"Талискер" - читать интересную книгу автора (Лау Миллер)

ГЛАВА 9


Воздух был серебром, воздух был музыкой. Над утренним туманом летели орлы, и величайшим среди них по праву считали Макпьялуту. Его могучие крылья рассекали прохладный воздух со свистом клинка, несущего верную смерть. Он поднимался все выше и выше, чтобы взглянуть на коричневые спины своих собратьев. Крик его разнесся над лесами и спящим городом. Макпьялута смотрел, как идут вверх другие орлы. Они полетели бы за ним куда угодно, даже если бы их вождь продолжил стремление туда, где крылья не могут опираться о воздух, а лучи солнца губительны.

От самолюбования Макпьялуту отвлек странный свет, струящийся из узенького окна под крышей одной из гостиниц, будто отражавшийся от медно-красной поверхности. Принц был заинтригован и, сложив крылья, ринулся вниз. Уже возле окна он замедлил полет, распустив крылья, и заглянул внутрь. Свет солнца падал на темно-рыжие волосы спящей женщины. На узкой кровати лежали двое, крепко обнявшись и тихо улыбаясь во сне. Мужчина, казалось, не совсем расслабился, мышцы были слегка напряжены, будто, войди кто в комнату, он проснется в ту же секунду. На полу, в пределах досягаемости, лежал прекрасный меч.

Макпьялута снова издал крик, и на сей раз в нем прозвучало не торжество, а скорее печаль.


Талискер проснулся от громкого птичьего крика в крохотной комнатке под крышей таверны, выглянул в окно и увидел мелькнувшие коричневые перья.

— Господи Христе, — прошептал он.

Мимо пролетело семь или восемь огромных птиц; ветер, поднятый их крыльями, распахнул незапертое окно. Последнее крылатое создание встретилось взглядом с проснувшимся человеком и (так показалось Дункану) улыбнулось. Талискер рассмеялся над игрой своего воображения — где это видано, чтобы птицы улыбались, — и стал любоваться спящей девушкой.

— Уна! Там, снаружи, огромные птицы. Думаю, это орлы. — Она шевельнулась и крепче прижалась к нему. Он нежно убрал волосы с ее лица. — Уна, — хрипловато повторил Дункан, не в силах сдержать страсть, — ты не спишь?

Она засмеялась и еще сильнее сжала его в объятиях, показывая, что не спит. Он застонал. Тогда Уна ловко выдернула подушку у него из-под головы, вскочила на ноги и встала над ним. Не успел Талискер опомниться, как получил по голове. Перья полетели во все стороны.

— Разве ты не знал, Дункан Талискер, что в наших краях надо сражаться за свою женщину? — Она снова ударила его. Белые перья запутались в рыжих волосах, упали на обнаженную грудь.

Дункан подумал, что никогда не видел более прекрасного и более эротичного зрелища.

— Вчера вечером ты совсем другое говорила… — ответил он, поднялся и страстно поцеловал ее.


На улицах было пусто, настроение в городе царило далеко не праздничное. От вчерашнего веселья не осталось и следа. Дул прохладный ветерок, и Талискер решил пойти поискать орлов в надежде еще разок полюбоваться на них. Гостиница стояла у южной стены, неподалеку от главных ворот, так что он направился к стене и взобрался по длинной лестнице на сторожевую башню, выходящую к озеру.

Над водой парили орлы. Их было девять. Золотисто-коричневые перья блестели в лучах утреннего солнца, изумительно красивые на фоне голубого неба. Казалось, птицы поглощены какой-то игрой — пролетали мимо друг друга, едва не касаясь крыльями, а потом по широкой спирали взмывали вверх. Громкие крики разрывали утреннюю тишину.

— Правда они прекрасны?

Талискер и не заметил, как к нему подошел Мориас. Старый сеаннах вскарабкался по лестнице вслед за своим молодым другом и совсем запыхался. Дункан поспешно указал ему на деревянную скамью возле внутренней стены.

— Спасибо. — Мориас с радостью сел. — Я столько раз любовался их полетом, а сердце по-прежнему замирает.

— Они живут в городе? — спросил Талискер, не отрывая взгляда от огромных птиц. Орлы принялись ловить рыбу в озере — камнем падали вниз и так же быстро поднимались кверху, неся в когтях беспомощную добычу.

— А ты не знал? — Мориаса сильно удивил подобный вопрос. — Или ты успел забыть, кто тебя послал сюда?

Талискер резко обернулся к старику.

— Мирранон? Белая Орлица? Они… что? Как Деме?

— Да, сиды, — кивнул Мориас. — Но не произноси здесь имя Белой Орлицы. Она изгнана из своего рода. Смотри, они летят сюда.

Слева от Талискера на зубцы укреплений опустились все девять орлов. Потом, словно по команде, они раскрыли могучие крылья, подняли их вверх и громко закричали. Последовала яркая серебряная вспышка, и Талискер на секунду ослеп. Когда он вновь обрел зрение, перед ним стояли девять сидов. Ветер развевал их коричневые одежды, украшенные перьями. Сиды легко спрыгнули внутрь и завели, судя по тону, дружескую беседу на совершенно непонятном языке. Среди них стоял статный мужчина, явно выделявшийся среди прочих. Словно почувствовав внимание, сид обернулся к Талискеру. Их взгляды встретились, и в ту же секунду Дункан понял, что перед ним враг, хотя тот вежливо улыбался, направляясь к сказителю и его спутнику. Он остановился перед Мориасом и уважительно кивнул.

— Приветствую тебя, сеаннах. Чудесное утро, не правда ли? — Сид говорил таким тоном, будто произнес шутку, понятную только ему и его собеседнику.

— Принц Макпьялута. — Мориас степенно, без следа улыбки на лице или сарказма в голосе наклонил голову. — Как обычно, полет орлов радует мое сердце.

Сид кивнул, принимая похвалу, и вопросительно посмотрел на Талискера.

— Это Дункан Талискер, — коротко представил его сеаннах.

Последовала секундная пауза. Принц старался скрыть свою реакцию, но все же заметно побледнел, услышав имя.

— Талискер?

— Да, — холодно отозвался Мориас. — Он прибыл сюда на праздник Самайн.

Старик явно собирался продолжить, однако на лестнице послышались шаги, и появился Чаплин в сопровождении троих солдат из охраны тана.

— Мориас, мы искали…

— Сеаннах! — Вперед протолкался самый высокий воин. — Тан Фергус просит тебя немедленно явиться к нему, прихватив все целебные травы, какие только есть. Его дочь очень больна, господин мой.

— Улла? — удивленно нахмурился Мориас. — У нее есть снадобья, и она сама лечит свой недуг.

— Нет, господин, не она. Кира. — В голосе воина звучало отчаяние. — Она не просыпается.

Мориас вздрогнул, тревога пробежала по его лицу. Он дотронулся до руки воина.

— Веди нас, Эон. Посмотрим, чем можно помочь юной леди. — Старик поманил за собой Талискера и Чаплина. — Пойдемте, познакомитесь с таном.

Уже ступив на лестницу, Талискер обернулся и посмотрел на сидов. Большинство продолжали болтать между собой, но Макпьялута опустился на скамью, запахнувшись в алый плащ. Ветер развевал его серебристые волосы. Он сидел, скрестив на груди руки и склонив голову набок, как настоящий орел. Голубые глаза неотрывно смотрели на Талискера.


Тан Фергус взволнованно ходил взад-вперед по комнате, смежной с опочивальней Киры. Он проснулся и услышал страшные вести о том, что многие из его подданных не дожили до праздника Самайн. Ужасные подробности напугали бы любого. Не успел он оправиться от этой новости, как прибежала служанка его любимой дочери, златовласой Киры, и сказала, что никак не может ее разбудить. Девушка дышала, но слабо, и сон был явно колдовским. Да еще и запах… Он наполнял спальню и, хотя тан не спешил признаваться себе в том, исходил от середины кровати.

— Отец, не беспокойся. Уверена, сеаннах поможет нам, — раздался голос Уллы, которая изо всех сил старалась улыбаться. В ее глазах светился страх за сестру, но Фергус не хотел встречаться взглядом с Уллой, боясь, что дочь прочтет в нем злую мысль. Почему Кира, спрашивал он себя в отчаянии, почему моя любимая девочка? Ему становилось стыдно от таких мыслей, и он не поднимал глаз выше коричневого подола платья младшей дочери.

— Оставь меня, — бросил он, даже не взглянув Улле в лицо, не подумав, что ранит чувства девушки, просто равнодушно смотрел, как метнулся подол и она отошла в дальний угол комнаты.

Вскоре появился Мориас в сопровождении еще нескольких человек. Солдаты поспешно скрестили длинные копья, в комнату пустили только старика. Фергус тепло встретил старого друга. Улла робко вышла из угла, сеаннах взял ее руки в свои и поцеловал в щеку.

Талискер внимательно смотрел сквозь дверной проем на встречу тана и сказителя. Теперь Дункан был почти уверен, что бродяга, с которым он сидел на скамеечке в Эдинбурге, и сеаннах — одно лицо. Припомнилось, как они смеялись и курили одну сигарету. Какой же силой должен обладать Мориас, если ему так легко наведываться в Эдинбург, когда Деме пришлось ждать двести лет в своей темнице?

— Приглядывался ко мне, надо же, — пробормотал Талискер.


— Видел? — Эон показал на линию горизонта. — Там что-то шевельнулось.

День клонился к вечеру, западный берег озера озаряли последние лучи осеннего солнца. Дальше, насколько хватал глаз, простирался великий лес, Ор Коиль. Стена деревьев казалась непроницаемой даже для солнечного света; не верилось, что через зелено-золотую чащобу могли прийти на праздник тысячи людей. Потом глаз привыкал и начинал замечать, что лес вовсе не сплошной — тут и там торчали серые ветки засохшего дерева, виднелись камни и даже полянки, на которых ничего не росло.

Талискер прищурился.

— Ничего не вижу. Хотя… постой-ка…

На той стороне озера, к востоку от крепостных ворот, в лесу мелькнула неясная тень. Похоже, тварь имела размеры небольшой лошади. Потом появилась еще одна, и еще одна, ближе к югу, вышла из-за прикрытия деревьев. Все существа были черными, а более точно сказать с такого расстояния не представлялось возможным. Что-то в их повадках и поступи…

— Собаки? — не веря своим глазам, спросил Талискер.

Из леса вышли новые тени. Они двигались так слаженно, словно повиновались единому приказу, словно их вела единая воля.

— Вот черт, — раздался знакомый голос с шотландским акцентом. Горец стоял за Талискером и тоже смотрел на лес. Они встретились в первый раз с тех пор, как Талискер достал камень Мирранон на площади.

— Псы, Малки.

— Да, черные псы. — Горец сплюнул вниз со стены. — Большие, сволочи, верно?

Талискер обернулся к другу и заметил, что по всей стене воины с ужасом смотрят на лес. Они молча стояли группками по двое или по трое. Многие молодые солдаты побледнели от страха, воины постарше выглядели сурово и решительно.

— Что это значит, дружище? — хриплым шепотом спросил Талискер.

Словно в ответ Малки снова кивнул в сторону леса, где собирались сотни псов. У Дункана волосы встали дыбом, когда черная волна медленно двинулась в сторону Руаннох Вера.

— Воины считают черного пса дурной приметой, — сказал горец. — Самой плохой из всех. Говорят, что увидеть черную собаку — к смерти. Каждая из них приходит за своей душой. На каждой написано имя.

Талискер снова окинул укрепления взглядом. Кругом царила такая тишина, что плеск волн о скалы, обычно приятный и успокаивающий, казался зловещим и многозначным.

— Но кто мог их послать, Малки? Случайно ведь не увидишь такую стаю, правда?

— Иди сюда, Дункан. — Горец поманил своего друга за собой. — Я тут порасспрашивал вчера вечером. Помнишь кораннидов — тварей, которые убили медведя и парня, который шел с Уной?

Талискер кивнул.

— Так вот, там их целая армия. Как в сказании Мориаса. Похоже, сил у них все прибывает, и никто не знает почему. И все же за этим стоит проклятый Корвус.

— Но Мориас сказал, что он в темнице, к тому же с тех пор прошло лет двести, если не больше. — Не успев договорить, Талискер понял, что двести лет — пустяк для бога. — Кроме того, он скован заклинанием.

— Да, но сестрица-то его свободна. Теперь Фирр — королева. Корвус управляет кораннидами ее руками. А она и рада, поганка гнилая.

Талискер едва не рассмеялся, услышав такое определение злобной сестрицы повелителя тьмы, однако Малки явно был сильно встревожен, да и общее настроение на укреплениях не располагало к веселью.


Неожиданно тяжкую тишину разорвал прекрасный звук, подхваченный и усиленный эхом. Макпьялута, принц орлов, сидел на стене, свесив ноги и нисколько не обращая внимания на высоту. Он играл на золотой свирели не длиннее его пальцев, летавших по ней в легком танце. Музыка рассеяла ужас, навеянный появлением черных собак, и, будто во власти новых чар, многие воины повернулись к лесу спиной.

— Как там леди Кира? — спросил Малки. — Говорят, ее кто-то заколдовал.

Талискер, тоже под властью музыки, ответил не сразу.

— Между нами говоря, приятель, это правда. Мориас сумел ее разбудить и все еще находится в ее покоях. Не радостное у него лицо, доложу тебе… Она похожа на… — Он огляделся по сторонам и закончил почти шепотом: — …на зомби.

— Как это?

— Жива, но… — Талискер поглядел в белое, безжизненное лицо Малки и решил не продолжать. — Не важно. Нас с Эоном послали посмотреть, что происходит, и доложить тану. Пора отправиться назад. Эти псы не радуют взор.

— Ты видел Чаплина?

— Да, — вздохнул Дункан. — Он с Мориасом. Сделай одолжение, Малки, присматривай за ним. Прикрывай мой тыл.

— За этим я и здесь. — Горец неожиданно коротко рассмеялся. — Ты ведь у нас занят одной рыжеволосой леди.

Талискер не привык к подобным разговорам. Ему доводилось слышать, как мужчины обсуждают своих возлюбленных такими словами, от которых его всегда коробило. Он слегка покраснел.

— Да… В общем-то…

Они спустились по лестнице, и Малки внимательно поглядел на друга.

— Я рад за тебя, Дункан. Она славная девушка.

— Это верно.

На сей раз Талискера без вопросов пропустили в спальню леди Киры, быть может, потому, что с ним был Эон, а тан ушел.

Кира сидела на постели, и вид у нее был недовольный. Она сразу не понравилась Талискеру, хоть он и не смог бы сказать почему. Рядом на краешке кровати сидел Мориас и тихонько беседовал с ней. До Дункана донесся обрывок разговора.

— Вспомни, Кира, это важно.

Чаплин, Улла и служанка дочери тана стояли возле кровати, явно чувствуя себя потерянными.

— Эон. — Кира протянула руку своему жениху.

На его лице нарисовалось неимоверное облегчение, и он бросился к невесте, опустился на колени и поцеловал ее руку. Потом застыл, будто пораженный молнией.

Малки положил руку на рукоять меча, но Эон — с немалым трудом — через секунду все же встал.

— Рад в-видеть в-вас в добром здравии, госп-пожа моя. — Его голос дрогнул, и воин обернулся к Мориасу в поисках поддержки. Сеаннах слегка нахмурился. — Я… Я должен отправиться к вашему отцу и доложить ему о происходящем.

Эон развернулся на каблуках и почти выбежал из комнаты, слегка толкнув Малки и Талискера. На его лице было написано отчаяние, в глазах стояли слезы.

— А теперь усни, — сказал Мориас Кире. — Сон исцелит тебя.

Словно во власти чар Кира опустилась на подушки и немедленно закрыла глаза.

Мориас поманил за собой всех в смежную комнату. Служанка осталась поправить одеяло.

— Что происходит, Мориас? Что случилось с Эоном?

Мориас ответил не сразу, а посмотрел на Уллу и взял ее за руку.

— Мне жаль, моя дорогая. Боюсь, что твоя сестра для нас потеряна. Понимаешь?

— Я буду следить за ней, сеаннах, — проговорила девушка сквозь слезы и заковыляла обратно в спальню.

— Она умирает? — спросил Чаплин. — Но, Мориас, я видел, как она проснулась… И ты сказал тану…

— Тан в первую очередь отец, Алессандро, — нетерпеливо оборвал его старик. — И пока теплится жизнь, есть надежда; по крайней мере я так думал. Увы, по правде…

— В чем дело? — вмешался Талискер. Мориас посмотрел ему в глаза.

— Это связано с тем, зачем тебя призвали. Вмешался Корвус. Смотри.

Из складок серой одежды он извлек черное перо длиной с человеческую ногу и толщиной стержня по меньшей мере с большой палец. Но не только размер отличал его от других — от пера исходили отчаяние, страх и ненависть.

— Ворона? — спросил Малки.

— Ворон, — ответил ему Талискер.

— Я нашел его в постели Киры, под подушкой, — устало проговорил Мориас. — Во сне к девушке приходил Корвус и осквернил ее душу. Когда Эон коснулся и поцеловал невесту, он почувствовал запах тьмы, исходящий от ее кожи.

— Но почему Корвус позволил ей вернуться? — снова задал вопрос Чаплин.

— Вижу, ты хорошо понял ситуацию, Алессандро; наверное, от суеверного народа твоего отца ты унаследовал особое чутье. Да, он мог оставить ее душу между миров себе на потеху, но боюсь, что на самом деле он хотел не ее, хоть Кира и прекрасна… была. Нет, Корвус хотел использовать несчастную, чтобы вернуться в мир во плоти. Его утомляет необходимость управлять происходящим через сестру. Это был эксперимент. Кира — слишком слабый сосуд, и она быстро сломалась.

Талискер бросил взгляд в спальню, где на постели лежала Кира, напоминающая сказочную принцессу из мультфильма. Шелковистые волосы, сияющие в лучах солнца, рассыпались по подушке; девушка дышала ровно, черты лица смягчились. Улла сидела в тени, и солнце падало только на руку, которой она сжимала узкую ладошку сестры. Дункану вспомнилась Уна и ночь, полная любви. Быть может, Эон и Кира тоже пережили такой момент… и только однажды.

— Бедное дитя, — прошептал он.

— Истинно так, — ответил Мориас. — Следует сообщить печальные вести ее отцу.


— На нас напали, — мрачно объявил тан Фергус. — Точнее говоря, скоро нападут. Берега озера окружила армия; полагаю, на рассвете начнется атака. Я поручил сидам узнать, как войска намерены пересечь озеро; тем не менее враг явно уверен, что сможет сделать это. Такой армии… — он оглядел собравшихся, словно давая им время собраться с силами, — такой армии не видели в Сутре сотни лет. Нас осаждают коранниды.

Люди зашумели. Фергус поднял руку, призывая к молчанию, но порядок был восстановлен только через несколько минут.

— А как насчет псов? — спросил кто-то. — Там их тьма — тьмущая.

— Боишься собак? — ответили ему. Раздались нервные смешки, и все выжидающе посмотрели на Фергуса.

— У меня есть ответы не на все вопросы, но я полагаю, что некоторые коранниды специально приняли такое обличье, чтобы… сыграть на наших суевериях. Я принял решение вывести из города женщин и детей через северный проход. — Воины мрачно кивнули. — У вас несколько часов, чтобы попрощаться. Те же, у кого нет родственников, отправляйтесь немедленно на места.

— Как себя чувствует леди Кира? — спросил воин. — Мы слышали…

— Она поправляется, слава богам, — ответил Фергус. Толпа начала расходиться.


Служанка рассказала о принятом таном решении, совершенно не думая, как к нему отнесется Улла. Та посмотрела на сестру, которая не шевельнулась с тех пор, как Мориас велел ей уснуть.

— Слышала, Кира? Детей хотят вывести из города. Мне придется ненадолго оставить тебя. Вот я велела Морне принести трав и цветов из моей комнаты — таволга и лаванда. Они не позволят никому тревожить твои сны до моего возвращения.

Улла положила сухие травы на грудь сестре, немедленно пожалев об этом — та все больше походила на усопшую.

Улле никогда не нравилась Кира. Она считала ее избалованной и легкомысленной, слишком много думающей о нарядах. Даже красота ее была поверхностная… однако мужчины все равно восхищались ею. Между сестрами лежала непреодолимая пропасть, и все же Улла не хотела бы, чтобы тьма поглотила душу Киры. Она остановилась в дверях, обернулась в последний раз и заковыляла по коридору.


Кира сильно удивилась бы, узнай она, куда так спешит сестра. Ей и в голову не приходило, что хоть один мужчина второй раз посмотрит на калеку, не то что полюбит, и часто дразнила ее. И все же Улла сумела найти любовь, рядом с которой меркли ничтожные интрижки старшей сестры.

Каллум, темноволосый тихий человек, был простым воином в охране тана. В первый раз он увидел Уллу в темноте и пригласил прогуляться с ним в саду. Жизнь девушки переменилась. Она сидела в своей комнате, трясясь от страха — что же он скажет ей, увидев при свете дня? Потом ее охватила ярость — наверняка посмеется над ней или просто поспорил с кем-то… Она надела лучшее зеленое платье и отправилась в сад.

Каллум поспешил к ней и подхватил под локоть, чтобы Улле стало проще идти. Воин прямо посмотрел на нее, нисколько не изменившись в лице, и они гуляли и беседовали много часов. Наконец девушка не выдержала:

— Каллум, ты знал, что я покрыта шрамами? Что за спиной меня называют уродиной?

В ответ тот сорвал большую белую розу.

— Что вы видите, леди Улла?

— Какой красивый цветок! Раньше мне никто не дарил роз.

— Неужели вам не выпало любви? — тихонько проговорил он и показал ей стебель сорванной розы. Тот оказался поражен мучнистой росой и облеплен тлей. — Но я все равно вижу красоту цветка. Позвольте, я сорву вам другую.

— Нет, — твердо сказала Улла. — Мне нравится эта.


Через год Каллум погиб во время охоты на дикого кабана. Улла долго оплакивала его. Она носила под сердцем его ребенка и родила в обществе одной лишь преданной служанки. Теперь девочке исполнилось три, и она очень напоминала отца. С рождения ее воспитывала пожилая пара, жившая рядом с замком, которая в ней души не чаяла. Дитя назвали Дом. Улла часто ходила к ней, но на сей раз им предстояла долгая разлука. Она надеялась, что дочь не забудет ее.

Улла распахнула дверь, и навстречу ей бросилась девочка, единственный человек, не считая Каллума, который любил ее. Дом полезла матери на руки, радостно смеясь.

— Ты пришла, мамочка!


Внутренний дворик, где расположились сиды, медленно затоплял сумрак. Макпьялута смотрел в огонь, раздуваемый ветром с озера. Он знал, что в эту ночь все воины, будь то сиды или феины, вспоминают свою жизнь. К каждому приходят свои образы, свои воспоминания, но все окрашены тоской и сожалением. Макпьялута решил спать на улице, пока не придет его черед заступить на стражу, чтобы побыть наедине с мыслями. Не считая далеких криков пьяных феинов, ночь была тиха. Черное-черное небо усыпали сотни звезд — должно быть, свод ломился под их тяжестью. На душе у принца было тяжело — ему вспоминался смех Миносы.

Порой, засыпая, он снова слышал ее голос, ему чудилось нежное касание руки, ласковый поцелуй. Потом его всегда охватывала ярость — сколько времени прошло, а она еще смеется над ним из пустоты, из небытия!.. Макпьялута тосковал по ней.

Увидев ее впервые, он понял, что женщины красивее не встретить, а ведь ей тогда только исполнилось тринадцать, и она не могла даже обернуться орлом, как другие из их племени. Тот миг навсегда запечатлелся в его памяти, вся ярость и боль, которые последовали за ним, не смогли стереть его. Миноса стояла в тени большой липы, и солнце бросало неверные отблески на ее лицо сквозь густые ветви. Казалось, по игре света и тени можно было понять ее двуличный характер еще тогда. В глазах отражались сияющие воды реки, и Макпьялуте стало не по себе от пристального взгляда. Он попытался отвести глаза, но хотелось любоваться и любоваться завораживающей красотой. Короткие волосы Миносы обрамляли ее лицо. В тот день на ней были красные брюки и простая голубая рубаха.

— Мин, пойдем, не заговаривай с ним, он такой странный. — Рядом с ней возникла другая девочка, толстая, уже очень напоминавшая свою мать и бабушку, и потянула подругу за руку. — Ну, пойдем.

Та еще несколько секунд стояла на месте, и ее глаза, казалось, проникли в самую душу принца. Макпьялута постарался сосредоточиться на лососе, которого потрошил; хорошо бы девушка не заметила, как он покраснел. Когда сид поднял голову, ее уже не было.

И в самом деле, ровесники Макпьялуты не заговаривали с ним по доброй воле. Вовсе не потому, что он был принцем. Просто что-то отличало его от прочих детей — казалось, его постоянно грызет странная тоска. Старшие говорили, что это признак мудрости и его ждут великие свершения, что он будет достойным вождем своему народу. Но Макпьялута многое отдал бы, чтобы беззаботно смеяться вместе со сверстниками. Он был уверен, что Миноса и не посмотрит на него, когда услышит, что о нем говорят.

Но он ошибся. Миносу привлек молчаливый юноша, и она не стала терять времени даром. На следующую ночь девушка проникла в комнату Макпьялуты через окно, занавешенное шкурой. Он узнал о присутствии гостьи по тихому дыханию и не успел опомниться, как Миноса была рядом. Аромат духов ошеломил юношу. Он не успел бы возразить, даже если бы хотел, — ее улыбка сводила с ума. Девушка прижалась к нему и моментально уснула. Макпьялута лежал рядом еще долго, терзаемый страхом и возбуждением, однако ровное дыхание нежданной гостьи усыпило и его.

Миноса знала, что делала. Утром их обнаружили до того, как они проснулись, и родители объявили о помолвке еще до полудня. Принц был поражен ее хитростью, но Миноса знала, чего хочет, и добивалась своего. Он хорошо помнил, как она одарила других девушек деревни ослепительной улыбкой, когда те пришли ее поздравлять. Потом повернулась к нареченному, сияя, как солнце, и темные предчувствия оставили его душу.

Макпьялута был счастлив еще три чудесных года — а потом убил ее собственными руками, застав в объятиях другого. Она не раскаялась перед смертью и до последнего дыхания проклинала своего мужа. В последний момент она потянулась к телу любовника, лежащего мертвым рядом с ней, и с ненавистью посмотрела на убийцу. Сказать честно, раскаяние не спасло бы ее, но могло сохранить жизни тех несчастных женщин которых Макпьялута убил с тех пор.

Он перевел взгляд с костра на звезды. Обман, нечестность — им не место среди сидов. Его не покарали за убийство Миносы и ее любовника, и пламя любви, горевшее в его сердце три года, сменил холодный и яростный огонь праведного гнева. Изменяющие мужу не имеют права жить, делить землю и небо с праведными и добрыми. Миноса так и не познала полета, не смогла обернуться орлом — она умерла, не дожив до двадцати лет. С тех пор Макпьялута жестоко расправлялся с ей подобными и вплетал их перья себе в волосы. Некоторые уважали его, другие боялись. Он понимал, что его никто не полюбит, но какая разница теперь, когда он увидел Талискера, человека, который должен принести Бразнаир сидам? Судьба рода оказалась в его руках.


Талискер чувствовал себя никому не нужным. День прошел под знаком суеты и паники, хотя впереди воинов ожидала битва. После речи тана он отыскал Уну, которая помогала тетушке и кузинам готовиться к бегству.

— Ты должна идти с ними, — попытался он убедить девушку. — Будет жуткое кровопролитие.

— Нет, — покачала головой Уна. — Здесь пригодится мое искусство целителя.

— Ты храбрая женщина, — проговорил Талискер.

— Не храбрее простых воинов. И боюсь больше, поскольку знаю, что нас ждет.

Он подошел к ней, желая обнять, но она оттолкнула его.

— Тебе что, заняться нечем?

— Уна…

Она посмотрела на него уже спокойнее.

— Уйди, Дункан. Просто уйди. Встретимся позже.

Талискер поцеловал ее руку.

— Непременно.

Теперь, глядя на темнеющее вечернее небо, он не был так уверен в себе. Талискер считал себя трусом — в тюрьме он сумел добиться определенного уважения и мог постоять за себя, когда надо, чему свидетельство — тонкий белый шрам от левого уха до скулы, но никогда не лез на рожон. Только защищался. Его передергивало при воспоминании о смерти Даррага, как голова, отсеченная мечом Малки, покатилась по земле. Мгновение назад молодой воин был жив — дышал, думал, говорил, — и р-раз — на земле лежит окровавленный труп.

Ветер крепчал. Флаг с гербом Фергуса хлопал, как парус. На той стороне озера сквозь сумрак виднелись черные собаки, и кто знал, что кроется за стеной деревьев?

— Талискер…

Он обернулся. По лестнице поднимался Чаплин, держа в руках два дымящихся кубка.

— Малки попросил отнести тебе горячего меда. Тан распорядился налить каждому воину.

Талискер принял кубок. Казалось, Чаплин хочет что-то сказать, но не решается.

— Спасибо, Алессандро.

— Не за что.

— Слушай, завтра мы можем умереть. Почему бы не забыть про знаменитого инспектора Чаплина, поймавшего ужасного преступника? — спокойно спросил Талискер. — В конце концов, здесь я вне твоей юрисдикции.

— Неужели ты думал, что меня волнует дурацкое повышение по службе? Я исполнял свой долг. Упрятал тебя за решетку. Ты вышел всего неделю назад, и снова начались убийства.

— Но то было в Эдинбурге.

— Не важно, — отрезал Чаплин.

— Значит, ты видишь во мне только убийцу?

— А больше и видеть нечего. — Алессандро сделал хороший глоток из кубка.

— Оглянись вокруг, ради всего святого! — воскликнул Талискер. — Завтра мы все будем трупами или убийцами.

— Эти твари… не в счет. Считаются только люди. Так что… береги спину.

Пламя факелов плясало на порывистом ветру и так громко шипело, что сначала Дункан решил, что ослышался.

— Что? Что ты сказал? Вернись, ублю…

Чаплин остановился перед Талискером и заговорил. От него пахло медом.

— Хочешь услышать, что я о тебе думаю? Полезно поразмыслить об этом в ночь перед битвой!.. Я не могу глядеть на тебя, не вспоминая Диану. Глупо, правда? Поэтому я тебя и ненавижу. Остальное ерунда. На других жертв мне наплевать — я их не знал. Не с лучшей стороны меня показывает, верно? — Он отступил на шаг, удивленный вырвавшимся признанием, и слегка покачнулся. — Диана… Она была моей… — Чаплин попытался отхлебнуть из кубка, но тот уже опустел.

— Алессандро, — тихо проговорил Талискер. — Я не убивал Диану. Она погибла в автокатастрофе.

Лицо Чаплина исказила гримаса ярости.

— А вот и убил — может, не своими руками, как остальных девушек, но убийца все равно ты. — Он попятился к лестнице. — Порой мне смотреть на тебя тошно… и плевать, что говорит Малки, ты все равно виновен в тех смертях.

— Нет. Чаплин, давай оставим эти глупости.

Чаплин задумался.

— Не могу, — сказал он наконец. Талискер заглянул в свой кубок.

— Ты пытался убить меня… Намерен продолжить в том же духе?

— Пока не знаю.

— Будешь и дальше носить пальто наизнанку? Все равно ты похож на полицейского.

Зарядил мелкий дождь, и факелы шипели. Когда Талискер снова поднял взгляд, он увидел, что Чаплин ушел. Еще раз взглянув на озеро, Дункан допил свой почти остывший мед. Вообще-то ненависть Алессандро должна была оставлять его безучастным, но она воплощала все самое ужасное и унизительное в прежней жизни. И полицейский принес ее с собой в Сутру…


— Кира, любовь моя, ты меня слышишь?

Дочь тана ждала его в тиши между сном и явью, между жизнью и смертью. Сквозь тьму окружавшей ее пустоты доносились голоса мертвых, горестные вопли и детский смех.

— Кира?

На сей раз голос был куда ближе.

— Корвус? — прошептала девушка ледяными губами. — Это ты? Ты мне нужен. Пожалуйста, приди.

Снова настала почти непереносимая тишина. Она хотела бежать, но не могла двинуться с места.

— Пожалуйста, помоги мне…

— Я бы рад, но не в силах.

— Почему?

— Ты должна впустить меня. Я должен оказаться рядом с тобой — физически.

— Там, в свете?

— Да.

— А ты не причинишь мне боль?

— Ни за что, любовь моя. Я просто тебя испытывал. Посмотри сама.

Кира открыла глаза и увидела, что цела и невредима. Она поднялась и закружилась в танце. Тонкая полотняная ночная рубашка раздувалась, как парус. Тепло коснулось пальчиков ее ног и медленно поднялось к животу. Вспомнив семя, покоящееся там, она провела по животу руками и рассмеялась.

— Корвус, знаешь, я понесла…

— Да, — коротко и нетерпеливо выговорил он, и Кира пошатнулась, как от пощечины. — Я хотел сказать, что мне не терпится оказаться рядом с тобой и малышом. Это будет мальчик.

Она снова рассмеялась.

— Что я должна сделать, мой господин?

— Впусти меня, Кира. Впусти меня в свет.


Улла вернулась к изголовью Киры. Сеаннах предупредил ее, что нужно быть особенно бдительной после наступления темноты, когда силы хаоса почти необоримы. Наверное, Корвус днем копит силы, а ночью придет мучить свою жертву.

Кира, похоже, не шелохнулась с тех пор, как Улла оставила ее. Лицо было таким же бледным; руки сложены на груди, как у мертвой. Но травы и цветы лежали на полу, будто сестра вставала и разбросала их.

Свет факелов падал на ветки лаванды, и ее аромат слегка заглушал запах смерти, витавший в комнате. Улла не заметила земли в ногах у сестры.

Битва началась на рассвете.