшивые.

– Ой! – воскликнул писатель Женя. – Я что, курю подделки???

– Хорошо, что покамест женщины трудно поддаются подделке, – вставил художник Гена.

Все засмеялись. Засмеялась и госпожа Гонзалез.

Лекция закончилась.

Ребята благодарно похлопали красивой лекторше.

– Ну как, товарищ Санчес не обижает тут девчонок? – задорно спросила Анна Луиза, когда восторженные девушки и Лана первая среди них окружили профессоршу.

– Нет, не обижает, – ответила Капля, – а что?

– Он в Анголе в составе кубинского корпуса воевал, он наш верный товарищ, – с улыбкой глядя на стоящего поодаль шофера, сказала Гонзалез.

– Пойдем, прогуляемся к морю сегодня после ужина, – предложил Лане Бальзамов.

Лана сперва слегка остолбенела.

Но, увидав красноречиво направленный к ней Викин взгляд, вдруг согласилась.

– А что? Пойдем прогуляемся…

– А вы что обычно в Москве делаете, кроме работы? – неловко спросила Лана. Она не знала, о чем разговаривать с Бальзамовым.

Они шли по бесконечному широкому пляжу. Слева было море… Синее-синее с белыми барашками пены на волнах, накатывающихся на песок; в воде светилась такая нежная светлая прозрачная голубизна, что душа рвалась из груди и хотелось бежать и бежать, прыгать и прыгать по этому пляжу. Справа были заросли тростника и за ними невидимое гулкое шоссе. А дальше над тростником возвышадись горы – снизу зеленые, а вверху коричневые.

– Я люблю играть в казино "Голден Палас", что на Ленинградке рядом с редакцией "Комсомольской правды", знаешь? – ответил Бальзамов.

– Нет, не знаю, – ответила Лана, злясь про себя. Будто он не знает, что она из Всеволожска и в таких заведениях отродясь не бывала, тем более в Москве.

– Я тебя туда обязательно отвезу. У меня там знакомый грузин из владельцев есть, его Вака зовут, – сказал Бальзамов.

– Я не играю в казино, у меня и денег нет, – с сомнением сказала Лана, на миг представив себя в роскошном фиолетовом платье до пят, как Ева Грин в последнем "Джеймсе Бонде". Тяжелый шелк, бриллианты на шее, вокруг веселые красивые люди…

– Деньги у тебя скоро будут, – уверенно пообещал Бальзамов. – А потом, в "Голден Палас" ведь не только играют, там ежевечерние концерты – Малежик, Лоза, Вахтанг Кикабидзе выступают.

– Ну, это отстой, я таких певцов не слушаю, – засмеялась Лана.

Но вдруг осеклась. Бальзамов провел кончиками пальцев по ее спине вдоль позвоночника. Лана вздрогнула, но не отстранилась. Тем не менее от прикосновения Бальзамова ей стало неловко, и она прошептала:

– Не надо, Дмитрий Олегович, зачем вы так?

– Мы же с тобой друзья, – сказал Бальзамов, но руку с гибкой девичьей спинки отнял.

"Всему своё время, – подумал Бальзамов, провожая взглядом высокую стройную фигурку, когда они вернулись в лагерь. – Никуда она от меня не денется!"

А Женя Красновский был мечтателем. Как и надлежит настоящему писателю. И всегда доверял своей интуиции.

– Как я пишу свои книги? – переспросил он с мечтательной улыбкой, когда Ланочка задала этот привычный ему вопрос.

Как он пишет свои книги?

Весь лагерь уже знал, что их главный положил глаз на Ланочку, а вот до мечтателя Жени Красновского эта новость еще не дошла. И он после ужина совершенно без задней мысли, от чистого сердца предложил Ланочке пойти на море поглядеть закат.

А почему Ланочка согласилась? А потому что хотя голос разума склонял ее принять ухаживания Дмитрия Олеговича, сердце ее к мероприятию по охмурению продюсера никак не склонялось, и романтичный Женя нравился ей куда больше.

– Чтобы книжка получилась хорошей, надо очень ясно видеть своих героев, – сказал Женя.

– Как это? – спросила Ланочка.

Они шли по пляжу босиком, по самые щиколотки утопая в нежном песке.

Закат был малиново-пурпурным.

Таким пронзительным, что, казалось, его можно вдохнуть очистившимися от московского угара легких, вдохнуть и впитать его всей кровью, всем телом…

– Надо, чтобы писатель видел своих героев так же реально, как я вижу тебя, чтобы слышал их разговор, как я слышу наш с тобой разговор, тогда и книга будет правдивой.

– А как это сделать? Как достичь?

Ланочка остановилась и вдруг поймала себя на мысли о том, что ей хочется оказаться в Жениных объятиях…

– Как достичь? – снова переспросил Женя. – Это прозвучит банально, но надо элементарно знать жизнь, поэтому я не верю в юных писателей, которые якобы пишут гениальные романы. Писатель должен быть мудрец и философ, а какой из пацана мудрец и философ? Пацан может разве что фантастику написать, где выдумка заменяет знание жизни.

– Но ты то ведь еще молод, а пишешь, – сказала Лана и снова пожалела, что Женя не обнимает ее. Ведь такой закат! Такого никогда не будет ни в Москве, ни в Питере, ни тем более во Всеволожске.

– Потому что больше доверяю интуиции, чем опыту, – нехотя ответил Женя.

– А что такое интуиция? – спросила Лана.

– Это то, что подсказывает мне, что мы с тобой найдем общий язык, – улыбнулся Женя. И снова не обнял…

Когда они вернулись в лагерь, уже стемнело.

Горел костер.

Звенела гитара в руках у Гены Байдукова. Вдвоем с Викой Малаевой на два голоса они выводили "Степь да степь кругом"… Это на Кубе-то про бескрайнюю снежную степь, где помирал-замерзал ямщик.

Возле костра Женю остановил Бальзамов.

– Ну что? Вы…ал девчонку? Как она? Ничего трахается? – спросил Бальзамов.

– Да ты чего, дурак что ли? – выдернул руку Красновский.

– Ну-ну, – с улыбкой буркнул Бальзамов, исчезая в темноте.