"Император вынимает меч" - читать интересную книгу автора (Дмитрий Колосов)

5.5

Мечте горшечника Патрокла из рода Апеев о тихой покойной жизни не суждено было сбыться. Едва он избавился от одной напасти — быть ополченцем в войне против могущественного Антиоха, как подоспела новая. Антиох, прослышав о том громадном войске, что собрал против него Птолемей, царь Египта, решил увеличить и свою собственную армию. И хоть он прекрасно знал, сколь мало толка от всех этих горшечников, кожевенников и золотарей, но лишнее копье, лишний шит никогда не помещают хотя бы лишь тем, что тысячи копий и тысячи щитов способны робость в сердце врага. А любому известно, что исход сражений нередко решается еще до первой стрелы. И потому тысяча с лишком обитателей Селевкии были призваны под антиоховы стяги, став в один строй с сирийцами, агрианами, даями, карманиями, киликийцами, мидянами, кадусиями и прочими, прочими, прочими.

Антиох вел на юг громадную армию, в которой одних фалангистов насчитывалось тридцать тысяч, а были еще и пельтасты, и лучники с пращниками, и отборные всадники: фессалийцы, арабы, лидийцы. А еще сотня слонов, один вид которых вселяет робость в неискушенное сердце!

Слоны трубили, лошади ржали, воины бряцали доспехами и оружием, воинственно восклицая:

— Славься, Антиох! Смерть Птолемею! Вороненок заклюет сонную жабу!

Бесконечная колонна шествующих вслед полков сороконожкой доползла почти до дельты Нила, где была встречена выдвинувшейся навстречу армией Птолемея, не менее разношерстной по своему составу, чем сирийское войско. Дурная слава юного повелителя Египта и оскудевшая казна не позволили набрать должное количество наемников-эллинов, умелых в обращении с копьем и мечом. Тогда Сосибий безнадежно махнул рукой.

— Будем брать всех!

В армию стали записывать ливийцев, а потом и египтян, уже не одно столетие вообще не бравших в руки оружие. Сосибий, муж хитрый и на язык искушенный, взывал к древней доблести предков.

— Вспомните времена великих Рамзесов и Тутмосов! Вспомните времена, когда вся Сирия была под властью правителей Кемта!

Временщик окружил себя жрецами древних культов, кстати, подсказывавших ему имена всех этих рамзесов и тутмосов, и всячески демонстрировал близость к тем, кого в прежние времена именовал не иначе, как грязные варвары.

Обольщенные громкими речами, привлеченные самой возможностью хоть в чем-то быть равным эллину, египтяне гурьбой повалили на сборные пункты. Сначала вербовщики брали всех, затем начали отбирать самых сильных. Рекруты попадали в руки наемников-офицеров, людей в ратном деле опытных. Очень скоро генералы доложили Сосибию, что армия сформирована. Временщик скорей удивился, нежели обрадовался этому обстоятельству.

— Не жди добра от рабов, получивших в руки оружие! — пробормотал он, и не подозревая, сколь провидческими окажутся эти слова.

Но выбирать, собственно говоря, не приходилось. Армия Антиоха уже маршировала к границам Египта, и было ясно, что укрепления дельты не задержат алчущих добычи сирийцев. Пришлось Птолемею и его фавориту облачаться в доспехи и вести войско навстречу врагу Египтяне разбили лагерь подле небольшого городка Рафия, куда вскоре подошли и полки Антиоха. Воинственные, заранее празднующие победу сирийцы сразу начали навязывать неприятелю стычки. Птолемеевы стратеги, как могли, от них уклонялись, так как не больно-то доверяли находящемуся под их командой сброду.

— Мы не Ганнибалы, — ворчали они, покрепче запирая лагерные ворота: дабы не ворвались враги, а заодно не разбежались свои, — чтобы вести в бой такую разноплеменную орду!

Глядя на это, сирийцы наглели все больше и больше.

— Эти вонючие дети Хапи боятся одного лишь блеска наших щитов!

— Они побегут от одного нашего крика!

— Мы опрокинем их одним лишь топотом наших слонов!

— Наши подвиги затмят славу самого Александра!

Более прочих дерзил Теодот, тот самый стратег, что первым отшатнулся от Птолемея, передав под власть Антиоха келесирийские города. По роду-племени Теодот был этолиец и, подобно своим соплеменникам, отличался наглостью и заносчивостью.

— Да не нужна тут никакая битва. Я просто прикончу этого недоноска, по недоразумению прозывающегося Птолемеем, после чего собранный им сброд разбежится!

— И как ты собираешься это сделать? — спросил Антиох. Дело было на пиру, и царю надоело выслушивать пьяные похвальбы. Дерзкий Теодот более прочих подходил для того, чтобы быть поставленным на место.

Должно быть, этолиец понял, что зарвался. Он покачал головой и, ничего не ответив, прижал палец к губам.

Пир был в самом разгаре, когда Теодот потихоньку покинул царя. Он отправился к воротам, обращенным в сторону неприятеля. Здесь торчали с десяток воинов, Теодот поманил двух ближних к нему.

— Пойдете со мной!

— Но… Но…

— Это приказ! — отрезал Теодот. Понизив голос, он шепнул подбежавшему офицеру:

— Царь поручил мне проверить, насколько беспечны наши враги. Я возьму с собой этих бравых парней.

Офицер с сомнением скользнул взглядом по «бравым парням», явно мечтавшим лишь о том, чтоб ускользнуть от внезапно свалившейся на их головы чести, но спорить не стал. Как мог он ослушаться царского повеления!

— Ступайте! — велел он новоиспеченным героям, ремесленникам из Селевкии — горшечнику Патроклу и золотарю Клеофану. Те хотели было затянуть свое «но…», однако офицер грозно повторил:

— Ступайте!

Бравым парням не оставалось иного, как подчиниться приказу. Дрожа каждым членом и поминутно оступаясь в невидимых по темноте промоинах, они последовали за отважным во хмелю генералом. После недолгой прогулки троица подошла к едва различимому во тьме вражьему стану. Здесь Теодот оглядел своих спутников, чьи лица были бледнее луны, уже норовящей скользнуть за горизонт.

— Отлично! — шепотом одобрил он. — Два настоящих идиота. Как раз то, что нужно! Даже самый опытный глаз не отличит вас от недоносков, набранных Птолемеем. Слушайте меня, парни! Сейчас мы войдем в лагерь. Ваше дело помалкивать, а если вдруг спросят, кто вы такие, скажете: воины полка Андромаха. Запомнили?

— Да! Да! — в голос клацнули челюстями Патрокл с Клеофаном.

— Вот и отлично! Тогда вперед! И да сопутствует нам Дионис!

Теодот двинулся прямо к воротам и ударил в них ногой. Ответом было молчание, и тогда этолиец ничтоже сумняшеся закричал:

— Эй, сонные крысы! А ну, открывай дверь!

Ворота, заскрипев, приотворились, и оттуда показалась голова в шлеме.

— А ты кто такой?

— Гемокл-александриец со своими людьми. По поручению Андромаха мы осматривали окрестности!

Ворота отворились пошире. Караульный изучил незнакомца, но не нашел в нем ничего, что вызывало бы подозрение. В том не было ничего удивительного. Воины Антиоха были облачены в те же одежды, что и воины Птолемея, ну а распознать в Теодоте лазутчика караульный не мог хотя бы по той простой причине, что невозможно знать в лицо каждого из восьмидесяти тысяч воинов, составлявших армию Птолемей. А вид у Теодота был самый что ни на есть невозмутимый, более того, на физиономии дерзкого этолийца уже появлялись признаки нетерпения. Потому поколебавшись, караульный решил не наживать себе неприятностей.

— Идите. Только мне надо доложить о вас. Как ты сказал, тебя зовут?

— Гемокл-александриец!

С этими словами Теодот, а следом и его спутники — двое, мокрые от страха — вошли во вражеский стан.

Генерал вел себя уверенно, словно и впрямь был тем самым Гемоклом, чьим именем представился. Он уже несколько дней наблюдал за вражеским лагерем и точно знал, где располагается царский шатер. А, будучи по прошлой своей службе осведомлен о той небрежности, с какой несут охрану телохранители Птолемея, Теодот решился на дерзкий поступок. Убить царя в его собственном шатре прямо посреди лагеря! На подобное не отваживался еще никто, и потому сие мероприятие было вдвойне по душе честолюбивому этолийцу.

Все прошло на удивление гладко. Ни один человек не окликнул идущих сквозь стан воинов. Часовые у шатра мирно посапывали. Теодот бестрепетной рукой прикончил обоих, после чего обернулся к помертвелым от ужаса спутникам.

— Станьте у входа и ждите! — Затем он исчез, чтобы через несколько мгновений вернуться. Сунув окровавленный меч в ножны, Теодот негромко бросил:

— Вот и все. Теперь нужно лишь выбраться!

Надо ли говорить, что лазутчики без хлопот это проделали, покинув лагерь через другие ворота, где, как и в первый раз, никто даже не подумал остановить некоего Гемокла-александрийца.

Уже взошло солнце, когда ликующий генерал вернулся в свой лагерь. Он думал, что одним ударом закончил войну. Он полагал…

Он просчитался, поразив в темноте царского лекаря, в то время как сам Птолемей мирно дрых в объятиях любовницы Агафосиклеи. Что говорить — не повезло! Но дерзкая выходка этолийского генерала имела далекие последствия, ибо именно она подвигла владыку Египта отважиться на битву против коварных врагов.

Это был второй день нового, 93-го года эры Селевкидов, день, знаменательный уже одной своей датой.[20] Поутру цари, не сговариваясь, стали выстраивать армии. Ни тот, ни другой в ратном деле не были искушены и не имели при себе генералов, в ратном ремесле искусных. Потому и построение полков, и план предстоящей битвы монархи избрали схожий, попросту говоря — самый простой. Фланги заняли конница и слоны, центр — фаланги и пельтасты. Птолемей стал на левом крыле. Проведав об этом, Антиох занял правое, чтобы лично сражаться против царственного соперника.

Но вот все замерло. Застыли в ожидании сигнала воины, всадники осаживали горячащихся в предчувствии схватки коней, слоны настороженно посматривали на своих столь же громадных противников. Как положено, полководцы и генералы кричали какие-то слова, ободряя дух своих воинов. Но, право, им нечего было сказать. Ни один, ни другой не могли похвалиться былыми заслугами и твердили боле о доблести предков.

— Во славу наших дедов и прадедов, покоривших восточных варваров! — кричал Антиох. — Во славу Никатора и Деметрия Полиоркета!

— Не посрамим памяти Александра и наследовавшего ему Птолемея Сотера! Не посрамим! — вопили Сосибий и разряженный, словно павлин, Птолемей.

Солнце уже стремилось к зениту, когда Антиох отдал приказ атаковать. Вперед устремились слоны под командой Филиппа, навстречу им двинулись африканские элефанты. Закованные в броню громадины разбежались, сшиблись. Махуты кололи слонов стрекалами, воины на башенках, закрепленных на могучих морщинистых спинах, обменивались калеными стрелами, били врагов длиннющими сариссами. Антиох имел перевес в слонах, к тому же его слоны, индийские, превосходили африканских как размером, так и свирепостью. Птолемеевы элефанты не выдержали удара и побежали, сминая подступавшую сзади конницу. Антиох привычным движением рванул меч.

— За мной!

Царская агема зашла в спину растерявшимся египетским всадникам и опрокинула их. Гиганты-соматофилаки насквозь пронзали врагов ксистонами, с треском раскалывали покатые египетские шлемы.

— Круши!

Поле сражения затянуло клубами пыли, прикрываясь которой нанесли удар антиоховы наемники, опрокинувшие стоявших на краю египетской фаланги пельтастов. Те побежали. Антиох во главе конных полков погнался за ними.

— Победа! Победа! — ликующе кричал царь.

— Победа! — вторили ему соматофилаки, без устали разя врагов. — Вперед, вороненок! Победа!

Победа…

Но это была еще не победа. Ни один из монархов не имел четкого плана действий, почему их стратеги действовали на собственный страх и риск. Птолемею повезло, что в его войске оказался генерал, отважившийся на дерзкий маневр. Командовавший на правом крыле Эхекрат предпринял успешную атаку и после недолгого боя обратил в бегство противостоявшие ему неприятельские полки. При виде этого египтяне приободрились. Помахивая мечом, Сосибий лично повел в бой фалангу. Наемникам-эллинам и египтянам противостояли опытнейшие сариссофоры Антиоха, но они растерялись, видя поражение одного крыла войска и ничего не ведая о судьбе другого. Меж тем египтяне, воодушевленные уже тем, что им дали оружие, сражались отчаянно, искупая неумение яростью. И сирийцы попятились. Строй их, в начале баталии ровный, словно гипподамова перспектива, сломался, и в образовавшиеся бреши ворвались размахивающие мечами египтяне. Тщетно стратеги Никарх и Теодот пытались восстановить порядок. Воины не слушались их призывов. Бежали наемники, бежали фалангисты-сирийцы, бежали, бросая серебряные шиты, украшенные изображеньями элефантов, гипасписты, бежал сброд, набранный по городам и весям. Неслись во всю прыть своих ног «бравые парни» Патрокл с Клеофаном. Все бежали, и невозможно уж было остановить это бегство.

Воины расставались с оружием, ища спасения в ретираде. Египтяне с криком преследовали их, а Сосибий уже разворачивал сохранивших строй наемников навстречу возвращавшимся к полю битвы гиппархиям Антиоха. Четыре тысячи отборных всадников еще могли повернуть ход битвы, но Антиох не решился атаковать ощетинившуюся копьями фалангу. Он вздыбил коня и погнал его прочь…

Так закончилась битва, нелепая по течению своему и ничего так и не решившая. Потери обеих сторон были невелики,[21] и одолевшие не чувствовали себя победителями, а проигравшие — побежденными. Но Антиох убедился, что ему далеко до гения Александра Великого, и пыл поумерил: нелепо и даже опасно царю наступать дважды в одну кучу дерьма. И потому Антиох решил:

— Довольно тратить время и силы на местечковые распри! Пусть пропадет пропадом проклятая Келессирия, ничтожнейшее из моих владений! Займемся-ка тем, что восстановим славу предков, истинную славу!

Антиох предложил мир, и Птолемей его принял. Победоносные египтяне славили своего повелителя, предвещая ему славу Александра, а Птолемею боле всего на свете хотелось вернуться во дворец — к бархатным покрывалам, флейтисткам и вину. Он не был Александром, он был всего лишь Птолемеем, прозванным Отцелюбом.

Так закончилась эта война, нелепая и ничего не решившая. Предоставив владыке Египта предаваться удовольствиям, Антиох стал готовить полки к походу. Сначала он намеревался пойти на запад, чтобы вернуть владения, захваченные Ахеем. Ну а потом его ждал Восток. Антиох по-прежнему жаждал славы Александра и рвался к ней, не подозревая, что Александр и его слава уже выступают навстречу…