"Изумрудное пламя" - читать интересную книгу автора (Грант Лаура)

8

Проводив Годфри на другое утро после обручения, Джоанна всю неделю шила себе теплые платья, не желая одеваться в те, что носила при дворе.

Она старалась как можно больше времени проводить с маленькой принцессой, зная, что Элеонора будет скучать без нее, хотя Габриэла всегда могла посочувствовать или развеселить забавными историями, она старела и слабела. Играла с принцессой всегда Джоанна, и она же сопровождала ее на своем Робине, когда та ехала покататься на пони. Джоанне очень хотелось, чтобы на ее место поскорее нашли какую-нибудь молоденькую девушку.

Выйдя из церкви через три дня после отъезда Годфри, она с удивлением увидела Ричарда Кингслира, собиравшегося сесть на коня. Его оруженосец уже был верхом и держал за поводья еще одну лошадь, нагруженную множеством поклажи.

Это была их первая встреча после неудачного свидания перед ее обручением. Не в силах забыть о темном бароне, она решила про себя, что он, наверно, покинул Виндзор, и теперь не знала, как так получилось, что они ни разу не встретились за эти дни. Однако она сказала себе, что вовсе не желала этой встречи и теперь им не о чем разговаривать. Жаль только, что он уже заметил ее.

– Идите-ка с леди Габриэлой и поешьте в зале, – сказала она, обращаясь к принцессе Элеоноре, которая на удивление послушно потопала следом за кастилькой, но сначала заговорщически подмигнула Джоанне.

«Ах ты, плутовка», – подумала Джоанна, стараясь придать себе суровый вид, потому что Ричард был совсем близко.

– Доброе утро, мадемуазель, – произнес он своим колдовским голосом, будто созданным для ночных радостей, а не для солнечного утра.

– Доброе утро, милорд, – учтиво отозвалась Джоанна. – Вы, кажется, уезжаете?

Она постаралась уверить себя, что рада этому, ибо отныне ей не придется оглядываться, чтобы он не застал ее врасплох, и искать себе пару за обедом и ужином, чтобы он случайно не занял место рядом с ней.

– Да, соскучился по дому. В Кингслире много дел, ведь я долго там не был. Да я бы и не приехал в Виндзор, если бы не приказ короля.

«И не встретил вас», – сказали ей его глаза, но она так и не поняла, хорошо это было или плохо для него.

– А как ваше паломничество? – спросил он, чтобы не затягивать молчания, и так уж оруженосец смотрел на них во все глаза.

– Хорошо.

Она ждала, что он спросит еще о чем-нибудь, и ошиблась.

– Ну что ж. А потом свадьба, сразу после возвращения?

Ее зеленый взгляд скрестился с его черным, когда она услыхала его вопрос, словно это не он называл ее дурой за то, что она хочет стать женой малоизвестного человека, не он любил ее и не он считал, что она тоже любит его, а не сэра Годфри Лингфилда.

– Да, милорд.

– Прекрасно, дай вам Бог счастья, леди Джоанна.

Он поклонился ей и вскочил в седло, потом что-то тихо сказал оруженосцу, и они поскакали к воротам, оставив леди Джоанну недоуменно глядеть им вслед.

Немалый путь проделал Ричард и его оруженосец, прежде чем образ Джоанны оставил мысли рыцаря, чтобы занять его сердце.

Он вспомнил, как разговаривал два дня назад с леди Габриэлой.

– Сэр Годфри обо всем позаботился до своего отъезда, – сообщила ему подруга Джоанны, сияя глазами от удовольствия, что участвует в романтическом приключении. – Леди Джоанна уезжает в следующий понедельник утром, это будет второе мая. Паломники собираются у Королевских ворот, и за главных у них два францисканца. Они направятся сначала в Лондон, где их будет ждать еще дюжина паломников, а оттуда уже в Уолсингем.

Леди Габриэла выжидающе молчала.

– Спасибо, леди Габриэла, – улыбнулся ей Ричард, зная, что она сгорает от любопытства.

– Что вы будете делать, милорд? – спросила она, уперев руки в бока.

– Я? Ничего. Леди Джоанна сделала свой выбор, – и он с интересом стал рассматривать свою черную тунику.

– Аи deтi! Разве я вам не говорила, сэр Ричард, что это ничего не значит? Почему вы сдаетесь? Она же не любит золотоволосого Годфри, уж поверьте мне! Пусть он красивый, но у нее не загораются глаза, когда она смотрит на него... не то что когда она смотрит на вас! Я старуха, лорд Ричард, и могу умереть в любое мгновение, – улыбаясь, проговорила леди Габриэла. – Пожалуйста, позвольте мне уйти с миром, зная, что ни вы, ни она не совершили самую страшную ошибку.

Ричард ухмыльнулся и легонько ущипнул Габриэлу за щечку.

– Ах, боюсь, вам еще придется пожить, старушка. Я еще не знаю, что буду делать.

Однако Габриэла стояла на своем.

– Сэр Ричард, покажитесь Джоанне, какой вы есть... веселый, добрый, ведь она вас таким не видела. Разве неправда? Вы все время с ней очень серьезный, или потому, что хотите внушить ей, что она дурочка, или потому, что страстно желаете ее, si? Улыбнитесь ей, милорд, и она не устоит перед вами!

С этими словами Габриэла ушла, уверенная, что он не будет терять время даром.

Наверное, старуха была права. Ричард многое отдал бы, чтобы посмеяться вместе с Джоанной, посмотреть, как ее розовые щечки заливает румянец, а глаза сверкают, словно изумруды.

Второго мая, несмотря на противный мелкий дождь, Джоанна подвела Робина к Королевским воротам. Никого из паломников еще не было видно, но Джоанну это не огорчало, потому что она сама изо всех сил старалась выпутаться из не отпускавшей ее паутины сна.

Вечером она долго не могла уснуть из-за предотъездного возбуждения, а главное, из-за того, что не могла признаться Габриэле в истинной цели своего паломничества, которая должна привести ее не в Уолсингем, а в Уиллоуби. Бог знает, правильно ли она делает? Может, надо было бы послушаться Ричарда и не испытывать судьбу, чтобы не попасть ненароком в руки к разбойникам? Ну, хорошо, даже если она узнает, что хочет, в Уиллоуби, принесет ли ей это покой? И вообще, может, барон Роджер не пустит ее в замок или, узнав, чего она хочет, выгонит ее? Она ворочалась на кровати, не в силах заставить себя не думать, и кровать недовольно скрипела под ней, напоминая о том, что уже давно пора спать.

В конце концов Джоанна угомонилась и даже задремала, но тут пришла Габриэла с вином и хлебом.

– Пора вставать, дорогая, – произнесла она, как всегда нараспев, и тихонько потрясла ее за плечо. Рядом с ней в ночной рубашке стояла принцесса Элеонора и что-то держала в руках.

– Вот, леди Джоанна, я хочу вам подарить, – объявила девочка, когда Джоанна стала надевать новое теплое платье. – В него вы можете зашить ваши деньги, так делают все паломники, – и она торжественно протянула ей маленький кожаный кошелек, который можно носить на поясе.

Растроганная Джоанна чуть не расплакалась. Она знала, что будет скучать по Элеоноре не меньше, чем та по ней.

– Ведите себя хорошо, принцесса Элеонора. Слушайтесь ее милость и леди Габриэлу и не обижайте девушку, которая придет на мое место.

– Никто не придет на ваше место, – ответила принцесса. – Если вы раздумаете выходить замуж, приезжайте и будьте со мной.

Когда же Габриэла раскрыла объятия, Джоанна не выдержала и слезы закапали у нее из глаз.

– Будьте осторожны, дорогая, – напутствовала ее кастилька. – Vaua соп Dios. Помолитесь за меня Пречистой Деве Марии.

– Я привезу вам святого молока, – пообещала Джоанна сквозь рыдания.

– Ах, дорогая, не забудьте попросить, чтобы она наставила вас в выборе мужа, – Габриэла была серьезна, как никогда. – Откройте Святой Деве ваше сердце, ведь она тоже все-таки была женой.

Джоанна удивилась, поняв, что Габриэла против Годфри, хотя до этого та не сказала о нем ни одного худого слова. Однако они не могли говорить в присутствии принцессы, да и, если честно, Джоанна не желала слушать похвалы Ричарду Кингслиру после того, как обручилась с другим. Так или иначе, но уже пора было бежать.

Джоанна распрощалась с леди Габриэлой и принцессой Элеонорой в своей комнате, чтобы не устраивать прилюдных сцен. Да и что еще могли они сказать друг другу? Джоанне надо было справиться со своими страхами, а этому никак не способствовали их озабоченные лица.

Ее конь, которого привел паж, вдруг заржал и переступил с ноги на ногу, и, подняв голову, леди Джоанна увидела направляющихся к ней монахов в серых рясах.

– Доброе утро, мадемуазель. Это вы леди Джоанна Хокингем? – спросил один из монахов, подошедший к ней первым.

Учтиво присев в реверансе, Джоанна кивнула. Монахи, которые должны были повести паломников, были не похожи друг на друга, как день и ночь. Тот, который заговорил первым, назвал себя братом Уиллибрандом. Он был высокий, тощий, с горящими серыми глазами и с лысой головой.

Другой монах, брат Томас, был, наоборот, толстым и с густой шевелюрой вокруг тонзуры.

Он одарил Джоанну широкой улыбкой.

– Бог в помощь, леди Джоанна. Хорошее утро нам выпало для начала!

И словно не было туч, и дождь не мочил ей лицо. Он ей сразу понравился, и только через некоторое время она поняла, что это брат Уиллибранд знал дорогу и отвечал за безопасность паломников, а его веселый напарник полагался на счастливый случай и уповал на лучшее.

– Остальные скоро будут, – сказал брат Томас, и, как по команде, из-за угла показались четыре человека.

Из четырех только одна женщина была верхом на старом муле. Еще две – монахини-бенедиктинки, а четвертый – серьезный молодой человек с посохом, к которому он привязал свою котомку.

Все начали знакомиться друг с другом. Джоанна кивнула, когда ее представили пожилой женщине, вдове торговца, по имени Марджери Эпплфилд, и та тоже ответила ей кивком. Глаза у нее были красные, словно она недавно плакала. Монахинь звали сестра Мария-Анжелика и сестра Егелина, и глаза у них блестели, как у девчонок, вырвавшихся на волю.

Молодой человек по имени Адам Фифилд улыбнуться не пожелал, и Джоанна подумала, что он больше подходит в напарники брату Уиллибранду, чем весельчак брат Томас.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал брат Уиллибранд, взглянув на небо, где солнце вроде бы начало пробиваться сквозь тучи. – До Лондона мы дойдем за два дня, даже если не будем особенно торопиться.

– Жаль, что мы только две на лошадях, фыркнула Марджери Эпплфилд, подгоняя своего мула, чтобы он шел рядом с конем Джоанны. – Так будет гораздо дольше.

Она даже не позаботилась понизить голос, словно остальные, не запасшись лошадьми, нанесли ей публичное оскорбление.

– У меня богатый отец, и у него целая конюшня, – сухо проговорил Адам Фифилд, – но я подумал, что паломникам больше приличествует идти пешком.

– Ну нет, молодой человек, не все тут молодые и здоровые, – возмутилась вдова и посмотрела сверху на Адама. – Не понимаю я вашего благочестия, если вы не почитаете старших, тем более вдову, недавно потерявшую... – и слезы закапали на ее морщинистые щеки.

– Всех нас Господь Бог не оставит своей милостью за наше святое желание помолиться у гроба его матери, все равно как мы туда будем добираться, – поспешила вмешаться в спор сестра Мария-Анжелика.

– Пожалуйста, я могу время от времени идти пешком, если кто устанет, – предложила Джоанна, почувствовав себя виноватой, стоило ей заметить раскрасневшиеся щеки брата Томаса, одолевшего всего несколько сотен ярдов.

Никто не бросился тут же ловить ее на слове, но по заулыбавшимся лицам она поняла, что достигла своей цели и открестилась от хныкавшей вдовы.

Они уже были за чертой города и шли по дороге, повторявшей все извивы Темзы, на которую то и дело поглядывала Джоанна. Король Эдуард созвал Большой Парламент, чтобы утвердить несколько новых законов, и только вчера вечером отправился в Лондон по реке. Как было бы приятно сидеть на барже и смотреть, как она тихо плывет мимо лесистых берегов. Но Джоанна тут же одернула себя. Приятное путешествие не имеет ничего общего с паломничеством!

Они молча спускались в зеленую долину с холма, на котором был воздвигнут норманнский замок, а вокруг вырос город. Миновали охотничий домик саксонских королей, стоявший в лесу еще до прихода завоевателей. Солнце наконец-то пробилось сквозь тучи и принялось разгонять туман, без которого не обходится ни один даже самый короткий дождь. На деревьях весело запели птички.

– Давайте рассказывать, почему каждый из нас отправился в паломничество, это нас немножко развлечет, – предложил брат Томас, вытирая рукавом рясы пот со лба. – Это наше с братом Уиллибрандом четвертое паломничество с тех пор, как умер старый король и воцарился мир, – объявил он и беспокойно взглянул на Джоанну. – Может, мне не надо было этого говорить, поскольку вы подопечная короля?

Она улыбнулась ему, показывая, что ему нечего бояться.

– Я не принадлежу к королевской, семье, добрый брат. Мне было совсем мало лет, когда король Генрих и бароны под предводительством Симона де Монфора сражались в Льюисе и Ившеме, но я до сих пор помню, сколько шума было из-за этого тогда. Даже королю Эдуарду, я думаю, известно, что немногие оплакивают его отца. Исполняя же вашу просьбу, могу сказать только, что совершаю паломничество, дабы помолиться о душе моей сестры, графини Алисии Уиллоуби, которая умерла в родах около пяти лет назад.

Джоанна медленно переводила взгляд с одного лица на другое, но эти люди, жившие совсем в другом мире, не слышали о позоре Алисии и сочувственно кивали головами.

– Она была очень молодой, ваша сестра? Как ужасно, – пожалела ее сестра Егелина. – Что касается моей сестры и меня, то нам повезло. Мы представляем наш монастырь, и нам доверили сделать особое подношение святой Деве, чтобы она заступилась за нас в наших непреходящих бедах.

– О чем вы, сестра? – спросил ее брат Уиллибранд.

– Брат, умерла наша аббатиса, – продолжала сестра Мария-Анжелика. – И мы не знаем, которой из двух наших сестер занять ее место. Ни одна не хочет уступить другой. Мы уж и постились, и молились, да все без толку. Так что мы подумали, может, Матерь-Заступница окажет нам такую милость и вразумит нас.

– Я отправился в паломничество, чтобы доказать отцу, что мое истинное призвание монастырь, а не сыромятня, – заявил Адам Фифилд. – Хочу уйти от мира, а не то придется мне провести всю жизнь среди вонючих шкур.

– И ваш отец поверит вам? – не утерпел брат Томас.

– Да он не знает, где я, потому что я убежал от него. А когда я вернусь, скажу ему, что мне было видение Святой Девы, и ему придется мне поверить. Ведь будет видение, правда?

– Мне кажется, это нехорошо – волновать отца, который, наверно, любит вас, даже ради монашеского призвания, – задумчиво произнесла сестра Анжелика.

– Разве Господь не остался в Иерусалиме, когда его родители ушли, и не сказал отцу, что это его не касается? У меня тоже так, – сверкнул глазами Адам.

Монахиня сочла за лучшее промолчать.

– Наверно, я тоже должна рассказать, тяжело вздохнула Марджери Эпплфилд, хотя никто не смотрел в ее сторону. – Я отправилась в паломничество по настоянию моих детей. Они очень беспокоились за меня, потому что мне было ужасно тяжело после смерти моего дорогого супруга, и они решили, что перемена обстановки пойдет мне на пользу. Но я никогда не перестану оплакивать его! Никогда!

– Пусть Пресвятая Дева успокоит ваше горе и оставит вам лишь приятные воспоминания о вашем покойном супруге, – пожелал ей брат Уиллибранд.

Джоанна подумала, что брат Уиллибранд очень добрый человек, если сумел пожалеть особу, которая и так только и делает, что жалеет себя. Сама Джоанна смотрела в сторону, словно ее ужасно интересовал лес, чтобы не выдать себя улыбкой. Да дети просто устали от мамашиных терзаний и нашли благовидный предлог убрать ее с глаз долой.

Днем они остановились перекусить в тенистой дубовой роще, достав из котомок скромную еду. У всех был и хлеб, и сыр, завернутые в тряпку. Поев, они немного отдохнули. Сестра Егелина даже заснула, и другой монахине пришлось ее разбудить, когда все направились к дороге.

Вечером они добрались до маленького монастыря, где им предстояло переночевать. Джоанна не привыкла так много времени проводить в седле и чувствовала себя совершенно разбитой, однако молчала, предоставляя Марджери Эпплфилд стонать и причитать за двоих.

Когда, не сказав ни слова, монах увел лошадей, все разошлись по комнатам в доме, что стоял несколько поодаль и был предназначен для путешественников.

Монахини отправились к себе, и Джоанне ничего не оставалось, как разделить комнату с вдовой.

– Прилягу-ка я на минутку, а потом пойду на ужин, – устало объявила Марджери и тотчас захрапела, да так, что до нее невозможно было добудиться, когда в дверь постучали, сообщая, что ужин накрыт в гостевой трапезной.

Гостеприимные бенедиктинцы приготовили простой, но сытный ужин, но Джоанна клевала носом от усталости и почти не могла есть. Когда она вернулась в свою комнатушку, Марджери все также лежала поперек кровати, однако Джоанне удалось подвинуть ее и освободить немного места для себя. Она так устала, что сразу же уснула, и ей даже не мешал громкий храп вдовы.

На другой день паломники пришли в Лондон.

– Мы остановимся на ночлег в доме, который принадлежит нашему ордену. Это рядом с Новыми воротами, – сообщил брат Уиллибранд.

Все, кроме Джоанны, были разочарованы, потому что никогда не бывали в Лондоне и ожидали увидеть великолепные церкви, высокие дома, нависающие над узкими улочками, и Тауэр. Братья-францисканцы успокоили паломников, сказав, что все они увидят завтра, ибо им надо будет пройти чуть ли не весь город, чтобы выйти к Епископским воротам, которые ведут прямо на Горностаеву дорогу, идущую на север.

Первые несколько месяцев после отъезда из Уиллоуби Джоанна провела в королевских апартаментах в Тауэре и знала, что, несмотря на всю свою величественность, Лондон вонючий и грязный город, на узких улицах которого обычно скапливаются горы мусора. Какой-нибудь неудачливый путешественник, если зазевается, вполне может быть облит из ночного горшка, опрокинутого ему на голову дамой с верхнего этажа. Комнаты в Тауэре были темные, сырые от близости Темзы и очень неудобные, так что она была счастлива, когда король Эдуард после коронации переехал со всем королевским семейством в Виндзорский замок.

Въехав в город через Новые ворота, даже самый непритязательный путешественник был бы разочарован, потому что в западной части города располагалась скотобойня и там стояла ужасная вонь. Марджери Эпплфилд поднесла к носу надушенный платок и заявила, что немедленно лишится чувств, если это так будет продолжаться.

– Эй, веселее, вдовушка Эпплфилд, подбодрил ее брат Томас. – Вот придем в аббатство, и там дышать будет полегче.

Джоанне показалось, что толстенький брат втайне забавляется стенаниями вдовы, что он и подтвердил, подмигнув ей. Джоанне стоило немалых усилий не рассмеяться.

Ей не терпелось поскорее увидеть других паломников, которые должны были ждать их в аббатстве, и они не разочаровали ее.

Эдвин Блекхерст был преуспевающим торговцем, ввозившим вина из Гасконии, и не преминул сразу же сообщить, что у него большой дом в Лондоне. Но, хотя он явно любил прихвастнуть, нрава он был столь веселого и незлобивого, что никто не обратил на его похвальбу внимания.

Джон и Мэри Бейкеры тотчас сообщили, что они только что обвенчались и в паломничество отправились помолиться о здоровье отца Джона, который вдруг ни с того ни с сего начал худеть и кашлять кровью. С первого взгляда было ясно, что они любят друг друга и паломничество для них что-то вроде медового месяца, хотя они сами понимали, что им вряд ли удастся провести много времени наедине друг с другом.

Не только они ждали чуда от святыни. Леди Кларисса де Саттон, болезненная на вид дама с гладко зачесанными волосами, объявила, что, несмотря на многолетнее супружество, ни разу не была в тягости и надеется после паломничества в Уолсингем обрести наконец желанное дитя. Когда она говорила, губы у нее жалко дрожали, и Джоанна подумала, уж не боится ли она, как бы муж не оставил ее и не завел себе другую, способную родить ему наследника.

Две краснолицые торговки рыбой, Бесс и Роза, представились после леди Клариссы. Казалось, они были изрядно смущены, что попали в общество графини и много дней проведут вместе с леди Клариссой и тем более Джоанной, которая не скрыла своего удивления, каким образом им удалось заплатить так много денег, на что Роза сразу сказала, что они пять лет откладывали каждый пенни. Ничего особенного они от паломничества не ждали, просто для них это должно было быть, по-видимому, самое замечательное событие в жизни.

В углу, покачивая бледненького мальчика лет четырех, сидела еще одна женщина, привлекшая внимание остальных безостановочным криком ребенка. Ее звали Мод Малкин, как она сказала, виновато глядя на сына, который продолжал плакать, несмотря на все ее старания успокоить его. Уолтер болен с самого рождения, и у него часто синеют губки, поэтому она взяла его с собой в надежде, что Святая поможет ему Она была так уверена в его выздоровлении, что Джоанна не могла не потянуться к ней всем сердцем. От души она пожелала Мод, чтобы ее мечта исполнилась.

– Ну вот, кажется, все. Остался только старый рыцарь, сэр Нивард. Он будет ждать нас завтра у Епископских ворот, – сообщил им брат Томас. – Похоже, он будет из нас самым ученым, потому что бывал в Кентербери, в Кампостелле и в Иерусалиме.

– Деньги, которые вы заплатили, пойдут еще на уплату четверым воинам, которые будут охранять нас в пути, – объявил брат Уиллибранд. – Он тоже будут ждать нас у Епископских ворот.

Джоанна поняла, что Годфри заплатил ее часть, и умилилась его доброте, а также тому, что он не сказал ей об этом ни слова. Она ощутила довольно болезненные уколы совести, вспомнив, что почти не думала о нем с тех пор, как покинула Виндзор, и решила помолиться за него, когда они будут в соборе Святого Павла. Все захотели там побывать, так как до ужина еще оставалось время. Она ничем не заслужила любви такого замечательного человека, корила себя Джоанна, направляясь вместе со всеми в знаменитый собор.