Ле Фаню Джозеф ШериданСтранное счастье сэра Роберта Ардаха

Джозеф Шеридан Ле Фаню

Странное счастье сэра Роберта Ардаха

Есть на земле пузыри, как в воде,

И это один из них...

На юге Ирландии, возле границ графства Лимерик, лежит полоска земли мили две или три в длину, интересная тем, что это одно из немногих мест в стране, где сохранились остатки древнейших лесов, когда-то покрывавших весь остров. В нем нет величественности американских дубрав, ибо самые могучие деревья давно пали под топором дровосека, однако посреди глухой чащобы можно встретить любые из красот, какими славится дикая природа, не ведавшая хозяйской руки человека, стригущего все под одну гребенку.

Есть тут и зеленые просторы, где мирно пасутся стада; и уютные полянки, где из папоротника встают суровые серые валуны; светятся серебристыми лучиками стройные березки, темнеют узловатые стволы седовласых дубов; вздымаются к небу причудливо изогнутые, но тем не менее грациозные ветви могучих лип, никогда не склонявших главы перед садовыми ножницами тирана-лесничего.

Мягкий ковер зеленого дерна, испещренный крапинками солнечных бликов, пушистые подушечки лишайников и мха все они равно прекрасны и в зеленой весенней свежести, и в печальном увядании осени. Красота их наполняет сердце радостью, будит в нас самые светлые чувства только природа обладает таким магическим воздействием на душу человеческую. Густые рощи взбегают от подножия длинной цепочки холмов к самому их гребню возможно, этот лес представляет собой лишь краешек куда более могучего массива, покрывавшего в незапамятные времена всю обширную равнину.

Но, увы, куда ныне идет наш мир? Куда вынесет нас прибой цивилизации? Он прошел по земле, не готовой принять его, и оставил за собой пустыню.

Мы растеряли наши леса, сгубили все, что было у нас прекрасного, но бережно храним самые отталкивающие проявления варварства. Сквозь глухую чащу леса тянется узкая долина, называемая в этих местах ?глен?. Лесную тишину нарушает журчание горного ручейка, который, однако, зимой превращается в грозный ревущий поток.

В одном месте глен сильно сужается, склоны его уходят почти отвесно на глубину чуть ли не сотни футов. В трещинах и расселинах суровых скал укоренились многочисленные деревья; ветви их переплелись так густо, что сквозь них едва различим прозрачный поток, который весело сверкает и пенится внизу, словно радуясь тишине и покою.

Не случайно это место, редкое по своей неприступности, было избрано для возведения массивной сторожевой башни. Одна из стен ее плавно переходит в наружный склон обрывистого утеса, служащеего ее фундаментом. В давние времена попасть в башню можно было лишь через узкие ворота, выходившие прямо на обрыв; к нему вела извилистая тропинка, сбегавшая по скалистому выступу, да к тому же перегороженная глубоким рвом, с превеликими трудами высеченным прямо в материнской скале. Так что до тех пор, пока в искусство ведения войны не вмешалась артиллерия, башню эту с полным основанием можно было назвать неприступной.

Однако времена менялись, войны разгорались все реже, и владельцы замка, поколение за поколением, все чаше поддавались соблазну если не украсить, то хотя бы расширить свое мрачноватое жилище, так что к середине восемнадцатого столетия, когда в замке поселились последние из его обитателей, первоначальная квадратная башня представляла собой лишь малую часть обширного хаотичного сооружения.

С незапамятных времен замок и прилегающие к нему леса принадлежали семейству, которое мы назовем именем Ардах.

В представлении ирландца подобные уголки неизменно связаны с воспоминаниями о суровых нравах властителей-феодалов и о щедром хлебосольстве, непререкаемом обычае старых добрых времен. Поэтому, в полном соответствии с традициями здешних мест, старинный замок окутан множеством самых невероятных преданий.

Одно из них, благодаря личному знакомству с непосредственным свидетелем описываемых событий, стало известно и мне. И трудно сказать, в какой интерпретации история эта кажется более загадочной: рассматривать ли ее сквозь расплывчатую дымку легенды или же сквозь пугающий мрак неизвестности, окутывающий истинные события.

Как говорит легенда, где-то в прошлом столетии молодой сэр Роберт Ардах, последний отпрыск угасающего семейства, отправился за границу и служил наемником в иностранных армиях; уйдя в отставку удостоенным высоких почестей и значительного жалованья, он поселился в Касл-Ардах так назывался описанный мною замок.

Был он, как выражается деревенский люд, человеком сумрачным, то есть угрюмым, замкнутым и отличался дурным нравом; и, как можно заключить из его отшельнического образа жизни, находился в далеко не сердечных отношениях с остальными членами семьи Ардах.

Единственной оказией, ради которой сэр Роберт нарушал свое монотонное затворничество, был сезон скачек; в эти дни он безраздельно пропадал на ипподроме, без колебаний ставя огромные суммы и неизменно выигрывая. Однако сэр Роберт считался человеком чести и происходил из слишком знатной семьи, чтобы его можно было заподозрить в мошеничестве. Более того, он был солдат и отличался характером бесстрашным и надменным; поэтому никто не осмеливался выдвигать против него обвинение, за последствия которого пришлось бы отвечать, вероятнее всего, самому обвинителю.

Пересуды, однако, имеют обыкновение не утихать ни на минуту; было подмечено, что сэр Роберт никогда не появляется на ипподроме а это было единственное общественное место, которое он посещал иначе как в сопровождении какого-то странного человека.

Никто и никогда не встречал этого незнакомца при иных обстоятельствах. Было также замечено, что этот человек никто не понимал, в каких отношениях он находится с сэром Робертом является единственным собеседником последнего, с кем тот разговаривал от души, не имея на то особой необходимости. Если с соседями, мелкопоместными дворянами, он обменивался лишь краткими замечаниями, без которых на скачках не удавалось обойтись, то с загадочным приятелем беседовал увлеченно и подолгу.

Предание утверждает, что незнакомец отличался поразительно неприятной внешностью, чем еще сильнее подогревал любопытство праздного света. Легенда не уточняет, правда, каковы были столь режущие глаз особенности лица и костюма, однако в сочетании с замкнутым образом жизни сэра Роберта и его невероятным везением, каковое молва приписывала тайным проискам и прямым советам незнакомца, странности эти дали весьма основательную почву для подозрений в том, что дело тут нечисто и что сэр Роберт затеял опасную игру короче говоря, загадочный спутник этот немногим лучше самого дьявола.

Годы шли своим чередом, и ничто не менялось в размеренной жизни Касл-Ардаха, если не считать того, что сэр Роберт расстался с таинственным приятелем; однако никто не мог сказать, куда он исчез, равно как никто не знал, откуда он явился. Привычки же сэра Роберта остались прежними: он все так же регулярно ездил на скачки, не принимая никакого участия в увеселениях окрестного дворянства, а по окончании их тотчас же возвращался к однообразному уединению повседневной жизни.

Говорили, что он скопил огромные деньги ничего удивительного, если учесть, как часто он выигрывал, и всегда по-крупному. Богатство, однако, не сказывалось ни на обычном хлебосольстве сэра Роберта, ни на его скромной манере вести хозяйство он не покупал земли, не нанимал новых слуг. Похоже было, что сэр Роберт наслаждался казной, как скупец трогал, перебирал, пересчитывал свое золото, находя отраду уже в самой мысли о том, что он богат.

Характер сэра Роберта отнюдь не улучшился напротив, он стал мрачен и угрюм, как никогда. Бывало, он потакал своим дурным наклонностям до такой степени, что это граничило с безумием. Во время таких приступов он не спал, не пил, не ел, лишь закрывался в своих покоях и не впускал туда даже самых доверенных слуг. Часто домашние с ужасом слышали из-за дверей голос сэра Роберта то исполненный горячей мольбы, то ведущий с кем-то сердитую перебранку. Иногда сэр Роберт целыми часами ходил взад и вперед по длинной зале, обшитой дубовыми панелями, и при этом отчаянно жестикулировал, охваченный нечеловеческим возбуждением, словно только что получил некое сногсшибательное известие.

Все в доме так пугались этих приступов сумасшествия, что даже самые преданные из лакеев, много лет служивших у сэра Роберта, боялись в эти дни заходить к нему; поэтому долгие часы страшных мучений он проводил в полном одиночестве, и, вероятно, причина их навеки останется тайной.

Обычно такие приступы длились день-другой, но как-то раз припадок затянулся намного дольше обычного. Давно миновали положенные два дня, и старый слуга, устав понапрасну ждать привычного позвякивания хозяйского колокольчика, не на шутку встревожился: не дай Бог, барин протянул ноги от истощения или в приливе отчаяния покончил с собой. Опасения эти мало-помалу взяли над ним верх: не добившись сочувствия у приятелей-слуг, он решился в одиночку подняться в комнату сэра Роберта и посмотреть, не случилось ли чего с чудаковатым хозяином.

Миновав анфиладу длинных коридоров, ведущих из новой части здания в старинную башню, он попал в парадный вестибюль замка, погруженный по случаю позднего часа в полную тишину. Тут бедняга наконец осознал, на какое рискованное предприятие отважился. Ему показалось, что род человеческий и все мирские дела остались где-то далеко позади, на плечи ему тяжким грузом навалились смутные, но необычайно жгучие предчувствия чего-то страшного, и он застыл на месте, не зная, на что решиться.

Верный слуга, однако, питал к хозяину особого рода привязанность, нередко в силу привычки возникающую при многолетнем общении с человеком, который сам по себе может быть нам даже малоприятен. К тому же ему не хотелось обнаруживать свою слабость перед насмешливыми товарищами по службе. Справившись с нерешительностью, дворецкий ступил на нижнюю ступень лестницы, ведущей в комнату хозяина, но тут его остановил тихий, но вполне отчетливый стук в парадную дверь. Получив неожиданный предлог отказаться от задуманной авантюры, слуга поставил свечу на каменную глыбу, лежавшую в углу, и поспешил к двери, спрашивая себя, не почудилось ли ему.

Сомнения его были вполне обоснованны: парадным входом не пользовались уже лет пятьдесят.

Ворота эти, которые мы пытались описать выше, выходили на узкую тропинку, нависавшую над отвесной скалой, и пробираться по ней, особенно ночью, было весьма опасно. На полпути каменистый уступ, единственный подступ к замку, прерывался широким рвом, мостик через него давно прогнил и разрушился, так что вряд ли можно было ожидать, будто кто-либо сумеет пробраться к парадным дверям замка, тем более глухой ночью, в полной темноте. Старик внимательно прислушался, дабы удостовериться, что слух его не обманул. Ему не пришлось долго ждать тихий стук повторился.

Звучал он глухо, словно у незваного гостя не было под рукой предмета тяжелее, чем собственный кулак, и тем не менее, несмотря на толстую дубовую дверь, доносился вполне отчетливо, так что у старика не осталось никаких сомнений. Стук повторился в третий раз, столь же тихо; подчинившись мгновенному порыву, которого впоследствии до самого смертного часа он не мог объяснить, старик принялся один за другим отодвигать тяжелые дубовые засовы.

Время и сырость разъели железные петли, и замок подался не сразу. Наконец, как ему показалось, не без помощи снаружи, старику удалось распахнуть дверь; на пороге показалась широкая приземистая фигура, в которой угадывался низкорослый человек, укутанный в просторный черный плащ.

Слуга не успел как следует разглядеть гостя; одет он был по-иностранному, пола широкого плаща небрежно перекинута через плечо. На голове у него была широкополая фетровая шляпа, из-под которой выбивались густые, черные, как смоль, волосы, ноги обуты в тяжелые сапоги для верховой езды. Вот и все, что сумел при скудном свете разглядеть слуга.

Незваный гость велел сообщить хозяину, что пришел его давний друг, которому была назначена встреча по чрезвычайно важному делу. Слуга заколебался, но гость едва уловимо шагнул вперед, словно собираясь взять свечу, и бедняге ничего не оставалось, кроме как самому завладеть подсвечником и, оставив гостя в вестибюле, подняться по каменным ступеням.

Добравшись до покоев, обшитых дубовыми панелями, старик с удивлением обнаружил, что дверь спальни приоткрыта и внутри горит свет.

Он остановился, но, не услышав ни звука, заглянул внутрь; сэр Роберт неподвижно сидел, склонившись над столом, на котором горела лампа; руки его бессильно свисали по бокам. Казалось, его внезапно свалила то ли смерть, то ли обморок. Дыхания не слышалось; мертвенную тишину нарушало лишь тиканье часов, лежавших возле лампы. Слуга кашлянул раз, потом другой отклика не было. Казалось, оправдываются самые худшие его опасения. Старик шагнул к столу, чтобы удостовериться в смерти хозяина, но тут сэр Роберт медленно приподнял голову и, откинувшись в кресле, невидящим взглядом уставился на верного слугу.

Наконец дрожащим голосом, словно боясь услышать ответ, он произнес: - Кто вы такой, ответьте, ради Христа! - Сэр, доложил слуга, вас желает видеть очень странный господин.

При этом известии сэр Роберт вскочил на ноги и, вскинув руки, издал пронзительный вопль, исполненный нечеловеческого отчаяния и ужаса. Даже после того, как крик утих, перепуганному слуге долго мерещилось, что отзвуки его прокатываются по пустым коридорам взрывами чудовищного хохота. Спустя минуту сэр Роберт забормотал: - Не могли бы вы отослать его? Ну почему, почему он пришел так скоро? О Господи! Господи! Пусть оставит меня хоть ненадолго... хоть на часок. Не могу видеть его... попытайтесь отослать. Сами видите я не могу спуститься сил нет. О Господи! Господи! Пусть вернется через час совсем недолго. Всего час ему ничего не стоит ничего, правда ведь? Скажите ему это... скажите все, что угодно, только отошлите.

Слуга ушел. По его словам, пробираясь обратно в вестибюль, он ног под собой не чуял. Странный незнакомец стоял на том же месте, где его оставил слуга. Старик как можно более связно передал ему слова хозяина. Тот небрежно бросил: - Что ж, если сэр Роберт не хочет ко мне спуститься, я сам к нему поднимусь.

Слуга опять поднялся наверх и с удивлением обнаружил, что хозяин вполне овладел собой. Выслушав сообщение, сэр Роберт утер со лба крупные капли холодного пота, однако справился с паническим ужасом.

Он с трудом поднялся на ноги, окинул комнату взглядом, исполненным муки, и быстро вышел в коридор, сделав слуге знак не следовать за ним. Старик дошел до лестницы, откуда ему был хорошо виден вестибюль, тускло освещенный пламенем единственной свечи, горевшей там, где он и оставил ее.

Старику было хорошо видно, что хозяин его не столько спустился, сколько сполз по лестнице, уцепившись за перила. Казалось, он вот-вот упадет в обморок от слабости.

Незнакомец двинулся ему навстречу и походя загасил свечу. Больше слуга не видел ничего; до него донесся шум борьбы, безмолвной, но отчаянной.

Было ясно, что дерущиеся приближаются к двери, так как слуга то и дело слышал глухой стук, словно то один, то другой в пылу схватки ударялись о тяжелый дуб. На мгновение все стихло, и тут дверь распахнулась с такой силой, что створка ее с грохотом ударилась о противоположную стену. Снаружи было так темно, что слуга только по звукам догадался о том, что произошло.

Борьба разгорелась с удвоенной силой; до слуги доносилось тяжелое дыхание противников. Раздался громкий хруст сломанной двери, заскрежетал косяк, выворачиваемый со своего места, и схватка возобновилась снаружи, на узкой тропинке, нависавшей над обрывом. Однако сопротивление оказалось бесполезным: послышался громкий треск, словно какое-то тяжелое тело падало с обрыва, ломая по пути толстые сучья деревьев, переплетавшиеся над ручьем. Наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь стонами ночного ветра в лесистом овраге.

У старого слуги не хватило духу вернуться в замок ведь для этого нужно было пройти через вестибюль.

Ночь показалась ему нескончаемой; наконец забрезжила заря, и взорам открылись следы отчаянной ночной схватки. На земле возле двери валялась портупея сэра Роберта он так и не успел вытащить шпагу из ножен. Из двери была выломана огромная щепка так цепляться за жизнь может лишь человек, над которым нависла смертельная опасность. Каменистая тропинка была усеяна следами скользивших ног.

Останки сэра Роберта были найдены у подножия утеса, не прямо под замком, а чуть выше по ручью. В теле его не осталось ни одной целой косточки. Правая рука, однако, чудом сохранилась неповрежденной, и в ней, навеки сжатая железной хваткой мертвых пальцев, виднелась длинная прядь черных, как смоль, волос единственное доказательство того, что неизвестный гость не привиделся несчастному дворецкому.

Так гласит легенда.

История эта, как я уже говорил, ходит из уст в уста среди охочих до старинных преданий местных жителей; однако истинные события не имеют с этой легендой ничего общего, за исключением разве что имени главного героя, сэра Роберта Ардаха, да того факта, что смерть его сопровождалась некими таинственными обстоятельствами. И даже если принять, что устная традиция, как обычно, преувеличила все до неузнаваемости, оба рассказа настолько противоречат друг другу, что остается лишь предположить, что в легенде причудливо переплелись загадочные истории, произошедшие с различными членами семейства Ардах.

Как бы то ни было, осмелюсь предложить читателю достоверное изложение событий, на основе которых и сложилась вышеприведенная легенда. Подлинность этого рассказа не вызывает ни малейших сомнений; он записан мною со слов дамы, сыгравшей в этой странной истории не последнюю роль. Я соединил в единое повествование свидетельства нескольких человек, явившихся непосредственными участниками описываемых событий, в чьей искренности и правдивости я глубоко убежден.

Сэр Роберт Ардах, последний отпрыск славного семейства, унаследовал все состояние отца, однако из-за расточительного характера последнего поместье досталось ему в весьма плачевном состоянии. Повинуясь неугомонному духу молодости, а может быть, будучи не в силах выносить унизительную нищету, не позволявшую принимать гостей в отцовском замке по семейным обычаям, на широкую ногу, сэр Роберт покинул Ирландию и отправился путешествовать.

Никто так и не узнал, в каких странах он побывал и чем там занимался; он никогда не упоминал о подробностях своего пребывания за границей и старался уходить от любых расспросов на эту тему.

Он уехал из Ирландии в 1742 году, едва достигнув совершеннолетия, и вернулся лишь в 1760 году.

Внешность его изменилась чрезвычайной сильно, куда сильнее, чем обычно меняется человек за восемнадцать прожитых лет. Однако, как бы в компенсацию за неизгладимый отпечаток, наложенный временем на лицо и фигуру сэра Роберта, манеры его стали необычайно изысканными, а вкус утонченным.

Но воистину загадочным было не это. Как выяснилось вскоре сэр Роберт разбогател разбогател колоссально, необъяснимо. Первыми заметили удивительную перемену соседи сэр Роберт начал приводить в порядок дела своего поместья, прикупал землю, расширяя границы владений. И это не было показным расточительством в кредит сэр Роберт платил наличными за любую покупку, от самой крупной до последнего пустяка.

Богатство сэра Роберта, его высокое рождение в сочетании с приятной наружностью сыграли не последнюю роль в том, что наш герой был, само собой разумеется, охотно принят в высшее столичное общество.

Вскоре он познакомился с очаровательными сестрами мисс Ф-д, ярчайшими звездами дублинского света. Они принадлежали к старинной титулованной семье; опекала девушек их сестра, леди Д., много старше их, бывшая замужем за дворянином знаменитой фамилии. Благородство происхождения, а также тот факт, что девушки были, что называется, наследницами, пусть и не очень большого состояния, обеспечило им видное положение в лучшем обществе Ирландии тех лет.

Две сестры были удивительно непохожи друг на друга, и внешне, и характером.

Старшая из них, Эмили, считалась самой хорошенькой; она обладала той броской красотой, что поражает воображение с первого взгляда, к тому же отличалась утонченностью манер и держалась на редкость величественно. Утонченная красота ее лица изысканно гармонировала со стройностью фигуры и изяществом осанки. Влажный блеск черных, как вороново крыло, густых волос, оттенял снежную белизну чела, тонко подведенные брови не уступали чернотой мягким локонам, а глаза, огромные, блестящие, живые, лучились мягкой кротостью, которая редко встречается у черноглазых красавиц. Однако ее нельзя было назвать королевой печального образа. Когда она улыбалась, что случалось нередко, обнажая ровные белоснежные зубы, на щеках и подбородке появлялись мягкие ямочки, бездонные глаза сверкали шаловливым лукавством, и становилось ясно, что природа не обделила красавицу беззаботной, веселой женственностью.

Младшая сестра ее, Мэри, как нередко случается, отличалась красотой совсем иного рода. Светловолосая и румяная, она не уступала сестре в грациозности, но отличалась большей живостью манер. Глаза ее, того темно-серого оттенка, который столь часто восхищает поэтов, сверкали живостью и темпераментом.

Обе сестры были жизнерадостны и очень красивы но на этом их сходство и кончалось. Девушки разнились не только внешне склад их характера являл не менее разительное отличие.

Белокурая красавица отличалась мягкостью натуры и уступчивостью, которую физиогномисты обычно приписывают особам ее типa. В поступках она руководствовалась скорее минутными порывами, нежели глубокими чувствами, и потому чаще, чем сестра, становилась игрушкой обстоятельств.

Эмили, напротив, была девушкой твердой и решительной. Ее нельзя было назвать увлекающейся натурой, однако чувства ее отличались силой и глубиной. Ей недоставало веселой живости младшей сестры, но она и не страдала присущим той легкомыслием. Окружающие прислушивались к ее мнению; друзей она выбирала с умом, в любовных увлечениях действовала не торопясь, но более целеустремленно. Такая твердость характера ни в коем случае не делала ее похожей на мужчину и нимало не портила женственной мягкости манер.

Довольно долго сэр Роберт Ардах был одинаково внимателен к обеим сестрам, и светское общество терялось в догадках относительно того, которая же из них станет его избранницей. Наконец сомнения разрешились: сэр Роберт сделал предложение черноволосой красавице Эмили Ф-д, и она его приняла.

Свадьбу справили пышную, как и приличествует отпрыскам знатных и богатых семей. Сэр Роберт и леди Ардах отправились провести медовый месяц в фамильное имение Касл-Ардах, недавно перестроенное так, что теперь оно казалось почти роскошным дворцом.

То ли выполняя пожелание молодой леди, то ли потакая какому-то собственному капризу, сэр Роберт резко переменил привычки и из расточительного весельчака, модного светского щеголя превратился в тихого домоседа, деревенского затворника. Теперь он редко наезжал в столицу и задерживался в ней не дольше, чем требовали самые неотложные дела.

Леди Ардах, будучи лишенной шумного светского общества, не страдала, однако, от тишины и одиночества, ибо сэр Роберт возобновил у себя в поместье старинные традиции щедрого гостеприимства. Друзья и родственники его жены могли приезжать в гости, когда им заблагорассудится, и жить в замке сколь угодно долго, и, поскольку развлечений в замке было предостаточно, мало кто отвергал приглашения сэра Роберта и его очаровательной супруги.

Так, в тишине и покое, прошло много лет.

Надежды сэра Роберта и леди Ардах на прибавление семейства не оправдались. За эти годы случилось лишь одно событие, достойное внимания: сэр Роберт привез из-за границы слугу, называвшего себя то французом, то итальянцем, то немцем. Он одинаково свободно говорил на всех этих языках; казалось, ему доставляет удовольствие дурачить любопытных гостей, которые на досуге желали поболтать с ним или, заинтригованные необычной внешностью лакея, принимались выпытывать, откуда он родом.

Сэр Роберт называл его Жаком, на французский манер; прислуга же за глаза величала не иначе как ?Джек-дьявол?. Прозвища этого он удостоился как за злобный нрав, так и за нежелание становиться на одну доску с теми, кто считал себя его ровней. Завеса тайны, окутывающая замкнутого угрюмца, отнюдь не внушала доверия его собратьям-слугам, поговаривавшим, что на самом деле этот человек втайне повелевает всеми поступками сэра Роберта и, чтобы вознаградить себя за показную услужливость и самоотречение, заставил своего так называемого хозяина принести присягу на верность.

Внешность этого человека была, мягко говоря, чрезвычайно странной. Он был невелик ростом, и недостаток этот усугублялся искривлением позвоночника, таким сильным, что спина казалась чуть ли не горбатой. Резкие черты лица казались еще острее из-за болезненной бледности, нередко сопутствующей физическим недостаткам такого рода. Волосы, черные, как сажа, свисали на плечи неряшливыми космами. Он никогда не пудрил их, что было весьма необычно для тех дней. У него была неприятная манера ходить, потупив глаза, словно он боялся встретиться взглядом с кем бы то ни было. Эту привычку часто упоминали как доказательство того, что он ?какой-то не такой?, и говорили, что проистекает она не от робости, как у большинства людей; Джек-дьявол, мол, знает, что взгляд его обладает сверхъестественной силой и может выдать его потустороннее происхождение. Он изменил своей зловещей привычке один-единственный раз.

Это случилось в тот день, когда сэр Роберт в очередной раз потерпел жестокое разочарование: после долгих тяжелых родов его жена произвела на свет мертвого младенца. Вскоре после того, как печальная новость разнеслась по дому, один из слуг вышел с каким-то поручением из ворот замка. Навстречу ему попался Жак; против обыкновения нелюдимый лакей обратился к слуге, заметив, что ?сына и наследника, как всегда, не получилось. А шуму-то было!? Он рассмеялся странным кудахчущим смешком единственный случай, когда угрюмый горбун выказал хоть какой-то намек на веселье.

Слуга же был искренне огорчен случившимся он-то надеялся получить короткий отпуск и как следует гульнуть на празднестве в честь крестин и сурово заявил коротышке-лакею, что непременно доложит сэру Роберту о том, что его преданный дворецкий смеется над известием, долженствующим повергнуть в печаль любого верного слугу. Разбив наконец лед молчания, он с всевозрастающим жаром продолжал укорять Жака, как вдруг пылкая речь его оборвалась на полуслове. Опрометчивый слуга был жестоко наказан за безрассудную дерзость: горбун поднял голову и впился в несчастного чудовищным взглядом, демоническим, полубезумным. Эти горящие злобой глаза много месяцев преследовали беднягу в ночных кошмарах и заставляли испуганно вздрагивать даже при свете дня.

Леди Ардах с первого взгляда почувствовала к этому человеку неприязнь, граничащую со страхом; отвращение и ужас смешивались в ней так необоримо, что она не раз взывала к сэру Роберту, умоляя уволить гнусного лакея, и предлагала до конца жизни выплачивать ему содержание из собственных денег, выделенных ей сэром Робертом согласно брачному контракту, лишь бы только избавиться от нескончаемого ужаса, в который повергало ее одно лишь присутствие мерзкого слуги.

Сэр Роберт и слышать об этом не желал. Поначалу просьбы жены лишь огорчали его, но однажды, когда она, вопреки нескончаемым отказам, продолжала настаивать, покладистый муж впал в безумную ярость. В припадке гнева он бессвязно бормотал о каких-то величайших жертвах и грозился, если она не отступится от своих требований, бросить ее и навсегда покинуть страну. Этот взрыв жестокости ни разу больше не повторился; обычно сэр Роберт относился к леди Ардах с добротой и уважением, хотя и не проявлял излишне горячей влюбленности, и она платила ему теплой, нежной привязанностью.

Вскоре после той памятной стычки между сэром Робертом и леди Ардах в замке случилось еще одно странное происшествие.

Однажды ночью, когда супруги давно легли в постель и дом погрузился в тишину, прислугу разбудил резкий звон колокольчика в гардеробной сэра Роберта. Звон повторялся все громче, тревожнее, словно хозяину грозила смертельная опасность. Первым откликнулся на зов слуга по имени Донован; набросив платье, он проворно помчался в комнату.

Сэр Роберт избрал для себя покои, находившиеся довольно далеко от спален, расположенных в более современной части замка, и загородил вход в них двойными дверями. Отпирая первую из них, слуга слышал, что колокольчик трезвонит все настойчивее.

Внутренняя дверь никак не открывалась. Слуга налег изо всех сил; очевидно, дверь была неплотно заперта или засов пригнан неточно дверь нехотя подалась, и слуга с разгона ворвался в комнату, не сумев сразу остановиться. На ходу он услышал возглас сэра Роберта: ?Погодите, не входите?, но было уже поздно.

Возле низенькой походной кровати, на которой сэр Роберт, человек эксцентричный, нередко спал, в большом кресле сидел или, скорее, полулежал, скрестив руки, дворецкий Жак. Он вытянул ноги, словно выставив напоказ кривые голени, откинул голову и взирал на хозяина с невыразимым презрением. На голове его, подчеркивая оскорбительную дерзость позы и выражения, красовалась черная матерчатая рабочая кепка, которую он обычно носил дома.

Сэр Роберт стоял в нескольких шагах перед ним, всей своей позой выражая ужас, отчаяние и мучительное унижение. Он взмахнул рукой, отсылая слугу, который застыл на месте, разинув рот, а затем, словно забыв обо всем, кроме душевной муки, утер кулаками выступившие на лбу крупные капли холодного пота. Первым нарушил молчание Жак. - Донован, приказал он, разбуди этого пьяного лодыря Карлтона и скажи, что хозяин велит через полчаса подать к дверям дорожную карету.

Слуга растерянно стоял, не зная, как поступить. Однако сэр Роберт развеял его сомнения, торопливо добавив: - Иди, иди, делай, как он говорит. Его слова мои слова; передай это Карлтону.

Слуга повиновался, и через полчаса дорожная карета ждала у дверей. Жак велел кучеру ехать в Б-н, небольшой городок милях в двадцати от замка, ближайшее место, где можно было достать почтовых лошадей, сел в карету и тотчас же покинул замок.

Ночь стояла ясная, лунная, но карета тем не менее продвигалась очень медленно. По истечении двух часов путешественники едва удалились от замка на восемь миль. Дорога тянулась по болотистой вересковой пустоши, взбираясь вдалеке на гряду унылых холмов волнистые гребни которых вызывали в воображении череду валов печального моря, чей бег остановила некая сверхъестественная власть. Места эти унылые и заброшенные, ни дерево, ни жилище не нарушают тоскливого однообразия, разве что торчат из вереска то тут, то там серые бока громадных валунов да луна отбрасывает на пологие склоны пугающие призрачные тени.

Добравшись до середины зловещего проселка, Карлтон, кучер с удивлением заметил впереди, возле дороги, одиноко стоящего человека. Мало того, приблизившись, он увидел, что это не кто иной, как дворецкий Жак, тот самый, что, по мнению кучера, должен был спокойно сидеть в карете. Кучер остановил лошадей, и горбатый лакей заявил: - Карлтон, я тебя опередил. Ехать тут нелегко, так что дальше я сам позабочусь о себе. Возвращайся-ка поскорее обратно, а я пойду своей дорогой. С этими словами он бросил кучеру на колени тяжелый кошель, свернул вбок и отправился прочь от дороги, прямо к темным холмам на горизонте. Слуга смотрел ему вслед, пока горбун не растворился в туманной ночной дымке; ни он, ни кто-либо другой из прислуги Касл-Ардаха больше никогда не видел Жака.

Исчезновение его, как и следовало ожидать, не вызвало среди обитателей замка ни малейших сожалений, а леди Ардах и не пыталась скрыть свой восторг. Однако сэр Роберт дело другое: узнав об уходе верного лакея, он на два или три дня заперся у себя в комнате, а когда вернулся к обычным занятиям, всем своим обликом выражал мрачное безразличие, словно давая понять, что ничто его больше не волнует: он совершает те или иные поступки скорее по привычке, чем из истинного интереса к жизни.

С того дня с сэром Робертом произошла разительная и необъяснимая перемена; он брел по жизни, словно по пустынной дороге в никуда, не ожидая от будущего ни счастья, ни наград. Нрав его тоже изменился: нет, сэр Роберт не стал ни угрюм, ни капризен; глядел он мрачно, однако черты его выдавали ледяное, безжизненное спокойствие. Он совсем пал духом, стал рассеян и молчалив.

Как и следовало ожидать, подавленное настроение сэра Роберта заметно сказалось на некогда беззаботном образе жизни обитателей замка: казалось, даже стены пропитались сумрачным мироощущением хозяина.

Так прошел не один год; и, когда звуки радостных песен и заздравных речей стали совсем непривычны в замке, сэр Роберт, к немалому изумлению супруги, велел позвать на Рождество двадцать или тридцать друзей.

Леди Ардах с радостью выполнила просьбу мужа; разумеется, в число приглашенных были включены ее сестра Мэри, по сию пору незамужняя, и леди Д. Леди Ардах просила сестер отправиться в путь как можно скорее: ей хотелось хоть немного побыть с ними наедине, прежде чем съедутся остальные гости.

Сестры откликнулись на зов и выехали из Дублина тотчас же по получении приглашения, примерно за неделю до праздничных дней, когда в замке должно было собраться все общество.

Для удобства путешествия было решено, что сестры поедут на долговых, а кучер леди Д. с ее лошадьми отправится следом. Леди Д. взяла с собой горничную и одного из слуг. Компания выехала из города ближе к закату и потому в первый день смогла проехать всего три станции. К вечеру второго дня, миновав восемь станций, дамы прибыли в городок К-к, милях в пятнадцати от Касл-Ардаха. Вследствие того, что мисс Ф-д давно пребывала не в самом добром здравии и потому очень устала в пути, было решено остановиться тут на ночлег.

Дамы заняли лучший из номеров, какой имелся в здешней таверне. Леди Д. осталась в гостиной, чтобы отдать распоряжения об ужине и прочих необходимых приготовлениях, а младшая сестра удалилась в спальню, чтобы прилечь ненадолго, ибо в просторной зале не было такого предмета роскоши, как диван.

Здоровье мисс Ф-д, как уже говорилось, оставляло желать много лучшего, к тому же она очень устала в пути, а дурная погода окончательно подорвала ее расположение духа. Вскоре после того, как леди Д. осталась одна, дверь из коридора в гостиную внезапно распахнулась, и на пороге появилась Мэри, необычайно взволнованная. Бледная и дрожащая, она рухнула в кресло и, разразившись потоком слез, поведала о происшествии, повергнувшем ее в сильнейшее расстройство.

Дело было вот в чем. Едва опустившись на кровать, девушка погрузилась в тяжелое, лихорадочное забытье. Перед глазами ее, как в калейдоскопе, кружился чудовищный хоровод причудливых фигур самых неожиданных форм и окрасок. Затем, по ее словам, взор затянула туманная пелена, заслонившая переменчивые видения. Из этой дымки медленно выплыла женская фигура, стоявшая спиной к Мэри. Не произнося ни слова, заламывая руки и тряся головой, женщина разыграла пантомиму горя и отчаяния, словно не в силах была переносить бездну обрушившихся на нее несчастий. Перепуганная Мэри тщетно пыталась заглянуть в лицо странному видению, что кружилось и мелькало перед нею. Наконец призрачная фигура сделала длительный жест, словно давая указание невидимым прислужникам, и на миг повернула голову. Взору Мэри с ужасающей отчетливостью предстали искаженные болью черты леди Ардах, смертельно бледной, с растрепанными черными волосами и глазами, полными слез. При виде сестры душу Мэри всколыхнул такой ужас ибо до сих пор она рассматривала призрака скорее с любопытством, нежели со страхом что она проснулась. Она села на постели и испуганно оглядела комнату, тускло освещенную пламенем догорающей свечи, словно ожидала, что страшное видение прячется наяву где-нибудь в темном углу.

Страхи ее оказались не напрасны, и действительность была едва ли не ужаснее сна. Не успела бедняжка перевести дыхание и собраться с мыслями, как до нее донесся тихий голос сестры. Леди Ардах то рыдала, то всхлипывала, то пронзительно кричала от ужаса, в отчаянии взывала к сестре и к леди Д., заклиная их именем Господним не терять времени и поскорее приехать к ней на помощь. Мисс Ф-д слышала голос сестры так отчетливо, словно находилась не более чем в двух шагах от нее.

Она вскочила с постели и, оставив свечу на столе, помчалась по темному коридору. Голос следовал за ней до самых дверей в гостиную и, тихо всхлипнув, умолк.

Едва оправившись от пережитого, мисс Ф-д объявила, что намерена тотчас же, не теряя времени, отправиться далее в Касл-Ардах. Лишь с большим трудом леди Д. удалось уговорить сестру остаться в гостинице до утра. К тому времени Мэри немного отдохнет, хотя бы просто полежав в постели, так как не могло быть и речи о том, чтобы она уснула. Мисс Ф-д проявляла все симптомы нервной лихорадки, и, глядя на нее, леди Д. была убеждена, что девушка переутомилась сверх всякой меры и продолжать путь можно не ранее чем на следующее утро. Вскоре она уговорила сестру вернуться в спальню и оставалась с ней до тех пор, пока та, более или менее успокоившись, не легла в постель.

Леди Д. вернулась в гостиную. Спать совсем не хотелось, и она села у камина. Покой ее снова был нарушен внезапным появлением сестры, куда более взволнованной, чем прежде. Она заявила, что едва леди Д. вышла из спальни, как горестные стоны и плач возобновились. Голосом леди Ардах странный призрак принялся еще настойчивее умолять сестер не теряя времени отправиться в Касл-Ардах. На этот раз голос сопровождал ее до дверей в гостиную и, пока она не захлопнула дверь, стенал и рыдал у самого порога.

Мисс Ф-д безапелляционно заявила, что никакая сила не заставит ее отказаться от намерения немедленно продолжить путь в замок и добавила, что, если леди Д. не пожелает ее сопровождать, она отправится одна.

Суеверные чувства во все времена бывают заразительны, а век восемнадцатый предоставлял для таких чувств как нельзя более благоприятную почву.

Пугающие видения сестры произвели на леди Д. столь сильные впечатление, что ей стало не по себе; и, видя, что сестра всерьез намерена тотчас же тронуться в путь, она в конце концов решила ехать с ней.

В карету запрягли свежих лошадей, и дамы со слугами отбыли из гостиницы, строго-настрого наказав кучеру гнать лошадей как можно быстрее и пообещав щедро наградить его, если он той же ночью скорее доставит их в замок.

В те времена дороги на юге острова пребывали в куда худшем состоянии, нежели сейчас, и пятнадцать миль, которые нынешняя почтовая карета преодолеет за какой-нибудь час с четвертью, не были пройдены даже за вдвое большее время.

Мисс Ф-д сидела как на иголках, то и дело выглядывая из окна кареты. Когда путешественницы приблизились к отраде поместья, расположенной примерно в миле от замка, тревожное настроение мисс Ф-д передалось и ее сестре.

Форейтор спешился, чтобы открыть ворота занятие не такое легкое, как может показаться на первый взгляд, ибо в середине восемнадцатого века в Ирландии еще не вошло в обычай ставить у въезда в поместье избушку сторожа, а запоры и ключи были почти не известны. Едва форейтору удалось откатить в сторону тяжелую дубовую створку, как на дороге показался стремительно скачущий всадник. Поравнявшись с каретой, он спросил форейтора, кто эти господа; получив ответ, он подъехал к окну и протянул леди Д. конверт. При свете фонаря сестры с трудом разобрали написанное. Неразборчивым почерком, явно в сильном волнении, было выведено:

?Дорогая моя сестрица! Дорогие сестры! Бога ради, умоляю вас, не теряйте времени! Я пребываю в ужасе и глубоко несчастна. Не могу ничего объяснить, пока вы не приедете. Извините, что пишу бессвязно. Мне очень страшно. Поймите меня. Спешите! Не теряйте ни минуты. Боюсь, как бы вы не опоздали. Э.А.?

Слуга мог сообщить лишь то, что в замке царит великое смятение и леди Ардах всю ночь горько плакала. Сэр Роберт чувствует себя хорошо. Так и не выяснив причины душевного расстройства леди Ардах, дамы продолжили путь по узкому разбитому проселку, что извивался меж куртинок вековых дубов, тоскливо вздымавших к небу причудливо изогнутые ветви, давно лишенные листвы под порывами ледяного зимнего ветра. Встревоженные дамы едва не падали в обморок от волнения; когда экипаж подъехал к замку, они, не дожидаясь помощи слуги, соскочили на землю и подбежали к дверям. Изнутри отчетливо доносились горестные стенания, прерываемые гулом приглушенных голосов: видимо, служанки успокаивали плачущую леди.

Дверь распахнулась, и взорам сестер предстала леди Ардах. Она сидела на скамье и горько плакала, заламывая руки. Две дряхлые старухи пытались, каждая на свой лад, утешить несчастную, даже не дав себе труда разобраться, в чем же причина ее слез.

Увидев сестер, леди Ардах кинулась к ним на шею и, не произнося ни слова, осыпала поцелуями, затем взяла за руки и, заливаясь горькими слезами, повела в небольшую гостиную, зажгла свечу, заперла дверь и тяжело опустилась на диван. Сестры сели рядом. Поблагодарив их за скорый приезд, леди Ардах, запинаясь от волнения, поведала, что сэр Роберт под строжайшим секретом поведал ей, что сегодня ночью умрет. И это не было шуткой весь вечер он занят тем, что дает самые подробные указания относительно похорон. Леди Д. предположила, что он находится под воздействием галлюцинаций, вызванных лихорадкой, на что леди Ардах тотчас же ответила: - О, нет! Нет! Если бы это было так! Нет! Нет! Погодите, вы сами его увидите. Он весь спокойствие, указания его четки и определенны, ум работает превосходно, он пребывает во вполне здравом рассудке. Нет, это не лихорадка! Несчастная зарыдала еще горше.

В эту минуту на лестнице послышался голос сэра Роберта, отдающего какой-то приказ. Леди Ардах торопливо воскликнула: - Сходите, посмотрите сами; он в парадном зале.

Леди Д. вышла в вестибюль, где ее и встретил сэр Роберт. Он вежливо приветствовал свояченицу и, помолчав, сказал: - Вам предстоит печальное дело. Дом погружен в смятение, кое-кто из домашних не на шутку горюет. Он взял ее за руку и, пристально поглядев в лицо, добавил: Завтра я не увижу, как встает солнце. - Вы нездоровы, сэр, в этом нет сомнения, возразила леди Д. Уверена, завтра вам станет много лучше, а послезавтра вы совсем поправитесь. - Нет, сестрица, я не болен, ответил он. Пощупайте мои виски они холодны; положите руку на пульс он бьется ровно и спокойно. Я никогда не пребывал в лучшем здравии и тем не менее знаю, что не истечет и трех часов, как меня не будет на свете. - Полно, сэр, произнесла леди Д., не на шутку испугавшись, но в то же время не желая показывать, до чего поразила ее, против воли, холодная торжественность его слов. Не стоит шутить с серьезными вещами; об этом и говорить не следует. Не будьте легкомысленны в вопросах жизни и смерти это святое, вы задеваете лучшие чувства жены... - Останьтесь в замке, милая леди, перебил он, и если в миг, когда эти часы пробьют три, я не превращусь в недвижный прах, можете бранить меня, сколько хотите. А теперь, прошу, вернитесь к сестре. Леди Ардах нуждается в сочувствии куда более, чем я; но того, что было, не изменить. Мне надо привести в порядок бумаги, кое-что уничтожить. Я еще увижусь с вами и леди Ардах перед смертью. Постарайтесь успокоить бедняжку ее слезы разрывают мне сердце. Да, того, что произошло, теперь не поправить.

С этими словами он поднялся по лестнице, а леди Д. вернулась к сестрам. - Ну что? воскликнула леди Ардах. Видела? Как ты думаешь, есть еще надежда?

Леди Д. молчала. - О! Я и сама знаю, что надежды нет, продолжала бедняжка. Вижу, ты тоже так считаешь, она горестно заломила руки. - Милая сестричка, ответила леди Д., тут и вправду кроется что-то непонятное. Остается лишь надеяться, что кажущееся спокойствие сэра Роберта на самом деле обманчиво. Полагаю, разум его находится под воздействием некой скрытой лихорадки, причиной которой послужила глубокая нервная депрессия последних дней, и какое-нибудь мелкое происшествие преобразилось в его больном воображении, приняв очертания пророчества о неминуемой скорой смерти...

В таких предположениях, не убеждавших даже ту, кто их выдвигал, и еще менее ту, для успокоения которой они сочинялись, пролетело более двух часов. Леди Д. начала надеяться, что предреченный срок благополучно минует, не принеся с собой ничего трагического, как вдруг в комнату вошел сэр Роберт. На пороге он приложил палец к губам, словно призывая к молчанию, и, пожав руки обеим свояченицам, склонился над почти безжизненным телом жены, прижал губы к ее холодному, побледневшему лбу, а затем, не произнеся ни слова, вышел из комнаты.

Леди Д., выглянув из дверей, увидела, как в парадном зале сэр Роберт взял свечу и неторопливо поднялся по лестнице. Движимая предчувствием чего-то ужасного, она на почтительном расстоянии последовала за ним. Сэр Роберт вошел в свою комнату она услышала, как закрылась дверь и щелкнул замок. На цыпочках, стараясь не шуметь, леди Д. приблизилась к двери; чуть погодя к ней присоединились обе сестры, леди Ардах и мисс Ф-д. Затаив дыхание, женщины прислушивались к звукам, доносившимся изнутри.

Они отчетливо слышали шаги сэра Роберта, расхаживавшего по комнате. Затем наступила тишина, ее нарушил глухой звук, словно кто-то тяжело рухнул на кровать.

В этот миг леди Д., забыв, что дверь заперта изнутри, повернула ручку; внутри, возле самой двери, кто-то тихо прошипел: ?Тс-с-с!? Леди Д., перепугавшись, громко забарабанила в дверь ответа не последовало. Она постучала еще громче внутри по-прежнему царило молчание. Леди Ардах с пронзительным вскриком упала в обморок.

Шум потревожил и слуг трое или четверо из них уже мчались по лестнице. Они отнесли потерявшую сознание леди Ардах в ее спальню. После этого слуги долго стучали в дверь комнаты сэра Роберта и, не получив ответа, решились сломать замок. После отчаянных усилий дверь наконец подалась. Дамы вошли в комнату. На столе в дальнем конце спальни горела единственная свеча; на кровати лежало распростертое тело сэра Робета Ардаха. Он был мертв: глаза открыты, предсмертная судорога не исказила ни единой черточки его лица, словно душа отлетела из тела, не встретив никаких препятствий. Тело было холодным, как глина все тепло жизни покинуло его. Слуги закрыли остекленевшие глаза и, оставив покойного на поучение тех, кто считает привилегией своего пола и возраста пожирать базами весь отвратительный спектакль смерти от начала до конца, выразили свои соболезнования леди Ардах, безутешной вдове. Тем временем в замке собрались все приглашенные, но в воздухе витал запах смерти. Нельзя сказать, чтобы гости сильно горевали о сэре Роберте, но на каждом лице лежала печать благоговейного ужаса. Говорили только шепотом, слуги ходили на цыпочках, словно боясь звука собственных шагов.

Похороны были обставлены с невиданной роскошью. В соответствии с последним желанием сэра Роберта тело было перевезено в Дублин и похоронено в старинных стенах церкви Святого Одуна - там я и прочел эпитафию, сообщавшую имя, возраст и титул покойного. Ни мраморный памятник, ни доска с гербовым щитом не спасают от забвения историю покойного, самому имени которого суждено вскоре исчезнуть без следа:

Et sunt sua fata sepulchris.1

События, описанные здесь, не выдуманы. Это чистая правда; и жива до сих пор свидетельница, доброе имя которой не позволяет сомневаться в ее искренности. Она видела все случившееся собственными глазами и может подтвердить достоверность этого рассказа вплоть до мельчайших деталей.2

1 - И судьбой твоей станет забвение (лат.)

Пророчество это сбылось, ибо боковой придел старинного храма, в котором был погребен сэр Роберт, давно разрушился, и могильный камень, отмечавший место захоронения, вместе с другими памятниками старины превратился в груду развалин. (Прим. автора.)

2- Из памятной записки я узнал, что рукопись эта датируется 1803 годом. Непосредственная свидетельница, о которой идет речь, по-видимому, мисс Мэри Ф-д. Она так и не вышла замуж и дожила до весьма преклонного возраста, пережив обеих сестер. (Прим. автора.)