Лавров ЕгорСинтез

Егор Лавров

СИНТЕЗ

Оставалось чуть больше двух минут. "Надо было взять с собой карту Города", - думал Зоанд, хотя карта была не нужна - память с абсолютной точностью хранила маршрут и время. "На этот раз ошибки быть не может, думал он. - Если я ошибся на этот раз - значит, ложна сама идея".

Сознание автоматически отмечало цифры на электронных часах и код местонахождения капсулы на табло-ориентире. Оставалось полторы минуты.

Он встал, и руки отработанным движением сняли предохраняющую панель микрокомпьютера. Обнажилось уже изученное переплетение проводников, идущих от микросхем к сервомеханизмам и двигателю.

"Ошибки быть не может. Город бесконечен, но замкнут. И как любая замкнутая бесконечность, должен быть ограничен".

Прикосновение жала микропаяльника отделило несколько проводников. Двигатель смолк.

"Ограниченность подразумевает поверхность разделения на непересекающиеся множества. На Это и Не это".

Зоанд передвинул один из проводников по плате и вынужден был упереться коленом - капсула начала тормозить, и инерция толкала его к передней стенке.

"Оно никому не приходит на ум именно потому, что элементарно. Чтобы понять простоту - нужна гениальность".

Судя по прекратившейся вибрации, капсула остановилась. Он шагнул к створкам и ладонями стал раздвигать их. Мертвые моторы сопротивлялись, но щель неуклонно расширялась, открываясь в темноту.

Каменной стены впритык к капсуле, как это случалось раньше, не было. А значит, как он и предполагал, здесь, именно здесь, находилась точка, соединяющая Это и Не это. Город и Не город,

Он спрыгнул вниз в полосу света, падавшего из капсулы, и пол неожиданно мягко спружинил.

Зал был огромен, в темноте терялись расстояния, но, подняв голову, можно было различить крошечные точки светильников.

Он решил найти стену зала и пошел вперед. Необычный поп - неровный и мягкий - шуршал под ногами. Почувствовалось движение воздуха как при плохо отрегулированной вентиляции в коридоре и принесло непривычные запахи. Величина зала и высота потолка, которые он не мог определить, действовали неприятно. Но торжество успеха заслоняло все.

"Так просто! - думал он. - Гениальность мысли и точность расчета. Теперь самое интересное - что же такое то, что не Город?"

Зоанду показалось, что стало чуть светлее, однако стен все равно видно не было. Он присел и пощупал пол - напоминало влажный биомох с очень длинными нитями. Оторвал одну, поднес к лицу. И почуял чужой, пугающий аромат.

Стало действительно светлее, и он смутно различил колонну совсем близко от себя. Проведя по ней ладонью, ощутил пористость и шероховатость поверхности. Слева стояла еще одна колонна и еще. Разной толщины, И над ними волнами возникал шум, напоминающих плеск воды.

Зоанд оглянулся, ища покинутую капсулу, и вдруг увидел светящуюся красным, медленно увеличивающуюся полусферу вдели, Он застыл, не в силах оторваться от этого явления, не замечая больше ничего вокруг, до тех пор, пока не был ослеплен яркостью свечения. Он зажмурился и приложил ладони к лицу, ожидая, когда исчезнут синие круги,

А когда вновь открыл глаза, то ужас сковал неподвижностью его тело, и тяжесть навалилась на грудь, не давая дышать.

Там, где он находился, не было границ, не было стен. Его окружала зелено-голубая бесконечность.

В опыте Олана настал ответственный момент, к тому же его дом был предпоследним, потому он не спешил выходить, хотя слышал Ритуальный свадебный ход от самого края Деревни. Вой трубы то и дело обрывался, и тогда слышался голос Азима.

С волнением Олан наблюдал за замкнутым глиняным кувшином, стоявшим над огнем. Еще несколько месяцев назад Олан начал мучиться тем, куда девается дух, идущий от кипящего варева из съедобных лиан. Его, духа, очень много, если запах слышен даже за порогом. А коли заткнуть кувшин пробкой - куда денется дух?

Варево, судя по звуку, закипело, и Олан нетерпеливо ждал. Пробка, однако, оставалась неподвижной, и он испытал разочарование, Отгадка так проста, что не стоило и пробовать, - дух, которому некуда деваться, из похлебки не идет.

Свадебный ход тем временем приблизился, и Олану пора было появиться. Он печально вздохнул, поднялся и шагнул за порог.

Впереди, как и положено, двигался Поридам с трубой из ствола дерева Шим. За Поридамом осторожно ступали босыми ногами будущие муж и жена. Они были по Обряду скрыты глухими белыми балахонами, но Олан, как и все население Деревни, знал, кто это.

За новобрачными шел Азим, а позади - радостно возбужденная толпа. Свадебный обряд совершался редко, и было оставлено все. Не доносился из хижин монотонный шум жерновов. И даже старые самцы тхеопамов, таскавшие по подсохшему в эту пору лугу камни для Моста в Болоте, и те были согнаны за деревенскую Изгородь и бродили, лениво постукивая тяжелыми хвостами о землю.

Поридам остановился у дома Олана и опустил трубу. Остановился и ход, а Азим выступил вперед. Обычное радостное ощущение единства с жителями передалось Олану.

- Привет тебе, брат наш! - вибрирующим ритуальным голосом протянул Азим.

- Привет тебе, о Учитель! - ответил Олан, прекрасно зная Обряд.

- Помнишь ли ты, как цвело дерево Шим, как цветет дерево Шим, и как будет цвести дерево Шим?

- Помню, Учитель! - смиренно отозвался Олан.

- Помнишь ли ты, что все есть так, как было, и будет так, как есть?

Вытянутое лицо Азима в Обряде приобретало магически-притягательное выражение. Будто неподвижное, но одновременно неуловимо меняющееся.

- Помню, Учитель, - Олан пытался и не мог отвернуться, чтобы не чувствовать силы глаз Азима, и в этот миг за спиной Олана бабахнуло и зашипело. Толпа вздрогнула. Из дома резко потянуло похлебкой, и Олану больше всего захотелось иметь глаз на спине, как у болотного крокодила, чтобы увидеть, что же там, в доме, случилось. Но Обряд не позволял отвлекаться, и он остался неподвижен под взором Азима.

Азим не мог не слышать звука и не почувствовать запаха, но он только слегка запнулся.

- Помнишь ли ты, что смерть карает жизнь и что жизнь должна покарать смерть?

- Помню, Учитель!

- Мир тебе, брат! Возьми наш путь!

Азим отступил на свое место, Поридам извлек из ствола протяжный стон, и толпа двинулась к последнему дому. Олан, не оглядываясь, сошел с порога и пристроился в хвосте процессии. Мальчик Хум семенил сбоку от него по траве и наподдавал ногой созревшие и выползшие на поверхность плоды земляного скрытыша.

"Кувшин разбился, - думал Олан, - это бесспорно. И он не мог просто так упасть и разбиться... Может, дух, собравшийся внутри, разбил его?" И запах приоткрывающегося неизведанного смешался для Олана с запахом варева из съедобных лиан.

Ход остановился внизу, перед Храмом, на выложенной каменными сколами площадке. Началась последняя часть Ритуала в тишине, заполненной лишь шелестом одежд.

Старик Мультазарим поднес Азиму корзину, где отливал на солнце желтыми крутыми боками спелый плод дерева Шим. Азим плавно поднял плод над головой, показывая жителям. Каждому хотелось быть поближе, и люди тесно окружили Азима и слепую пару кольцом. Олан видел Обряд не раз, но даже его охватило смутное влечение. Только мальчик Хум не интересовался зрелищем и стоял в стороне.

Удостоверившись, что все заняли надлежащие места и полны внимания, Азим торжественным жестом взялся за выступающий из вершины плода коричневый нарост. Начал осторожно поворачивать его, и негромкий хруст ломающейся корки пронизал толпу возбуждением.

Отделенная вместе с наростом спираль начала медленно раскручиваться внутри скорлупы, и коричневый уступ неровными толчками выдвигался на розовом толстом жгуте. Люди затаили дыхание.

- Смерть покрыла молчанием брата нашего Нона! - пропел Азим. - Жизнь покроет гласом молчание смерти!

И тут спираль внутри окончательно развернулась, жгут с треском вылетел из плода, обдав стоящих в первом ряду брызгами яркого сока. И у всех вырвался ликующий ритуальный вопль.

Азим окропил белые балахоны брачной пары. Возбуждение толпы сразу угасло. И еще до того, как Азим увел новобрачных в Храм, жители стали расходиться.

На площадке оставались еще Хум и светлоокая Юола. Приятное томительное чувство, всегда возникающее при встрече с ней, охватило Олана. Юола смутилась, встретив его взгляд.

- Когда смерть покроет молчанием старого человека, ты тоже пойдешь в Храм, Юола, - произнес Олан, и ему стало почему-то не по себе.

Девушка сорвалась и побежала в сторону Деревни. Олан взял за руку мальчика.

- Когда умирает человек, он уже не ловит рыбу и не рубит листьев Тхе. Нельзя, чтобы нас было меньше.

- Я знаю, - равнодушно проронил Хум. - Это Обряд. И Олан, который до того никогда не задумывался, но ощущал, что понимает, почему жителей Деревни должно быть постоянное число, теперь, желая это объяснить, почувствовал сомнение.

- Раз умер старый Нон, надо, чтобы появился новый человек. Когда Учитель открывает плод дерева Шим и кропит розовым соком одежду жены, у нее появляется ребенок...

По ладони мальчика Олан понял, что тому вовсе неинтересно.

- Передай деду Мультазариму, что через три дня в озеро войдет рыба, Олан отпустил его руку, и Хум, подпрыгивая, умчался по улице.

Олан лучше всех знал время, когда следовало готовиться к рубке листьев дерева Тхе. Он знал, будет ли завтра дождь и чем лечить пожелтевшего тхеопама. Он чуял приближение рыбы по реке и созревание лиан. Он гордился всем этим и с радостью принимал уважение жителей Деревни. Но он не был счастлив, как Поридам, Мультазарим и другие. Потому что его мучали вопросы.

Что Это - так странно пахнущее на Поляне? Почему надо строить Мост? Откуда - неприятно подумать - взялся Азим и куда пропадает все то, что они доставляют ему по Обряду?..

Олана тянуло увидеть, что же произошло с кувшином. Но одновременно он и боялся того "почему", которое его дома ждет. Он испытывал тоскливую тревогу, когда начинал серьезно размышлять об Обряде. О нем запрещалось размышлять. И Олан наказал себя: он миновал свой дом, решив сначала поговорить с Ницем. По дороге он нежно похлопал по боку переваливающуюся самку тхеопама с двумя детенышами, которых вела девочка с края Деревни.

Ниц сидел за столом перед миской и при появлении Олана испуганно скособочился.

- Азим сердит на тебя, - сказал Олан, садясь напротив и продолжая ощущать разговор с Хумом и девочку, и самку тхеопама. - Почему ты жуешь корень, Ниц?

Тот перекосился еще больше...

- Все жуют...

- Ты знаешь, что нет. А если и жуют, то понемногу. Ниц уткнулся в миску.

- Я не могу не жевать...

- Почему? Вот я не жую. И Поридам. И Гномин не жует.

- Я постараюсь больше не жевать... - неуверенно пообещал Ниц.

Олан встал, и Ниц тоже вскочил.

- Олан, ты мудрый, ты знаешь... Ниц осторожно подбирал слова, с надеждой и опаской ожидая реакции Олана. - Мы живем как-то... мы правильно живем?..

- Что-что?! - изумился Олан. Неужто и у Ница сомнения?

- Я больше не буду жевать! - испуганно повторил тот.

- Ну и хорошо. Приятно тебе поесть, Ниц. Олан направился к своему дому и опять думал о самке тхеопама с детенышами. И о том, что надо поговорить с новобрачным Гномином, когда он выйдет из Храма. И конечно, о кувшине.

Кувшин распался на мелкие осколки, которые с силой расшвыряло по комнате. На стенах и столе были потеки варева. И Олана осенило - дух в закрытом кувшине напрягается, как спираль в зрелом плоде Шим, и во что бы то ни стало, хочет вырваться наружу!

Ровно а восемь часов двадцать две минуты сонар отключился и Реф проснулся. Он лежал с сомкнутыми веками, и перед ним продолжали плавать картины только что просмотренного боевика. Еще кровожадный Нунг-фа впивался клыками в соблазнительные филейные части смуглой красавицы. Еще взрывался огромный пиратский космический корабль. Рука Рефа еще непроизвольно сжималась на рукоятке оружия, когда в восемь часов двадцать три с половиной минуты домашний компьютер включил свет в комнате. Реф открыл глаза.

В запасе было двадцать секунд. Он не поворачивал голову, потому что знал - увидит лицо спящей жены и ее локоть, выступающий из биопены. Ночные видения, которыми нашпиговал его сонар, были, как всегда, сексуально насыщены. Но Реф знал, что его желания захлебнутся равнодушием, стоит ему повернуть голову. Поэтому он выждал ровно двадцать секунд, а затем привычным движением выпрыгнул из спальной ванны, стряхнул тяжелые теплые остатки биопены и зашел в кабину душа.

Неопределенным урчанием Реф попытался выразить презрительное отношение к последним выпускам "Нунг-Фа" и предвкушение своего триумфа в Центре по поводу его наконец-то заработавшей дивно красивой и мощной программы шестимерного анализа. Вода внезапно иссякла, и на табло вспыхнуло: "Ваш энергетический лимит исчерпан". Реф вздохнул, вспомнив объявленные вчера очередные меры по экономии энергии.

Компьютер не был перестроен на новый режим, и когда Реф вышел из кабинки, оставалась целая лишняя минута. Неторопливо, чтобы растянуть время, он пошел в туалетную комнату. Воздух сильно холодил кожу. "Неужели снизили температуру?" - думал он, доставая баллоны со спорами биомха. К одежде он относился спокойно, но мода есть мода, и выглядеть деградирующим не годится. Поэтому он выбрал цвета героев последнего выпуска и, орудуя сразу двумя баллонами, лихо наложил на кожу перекрещивающиеся, чуть липковатые в первый момент полосы аэрозоля. До завтрака было сорок пять секунд. Реф ждал посреди спальни, ощущая щекотку от прорастающих спор мха.

Взгляд все же упал на спящую жену. Как ни вертись, ребенка им придется завести - истекает крайний месяц отсрочки, положенной по Закону. Мысль вызывала в нем панику. Он мог, наглотавшись возбуждающих препаратов, быть ее мужем. Но представление о ребенке резко отталкивало, и Реф тщетно пытался понять причину этого. Приходилось утешаться тем, что подобные сложности были у многих, - недаром существовал Закон.

Плита на кухне пискнула, давая знать, что завтрак готов. Ел Реф стоя: мох вырос всего сантиметра на три и мог смяться. Образ ребенка он отогнал. Впереди - приятный день в Центре и еще более приятный разговор с Зоандом.

До транспортного тоннеля надо было миновать триста квартир. Но Рефу нравилось целенаправленное движение, и он шагал с удовольствием, расправив плечи, а какой-то счетчик в мозгу механически фиксировал число шагов. До конца коридора их было тысяча пятьсот двадцать четыре.

Справа открылась одна из дверей, и Реф боковым зрением заметил молодую женщину. Она была в просторной матерчатой одежде - вот что его поразило. Есть, конечно, консервативные старики, но девушка? Реф ни на микросекунду не изменил ритма движения, однако с любопытством слушал шелест одежды. Девушка держалась метрах в двух позади. Так на фиксированном расстоянии друг от друга они достигли транспортного тоннеля. Реф набрал нужный ему код и шагнул в сторону, освобождая место. Но девушка не делала попытки заказать капсулу и чему-то улыбалась. Если улыбка относилась к нему, молчание выглядело бы нарочитым.

- Вам куда? - спросил он.

- Все равно, - она пожала плечами, и это простое движение странно колыхнуло голубую материю. "Диковинно одевались древние", - с чувством превосходства подумал Реф. Он кивнул на реплику девушки и тут же понял, что это неумная шутка - человеку не может быть нужно "все равно" куда. С шипением раздвинулись створки люка. Реф шагнул внутрь и потянулся к кнопке, чтобы закрыть капсулу, но девушка вопросительно стояла на пороге.

- Заходите, - пригласил Реф и остался доволен той точной - не большой, но и не маленькой - паузой, которую выдержал.

Его странная спутница опустилась в кресло напротив. Реф ухватился за подлокотники, капсула тронулась, набирая скорость и выталкивая его из кресла. Девушка сидела по ходу движения, и одежда, отброшенная назад инерцией, плотно облегла ее тело. Это выглядело необычно и... да, красиво.

- Вам не холодно... так вот?

- Холодно. И сковывает.

- Какую же цель вы преследуете?

- Мне не нравится биомох... А чем вы занимаетесь? - перевела она разговор.

- Я программист.

- И что вы программируете?

- Шестимерную динамику, например.

- Но... что это такое?

Реф выдержал паузу, достаточно длительную, чтобы дать почувствовать собеседнице ее неполноценность.

- Изменение системы в шестимерном пространстве.

- Разве мы живем в шестимерном пространстве?

- Иногда удобней считать его шестимерным, - скрывая внезапное раздражение, объяснил Реф. Труднее всего объяснить элементарную вещь.

- А что стоит за вашими шестимерными, вы знаете?

- Нет, - резко сказал Реф. - Не знаю.

Девушка удовлетворенно кивнула, будто того и ждала, и умолкла. Капсула начала тормозить, теперь уже ей приходилось держаться за кресло. Раскрылись створки люка, Реф кивнул и вышел. Дурацкий разговор почему-то подпортил настроение.

В кабинете Реф убедился, что прибыл за двадцать две секунды до положенного времени. Он помотался от стены до стены, настраиваясь на рабочий лад. Стоп призывно темнел экраном компьютерного терминала и кассетником с кристаллами. Рядом белел листок бумаги. Корявый почерк Зоанда: "Реф, вспомни меня, когда мне было сорок два! П.12106".

Нелепая записка. Реф не мог вспомнить Зоанда в сорок два, потому что работал в Центре всего четыре года, а Зоанду сорок восемь. И что за "П. 12106"?.. Допустим, это память на кристалле под номером 12106.

Для проверки Реф нашел кристалл, вложил в дешифратор, нажал раскрутку и отстукал на клавиатуре: "читать". Экран ответил надписью: "Закрыт доступ. Дай ключ". Информация была защищена шифром.

Реф попробовал кодовое слово, которым пользовался Зоанд, "цилиндр". "Ошибка в ключе" - парировал терминал. Похоже, случилось нечто неординарное. Зоанд не мальчик и не стал бы ссылаться на кристалл, неведомо как зашифрованный.

"Вспомни меня, когда мне было сорок два". Воспоминаний нет, следовательно, смысл фразы иной. "Вспомни"... Раз суть в кристалле, то значение этого слова скорей всего: "Прочти кристалл". Остальная часть фразы тогда может играть роль ключа. И если ключ имеет своей частью число сорок два, то естественно предположить, что другая часть - "Зоанд". И Реф набрал "42 ЗОАНД".

"Ошибка в ключе", - загорелось на экране.

"ЗОАНД 42". На сей раз в точку. Экран мигнул и появился текст: "Реф! У меня дело - займет дня два-три. Надо, чтобы до моего возвращения не возникло мысли о розыске. Пожалуйста, позвони Йоне. Шефу сам придумай, что сказать. Заранее благодарен!"

И текст исчез. "Даже запрограммировал стирание кристалла!" - ахнул Реф.

Его огорчило, что предвкушаемый разговор с Зоандом откладывается. Но тревоги, как он потом вспоминал, не возникло. Жену Зоанда он застал дома.

- Привет, Йона! Зоанду срочно потребовалось уехать на два-три дня.

- Ну вот! Я его просила посмотреть, что с кухонным компьютером! раздраженно произнесла та. - Придется вызывать наладчика! - и видеофон отключился без "до свидания".

Все жены похожи, но Йона - не из лучших. Реф обратился к внутреннему каналу.

- Здравствуйте, шеф. У Зоанда затруднения, он уехал. Лицо старика перекосилось, губы дернулись, обнажая неестественной белизны искусственные зубы. Он прикрыл глаза от напряжения.

- X... х... хорошо, Р... Реф. Как... Как... т-твоя...

- Можете меня поздравить! Работает блестяще. На контрольных прогонах не дала ни одного аварийного сбоя!

Старик как-то смутно посмотрел на Рефа, кивнул и явно хотел что-то добавить. Физиономия его вновь приняла мученическое выражение.

- Как... как... т-твоя... ж-ж-жизнь, Реф?

- Спасибо, отлично, - стараясь скрыть удивление, ответил тот.

Старик почему-то печально кивнул головой.

"Совсем стар, - подумал Реф. - Но интеллект могучий".

Сверившись с табло, Реф обнаружил, что потеряно огромное количество времени. Он вынул кристалл Зоанда, поставил свой и еще раз перечитал программу. Она была безусловно хороша, но в двух местах Реф свежим глазом отметил части, похожие по своему строению. И с возбуждением понял, что их можно выделить в один блок, сэкономив, таким образом, по крайней мере килобайт оперативной памяти. Он вызвал на свой терминальный компьютер резидента оперативного отладчика и с его помощью в рекордный срок перемонтировал программу. Экономия оказалась даже больше, чем по предварительной прикидке! Досадное отсутствие друга, который мог оценить изобретательность, возвратило мысли Рефа к его исчезновению. Помнится, он все возился со старой картой Города...

На схеме жилых секторов и транспортных магистралей Реф обнаружил многочисленные загадочные значки, нанесенные от руки. Значки соединялись иногда стрелками, а в углу карты столбиком выстроились шестизначные цифры.

Реф кинул карту на стол. Оставались секунды до обеденного перерыва.

В баре было малолюдно, и Реф сразу получил Тхем, Расколов оболочку, понял, что есть ему не хочется. История с Зоандом выбила-таки его из колеи. Но Реф все же аккуратно выскреб содержимое и, идя к выходу, неожиданно для себя приостановился у разговорного автомата.

- Неважное настроение.

- Это потому, что вам не сопутствует в жизни удача, - предположил робот.

- А что такое удача?

- Когда происходит то, чего желаешь.

- А чего надо желать в жизни? - с профессиональным интересом к электронному модулю робота спросил Реф.

- Удачи.

Обычный логический цикл с глубиной в два порядка. Негусто.

Олан пересек два Луга, миновал каменистые Пригорки, откуда таскали на тхеопамах камни для Моста, прошел краем Болота и свернул на древнюю Просеку.

Впервые он попал сюда два года назад, когда искал пропавшего тхеопама. Тогда лес пугал его каждым шорохом. Сейчас Олан шагал уверенно и не обращал внимания ни на белых крокодилов, ни на птиц, роняющих кожуру плодов с ветвей. Последние недели он бывал здесь раз шесть, и ноги ступали сами собой, а мысли были заняты духовой Машиной, для работы которой не хватало уже только двух частей.

С Просеки ему предстояло свернуть вправо и пройти вдоль глубокой канавы, над которой вились мелкие кусающиеся насекомые. Им не было названия, потому что в Деревне такие не водились.

Олан не заметил, как свернул, ему очень ярко представилось, какой формы должен быть нужный рычаг, и он даже припомнил, где видел подобный предмет на Поляне. Он был настолько увлечен, что не сразу распознал в подрагивающем комке за деревьями шагах в десяти очертания гнурий, самца и самки. Сплетаясь, они лежали на траве, и Олан хорошо видел бессмысленные сейчас, но такие злобные в обычном состоянии глаза самца. Внезапно тела дернулись и оказались в воздухе, поднимаемые беспорядочными ударами хвостов. Зная, что в этот момент они не опасны, Олан прошел мимо.

Еще не кончился пес, но он уже чуял странный запах, от которого становились влажными ладони и напрягались мышцы на спине. Вид Поляны с нагромождениями металла и на сей раз встряхнул его изумлением. Нигде больше в лесу такого нет, а здесь есть. Деревья растут везде, везде ползают гнурий, везде летают птицы. А Этого - неживого, тяжело пахнущего больше нигде не встречается!

Олан осторожно лавировал в нагромождении застывших конструкций. Обогнул несколько громадных - гораздо больше крупного тхеопама - груд и приблизился к запомнившейся куче отдельных предметов. Они были самой разной формы, поражавшей воображение.

Олан присел, чтобы дотянуться до круглого обрезка без сердцевины и тонкого длинного прута, в расплющенных концах которого светились два отверстия. Он безошибочно чувствовал: это именно то, что нужно! Поудобнее ухватил свои находки и понес их к Опушке. Не хотелось попадаться на глаза жителям, а тем более Азиму, - лучше пробраться к дому сзади, со стороны Ручья.

С приближением к Деревне образ духовой Машины становился все ярче, и Олан заспешил. Он уже втянул ноздрями запах воды, когда услышал плеск.

На отмели стояла девушка и поливала себе плечи из черпака, Олан в замешательстве прирос к месту. Обряд не позволял смотреть на купающихся женщин. Олан, и не видя ее лица, чувствовал, что это Юола, как мог бы узнать любого другого жителя. Смотреть на нее было приятно.

Но вот, ощутив чье-то присутствие, девушка схватила одежду и убежала. А Олан все медлил на берегу с тем же сомнением, которое вызвали у него однажды, в разговоре с Хумом, размышления об Обряде. "Мужчине можно видеть обнаженного мужчину. Женщине - можно женщину. Но нельзя мужчине и женщине, потому... потому что они не совсем похожи..." Где-то совсем близко таилась разгадка очередного "почему".

Даже когда Олан вернулся в хижину и вновь перед глазами была духовая Машина, тоскливый привкус непонимания не покидал его. В Голове проносились обрывочные видения - свадебный Ритуал, пара гнурий в лесу, Юола... Олан вышел на улицу и лишь по дороге сообразил, что идет к Гномину.

Самка тхеопама как раз несла яйца. Гномин, польщенный визитом Олана, отложил было совок для яиц и молча ждал, что скажет гость, как предписывала пристойность в общении со старшими. Олан жестом попросил его продолжать работу. Он колебался, как задать свой вопрос.

- У твоей жены будет ребенок, - начал он наконец. Гномин радостно кивнул.

- А ты хорошо помнишь день свадьбы?

- Конечно, мы шли и останавливались у домов, а Поридам тру...

- Нет, потом, в Храме?

Только уважение к мудрости Олана побудило Гномина на дальнейший рассказ: все, связанное с Храмом, не обсуждалось.

- Учитель велел нам снять покрывала... и было очень светло, - зашептал он. - А Учитель велел смотреть ему в глаза и говорил что-то... А потом я перестал видеть... Ну а после оказалось, что уже вечер, и мы пришли домой... Я был очень голодный и усталый.

Больше он не помнил ничего. Олан вежливо поблагодарил.

Он сидел перед духовой Машиной, и постепенно ее образ вытеснял неразрешимые "почему". Руки вертели принесенный стержень, прикладывали так и эдак и, найдя верное положение, начали аккуратно сцеплять его с отдельно торчавшими до того рычагами. Вторая деталь оказалась чуть великовата, и пришлось немало повозиться, пока все уладилось. И наконец настал момент, когда, откинувшись назад и осмотрев получившееся, Олан почувствовал, что опыт, который он задумал, теперь удастся.

Он подвинул Машину ближе к очагу, так, чтобы часть ее, похожая на пустой плод Тхе, зависла над огнем. Не в силах сидеть спокойно, пока вода нагреется, он нервно почесывал колени.

Машина была неподвижна. От ожидания у Олана зачесалось все тело. Он же видел, как она должна работать!

И вдруг стронулось: Машина заворочала рычагами, как ворочает лапами подкрадывающийся крокодил. Потом раздался щелчок, вырвался со свистом клуб пара - рычаги двинулись в противоположную сторону - уже быстрее. Еще один клуб пара. Машина лязгнула и, набирая скорость, замотала отсвечивающими в бликах пламени лапами. Восторг наполнил ум и тело Олана. Он приплясывал на месте, и только когда Машина чересчур загрохотала, оттащил ее от очага, боясь привлечь раньше времени внимание соседей.

Олан был уверен в Машине. И все же случившееся потрясло его. Он смотрел на Машину по-новому. Она отличалась от всего, что было привычным. Трава, тхеопамы, рыбы - все это существовало помимо Олана. А Машина не существовала, ее сделал Олан. Конечно, он, как и все, вытесывал рубила и топоры, мог построить хижину и сшить одежду. Но Олан чувствовал резкую разницу между всем этим и Машиной.

Он вспомнил, что с утра ничего не ел, и закатил поближе к огню пару яиц. Родилась четкая мысль: Машина отличалась от всего остального мира так же, как отличалось находящееся на Поляне, которое, значит, тоже могло некогда быть Машиной, созданной кем-то.

Надо спросить Учителя. Сейчас, во время обеда, Азим скорее всего в Храме.

Азим вышел на ступени, приготовился слушать. И тут со всех ног прибежал Поридам.

- Там мертвый человек... весь... весь... лежит!

Учитель помрачнел.

- Кто?

- Это не наш человек... весь... весь в шерсти!

Азим вскинул руки к вискам.

- Веди! Олан, ты со мной.

За каменистыми Пригорками Поридам свернул к Болоту и повел их по тропинке, которой ходили жители на ловлю крокодилов. Но сезон был еще далеко, и тропинка заросла травой.

Миновав два крокодильих брода, Поридам остановился. Впереди среди зелени выделялось невиданных цветов пятно. Азим быстрым шагом направился к нему. Под яркими полосами Олан уловил очертания человеческой фигуры. Человек лежал на животе. Вся кожа, кроме головы и пальцев, была покрыта густой шерстью, словно у луговой змеи ум. От этого зрелища Олан перестал чувствовать свое тело, остались только мокрые ладони и глаза.

Азим снял с запястья мертвеца маленький блестящий предмет и приказал Олану приблизиться. Тот увидел в лице Учителя глубокое страдание.

- Бери! - указал Азим на ноги.

Поборов ужас, Олан ухватился за лодыжки. Азим поднял труп спереди. Они стали спускаться, пока не достигли края трясины - Олан не решался думать о том, что собирается делать Азим.

- Бросаем! - сказал Азим глухо.

Они размахнулись, и подернутая мхом топь приняла тело. Какое-то мгновение оно лежало плашмя, а потом ноги провалились вниз, и труп начал подниматься, будто пытаясь встать. Тело быстро тонуло, и в последний момент Олану почудилось, что мертвец напоминает кого-то.

Трясина сомкнулась, Олан перевел глаза на Азима и понял:

тот же длинный подбородок и странно высокий лоб!

Азим резко отвернулся и тронулся вверх к окаменевшему серому Поридаму.

- Поридам! Олан!

У Азима стало неподвижное и все время меняющееся, как во время Ритуала, лицо.

- Здесь не было никакого мертвого человека! Поридам?

- Но... он тут лежал...

- Здесь никого нет!

- Нет... - эхом отозвался Поридам.

- Ты видел что-нибудь, Олан?

- Нет, - сказал Олан. - Я не видел.

Наблюдать за работой электронного графопостроителя было довольно скучно. "Счет варианта 567" - появлялась на экране терминала очередная реплика Большого компьютера Центра. "Процессорное время..." - и начиналось перемигивание таймера. "Закончен вариант 567" - раздавалось попискивание это лазерный карандаш рисовал на изопластине полученный результат. Затем графопостроитель скидывал пластину, ставил чистую, и начиналось снова: "Счет варианта 568..."

Реф прошелся по кабинету. Теперь, когда программе работала, он чувствовал свою придаточность к Большому, Почти ненужность. Он набрал на видеофоне номер жены.

- Привет! Как у тебя?

Она чуть повернула окуляр к схеме энергетики Городе, переливавшейся светящимися точками.

- Обычная нервотрепка: каждую минуту ждешь, что все начнет разваливаться.

- Йона не звонила?

- А почему она должна звонить?

Линза мигнула - на ней проступило лицо шефа.

- З-з... - он помолчал, собираясь с силами. - С-с-сколько?

- Пятьсот семидесятый идет, - ответил Реф.

- Л-ладно. Н-н-неси... с-сюда.

В кабинете шефа, кроме него самого, глубоко и неподвижно сидевшего в кресле, Реф застал человек десять, из которых только двое были знакомы ему. Но и этого хватило, чтобы почувствовать уважительное недоумение. Одним был директор энергетической комиссии Гритс, вторым - Имеэл, генеральный конструктор сектора космических исследований,

Реф невольно притормозил на пороге. Шеф сделал приглашающий жест и предложил продемонстрировать изопластины. Все окружили стол. Реф вынимал из кассеты пластины, рядами раскладывал по блестящей металлической поверхности, пока не занял ее всю.

- Точность, насколько можно судить, очень большая, - заметил кто-то незнакомый.

- Да, у нас результат был хуже, - сказал Имеэл. - Но принципиальной разницы нет. Нет принципиальной разницы,

Реф убедился, что большинство изучает графики очень пристально очевидно, в них содержалось нечто весьма для них важное.

- В-все т-т-то же, - выдавил шеф.

Присутствующие расселись по креслам, а Реф, не зная, что делать, стоял.

- Мы обязаны поздравить нашего коллегу, - сказал Имеэл. - И поблагодарить за блестящие результаты...

- С-с-спасибо, Реф. Иди, - распорядился шеф.

"Закончен вариант 596" - стояло на экране, когда Реф вернулся к себе. И сразу запищал графопостроитель.

Реф автоматически бросил взгляд на табло. До обеденного перерыва сорок восемь секунд. Есть время подумать. Кто были те люди, которые чувствовали себя равными с Гритсом и Имеэлом и с таким волнением изучали графики, полученные его программой? Реф смаковал гордость за свою работу, но ему хотелось бы знать, в чем, собственно, ее важность?..

В меню оказалось опять всего одно блюдо - Тхем, и, разбивая твердую оболочку, Реф первый раз в жизни подумал, что помнит Тхем с раннего детства именно таким. Менялись моды на цвета и густоту биомха; появлялись и исчезали персонажи ночных видений; совершенствовалась конструкция капсул. А Тхем всегда оставался тем же: круглый, белый с разноцветными прожилками. Будто трудно изменить хоть упаковку!

Едва Реф возвратился, как его снова вызвал шеф.

- Пообедал? - протяжно спросил он. - Зайди ко мне, будь добр.

Эге, случилось нечто серьезное, раз он позволил себе принять снимающее голосовые судороги, но очень вредное лекарство!

Старик был уже один.

- Ты сделал действительно отличную программу, Реф, - сказал он и замолчал так надолго, что Рефу стало не по себе.

- Вот что, - наконец произнес шеф. - Сними счет с Большого. Собери полученные варианты и вместе с программой сдай на хранение.

Реф, потрясенный, не находил слов. Потом многолетняя привычка не спрашивать дала сбой. Он заговорил толчками:

- Шеф... в чем суть... что обрабатывала моя программа?! Старик медленно поднялся и сделал совершенно невероятную вещь - сел на стол так, что ноги болтались над полом.

- Ладно, скажу. Это был теоретический просчет возможности тяжелого синтеза.

Судя по выражению физиономии, он получил истинное удовольствие от недоумения Рефа.

- Мы ограничивали себя во всем, чтобы успеть найти новый источник энергии. Когда еще только начали жечь уран, поняли, что даже его надолго не хватит - на энергии распада не протянешь. Единственной перспективой был синтез. А ты еще раз высчитал, что синтез для промышленного выхода энергии невозможен... Вот так, - шеф сполз со стола, лицо его приняло обычные старческие очертания, и он опустился в кресло.

- Вот еще что, - отвернувшись, промолвил он. - Из всех нас, по-моему, только ты знаком с женой Зоанда... тебе предстоит съездить к ней и сообщить, что Зоанд погиб.

Старик положил на стол блок-жетон.

Реф похолодел от нового удара. Но в голове поворачивалась единственная идиотская мысль: до чего странно выглядит жетон отдельно от человека.

- Все, - ровным голосом сказал шеф. - Иди. Реф взял жетон, спустился на свой этаж, отдал приказ Большому прекратить счет. Сложил в контейнер изопластины. Вышел в коридор, сел в лифт и нажал кнопку самого нижнего яруса. В длинном тоннеле стены, потолок и пол покрывал мягкий пористый звукоизолятор. Реф находился в глубоких недрах, под черепной коробкой Большого. Сквозь метровые стены чудилось бормотанье миллиардов электронных мыслей. Пройдя метров пятьсот, он завернул в коридор поуже и в конце его нашел дверь с ужасной в своей простоте надписью: "Архив"...

Вечером Реф застал жену лежащей на тихонько жужжавшем виброматрасе. Она забавлялась механической змеей. Игрушка пыталась заползти ей на живот, а жена с улыбкой спихивала ее обратно.

- Ты сегодня рано, - встретила она Рефа. - Что-нибудь стряслось?

- Ничего особенного.

- Голодный?

- Пожалуй.

Жена стряхнула змею и пошла к плите. Игрушка, запрограммированная на постоянное движение, порыскав по комнате, наткнулась на ногу Рефа и винтом поползла вверх. Он с силой отшвырнул ее в угол.

- Реф, милый, - донеслось от плиты, - насчет ребенка... комиссия мне сегодня напомнила. Иначе могут быть неприятности. - Она на секунду замялась. - И знаешь, надо бы не медлить. Будет надежнее по срокам.

- Хорошо, - буркнул Реф.

Он ел долго, растягивая время. Потом медленно выпил два стакана теплого калорийного концентрата. Жена сидела на матрасе и сочувственно смотрела на него. Бросив пустой стаканчик в утилизатор, Реф прошелся по комнате. "Как тесно! Как везде отвратительно тесно!" - вдруг подумал он.

- Очень устал за день?

Реф остановился и упрямо качнул головой. Тогда жена выключила змею, достала флакон. Реф проглотил две таблетки. Через минуту мысли его стали затуманиваться. Внутри вырастало что-то звериное, хрипящее, злобное. Предметы вокруг расплывались. Осталась лишь женщина на матрасе.

Когда все кончилось, он разжал руки, и жена осторожно высвободилась.

- Я испортил твой костюм, - сказал Реф, отводя глаза.

- Ничего, не сильно...

Против обыкновения в сон не клонило, и Реф понял, что находиться в квартире ему не под силу.

- Извини, у меня есть дело. Часа на полтора.

В коридоре, пока он машинально считал шаги, почему-то всплыло число "847". Ах да, именно здесь появилась девушка в матерчатой одежде. Не похожая на других.

Смутно желая чего-то, Реф толкнул дверь, та поддалась - и шагнул в квартиру. Ну и ну! Весь пол и стены были покрыты слоем зеленого биомха, а посреди стояла на четвереньках девушка, в которой он не сразу узнал свою случайную попутчицу: она украсила себя розовым биопухом, годным лишь для младенцев.

Девушка встала на ноги, и Реф смутился - слишком коротким и просвечивающим был пух.

- Ты этот... шестимерный? - прищурилась она. - Я тебя помню... Меня зовут Соат, - девушка пьяно качнулась. - Ты не знаешь, почему все так погано? Нет?.. Тогда зачем ты?..

Действительно, зачем? Реф прикрыл за собой дверь и двинулся к транспортному тоннелю.

Капсула не появлялась странно долго. Когда он наконец-то ее дождался, то ощутил раздвоенность: единственное место, куда он мог сейчас разумно направиться, это квартира Зоанда; но существовало нечто иное, тянувшее своей неопределенностью.

"Второй сегмент Северного А, 245" - набрала его рука. Набрала ни с того ни с сего, Реф точно знал, что никогда туда не ездил, там не было ничего, что имело бы отношение к его жизни...

Капсула открылась в коридор, освещенный тусклыми редкими плафонами. На полу лежал слой пыли. Сам воздух имел словно бы мертвый привкус. Отопительная система не действовала, лифты тоже. Здание было пусто.

Не зная, чего ищет, Реф медлил, но его продолжало толкать вперед - к аварийной лестнице,

На втором, третьем и четвертом этажах коридоры были темны. На пятом вдалеке виднелся свет. Некое подобие цели.

Мозг привычно считал шаги, а сознание было придавлено грузом вопросов. Как, отчего погиб Зоанд? Почему он, Реф, обязан иметь ребенка? Знает ли комиссия, что Город обречен? Городу грозит гибель. Но через пять лет? Через пять поколений? Почему шеф так легко открыл вдруг тайну за семью печатями?..

Реф достиг освещенной двери. Обычная комната, и в ней мальчик лет двенадцати, толстый от неряшливо наляпанных один поверх другого слоев биомха. Мальчик разглядывал Рефа благожелательно и оценивающе.

- Ты что тут делаешь? - с недоумением спросил Реф.

- Ужин делаю.

- Но... твои родители?..

- Вы есть не хотите? А то у меня целая гора ужинов, - мальчик увел разговор в сторону.

- Нет, я поел, - Реф переступил порог. Здесь кое-как обитали - горел глазок морозильной камеры, в ванне болтались лохмотья пены. Мальчик возился у плиты.

- Ты совсем-совсем один живешь? - допытывался Реф.

- Да мне не скучно. Только холодно... Если еще ко мне зайдете, принесите баллон с мхом. А то мерзну.

- Садись, Олан! - приказал Азим.

Олан не раз гадал, что находится внутри Храма. Но представление о чем-то мистическом совершенно не соответствовало действительности: ярко и неведомо освещенное помещение Храма заполняли вполне конкретные по очертаниям, хотя и непонятные предметы.

- Садись! - повторил Учитель.

Олан почтительно опустился на табурет перед Азимом, сидевшим в углублении массивного пушистого валуна.

- Ты построил двигатель?

Олан понял, что речь о духовой Машине.

- Да, Учитель.

- Ты ходил на Поляну? - кажется, с интересом спросил Азим. - А ведь Обряд запрещает это! Олан опустил голову.

- Послушай, Олан. Ты мудрый, и я за это чту тебя.

- Да, Учитель...

- Но ты не можешь знать того, что знаю я. Ты не ведаешь, что есть добро, а что есть зло. Я мог бы разрушить твой двигатель, Олан. Но я хочу, чтобы ты поверил мне и сделал это по своей воле.

- Но моя Машина мелет для всех муку из лиан! - обнадеженный его добродушным тоном, решился подать голос Олан. - Не надо больше до боли в спине крутить жернов. Где зло? Объясни, Учитель!

- Меня огорчает, что ты не хочешь просто верить... Сейчас твоя мельница добро. И если б дело было в ней одной, я бы ничего не имел против. Но подумай, что тебе придет в голову соорудить... ну, предположим, механического тхеопама для таскания камней...

Олан в ошеломлении уставился на Азима. Тот улыбнулся.

- Или механическую птицу, чтобы летать над лесом. Как ты считаешь, было бы это добром?

- О, да... - едва смог произнести Олан, пораженный невероятными, но удивительно ярко представившимися ему картинами.

- Однако на том не кончилось бы. Ты захочешь и варильщика похлебки, и рубильщика листьев Тхе, и резальщика лиан...

- Разве это возможно? - задохнулся Олан.

- Возможно, - уже раздражаясь, сказал Азим. - Не ты, так твои дети или дети твоих детей. И это будет уже злом, которое не остановить!

- Я не понимаю! - возбужденный тем немыслимым, что взорвалось в его голове, возразил Олан. - Если Мельница - добро, то Рубилыцик и Птица - тоже добро!

- Прислушайся. Почему работает твоя машина? Потому что под котлом горят дрова. Твоя птица тоже должна что-то есть. И она будет есть... те же дрова, если хочешь. И тебе не хватит дров на всех птиц, тхеопамов и рубильщиков.

- Вокруг Деревни лес во все стороны, Учитель!

- В лесу существуют еще деревни - там, там и там! В каждой заведется свой Олан. Вам всем леса не хватит!

- Я не верю тебе! - воскликнул Олан, вдруг почувствовав свою силу. Деревья вырастают каждый год, дров всегда будет сколько угодно! - он видел, что не с гневом, а с печалью внимает ему Азим.

- Прислушайся, Олан! Вот Поридам, Гномин, Юола или ты сам. Вы живете, соблюдая Обряд, и вы счастливы. Так жил и умерший Нон, и так прожил старик Мультазарим. Так жили до них. Было так, так есть, и было так, как будет говорит Обряд. Подумай, разве это не была счастливая жизнь?

- Это так... - вынужден был согласиться Олан.

- Но если она была счастливой, зачем менять ее?

- Когда не придется вертеть жернова и надрываться, закатывая камни на спину тхеопама, она станет еще лучше! - Олан чувствовал прилив воинственной энергии, как в пору охоты на болотного крокодила. - Ты говоришь, что Обряд нужен ради того, чтобы сделать счастливой жизнь. Тогда объясни, зачем мы строим Мост через топь? Зачем отдаем тебе столько яиц тхеопама? Ты говоришь, что я должен верить. Но я сомневаюсь!

Лицо Азима стало ритуальным - оно было неподвижно, и оно неуловимо менялось, было расслаблено, но напряжено.

- Твоя машина - зло, - произнес Азим негромко, и Олан осекся, будто уколовшись о звук его голоса.

- Ты разрушишь ее и никогда больше не пойдешь на Поляну...

Олан не различал уже Азима, только мерцание черной бездны в его зрачках. Это мерцание сковывало Олана, но та сила, которая взорвалась в нем, клокотала и требовала выхода.

Олан с трудом двинул головой и снова увидел Храм и Азима, и его побелевшие пальцы, вцепившиеся в пушистый валун,

- Ты должен разрушить свою машину и забыть...

- Нет!

Азим откинулся назад, все мускулы его расслабились, и Олану померещилось, что Учитель умер. Страх сжал его сердце. Но вот Азим вздохнул и выпрямился.

- Чтобы понять все, тебе не хватит жизни, - устало и безнадежно промолвил он.

Олан понял, что поборол, одолел Учителя. И что больше тот ничего не скажет. Он охватил последним жадным взглядом загадочные предметы в Храме и вышел наружу.

Жители толпились возле его хижины. Лица были повернуты в сторону Храма, и Олан понял, что его ждут. Под котлом духовой Мельницы еще тлели угли.

Олан не знал, как сказать то, что буквально рвалось из него. Он сглотнул несколько раз, прежде чем начать.

- Обряд запрещал ходить на Поляну, - наконец удалось выговорить ему. - Но я был там! Обряд говорил, что нельзя делать ничего, кроме того, что нужно делать. А я сделал Машину. Теперь никому не надо с утра до вечера вертеть жернов. Машина будет делать это за всех!.. Обряд приказывал нам строить Мост, заставлял отдавать съестное Азиму. Но зачем?

Остановившись, Олан обвел взглядом толпу. Да, в лицах был испуг, но в них были доверие и то возбуждение, которое наступает в громкие дни крокодильей охоты. И Олан чувствовал, что может теперь ничего не опасаться.

- Братья! Обряд обманывал нас! - крикнул он, и толпа качнулась, выдохнула и замерла. - Мы не будем больше катать валуны! Не будем отдавать пищу Азиму! Все, что приказывал нам Обряд, - это пелена, закрывавшая от нас свободную жизнь! Азим совершал брачный Ритуал, и мы верили, что именно от сока Тхе рождается новый человек. Но это ложь! Мы все знаем, почему самка тхеопама начинает нести яйца, а из живота гнурии появляются маленькие ящерицы. То же самое должно произойти с мужчиной и женщиной, чтобы появился ребенок!

Радость от исчезновения пелены проступала на смятенных лицах. И Олан закричал охрипшим голосом, чтобы окончательно перевернуть людей и заставить поверить, что наступила новая пора.

- Я показал вам, как мелет духовая Машина! Но это только начало! Я сделаю механических рубильщиков листьев Тхе! А потом механических птиц, чтобы летать! И ловца крокодилов - никто не будет больше перекушен зубами, как старый Нон! Радуйтесь!

Толпа подалась вперед, и раздался потрясший Деревню клич:

- Олан! Олан!

- На Поляну! - воскликнул он, и толпа повиновалась, как тело повинуется мысли.

Они были на Поляне, и Олан командовал, показывая, что ему нужно. Жители в общем порыве растаскивали груды металла и выбирали ношу, которую способны были донести.

А через два часа лязг стоял уже у дома Олана, где росла Гора добычи. По Деревне полз запах металла.

Олан не помнил дальнейших дней, не помнил, что ел и как спал. При ослепительном свете, сиявшем впереди, окружающие люди казались тенями. И даже Азим, который что-то говорил и смотрел скорбными глазами, даже он промелькнул, как бледная тень птицы, летящей над землей.

Олан создавал механического Рубильщика. Мысль его становилась резкой и пронизывающей. Легко и естественно он отбросил идею о духовом Двигателе, который был в мельнице. Ему нужен был новый дух, куда более сильный. Олан не заметил, как научился раскалять металл, чтобы тот становился мягким, словно лист с дерева, и как смог соединять один кусок с другим. Сила, исходившая от Олана, заставляла предметы подчиняться, И огромная - больше тхеопама машина вырастала во дворе его дома.

День, когда Олан понял, что машина закончена - и ждет оживления, наступил тоже незаметно. Утром, выбежав из хижины, он вдруг осознал, что делать больше ничего не нужно. Рубильщик готов.

Олан обошел несколько раз вокруг, испытывая изумление и восторг перед сделанным, и к нему постепенно возвращалось восприятие окружающего мира. Он увидел, что ярко светит солнце, но стало прохладнее - приближалась осень. Он увидел дом Ница и удивился тхеопаму, бредущему без присмотра.

Мальчик Хум сидел перед Мельницей. Рядом располагались корзины с сушеными лианами и полные чашки муки - столько полных чашек, сколько раньше никому и не снилось.

- Я сделал его, Хум! - порывисто сказал Олан.

- Ага, - бросил мальчик довольно равнодушно.

Ах, этот бесчувственный Хум! С кем же поделиться радостью?

Олан кинулся в ближайший дом. Ниц уютно лежал на топчане.

То был как будто не Ниц, потому что Олан не чувствовал его.

Ниц спал, и это было странно, ведь давно утро.

- Олан потряс его.

- А, Великий Олан, - пробормотал тот, просыпаясь.

- Ниц, я сделал его!

- Мы не сомневались, Великий Олан! - Ниц осторожно спустил ноги на пол проверить, может ли стоять, не шатаясь. - Скажи, он будет нести яйца? Олан засмеялся.

- Конечно, нет! Это же Рубильщик листьев!

- О, Великий Олан!.. Прости... мне немножко... - качнувшись, он ухватился за бревно.

"Снова жевал дьявольский корень!" - Олан в сердцах вышел вон. Внимание его привлекли женские стоны, доносившиеся из дома Гномина. "Настало время рожать его жене, - обрадовался Олан. - Ребенок в Деревне - большой праздник. А этот ребенок будет жить не так, как Мультазарим или Нон", - гордо подумал Олан.

Вспомнив Мультазарима, Олан вспомнил Юолу и свернул к дому напротив. Сначала он не мог разобрать ничего в полумраке - ставни были почему-то прикрыты и слышал только неровное дыхание. И опять он не чувствовал, кто это дышит. Потом в углу скрипнул деревянный пол. Олан освоился в темноте и различил лицо Даама. Различил обнаженную женскую спину и распущенные волосы, и в его памяти вспыхнул тот день, когда он прятался за кустами на берегу ручья.

Олан попятился за порог, отвернулся. Увидел Мультазарима. Тот сидел на скамейке, привалясь к забору. Старик был мертв. Солнце просвечивало сквозь бескровное ухо.

Непонятное и страшное, что представало перед Оланом, холодной дрожью приближающейся опасности проникло в него.

Он побежал к висящему в центре Деревни надутому крокодильему пузырю и ударил по нему колотушкой. Ухающие звуки разносились далеко по окрестности, и жители стали собираться.

Олана поразила их полнота, лоснящиеся щеки и ленивые глаза. В воздухе явственно ощущался запах дьявольского корня. Судя по виду, у многих женщин должны были родиться дети. Олан вглядывался в людей. Они были те же и одновременно совсем Другие. Олан их не чувствовал и не знал, что этим другим - сказать.

- Братья... я сделал Рубильщика листьев Тхе! - Олан вложил в это всю радость и надежду, которые у него оставались. Толпу охватило веселое оживление.

- Мы верим в тебя, Великий Олан! - выступил вперед Поридам. - Ты сделал Великого Рубильщика и сделаешь Великого Тхеопама и Великого Ловца крокодилов. Ведь это правда, Олан?

Олан кивнул.

- Мы счастливы! Мы больше не таскаем камни для Моста, не пасем тхеопамов и не отдаем ничего Азиму! Посмотри! - Поридам простер руку.

На месте Храма чернела горелая проплешина.

- Великий Олан! - завопил Поридам, и жители стали опускаться на колени. Великий Олан! Пусть поскорее появится механический тхеопам, потому что живые несут все меньше яиц!..

- Где Азим?

- Он... мешал нам сбросить пелену!

Олан содрогнулся. Он слепо шагнул вперед, и толпа расступилась, давая ему дорогу. Он брел к дому и чувствовал, что его Машина ужасна. Она дала сытость и довольство, но не счастье, нет, а распад всего, что он знал и любил!..

Он стоял перед Машиной и чувствовал, что она прекрасна. Вопреки непогребенному Мультазариму, вопреки Юоле, вопреки запаху адского корня и мрачному пепелищу Храма. Она была прекрасна, но не принадлежала этому миру, как не принадлежал ему уже Олан.

Он не заметил, как рядом оказался Хум и как они пошли по Дороге, взявшись за руки. Он постиг: все, что он делал, было неправильно и не так. Убогие дрова и убогий новый дух, взрывавшийся в Рубильщике. И даже то, что привиделось на днях:

разлетающиеся на разноцветные шарики большие серые массы - это тоже было не то.

Олан понял, от чего пытался предостеречь его Учитель. Но пути, ведущего к истине, не видел.

Ощущая только зов куда-то, осязая теплую ладошку Хума, Олан вошел в длинную, тесную, открытую лишь вперед темноту.

Автоматы начали сопротивляться Рефу. То капсула вместо заданного направления устремлялась в противоположную сторону. Теперь компьютер бара выдал не заказанный Тхем, а стаканчик белкового концентрата. Ладно, плевать. Лицо полубезумной Соат, которую утром двое санитаров вели под руки, до сих пор маячило у Рефа перед глазами. Откуда только люди достают Корень? Ведь он запрещен и не продается легально.

Мелкими глотками Реф пил концентрат, тоскуя от одиночества, которого прежде не замечал. Им овладевало убеждение, что он как-то перестал вписываться в привычный порядок вещей.

Домой ехать не хотелось, Центр непоправимо опустел без Зоанда, но беспокойство погнало Рефа к транспортному тоннелю. Адреса, куда он хотел бы добраться, Реф не знал. Но - невероятно - капсула тронулась без приказа, и Реф с холодным любопытством наблюдал за табло-ориентиром: куда мчит его внезапно проявивший собственную волю металл?

Еще до того как торможение вдавило его в кресло, Реф угадал: заброшенное здание 245. Реф поднимался по гулкой пыльной лестнице. Чего я хочу? И хочу ли? Да, чтобы все вокруг было не так, как есть. Все!.. Недурное желание.

Мальчик стоял посреди комнаты и пытливо смотрел на гостя.

Не было никакого проку в том, что он приехал сюда. Даже баллона с мхом не привез. Надо что-то сказать и уйти, но Реф безвольно поник, пораженный ощущением, что уйти не может. Не может возвратиться.

Все, что составляло его существование, весь скелет его бытия, все беззвучно распалось и рухнуло, превратившись в бесформенную груду. Отдалилось и смазалось, как видения сонара при пробуждении. Клочком реальности остался только мальчик, чутко подавшийся вперед и глядевший теперь сквозь Рефа, куда-то дальше.

- Зовет, - произнес он, беря Рефа за руку. - Идем.

Они шли безмолвно, и Реф слышал лишь звук шагов и осязал тепло а руке. И почему-то верил, что надо повиноваться.

Темнота вокруг была уже не просто отсутствием света, а материализованным ничто.

Чудилось, навстречу движется кто-то, эхом повторяя шаги, будто Реф с мальчиком приближались к невидимому зеркалу.

Не было верха и низа, не существовало вперед и назад. Время исчезла. Осталось движение, не расчлененное штрихами секунд... Они сходились все ближе.

Реф напрягался и вздрагивал от страха и радости в предвкушении чего-то неведомого.

Они соприкоснулись, слились. Хлынули навстречу друг другу разлученные прежде части единого, проникли друг в друга, смешались.

И стало Одно, которому распахнулась Вселенная, познаваемая в сплаве мысли и чувства и интуиции, - ее начала, ее причины и цели, ее звездный гул и потоки ее времен. И малой частью был Город, и малой частью была Деревня, разделенные и нерасторжимые, равно хрупкие перед угрозой холода и распада.

Он знал.

Он чувствовал.

Он был призван исполнить Миссию. Только он мог спасти все.

Миг наступил, и тьма содрогнулась, сжимая и отторгая его, заставив пережить боль и горечь неизбежного раздвоения.

Они стояли спина к спине, еще ощущая лопатки другого как продолжение собственного тела, но зная уже, что разлучены навсегда.

Теплая ладошка в руке Рефа шевельнулась и потянула, он покорился, слыша удаляющиеся шаги позади.

Темнота редела, забрезжил свет, повеяло теплом, насыщенным запахами осени. Неторопливо наплывали и уплывали минуты. Солнце клонилось к закату и тускнело.

Реф увидел близкую сердцу, зовущую картину. Деревня у подножия холма. Ручей среди зелени кустов. Тхеопам на Дороге. Лес до горизонта и безбрежную голубизну неба.

И дом - второй с края - где он будет жить в единстве с людьми, которым нужен и с которыми его связывает глубокое родство. И Хума, беззаботно подпрыгивающего рядом на Дороге...

...Капсула стремительно набирала скорость, Олана вдавило в кресло.

Над головой, под ногами и везде вокруг гудел и вибрировал многокилометровый мудро устроенный металл. Он работал в миллионах машин, вился паутиной коридоров, летел капсулами по тоннелям.

Олан пронизывал этот мир внутренним взором и жадно впитывал его волнующую сложность, его четкий ритм, его организованность и завершенность. И дисгармонию, лихорадочные сбои, призрак хаоса и конца.

Олан должен был заслонить от беды этот мир и людей в нем. Он чувствовал и ясно понимал, как. Он теперь знал слово, которым называлось рождение огненного потока из Ничего, слияние пустоты в сгусток энергии. Это слово было - Синтез.

Олан перевел взгляд с мальчика, похожего на Хума, на табло-ориентир. Капсула мчалась к Центру. Мозг автоматически отсчитывал секунды.

Олану нужен был Большой, все его мощности и память.

И Олан должен был спешить.