"Крещендо" - читать интересную книгу автора (Лэм Шарлотта)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После ужина Марина опять играла для Гедеона. В комнату тихо вошел Гранди и уселся в старое кресло. Он слушал, откинув голову на спинку, иногда по его лицу пробегала тень, когда ему казалось, что она исполняет тот или иной пассаж недостаточно точно. Гранди не легко было угодить. Он приучал ее много работать с самого детства. «Музыка — это только работа, и ничего больше, — говорил он. — Работай, экспрессия придет позднее. Если чувство не основано на виртуозной технике, от него нет никакого проку. Каждый может просто чувствовать. Ты должна уметь излить свое чувство в звуках, а для этого техника должна быть безупречной. Нужно очень много работать».

Пока Марина играла, Гедеон молчал, но она все время ощущала его присутствие. Она не видела его лица, но чувствовала на себе его взгляд.

Окончив произведение, она повернулась к нему, ожидая реакции, руки ее лежали на коленях, ладонями вверх. Она действительно совсем его не знала, но ей было интересно, что он думает о ее исполнении. Гедеон смотрел на Марину блестящими черными глазами и чуть улыбался. Они долго глядели друг другу в глаза. Гедеон молчал, но она чувствовала теплую волну понимания, и это была именно та реакция, которой она ждала.

— Скерцо ты сыграла неточно. Темп взяла слишком быстрый. Я уловил кое-какие помарки, — заметил Гранди.

Марина повернулась к клавиатуре.

— Здесь, да? — Она повторила отрывок, на этот раз сыграв его внимательнее, акцентируя правильно каждую ноту. Затем она опять повернулась к Гранди, смахнув со щеки серебристую прядь волос: — Ну как, лучше?

— Лучше, — ответил он и улыбнулся. От нее он ожидал только идеального исполнения. Себе он тоже никогда не делал поблажек. В свое время он был знаменитым пианистом, выступал в концертных залах всего мира, и везде его принимали с восторгом, его игрой восхищались. Но даже международное признание не значило для него столько, сколько значило внутреннее убеждение, что произведение, которое он исполнял, должно звучать именно так, а не иначе. Это было целью всех его усилий, только для этого он работал. Все, что давала ему слава, не имело такого значения, хотя известность была ему приятна.

Сын Гранди Питер особой склонности к музыке никогда не проявлял. «Слишком был ленив», — говорил о нем дед с презрением. Марина не знала, что именно дурного натворил ее отец. Гравди был скрытным человеком и никогда на этот счет не распространялся.

Дед поднялся, зевая, и пробормотал:

— Пора спать.

Марина смотрела на его негнущиеся, синеватые пальцы, на руки со вздутыми венами, которым трудно было справиться с дверной ручкой, и на сердце у нее было тяжело. Она с грустью думала, что судьба отняла у Гранди самое дорогое.

Гедеон подошел к роялю, и она встала. Он был намного выше ее, и, чтобы видеть его лицо, Марине пришлось закинуть голову. Они стояли очень близко, и она поняла, что Гедеон смотрит на ее губы.

Если бы это был другой мужчина, она уже решила бы, что с ней заигрывают. Время от времени их летние постояльцы, считая, что ей скучно вдвоем со стариком, делали попытки ее развлечь, но Марина без труда ставила их на место. Однако она научилась по нагловатому выражению глаз понимать, что ее хотят поцеловать.

Но глаза Гедеона были совсем другими. Он смотрел на ее губы из-под опущенных ресниц, и по выражению лица казалось, что это доставляет ему какое-то особое удовольствие. Гедеон начал осторожно, его губы ласкали ее, едва касаясь. Он обнял Марину за талию, прижал к себе, и она сама положила руки ему на грудь. Губы Гедеона нежно приоткрыли ей рот. Он задышал чуть быстрее. Одна рука двигалась у нее по спине, перебирая тонкие косточки и прижимая ее все крепче. Теперь он целовал ее по-новому, жадно. Другой рукой он заставил ее закинуть голову, теперь его губы требовали ответа.

Она задохнулась, чувствуя глубоко внутри дрожь от наслаждения. Марина высвободила руки и обняла его за шею, пальцы ее ласкали гладкую кожу, ощущая, как напрягаются мускулы от ее прикосновений.

Гедеон отнял губы и посмотрел ей в глаза. Раскрасневшаяся и трепещущая, она встретила его взгляд с робостью. В его глазах был немой вопрос, на который он искал ответа. Марина не понимала вопроса и не знала, как она должна отвечать, но покорное выражение лица сказало все за нее. Через мгновение он снова припал к ее губам с такой жадностью, что все ее тело отозвалось с неожиданной силой.

Он сел в кресло Гранди, целуя ее губы и лаская податливое тело. Ей даже не приходило в голову ужаснуться или воспротивиться его ласкам. Рука Гедеона гладила ее плечи, грудь, талию, но то, что он делал, не казалось ей новым и страшным. Она обняла его черноволосую голову и вздохнула от острого наслаждения.

Дверь неожиданно открылась. Рука Гедеона лежала у нее на груди, кончиками чувственных пальцев он поглаживал ее. Гедеон поднял голову и медленно убрал руку. Вся кровь бросилась в лицо Марине. С ужасом глядя на дверь, она хотела соскочить с его колен, но Гедеон твердо ее остановил.

— Спокойной ночи, — сказал Гранди резко, и дверь захлопнулась.

Марина в изумлении повернулась к Гедеону, тот сидел, откинувшись в кресле, и наблюдал за ней.

Марина тонко чувствовала каждый оттенок настроения своего дедушки. Прожив с ним столько лет, она безошибочно угадывала все его мысли и чувства. Она видела, что Гранди поражен, рассержен, что увиденное возмутило его. Однако он ушел, не сказав ни слова. Марина вопросительно заглянула в черные глаза Гедеона. Почему Гранди промолчал? Почему он просто, вышел?

Но вместо ответа Гедеон странно улыбнулся и сказал:

— Пожалуй, пора спать.

В его голосе она ясно услышала неостывшее возбуждение страсти.

Поднявшись к себе в комнату, она разделась и легла в постель. Марина все время слышала движение в комнате Гедеона, поскрипывание половиц, даже то, как он заводил часы. Марина отдернула занавески на окнах. Лунный свет, струясь по комнате, покрыл всю мебель серебряной пылью. Морской отлив шептал внизу тихо и печально.

Эмма и Мэг сидели в ногах кровати, выпрямив спинки. В лунном свете казалось, что они внимательно к ней прислушиваются. «Неужели он шантажирует Гранди?»— спросила их Марина. Под одеялом у нее торчали пальцы ног, и она задумчиво ими шевелила. «Но тогда дедушка бы его ненавидел. А это не так. Сегодня вечером он улыбнулся Гедеону, и было видно, что он хорошо к нему относится. Все равно, Гедеон чем-то его беспокоит. Беспокоит, но не пугает».

Тут она вспомнила, как Гедеон целовал и ласкал ее, и она покраснела. Все казалось таким естественным, как будто случалось уже много раз. Его длинные пальцы хорошо знали ее тело, а тело хорошо знало их прикосновение.

— Это просто страшно, — сказала она и вздрогнула. — Наверное, тут не обошлось без переселения душ. — Она услышала бесшумный смех кукол и скорчила им гримаску. — Надо же найти какое-то объяснение.

Закрыв глаза, она слушала шум моря и постепенно засыпала. Но сон ее был беспокоен. Лунный свет падал ей на веки и будил сновидения. Ей снилось, что она стала невесомой и свободно парит, летит куда-то, а ветер раздувает ее длинные волосы.

Потом она увидела, что стоит в комнате и смотрит сквозь лунный свет на чью-то кровать. На ней сидит Гедеон, отбросив смятую простыню. Марина видит его гладкие плечи в бледном свете луны. Она медленно парит над полом, не касаясь кровати, и не может оторвать глаз от его тела. Он молчит, веки его широко распахнуты и глаза мерцают, как два глубоких черных колодца. Гедеон наблюдает, как она, встав на колени на краю кровати, протягивает руку и нежно касается его плеча. Марина чувствует гладкую округлость, и ее пальцы бегут по ключице как по клавиатуре.

Тогда Гедеон тоже поднимает руку и дотрагивается до серебристой пряди волос, с которой играет прохладный морской ветер.

Они касаются друг друга в молчании, в их движениях нет страсти. Гедеон потянул ее вниз, на постель, и она покорно вздохнула. Все их движения осторожной чувственностью напоминают замедленную съемку, каждая ласка точна и хорошо знакома, как если бы повторялась уже много раз.

Его рот нашел ее губы, и Марина задрожала, обняв черноволосую голову. Гедеон неожиданно перекатился и лег на нее, придавив телом.

Она почувствовала острую и сладкую боль, пронзившую ее, Гедеон лежал сверху, дыхание его стало хриплым, так что каждый резкий вдох отдавался у нее в ушах. Его губы касались ее шеи. Он быстро, торопливо целовал плечи, с каждым движением опускаясь все ниже, пока не коснулся лицом ее груди. Тогда все его тело беспокойно задвигалось, а руки скользнули вниз.

Она с трудом приоткрыла тяжелые веки. Голова Гедеона была поднята, но лицо при лунном свете казалось слепым, хотя глаза были открыты. Желание ударило ей в голову, проникая туда из темных глубин тела.

Ни один из них не произнес ни звука. Их обнаженные тела приникли друг к другу, соединяясь в движении. Марина провела рукой по его длинной гладкой спине и ощутила, как напряглись у него мускулы. Тут Гедеон издал хриплый стон, и они растворились друг в друге. Руки их были сплетены, дыхание стало прерывистым от наслаждения.

Ее крутили и швыряли волны страсти. Она слышала, как вскрикивал он, как она сама вскрикивала в ответ, ни о чем больше не спрашивая, ничему не удивляясь и не боясь. Когда наступила кульминация, она почувствовала, что тонет, погружаясь все глубже, выдыхая обессилено. Гедеон лежал на ней, слегка вздрагивая. Казалось, прошло много времени, прежде чем они смогли пошевелиться.

Потом ей почудилось, что она опять поплыла, обхватив его шею руками. Гедеон тихонько поцеловал ее и опустил на постель. Сновидение кончилось, сомкнув лепестки, как цветок.

Проснувшись, она сразу вспомнила свой сон и вздрогнула, как от укола, лицо ее вспыхнуло. Марина в ужасе закрыла лицо руками. Никогда еще она не видела подобных снов. Сквозь пальцы она заметила, что куклы смотрят на нее широко раскрытыми глазами, на их лицах ясно читалось неодобрение.

— Но этого же не было, — сказала Марина сердито. — А разве я могу заставить себя не видеть снов?

Но что такое сон? Может быть, это подсознание, вырвавшееся на волю? Днем сознание крепко держит в узде непослушное тело, но во сне оно теряет свою власть, и подсознательное тонкой струйкой выползает из заветных уголков, как джинн из бутылки.

— Прекратите на меня таращиться! — воскликнула Марина и выскочила из кровати. Кожа ее была прохладной и живой. Она чувствовала, будто сбросила с себя какое-то напряжение. Марина оделась, спустилась вниз и увидела Гедеона, который читал газету за чашкой кофе. Он повернулся, приветливо улыбнувшись, а она опять вспыхнула, но увидела, что лицо его осталось невозмутимым.

«Если бы он только знал!»— подумала она и постаралась придать своему лицу такую же невозмутимость. Она даже попыталась улыбнуться ему в ответ.

— Полчаса назад я услышал, что мистер Грандисон проснулся, и отнес ему чашку кофе. Но вставать он пока не хочет, он немного утомлен.

— Дедушка не заболел? — забеспокоилась она.

Гедеон поднял на нее глаза.

— Дело в том, что ему уже семьдесят. Нельзя требовать от него, чтобы он прыгал как молодой козлик.

— Не смей так говорить! — воскликнула она. Дедушка слишком много значил в ее жизни, чтобы она могла примириться с мыслью, что он уже стар.

Гедеон снова внимательно на нее посмотрел.

— Я думаю, тебе не стоит так волноваться. Он еще вполне здоров для своих лет, если не считать ревматизма. Но он очень устает от постоянных болей, не надо об этом забывать.

— Это я знаю. — Она понурилась. — Ужасно, что я ничем не могу ему помочь.

— Ты очень много для него делаешь уже просто тем, что живешь рядом. Ты теперь его жизнь. Когда ты играешь, он как бы оживает вновь.

Марина и сама прекрасно все знала и очень тревожилась по этому поводу. Гранди возлагал на нее слишком большие надежды. Она постоянно чувствовала на себе этот груз. Цель, которую он ставил перед ней, была невыполнима: только совершенство, и ничего больше. Она все время боялась, что не справится.

Гедеон внимательно наблюдал за ней. Их глаза встретились, и у нее, уже в который раз, появилось ощущение, что он читает ее мысли. Он погладил ей руку.

— Он очень тобой гордится. Ты даешь его жизни новый смысл.

Голос его был полон спокойной уверенности. Он говорил так, как будто хорошо знал не только Гранди, но и вообще разбирался во многих вещах лучше, чем она. Гедеон был для них посторонним человеком, однако вел себя уверенно и авторитетно. Марина нахмурилась.

— Гедеон, скажи мне правду.

Ее голос умолял, но он смотрел на нее без тени волнения.

— Что ты хочешь узнать?

— Скажи мне правду, были вы с Гранди знакомы раньше? Я же не дура, я вижу, что с тех пор, как ты сюда приехал, что-то происходит, — и она всплеснула белыми руками.

Он встал и посмотрел ей прямо в глаза:

— Марина, ты мне веришь?

Расширенными глазами глядела она в его смуглое лицо. После минутного молчания она ответила со вздохом:

— Да!

Она действительно доверяла ему. Эти холодные, спокойные глаза, этот твердый рот завораживали ее. Инстинкт подсказывал ей, что на него можно положиться.

Он улыбнулся, и в его улыбке было столько тепла и нежности, что они тронули ее сердце.

— Верь тому, что я сейчас тебе скажу. Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Гранди. — И, отвернувшись, он продолжил: — Я все время ждал, когда ты спустишься, и теперь умираю с голоду. Что у нас на завтрак?

На завтрак у них был апельсиновый сок и яичница. Гедеон жарил яичницу, а она готовила тосты. Они вместе возились на кухне, улыбаясь друг другу время от времени. У нее опять появилось ощущение, что он был частью ее жизни уже много лет.

После завтрака Марина подвязала волосы лентой и занялась уборкой дома. Она переоделась в рубашку и джинсы, и Руффи все время крутился под ногами и хватал зубами отвороты брюк.

— Гулять хочет, — сказала она.

Тогда Гедеон подошел и развязал ленту, распустив ее волосы по плечам:

— Ну так пойдем погуляем.

Руффи понесся вперед по тропинке между скал, отчаянно лая и виляя хвостом. Над его головой вились чайки, а внизу лежало спокойное матовое море, и солнечные зайчики прыгали на волнах.

Дойдя до мыса Испанская Голова, они попали в рощу, густо и неприятно пахнущую диким чесноком. Вокруг них причудливо изгибались стволы старых грабов.

— Раньше их использовали колесники, — сказал Гедеон, постукивая длинным пальцем по изогнутой ветке. — Им очень подходила такая форма. Может быть, поэтому такие деревья теперь исчезают, они теперь никому не нужны.

Марина передернула плечами:

— Как грустно. Бедные деревья!

Он посмотрел на нее и криво улыбнулся:

— Мы все хотим, чтобы в нас нуждались.

Ее как обожгло, и она отвернулась, вспомнив, как во сне Гедеон хрипло прошептал ей: «Я не могу без тебя».

Бросив на него взгляд сквозь ресницы, она заметила, как блеснули его глаза. Он не может знать, что я думаю, мелькнула у нее мысль, и она покраснела еще больше.

Она пошла быстрее, стараясь убежать от воспоминаний, и тут ее волосы зацепились за скрюченный сучок, живо напомнивший ей изуродованные пальцы Гранди. Она вскрикнула и протянула руку, пытаясь отцепить запутавшуюся прядь.

— Стой смирно, — скомандовал Гедеон.

Пока он распутывал ей волосы, Марина стояла спокойно и ждала. Потом он взял ее за плечи и повернул к себе. Тени веток пробегали по его лицу, он обнимал ее и улыбался.

Она боялась его поцелуев, боялась, что не сможет скрыть своего чувства. Но губы уже горели в ожидании, и поцелуи, пережитые во сне, обжигали ей кожу.

Она повернулась, пытаясь вырваться, но руки Гедеона держали ее крепко.

Марина заглянула ему в лицо. Сощурившись, он спокойно наблюдал за ней. Потом наклонился и поцеловал, крепко и требовательно, прижимая к себе все сильнее.

Марина ощутила прилив жадного желания и ответила на поцелуй со страстью, которую не сумела скрыть. Когда он поднял голову, на лице его было написано такое самодовольство, что она разозлилась.

— Не сопротивляйся мне, Марина, — прошептал он с улыбкой. — Успокойся.

— Но ты не должен… — пробормотала она, вырываясь.

— Почему я не должен?

Она взглянула изумленно.

— Но мы знакомы всего два дня.

— Два дня или два года… Какая разница?

— Конечно, есть разница!

— Почему ты так думаешь?

Она не нашлась, что ответить, и хрипловато выдавила из себя:

— Мне восемнадцать, а тебе сколько лет?

Его лицо сразу переменилось, в голосе появилась стальная нотка:

— Тридцать семь. — И она тут же поняла, что больно задела его. Глаза Гедеона стали беспокойными, на лбу появилась морщина.

— Ты в два раза старше меня.

Мускулы вокруг рта у него напряглись, и он спросил:

— Неужели это тебя беспокоит?

— А разве тебя это не беспокоит? — Она сама знала ответ. Гедеон не мог его скрыть. Глаза у него стали темными и злыми. — Ты женат? — спросила Марина сдавленно. Она понимала, что мужчина в возрасте Гедеона, обладающий его привлекательностью, не мог быть не женатым ни разу.

Наступило молчанье. На щеках Гедеона горело два красных пятна. Помолчав, он ответил: «Нет». И она видела, что он соврал. Это было заметно по глазам.

— Нет? — спросила она тихо, и стало ясно, что Марина знает, что он врет.

Гедеон беспокойно задвигался, лицо его отразило тревогу. Он опять помолчал и, сердито пожав плечами, наконец произнес:

— Сейчас не женат.

— Но раньше был?

Он коротко кивнул и уже хотел отвернуться, но Марине нужно было знать теперь всю правду. Сон, который она видела прошлой ночью, открыл ей, насколько глубоко Гедеон проник в ее подсознание.

— Она жива? Я имею в виду, вы разведены или…

— Нет, мы расстались, — ответил он резко и угрюмо. Марина почувствовала, что он упал духом. «Это та женщина», — подумала она. Таким образом, все объяснялось. Гнев и холодность Гедеона, отчаянье и страсть той женщины. Неужели, несмотря на кажущееся отчуждение, он продолжает любить ее?

Гедеон смотрел на Марину, и она заметила волнение в блестящих черных глазах. Он протянул руку и ласково погладил гладкую округлость ее порозовевшей щеки.

— Забудь, — попросил он. — Это не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне. Верь мне, Марина. Я скорей умру, чем сделаю тебе больно.

Он придвинулся к ней и снова стал смотреть на ее губы, и чем ближе, тем жадней и горячей становился его взгляд.

— Нет, — сказала Марина и отодвинулась. — Не надо.

— Ты же знаешь, что надо, — сказал он тихо. Гедеон обнял ее, не давая ускользнуть. Она чувствовала его дыхание у себя на волосах. Под напором эмоций он дышал лихорадочно и хрипло. — Марина, о Марина, — шептал он ей на ухо. Его губы скользнули вдоль щеки и нашли рот. После короткого сопротивления она сдалась со слабым стоном.

Они стояли в тени деревьев, крепко обнявшись, и поцелуй их был так глубок, что ей показалось, что они растворились друг в друге.

Он неохотно отпустил ее, глаза его были еще горячи от страсти. Где-то лаял Руффи, и Гедеон поморщился:

— Надо посмотреть, что он там делает. — Они вышли из рощи, взявшись за руки, и Гедеон все время улыбался.

Руффи встретил на тропинке викария и теперь лаял, прыгая вокруг него как безумный. Почему-то воротничок сутаны, напоминающий собачий ошейник, всегда казался ему злостным нарушением правил. Гранди говорил, что собаки очень консервативны и любое отступление от того, что они считают нормой, вызывает у них раздражение. Поэтому каждый раз, когда Руффи встречал викария, он принимался сердито лаять, хотя тот был человеком добрым и любил собак.

— Ах ты Боже мой, — сказал викарий, улыбаясь. — Я боюсь, Руффи доберется до меня когда-нибудь.

— Попробуйте взяться рукой за свой воротник, — посоветовал Гедеон.

Викарий немного удивился, но сделал, как ему советовали. Руффи тут же успокоятся и сел на задние лапы, вывесив длинный розовый язык.

— Силы небесные! — воскликнул викарий и улыбнулся. — Спасибо вам, Гедеон, вы хорошо придумали. — Тут он заметил, что они держатся за руки, и взглянул на Марину. — Ты хорошо выглядишь, Марина. Я очень за тебя рад.

Дружески кивнув им, он пошел дальше по тропе, а Марина взглянула на Гедеона в тревоге.

— Откуда он узнал, как тебя зовут?

Он посмотрел на нее совершенно спокойно.

— Может быть, миссис Робинсон? — предположил он.

Она сразу успокоилась.

— Больше, пожалуй, некому, — и они оба рассмеялись.

Когда они шли через деревню, в окошко высунулась миссис Дудек и окликнула Марину.

— Зайди, Марина. Нужно примерить платье. У тебя есть время? Если мы сейчас сделаем примерку, платье к вечеру будет готово.

Гедеон улыбнулся им обеим.

— Я заберу Руффи, а ты примеряй платье.

— А ты найдешь дорогу? — спросила Марина с сомнением.

— Как-нибудь не потеряюсь, — ответил он.

Миссис Дудек рассмеялась:

— Конечно, не потеряется.

Тут она встретила взгляд Гедеона и сразу стала серьезной. Гедеон пошел по дороге в сторону дома, а Руффи смотрел ему вслед, насторожив уши. Гедеон свистнул, Руффи зашевелился, но посмотрел на Марину. «Иди, иди!»— кивнула она, Руффи обрадовался и кинулся вслед Гедеону.

Примерка продолжалась недолго. Миссис Дудек ходила вокруг, набрав полный рот булавок, и даже умудрялась говорить, не проглотив ни одной. Ее крошечная гостиная была набита безделушками. Даже на телевизоре с недовольной физиономией сидел фарфоровый садовый гном.

У миссис Дудек не было сада, был только небольшой двор, вымощенный разноцветной каменной плиткой, который она называла «мой патио». Здесь она любила летом обедать. Этот дворик был причиной ее постоянной войны с соседскими кошками. Стоило ей заметить, что какая-нибудь кошка пересекает ее драгоценный «патио», она туг же выскакивала из дома, крича и размахивая руками.

Ее муж, мистер Дудек, был огромный мужчина, раза в два больше ее, но она держала его в вечном страхе. Несмотря на глубокий грохочущий бас, мистер Дудек был робок как ягненок. Миссис Дудек постоянно наставляла его высоким, пронзительным голосом. У них не было детей, и, возможно, к лучшему, потому что все силы свои жена тратила на воспитание мужа.

— Завтра Дудек привезет тебе платье, — пообещала она Марине, когда та собралась уходить.

Мистер Дудек развозил хлеб по близлежащим деревням в маленьком грузовичке. Он был медлительным тугодумом и любил свою работу за то, что мог много бывать на свежем воздухе вдали от наставлений миссис Дудек. Вид этого огромного, широкоплечего человека в маленькой гостиной, заставленной мебелью, напоминал Марине слона в посудной лавке. Он всегда был скован в движениях, боясь задеть локтем фарфоровую статуэтку или смять огромной ногой маленький половичок. Но когда его жена демонстрировала Марине свое очередное приобретение, он сиял от гордости. Тут они с женой были заодно, оба очень любили маленькие фарфоровые статуэтки, хотя миссис Дудек не разрешала мужу даже пальцем дотронуться ни до одной из них.

Марина подошла к дому короткой дорогой и решила пройти через кухонную дверь. Войдя, она услышала звуки рояля. Это была не пластинка, у Марины был прекрасный слух, и она сразу узнала хорошо знакомый звук своего инструмента.

Она, недоумевая, стояла у дверей музыкальной комнаты. Это был не Гранди, об этом не могло быть и речи. Наверное, когда-то его пальцы могли извлекать из инструмента такие же божественно нежные звуки, но все это давно ушло в прошлое.

Может быть, у нас гость, думала она, вспомнив, что вошла через черный ход и могла не увидеть чужую машину около крыльца. Она перебирала в памяти, кто бы мог так удивительно играть. Наверное, из Лондона приехал один из бывших учеников Гранди. За несколько лет до того, как его руки пришли в полную негодность, Гранди брал учеников, причем выбирал только самых многообещающих. Все они впоследствии стали знаменитостями.

Марина открыла дверь музыкальной комнаты и замерла на пороге. Что-то взорвалось в ее сознании, и все смешалось. В комнате вдруг стало темно, сквозь эту темноту к ней бросились две фигуры. Сама она беззвучно закричала побелевшими губами, и лицо ее исказилось от боли.