"Сверху и снизу" - читать интересную книгу автора (Риз Лаура)

Глава 9

Хотя мой дом на Торри-стрит находится в пределах городской черты, наш район отделяет от собственно Дэвиса шоссе номер 80, а к югу уже лежит настоящая сельская местность. Здесь на целые мили тянутся обработанные и засеянные поля, среди которых изредка попадаются старые дома или небольшие одноэтажные строения сельскохозяйственного назначения — вроде компании по продаже семян, например. М. здесь постоянно бегает трусцой вместе с Рамо.

Я встретила его во время пробежки этим утром на углу Монтгомери и Росарио-стрит, что в квартале от моего дома. Увидев меня, он улыбнулся и пригласил составить ему компанию. Солнце еще не встало, но на востоке по небу уже протянулись предвещающие рассвет пурпурно-серые полосы. Мы бежим на юг по шоссе номер 104, вдоль мокрых, покрытых туманом полей. Честно говоря, мне приходится нелегко. Я не бегала уже очень давно, и хотя регулярно занимаюсь в атлетическом клубе, трехмильная пробежка, которую М. совершает по понедельникам, средам и пятницам, для меня слишком большая нагрузка.

Глядя на М., я готова признать, что он привлекательный мужчина. Поджарый, подтянутый, на лице безмятежное, скучающее выражение бегуна, который далеко не исчерпал своих возможностей. Я уверена, что из-за меня он сейчас бежит медленнее обычного. На нем темно-синий «олимпийский» тренировочный костюм с белыми полосами на брюках и перчатки. Жаль, что я забыла надеть перчатки — мои пальцы уже совсем закоченели.

— Где вы были позавчера вечером? — спрашиваю я.

— Позавчера вечером?

— Да. Около половины девятого.

— Дома, — на миг задумавшись, отвечает он.

— Очевидно, один?

— Именно так.

— Как удобно! И вы ничего не знаете о черной машине с затемненными стеклами, которая едва меня не сбила?

М. останавливается.

— Вы серьезно? — Лицо его становится озабоченным. Я продолжаю бежать. Он тут же нагоняет меня.

— Мне незачем сбивать вас машиной. Очевидно, кто-то не справился с управлением.

— Очевидно.

Он смотрит на меня с усмешкой:

— Если я решу вас уничтожить, Нора, вы об этом узнаете заранее. И уж тем более я не стану прятаться за затемненными стеклами.

— Спасибо. Тем не менее я твердо намерена выяснить всю правду о Фрэнни и о вас.

Дальше мы бежим молча. Справа одинокий трактор медленно движется по полосе бурой земли, а в отдалении кто-то едет по полю на странном трехколесном экипаже, время от времени останавливаясь, чтобы проверить трубы ирригационной системы.

Тяжело дыша, я бегу вперед, с трудом передвигая ноги по асфальту, и, догнав М., почему-то начинаю оправдываться:

— Обычно я занимаюсь в гимнастическом зале — плавание, аэробика, поднятие тяжестей, — но я уже много лет не бегала.

— Вижу, — снисходительно говорит он.

Я сразу прибавляю скорость, хотя мои легкие на пределе.

— Вы говорили, что имеете представление о дневнике Фрэнни. — Собравшись с силами, я пытаюсь хоть немного продвинуться в своем расследовании.

— Да, я даже его читал.

— Тогда вам известно, что он состоит из коротких отрывков и перед самым концом Фрэнни перестала его вести. Описание последнего этапа ее жизни отсутствует.

Я умолкаю, чтобы не задохнуться, и дальше мы бежим в молчании. На обочине, как доисторический динозавр, застыл экскаватор; его ковш повернут к кабине, словно машина собирается копать себе могилу.

— В тот вечер вы ничего не рассказали мне. Я хочу знать, что произошло в последние недели перед ее концом.

— Не так быстро! — усмехается М. — Будем рассматривать события в хронологическом порядке. К тому же я не все знаю. Фрэнни я не убивал, так что информацию о ее смерти вам нужно искать в другом месте. Но все равно от меня вы сможете узнать очень многое.

Мы продолжаем бежать. Поведение М. меня раздражает, но я стараюсь этого не показывать. В конце концов, это его игра, и мне приходится играть по его правилам — или по крайней мере он так думает. Мои теннисные туфли ритмично стучат по асфальту. Минуту назад я думала, что моя энергия уже на исходе, но сейчас снова чувствую прилив сил, несмотря на боль в ногах и в легких.

— Ладно, — наконец решаю я. — Будь по-вашему. Расскажите мне что-нибудь о сестре — что-нибудь такое, чего я не знаю.

В раздумье М. окидывает взглядом бескрайние поля.

— Фрэнни прекрасно удавались две вещи — общение и — думаю, это для вас сюрприз — оральный секс. Впрочем, — помолчав, добавляет он, — для вас, наверное, будет сюрпризом и то, и другое.

Оральный секс? Прочитав дневник Фрэнни, я поняла, что у нее, как и у любой женщины, были сексуальные желания. Тем не менее я с трудом представляю, как она сосет член у этого человека. А может быть, ей это даже нравилось?

— Вначале, — продолжает М., — ей плохо удавалось и то, и другое. Когда мы впервые встретились, она была очень робкой и не хотела говорить о вас, вашем брате и родителях, о своих переживаниях, но когда поверила мне, то стала откровенной. Точнее, это я заставил ее быть откровенной. Я не оставил ей выбора: все время расспрашивал, каждый раз все больше углубляясь в ее душу. До самого конца она оставалась чересчур робкой и боязливой, но по крайней мере уже могла достаточно хорошо выражать свои чувства — во всяком случае, в разговоре со мной. Я много знаю о вас, Нора, с точки зрения Фрэнни, — знаю, что она думала о вас, что хотела и не могла получить от вас.

Я игнорирую его попытку заставить меня испытать чувство вины. Когда Фрэнни переехала ко мне, я сама еще была почти ребенком и все же сделала для нее все, что могла.

— Ну а насчет орального секса… — М. усмехается, — сначала у нее ничего не получалось. Она была неумелой, неловкой, можно сказать, представляла опасность для моего мужского достоинства. Не один раз я испытывал сильную боль от ее острых зубов. — Теперь он уже тихо смеется. — Но она очень хотела сделать мне приятное и к тому же оказалась способной ученицей. Как только я научил ее, все пошло замечательно. Я даже сказал бы, что у Фрэнни появилась профессиональная сноровка. Конечно, у нее были определенные стимулы: она быстро поняла, что возможные последствия не идут ни в какое сравнение с ее нежеланием делать то или другое, и в результате стала вполне искусной.

Я стараюсь сдерживать свой гнев. Он явно хочет довести меня до слез. Его хитрость прозрачна, и я рада, что мы сейчас бежим, — физическая нагрузка отвлекает меня от неприятных эмоций. М. не сможет увидеть, какое впечатление произвели на меня его слова.

— О каких последствиях вы говорите? — спокойно спрашиваю я.

— Отнюдь не о таких ужасных, как вы себе представляете. Вспомните, она ведь любила меня и хотела сделать мне приятное.

Но мне почему-то вспоминается эпизод, когда М. привязал ее к креслу в порядке наказания за ничтожный проступок — Фрэнни тогда надела красный халат.

— Так какие же все-таки последствия? — повторяю я, но М. оставляет мой вопрос без ответа.

Добежав до старого бетонного моста, мы поворачиваем обратно. Мимо проезжает синий грузовик с деревянной будкой. Это первая машина, которую мы сегодня встретили.

— На сегодня достаточно, — говорит М. — Лучше расскажите что-нибудь о себе.

Я раздраженно вздыхаю. Стук моих подошв, ритмичный, как биение сердца, подчеркивает воцарившееся молчание. Рамо бежит рядом с хозяином, ни на шаг не отклоняясь в сторону.

— Что вы хотите знать? — наконец говорю я.

— У каждого есть тайны, Нора, нерешенные проблемы, которые он не может осилить, Фрэнни казалось, что у вас их нет; я думаю иначе и хочу о них знать.

Я молча пожимаю плечами, не желая ничего рассказывать этому человеку. Его желание неуместно, а его манера вести себя неприятна. Несколько дней назад, за ужином, он выпытывал у меня подробности моей жизни после смерти Фрэнни — об отпуске без содержания, о переезде в Дэвис, о новом друге. Моя сестра, по его словам, до самого конца докладывала ему о моей жизни. Что еще ему нужно?

— Поговорите со мной, — настаивает М.

Я по-прежнему молчу, недовольная тем оборотом, который принимает беседа. Мы пробегаем мимо растущих вдоль шоссе высоких деревьев — старых, с изломанными ветром сучьями. В сером свете раннего утра они похожи на стоящие вдоль дороги призраки.

— Расскажите мне о мужчинах в вашей жизни, — вновь вызывает меня на откровенность М. — Фрэнни говорила, что вы к ним равнодушны, что у вас было много любовников, но ни одного серьезного увлечения. Правда, она не находила в этом ничего странного, так как считала вас сильной, мужественной, чересчур независимой, чтобы в чем-то полагаться на мужчину. Фрэнни завидовала вам и мечтала о собственном друге; хотя она не разделяла ваше чересчур легкое отношение к мужчинам, но и не осуждала его. — Повернувшись ко мне, М. самодовольно ухмыляется: — Вы были для нее феминисткой, независимой личностью — это вызывало у нее восхищение.

Он молча пробегает несколько шагов, затем продолжает:

— Ваша сестра не обладала большой проницательностью. Думаю, восхищение в этом случае неоправданно, и для вашей неприступности существует другая причина, о которой она не догадывалась. Скажите мне: какая?

— Никакой другой причины нет. И с моим новым другом я очень близка.

— Вполне естественно — потеряв сестру, вы обращаетесь к кому-то за утешением. Но долго это не продлится.

Я чувствую, как во мне закипает гнев.

— Вы ничего не знаете обо мне, — говорю я, — как и о моем друге.

— Забудьте о нем, он не представляет для меня интереса. Я хочу знать, почему вы ни разу не любили.

Я качаю головой.

— У меня было много любовников.

— Но вы никогда не любили, — настаивает он.

— Зато сейчас люблю.

М. окидывает меня холодным взглядом.

— Ладно, пусть сейчас вы влюблены — впервые, в тридцать пять лет. Это немного странно, не находите?

— Нет, не странно. Просто я долго не могла встретить подходящего мужчину.

— Вы лжете. Дело не только в этом.

— Я была занята своей карьерой, а до этого учебой в колледже — вот почему у меня не было ни времени, ни желания вступать в длительные отношения.

М. некоторое время хранит молчание, затем серьезно смотрит на меня.

— А теперь выкладывайте истинную причину, — говорит он.

Я никак не реагирую, хотя ответ мне известен — у меня было много времени, чтобы как следует подумать. Но М. последний, с кем мне хочется разговаривать на эту тему.

Мы поворачиваем на Монтгомери-стрит. М., так и не дождавшись моего признания, говорит:

— Фрэнни отчаянно хотела быть любимой, но пока я не подвернулся, у нее никого не было. У вас было много любовников, но вы не позволяли себе ни с кем по-настоящему сблизиться. Сейчас нетрудно это отрицать, но вы с ней — две стороны одной монеты и похожи друг на друга больше, чем можете себе представить.

Я улыбаюсь про себя: не было на свете двух менее похожих друг на друга женщин, чем мы с Фрэнни. Он допустил грубый промах и даже не подозревает об этом: думает, что поймал меня на крючок.

— Возможно, я старалась не сближаться со своими любовниками потому, что просто хотела развлечься — так, смеху ради.

— Возможно, — кивает он, — но я в этом сомневаюсь. Вы таите от меня правду, Нора.

Мимо проезжает велосипедист в синих шортах и белой майке. Мы снова на том месте, откуда начали путешествие, — на углу Монтгомери и Росарио. М. останавливается, вслед за ним останавливается Рамо. Пес тяжело дышит, розовый язык вываливается у него изо рта.

Уперевшись руками в бедра, я с вызовом смотрю на М.

— Вам незачем что-либо обо мне знать, да, собственно, и знать-то нечего.

Моя рубашка насквозь промокла, капли пота стекают по лбу; М. же выглядит так, словно и не бегал.

Я смотрю на дорогу. С этого места видны фасад моего дома и на обочине черный «кадиллак» Фрэнни. Он стоит там с момента ее смерти, так что аккумуляторы полностью разрядились и машина больше не на ходу. Я не могу себя заставить на ней ездить, но не могу и продать. Сначала соседей раздражали ее размеры и ее уродство, но когда они узнали, что машина принадлежала моей сестре, жалобы прекратились. Теперь мы — все проживающие в этом квартале — делаем вид, что ее вовсе не существует. Машина остается здесь как печальное воспоминание, от которого не удается избавиться.

— Вы ничего не рассказали мне о Фрэнни, — говорю я. — Она умела разговаривать с вами и хорошо работала губами — что с того? Я хочу знать то, о чем она не написала в своем дневнике.

— Вы это узнаете в свое время, — отвечает М. — Вы узнаете даже больше, чем хотите узнать.

Он поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за руку.

— Сейчас! — В моем голосе звучит непреклонность. — Прямо сейчас.

М. отстраняет мою руку.

— Любопытство кошку не уморит [5], а вот упрямство может и убить. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам лучше это сделать.

У меня перехватывает дыхание. Так вот за что он ее убил! Но в чем она упрямилась? Холодная волна страха пробегает по моему телу.

— И что все это значит? — спрашиваю я.

М. только улыбается в ответ и вместе с Рамо удаляется по Монтгомери-стрит.