А. И. Павловская Глава седьмая СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЛИК КРЕСТЬЯНИНА ПОЗДНЕРИМСКОЙ ЭПОХИ (по материалам египетских папирусов)

Постановка вопроса о социально-психологическом облике человека античной эпохи представляется вполне закономерной: носителями культуры, создававшими ее, наследовавшими и развивавшими дальше, были люди — все в совокупности и вместе с тем — каждый в отдельности. Естественно, что лица, выделявшиеся своими дарованиями — художественными, научными, техническими, организаторскими, — оставляли более заметный след в развитии культуры, но прогрессивный ход этого развития был бы невозможен без повседневного материального и духовного труда массы безвестных людей, воспринимавших эту культуру от своих предков и передававших ее потомкам. И потому заслуживают пристального изучения сохраненные историей памятники их жизни и деятельности.

Уникальными в этом отношении являются дошедшие до нас в папирусах документы, позволяющие восстановить облик крестьянина позднеримской эпохи, т. е. проследить его деятельность и социальную обстановку, в которой она протекала, его взаимоотношения с другими лицами внутри тех более узких (семья, объединения по интересам или профессии) и более широких (селение, сословие) социальных групп, к которым он принадлежал по рождению или присоединялся по своей инициативе, его индивидуальные представления о моральных нормах, материальных и духовных ценностях, его характер и поведение в той или иной ситуации.

На протяжении всей истории древнего мира крестьяне составляли основную массу населения и древневосточных государств, и полисов, и эллинистических монархий, и Римской империи[444]. Однако следует оговорить, что термин «крестьяне» в русском языке и, вероятно, соответствующие термины в других европейских языках возникли в иную эпоху и отражали иные общественные отношения, а потому применение слова «крестьяне» для характеристики сельского населения древневосточных и античных обществ в какой-то мере условно. В историографии античного мира оно используется для обозначения мелкого землевладельца-земледельца[445], являющегося гражданином греческого полиса, римской civitas или муниципия, а также для обозначения земледельца-арендатора, обладавшего или не обладавшего статусом гражданина, и зависимых или полузависимых земледельцев в эллинистических государствах и провинциях Римской империи.

Как видим, диапазон применения этого термина очень широк: люди, объединяемые понятием «крестьяне», различались и по правовому, и по экономическому, и по социальному положению. И тем не менее было нечто общее, налагавшее определенный отпечаток на их образ жизни, психологию, идеологические представления и культуру, — это их связь с землей. Владение землей на тех или иных правах, методы обработки земли, повышение ее производительности, зависимость производственного процесса от природных условий — все эти (и многие другие) аспекты земледельческого производства в той или иной мере играли определяющую роль в жизни земледельца, был ли он собственником своего участка или арендатором, полноправным гражданином или неполноправным или даже зависимым. Существенное значение имело и место жительства земледельцев: постоянное проживание в деревне или селе, неотделимая связь с земледельческим процессом придавали крестьянину некоторые социально-психологические черты, отличавшие его от горожанина даже в период процветания полисов, когда многие жители города еще вели жизнь мелких земледельцев, обрабатывая трудом своей семьи — фамилии (включавшей сравнительно часто и нескольких рабов) — прилегающие к городу участки[446].

Развитие города как торгово-ремесленного центра, трансформация полисной структуры в эллинистическую и римскую эпохи, несомненно, углубили различия и в социально-экономическом положении, и в социально-психологическом облике крестьянина — жителя деревни и горожанина. Если в образе древнего римлянина, каким его рисуют сохранившиеся у древних авторов легенды о подвигах предков[447], гражданин, житель Рима, и крестьянин совпадают, то в последующем развитии римского общества (как двумя веками раньше — афинского) о таком слиянии не может быть и речи.

Памятники римской литературы, риторики и историографии запечатлели колоритные фигуры горожан из самых разных социальных слоев — ремесленников, воинов, врачей, учителей, риторов, торговцев и ростовщиков, параситов, представителей знати, магистратов, владельцев крупных вилл и небольших пригородных усадеб, где хозяйство ведут их доверенные рабы, и пр. Не менее колоритны и фигуры рабов, причем городские рабы постоянно противопоставляются сельским. Этот материал обработала в своих книгах Μ. Е. Сергеенко, дополнив его данными эпиграфики[448]. Однако в галерее воссозданных ею типов нет свободного мелкого земледельца, и это не случайно.

Хотя земледелец (agricola, agrestis, colonus) встречается достаточна часто в произведениях различных жанров римской литературы, образ era менее красочен и реален, можно даже говорить о его некоторой идеализации или типологизации[449]. Например, в изображении поэтов конца Республики — начала Империи земледельцы трудолюбивы, честны, почитают богов, чужды пороков, свойственных горожанам, живут в завидном согласии с природой и т. д. (см., например: Ног. Epod., 2). Но наряду с такого рода идиллическими топами встречаются и реалистические зарисовки жизни крестьян, их труда, быта, нравов, верований. Так, в «Георгиках» Вергилия детально описываются хозяйственные работы и заботы земледельца-землевладельца, а в приписываемой Вергилию маленькой поэме «Moretum» — его завтрак; в элегиях Тибулла отображены деревенские праздники и бытовые сценки (см., например: II, 1), в эпиграммах Марциала выразительно противопоставляются владельцы мелких и богатых усадеб (III, 58; VII, 31; XI, 18) и т. д. Но как бы реалистично ни изображались крестьяне у древних авторов, они все же показаны, так сказать, со стороны, через призму представлений — этических и художественных — того или иного автора.

Более непосредственно отражают внутренний мир крестьянина эпиграфические и папирологические памятники. Значение эпиграфического материала — текстов надписей и сопровождающих их изображений — для изучения идеологии и культуры сельского населения раскрыто во многих исследованиях, и в особенности в работах Е. М. Штаерман и Е. С. Голубцовой. На основании анализа данных эпиграфики и сопоставления их с сообщениями древних авторов Ε. М. Штаерман выявила круг религиозных представлений и моральных ценностей, которыми руководствовалось сельское население Италии и западных провинций[450]. Ее выводы о характере сельских культов и моральных норм, регулировавших жизнь низших слоев деревни в западном регионе Римской империи, об их специфике, связанной с сохранением элементов общинной организации, во многом нашли подтверждение в эпиграфическом материале из Малой Азии, проанализированном Е. С. Голубцовой[451].

Важная и интересная информация, почерпнутая из эпиграфического материала, используется исследователями преимущественно для характеристики идеологических представлений и образа жизни какой-либо общности — семьи, поселения, региона или провинции и даже римского крестьянства в целом. Но эпиграфика дает информацию и об отдельных личностях, правда, весьма лапидарную. Исключением является приведенная Ε. М. Штаерман[452] стихотворная надпись из Нумидии (Мактарис, III в.), рисующая жизненный путь бедною земледельца, который благодаря неустанному труду стал владельцем виллы и декурионом[453]. Вот ее текст:

Сквозь строки этой надписи проступают реальные черты деятельного, преуспевшего в жизни человека. Но такого рода надписи редки. Обычна на погребальных стелах указывается имя усопшего и его родителя (или родителей), возраст, имена поставивших памятник родственников, иногда статус или профессия[454]; иногда можно извлечь какие-то сведения о семье, патронах, друзьях, о жизненном пути и взглядах погребенного[455]. Такую же, а иногда и более краткую информацию содержат вотивные стелы. Изображения на стелах часто дополняют лапидарный текст сведениями о занятиях или о религиозных и этических представлениях погребенного или посвятителя[456].

Надписи из сельских поселений Египта[457] еще более кратки. Вот одна из фаюмских эпитафий, содержащая прямое указание о профессии погребенного: «Аполлоний, сын Хайремона, катек, 56 лет. Беспечальный, пребывай в покое». Надпись сделана на прямоугольном небольшом известковом камне (33X44 см), по характеру письма датируется I в. н. э. Катеками в этот период назывались землевладельцы, обладавшие некоторыми льготами в уплате налогов. На основании заключительной формулы άλυπος εύψύχει, позднее обычно сочетавшейся с христианскими символами, издатель считает это надгробие христианским. Вот и все, что можно извлечь из этой надписи относительно упомянутого в ней Аполлония, сына Хайремона.

Значительно более содержательны папирусные документы, особенно всякого рода контракты, прошения, жалобы и т. п. Папирологи все чаще обнаруживают целые серии документов, связанные с жизнью и деятельностью одной семьи или даже одного человека, большей частью какого-либо должностного лица. Эти так называемые «архивы» обычно в той или иной мере освещают жизнь сельского населения. Можно назвать архив семьи Сарапиона[458], сына Евтихида, богатого землевладельца из Гермополя, многие документы которого, датируемые 90—133 гг., касаются его усадьбы в коме (деревне) Магдола Мире; архив Петауса[459], комограмматевса (сельского секретаря) Керкесуха Орус (Фаюм) и других сельских поселений этого округа, содержащего документы, относящиеся к деятельности этого должностного лица в 184–186 гг.; архив фронтистов (попечителей, управляющих) Эйренея и Геронина[460], управлявших крупными патримониальными усадьбами в Фаюме возле комы Теадельфия в 40—60-х годах III в.; архив Аврелия Исидора[461], сына Птолемея, земледельца из комы Каранис в Фаюме, содержащий разнообразные документы официального и частного характера, датируемый начиная с 267 по 324 г.; архив Сакаона[462], сына Сатабута, земледельца из комы Теадельфии в Фаюме, также содержащий документы официального и частного характера начиная с 290 по 343 г.; архив Флавия Абиния[463], префекта алы (воинского подразделения), размещенной в коме Дионисия в Фаюме, датируемый 40—50-ми годами IV в.; часть документов последнего связана с жизнью соседних сельских поселений и дополняет документы из архива Сакаона.

Список частных архивов, в том или ином аспекте освещающих аграрные отношения в Египте римского и византийского времени, можно было бы умножить[464], но для рассмотрения интересующего нас вопроса наибольший интерес представляет архив земледельца Аврелия Исидора, сына Птолемея, из комы Каранис, жившего на рубеже III и IV вв., в эпоху, важную и для истории Египта, и для истории Римской империи в целом.

Это был период первых шагов становления новой формы социально-политической организации Римской империи — домината. С приходом к власти Диоклетиана (284–305 гг.) начались важные политические и экономические реформы. Империя была разделена сначала на две (286 г.), а затем на четыре (293 г.) части, и учреждена тетрархия, т. е. совместное правление четырех императоров; началось формирование иерархического государственного аппарата, гонения против христиан. В экономической жизни этот период был ознаменован денежной реформой, эдиктом о ценах, общей переписью земли и населения, налоговыми реформами. Затем последовала напряженная борьба за власть между тетрархами и их преемниками, победа Константина I, легализация христианства, новые административные реформы. В Египте эти общеимперские процессы осложнились небывалым до этого ростом цен на хлеб и другие продукты питания и начавшимся в 296 г. восстанием в Александтши, вошедшим в историографию под названием восстания Ахиллеса. Однако в папирусах и на чеканенных в Александрии монетах указывается имя узурпировавшего власть императора — Луция Домиция Домициана, а Ахиллес в папирусах носит титул корректора (έπανορθοτής—p. Cair. Isid. 62gt; и, по-видимому, командует военными силами восставших. Восстание охватило не только Александрию: как свидетельствуют письма Паниска (р. Mich. 214–221), столкновения между сторонниками имперской власти и восставшими происходили в Фаюме, Гермопольском номе, в Фиваиде. Усмирение Египта взял на себя сам Диоклетиан: после восьмимесячной осады он подавил восстание в Александрии и совершил поход в Верхний Египет. Затем последовали налоговая, денежная и административная реформы, целью которых было полное подчинение Египта, разделенного на три провинции, общеимперским порядкам, уничтожение всякой специфики в его социальной структуре и управлении. В годы борьбы между тетрархами Египет служил важнейшей экономической опорой Максимину, а затем Лицинию в их борьбе с соперниками. На это указывает их внимание к налогово-административной структуре в Египте, ее реформы, смена управленческого аппарата. Существенное значение в социально-политической обстановке Египта в первые десятилетия IV в. имела религиозная борьба. Все эти события находили какое-то отражение и в жизни сельского поселения, как показывают папирусы из Фаюма и других регионов Египта.

Документы из архива Исидора освещают обычную жизнь и деятельность крестьянина в окраинной коме Арсиноитского нома (охватывающего всю территорию Фаюмского оазиса). Кома Каранис, расположенная на северо-восточной окраине Фаюмской котловины, возникла при первых Птолемеях и в эллинистическую эпоху была процветающим и сравнительно эллинизированным поселением. В римский период ее экономическое положение постепенно ухудшается, но ко времени жизни названного персонажа Каранис еще сохраняет значение административного центра своей хориодоктии (налогового округа).

Папирусы из архива Исидора многочисленны и богаты по содержанию: из них можно почерпнуть целый ряд интересных и конкретных сведений о деятельности Исидора и условиях, в которых она протекала, о его окружении и семье и даже отчасти о его характере. Начнем с обстановки, в которой жил и трудился Исидор, сын Птолемея.

Кома Каранис, как и большинство египетских поселений, была расположена на небольшом холме (отроге кряжа, окружающего Фаюм с севера), занимая территорию протяженностью около 1 км с запада на восток и около 0,6 км с севера на юг. На вершине холма находилась широкая площадь, окруженная с юго-востока, севера и запада жилыми домами, спускавшимися по склонам холма и разделенными узенькими улочками; по южной ее стороне, по-видимому, располагались общественные здания. На южном же склоне холма сохранились руины построенного из камня большого храма, посвященного, как указывают обнаруженные надписи и рельефы, богам Пнеферосу и Петесуху. Пропилоном храм был соединен с площадью, но фасад его был обращен в противоположную сторону, т. е. в сторону Фаюмской долины. На северном склоне холма прослеживаются остатки стен еще одного храма, но пока не установлено, какому богу он был посвящен. Систематические раскопки, проводившиеся учеными Мичиганского университета в 1924–1935 гг., помимо сведении о стратиграфии и архитектуре поселения, дали большое количество папирусов, монетные клады, несколько надписей, множество стеклянных изделий, домашней утвари и пр.[465] Дома, расположенные к западу от площади, были, очевидно, более богатыми (судя по качеству кирпича и характеру кладки стен), но состояние руин не позволяет восстановить их конструкцию[466]. В жилых домах на северном склоне обнаружены настенные фрески с изображениями христианских (коптских) святых; видимо, эта часть комы дольше всех оставалась обитаемой. Севернее холма в лощине раскопан некрополь Каранис.

По подсчетам исследователей, в Каранис в период ее процветания насчитывалось от 2500 до 4500 жителей[467] и, по сопоставлению с Бакхией, около 700 домов[468], но к концу III — началу IV в. население комы значительно сократилось и составляло не более 800—1000 человек. Большей частью это были постоянные жители комы: приписанные к ней землевладельцы-налогоплательщики и члены их семей и их рабы, какое-то число постоянно живших здесь ремесленников и мелких торговцев. Кроме того, были и временно проживавшие в Каранис земледельцы из других ком,' а также, возможно, и граждане из Арсинополя или других полисов, владевшие землей на территории комы и ее хориодиктии (налоговом округе). Сохранившиеся в архиве Исидора налоговые документы свидетельствуют, что число землевладельцев-налогоплательщиков из состава кометов не превышало 140 человек, помимо них землевладельцами на территории комы были 22 человека граждан из соседних полисов. На основании этих данных (списков поголовной переписи этого времени не сохранилось) можно предположить, что и число жилых домов сократилось до 150–200 (если допустить, что каждый налогоплательщик имел самостоятельное хозяйство и отдельный дом, что сомнительно).

Кома Каранис в целом в начале IV в. владела 1198,5 арурами[469] земли, вернее, с такой площади она должна была уплачивать налоги зерном в царскую казну. Из этого числа арур, по данным отчета ситологов[470] за 308/09 г. (p. Cair. Isid. 11), продуктивными были лишь 1018 арур (из них было засеяно примерно две трети, т. е. около 780 арур, остальные, возможно, отдыхали), а 180 арур (т. е. 15 % всей площади) были заброшены и в порядке принудительного распределения (epinemesis) присоединялись к участкам землевладельцев для уплаты налогов. Но помимо земли, принадлежащей коме Каранис, ее жители владели участками земли в хориодиктии Каранис, обрабатывали их и платили налоги в счет установленных для комы налоговых поставок. Согласно p. Cair. Isid. 12, в хориодиктию входили комы Бакхия, Птолемаис Неа и Керкесухон Агора; по-видимому, это были уже почти опустевшие комы, земли которых перешли к жителям Каранис или путем покупки, или путем принудительного распределения (о чем свидетельствует список epinemesis в том же p. Cair. Isid. 12). Площадь земельных владений в хориодиктии, по упомянутому выше отчету ситологов, достигала 3020,5 арур, из них засеянной было около 2211 арур (т. е. в 2 раза больше, чем в Каранис), незасеянной 303,75 аруры и принудительно распределяемых земель (epinemesis) — 506 арур (т. е. 16 %).

Таким образом, общее количество земли, принадлежавшей землевладельцам — налогоплательщикам Каранис (включая граждан полиса, владевших участками на землях комы и хориодиктии), составляла около 4219 арур (из них засеянной в 308/09 г. было около 2991, незасеянной — 541,5, эпинемесис — 686,5 арур). Но характеристика земельных владений комы будет далеко не полной, если не остановиться на вопросе об их правовом статусе.

Реформы Диоклетиана в Египте упростили правовую и фискальную структуру земельных отношений, установив единый принцип обложения — взимание определенного количества зерна с каждой аруры, независимо от продуктивности и состояния обработки земли, но в соответствии с засеваемыми: культурами и — что особенно важно — с правовым статусом земли. По проведенной затем переписи земель в комах были зафиксированы две правовые категории земли — частная и царская (т. е. государственная).

И это отнюдь не было юридической фикцией, а фактически закреплено налоговым обложением: ставка налога с пахотных царских земель составляла 1,5 артабы пшеницы, с частных земель — 0,5 артабы, т. е. в три раза меньше. Следовательно, владение частной землей при равной продуктивности было значительно выгоднее, чем царской.

Если с этой точки зрения посмотреть на земельную площадь Каранис, то оказывается, что большая ее часть (примерно 60 %) принадлежала к категории царской земли, тогда как в хориодиктии, наоборот, среди земельных владений жителей Каранис преобладала частная земля (около 57 %). Естественно, что большее количество царской земли по сравнению с частной оказывалось непроизводящей и подлежащей принудительному распределению. Различия в категориях земли но продуктивности и по правовому статусу определяли степень обремененности налогами тех или иных участков и отражались на экономическом положении их владельцев.

Если разделить общую площадь земли комы Каранис и хориодиктии (4219 арур) на число налогоплательщиков — жителей комы и граждан полиса (140+22 чел.), то в среднем на хозяйство приходится около 26 арур, но в действительности размер земельных владений колебался от 2–2,5 до 100–110 арур. Основную массу населения комы, по-видимому, составляли мелкие (от 3 до 15 арур) и средние (от 15 до 50 арур) землевладельцы; несколько человек из крупных землевладельцев имели более 100 арур, причем по преимуществу частной земли (как правило)[471]. Многие из жителей Каранис, в том числе и интересующий нас Аврелий Исидор, имели на земельной площади, приписанной к Каранис, очень маленькие участки царской земли, а основная часть их владений (и частной, и царской земли) находилась в хориодиктии. Это позволяет предположить, что эти лица — недавние жители Каранис, переселившиеся сюда из хориодиктии или других мест, может быть, в результате брачных связей, наследования либо покупки земли. Подтверждение этому можно найти в архиве Исидора.

Наиболее ранние из сохранившихся в архиве документов, датированные концом 60-х — серединой 80-х годов, очевидно, унаследованы Исидором от его отца. Сам Исидор родился, как полагают издатели[472], между 268 и 271 гг., точнее установить не удается из-за противоречивости сведений о его возрасте, сохранившихся в его документах (к этому вопросу мы вернемся позже). Родители Исидора Птолемей, сын Панкратия, и Героис, дочь Хайремона, были землевладельцами, жителями той же комы Каранис, но дед его Панкратий служил в римской армии в должности спекулятора[473]. Сохранилась квитанция об уплате детьми спекулятора Панкратия Птолемеем и Тхаисарион налога пшеницей в тезавр комы Птолемаис Неа, датированная 5-м годом правления императора Проба (р. Cair. Isid. 32, 279 г.); она свидетельствует о том, что Панкратий имел в Птолемаис Неа какой-то участок земли, который в 279 г. еще не был поделен между Птолемеем и его сестрой. Из других документов известно, что Птолемей, сын Панкратия, имел землю в Каранис (см. квитанцию об уплате недоимки за 277 г. по налогу пшеницей — р. Cair. Isid. 33), в течение ряда лет арендовал землю и в Каранис, и в Птолемаис Неа (p. Cair Isid. 107–110). Его жена Героис, исконная (?) жительница Каранис, видимо, независимо от мужа владела значительным участком царской земли (30,5 аруры) и небольшим (около 0,3 аруры), засаженным оливами участком частной земли, которые еще оставались в ее собственности в 299 г. (p. Cair. Isid. 2 и 3), после смерти мужа.

Исидор рос в многодетной семье: в архиве упоминаются шесть его взрослых[474] братьев и сестра (см. генеалогическую таблицу). Он был вторым или третьим по старшинству (после Панкратия и Палемона) среди братьев, но, по-видимому, наиболее предприимчивым и дельным. Трудно судить о благосостоянии семьи Птолемея и Героис, но очевидно, что раздел их наследства между шестью или семью детьми привел к дроблению их земельных владений и имущества.

Как известно, в Египте мальчики уже в 14 лет становились налогоплательщиками и с этого возраста могли привлекаться для исполнения трудовых и должностных литургий. В этом же примерно возрасте их женили. Но самостоятельное хозяйство они обычно начинали вести позднее. Исидор стал самостоятельным хозяином около 288 г., в возрасте 19–22 лет; по-видимому, около этого времени умер его отец. Первый документ в архиве, оформленный от его имени, датирован 290/91 г., но в нем идет речь об уплате Исидором недоимки по налогу пшеницей с земель комы Каранис за 288/89 г. от его имени и от имени Патиейса, возможно, в качестве арендатора его земли (p. Cair. Isid. 34). К этому документу подклеены еще две квитанции: об уплате Сарапионом, сыном Оннофрия, недоимки за 292/93 г. по налогу пшеницей с участка в коме Гиера Николау и уплате Исидором от имени Сарапиона анноны за 293/94 г. (p. Cair. Isid. 34, col. II). В следующие два года Исидор опять платит аннону за Сарапиона, сына Оннофрия, вероятно, с того же, арендованного им участка в Гиера Николау (р. Cair. Isid. 36 и 37). Из этих документов следует, что в первые годы своей деятельности (288–295 гг.) Исидор не только обрабатывает свою землю, но и постоянно арендует какие-то участки и в Каранис, и в других комах.

Между тем надвигаются грозные для Египта события, связанные с так называемым восстанием Ахиллеса. В архиве Исидора появляются документы, датированные годами правления императора Домиция Домициана, это означает, что Каранис, как и другие комы Арсиноитского нома, оказалась под властью узурпатора. Тщательное изучение архива позволило издателям установить[475], что время подчинения комы Каранис власти узурпатора приходится на вторую половину 296 — начало

Генеалогия семьи Исидора, сына Птолемея

297 г. От 296 г. дошли 9 документов из архива Исидора, правда, не все связаны с ним непосредственно.

В мае Исидор (p. Cair. Isid. 37) опять от имени Сарапиона платит денежные налоги за транспортировку анноны (причем часть налога взимается авансом?), документ еще помечен годами правления императоров-тетрархов. Но к августу ситуация уже изменилась. Сохранилась очень фрагментированная петиция, датированная концом 1-го года правления Домиция Домициана, по поводу нападения на автора жалобы (имя его утрачено) неизвестных лиц, чужих для комы, свидетелями происшедшего названы комархи (p. Cair. Isid. 139). Видимо, в номе появились не только чужие люди, но и войска узурпатора: петиция адресована не гражданским властям, а бенефикиарию, т. е. декадарху или декуриону, получившему от вышестоящих военных властей[476] юрисдикцию над населением нома. Не исключено, что в представителях власти Домиция Домициана, в частности в Ахиллесе (см. выше), жители комы видели подлинного «восстановителя справедливости»: к нему обращались с жалобами на обидчиков и, видимо, находили какую-то помощь[477].

В октябре брат Исидора Герон нанялся вместо какого-то гражданина из Арсинои выполнять литургическую должность посыльного сюммахос (p. Cair. Isid. 80). Так как Фаюм находился во власти восставших, то, очевидно, собираемые с жителей Каранис в ноябре 296 г. хлебные поставки шли на их нужды: на это, может быть, указывает наличие среди декапротов (сборщиков налогов) Аврелия Северина, булевта Александрии (p. Cair. Isid. 38).

Между тем Исидор 1-го тота (29 августа) заключает договор с Аврелием Зоилом, гиперетом при муниципальном совете Арсинои, об аренде трех участков земли (всего 10 арур) около Керкесухон Агора сроком на три года (p. Cair. Isid. 99), а через два месяца он заключает договор на аренду еще 4 арур на территории той же комы и тоже с жителем Арсинои булевтом Аврелием Немесином (p. Cair. Isid. 100). Чем объяснить появление этих договоров? Стремлением закрепить в условиях смутного времени устное соглашение об аренде письменным документом? Или просто сменой арендаторов, но тоже как-то связанной с происходящими событиями? Несомненно лишь одно, что в той беспокойной обстановке, которая сложилась в Египте в период восстания Ахиллеса (см., например, письма Паниска — р. Mich. 214–221), Исидор продолжает активную хозяйственную деятельность.

Уже в конце декабря 296 г. повстанцы утратили власть в Фаюме, а в начале 297 г. Диоклетиан подчинил Александрию и учинил, по сообщению Евтропия, жестокую расправу с восставшими по всему Египту (Eutrop., IX, 24: Oros., VII, 25). Но в фаюмских папирусах свидетельств о репрессиях не сохранилось. Зато последовавшие затем налоговая и административная реформы Диоклетиана и начавшаяся в конце 298 г. перепись земель цроизвели сильное впечатление и имели более важные последствия для жизни окраинных фаюмских ком. Оба события нашли отражение в архиве Исидора. Он сохранил (понимая важность этого документа) попавшую к нему, вероятно, позже при исполнении одной из литургических должностей копию эдикта Аристия Ортата, в котором доводились до сведения всех жителей Египта «божественные постановления» императоров относительно налогового обложения; сохранил он и копии земельных деклараций[478], которые составлялись в процессе переписи земель.

Налоговая реформа Диоклетиана имела целью, как указывалось в эдикте, устранить злоупотребления при сборе налогов, и в связи с этим была упрощена система налогообложения и учета налоговых поступлений: для общего сведения в каждой коме следовало выставить таблицы с указанием твердых ставок обложения. Одновременно или годом позже изменилась и структура налогового аппарата: вместо декапротов, назначавшихся ранее из состава городской курии и выполнявших через своих помощников функции сборщиков, теперь сбором налогов должны были заниматься сами земледельцы в порядке выполнения литургических принудительных общественных должностей — ситологов, сборщиков основных натуральных поставок зерном, и апайтетов, сборщиков анноны (натуральных поставок для армии) и других налогов.

Перепись земель, начавшаяся в Фаюме и других комах в конце 298 г., была событием экстраординарным для Египта, как и для прочих провинций Римской империи. Папирусы дают нам представление о процедуре переписи и составе специально создававшихся цензовых комиссий благодаря сохранившимся нескольким экземплярам цензовых документов из разных номов (p. Cair. Isid., 3–5, p. Thead. 54–55; p. Flor. 32a, b; p. Lond. 1647; SB, 8942). Основой цензового документа была декларация землевладельца о принадлежащих ему участках частной и царской земли с указанием площади, границ, соседей, состояния обработки земли к моменту переписи. Подтверждая истинность сообщаемых сведений, земледелец клялся Фортуной (Τύχη) и Викторией (Νίκη) непобедимых императоров. Правильность заявления проверялась и подтверждалась специальной комиссией, состоявшей из двух землемеров, измерявших площадь участков, хориодикта — чиновника, следившего за соблюдением пограничных межей, помощника декапротов, сверявшего результаты измерения с имевшимися в налоговом аппарате данными, и тремя членами городского совета, присутствовавшими при измерении и подтверждавшими клятвенные заверения владельца. Согласованный документ составлялся в местном графейоне (секретариате), подписывался владельцем и всеми названными лицами и утверждался назначенным для проведения переписи в этом номе цензитором. Перепись шла медленно и придирчиво, установить размеры участков было, по-видимому, непросто. Землевладельцы стремились исключить из своих владений участки сухой, не пригодной для обработки земли, что противоречило интересам казны (см. p. Cornell. 20)[479].

К началу и во время переписи землевладельцы, вероятно, стремились выяснить свои совладельческие и наследственные права на регистрируемые участки (см., например: p. Cair. Isid. 64); цензовые документы впоследствии служили юридическим основанием в ходе судебных процессов о земельных владениях.

Исидор, несомненно, представлял себе важность цензовых документов, и, как уже говорилось, сохранил подлинники[480] своих деклараций и декларации, которую он представлял от имени матери (p. Cair. Isid. 3–5). Согласно этим документам, Исидор владел на территории комы Каранис крошечным участком (11/16 арур) частной посевной земли, а основные его земельные владения находились в хориодиктии (может быть, в Керкесухон Агора). Разделенные на 11 или 12 участков, они в общей сложности составляли 34 3/8 частной, 17 1/2 аруры царской посевной и 1 3/8 аруры частной неорошаемой земли, всего, следовательно, около 54 арур. Его матери принадлежали около 30,5 аруры царской земли и маленький участок (0,3 аруры) частной земли, засаженной масличными деревьями.

Налоговые декларации 297–299 гг. (p. Merton 88) позволяют предполагать, что еще был жив (или, во всяком случае, не вычеркнут из числа налогоплательщиков) отец Исидора, так как Исидор вносит пшеницу от имени Птолемея, сына Панкратия. Но декларация от имени отца и декларации других братьев Исидора в архиве не сохранились. О земельных владениях братьев Исидора сведения отрывочны и случайны, а данные об их налоговых взносах в отчете ситологов за 309 г. (р. Cair. Isid. 9) в сопоставлении со взносами других налогоплательщиков позволяют заключить, что они, как и Исидор, принадлежали к числу средних землевладельцев. И все же Исидор, как кажется, был наиболее богатым и предприимчивым среди них.

На ближайшие 15 лет после начала реформ Диоклетиана приходится период его наиболее активной деятельности: в возрасте между 30 и 45 годами Исидор упорно стремится расширить свое хозяйство и увеличить доходы, одновременно он почти непрерывно выполняет какие-либо литургические должности в коме, возглавляет (и, возможно, является организатором) питтакион — деловое товарищество, состоявшее из его родственников и друзей, постоянно обращается с петициями и участвует в судебных разбирательствах по своим личным делам и делам своих родственников.

Из года в год, помимо своих 54 арур, Исидор арендует землю на территории Каранис и ее хориодиктии; иногда это участки, лежащие по соседству с его землями (например, как это видно из его апографэ, участки, принадлежавшие Серенилле), иногда достаточно удаленные (например, в Гиера Николау или Гиера Коме). Преимущественно он арендует у граждан из Арсинои или Антинополя, владевших землей в Каранис и хориодиктии, — у булевта Немесина, гиперета Зоила и его матери Серениллы, у Дидима, сына Прокла, у Птолемы, дочери Серениллы и др. — все названные лица неоднократно упоминаются в квитанциях об уплате ренты за период с 300 по 315 г.

Характер заключавшихся Исидором арендных соглашений неоднороден. В одних случаях (главным образом в соглашениях с горожанами) он, по-видимому, сам обрабатывал арендованные им участки и платил ренту их владельцам, а те помимо него платили налоги государству; в других случаях он брал в аренду участки без уплаты ренты, но с условием внесения налогов в казну (р. Cair. Isid. 102); использовал он и вариант квази-аренды исполу, когда владельцы арендованной земли сами обрабатывали свой участок, получив от него семена, рабочий скот и какую-то ссуду, и обязывались отдать ему половину урожая. Возможно, что в одном случае (р. Cair. Isid. 101) он выступал в качестве субарендатора: когда его соседка по участку Серенилла из Антинополя заключила договор с четырьмя жителями Каранис, взяв на себя обязательство не только засеять землю, но и произвести все необходимые ирригационные и прочие сельскохозяйственные работы; можно предполагать, что все эти работы она передала своему постоянному арендатору Исидору.

В одной из петиций, датированной 310 г. (р. Cair. Isid. 68), Исидор упоминает, что несет ответственность перед государством за 140 арур земли (в это число он, видимо, включает и свою, и арендованную землю), т. е. около 38 гектаров! Обработка такой площади требовала не одной пары рабочих рук и не одной упряжки быков, но, к сожалению, остается неизвестным, как и с чьей помощью Исидор справлялся с этой работой. Издатели считают, что у него был взрослый сын Патиейс, но известно, что в 309 г. он уже жил отдельно от Исидора, так как в налоговой декларации от июня 309 г. (р. Cair. Isid. 8) о лицах, подлежащих обложению, Исидор указывает, что в его доме в Каранис проживает только он сам и его трехлетний сын Пееус.

Возможно, что Исидор пользовался помощью Патиейса, а также своих братьев и племянников, объединявшихся в питтакион под его руководством. Правда, в документах из его архива, связанных с питтакион, речь идет лишь о совместной уплате налогов, т. е. питтакион проявляется только в его сношениях с государством. Но издатели, ссылаясь на р. Berl. Leihgabe 22, считают, что подобного рода объединения создавались и с производственными целями — для аренды земли у государства[481].

Следует упомянуть еще об одной стороне хозяйственной деятельности Исидора — его участии в 308–309 гг. в поставках, по-видимому, для армии фасоли (р. Cair. Isid. 87–91); вместе с ним в этом участвуют еще несколько жителей Каранис, что позволило издателям высказать предположение о другом питтакион, в котором участвовал Исидор. Но не исключено, что в этом случае Исидор действовал как одно из должностных лиц комы Каранис.

Налоговая и административная реформы Диоклетиана, переложившие всю тяжесть сбора налогов и поставок на деревенскую администрацию, привели к расширению круга лиц, привлекаемых к выполнению литургических должностей в комах. Большинство из этих должностей были коллегиальными и возлагались на лиц среднего и даже ниже среднего достатка.

В 298/99 г. Исидор в качестве кефалайота доставляет зерно из Каранис в пекарню (в Арсиное?) и к порту на Ниле (p. Cair. Isid. 40 и 57); в 299/300 г. он исполняет обязанности педиофилака, т. е. отвечает за охрану полей (р. Merton 89). Эта должность была сопряжена с неприятностями: в названном документе речь идет об освидетельствовании в январе 300 г. педиофилака Исидора, сына Птолемея, которому нанесены побои (рана и синяки); тремя месяцами позже Исидор вместе со своим коллегой жаловались на то, что неизвестными злоумышленниками совершена ночная кража. В следующем году он исполняет обязанности апайтета (сборщика) какого-то денежного налога в счет подати провинции за 300/01 г. (р. Cair. Isid. 42), в 303/04 г. — апайтета мяса в счет анноны (р. Cair. Isid. 22–23). Эта литургия тоже оказалась нелегкой: из 10 представленных апайтетами свиней 8 оказались ниже установленного веса и только через два года Исидору и его коллеге по сбору мяса удалось погасить задолженность (p. Cair. Isid. 44).

Между тем происходят важные события в высших кругах Римской империи: Диоклетиан и Максимиан сложили с себя императорскую власть, Галерий, ставший Августом, возвел в ранг Цезаря своего родственника Максимина и передал в его управление юго-восточные провинции империи.

В этом регионе Египет был наиболее богатой и важной областью, и потому понятно то внимание, которое уделяется Египту при дворе Максимина. По-видимому, в первые годы его правления происходит перераспределение номов между тремя провинциями — Иовией, Геркулией и Фиваидой, на которые был разделен Египет еще при Диоклетиане, и перестройка аппарата управления внутри номов. Отчетливым проявлением этого на местах было разделение нома на паги, объединявшие несколько ком (деревень), и введение должности препозита пага, назначавшегося из членов городского совета. Препозиту нага были подотчетны все должностные лица и сборщики налогов в коме, его санкция требовалась при назначении на литургические должности.

Сохранившаяся в архиве Исидора рекомендация его и еще двух лиц на должность комарха, адресованная препозиту пятого пага Аврелию Гераклиду, датирована августом 308 г. (р. Cair. Isid. 125). В рекомендации об Исидоре и его коллегах в соответствии со стандартной формулой говорится, что они зажиточны и благонадежны и исполнят порученное дело в установленный срок, разумно и честно. Несомненно, Исидор был утвержден в этой должности на 308/09 г., так как в архиве есть документы, связанные с действиями, входящими в функции комархов (розыск ушедших из комы лиц — р. Cair. Isid. 126, задержание по распоряжению иринарха обвиняемых — р. Cair. Isid. 129, 130). И несколько удивляет, что в следующем году он снова выполняет одну из наиболее тяжелых литургических служб — должность ситолога (р. Cair. Isid. 9), — ведь назначение ситологов проходило по рекомендации комархов, а затем его, еще не рассчитавшегося окончательно за ситологию, назначают апайтетом мякины за 310/11 г. в счет анноны (p. Cair. Isid. 13, 14).

Последнее назначение вызвало протест со стороны Исидора: он жалуется препозиту пага, что, будучи человеком скромного достатка (μέτριος), он страдает от насилия и беззакония из-за Гсрона, Паэсиса, Гориона и Ахиллы, секретаря комы, которые покровительствуют каким-то 13 лицам, уклоняющимся от литургий, и в том числе Паэсису, который должен был выполнять обязанности апайтета, а не Исидор. По мнению издателей, названные лица принадлежали к богатой верхушке комы и могли оказывать давление на администрацию комы[482] (а может быть, и на препозита пага) при назначении на литургию.

Ситология — наиболее обременительная и трудная литургическая служба, связанная с финансовой ответственностью перед государством за сбор всего установленного налогообложением количества зерна, тяготела над Исидором и его коллегами-ситологами несколько лет, пока не были погашены все недоимки. Только в декабре 312 г. они окончательно отчитались о собранном и доставленном государственным приемщикам количестве зерна и выплаченных в денежной форме недоимках. При этом Исидор сохранил в своем архиве копии отчета о количестве зерна, внесенного каждым налогоплательщиком (p. Cair. Isid. 9), и общего сводного отчета (p. Cair. Isid. 11). По-видимому, с обязанностями ситолога Исидор справился успешно и без особого ущерба для своих личных дел. Не менее аккуратно вел он учет поступлений мякины и поставок ее приемщикам (p. Cair. Isid. 10, 13, 14, 17); эта литургическая служба также растянулась на 2–3 года.

Тем временем в римских верхах, неизмеримо далеко от небольшой египетской деревни, происходят очередные изменения: в мае 313 г. император Максимин потерпел поражение в борьбе с Лицинием и власть над Египтом теперь в руках последнего. И вновь осуществляется какая-то ревизия фискально-управленческого аппарата в Египте: чиновник в должности «инспектора отчетов» проверяет отчеты апайтетов (p. Cair. Isid. 13), в комах появляются литургические должности с контрольными функциями — тессарариев и квадрариев[483].

В Каранис в 313/14 г. на должность тессарария был назначен Исидор, сын Птолемея. По-видимому, при исполнении своих предыдущих литургических служб он зарекомендовал себя человеком добросовестным, деятельным, разумным и честным, т. е. не только соответствующим той официальной характеристике, которая была дана ему при вступлении в должность комарха, но и в чем-то, может быть, превосходящим ее. Судя по документам, относящимся к 313/14 г., в качестве тессарария он контролировал распределение между кометами неорошенной царской земли в порядке эпинемесис для уплаты налогов (p. Cair. Isid. 12), помогал представителям комы Нараус из Мемфитского нома вернуть своих кометов, скрывавшихся в Каранис (р. Cair. Isid. 128), вместе с комархами получил из государственной трапезы деньги за поставку в 311 г. одежды для армии. По-видимому, имея возможность как тессарарий вникать в разные аспекты деятельности местных властей, Исидор расширительно понимал свои контрольные функции и решил довести до сведения высшей власти в провинции — префекта Египта — собранные им данные о злоупотреблениях комархов и препозита пага. В этом намерении он нашел поддержку у квадрария Полемона, сына Тиберина, служебные функции которого, видимо, были близки к функциям Исидора. Отправке петиции префекту Юлию Юлиану предшествовали предварительный подбор материала и составление памяток (р. Cair. Isid. 71 и 72), так что это было заранее подготовленное, обдуманное заявление. О чем же они сообщали префекту?

Они обвиняли комархов в сговоре с препозитом пага и присвоении 10 артаб хлеба и денег, собранных путем незаконных, произвольно налагаемых на жителей комы сборов в сумме более 300 талантов и полученных от казны в счет компенсации за поставки (кож и лошади) 56 талантов, а препозита пага в присвоении двух ослиц, купленных комой за 40 талантов, 30 белых овец и 45 талантов денег, а также в использовании для своих нужд ослов деревенской почтовой службы. Тессарарий и квадрарий выступали в своей петиции в интересах и от имени всех жителей комы (в какой мере они были правомочны выступать от имени комы — неизвестно) и просили префекта провести расследование и пресечь вымогательства препозита и незаконные сборы комархов.

Неизвестно, какой непосредственный результат для комы и местных властей имела эта жалоба префекту, но в жизни Исидора она, по-видимому, сыграла роль поворотного момента: его продвижение в рамках деревенской администрации закончилось. В последующие годы еще встречаются упоминания о привлечении его к каким-то литургиям в 317 и 318/19 гг., но, очевидно, непрестижных и обременительных, и он или обменивается, или нанимает других лиц для их выполнения (p. Cair. Isid. 82, 123). Влиятельная верхушка деревни, к которой, возможно, принадлежали обвиненные им комархи, не могла примириться с его действиями и оставить их без последствий: некоторые документы из архива Исидора позволяют предполагать, что его положение в коме резко ухудшилось.

До сих пор мы рассматривали производственную и общественную стороны деятельности Исидора, и здесь проявлялись его деловые качества, присущие ему и как индивидууму, и как представителю определенного социального слоя. Отдавая должное его личной активности, предприимчивости, добросовестности, обеспечивавших ему доверие со стороны арендодателей-горожан и деревенской и номовой администрации, следует, однако, предположить, что некоторые черты его психологии были типичны для жителей египетской комы. Это прежде всего чувство коллективизма, проявлявшееся в отношении к труду, выполнению общественных должностей и обязательств перед фиском — упоминания о разного рода сообществах (κοινωνία, πίττάκιον) при аренде и уплате налогов встречаются не только в архиве Исидора. Напомним также, что большинство литургических должностей были коллегиальны, и едва ли можно найти какие-то документы о претензиях друг к другу среди коллег по литургии. Думается, что добросовестность в выполнении таких литургических служб, как охрана полей, порождаемая пониманием общности интересов всех землевладельцев комы и ответственности перед этим коллективом, также была свойственна не только Исидору. Те же представления об общности интересов комы в целом и недопустимости действий во вред кометам руководили Исидором и его коллегой Поле-моном при составлении жалобы префекту.

В ситуации, отраженной в петиции, и в последующих событиях в жизни Исидора столкнулись две противоположные моральные установки в поведении и деятельности людей, может быть, даже две разные системы ценностей: с одной стороны, восходящий к традициям общинной организации принцип превалирования общих интересов над частными, удержавшийся в среде мелких и средних земледельцев, так как в нем они видели опору своего независимого существования, с другой — признание руководящим принципом поведения осуществление своих частных интересов. И в реакции на это, как кажется, проявились уже не типичные, а индивидуальные особенности Исидора как человека, как личности. Но прежде чем перейти к этому вопросу, рассмотрим документы из архива Исидора, характеризующие его взаимоотношения с ближайшим окружением — родственниками и отдельными лицами, с которыми ему приходится сталкиваться в своей деятельности.

Обилие хранившихся в архиве Исидора документов, связанных с делами ею братьев, говорит о том, что он уделял им большое внимание, особенно младшим. В начале тревожного 297 г. (напомним, что Диоклетиан в это время замирял Египет) Исидор заключает договор о замене на литургических работах на канале Траяна своего младшего брата Пераса другим работником (р. Cair. Isid. 81). Примерно в это же время его другой брат, Герас, вступил в брак с Таэсис, дочерью Копреса (может быть, при содействии Исидора?), и вслед за этим Исидор вмешался в затянувшееся дело об отцовском наследстве Таэсис и ее сестры, присвоенном мачехой и братом их отца Хайремоном (р. Cair. Isid. 62–64; 104; 105). Наследство состояло из какого-то количества царской и частной земли, но спор шел из-за двух арур частной земли и движимого имущества, состоявшего из 61 овцы, 40 коз, двух рабов и одной рабыни, одной ручной мельницы, трех талантов серебра и двух артаб пшеницы (р. Cair. Isid. 64).

Это единственное упоминание о рабах в архиве Исидора, но оно позволяет высказать предположение, что если у сравнительно небогатого (всего две аруры частной земли!) землевладельца, каким был отец Таэсис, было три раба, то, вероятно, были рабы и в хозяйстве Исидора.

Выиграв тяжбу, Исидор приобрел врага в лице Хайремона и его родственников. В отместку они подожгли его зерно на току (во время обмолота?) в 298 г. По поводу этого происшествия в архиве имеется несколько документов. По-видимому, Исидор тут же подал жалобу стратегу Арсиноитского нома с просьбой о расследовании. Копии ее не осталось, но сохранилась докладная гиперета (помощника) стратега, подтверждающая факт поджога (р. Cair. Isid. 124). Во второй петиции стратегу (р. Cair. Isid. 65) Исидор назвал имена виновных — Хайремона и Акоту, сына Германа, и, вероятно, просил о взыскании ущерба (петиция оборвана), но дело было передано на рассмотрение префекта, как об этом свидетельствуют еще две петиции Исидора по этому же делу, адресованные префекту (р. Cair. Isid. 66 и 67). В одной из них (№ 66, сохранилось 2 копии), датированной уже 299 г., он просит префекта о предварительном задержании виновных, чтобы суд мог состояться (возможно, первое разбирательство из-за неявки обвиняемых не состоялось).

Можно полагать, что Исидор благодаря своей настойчивости добился взыскания ущерба. Тем более, что вражда между Исидором и Акотой не утихла. В 310 г. Исидор снова жалуется стратегу Арсиноитского нома на Акоту, сына Германа, который, будучи сборщиком денежного налога, принудил его уплатить aurum tironicum с участка, никогда не обрабатывавшегося Исидором. Решение стратега было в его пользу, но Акота денег не вернул, и Исидор с присущим ему упорством посылает новую жалобу, однако результаты ее неизвестны (р. Cair. Isid. 69, 70).

Из уже упоминавшейся петиции препозиту пага в 309/10 г. по поводу внеочередного назначения Исидора апайтетом мякины (p. Cair. Isid. 68) известно, что принадлежавшие к влиятельной верхушке жителей комы Герон, Паэсис, Горион и комограмматевс Ахилла относятся к Исидору неблагожелательно. Несомненно, что после жалобы префекту в 313/14 г. на препозита Феодора и комархов (ими были Исидор, сын Деления, и Дулос, сын Тимофея) отношение к нему среди этой части жителей Каранис еще более ухудшилось. И если судить по его петициям в последующие годы, то создается впечатление, что началась его травля.

В 316 г. он жалуется препозиту пага: «Аврелию Геронтию, препозиту 5-го пага, от Аврелия Исидора, сына Птолемея, из комы Каранис. Владея большим количеством земли и будучи занят ее обработкой, не имеющий никакой склоки с кем-либо в коме, но ушедший в свои (дела), я не знаю, по какой причине вчера в середине дня, когда я был на полях, Калас, сын Оннофрия, Севтх, сын Тимофея, Герас, сын Севтха, Паэсис, сын Аполлинария, Сота, сын Ахиллы и Серенис, сын Аристона, из той же комы без какого-либо повода с моей стороны, много выпившие вина и благодаря богатству уверенные в безнаказанности, напали на наш дом… сорвали дверь и, попав внутрь, разбили всю имевшуюся для домашнего пользования утварь, утащив, что нашли в жилище, и если бы наши бывшие (там) женщины не подняли крик (призывая на помощь?), эти из комы разрушили бы жилище. Может быть, ими замышлялось и худшее. Так как столь великое их бесстыдство подлежит должному по закону наказанию и чтобы освидетельствовать дверь и разбитую утварь[484], я вынужден подать это заявление с просьбой, чтобы они были приведены к тебе и чтобы могло быть взыскано предписанное законом, и я был удовлетворен» (?) (р. Cair. Isid. 75). Большинство из тех, кто назван в петиции, в архиве больше ни разу не упоминается, но можно вслед за издателями сделать некоторые сопоставления. Так, Севтх, по-видимому, брат комарха 313/14 г. Дулоса, сына Тимофея (см.: р. Cair. Isid. 54), Серенис — сын комарха 314/15 г. Аристона (р. Cair. Isid. 56); Герас, возможно, сын Севтха, сына Гераса, апаитета мякины вместе с Исидором в 310/11 г., а Сота, может быть, сын комограмматевса Ахиллы. Некоторые лица упоминаются и в последующих жалобах Исидора на чинимые ему жителями комы неприятности.

В преамбуле жалобы Исидор (или, вернее, писец от его имени) утверждает, что у него ни с кем в коме нет никакой склоки (μηδεμίαν τε συμπλοκήν). Если под συμπλοκή понимать прямое столкновение, драку, то такое утверждение, может быть, и верно, но как раз незадолго до этого началась длительная тяжба Исидора с Кастором и Аммонианом, жителями Каранис, у которых он в 314/15 г. арендовал исполу 25 арур посевной земли. В петициях, адресованных препозиту пага и стратегу нома (эти две почти не сохранились), а затем президу[485] провинции (декабрь 315 г.), он обвиняет Кастора и Аммониана в нарушении арендного договора и присвоении причитающейся ему как арендатору доли урожая (р. Cair. Isid. 74).

Судя по заявлению Исидора, он является пострадавшей стороной и поступок обвиняемых грозит ему разорением, но если сопоставить эту жалобу с другими его петициями по этому же делу, то складывается совсем иное впечатление. Дело обстояло так: Исидор вступил в соглашение с Кастором и Аммонианом об аренде на условии κοινωνία ήμισυ μέρους, что означает буквально «сотоварищество в половинной доле». Исидор предоставил семена (20 артаб пшеницы, 6 артаб ячменя, 3 артабы бобов), оплатил наем быков (15 талантов) и работу жнецов (24 артабы пшеницы), а весь остальной труд по обработке земли и уходу за посевом возлагался на владельцев земли; урожай предполагалось делить пополам, при этом, вероятно, государственные налоги должны были платить владельцы земли, как это обычно обусловливалось в арендных договорах. Помимо семян и оплаты быков и жнецов, Исидор дал в долг Кастору и Аммониану 8 талантов серебра, 22,5 артабы пшеницы и 18 артаб бобов.

Все это говорит о том, что семьи Кастора и Аммониана находились в тяжелом материальном положении и, чтобы дотянуть до нового урожая, пошли на кабальные условия договора. Но урожай 315 г., очевидно, не оправдал их надежд, и они отказались (или не смогли?) выплатить Исидору его долю.

Решение презида было в пользу Исидора, но он не смог получить причитавшуюся ему долю. В начале 316 г. Исидор снова пишет петицию стратегу Арсиноитского нома (p. Merton 91), прилагает к ней копию своей жалобы президу с его резолюцией, предписывающей стратегу-экзактору действовать в пользу жалобщика, и просит призвать к ответу Кастора и Аммониана, находящихся в Бубастосе. Очевидно, они уже покинули Каранис, чтобы избежать взысканий. После урожаев 316–317 гг. Исидору, вероятно, удалось получить часть долга, но в апреле 318 г. он вновь обращается с жалобой к президу (SB, 9187) уже по поводу невозвращения долга Кастором и Аммонианом в размере 32 артаб пшеницы и 18 артаб бобов. За эти два года Кастор умер, а Аммониан находится в бегах, поэтому Исидор предъявляет претензию к наследникам и поручителям должников — Деметрию и Томису. Он претендует на трех быков, которые по соглашению должны перейти к нему как обеспечение долга. Но поручители отказались их отдать. Решение презида было в пользу Исидора: он поручил рассмотреть дело препозиту нага и обеспечить взыскание долга. В июле 318 г. Исидор обращается уже к препозиту пага Геронтию с просьбой сообщить решение презида ответчикам и рассмотреть их спор (SB, 9188; p. Cair. Isid. 76). Поскольку в архиве больше нет документов, связанных с этим делом, можно думать, что Исидор добился возвращения долга.

Естественно, что потеря суммы в 40–50 талантов (так примерно можно оценить 32 артабы пшеницы и 18 артаб бобов по ценам 314–318 гг.[486]) была ощутима для крестьянского хозяйства среднего (или даже выше) уровня, каким было хозяйство Исидора, но его расходы на судебные процедуры (папирус, написание жалоб и их копий, оплата ритора и других судебных издержек) говорят о том, что он был достаточно зажиточным, особенно по сравнению с теми, кому предъявлял иски, и его жалоба на то, что он человек «небольшого достатка» и что его стремятся разорить, носит риторический характер.

Столкновение Исидора с богатыми и влиятельными людьми в коме и местной администрацией, а может быть, и длительная тяжба с Кастором и Аммонианом отразились и на его отношениях с родственниками и ближайшим окружением. Питтакион, очевидно, распадается; среди папирусов из его архива резко уменьшается число документов, связанных с делами братьев: имеются лишь несколько квитанций об уплате налогов Герасом и его женой, датированные не позже 318 г. (p. Cair. Isid. 59), и несколько квитанций об уплате Исидором налогов за брата Палемона, датированные 323 г. (p. Cair. Isid. 61).

Видимо, меняется и характер деятельности Исидора, снижается его хозяйственная активность. В его архиве исчезают документы, связанные с арендой земли у горожан, — последняя расписка об уплате ренты Аврелии Птолеме из Арсинои датирована июлем 315 г. (p. Cair. Isid. 122), но, возможно, он продолжал арендовать соседние с его землей участки у жителей комы (см., например, пометку об уплате налога за Сириона в p. Cair. Isid. 61).

Сведения о жизни Исидора после 318 г. дают в основном его петиции. В 320 г. Исидор от имени своей жены Талес, дочери Палемона, подает жалобу препозиту пага (p. Cair. Isid. 77) на Самбатиона и его братьев, опекунов племянниц его жены, обвиняя их в пренебрежении опекунскими обязанностями в отношении сбора урожая и обработки земли, перешедшей к сиротам от их родителей, и в присвоении 6 быков (или коров), 2 ослов, 2 молодых ослов и еще какого-то имущества[487]. На попытку Талес вмешаться опекуны ответили оскорблениями и угрозами. Авторы петиции просят препозита пага обязать опекунов добросовестно обрабатывать землю подопечных, чтобы сохранить все аруры производящими, и составить опись наследства. Весьма характерна заключительная просьба к препозиту пага принять меры, предохраняющие жалобщиков от мести со стороны ответчиков-опекунов: «прими сдерживающие меры, чтобы они в самом деле не сделали мне то, что грозили на словах».

Но эта просьба оказалась тщетной: по-видимому, в этом же году Исидор вынужден снова обращаться с жалобой к препозиту пага по поводу потравы его полей скотом Самбатиона, сына Сириона, Соты, сына Ахиллы, Птолла, сына Аристона, и Аммона, сына Капея (p. Merton 92).

Что это происшествие не было случайным, следует из самой петиции (Исидор пишет о вторичной потраве) и из перечисления виновных: кроме Самбатиона, с которым Исидор только что столкнулся из-за опекунства, в потраве участвовали некоторые из его прежних неблагожелателей — Сота, сын Ахиллы, и Птолла, сын Аристона, возможно, брат Серена.

Этот способ мести Исидору его враги применяли неоднократно. В p. Cair. Isid. 79 (к сожалению, не датированном), Исидор жалуется на Мелоса, скот которого вытоптал его участок, засеянный травой. В мае-июне 323 г. новая жалоба (p. Cair. Isid. 140) по поводу того, что чей-то скот вытоптал его поля и нанес ущерб урожаю. И наконец, последняя жалоба препозиту пага датирована 324 г. (p. Cair. Isid. 78): в ней он пишет, что с трудом засеянные им 7 арур пшеницы (из принадлежащих ему 80 арур) вытоптаны скотом, просит расследовать дело и поступить согласно закону о захвате вытоптавшего скота и продаже его в пользу государства с возмещением пострадавшему причиненного ущерба. Об этом законе он упоминал и в предшествующих петициях, но неизвестно, добивался ли возмещения ущерба.

Позже 324 г. документов в архиве нет — возможно, Исидор в этом или следующем году умер в возрасте 53–56 лет, может быть, к этому времени его благосостояние действительно заметно пошатнулось, и хотя за ним продолжал числиться большой участок земли, он уже был не в состоянии обеспечить его обработку.

Такой вырисовывается жизнь Исидора, сына Птолемея, из папирусов, сохранившихся в его архиве. При всей их разнородности это все же только деловые документы экономического, социального и правового характера. По ним можно восстановить деятельность Исидора на протяжении всей его сознательной жизни (что мы и попытались сделать). А так как именно в деятельности, как показывают в своих работах советские психологи[488], формируется и проявляется личность человека, то представляется возможным в какой-то мере восстановить и социально-психологический облик этого крестьянина.

Как уже говорилось, Исидор — человек деятельный, активный, он общителен и способен (по терминологии, принятой в психологической литературе) принять на себя роль лидера в своей социальной группе. По своему социальному статусу в первую половину жизни он принадлежал к числу средних землевладельцев, усвоил и в основном следовал их морально-этическим установкам. Но Исидор настойчиво стремился подняться до уровня верхнего зажиточного слоя землевладельцев комы. В экономическом плане он более или менее достиг желаемого, а в социальном это ему, по-видимому, не удалось: влиятельная и богатая верхушка комы не приняла его в свою среду. Возможно, этому помешали свойственные ему в молодости представления о социальной справедливости, о примате общественных интересов над частными и т. п.

Столкновение с иными этическими установками и корпоративностью деревенской элиты, вероятно, имело своим результатом глубокую перестройку в психологии и поведении Исидора. Он ожесточился (вспомним его тяжбу с Кастором и Аммонианом), снизилась его общественная, а затем и хозяйственная активность. Но он по-прежнему «борется за справедливость», законность (правда, в основном в своих личных интересах), направляя жалобы администрации пага и вышестоящим властям.

В своих петициях он неоднократно указывает на противозаконность действий тех лиц, на кого он жалуется (p. Cair. Isid. 68; 69; 74; 77), просит привлечь их к ответственности согласно закону (p. Cair. Isid. 75; 77; 78; 79) и даже иногда излагает содержание закона, применявшегося в подобных случаях[489]; в преамбуле ряда петиций он ссылается на предписания законов о защите от притеснений простых людей — των έλαττόνων άγροίων, των μετρίων, к которым он относил себя (p. Cair. Isid. 68; 69; 73; 74; 77).

В какой мере эти положения отражают личное отношение Исидора к происходящему? Или это лишь стандартные риторические формулы, применяемые писцами при составлении жалоб и прошений?[490] Несомненно, что преамбулы и терминология петиций Исидора несут отчетливый отпечаток стиля тех писцов, к которым он обращался при их составлении (ср., например: p. Cair. Isid. 68 и 77), но изложение сущности жалобы принадлежит самому Исидору и даже иногда не вполне согласуется с преамбулой. Так, в жалобе по поводу несправедливого, с точки зрения Исидора, назначения его апайтетом мякины (p. Cair. bid. 68) в преамбуле он назван «человеком весьма скромного достатка» (μέτριο; παντελώς), а далее указывается, что он платил налоги со 140 арур, т. е. с участка, превышающего более чем в два раза средний уровень земельных владений жителей Каранис.

Величина земельных владений имеет для него престижное значение, это элемент его самооценки, и потому он включает упоминание о значительном количестве принадлежащей ему земли и в эту петицию (вопреки логике), и в петицию по поводу ограбления его дома (p. Cair. Isid. 75), и в одну из последних петиций о потраве урожая (p. Cair. Isid. 78). Думается, что и проявляющееся в петициях уважение к законам, вера в их действенность были не только риторической формулой, привнесенной писцами, но и выражением мировоззрения Исидора. Возможно даже, что в ходе своих многочисленных тяжб он приобрел знание некоторых законодательных предписаний, касающихся имущественных и производственных отношений (см.: p. Cair. Isid, 62; 77; 78; p. Merton 90).

Многие документы из архива Исидора имеют пометку: за Исидора, сына Птолемея, не знающего грамоты, расписался такой-то. Издатели считают, он действительно был неграмотным. Осторожнее было бы утверждать, что Исидор не умел писать, но нет никаких доказательств, что он не умел читать. Напротив, можно привести некоторые соображения в пользу его умения понять написанное: в архиве имеются группы подклеенных одна к другой разновременных налоговых квитанций, едва ли это кто-то делал за Исидора. Факт хранения именно у него налоговых квитанций братьев и копий документов, связанных с его коллегиальными литургическими должностями, говорит о том, что он разбирался в них лучше, чем его братья и коллеги. Наличие вариантов жалоб говорит о том, что какие-то варианты им почему-то были отвергнуты. В архиве есть два письма, адресованных ему (p. Cair. Isid. 134; 135), — очевидно, авторы писем полагали, что адресат в состоянии их прочесть. Если допустить, что Исидор был абсолютно неграмотным, возникает вопрос, кто же за него и для него читал эти документы? Ответа на этот вопрос нет.

В архиве очень мало сведений о семье самого Исидора: твердо известно, что у него был сын Пееус, которому в 309 г. было три года (p. Cair. Isid. 8), и жена Талес, дочь Полемона (p. Cair. Isid. 77). Кроме того, по косвенным данным можно заключить, что у него был еще старший сын Патиейс, живший в 309 г. отдельно от отца. Матерью его, по мнению издателей, была первая жена Исидора, имя которой неизвестно.

Из перечисленных членов семьи только Патиейс мог помогать отцу в чтении документов, но нет никаких свидетельств, что он был грамотным. Помимо жены, в доме Исидора были и другие женщины: в 316 г. в жалобе по поводу ограбления его дома (p. Cair. Isid. 75) говорится о поднявших крик женщинах во множественном числе, но были ли это дочери или рабыни — неизвестно. К сожалению, роль Исидора как главы семьи — отца, мужа, хозяина — выяснить не удается.

Также почти ничего неизвестно о религиозных взглядах Исидора. Можно предполагать, что они складывались под влиянием верований, искони существовавших в Каранис и Арсиноитском номе. Как уже говорилось, в коме было два храма: принадлежность северного не установлена, а южный был посвящен местным божествам Пнеферосу и Петесуху, тесно связанным с культом главного бога Фаюмского оазиса Себека (Sbk), называвшегося в греческих документах Сухом. Бог воды и разливов Нила, Себек посылал изобилие и плодородие, отпугивал злые силы и изображался в виде человека или крокодила, иногда человека с головой крокодила[491]. В культах Пнефероса (букв. «Прекрасного лицом») и Петесуха (букв. «Данного Сухом») также большую роль играет почитание крокодила: при раскопках в храме найдены вотивные предметы с изображениями этого животного, в глубине святилища находился алтарь, на который во время церемоний возлагалась мумия крокодила, хранившаяся обычно в специальной нише в стене храма. Однако, по мнению исследователей[492], культы Пнефероса и Петесуха ведут свое начало от культа обожествлявшихся людей, отождествленных затем с Себеком. Например, у Плиния Старшего сохранилось сообщение (Ν. Η., XXXVI, 84) об архитекторе Иетесухе, построившем Фаюмский лабиринт и обожествленном после смерти, культ его получил большую популярность и слился с культом Себека. Найденные при раскопках храма предметы с посвятительными надписями Пнеферосу и Петесуху эллинистического и римского времени (RIGF, № 84–89) свидетельствуют о том, что в этом же храме почитались и другие «сопрестольные великие боги» συννάοι θεοί μεγάλοι или μέγιστοι (RIGF, № 84, 86, 87), но имена их не указываются. Одна из надписей на стеле возле этого храма от имени легионера Люция Валерия Серена содержит посвящение Пиетас (ευθείας — RIGF, Ν 91).

В документах Исидора в соответствии с установившейся официальной терминологией все законы и предписания императоров, в том числе и касающиеся налогового обложения, называются «божественными». Несколько папирусов содержат «божественную клятву» или клятву именем Августов (т. е. правящих императоров — ΣεβασμιονδρκοΟ, которую приносят Исидор или другие лица в подтверждение истинности сообщаемых ими сведений. В земельных декларациях, подписанных Исидором, он клянется Фортуной (Τύχη) и Викторией (Νίκη) непобедимых императоров (p. Cair. Isid. 3–5), в декларации о лицах, подлежащих обложению, он клянется всеми богами, Фортуной и Викторией непобедимых императоров, в отчете ситологов — Фортуной (или Гениями? — Τύχη[493]) Августов и Цезарей. Вероятно, формулы клятвы зависели не от Исидора, а от писцов, оформлявших эти документы, но в какой-то мере они свидетельствуют о содержании тех религиозно-политических представлений, с которыми Исидор был знаком.

Поэтому едва ли можно рассматривать как признак тяготения Исидора к христианству встречающиеся в папирусах из его архива выражения: «добропорядочно живущий» — καλώς εδ βιουντες (p. Cair. Isid. 74, стк. 3), «ушедший в свои (дела)»—κατ5 έμαοτόν άναχωρουντος (p. Cair. Isid. 75, стк. 5), — и приветствие в письме Диоскора «брату Исидору» (p. Cair. Isid. 134). Вероятнее видеть в употреблении таких оборотов речи приемы риторического оформления петиций[494], но при этом можно допустить, что среди знакомых Исидору людей, в том числе писцов, к которым он обращался, были христиане. Однако ни гонения на христиан в 303–304 гг., ни легализация христианства не нашли никакого отражения в архиве Исидора, если не считать следствием официального признания христианской религии появление приведенных выше выражений в петициях 315–316 гг.

Некоторые исследователи[495] усматривают в словах «ушедший в свои (дела)» следы отчуждения Исидора от окружавшей его социальной обстановки, склонность к анахоретству. Думается, что это слишком смелые и далекие выводы. Во-первых, определяющее слово в этой фразе читается предположительно (см. комментарий издателей к стк. 5). Во-вторых, нельзя забывать, что петицию писал не сам Исидор, а неизвестный нам писец со своей лексикой (многие слова в архиве больше не встречаются) и манерой письма. В-третьих, предшествующая фраза о том, что Исидор не замешан ни в каких склоках с кем-либо в коме, носит явно демагогический характер, так как именно в это время у него шла тяжба из-за арендной платы с Кастором и Аммонианом, не говоря уже о столкновении с администрацией комы в предыдущие годы, и потому есть основания полагать, что и следующие слова написаны в том же ключе. И наконец, что особенно важно, во всей деятельности Исидора в той мере, в какой ее удается проследить, проявляется его активное отношение к жизни, общественной жизни комы и стремление как-то ее изменить в лучшую, с его точки зрения, сторону. Даже в последние годы своей жизни постаревший и, возможно, обедневший, он продолжает борьбу с «обидчиками», опираясь на законы и рассчитывая на поддержку со стороны имперской администрации. Думается, что нет оснований говорить о его стремлении уйти от общества, замкнуться в себе; не принадлежал Аврелий Исидор к тому типу людей, которые становятся анахоретами.

Итак, все, что нам известно об Аврелии Исидоре из документов, сохранившихся в его архиве, рисует его человеком деятельным, трудолюбивым, ему присущи чувства семейной общности, сопричастности к коллективным делам. В результате своей активной хозяйственной и литургической деятельности он приобрел некоторый авторитет в коме, ему, очевидно, были не чужды интересы комы в целом и представления о социальной справедливости: они нашли отражение в его петиции по поводу злоупотреблений комархов и препозита пага и, может быть, в какой-то мере в его тяжбах в защиту интересов его родственниц. Но очевидно также, что в его характере находили место и другие черты — жажда накопительства, черствость и даже жестокость по отношению к посторонним людям, не связанным с ним дружескими или родственными узами, неуживчивость, сутяжничество. Все это усиливалось с годами (особенно после столкновения с богатыми односельчанами, обладающими реальной властью и влиянием в коме) и обострило его отношения с соседями к концу жизни.

Изучение архива Исидора позволяет, как уже говорилось, выявить наряду с индивидуальными особенностями и ряд черт психологического облика крестьянина, присущих не только этому конкретному человеку, но и многим мелким землевладельцам, жителям ком Египта (а может быть, и других провинций) в сложную переходную эпоху конца III — начала IV в.