Когда ты покинул меня, я была француженкой. И композитором. И тогда я села в поезд. Под водой. Чтобы потопить мои сны. Похоронить твой прах. Я стала англичанкой. И композитором. Это было правильно. И вот к чему это привело. Дождливый вечер. Лондон.

Я хорошо помню все «случайности», подтолкнувшие меня к событиям того вечера. Как к свиданию, столь прекрасному, что я и мечтать о таком не смела, до такой степени все было плохо, однако надежда на него превратила мою жизнь в этакую воронку, которая затягивала меня, не позволяя выскользнуть. Чтобы вновь обрести тебя. Где бы ты ни был.

Тем вечером над Лондоном шел живописный дождь. Начался сезон художественных выставок.

Лондон,4 ноября

Я приглашена. На выставку произведений художников Амазонии. На очередную выставку, где придется демонстрировать свою визитку и абсолютную — в настоящий момент — неспособность проникнуть в извилистые глубины внутреннего мира художника.

Не хочу туда идти. Льет как из ведра. В сезон картин. Воздух пахнет пылью, холодный, прямо-таки ледяной. Столько причин не отдавать мое израненное тело этому безжалостному миру.

Звонок. Черт. Я еще в халате. Не готова. Готова только сочинять. Получился бы хит. Жаль. Я чувствовала, как вдохновение теребит нейроны моего мозга. Да-а! Иду-у! По ту сторону двери ждать всегда приходится слишком долго.

Это Клаудиа пришла за мной. Точнее сказать, пришла вырвать меня отсюда. Ладно. Надеваю черное шерстяное платье, шерстяные колготки, шерстяные перчатки, шерстяную шапочку и шерстяной шарф. Я как клубок. Черной шерсти. Стоит потянуть за ниточку… Так вот никогда и не привыкну к этому сырому холоду.

Клаудиа злится, я тоже. Ну вот. Вылезла из норы. Ледяной шок. Бегут машины. Большой черный английский кэб. Огромный салон. Двери автоматически блокируются при остановке. Мы можем оказаться опасными тварями, поэтому наше сиденье отделено от водителя стеклянной перегородкой, чтобы с ним поговорить, нужно нажать на кнопку. Светится красным. Прикольно.

Когда я думаю, что была готова и уже чувствовала всем телом грубо вторгавшуюся в меня музыку моего хита. Это ведь всегда верный знак. Когда хочется отворить нутро. Злюсь еще больше. Ну я и молодец! Не надо было все бросать. Не надо бьшо убегать. Хит. Смешно. Как я могу сочинить хит? Мой огонек погас. Больше из меня ничего не выходит. Кроме музыки слов, что не успела тебе, сказать, музыки, которая иссушает мысли.

Приехали. October Gallery. Here we are![1] Внутри гипержарко. Наверно, умру в своем коконе. Ладно. Не открывая рта, здороваюсь со всеми, кого знаю. Представлена какому-то французу, который, похоже, хорошо знаком с художниками. Он ничего. Зовут Филипп. Вместе смотрим картины. Художники — Пабло Амаринго и Франциско Монтес Шуна. Работы неплохие. Даже настроение как будто улучшилось. Картины, говорят, написаны ими под впечатлением от собственных видений. Вызванных каким-то наркотиком. Неким галлюциногенным растением под названием аяхуаска. Никогда не слышала о таком. По части наркотиков я еще девственна. Слишком себя люблю, чтобы так рисковать. По крайней мере, любила, до того как ты умер. Теперь все по-другому. Теперь я меньше боюсь смерти. Меньше боюсь рисковать. Чудно.

Какой-то тип смотрит на меня. Не позволю к себе приставать. Не в настроении сегодня. Хочешь мое фото по e-mail? Вот эта картина суперкрасивая. Вроде как дерево с очень зелеными листьями, корни тянутся из тела, зарытого в земле, — думаю о тебе. Но ты обратился в прах. На земле нарисована змея. Боюсь змей. У этой какой-то необычный вид. Охраняет что-то? Не знаю. Картина завораживает. Простые линии и сочетания красок, видимо, натуральных, — зеленых, коричневых, черных, красных, желтых. Супер.

Черт, он-таки идет ко мне. Ко всему прочему у него еще и мерзкие усики. Чего ему надо? Не хочууу! Мы с моим земляком продолжаем осмотр. И тут он приветствует этого типа с широкой улыбкой на лице! «Корин, хочу тебе представить…» Перебивают. Кто-то заговаривает с Филиппом. На выставках всегда так. Тип не двигается с места. Кивает головой в знак приветствия. Отвечаю небрежно, из глубины своего кокона, притворившись, будто изучаю картину. Безумно нравится. Правда. Очень мощная. Можно сказать, ужасающая. Он по-прежнему рядом. Похож на индейца. Молчит. Стоит смирно. Кажется, подбирает слова. И вот наконец: «В вас есть что-то грустное…»

Первый раз ко мне так подкатывают. Но откуда он знает? Я даже не знакома с этим типом. Хотя, конечно, на моем лице все написано. Клаудиа говорила, что одного взгляда на мою физиономию достаточно, чтобы всерьез задуматься о самоубийстве Обожаю своих подружек. Всегда найдут ост-е словцо, которое непременно разнесет вдребезги мое самомнение. По-моему, у этого человека сложилось то же впечатление, что и у Клаудии. Он меня заинтриговал. Ладно. Решаю сделать вид, что не так уж сильно увлечена картиной. Говорю: «С чего вы взяли?» Ответ: «Растения Амазонии могут помочь вам найти ответ». Ничего не понимаю. Бесит он меня своими загадками сфинкса. Уходит! Бросает меня тут с целой кучей вопросов.

Тут то, что служит мне мозгом, испытывает перегрузку. Да кто же этот тип?

Наконец Филипп, до сих пор дискутировавший с какими-то бесцеремонными персонажами, сообщает мне, что это был Франциско Монтес Шуна, художник, чьей картиной я любовалась. Вот как. Да, у него был очень добрый взгляд. Немного похожий на коровий. Обожаю, как смотрят коровы. Нормандские особенно. Успокаивает. Франциско живет в Амазонии, в Перу, и не только пишет картины, но и считается специалистом по растительному миру амазонских джунглей, говорит Филипп. В 1990 году он основал этноботанический сад Сача-мама, что-то вроде заповедника, где тысяча двести видов деревьев и растений изучаются и описываются этноботаниками с целью создания на их основе лекарства будущего. Да, он и вправду милый.

Надо его найти. Я должна узнать. Странно, но почему-то мне кажется, что он сможет мне помочь. Иначе жизнь моя станет пыткой.

Ага, вот и он. Смотрит и улыбается! Чувствую себя полной идиоткой, обращаясь за помощью после приема, который ему оказала. Ладно. Он все так же улыбается. Ни тени превосходства во взгляде. Это хорошо. Но как завести разговор? Классическое вступление: «Ваши картины прооосто потрясающие!» Вроде доволен. Но не более того. Знакомимся. Корин-Франциско-Очень-Рада.

Он говорит, что я могла бы многому научиться у растений Амазонии, что должна найти звук, мой собственный, какую-то вибрацию, которую смогу воспроизводить… А вы не могли бы объяснить? Улыбается. Он не может мне все объяснить, но, как я поняла, у каждого человека есть свой собственный звук. И этот звук — «ключ», позволяющий восстановить энергетический баланс и прийти к внутренней гармонии. Становится все интереснее. Чувствую, как радостно напрягается мой музыкальный слух. Пауза. Слушаю дальше.

Франциско считает, что по неизвестной ему причине я, видимо, потеряла эту самую внутреннюю гармонию. И чтобы отыскать ее, нужно ехать в Амазонию и пить там эликсиры, приготовленные из особых растений, которые должны помочь мне найти и пропеть тот звук. Снова пауза. Размышляю. Значит, существует какой-то главный звук, уникальная нота, для каждого своя, и стоит только спеть ее, и внутреннее равновесие тут же восстановится? «Да!» — отвечает Франциско. Только это не совсем нота. Вообще-то, это совокупность нескольких нот. Вроде уникальной мелодии.

Я не совсем его понимаю, но то, что я слышу, наполняет меня ликованием. Ну вот. Я снова в хорошем настроении. Да. Так бывает всегда, когда музыка зовет меня. Всегда, когда музыка будоражит кровь и я забываю обо всем вокруг. Внезапно я осознаю, что ты как раз там. Что только звуки могут меня излечить. И привести к тебе…

Потому что от рассказа Франциско мое сердце дрогнуло, как от твоего ласкового дыхания, как от зарницы в ночи. В тот момент я поняла. То очевидное, что разум отвергает. Я поняла, что попала в воронку, ведущую к встрече с тобой. И, что бы я теперь ни делала, пытаясь ускользнуть, эта мелодия все равно станет той картой, на которую я должна буду поставить свою жизнь.

Жадно запоминаю, как отыскать Франциско. Воздух преисполняется радостью. И я вдыхаю его…