"Сирены" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Эрик ван)

Глава 2

Джеймс Дуэлл громко окликнул ее по имени за мгновение до того, как упал, сраженный пулей.

— Хэтер!

Мирное утро на вилле в южной Франции, куда их пригласили погостить на неделю, внезапно нарушилось грохотом взрывов и сухим треском автоматных очередей.

Некоторые из собравшихся гостей не имели ни малейшего представления о том, что означают эти звуки, и только переглядывались в немом изумлении. Однако другим (в их число входили Джеймс и Хэтер), например, Баярду Томасу, государственному секретарю Соединенных Штатов доводилось слышать их прежде, и потому они, не раздумывая, кинулись искать укрытия.

Яркий свет за окном резал глаза. Не выдержав мощной и стремительной прямой атаки, агенты спецслужб США и Израиля бежали, оставляя свои укрытия в различных точках прилегающего к вилле парка.

Все вокруг застилала пелена дыма. Покареженные высокие железные ворота лежали на земле, сорванные с петель и отброшенные в сторону от входа выстрелом из гранатомета. В образовавшийся пролом ринулись около двух десятков человек, одетых в одинаковые желтовато-коричневые комбинезоны, вооруженные в основном легкими автоматами МП-40. Их лица, вымазанные ламповой сажей, походили на черные фантастические маски. Ими руководил высокий, широкоплечий человек, на лице которого красовалась густая окладистая борода. Светлокарие глаза его оставались холодными и невозмутимыми, когда он отдавал приказы, сопровождая их энергичными жестами. Нападавшие открыли огонь по вилле и ее защитникам прямо на бегу, при этом, по-видимому, совершенно не заботясь о собственной безопасности.

— Смотрите, чтобы у них не ушел ни один! — проревел бородатый вожак нападавших, перекрывая голосом грохот стрельбы.

Агенты спецслужб, изрешеченные градом пуль, падали один за другим, корчась в предсмертных судорогах. Один из них пятился назад, прикрываясь как щитом трупом товарища, пока не рухнул, попав под яростный перекрестный огонь. Другой отстреливался, подобрав автомат раненого террориста, но был убит метким выстрелом в голову и отброшен в сторону. Третий, спасаясь от очередей, бежал по зигзагообразной траектории, вытаскивая на ходу из-под нелепо развевающегося пиджака рацию. Пуля настигла его в тот самый миг, когда он начал что-то торопливо говорить в нее.

Оставшиеся в живых отчаянно отбивались, и то тут, то там подстреленный террорист падал на землю, мокрую от крови. Однако волна наступавших неотвратимо надвигалась, убивая всех, оказавшихся на ее пути.

Джеймс Дуэлл сумел украдкой выглянуть из окна. «Come!» — проговорил он и тут же отпрянул назад, когда несколько шальных пуль просвистели у него над головой. Находившиеся в комнате люди с криком упали на пол и стали расползаться по углам, когда автоматная очередь прочертила линию на обшитой деревом противоположной от окна стене. Джеймс обернулся к Хэтер.

— Кто они? — спросила она.

— Люди ООП,[4] вне всяких сомнений. Ты знаешь, что им нужно. Где Рейчел?

— Она была на кухне, когда я был там в последний раз.

— Скорей! — он прыгнул вперед, выбираясь из-за плюшевой софы, служившей им укрытием от выстрелов. Сюзан Морган, маленькая изящная брюнетка, примерно того же возраста, что и Хэтер, едва успела отскочить с его пути, когда он, не разбирая дороги, кинулся через гостиную к открытой двери на кухню.

— Джеймс, подожди!.. — крикнула Хэтер. Тяжелая входная дверь, обитая железом, распахнулась и вместе с густыми клубами едкого дыма, заставившего Сюзан и Хэтер закашляться, внутрь дома ворвались десять человек. Рассыпавшись, они бросились по направлению к гостиной. Следом ввалились еще двое, один из которых поддерживал раненого товарища.

— Всем оставаться на своих местах и не двигаться! На пороге появился бородатый, в одной руке сжимавший МП-40. Справа, чуть сзади от него, стоял невысокий человек с угрюмым выражением лица и крысиными глазками, вооруженный более громоздким АКМом, а слева — прекрасно сложенная женщина, чьи блестящие черные волосы, высокие скулы и особенное выражение глаз выдавали в ней азиатку. Она была одета в точности так же, как и ее соратники, а автомат болтался у нее на бедре.

В тот миг, когда дверь отворилась, Джеймс Дуэлл оглянулся посмотреть в чем дело и замер на месте, захваченный врасплох на полпути между софой, за которой по-прежнему пряталась Хэтер, и кухней.

— Фесси, — промолвил бородатый командир нападавших, оглядывая комнату, поочередно останавливая взгляд на застывших, испуганных лицах Баярда Томаса, его помощника Кена Рудда, Сюзан, Хэтер, промышленника Фредди Бока — хозяина виллы, Маккинона и Дэвидсона — двух членов британского парламента, посла Франции в Соединенных Штатах Рене Луче и его юного атташе Мишеля Эмулера, — поищи девчонку.

Человек с крысиными глазками пустился в обход комнаты. Он прошел мимо смертельно бледной горничной и дворецкого так, словно тех вовсе не существовало, и очутился всего в ярде от Джеймса, когда из кухни донесся шум.

Через мгновение в комнату вошла Рейчел. Это была черноволосая девочка лет тринадцати, чье необычайно прекрасное лицо, на котором выделялись огромные ясные голубые глаза, выглядело нахмуренным и озабоченным. Едва переступив через порог, она тут же поняла, что происходит.

При виде девочки в человека с крысиными глазками точно вселился дьявол. Его мускулы напряглись и, вскинув автомат, он направил его в сторону Рейчел. Его палец, лежавший на спусковом крючке, побелел от напряжения, а на лбу голубоватые прожилки. Джеймс, стоявший к нему в полоборота, увидел выражение открытой лютой ненависти на его побагровевшей физиономии.

В ту же секунду Джеймс, рванувшись вперед, очутился между девочкой и черным дулом АКМа. Сверкнуло пламя и раздался оглушительный грохот выстрелов.

Хэтер, ошеломленно застывшая возле софы, услышала, как Джеймс выкрикнул ее имя громким ясным голосом, прежде чем пронзенный пулей, был отброшен назад и рухнул на Рейчел. Успев поймать его тело, девочка пошатнулась и едва не упала под слишком тяжелым для нее грузом. Выскользнув из ее рук, он растянулся на полу в луже собственной крови.

Карие глаза предводителя террористов пристально уставились на Рейчел.

— Итак, — неторопливо произнес он, — дочь премьер-министра Израиля в наших руках.

Звук его голоса внезапно нарушил оцепенение, приковавшее Хэтер к месту, и она кинулась к Джеймсу. Высокая женщина шагнула было вперед, собираясь остановить ее, но бородатый, оттолкнув свою соратницу в сторону, молниеносным движением схватил Хэтер за запястье, когда она пробегала мимо него и силой развернул ее лицом к лицу с ним.

Некоторое время он изучающе смотрел ей в глаза.

— Расстегните мой левый нагрудный карман, — приказал он.

— Пусти меня! — кричала Хэтер. — Это мой муж!

— Внутри кармана лежит сигара. Засунь ее мне в рот.

Она изумленно уставилась на него.

— Ты в своем уме! Мой муж ранен!

— Он может и умереть, — ответил бородатый, — если мне не удастся прикурить поскорей.

— Ты — негодяй!

— Делай, как я сказал, — он сжал ее кисть с такой силой, что Хэтер поморщилась от боли. — Это станет для тебя первым уроком. За ним последуют и другие.

Хэтер беспомощно огляделась по сторонам. Ее взгляд упал на Джеймса, и она закусила губу. Однако, в конце концов, она повиновалась и запустила руку в нагрудный карман бородатого. Вытащив оттуда длинную тонкую сигару черного цвета, она вставила ее между его губ.

— Теперь зажги ее, — сказал он, не сводя с нее глаз. Она попыталась вырваться, и он заметил. — Твой муж ждет тебя, доживая, возможно, последние мгновения своей жизни.

Рука Хэтер вновь очутилась в его кармане. Откинув крышку хромированной зажигалки, она поднесла пламя к самому кончику сигары, и та задымила к его явному удовольствию. Он улыбнулся Хэтер, и навстречу ее слезам блеснули три золотые коронки на его передних зубах.

— Вот так, — сказал он, — гораздо лучше. — Он затянулся и выпустил изо рта облако дыма, пока Хэтер клала зажигалку назад ему в карман.

— Пусти меня, — повторила Хэтер. — Ты сказал, что сделаешь это...

Вместо ответа он окинул взглядом гостиную, впиваясь глазами по очереди в смятенные испуганные лица. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что он испытывает необычайное удовлетворение от происходящего.

— Тебе придется подождать, пока я не скажу всего, что собираюсь сказать, — говоря это он даже не посмотрел на Хэтер, обращаясь ко всем присутствующим. — Господа, медленно произнес он, жуя кончик сигары, — и дамы. Все вы являетесь заложниками в руках Организации Освобождения Палестины и целиком находитесь в нашей власти. Всякое сопротивление бесполезно. Вся ваша охрана перебита. — При этих словах Сюзан Морган испуганно вскрикнула. — Мы являемся хозяевами виллы и вашими хозяевами также. Мистер Государственный Секретарь, мистер Посол, позвольте сказать, что вы представляете собой гораздо большую ценность в глазах внешнего мира, чем в наших.

Его голос вдруг окреп и обрел такую яркость и силу, что стало попросту невозможно игнорировать его слова или не принимать их всерьез.

— Мы все втянуты в войну. Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли — все втянуты в войну за свободу и справедливость. Сионистские захватчики лишили жителей Палестины их неотъемлемого права — права иметь свою Родину.

— Мы здесь для того, чтобы вернуть себе земли, которые по закону принадлежат нам. ООП должна быть признана Израилем и Соединенными Штатами в качестве организации, представляющей народ Палестины. Мы выражаем волю палестинцев. Наша земля должна быть возвращена нам. Тринадцать наших братьев, подвергаемых пыткам сионистами, должны быть освобождены из тюрьмы в Иерусалиме. Если всего этого не произойдет, вы умрете. Однако, — он поднял вверх указательный палец, — если вы станете сотрудничать с нами, все будет в порядке, и никто не пострадает.

Он снова обвел взглядом комнату.

— Меня зовут Эль-Калаам. Полагаю, что по истечении некоторого времени, это имя будет говорить вам больше, нежели сейчас. И, если вам повезет — если ваши правительства окажутся достаточно мудрыми, — вы благословите его за то, что оно не стало именем вашего палача.

Сказав это, он выпустил кисть Хэтер, и та со всех ног кинулась к Джеймсу, лежавшему в полуобморочном состоянии у ног Рейчел.

— Дура! Тебе следовало позвонить мне в студию.

— Ну... Я ведь знаю, какой ты бываешь, когда ты вместе с Крисом.

В темно-голубых глазах Мэгги Макдонелл застыло укоризненное выражение. Они как нельзя лучше подходили ее хрупкому, точно сделанному из фарфора, лицу, усыпанному мелкими точками веснушек. Она обладала красивой, абсолютно безупречной фигурой модели и к тому же носила свои платья с необычайным изяществом.

Дайна в изнеможении плюхнулась на бледно-зеленое гаитянское покрывало, лежавшее на софе, и потянулась за стаканом, в который Мэгги поспешила налить водки с тоником. Поднеся его к губам, она сделала такой здоровенный глоток, словно пила обычную воду.

— Это серьезно, — произнесла Мэгги. — Я говорю о том, что ты выгнала Марка... Тебе надо было позвонить мне.

— Пожалуй, даже к лучшему, что я выбралась вечером в город одна. Я закончила его на вечеринке у Берил Мартин.

— Бьюсь об заклад, что тебе пришлось там умирать с тоски.

— Ты просто завидуешь мне, потому что тебя не пригласили, — бросила Дайна шутливо.

— Все дело в том, — ответила Мэгги, отворачиваясь, чтобы наполнить свой стакан, — что я, в отличие от тебя, не звезда.

Дайна умолкла. Вначале она собиралась рассказать подруге про ночь, проведенную с Рубенсом, но теперь ее стали одолевать сомнения. Ей пришли на ум слова, брошенные им ненароком: «Настало время девушкам превращаться в женщин». Она вдруг вспомнила свою первую встречу с Мэгги во время просмотра кандидатов на эпизодические роли в картине «Возвращение домой». Буквально, только что прибывшая в Лос-Анджелес, Дайна испытывала острую потребность в новых близких и надежных друзьях, вроде тех, которых она имела в Нью-Йорке. Она заранее решила, что в их число не может попасть кто-либо, не являющийся здесь, в Голливуде, приезжим новичком, таким же как и она сама.

— Я из Сент-Мэри, штат Айова, и не особенно в курсе того, что здесь происходит, — таким образом Мэгги представилась ей. Они мгновенно поладили: Мэгги интересовало все, что касается Нью-Йорка — города, в котором ей ужасно хотелось побывать, но все как-то не удавалось. Обе девушки находили в этой дружбе спасительное утешение во время неудач и застоя, когда каждый день тянулся нескончаемо долго, а ночь — еще дольше. Им было за что благодарить друг друга, но, как ни странно, они этого не делали.

Дайна вспомнила и то туманное утро, когда чувства Мэгги вдруг вырвались наружу во время разговора за завтраком в «Макдональдсе». Мэгги была помешана на роке. Она выросла в Сент-Мэри, целыми днями напролет слушая свой транзисторный приемник, мечтая о громовых раскатах музыки в динамиках и многотысячном хоре сумасшедшей, орущей во все горло аудитории, причастность к которой она чувствовала, одновременно с ощущением отрезанности от всех и вся.

— Вчера вечером я видела на сцене Криса Керра, — произнесла Мэгги таким тоном, словно читала магическое заклинание. Затем она по-детски непосредственно рассмеялась, и Дайна невольно последовала ее примеру, недоумевая по поводу причины столь бурного веселья подруги. — Его группа «Хартбитс» давала концерт в Сент-Монике. Боже, я чуть не оглохла от рева, поднявшегося в зале при его появлении... настоящий ураган. И в этот момент я подумала:

«Вот он, творец музыки, грохочущей у меня в голове, подобной целому миру, созданному мной, без которого бы я сошла с ума от одиночества и тоски в Сент-Мэри, живя среди надрывающихся на работе до отвращения добропорядочных родных. Вот человек, заставивший мое сердце биться так, что оно готово разорваться». Да, черт возьми, потрясение было даже чересчур сильным!

Мэгги раскраснелась от возбуждения; ее глаза горели. Она несколько раз моргнула, точно образы вчерашнего вечера по-прежнему преследовали ее.

— Первые же аккорды произвели на меня ошеломляющее впечатление. Тогда я сказала себе: «Рок — это секс, как раз то, отчего родители изо всех сил пытаются „уберечь“ нас». Но музыка дает выход злости, накопившейся в, нас, когда мы были подростками и просто не замечали ее. Это своего рода освобождение..., — ее глаза блестели, словно она собиралась заплакать.

— Я рада, что ты наконец увидела его, — ответила Дайна.

— О, но этим дело не кончилось, — Мэгги прикоснулась своими длинными тонкими пальцами, заканчивающимися твердыми ненакрашенными ногтями к покоившейся на скатерти ладони Дайны. Яичница, которую они заказали, уже успела совсем остыть на тарелках. — После концерта состоялась вечеринка: ее устроила компания звукозаписи. Ну а ты ведь знаешь, что нам легко попасть на подобное мероприятие: для них присутствие актеров — нечто вроде подтверждения успеха и рекламы. Они таращились на нас так, точно мы прилетели с другой планеты или были привидениями. Очевидно, они даже не поняли, что некоторые из нас могут быть абсолютно невыносимыми людьми.

Мэгги отвела руку назад. Немного выговорившись, она успокоилась и, расслабившись, откинулась на спинку стула из оранжевого пластика.

— Впрочем, концерт сам по себе был абсолютно потрясающим. Меня просто унесло куда-то. Да что там, взгляни на меня! Девушка из маленького городка, выросшая в семье шахтеров, вечно слишком усталых, чтобы увлекаться чем-либо, и рано умирающих от легочных заболеваний..., — последние слова она произнесла совершенно бесстрастным гоном, без всяких признаков горечи и злобы. Это было типично для нее. Однако Дайна знала, что скрытое от навязчивых взоров сердце ее подруги погребено под толстым слоем серой пыли, который не исчезнет до конца даже при самом счастливом для Мэгги стечении обстоятельств. Ее отец, а затем и старший брат умерли от болезней, которые заработали в забоях, надрываясь на благо компании.

— ...попадает на подобный концерт. Это словно путешествие в страну Оз наяву. А самое любопытное, что временами мне вдруг начинало казаться, будто на самом деле все наоборот: этот вечер и выступление группы — настоящая жизнь, а долгие годы в Сент-Мэри — всего лишь сон, приснившийся мне во время болезни.

— Я прекрасно помню пластинки, купленные мной во время поездки к тете Сильвии. Мне пришлось приносить их домой, как контрабанду: «Я хочу держать тебя за руку», «Дорога 6б», «Хиппи, Хиппи, Щейк»[5]. Ты не имеешь ни малейшего представления обо всем этом.

Я могу представить, — сказала Дайна.

— Нет, не можешь. Ты родилась и выросла в Нью-Йорке. Что, кроме него и Лос-Анджелеса, ты знаешь об Америке? О, да, возможно, ты видела Чикаго и, даже, побывала разок в Атланте. Но вся остальная территория страны существует для тебя только в книгах и фильмах и на картах.

— Но, Мэгги, — начала Дайна. — Я была в...

— Не имеет значения. Это не то же самое, что жить там. Понимаешь? — В ее голосе послышалась внутренняя боль. — Я жила, точно запертая в черном гробу, в унылом, медленном, неменяющемся мире. Ты даже близко не можешь себе представить, что музыка значила для меня.

— И вот здесь, — продолжала она. — Ты знаешь, проснувшись утром, я минут по десять убеждаю себя в том, что это не сон. Что, открыв глаза, я не увижу школьные вымпелы, сиротливо висящие на стене у меня над головой или мой свитер «чир-лидера»[6], наброшенный на спинку расшатавшегося деревянного стула, отданного мне дедом. — Она сцепила пальцы, выгибая их вверх и вниз. — Если б я не покинула Сент-Мэри тогда, то не решилась бы на это вообще никогда. Поэтому я убежала оттуда без оглядки и очутилась здесь.

— Мы все бегаем, — дружелюбно заметила Дайна. — Все, кто занимаются тем же, что и мы. Мы гоняемся за золотой лентой, накинутой через плечо — символом успеха. Только вся беда в том, что пока мы с тобой, кажется, бежим на месте.

Мэгги улыбнулась.

— По крайней мере, это помогает нам сохранять форму.

Теперь пришел черед Дайне рассмеяться. — Ты не дорассказала. Чего же случилось на вечере?

Мэгги вновь усмехнулась.

— Мы встретились: Крис и я, — она подняла вверх худую руку, подражая движениям балерины. — И я победила.

— Ты шутишь!

Мэгги покачала головой.

— Вначале я держалась чертовски надменно. Я слышала, какими непрочными бывают отношения, которые завязываются на подобных вечеринках, поэтому...

— Восхитительно, — прошептала Дайна.

— Да! — Мэгги заговорила тоном представительницы английского высшего света. — Однако пустая болтовня, в конце концов, надоедает, — она хихикнула. — И мы ушли.

Это было начало и через неделю она вместе с Крисом переехала в дом в Малибу, где пронзительные крики чаек вплетаются в сонное шуршание прибрежных волн, женщины с отвисшими грудями бегают по пляжу в поисках встречи с какой-нибудь знаменитостью, а глубокой ночью слышны тихие низкие голоса китов.

— Черт возьми, но этот козел заслужил, чтобы ему дали пинка под зад, — сказала Мэгги, отпивая из своего стакана. — Хорошо, что ты избавилась от него, Дайна. Полагаю, что могу объяснить теперь, почему он мне никогда не нравился.

— Не нравился?

— Я относилась к нему с подозрением. Его политические взгляды... Не знаю. Этот альтруизм, слишком чистый, для того чтобы быть настоящим. У него хорошо подвешен язык... даже чересчур. Марк мог бы говорить о своем где и с кем угодно.

Дайна кивнула.

— Именно поэтому, надо полагать, он был способен даже стрелять в людей в Южной Азии.

— Как его фильм? Уже почти закончен?

— Думаю, что так. Перед возвращением сюда он как раз занимался накладыванием последних штрихов. Стрельба закончилась, и у него появилось время для..., — судорожным движением она схватилась за стакан.

— Погоди, — сказала Мэгги, — Дайна, я подолью еще. — Забрав пустой стакан из рук Дайны, она взялась за бутылку. — Извини, у меня такой беспорядок, но когда Крис работает в студии, все идет вверх тормашками.

— Как дела с новым альбомом? — спросила Дайна, принимая стакан.

Улыбка на лице Мэгги растаяла так же быстро, как появилась.

— Пока трудно сказать. Там по-прежнему полная неразбериха. Когда они собираются в студии, то постоянно возникает множество прений и тому подобных вещей. Напряжение очень велико, а некоторые из них... все так же безответственны, как и прежде. Естественно, это дело Криса «заводить» их и следить, чтобы работа продолжалась. — Она плюхнулась в глубокое кресло и, прижав стакан к щеке, на мгновение закрыла глаза.

В комнате было довольно темно, даже несмотря на свет нескольких ламп, стоявших в разных углах. Снаружи доносился тихий шелест волн, но в самом доме царила полная тишина. Мэгги, сидевшая абсолютно неподвижно и крепко зажмурившая глаза, казалась неживой. Дайна отвернулась, ее взгляд упал на персидский ковер, лежавший на полу, весь покрытый замысловатыми узорами синих, зеленых, коричневых и черных тонов. Стены комнаты были покрыты ровным слоем умбры,[7] однако их однообразие нарушалось подлинниками Кальдера, Лихтенштейна и, совершенно неподходящего к обстановке, Утрильо. У противоположной от Дайны стены располагалась чудовищная студийная стереосистема, включавшая в себя катушечную и кассетную деки, а также пару огромных колонок четыре фута высотой каждая.

Внезапно Мэгги открыла глаза и, наклонившись вперед, поставила стакан на кофейный столик из черного дерева. Не прикоснувшись к пачке папиросной бумаги и полиэтиленовому мешочку с травой, она принялась отскребывать влажным пальцем остатки белого порошка с маленького квадратного кусочка отшлифованного стекла. Собрав, все что было возможно на одном краю стеклышка, Мэгги потерла его вдоль розовых складочек на своих деснах. Этот жест показался Дайне удивительно неприличным.

— Тебе действительно стоит слегка отпустить вожжи и попробовать хоть немного, — сказала Мэгги. Однако она была слишком поглощена собой, чтобы обратить внимание на отрицательный жест подруги.

Мэгги провела ладонью по краю стола. Она приобрела эту типичную для жителей Лос-Анджелеса привычку прикасаться к предметам подушечками пальцев, чтобы не запачкать сверкающую поверхность длинных, тщательно ухоженных ногтей. Она вздохнула.

— Ты помнишь, как все было, когда мы только начинали? Мы обе так трусили и были... равными.

— Мэгги, нельзя думать...

— Теперь это не так, правда? — она бросила на Дайну проницательный взгляд. — Ты изменилась, черт возьми! Почему это должно было произойти?

— О, ради бога!

— Но реклама — не мое занятие! — завопила Мэгги. — Это одно сплошное унижение. Какое, черт возьми, она имеет отношение к искусству, к актерской работе! Я всего лишь манекен и только! — зажав большую серебряную зажигалку между ладоней, она то извлекала из нее маленький язычок пламени, то тушила его. — Мне до смерти надоело ждать, пока подвернется что-нибудь стоящее. Я схожу с ума!

— Ты ведь разговаривала с Виктором, — спокойно произнесла Дайна. — Что он говорит?

— Он говорит, что я должна набраться терпения, что он делает все от него зависящее, чтобы найти мне хоть какую-то работу. — Мэгги вскочила и принялась расхаживаться по комнате в поисках чего-то, словно чувствуя потребность избавиться от избытка энергии. — С меня довольно. Дайна. Я говорю совершенно серьезно. Мне нужен кто-то, кто действительно сделал бы что-нибудь для меня, — она вернулась на место, держа в руках маленький конверт из пергамина[8], и вывалила белый порошок на квадратное стеклышко.

Дайна молча наблюдала, как ее подруга поглощает очередную порцию кокаина. Шмыгавшая носом Мэгги повернулась к ней.

— По-твоему как мне следует поступить? Может быть, уволить Виктора?

— Виктор — хороший агент, — возразила Дайна. — Это не выход. Точно так же, как и та дрянь, которой ты забиваешь нос.

— Зато я чувствую себя так, словно покорила весь мир, — прошептала Мэгги. — Ты ведь знаешь. Поэтому, пожалуйста, не набрасывайся на меня за это в очередной раз. У меня просто нет другого выбора.

— Есть, — настаивала Дайна, — но ты не хочешь искать свой шанс. Ты изменилась, Мэгги. Прежде ты верила в свои силы, считала себя лучшей. Ты помнишь наши споры длиной в целую ночь о том, кто из нас лучшая — ты или я?

— Детские забавы, — ответила Мэгги. — На поверку мир оказался совсем другим, чем мы полагали, а? — Она пристально смотрела на Дайну из-под полуспущенных ресниц, и в ее взгляде читалась боль и обида. — Ты получила все, а я застряла посередине пути, ведущего в никуда. — Она наклонилась и отсыпала еще немного кокаина из конверта. — Так что не говори больше ни слова о наркотиках, ясно? Когда я под кайфом, то мне удается забыть, что я не больше чем разряженная группи[9], прицепившаяся к Крису...

— Зачем ты так говоришь, Мэгги. Крис любит тебя...

— Не болтай о том, чего не знаешь! — отрезала Мэгги. — Ты не знаешь ровным счетом ничего о моих отношениях с Крисом, понятно? — Трясясь от гнева, она просыпала кокаин на подол платья. — О, черт! Ты видишь, что я натворила из-за тебя? — Она начала плакать, пытаясь собрать порошок обратно в конверт. Однако большая его часть упала на ковер. — Проклятье! — Судорожным движением Мэгги отшвырнула конверт в противоположный конец комнаты.

— Будь умницей, воздержись от этой дряни, — мягко обратилась к ней Дайна. — Хоты бы на несколько дней.

— Я делаю это, потому что так хочется Крису, — ответила Мэгги слабым голосом. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, усыпанной веснушками.

— Но ведь это не основание делать что-либо.

— Я не хочу потерять его. Дайна. Я умру, если он бросит меня. В любом случае, это мне понравится.

— Мэгги, ты не...

— Боже, какое я дерьмо. Ты — последняя, на ком мне следовало срывать свою злость.

Дайна притронулась к мягкому ворсу на рукаве платья подруги.

— Как насчет кофе?

Мэгги утерла остатки слез, улыбнулась и кивнула.

— Я мигом.

Через пару мгновений ее голос уже доносился из кухни.

— Я забыла сказать. Пользуйся ванной в нашей спальне. Та, которая в холле, сейчас ремонтируется.

Спальня, располагавшаяся в передней части дома, представляла собой довольно просторное помещение, полное света и воздуха. Из двух высоких окон открывался вид на океан. На покрашенных темно-синей светящейся краской стенах были развешены, заключенные в рамки из серебристого металла, афишы, рекламирующие конверты в «Филмор Ист» и «Филмор Вест» — двух самых известных рок-аренах в шестидесятых, ныне не существующих. Названия группы и фамилии музыкантов были написаны различными цветами: «Хартбитс» вместе с Би Би Кингом и Чаком Бер-ри — голубым и серебристым; «Крим» — бледно-желтым и темно-коричневым; Джимми Хендрикс — темно-красным и песочным; Джефферсон Эйрплейн — зеленым и светло-коричневым, при помощи красок и психоделического шрифта художник Рик Гриффин представлял каждого ведущего исполнителя или группу в почти средневековой манере, точно смелых и доблестных рыцарей с их разноцветными вымпелами и стягами, готовящихся к выходу на поединок. И так же как рыцари, подумала Дайна, они все исчезли так или иначе: группы распались, музыканты умерли или преобразились до неузнаваемости. Все, за исключением «Хартбитс», бывших на вершине уже семнадцать лет и по-прежнему не желавших сдаваться.

Она обошла сбоку огромную кровать, прикрытую стеганным полосатым одеялом, откинутом назад так, чтобы была видна его нижняя сторона, обшитая тканью кремового цвета, похожая на живот гигантской спящей ящерицы. На нем стоял переносной кассетный магнитофон с открытой крышкой, но кассеты в нем не было. Рядом валялись несколько книг: «Getting into the Death» Тома Диша в изжеванном переплете, «Берлинские рассказы» Кристофера Ишервуда, толстенная «Ветер в ивах» Кеннета Грэхэма с иллюстрациями Артура Раккэма и «Аутсайдер» Колина Уилсона в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц.

У противоположной стены на столе лежала груда еженедельних музыкальных изданий: «Биллборд», «Рекорд Уорлд» и «Кэш Бокс» вперемешку с «Вэраети» и английскими газетами: «Ною Мьюзикал Экспресс», «Мелоди Мейкер» и «Мьюзик Уик», а также номером «Роллинг Стоун» двухнедельной давности с фотографией «Блонди» на обложке. Возле стола находилась дверь, ведущая в ванную.

Слева от двери висела фотография группы Криса, заключенная в позолоченную рамку, размером 8х10, сделанная специально для прессы. Яркие пестрые одеяния на музыкантах позволяли безошибочно предположить, что она была снята еще в шестидесятых.

Дайна, точно завороженная, уставилась на снимок. Она впервые услышала записи «Хартбитс» в начале семидесятых и никогда прежде не видела их столь молодыми. К своему удивлению она насчитала на фотографии пятерых человек. Четверо из них были ей хорошо знакомы. Высокий и красивый Крис — певец и гитарист; Темноволосый и черноглазый басист Ян, тощий и длинный словно жердь; низенький и толстый барабанщик Ролли, похожий на плюшевого мишку, с добродушного лица которого не сходила милая улыбка; Найджел — клавишник, писавший тексты на музыку Криса, жмурящийся, глядя в объектив камеры, что стало со временем фирменным знаком группы. В былые годы он больше всех участников «Хартбитс» уделял внимание имиджу. Пятого, запечатленного на снимке посередине, Дайна не знала. Его длинные волосы были сильно зачесаны назад, оставляя совершенно открытым вытянутое, осунувшееся лицо. В целом, его внешность показалась Дайне грубоватой, возможно из-за тонких губ и по-видимому когда-то сломанного слишком длинного носа.

Однако больше всего ее поразили его глаза. Они выглядели необычайно выразительными и резко контрастировали с остальными чертами. Благодаря им от его облика веяло тревожной загадочностью. Его взгляд выражал холодное высокомерие и заносчивость, которые почему-то казались Дайне не более чем маской, скрывающей хрупкую ранимую душу. Какое-то неуловимое чувство плавало в глубине этих глаз. У Дайны вдруг появилось необъяснимое, почти непреодолимое желание помочь этому человеку.

Она покачала головой, смеясь над собой. «У меня разыгралось воображение, — подумала она. — Разве, возможно, чтобы простое двумерное изображение запечатлело в себе все это».

Отправившись на кухню, она, едва переступив порог, ощутила чудесный аромат и увидела, что кофе уже поднимается.

— У меня нет растворимого, — весело сказала Мэгги. Очевидно, ее плохое настроение улетучилось. — Крис настаивает на том, чтобы мы пили только свежемолотый, и я должна сказать, что не возражаю, поскольку сама уже начала ощущать разницу. — Она выключила плиту и разлила кофе. — Держи.

Дайна взяла свою чашку и, взглянув на подругу, поинтересовалась:

— Мэгги, я видела старое фото группы в спальне. Кто этот пятый парень?

— Ион. — Мэгги отхлебнула кофе и, скорчив физиономию, добавила кофе. — Боже. Я пытаюсь пить черный кофе, как Крис, но не могу ничего с собой поделать.

— Что ты знаешь про Иона, — не отставала от нее Дайна. — Что с ним случилось?

Мэгги слизнула капельку молока с кончика пальца.

— Да вообще-то рассказывать особо и не о чем. Прежде он входил в состав группы, а потом — умер. Как раз когда они достигли вершины. — Она повернулась к кухонному столу и, подсыпав себе в чашку сахар, попробовала, что получилось. — У-м-м, так гораздо лучше. Кто-то, может быть Ролли как-то раз заметил, что он был слегка неуравновешен. Не выдержал давления, став знаменитым, я полагаю.

— Ты когда-нибудь говорила о нем с Крисом?

— О, нет. Он никогда не говорит о Ионе. Надо думать, это вызывает у него слишком много тяжелых воспоминаний. Он и Найджел выросли вместе с Ионом на севере Англии и приехали в Лондон все вместе искать счастья, — Мэгги наморщила нос. — Ты ведь знаешь, какая у них работа. Слишком много случайностей.

В беседу неожиданно вмешался рев двигателя под окнами. Обе девушки подняли головы.

— Папа вернулся домой, — улыбаясь, сказала Мэгги. Оставив кофе на столе, она вышла в гостиную. Ее примеру последовала и Дайна. — У него теперь новая игрушка — мотоцикл, — пояснила Мэгги, берясь за ручку входной двери. — Здоровенный «Харлей», сделанный по его специальному заказу. Весь корпус прозрачный, так что видно, как работает мотор. Он грозится прокатить меня на нем, но меня охватывает ужас при одной лишь мысли. Я не залезу на эту чертову машину, даже когда ее двигатель отключен.

Хриплый рев затих, и они вновь услышали стрекотание сверчков и шум начавшегося прилива — единственные звуки, нарушавшие тишину, разлитую в вечернем воздухе.

Мэгги распахнула дверь.

— Привет, — Крис схватил девушку в свои объятия и звонко поцеловал. Она казалась совсем крошечной рядом с его почти двухметровой фигурой. Кожа его была бронзовой от калифорнийского солнца. Именно из-за этого, так он утверждал, он решил обосноваться в Лос-Анджелесе, вместо того чтобы вернуться в Лондон. Разумеется, свою роль сыграли и слишком высокие английские налоги, делавшие для музыкантов жизнь за рубежом куда более выгодной в финансовом отношении. Ян, например, имел дом на Майорке, а Найджел — виллу на юге Франции.

Отпустив Мэгги, Крис вошел в дом. При виде Дайны на его лице просияла широкая улыбка.

— Привет, как дела, Дайна? — Они поцеловались. Внешность Криса по-прежнему оставалась весьма привлекательной: темные коричневые волосы спадали ему на плечи густыми волнами, а темно-зеленые глаза временами казались почти черными.

— Ты сегодня рано, — заметила Мэгги, подводя Криса за руку к софе, на которой он тут же растянулся.

— Скажи спасибо Найджелу. У нас вышла очередная ссора, и я чуть было не пробил его головой пол, что, несомненно, пошло бы этому придурку на пользу. Скотина!

— А я думала, что все уже улажено, — сказала Мэгги, сворачивая косяк. Она зажгла его и, затянувшись, передала Крису.

Тот сделал большую затяжку, издавая при этом шипящий звук, вроде того, что получается при открытии клапана в паровой машине. Он держал дым в легких довольно долго.

— Ты ведь знаешь, какие это тупицы. У них в одно ухо входит, а из другого выходит, поскольку в голове нет абсолютно ничего. — Он сделал еще одну затяжку, и его настроение вдруг резко переменилось. Усевшись на софе, он стряхнул пепел в тяжелую бронзовую пепельницу. — Однако я рад, что ты здесь, Дайна. — Запустив руку в карман ковбойской рубахи, он извлек оттуда белую пластмассовую кассету. — Догадайтесь, что это такое?

— Записанные вами дорожки? — возбужденно спросила Мэгги.

— Даже лучше, — он улыбнулся. — Две мои уже смикшированные песни для нового альбома. Впервые я написал что-то в одиночку без Найджела.

Мэгги обернулась к Дайне.

— Послушайте-ка эти вещи. Они совершенно непохожи на то, что группа делала раньше. Это целое новое направление.

— Да, — подтвердил Крис, поднимаясь на ноги и направляясь к стереосистеме. — Столь необходимый глоток свежего воздуха. — Он присел на корточки перед декой и принялся щелкать клавишами. Через мгновения вспыхнули индикаторы: рубиновые и изумрудные огоньки, мерцавшие, точно далекие звезды. Крис вставил кассету в магнитофон.

— Готовы?

Они обе сказали, что да.

Усевшись на пол он объяснил.

— Первая песня называется «Гонка», вторая — просто инструментальная вещь, без слов. — С этими словами он нажал кнопку, и комната наполнилась звуками музыки. Мощные гитарные аккорды вплетались в жесткую пульсацию баса, отталкиваясь от прыгающего ритма ударных. Потом в динамиках зазвучал богатый, легко отличимый голос Криса.

Вспомним дни

На заднем сидении «Форда»

Пылающие огни

Разве мы знали, каким будет счет?

И что однажды мы вырастем,

И наступит день последнего экзамена -

То время беспечного веселья

Кажется таким далеким теперь.

Мелодия перешла в короткий проигрыш — прелюдию второго куплета.

Я отказался от стихов

Которыми мы жили

Лимузинов и вечеринок,

И девушек, отдающих

Все, что у них есть,

Не выходя из машин -

О, те яркие ночи восторгов и кокаина

Кажутся такими далекими теперь

Начиная с этого момента партия гитары начала дублироваться на второй дорожке, и плотность ее звучания резко увеличилась. После второго куплета следовал вызывающий бурный прилив адреналина в крови припев. Потом все повторилось еще раз, а в финале песни вновь преобладал суховатый гитарный риф.

На несколько секунд в комнате наступила почти гробовая тишина, после чего началась инструментальная вещь. По музыке она представляла собой полную противоположность «Гонке»: медленная, призрачная мелодия, построенная на минорных аккордах, которая, закручиваясь по спирали, уходила куда-то ввысь, томная и непринужденная, напоминая Дайне «Адажио для струнного квартета» Самуэля Барбера.

К концу песни музыка постепенно затихала, но продолжала звучать еще так долго, что Дайна поняла, что уже все, только когда магнитофон, домотав ленту, выключился с легким щелчком.

Крис повернулся точно на шарнирах к подругам.

— Ну как?

— Потрясающе, — сказала Дайна. — Просто не знаю, что и сказать.

— Тебе понравилось?

— Я в восторге.

— Эти вещи великолепны, — произнесла Мэгги. — Найджел, наверно, обделается от зависти.

— Он еще их не слышал, — сказал Крис. — Как и остальные. Ян и Ролли слышали только «болванку» во время записи. Найджел ничего не знает и ничего не узнает, пока все не будет смикшировано окончательно. — Он вскочил на ноги. — Я собираюсь слегка проветриться.

— Крис, ты ведь только что вернулся, — грустно заметила Мэгги.

— Дайна, — спросил он, — не хочешь присоединиться?

— Извини. — Дайна тоже поднялась. — Завтра надо уже в пять часов быть у гримера. — Она пожелала им спокойной ночи, так остро ощущая на себе взгляд Мэгги, полный зависти и гнева, что даже поежилась, словно прикоснувшись в чему-то холодному.

Длинный темно-синий «Мерседес» стоял поперек подъездного пути к ее дому, напоминая своим видом массивную крепость. Когда Дайна подъехала ближе, ей показалось, что его тень поглотила маленький домик.

Остановившись неподалеку от лимузина, она выключила мотор и выбралась из автомобиля. Снаружи ночной ветерок принялся ласкать ее щеки и трепать длинные медвяные локоны.

Резкий скрежет ее каблуков по гравию заглушил хрипловатое стрекотание сверчков. При приближении девушки задняя дверца «Мерседеса» бесшумно открылась ей навстречу. Внутри него горел свет яркий и по-домашнему теплый, какой бывает только от настольных ламп с красивым абажуром.

Наклонив голову, она залезла в машину. Первое, что ей бросилось в глаза, это светящийся экран маленького цветного телевизора, на котором ведущий «Ночного шоу» Джонни Карлсон, постукивая по крышке стола своим знаменитым карандашом, заканчивавшимся резинками на обоих концах, что-то беззвучно декламировал, обращаясь к Стоккарду Чейнингу.

— Я почувствовал, что соскучился по тебе, когда понял, что ты не приедешь домой, — сказал Рубенс.

— Теперь я дома.

— Я имел в виду мой дом.

Дайна отвернулась от него и уставилась в темноту, начинавшуюся сразу за окном машины. За гущей деревьев не было видно ни крутого склона холма, ни гигантской дуги, состоящей из отдельных огоньков у его подножия. Мягкое сидение «Мерседеса» вдруг показалось девушке жестче церковной скамьи.

— Это никогда не должно было случиться.

— Что не должно было случиться?

— Я говорю о прошлой ночи, — ответила она, по-прежнему глядя в сторону. — Я была злая, расстроенная... после одного происшествия. Ты подвернулся мне под руку.

— Я всегда был у тебя под рукой. Она ничего не ответила и лишь обхватила себя за плечи. Ей вдруг стало холодно.

— Ты ведь не хочешь сказать, что это было всего лишь маленькое приключение...

— Я вообще не хочу разговаривать с тобой. — ...потому что я знаю, что это на тебя не похоже. — Повернув голову, Дайна увидела, как луч света от лампы выхватывает из темноты заостренную скулу и губы Рубенса. — Ты не отдаешься с легкостью, не задумываясь кому попало. Даже если ты сейчас будешь утверждать обратное, то я в это не поверю, — наклонившись вперед, он щелкнул выключателем, и лица Джонни и Стоккарда исчезли с экрана.

— И я также знаю, — продолжал он, что мы не просто трахались прошлой ночью. Я говорю так, потому что за последние два года делал это столь часто и с таким количеством женщин, что и не сосчитаешь. Я знаю, что это такое, даже чересчур хорошо, поэтому я повторяю: мы не просто трахались прошлой ночью.

— Неужели? — спросила она. Ее голос окреп. — А что же мы по-твоему делали?

— Я сказал бы, что мы занимались любовью. Ты знаешь это, точно так же, как и я.

— Ну и что с того?

Рубенс осторожно прикоснулся пальцами к ее плечу.

— Я не хочу лишаться этого.

— Ты полагаешь, — холодно поинтересовалась она, холодно оттолкнув его ладонь, — что я могу купиться на подобную фразу? — Дайна почти открыто смеялась над ним, но ощущение тревоги нарастало в ее душе быстрей, чем она сама замечала это.

— Ладно. Я неправильно выразился. Пощади меня.

— Знаешь, ты необычайно мил, — свирепые огоньки вспыхнули в ее глазах. Сидя рядом с ним. Дайна чувствовала непрекращающийся ни на мгновение странный трепет в груди, словно у нее вот-вот должен был случиться сердечный приступ. Она взялась за ручку на дверце.

— Нет, — и это словно прозвучало в ушах Дайны причудливым эхом того самого «нет», сказанного ею вчера на палубе корабля. Рубенс ласково накрыл ее ладонь своей, но тут же поспешно отдернул руку. — У тебя нет оснований опасаться меня.

— Ты шутишь, — бросила она в ответ, понимая, что он попал в самую точку: паника, охватившая ее внутри, становилась все сильней.

— Выпей, — открыв бар, он быстро приготовил для нее коктейль из «Бакарди», не забыв положить в него дольку лайма.

Ледяные кубики легонько звякнули о стекло, когда Дайна взяла стакан и сделала большой глоток. Откинувшись назад, она закрыла глаза и вздохнула.

— Ты можешь идти теперь, если хочешь, — голос Рубенса показался Дайне лишенным материальной основы, подобный потоку чистой энергии, проникающей в ее сознание. Он походил на голос врача.

— Я не хочу, — медленно произнесла она, — чтобы ты владел мной.

— Дайна, я буду с тобой откровенен. Я думаю, что это просто невозможно. Мне кажется, что это обстоятельство и является настоящей причиной...

— Если я полюблю тебя, то это перестанет быть невозможным.

— А не рановато ли...

Внезапно Дайна подняла веки и взглянула ему прямо в глаза.

— Рано? — спросила она.

Теперь наступил его черед отвернуться.

— Не знаю, — ответил он после некоторой паузы. — Я знаю только то, что приехал сюда, чтобы предложить тебе перебраться ко мне.

— Вот так запросто? Без всяких условий?

— О каких условиях ты говоришь? Ты считаешь, что за этим стоит какое-то деловое предложение?

Пропустив мимо ушей его замечание. Дайна вновь прикрыла глаза. Она почти взаправду вновь ощутила нежное ритмичное покачивание корабля и услышала призрачные и протяжные мелодии.

— Помнишь, я сказала тебе, что вчера что-то случилось? Так вот, я выгнала Марка из дома, застав его... Впрочем, это неважно. Он — скотина, и получил по заслугам.

— Но, — продолжала она, подсознательно отодвигаясь в самый угол сидения, — я пережила настоящее потрясение. Он жил со мной почти два года. У меня всегда было ощущение какого-то... постоянства и надежности. И я не понимала, насколько сильно опиралась на него, пока Марка не стало.

— Прошлой ночью я была одинока: чужая в чужой стране. Я представляла собой нечто вроде размытой фотографии в альбоме. Потом подвернулся ты..., — она резко повернула голову и впилась в него таким взглядом, что он содрогнулся внутри. — И когда мы занимались любовью, — Дайна произнесла каждое слово так, точно оно составляло целую фразу, — я потеряла над собой контроль до такой степени, как никогда прежде. Я никогда раньше не ощущала себя столь остро просто женщиной. В традиционном смысле этого слова. У меня была своя роль, а у тебя — своя, и...

— Я не говорил и не делал ничего...

— Нет, я знаю. Просто комбинация: я и... отчасти ты. Твоя испепеляющая энергия и мощь. Вот что пугает и, в определенном смысле, угнетает меня.

— Нет, — возразил он, покачав головой, — твой собственный страх угнетает тебя и больше ничего. Дайна с вызовом посмотрела на него.

— Поехали со мной.

— Не сегодня, — сказала она, отворяя дверцу машины. Судорога прошла по мышцам ее бедер в тот момент, когда она стояла, наблюдая, как огромный лимузин, мчавшийся вниз по склону холма, растворяется в ночном мраке.

Той ночью, завернувшись в простыни, она увидела сон об эпохе, давно канувшей в Лету: о днях Вудстока.[10] В любом направлении, куда ни кинь взор, бесконечное море людей, повсюду раскачивающаяся бахрома и позвякивающие бусы — их стук похож на космические часы; длинные волосы, опускающиеся на глаза и спадающие вдоль голых спин, точно конские гривы. Воздух душен из-за дыма марихуаны и гашиша. Прямо возле нее какая-то пара занимается любовью, не обращая внимания на толпу вокруг. Чуть подальше какой-то мужчина с собранными в косичку спутавшимися волосами поднимает над головой розового, совершенно голого малыша — своего сына. Голова ребенка безжизненно свешивается набок. Мальчик залетел слишком далеко в своем «путешествии» после дозы ЛСД, провалился в глубокий колодец, и его будут извлекать оттуда на пункте первой помощи, куда он перемещается по воздуху, переходя из одних дружеских рук в другие.

Звучат последние объявления — вступление перед шквалом музыки, готовым обрушиться на публику, как разъяренный бык, которого долго держали к клетке. Что они там говорят? Здесь собралось несколько сотен тысяч людей, раздраженных, томящихся из-за слишком долгой паузы. И какой взрыв радости вызывают эти объявления! Целое поколение, сплоченное общей ненавистью к войне, демонстрирует солидарность и единство. Перед ними на сцене нет богов и гениев, есть лишь музыка, звучащая оглушительно громко, и с каждой минутой все громче, чтобы утопить в пении динамиков смерть, с ревом проносящуюся над рисовыми полями, сухой треск автоматных очередей и падающий с неба кошмарный дождь студенистого огня — напалма. Вот вам, мы не пойдем туда!

Музыка разносится над полем, грохотом гитар возвещая целому миру о вызове, который они бросают властям, и от этой всеобщей решимости, подобной раскаленному куску металла, в мозгу Дайны вспыхивает огненная буря.

Теперь образы окружающего мира прыгают и мечутся у нее перед глазами, похожие на вспышки лазеров, в то время, как ее тело дрожит от могучего гула бас-гитары, словно во время землетрясения.

В течение этого долгого праздника она готовила еду для публики, чинила порванную одежду незнакомцам, мгновенно становившимися членами одной семьи и царящей повсюду атмосфере коммуны, и, кажется, вчера — а может быть, позавчера — не позволила какой-то совсем молоденькой хрупкой девушке проглотить собственный язык во время эпилептического припадка. Дайна ела мало и не спала вовсе и теперь устало сидит посреди гудящей толпы, чувствуя, что ее уносит вдаль какая-то непостижимая сила, теряет на время человеческий облик и, проделав назад путь эволюции, превращается в животное.

Внезапно раздается громкий треск, точно она усилием воли разбивает вдребезги зеркало времени. Поднявшись на ноги, она обнаруживает, что является точкой посреди огромной массы, маленькой частью трепещущего органического конгломерата, оборачиваясь вокруг, видит лишь людское море и чувствует себя потерявшейся, будто ее, Дайны, больше не существует и есть только бурлящая толпа. Она — клетка чудовищного тела, спица в колесе, вращающемся, как она теперь понимает, со скоростью, выбранной не ею. Дайне чудится, что она погружается в бездонное море, подхваченная волной прилива, о существовании которого даже не подозревала.

Она поворачивается. Музыка так встряхивает ее кости, словно они сделаны из пластика. Лица, лица, поток лиц, раскачивающихся, мчащихся ей навстречу, как капельки дождя. Дайна исчезает среди них, и тогда до нее доходит, что она — одна из этих капелек.

Перепуганная, она уходит. Уходит. Уходит. Это отнимает много времени. Как будто выбирается из Манхэттена, за которым тут же начинается следующий и так далее. Она двигается все быстрее и быстрее, увеличивая обороты какого-то сумасшедшего мотора внутри себя. Мимо проносятся бесконечные дома. Бесконечные толпы людей. Лица похожи на окна, двери, проемы переулков. Но, наконец, они сменяются деревьями, травой, ветром и бескрайним голубым с серыми прожилками небом над головой.

И, выбравшись из толпы, она падает в изнеможении.

Встав на колени, Хэтер нежно приподняла голову Джеймса из растекающейся лужи его собственной крови и прижала к своей груди.

— Джеймс, — прошептала она. — О, Джеймс, что нашло на тебя, что ты совершил такую глупость?

Его огромные голубые глаза приоткрылись, и он попытался улыбнуться ей. Он пошевелил губами, но не смог произнести ни звука, за исключением страшного, пронзительного писка, лишь отдаленно напоминающего человеческую речь.

Рейчел хотела приблизиться к ним, но Малагез, схватив ее сзади за блузку, оттащил в сторону.

— Простите, — повторяла она, обращаясь к Хэтер, — простите.

Тем временем террористы разбирались с остальными заложниками. Американцы и французы были бесцеремонно выкинуты на плюшевую софу, а оба английских парламентария стояли возле дальнего конца мраморного камина, пока им связывали руки. Один из террористов притащил горничную и дворецкого и злобно швырнул их на пол под ноги англичанам. Жестом руки Эль-Калаам послал четверых из своих людей прочесать окрестности виллы и охранять подступы к ней.

— Хэтер, — голос Джеймса походил на карканье ворона.

— О, Джеми, — услышав то ли себя, то ли его, она опять заплакала. — Ты был прав. Они хотят вернуть свою землю назад. — Она оторвала лицо от ладоней. — Но они сказали, что если мы станем сотрудничать вместе с ними, то нас скоро выпустят отсюда.

— Не соглашайся, Хэтер. — Его веки стали опускаться.

— Разумеется, я соглашусь, — возразила она горячо. — Чем скорее этот кошмар... закончится, тем быстрее нам удастся доставить тебя к врачу.

— Они так сказали? — он слегка покачнулся в ее руках, и его губы скривились от боли. — Не беспокойся обо мне. Помни только, нельзя верить ни единому их слову.

В дальнем углу возле входной двери высокий худой человек с пышными усами стоял, склонившись над раненым товарищем, прижав ко лбу того палец. Подняв голову, он произнес:

— Эль-Калаам, он бредит.

Бородатый командир террористов, совещавшийся о чем-то с невысоким широкоплечим и почти лысым Малагезом, посмотрел на говорившего.

— Он уже начал шуметь?

— Да, — ответил усатый. — Он не в состоянии помочь себе.

Не говоря ни слова, Эль-Калаам пересек комнату и, убедившись, что все заложники имеют возможность наблюдать за его действиями, вытащил из ножен охотничий нож. Двадцатидюймовое лезвие ярко сверкнуло, отражая солнечные лучи. Нагнувшись, Эль-Калаам без всякого предупреждения резким сильным взмахом рассек острой кромкой горло раненого. Раздался: отвратительный глухой булькающий звук, и тело, зажатое в руках усатого, подпрыгнуло, точно проткнутое снизу копьем. Кровавая пена выступила на губах мертвого террориста.

Эль-Калаам вытер нож о штаны покойника двумя экономными движениями и вложил его обратно в ножны на левом боку. Вскинув голову, он приказал:

— Вы, двое, вытащите его наружу.

— Боже! — хрипло прошептала Хэтер мужу. — Он только что прикончил одного из своих людей.

— Не удивительно, — Джеймс с трудом шевелил языком. — Он — профессионал, Хэтер. Берегись его. Для человека вроде него слова — всего лишь уловка, способ достижения поставленной цели. С их помощью он подготавливает почву для своих действий.

— Ну ладно, — Эль-Калаам бросил взгляд на супругов с противоположного конца комнаты. — Поговорили, и хватит. Рита, — обратился он к своей помощнице.

Та подошла к Хэтер и рывком поставила ее на ноги.

— Пошли со мной, — грубо приказала она.

— Что? — Хэтер не могла прийти в себя от изумления. — Его нельзя оставлять в таком состоянии.

— Тебе позволили пообщаться с ним. Чего еще ты ожидала? Что мы перевяжем его раны и отпустим вас двоих на все четыре стороны? — Рита рассмеялась. Ее мелодичный смех удивительно контрастировал с резким, неприятным голосом. — Ну нет.

— Но ведь это несправедливо!

— Справедливость? — на лице Риты появилось злобное выражение. — Где она, эта справедливость? Или, может быть, справедливо то, что нас лишили родины? Что наши женщины и дети умирают от голода? Что наших мужей пытают и убивают сионистские свиньи? — она яростно мотнула головой. — Нет. Не смей даже упоминать в разговоре со мной о справедливости. Ее не существует в этом мире!

— Пусть кто-нибудь... а-а-а!

Рита, увидев, что слова не действуют на Хэтер, крепко схватила ее за руку и потащила за собой.

— Довольно! Пошевеливайся!

Эль-Калаам неторопливо приблизился к ним.

— В чем дело? — он переводил взгляд то на Хэтер, то на Риту. — Я отдал простой приказ и полагал, что не составит труда его выполнение.

— Я выполняю его, — возразила Рита. — Она просто...

— Дай-ка ее сюда..., — начал было он.

— Негодяй! — Хэтер сорвалась на крик. — Мерзавец. Поступить так с...

Стремительным движением, похожим на прыжок змеи, Эль-Калаам кинулся к ней и в бешенстве оторвал ее от земли.

— Сука! — заорал он точно сумасшедший. — Что ты пытаешься сделать?

— Стоп! — завопил Марион, выпрыгнув из кресла. — Стоп. — Он бросился вперед мимо расступившихся актеров. — Черт возьми, Джордж, какая муха тебя укусила? — Широко расставив руки, он старался оградить Дайну от Джорджа Алтавоса, игравшего Эль-Калаама. — Джордж...!

— Зачем эта сука выдумывает новые реплики в мой адрес?

Между ними тремя завязалась потасовка, в то время как все остальные стояли неподвижно, точно каменные изваяния, ожидая, чем закончится дело. В комнате прошелестел тихий шепоток, однако кому он принадлежал разобрать было невозможно.

— Это моя сцена! — вопил Джордж, яростно вцепившись в Мариона. — Вот как, значит, мы ее отрепетировали! Она добавляет реплики...

— Да успокойся ты, наконец, ради всего святого! — пытался урезонить его Марион.

Трудно было сказать, как все обернется, если б в схватку не вмешалась Ясмин, исполнявшая роль Риты. Она с такой силой вклинилась между Дайной и Джорджем, что Мариону поневоле пришлось выпустить последнего из своих не слишком нежных объятий, чтобы удержаться на ногах.

— Ясмин, — отдуваясь, произнес он, и темноволосая девушка, поняв его без лишних слов, подхватила Дайну под локоть и потащила ее с площадки прочь, остановившись, только когда возмущенные вопли Джорджа перестали достигать их ушей.

— Вот, сволочь! — Дайна вырвалась из рук Ясмин и принялась растирать плечо. — Он ударил меня по-настоящему! Он, что, и впрямь рехнулся?

В этот момент к ним подбежал запыхавшийся помощник режиссера Дон Хоугланд.

— Я жалею о случившемся. Дайна, — начал он. — То, что сделал Джордж нельзя оправдать..., — он покачал головой. — Я хочу, чтоб ты знала, Марион сейчас беседует с ним...

— Ага, — язвительно заметила Дайна, — и вне всяких сомнений держит перед ним точно такую же речь.

Хоугланд слегка улыбнулся в ответ на ее слова. Кларк приглашал этого ирландца для работы над каждым из своих проектов. Причина подобного постоянства была очевидна и заключалась в необычайной красноречивости Дона — незаменимом качестве с точки зрения Мариона.

— Ты ошибаешься. Дайна, — сказал он, понижая голос и притрагиваясь к ее плечу жестом доброго дядюшки. — Все как раз наоборот. Марион вне себя: твои импровизационные реплики показались ему великолепными. Я думал, что он собирается задушить Джорджа на месте. — Хоугланд похлопал ее по руке. — Не переживай. На сегодня работа закончена, а завтра это недоразумение забудется, и все встанет на свои места.

— Хорошо бы Джордж к тому времени прочистил себе мозги.

Хоугланд вновь улыбнулся.

— Марион позаботится об этом, — он повернулся, собираясь уходить. — Пусть тебя ничего не тревожит.

— Ты в порядке? — спросила Ясмин, когда они остались вдвоем.

Дайна посмотрела на нее так, словно видела впервые.

— О, да. Конечно, — она улыбнулась. — Спасибо за то, что помогла разнять нас.

Ясмин махнула рукой.

— Не стоит благодарности. Мне кажется, что я виновата в том, что произошло сегодня. Мне очень жаль.

— Ты хочешь сказать, что это повторится снова? — Дайна пристально посмотрела на собеседницу.

— Не знаю. Отчасти это зависит от меня. — Ясмин кивнула головой, как бы подтверждая свои слова. — Давай выберемся отсюда на свежий воздух. У меня такое ощущение, что здешняя атмосфера по-прежнему отравлена злобой.

Они пересекли полутемный световой павильон, перешагивая через многочисленные кабели и обходя нагроможденную повсюду аппаратуру. Яркий солнечный свет ослепил их, когда, открыв тяжелую металлическую дверь, они очутились на улице. Они побрели вниз к стоянке машин.

— Мой трейлер или твой?

Дайна улыбнулась.

— Я не прочь выпить кофе, хотя здесь его отвратительно варят, — она указала пальцем на здоровенный фургон с окошками, в которых продавали всевозможные закуски и напитки.

Взяв пластиковые стаканчики с горячим кофе, они отошли в тень и некоторое время молча наблюдали за бесконечным потоком актеров, направлявшихся в костюмерную из нее.

— Дело в том, — сказала, наконец, Ясмин, — что у нас с Джорджем все кончено. Я съехала от него вчера вечером.

Дайна, как и все остальные, знала, что Джордж и Ясмин живут вместе.

— Что случилось?

Ясмин поежилась.

— Я сыта им по горло. Его вечные стоны и жалобы, непроходящие комплексы относительно его старения, выпадения волос... «Кому достаются все главные роли?» — произнесла она, подражая голосу Джорджа. Она взглянула на Дайну, затем на забитую стоянку и, в конце концов, уставилась в свой стакан. — Черт возьми, — выругалась она и отбросила его в сторону. — Я сама не знаю, зачем вру. Должно быть, по привычке.

Дайна взглянула на неё.

— Ты не должна объясняться передо мной, Ясмин.

Та улыбнулась.

— Возможно. Но я должна объясниться перед собой, — она нервно ухватилась за железные перила. — Правда состоит в том, что мы — я и Джордж — заключили сделку. По крайней мере, я считала ее таковой. Он хотел переспать со мной, а я — получить эту роль в «Хэтер Дуэлл», — она вновь поежилась. — Все просто, не правда ли? Такое случается с каждым. Мы оба выиграли. — Она вздохнула. — Я не хотела, чтобы кто-то пострадал.

— В конце концов, ты ведь не подписывала контракта с ним. Я хочу сказать, что люди — это люди. У них есть чувства, и бывает, что, говоря о чем-то, они действительно верят в это. Однако ничто не вечно, и мы сделаны не из камня.

— Во всяком случае, это можно с уверенностью сказать о Джордже, — в голосе Ясмин послышалась грусть. — Я только сейчас поняла, как сильно обидела его. Я не хотела, но так вышло. Словно мы оба потеряли контроль над собой.

— Какие чувства ты испытываешь к нему на самом деле? — поинтересовалась Дайна, внезапно подумав о Рубенсе.

— Это как раз хуже всего. Я не знаю. Тебе, как женщине, я могу сказать, что делала все, что от меня требовалось. Ты ведь знаешь, что наш арсенал отличается от их, — она нервно рассмеялась. — Единственная проблема состоит в том, что я не бесчувственная шлюха. Я по-прежнему хорошо отношусь к нему.

— В таком случае единственное, что ты можешь сделать, это рассказать ему о своих чувствах.

— Он не станет слушать меня теперь.

— Тогда это навсегда останется лежать грузом на твоей совести. Ты хочешь, чтоб так было?

— Бедный Джордж, — Ясмин прищурилась, глядя против лучей палящего солнца. Вдруг они обе замолчали. Их внимание привлекло внезапное появление огромного шикарного лимузина, который, подъехав к стоянке, свернул и направился прямо к ним. Необычный автомобиль был полностью, включая окна, прозрачные только изнутри, выкрашен в серебристый цвет. Многие из сновавших вокруг людей прервали свои занятия и с любопытством уставились на машину, теряясь в догадках относительно ее владельца.

Подъехав вплотную к Дайне и Ясмин лимузин остановился. Заднее стекло беззвучно скользнуло вниз, и из салона наружу вырвалась музыка, состоявшая исключительно из гитарного визга и барабанного грохота. В глубине Дайна смутно различила улыбающееся лицо Криса. Глаза его прятались за стеклами темных очков в металлической оправе. Не вставая с широкого заднего сидения, Крис придвинулся поближе к стеклу, и Дайна увидела, что на нем поношенные джинсы в обтяжку, застиранные до того, что из некогда голубых превратились в почти белые и ярко-оранжевую майку, на которой спереди была вышита черным и серебристым шелком гитара точно такой же формы, как и его собственная, сделанная по специальному заказу.

— Привет, привет, — беззаботно поздоровался он. — Ты занята или нет?

Дайна приблизилась к полуоткрытому окну.

— Ты спятил? Как ты умудрился попасть сюда?

— В любом уголке обязательно отыщутся мои фэны, — Крис рассмеялся и огляделся по сторонам. — Я приехал в неудачное время? Ты снимаешься?

— Нет. Я получила выходной, благодаря разбушевавшемуся партнеру.

— Отлично. Тогда залезай внутрь.

Дайна повернулась к Ясмин, подошедшей к машине вслед за ней, и представила ее Крису. Тот кивнул головой, бросив: «Привет», и вновь переключил внимание на Дайну.

— Вот, черт возьми. Ты не против? — Ясмин, улыбнувшись, покачала головой. Дайна влезла в машину и попрощалась с партнершей. В тот же миг Крис, нажав кнопку, закрыл окно, и они оказались отрезанными от внешнего мира. Дайна вдруг почувствовала отчетливый запах его сильного мужского тела. Откинувшись на плюшевое сидение, она устроилась поудобнее. Темная, чуть светящаяся перегородка отделяла их от передней части машины, где сидел невидимый водитель.

Дайна увидела, как площадка за окнами медленно заскользила назад. Она словно смотрела на мир сквозь совершенно темные очки, смягчавшие все краски, рисуя повсюду расплывчатые зеленые тени, укутывавшие даже солнце и превращая окостеневшие угловатые формы зданий в призрачные сюрреалистические сооружения.

Она повернулась лицом к Крису в тот миг, когда, миновав строго охраняемый въезд на территорию студии, они устремились вперед на простор широкого бульвара. Темные волосы лидера «Хартбитс» были небрежно взлохмачены; на осунувшемся лице резко выделялся слегка крючковатый нос, заострившийся словно лезвие бритвы. Она затруднилась бы определить по внешности, сколько ему лет. Около сорока? Возможно. Его лицо казалось обожженным вспышками, сопровождавшими стремительный полет времени, по законам которого жили они все — эти особенные люди. В его чертах проступали отпечатки теней из иного мира, следы непрекращающейся борьбы за существование, о которой простые смертные могли только догадываться.

— Ну вот, — он улыбнулся, стуча пальцами в такт музыке, игравшей у него в голове. Взрывные роковые аккорды в динамиках уже давно замолкли, уступив место монотонному, едва слышному гудению мотора лимузина.

— Ты сегодня рано встал, — заметила Дайна и добавила. — А где Мэгги? — Она чувствовала себя неловко, внезапно попав в столь интимную обстановку наедине с Крисом. Прежде он ни разу не позволял себе ничего подобного по отношению к ней, и потому ей не давал покоя вопрос о том, что, собственно, это все означает.

— Дома, — Крис продолжал барабанить пальцами. — Или нет, — он пожал плечами. — Только ты и я, fancy free. — Некоторое время он смотрел за окно на растянувшуюся ленту неподвижных машин, мимо которых серебристый лимузин скользил, точно ловкая хищная акула сквозь косяк робких, неуклюжих рыб. — Послушай, ты ничего не имеешь против того, — произнес он, наконец, поворачиваясь к Дайне, — что Мэгги не с нами. Я имею в виду..., — он развел руками, подняв ладони кверху.

— Нет, все нормально, — она улыбнулась. — В любом случае мне нужно было убраться оттуда на время.

— Вот и отлично, — он тряхнул пышной шевелюрой, напоминающей гриву сказочного существа. — Я рад, — прибавил он, хлопнув себя ладонями по бедрам, — что у тебя нашлось время.

Казалось, он чувствовал себя почему-то неловко, и у Дайны мелькнуло в голове: «Господи, надеюсь, он не собирается бросить Мэгги. Не сейчас. Мне не хватало только выслушивать еще и это признание».

Время от времени, когда они заезжали в очередной туннель, полумрак в салоне еще больше сгущался.

Дайна уже совсем было собралась спросить его, что у него случилось, как вдруг он, опередив ее, выпалил:

— Что ты думаешь о нашем последнем альбоме? Дайна задумчиво посмотрела в окно. По мере приближения к побережью скорость движения на дороге снижалась. Девушка спрашивала себя, стоит ли говорить ему правду. Трудно было угадать, что в действительности он хочет услышать. Она знала, что слишком многие артисты с жадностью поглощают расточаемые с легкостью фальшивые комплименты, позволявшие им жить в мире собственных грез. Относится ли к их числу Крис?

Вдруг до нее дошла вся глупость подобных рассуждений. «Кому какое дело, что он хочет услышать, — сказала она себе. — Плохо, если его обидят мои слова, но я не стану врать».

— Сказать по правде, он разочаровал меня.

— Да? — его голос не выражал никаких эмоций. — Продолжай.

Какое-то мгновение она колебалась, думая, уж не шутит ли он.

— Ладно. Просто я думаю, что вы делали то же самое и раньше. Песни типа «Лицо на полу» — это простое повторение старых идей. «Бомбежка в баре» гораздо лучше, а когда ты записал ее? Года два назад?

— Три.

В салоне воцарилось молчание. Теперь они петляли вдоль Пасифик Палисэйд, направляясь к Коуст Хайвэй.

— Крис, я не прошу у тебя прощения за свои слова. Ты спросил, и я...

— Не бери в голову. — Он махнул рукой. — На самом деле я рад, что ты сказала правду. — Он повернулся к ней. — Потому что я думаю точно так же, и эти мысли колотились о стенки моего черепа, как цыпленок, проклевывающийся из яйца. — Он насмешливо фыркнул. — Хм, вся штука в том, что новый альбом — тоже полное дерьмо, и знаешь почему? Потому что на нем, на самом деле, нет ничего нового. Ничего. Сколько раз я говорил этим козлам, что нужно что-то менять, и все без толку. К тому же у нас и так все запутано, а у них в голове — хоть шаром покати...

— Что они говорят? Крис вытер ладони о выцветшие джинсы.

— Сперва они не обращали на мои слова внимания. Однако я не унимался, и тогда начались ссоры обычно по самым идиотским поводам. Например, относительно того, можно ли проводить девчонок на студию во время работы. Каждому известно, что нельзя, это непреложный закон. Однако, черт возьми, на прошлой неделе я из-за этого продел голову Ролли сквозь малый барабан. Двум инженерам с трудом удалось растащить нас.

— А что Найджел? Вы ведь с ним также близкие друзья...

— О да, Найджел, — Крис криво усмехнулся. — От него, пожалуй, дождешься помощи. Он так задрал нос, что не знает даже в группе он или нет, а всякий раз, когда я пытаюсь объяснить ему, что к чему, эта стерва Тай встревает не в свое дело. Так уж повелось с момента ее появления. — Крис сцепил перед собой широкие ладони, хрустнул суставами длинных музыкальных пальцев и добавил. — Мы перестали делать хорошую музыку, Дайна...

— Крис, а как же ваш менеджер? Он должен был бы разобраться в этой неразберихе. В конце концов он... Откинув голову назад, Крис язвительно расхохотался.

— Нет, малыш, нет. Все как раз наоборот. Бенно — главный подстрекатель. Несколько недель назад я зашел к нему, когда все это дерьмо всплыло на поверхность..., — он сделал паузу и, сунув руку за отворот сапога, извлек оттуда косяк. Раскурив его, он предложил Дайне, но та отказалась. — Тебе ведь не приходилось встречаться с Бенно? Он способен заговорить зубы даже аллигатору, если захочет. Я знал это, но все же пошел к нему, чтобы потолковать с глазу на глаз, и рассказал ему все. Он пообещал мне разобраться. «Однако ты должен набраться терпения, — заявил он. — Ты ведь сам прекрасно знаешь ребят, Крис. У них, что ни день, то новый каприз. Так что потребуется время. Однако все будет в порядке». Только такой клинический идиот как я мог купиться на подобную дешевку и согласиться ждать у моря погоды.

— Потом Найджел принес самые отвратительные тексты, какие мне когда-либо доводилось видеть. У меня сложилось такое впечатление, что он чуть ли не содрал их под копирку с предыдущего альбома. В результате я остался в заднице с десятью вещами, подготовленными к записи, и работа в студии даже не может начаться. Проклятье!

Машина, сбавив скорость, свернула вправо, и Крис, наклонившись вперед, принялся колотить кулаками по перегородке, пока она не опустилась ровно настолько, чтобы водитель мог услышать его.

— Я сказал в тот полинезийский ресторан! Перегородка вернулась на прежнее место. Лимузин, вильнув влево, вновь вклинился в не слишком густой поток машин и стал набирать ход.

— Вот тогда-то и начались настоящие скандалы, — продолжал Крис как ни в чем не бывало. — Они стали вести себя как самые настоящие ублюдки. И вот однажды вечером Найджел приходит ко мне и говорит, что Бенно недоволен, поскольку мы сильно отстаем от графика записи, а если проклятый альбом не выйдет вовремя, то начало турне будет сорвано. Ты ведь знаешь, как это обычно делается: перед самыми гастролями выпускается сингл, а вскоре после их начала — альбом. Это — бизнес, малыш. Я ответил: «Тупица, если б ты сделал свою работу как следует, у нас уже давно были бы песни, пригодные для записи. Однако вместо того чтобы работать, все встают в позу и в результате получается черт знает что!»

— И ты знаешь, что мне сказал этот козел? Он заявил мне, буквально слово в слово, следующее: «Ты прав, Крис. Но беда в том, что в позу встаешь один ты. У нас есть формула успеха, и она всякий раз исправно помогает нам как следует подзаработать. — Он ткнул в меня пальцем. — Никто в группе не будет ничего менять. Мы будем играть ту же музыку, что и раньше, пока публика не перестанет ее слушать. Вот и все, ясно?»

Впереди показалось длинное, низкое здание с крышей из соломы, стоявшее на полпути между шоссе и берегом океана. Их лимузин притормозил, пропуская выезжавшие машины, и грациозно свернул на посыпанный крупной галькой подъездной путь. Пожилой шофер, на рябом лице которого выделялась массивная нижняя челюсть, открыл им дверцу. Они вылезли из машины и поднялись по широким потемневшим от времени деревянным ступенькам мимо двух почти трехметровых резных скульптур богов Тики, охранявших вход в здание.

Внутри их встретил полумрак. Светловолосая женщина в саронге,[11] сшитой из зеленой и голубой материи, приблизилась к ним и провела через обеденный зал с псевдосоломенными стенами на отгороженный от внешнего мира стеклом внутренний двор. Она усадила их за столик, напротив которого открывался вид на океанские волны, бесконечными валами накатывавшимися на коричневый песок. Солнечные лучи, пойманные в мелких брызгах морской пены, лениво взлетавших в воздух, распадались на множество крошечных радуг, похожие на мосты, ведущие в никуда.

Дайна молча дожидалась, пока принесут их заказ — смесь рома и густого фруктового сока в пустых оболочках кокосовых орехов. Вынув коричневую пластиковую палочку для помешивания, сделанную в форме Тики, Дайна положила ее на край стола.

— Крис, я должна задать тебе один вопрос. Не подумай, что мне нет дела до того, о чем ты рассказываешь, но почему ты не обсудил все это с Мэгги?

— С чего ты взяла, что я не обсуждал с ней?

— Тогда бы ты не стал разговаривать со мной. Такие вопросы не являются предметом общественного мнения. Он тонко улыбнулся и сделал глоток.

— Ты права. — Крис положил ладони на стол, прикрывая меню. — Только не пойми меня неправильно. Дайна. Я люблю Мэгги по-настоящему. Но иногда ей бывает трудно... ну, вообще ты ведь знаешь ее отношение к музыке. Она не станет искать червяка в спелом яблоке; просто не заметит его, понимаешь?

Дайна не могла не признать, что он прав.

— Откуда ты знал, что я стану? Крис забрал у нее пластиковую палочку и переломил ее пополам.

— Просто мне почему-то так казалось. И по правде говоря..., — на его лице появилась детская улыбка.

— Что тебя развеселило?

— Ну, одним словом, когда Мэгги познакомила нас, я тут же вспомнил тебя.

— Вспомнил меня? Но ведь мы никогда не встречались.

— Нет, но я видел тебя однажды. На Вудстоке.

— Она рассмеялась.

— Ты рехнулся. Там было полмиллиона людей. Как ты мог...

— Ты стояла впереди, перед самой сценой. Так странно, но я до сих пор помню, о чем подумал тогда, заметив тебя. Я подумал: «Черт возьми, где эта девчонка раздобыла черные джинсы». Я искал такие с тех пор как приехал в Америку. — Он задумчиво почесал нос.

— Мы выступали вечером на третий день... в воскресенье, кажется. Да, да. Я помню тогда произошла стычка с менеджером «Джефферсон Эйрплэйн» из-за того, кто выйдет на сцену первым.

— Не понимаю. Ты запомнил меня только по джинсам?

Крис улыбнулся.

— Только не говори мне, что ты все забыла. Боже, когда мы заиграли первую вещь, ты вскочила и стащила с себя майку...

— Стоп, хватит! Я помню!

— Как я мог позабыть такой бюст? — Крис засмеялся.

— Я была бы рада сказать, что поехала туда, как и все, за миром и любовью.

Он странно поглядел на Дайну.

— Какая разница зачем ты поехала?

— Это был тяжелый период в моей жизни. Я убегала от всего, с чем не хотела иметь дело. На Вудстоке в промежутках между выступлениями групп я вспоминала пьесу, которую мой отец играл на пианино. Когда я была маленькая, то часто засыпала под нее. В то время слезы наворачивались у меня на глаза всякий раз при мысли о ней, потому что она напоминала мне об отце.

— Как она называется?

— quot;Pavane Pour Une Infante Defuntequot; Мориса Равеля.

Крис кивнул.

— Ну конечно. Я знаю эту вещь. Я знавал одного старика в Сохо, он к тому времени окончательно спился, но тем не менее научил меня немного играть на пианино. Бывало он целый вечер напролет играл «Pavane...», роняя слезы в стакан с джином. «Quel tristle», — говорил он мне в таких случаях. Quel tristle. Бедный старый алкаш. Он...

— Эй, да это Крис Керр! Не верю своим глазам! Одновременно подняв головы, они увидели перед собой здоровенного сутулого типа с обвисшими усами, потемневшими на кончиках от никотина. Его длинные сальные волосы были собраны сзади в пучок. Одежда состояла из грязных вытертых джинсов и бумажного спортивного свитера с обрезанными по самые плечи рукавами.

— Крис Керр! Вот так встреча! — он широко улыбнулся, обнажив потемневшие зубы и красные десны. На Дайну он не обращал ни малейшего внимания. — Майк Бэйтс. Ты помнишь меня, надеюсь, мы встречались за кулисами на концерте в Нью-Йорке. В «Музыкальной Академии», теперь это «Палладиум». Это было, ну да, в шестьдесят шестом. Зимой. Вас тогда еще никто не знал. Вы играли в качестве разогревающей группы перед Чаком Берри.

— Я что-то не припоминаю.

— О, я уверен, что ты помнишь. — Улыбка превратилась в наглую ухмылку, — мы курили мексиканскую травку. Отличная штука. — Он сделал жест, имитирующий затяжку.

— Послушай, мы обсуждаем серьезные вещи.

— Встретить тебя здесь, — перебил Криса Бэйтс. — Нас свела сама судьба. — Он нервно теребил кожаный ремешок от часов на левом запястье. — Да, верно, это было зимой. На улицах лежал снег, холодный, как грудь старухи, и вы тогда были никем. А теперь полюбуйтесь на него, — он взялся за спинку стула, стоявшего у соседнего столика. — Я-то сам тогда ничем особенным не занимался, — его мясистые плечи поднялись и вновь обвисли, — как, впрочем, и сейчас. — Он стал выдвигать стул. — Немного приторговывал травой то тут, то там, ничего серьезного, но если ты...

— Оставь нас в покое. Я уже сказал тебе, что у нас важный разговор. Если ты не возражаешь...

— О! Но это займет всего пару минут, честное слово, — он начал присаживаться. Стул застонал под его тушей. — У меня есть план, который я давно задумал. Все просчитано...

— Ты слышал, что я сказал? — Дайна почувствовала, как напрягся Крис.

— Все, что мне нужно, чтобы осуществить его, это немного деньжат. У тебя их куры не клюют, Крис. Я знаю. Совсем немного.

— Вот что тебе нужно, — сказал Крис и, схватив Бэйтса за воротник свитера, рывком поставил на пол. — Проваливай!

Дайна, вскочив со стула, кинулась к выходу с террасы, зовя владельца ресторана. Он тут же вырос на пороге, а вместе с ним здоровенный мексиканец-вышибала. По знаку хозяина мексиканец стал спускаться по лестнице во дворик.

Хозяин крикнул что-то скороговоркой на испанском, и мексиканец, вытянув вперед ладони, заканчивающиеся короткими мясистыми пальцами, схватил Майка Бэйтса за плечи и дернул назад с такой силой, что Дайна услышала, как у того лязгнули зубы.

Однако Крис прыгнул вперед, хватая Бэйтса за грудки. Дайна приблизилась к ним, не обращая внимания на резкий окрик владельца заведения. Она проскользнула в узкий промежуток между ними и обхватила Криса руками. Она оказалась совсем близко к нему и увидела дико расширенные зрачки, чувствуя на щеках его горячее дыхание.

— Крис, — сказала она мягко, сжимая его еще крепче в своих объятиях. — Пусть вышибала разберется с ним сам. Представь им это. — Она походила на мать, старающуюся успокоить своего ребенка. — Они выведут его отсюда, как только ты разожмешь руки. Ну же.

Он неохотно последовал ее словам, и мексиканец, оторвав Бэйтса от земли, потащил его к выходу с террасы.

— Сволочь! — кричал Бэйтс. — Ты не желаешь поделиться крохами своего богатства? Что такое пара тысяч для тебя! Ты вел себя по-другому, когда мы вместе курили траву в шестьдесят шестом! Ты, вонючий козел! — он скрылся в темноте обеденного зала, а через мгновение был вышвырнут мексиканцем из ресторана.

— Я ужасно извиняюсь, — говорил хозяин, почти ломая руки. Он пытался улыбнуться, но у него это не слишком хорошо получалось. — Все дело в славе, не так ли? Неужели с вами случаются подобные происшествия? Подумать только, этакое бремя! — Кончик языка свешивался у него изо рта, как у старухи. Он нервным жестом пригладил назад блестящие, маслянистые волосы. — Пожалуйста, не думайте о нашем заведении слишком плохо. Угощайтесь. Прошу вас! Ленч уже готов. — Он повернулся и щелкнул пальцами звонко, словно кастаньетами. Тут же из ниоткуда вынырнул официант.

— Проклятые паразиты, — сказал Крис Дайне, пока она вела его назад к столику. — Они считают тебя своим должником, после одной-единственной встречи. У меня кровь закипает в каждом таком случае.

Принесли еду: блюда с дымящимися, наполовину очищенными креветками, нарезанные толстыми ломтями свиные ребрышки в желе красного цвета, кисло-сладкий жареный wonton, запеченную утку, жареный рис и новые порции замечательной смеси в кокосовой кожуре. Словно воинские подразделения на параде все новые и новые блюда маршировали через открытую дверь на террасу и занимали свои места на столике до тех пор, пока там не осталось свободного места. Хозяин ресторана, спрятавшись в тени, бдительно контролировал этот процесс. Официант, повинуясь властному щелканью его пальцев, появлялся и исчезал вновь и вновь, точно помощник фокусника.

— Черт побери, — произнес, наконец, Крис, бросая последнее обглоданное ребрышко в сооруженный им курган из костей. — Я оказался по уши в дерьме.

Дайна поставила на стол чашку с кофе.

— Ты говоришь так, словно не можешь контролировать ситуацию. Выход из нее прост. Если тебе больше не нравится группа, уходи.

Крис посмотрел на нее.

— Это было первое, что мне сказала Мэгги. — Он вытер жирные губы смятой бумажной салфеткой. Хозяин ресторана вновь щелкнул пальцами, и официант начал убирать гору тарелок.

Когда они остались вдвоем, Крис продолжал:

— Я никак не предполагал, что вы обе скажете мне одно и то же. Ведь она все еще ребенок, по сути дела. — Он сделал неопределенный жест. — Ты вовсе не так наивна, как она. Дайна, и знаешь, что простых решений не бывает. В этой жизни, по крайней мере.

— О чем ты говоришь? Что ты не в состоянии просто взять и выйти из игры? Любой контракт можно разорвать, ты и сам знаешь это. — Крис ничего не ответил и сидел молча, уставившись в окно. Голубизна океанских волн, казалось, растворилась в ослепительном блеске отраженного солнечного света.

— Меня просто интересует, чего хочешь ты сам.

— Ты имеешь в виду, как бы я предпочел поступить?

Она кивнула.

Его взгляд затуманился, а на лице появилось грустное выражение. Сердце Дайны разрывалось от жалости при виде его такого. Теперь он выглядел совершенно другим человеком, ничуть не похожим на нахального и буйного рок-идола, прыгающего по сцене под вопли пятидесяти тысяч глоток сходящих с ума подростков.

— Не знаю, — проронил он после долгих раздумий. Его мысли, казалось, витали где-то очень далеко. — Я не хочу терять группу. Мы — единая команда... Они были моими ближайшими друзьями на протяжении почти пятнадцати лет. Знакомые и прихлебатели появляются, принося тебе кайф или иным способом, чтобы получить возможность быть рядом с тобой, и вскоре исчезают. Это — просто часть бизнеса. По истечении определенного времени тебе уже не составляет труда безболезненно отрывать от себя этих жадных пиявок. Ни я, ни кто-нибудь другой из нас не подпустили бы их к себе ближе известной границы. Мы слишком обособлены от окружающего мира. — Он коротко усмехнулся. — Иногда я думаю, что именно это заставляет нас казаться такими странными, похожими на членов одной семьи. Оставаясь внутри группы, мы любим друг друга... Они любят меня больше, чем папа и мама любили меня когда-либо. Я хочу, чтобы мы всегда оставались вместе. Вместе в противостоянии всему миру, как было с самого начала.

— Но, — Крис стиснул кулак, и Дайна увидела, как напряглись связки у него на шее, — я знаю, что что-то не так. Не могу сказать, что именно. Я просто чувствую и все. — Он взглянул Дайне прямо в глаза, и легкая дрожь прошла по ее спине. — Группа как бы живет своей собственной жизнью, неподвластной нам, и уже готова сожрать нас заживо. — Его всего трясло от какого-то внутреннего напряжения, хорошо знакомого Дайне. Именно оно сообщало ей эмоциональный заряд перед выходом на съемочную площадку. Оно возникало у нее где-то в области живота. Мускулы ее начинали сокращаться и дергаться, когда она знала, что момент наступил.

Внезапно Крис с маху хлопнул по столу ладонью так, что кофе выплеснулось из чашки Дайны.

— Слушай, ты знаешь, что мы сейчас сделаем? В багажнике моего автомобиля лежит этот мастодонт — «Харлей», — на лице Криса вновь расплылась широкая мальчишеская улыбка. Он перегнулся через столик и сжал ладонь Дайны. — Вперед. Мы отправляемся в дорогу!

И вдоль необъятной морской глади, лениво переливающейся на солнце жемчужными каплями, они помчались на кроваво-красном ревущем монстре. Чудовищная машина билась и вибрировала под Дайной, и та, обхватив Криса руками за пояс, чувствовала возбуждающую силу его мышц, лишь на мгновение вспомнив про Мэгги, отказавшуюся оседлать механического зверя.

Она плотно прижималась грудью к надежно укрывающей ее сгорбленной спине Криса, а теплый ветер раздувал волосы Дайны, превращая их в чудесный золотистый веер. Солнце, обжигавшее ее обнаженные руки, светило ей прямо в зажмуренные глаза.

Крис дал полный газ, и «Харлей» рванулся вперед, точно пришпоренный скакун, все быстрее и быстрее неся вперед своих всадников, пока тем не стало казаться, что они обогнали время и синие берега исчезли, став просто размазанным пятном, в котором смешались оттенки коричневого, белого, зеленого, красного и желтого. Обжигающий поток энергии, подобный раскаленной лаве, циркулировал в ее крови. Ускорение. Экстаз, длиной в целую вечность.