"Подстрекатель" - читать интересную книгу автора (Лайл Холли)

Глава 8

Вот уже год разрушенный Эл Маритас покоился на дне отравленного участка моря. О нем не говорили и почти забыли. А новый и прекрасный Эл Маритас, как сияющая жемчужина, оставленная на Атрине богами, расположился в шестистах метрах от прежнего места, на прочном скалистом выступе. Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Рейт занялся литературой и историей в старой доброй школе; Соландер в Исследовательском центре делал первые шаги к будущему, о котором так давно мечтал; Велин проводила с Рейтом каждую свободную минуту; а Джесс завершила обязательное образование.

Луэркас ходил от одного мага-врачевателя к другому, а от него отправлялся к третьему целителю, желая поскорее залечить раны. Дафрил погрузился в изучение старой магии и темных путей.

Империя росла и крепла — прекрасная, удивительная и постоянно жаждущая энергии. Ее властители обеспечивали своих граждан всем необходимым. Никто не испытывал голода, всем вполне хватало жилья. Однако для своего удобства и своих нужд Империя изменила определение «гражданин». Те, кто не отвечал ее предпочтениям, платили дань, но не только деньгами: они расплачивались своими жизнями. И душами.

Грат Фареган закончил разговор со своим кеппином — непосредственным начальником в Департаменте Дознания. Его кеппин получил повышение и стал Магистром, а он, Грат Фареган, станет новым кеппином со своей командой помощников и возможностью руководить огромным количеством сотрудников, которые выполнят любой его приказ без лишних вопросов.

Он успешно продвигался к вершине карьерной лестницы.

В состоянии сильной задумчивости Грат вернулся в комнату развлечений, спрятанную на верхнем этаже его личных апартаментов в Доме Фареганов, где хранилась его коллекция. Он подумал, что, пожалуй, мог бы… Но впервые за многие годы коллекция нисколько не тронула и не возбудила его. Все его куклы, застывшие в специфических от воздействия магии позах, ожидая, когда он выберет кого-нибудь из них для своих утех, казались ему скучными и обыденными. Грат окинул взором хлысты, цепи, клещи, тавро, ножи, но его мысли занимала прекрасная молодая девушка с праздника. Джесс Ковитач-Артис.

Она непременно стала бы жемчужиной коллекции. Он бы украсил ее, придумал ей особую позу и поместил в центре своей галереи. Фареган закрыл глаза и представил себе шедевр, который мог бы получиться. Он мог бы постоянно ощущать ее страх. Он жаждал, неистово и страстно жаждал ее.

Но она жила в крепости, куда он не мог попасть — он даже не мечтал пробиться в Дом Артисов. Эта крепость не имела общих коридоров, как сектор семейства Артис в Эл Маритасе. Один из соглядатаев доложил ему, что девушка всегда в компании друзей и никогда не выходит из дома одна.

Фареган был уверен, что не подберется к ней силой. Оставалось применить хитрость.

Он придумал заклинание, которое позволит ему наблюдать за ней, когда она будет за пределами Дома Артисов. Он решил завоевать ее доверие.

— Мне не нужно появляться в Академии целую неделю, — сказал Соландер, — у нас неожиданный праздник. Магистр Подсознательных наук должен принять клятвы вместе с гариной из Бейнджата, и у них полно работы. Нас пригласят, но поскольку она бейнджати, всю неделю они будут проводить ритуалы очищения, медитировать и все проверять перед знаменательным днем. В этом должны принять участие все Магистры, поэтому с нас, учеников, ничего не требуют.

Юноша усмехнулся.

— Так что у меня впервые за эти месяцы есть немного времени, чтобы поработать над моими проектами. Как продвигаются твои?

Рейт вздохнул и встал из-за стола.

— Я зашел в тупик, дружище. Моя голова раскалывается. Я могу сочинять плохие стихи хоть весь день, но как только хочу написать что-нибудь стоящее, то теряюсь и не нахожу нужных слов. Я написал пьесу, но она просто ужасна.

— Дай почитать.

— Лучше не надо. Хочу, чтобы и завтра ты меня по-прежнему уважал.

Соландер взглянул на друга и засмеялся.

— Предлагаю сделку. Я покажу тебе свои наработки, но только если ты покажешь мне, что сделал.

— Ты сильно продвинулся вперед? — спросил Рейт.

Соландер улыбнулся.

— Сначала покажи ты.

Рейт подошел к шкафу и выдвинул нижний ящик. Из него он достал стопку бумаг.

— По крайней мере не скажешь, что я бездельничал.

Он отдал бумаги Соландеру и снова сел.

В этом ведь и заключается опасность дружбы с тем, кто считает себя писателем? Соландера не прельщала идея прочитать пьесу, не важно, в каком стихотворном размере она была написана и на каком языке воспевала богов, а потом заставить себя найти слова похвалы. Как только он представлял себе актеров, которые на сцене ставили произведения какого-нибудь известного драматурга, ему хотелось убежать как можно дальше — а уж если труды известных писателей вызывали у него такую реакцию, то можно представить, какое впечатление оставит творение его друга-любителя. Но он не смог придумать вежливую отговорку. В конце концов это он уговорил Рейта начать литературную карьеру после нескольких лет изнурительного экспериментирования. Поэтому с видом приговоренного он принялся читать.

«Человек снов. Пьеса в трех действиях».

После непродолжительного описания действующих лиц и простых декораций Рейт начал повествовать о ребенке из Нижнего Города, который бродил по улицам с корзиной за спиной, пытаясь продать нечто, что он назвал даффиа-беджон — приблизительный перевод «плоды снов». Мальчика встретил молодой чародей и спросил, действительно ли сны будут хорошими. Мальчик ответил, что если его душа и сердце чисты, то сны будут добрыми, но он ни при каких условиях не должен есть плоды, если хранит в себе страшный секрет вины.

— Хм…

Соландер слегка озадаченно взглянул на Рейта.

— Когда я увидел первую страницу и понял, что пьеса написана на общем разговорном, а не на акренианском языке, то решил, что ты намерен восхвалять твоих богов на общем. Но, кажется, у тебя вообще нет богов…

— Богов нет, — ответил Рейт. — Читай дальше.

— Вообще нет. Ух ты. Я думал, восхваление богов в самом начале — это требование.

— Я не придерживался нормы. Читай.

Неожиданно для самого себя Соландер заинтересовался и продолжил читать о мальчике, торговавшем снами. Сказав, что лишь виновный не должен покупать его плоды, мальчик заставил чародея купить один — потому что кто признает, что скрывает тайну вины, когда остальные проходят мимо, слушая, что он говорит, и смотрят на него?

Чародей принес плод снов домой и попытался избавиться от него, закопав в землю. Но на этом месте за считанные секунды выросло дерево, на ветвях которого висело много плодов, и они уговаривали чародея съесть их. Их голоса преследовали его день и ночь, приводя в отчаяние и изматывая. Когда он попытался срубить дерево, на его месте выросло два, а когда попытался сжечь их, пламя разбросало семена, и в его саду вырос целый лес деревьев. Некогда светлое и прекрасное место стало темным и навязчивым миниатюрным лесом, который постоянно стонал, завывал и не давал бедному чародею покоя.

Чародей прибегнул ко всем возможным заклинаниям, чтобы не съесть плоды дерева, — но даффиа-беджон стояли на своем. Наконец, не в состоянии этого выдержать, он пал на колени и поклялся роще, что съест один плод, если она просто даст ему поспать.

Деревья согласились.

Во втором действии чародей съел плод и заснул, но во сне его «я» столкнулось с призраками проклятых, которые жаждали возмездия за пытки и страдания, причиненные им. Далее Соландер прочитал, что чародей изобрел заклинание, которое превращало заключенных в особую молодильную воду. Но когда у него не осталось больше преступников, он оказался перед выбором: либо использовать для получения энергии тела и души невинных людей, либо сказать своим клиентам, что они больше никогда не будут молодыми.

Он решил и дальше обслуживать своих клиентов, потому что они сделали его очень богатым, усаживали в центр стола на больших праздниках и аплодировали ему на улицах. Но души тех которых использовали в этих целях, не обрели покоя и преследовали его в виде магических плодов даффиа-беджон.Во сне те, которых он убил, восстали против такого обращения. Они сводили его с ума, уверяли его, что он никогда не проснется, пока не раскается в содеянном зле и не прочитает особое заклинание, которое вызволит их из преддверия ада, куда они попали.

В третьем действии измученный и раскаявшийся чародей прочел заклинание и освободил мертвых. Все призраки невинных жертв явились перед ним и начали преследовать его, утверждая, что он еще не расплатился с ними. Другие чародеи открыли секрет его заклинания и тоже продавали заколдованную воду. Чтобы освободиться от мертвых, он должен продать один плод снов другому виновному чародею. Пьеса заканчивалась на том, как чародей возил по улицам тележку, нагруженную даффиа-беджон,которые собрал со своих деревьев, и продавал их ничего не подозревающим чародеям, которые также скрывали его тайную вину.

Соландер сидел и долго смотрел на последнюю страницу — он не читал, а просто размышлял о душах проклятых в пьесе и о душах вдвойне проклятых в Уоррене, душах, у которых нет даже возможности потребовать мщения. Наконец он отложил пьесу и посмотрел на Рейта.

— Если судить по тому, как ты написал, то можно легко представить твою пьесу на сцене. Она понравится людям. И не одним только стольти. Готов поспорить, что если ты предложишь более дешевые билеты для чадри или муфери, то и они придут. Это хорошая история, и даже они ее поймут, тем более что она написана на общем языке. Кроме того, она написана прозой…

Соландер пожал плечами, не находя логичного объяснения тому, почему проза лучше, чем поэзия.

— Конечно, она была бы более художественной, если бы ты написал ее стихами, и ты бы выглядел более искусным писателем. Но я сомневаюсь, что ты действительно стал бы более искусным писателем, потому что люди проспали бы всю пьесу, как они спят на постановках так называемых великих драматургов, я полагаю, что если публика заинтересуется тем, что происходит на сцене, а не тем, в чем или с кем пришли другие, то ты можешь стать настоящим писателем. То, что в твоей пьесе не появляются боги, вовсе не помешает успеху — в конце концов, кто сейчас в них верит? А что касается общего языка… мне кажется, это к лучшему.

Он помолчал.

— Герои звучали естественно — только говорили гораздо интереснее, чем большинство людей.

Рейт улыбнулся.

— Значит, это не худшее из того, что ты читал. Это уже обнадеживает.

Но Соландер почти не слышал Рейта. Им овладело неожиданное, смешное, но одновременно прекрасное воодушевление. Если бы он захотел, то, возможно, поставил бы «Человека снов». После смерти отца он получал ежемесячное пособие, которое выплачивал Совет Драконов, — поддержка, основанная на том, что его отец умер на службе Империи, и будь он жив, он бы продолжил заботиться об образовании и благополучии своего сына. Эти деньги шли помимо вкладов, которые оставил отец, помимо доли Соландера в деньгах семьи — которая была значительной — и помимо юношеских сбережений самого Соландера. Поскольку в момент смерти его отец был не кем иным, как Почетным Магистром Совета Драконов городов Эл Артис и Эл Маритас, стипендия была более чем щедрой.

Разумеется, сам Соландер не мог финансировать постановку. Чтобы продолжить обучение в Академии и не отстраниться насовсем от Магистров, чьи рекомендации ему понадобятся при получении звания Дракона, он не мог позволить себе оказаться замешанным в том, что явно ставило под сомнение неприкосновенную природу магии чародеев. Если он хочет изменить Драконов изнутри, сначала нужно туда попасть. Но он никогда не добьется этого, если станет меценатом пьесы, которая допускала, что чародей, причем стольти, мог быть убийцей.

И, разумеется, Рейт, или Геллас, — ученик Базовой школы и уважаемый член высшего общества, не должен быть известен как автор столь огнеопасного произведения. Впрочем, Рейту лучше отрицать любую связь с этой пьесой. Он может приписать ее другому драматургу и представить в качестве дипломного проекта за Базовую школу.

Соландер мог спокойно финансировать постановку через третьих лиц, которым будет трудно или невозможно его проследить. Это будет… он улыбнулся. Это будет непросто, но в то же время забавно. Что касается актеров для таких интересных ролей — поскольку пьеса написана на общем разговорном языке, не придется нанимать специальных актеров, которые бегло говорят на полудюжине мертвых языков, но, без сомнения, потребуют нового размера стиха и баснословный гонорар. Рейт сможет набрать людей всех слоев — любой, кто говорил на общем языке, был потенциальным актером.

Вдруг Соландер понял, что Рейт разговаривает с ним.

— Что?

— Где ты витал? Минуту назад мы обсуждали мою жалкую пьесу, а потом ты словно улетел в другой мир и не слышал ни слова.

— Я собираюсь профинансировать «Человека снов».

— Что ты собираешься сделать?

— Я собираюсь профинансировать твою пьесу. Я хочу вложить деньги через надежных людей, чтобы никто не догадался, что я в этом замешан, а ты поставишь ее. Ты уверен, что никто не знает, что это ты ее написал?

— Абсолютно уверен.

— Отлично. Выдай ее за чужое произведение. В случае, если возникнут проблемы, ты всего лишь тот, кто посчитал ее интересной и решил вдохнуть в нее жизнь. Вся сила удара достанется воображаемому автору.

— Думаешь, люди не станут задавать вопросы?

— Надели своего писателя жизнью. Создай его, как ты создаешь персонаж пьесы, — придумай, где и как он живет, кого знает. Установи способ платить ему и никогда не забывай делать это. Посылай ему послания с курьером и непременно читай его ответы. Сделай его умным, осторожным, аскетичным. И никогда не забывай, что он и ты — разные люди. Никогда. Даже со мной.

Рейт задумчиво кивнул.

— Чтобы меня не выдворили из Империи или не отправили в шахты.

— Как ты его назовешь?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь такое, чтобы задеть Империю за живое.

Рейт закрыл глаза и задумался. Наконец он покачал головой.

— Пока не знаю. Но рано или поздно придумаю.

Соландер покачал головой и скрестил руки на груди.

— Этот таинственный писатель должен появиться сегодня, потому что я дам тебе денег на финансирование театра, и какая-то их часть должна пойти ему в качестве гонорара.

Рейт вдруг рассмеялся.

— Кое-что придумал. Почему бы и нет? Назовем его Винкалис. Для кого-то это будет иметь значение.

— Винкалис?

— Это название ворот, через которые я прошел вместе с прекрасной и ничего не подозревающей Шайной, когда впервые понял сущность уорренцев. Ворота, через которые пришли вы с Велин, чтобы забрать меня и Джесс. Ворота, через которые однажды выйдет моя семья.

— Не похоже это на имя человека.

— Это не важно. Винкалис хочет остаться анонимным. Никто ведь не поверит, что это его настоящее имя.

— Пусть будет Винкалис.

Соландер поднял бокал.

— За то, чтобы он нас не подвел.

Рейт поднял бутылку, из которой пил, и проговорил:

— Твои бы слова да богам в уши.

Они выпили.

— Теперь скажи, на какое продвижение ты намекал?

Соландер ухмыльнулся.

— Вообще-то у меня их два.

— Хвастун.

Они оба засмеялись, и Соландер продолжил:

— Сначала личное или профессиональное?

Рейт широко раскрыл глаза.

— Разумеется, личное.

— Ты такой же сплетник, как и все ковил-оссеты. — Он нагнулся к нему и тихо сказал: — Но это хорошо.

— Так все-таки, что ты имел в виду?

— Джесс и я — пара. Точнее, мы станем ею завтра, когда она официально станет совершеннолетней.

Рейт встал, поднял бутылку и воскликнул:

— Молитва услышана.

Он допил все содержимое одним большим глотком и вытер рот тыльной стороной ладони. Затем швырнул бутылку в мусорное ведро и разбил ее.

— За твое счастье и мое.

— Ты забыл о Джесс.

Рейт посмотрел на Соландера из-под бровей, но ничего не ответил.

— Тогда еще одна новость.

— Давай говори. Но я не уверен, что мое сердце ее выдержит.

— Я думаю, что понял, почему ты такой, какой есть.

— Ты шутишь.

— Я же не сказал, что научился этим пользоваться. Благодаря документам, которые ты достал, я составил уравнения, пытаясь вывести влияние всех этих заклинаний, которые постоянно льются в Уоррен. Заклинания на пищу, заклинания на щит вокруг этого места, контрольные заклинания, которые поступают от ежедневных уроков и молитв. И я кое на что наткнулся.

— Передозировка токсичной магии.

Соландер ткнул в Рейта пальцем.

— Близко. Ты почти прав. Я пользовался школьным оборудованием после занятий, проверял все уравнения на разных уровнях мощности. И вдруг получил то, что считал артефактом. Все волны выровнялись. Я сделал распечатку и увидел, что это вовсе не артефакт. Все заклинания, вся энергия, которая пронизывает Уоррен, и вся энергия, которую забирают обратно из Уоррена, — все эти уровни постоянно саморегулируются. Я думаю, однажды… или несколько раз, но как бы то ни было, эта волна задела и тебя. Я не уверен, но думаю, что в твоем родном Уоррене, когда ты был зачат, все подверглось воздействию этой ровной одиночной волны, которую я открыл. В результате в решающий момент ты получил облучение всеми возможными формами магии. Судя по всему, ты не должен был выжить. Дети, зачатые в тот момент — если таковые были, кроме тебя, — скорее всего умерли.

— Выходит, мне крупно повезло.

Соландер взглянул на Рейта и покачал головой.

— Ты так думаешь? По-моему, я нашел механизм, который сделал тебя таким, — но сам факт, что ты пережил то, что должно было тебя убить, вероятно, это судьба. Наивысшее предназначение.

— Боги? — засмеялся Рейт. — В любом случае интересно. Тогда теоретически я могу быть не единственным.

— Верно. Похоже, ты один такой. Я не нашел другой комбинации уровней мощности с таким же результатом. Я прошелся по шкале снизу вверх, насколько мог — насколько мог воспользоваться школьным оборудованием, не вызвав подозрений.

Соландер вздрогнул, вспоминая, как больше месяца по ночам он использовал каждый прибор для проверки заклинаний в студенческой лаборатории, все время прислушиваясь, нет ли шагов за дверью. Он знал, что если кто-нибудь войдет, он не успеет все вовремя свернуть. Знал, что заклинания, которые он проверял, были государственной тайной, и наказание за доступ к ним — смерть. Плохие воспоминания. Наконец он решил, что нашел все его интересующее.

— Твое открытие даст тебе все, что ты искал все эти годы? — немного позже спросил Рейт. — Это ключ к магии без рево?

— Не знаю. Но думаю, это начало.

Пока Соландер навещал Рейта, у Джесс появилось много времени для размышлений и много идей, над которыми следовало хорошенько подумать. Она медленно шла по Мемориальному Звездопарку Рона Артиса, наблюдая, как рабочие меняли сезонные экспозиции звездного неба по обе стороны от узкой прозрачной дорожки, которая вела вокруг звездного пруда. Следующий день ознаменует конец ее детства, согласно поддельным документам, и конец ее работы в Доме Артисов. Став взрослой, она останется без дела. Стольти не могли занимать оплачиваемые рабочие места — это было ниже их достоинства и общественного положения; будь она знатоком теоретической магии, она нашла бы место в правительстве, которое считалось основной сферой стольти. Но Джесс ненавидела обязательную математику и не имела склонности к поэтическому прочтению заклинаний. Поэтому правительство отпадает. Она могла начать свое дело, занявшись предпринимательством, — так делали многие стольти, чтобы увеличить благосостояние своих семей. Стипендия Артисов плюс инвестиции, которые сделал Соландер и перевел на ее имя, помогут в этом. Она могла жить в Доме Артисов сколько захочет. Но что делать со своими увлечениями?

Джесс нравились живопись, музыка, танцы. Она могла вступить в какой-нибудь ковил и проводить время с другими стольти, которые любили то же самое. Может, там она найдет себе занятие.

— Они красивы, не так ли?

Джесс вздрогнула, обернулась и увидела седого мужчину, который улыбался ей с выражением легкого удовольствия на лице.

— Красивы? — переспросила она и поняла, что незнакомец имеет в виду экспозиции. — О, звездный пруд и звездные сады. Они прелестны. Гораздо более впечатляющи, чем наши. Кометы особенно интересны.

Она отвернулась от него, надеясь, что непродолжительный обмен репликами удовлетворил его желание поговорить. Мужчина ей не нравился, хотя она не знала почему.

Но он не отошел, а вместо этого продолжил:

— Вы мне кажетесь очень знакомой. Мне кажется, я где-то видел вас раньше.

Она рассмотрела его и покачала головой.

— Не думаю, что мы знакомы.

— Тогда давайте познакомимся сейчас. Пойдемте в Ха-Верлингетта, и я вас чем-нибудь угощу. Вы очаровательная молодая женщина.

Джесс сдержала дрожь и выдавила улыбку. От этого мужчины по спине ее побежали мурашки.

— Вообще-то я всего лишь ребенок, — сказала она, сумев вложить в эту фразу нотку извинения. — Боюсь, я не могу принять ваше любезное предложение.

— Ребенок? — нахмурился он.

Джесс достала медальон и показала ему. Он блестел — доказательство того, что она все еще под защитой Закона Детства.

Мужчина отступил назад, кивнул и сказал:

— Примите мои извинения. Вы выглядите значительно старше своего возраста.

Это была явная ложь. Она выглядела значительно моложе своего возраста и прекрасно знала это. Но Джесс просто кивнула и ответила:

— Ничего страшного.

Улыбаясь, она поклонилась и поспешила обратно в Дом Артисов. По дороге она пыталась понять, что же в этом мужчине вызывало в ней такой страх. И благодарила богов своего детства, что у нее все еще оставался спасительный медальон.

Прошли весна, лето, осень и зима. Снова наступила весна, и вот Рейт и Соландер уже осматривали новый театр в районе Нью-Бринч.

— Не верится, что год назад это был склад.

— Только не мне, — с улыбкой ответил Рейт. — Я проводил здесь каждый день. Поэтому без проблем верю этому.

— Театр прекрасен. Но вот они не выглядят удобными. Он показал на ряды кресел, которые тянулись практически до самого потолка.

— Они и не должны быть такими. В них хорошо сидеть ровно, а вот вздремнуть вряд ли получится.

— Ты по-прежнему не намерен угождать ковил-оссетам, верно?

Рейт покачал головой.

— Я не пытаюсь добиться их признания. Я хочу достучаться до людей.

Он замолчал, вспрыгнул на круглую сцену и сел на нее, свесив ноги.

— То, что я слышал о Джесс, правда?

— Смотря, что ты слышал.

— Я слышал, она вступила в ковил.

Соландер наморщил нос.

— Музыкальный Совет — там играют приятную музыку и говорят всем стольти, что им следует думать.

Он слегка хихикнул, но Рейт оставался серьезным.

— Почему она тратит время на это? Бесконечные заседания, споры о том, какая музыка подходит и должна быть принята как часть канона, а какая — недостойная, ограниченная и тошнотворная… — Рейт нахмурился и стукнул каблуком по сцене. — Она могла бы заняться чем-нибудь более стоящим.

Соландер запрыгнул на сцену, сел рядом с Рейтом и уставился на огромную темную пещеру кресел.

— Жуть, — сказал он и спустя мгновение добавил: — Считаешь, ей следует работать с тобой и Велин — быть здесь каждый день, руководить рабочими, планировать спектакли, пытаться придумать, как спасти уорренцев, какой бы ни была цена? Но она не этого хочет. Она не может видеть вас с Велин вместе, не хочет больше иметь никакого отношения к Уоррену… и чем ей, по-твоему, заняться? Она стольти; ей не положено устраиваться на работу. У нее нет особых талантов, чтобы заняться тем, чем ты или я, и, по-моему, дни кажутся ей похожими один на другой. Она не хочет связывать себя клятвой, я спрашивал, а ковил — это уже что-то.Джесс говорила об исследовательском ковиле, который ведет раскопки по всему миру, но следующие несколько лет они будут работать на развалинах к востоку от Стритийской Империи, поэтому я смог отговорить ее.

Он пожал плечами, словно стыдился самого себя.

— Я просто не хотел, чтобы она уехала так надолго.

Рейт лег на сцену, раздраженно вздохнув.

— Она с тобой, но против того, чтобы я был с Велин?

— Она со мной, — согласился Соландер. — Но она не любит меня — никогда не любила. Я для нее всего лишь временная пристань.

— Мне жаль, — спустя некоторое время продолжил Рейт. — Я искренне верил, что она перерастет свою влюбленность.

— Она любит тебя, — сказал Соландер.

Его голос звучал раздраженно, и Рейт с удивлением взглянул на него.

— Она всегда любила тебя. По крайней мере, признай это.

— Знаю. Но я не могу любить ее, — ответил Рейт. — Она напоминает мне о каждой неудаче, каждом потерянном друге, каждой смерти в Уоррене, которой я был причиной. Я смотрю на нее и вижу лишь тех, кому не удалось выбраться оттуда.

— Хорошо, что она не знает этого. Хорошо для меня, — начал Соландер после долгого молчания. — Если бы она знала, то была бы здесь, с тобой, в надежде, что если все уорренцы внезапно станут свободными, ты полюбишь ее.

Рейт выглядел озадаченным.

— И?..

— Не будь идиотом, Рейт. Тот факт, что она не любит меня, еще не значит, что я не люблю ее. Я получу лишь то, что она мне даст, но я не хочу терять это.

Прошло два дня с начала прослушивания актеров, когда Рейт наконец принял окончательное решение. Велин сидела, согнувшись, и рисовала декорации для третьего действия. Ее волосы закрывали лицо, руки были испачканы краской, а от изящного изгиба спины у Рейта моментально пересохло во рту.

Он сел рядом и какое-то время просто рассматривал ее, пытаясь подобрать слова, чтобы задать вопрос, который так долго не давал ему покоя. Наконец он выговорил:

— Велин!

Она посмотрела на него и улыбнулась. Он так любил эту улыбку.

— Ты сегодня все молчишь. Сомневаешься в успехе нашего предприятия?

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Ни в пьесе, ни в театре. Но… да. Я много размышлял.

Велин засмеялась своим мягким мелодичным смехом и покачала головой с притворной серьезностью.

— Не увлекайся. Тебе это вредно.

— Ты права, — согласился он, — но я не могу остановиться.

Он взял ее руку и продолжил:

— Мы оба стремимся к одним и тем же целям. Хотим одного и того же от жизни — принести свободу людям в Уоррене, заставить задуматься, сделать Эл Артис лучше, чем он есть сейчас.

Ему показалось, что Велин выглядит озадаченной, и он решил, что говорит неправильно, не так, как надо.

— Мы подходим друг другу, Велин. И я люблю тебя. Я люблю в тебе все — то, как ты двигаешься, как говоришь, как не перестаешь удивлять меня рассказами о том, чего я никогда не слышал. Я бы провел с тобой целую вечность. Я бы провел с тобой целых две вечности, будь они у меня.

Велин засмеялась.

— Я тоже люблю тебя, Рейт. Ты же это прекрасно знаешь.

Он согласно кивнул.

— Я хочу предложить тебе соединиться клятвой, Велин. Я хочу предложить тебе себя. Я хочу быть твоей любовью, твоим спутником и другом всю оставшуюся жизнь и даже дольше, если наши клятвы окажутся неподвластны смерти.

Он буквально выпалил эти слова, надеясь увидеть на ее лице согласие, волнение, радость. Но вместо этого Велин улыбнулась, но ее улыбка была грустной.

— Я люблю тебя, Рейт. Разве этого недостаточно? Разве недостаточно нашей общей работы, наших ночей? Почему мы не можем радоваться этому и сохранить эту радость?

Он ничего не понял.

— Ты любишь меня. Ведь так?

— Всем сердцем. Всем телом. Всей душой. Я люблю тебя с нашей первой встречи.

— Тогда почему ты не говоришь, что желаешь вступить со мной в нутеваз?

То, что он теперь увидел в ее глазах, было еще хуже, чем уклончивость. Он увидел жалость, и у него похолодело внутри.

Она глубоко вздохнула и посмотрела на свои измазанные краской руки.

— Я стольти, — сказала она, не поднимая глаз. — Я не могу соединиться клятвой с чадри — даже если бы ты был богат, влиятелен и имел собственный дом в Эл Артисе.

Рейт посмотрел на нее, словно никогда раньше не видел.

— Подожди-ка. Я не совсем тебя понимаю. Ты любишь меня. Ты согласилась, что нам с тобой хорошо вместе. Но даже и не думаешь о том, чтобы соединиться со мной клятвой, потому что я не стольти? По закону ты не обязана выбирать кого-то из стольти, а если бы и была обязана это сделать, то по моим документам и идентификационным дискам я стольти.

— По документам ты стольти. Но ведь на самом деле это не так. Ты уорренец. Это даже хуже, чем если бы ты был парвоем. Если бы не твои поддельные бумаги, ты бы вообще не существовал… формально.

— Но ты любишь меня. Я люблю тебя. Мы могли бы провести вместе всю жизнь.

— Рейт. Члены семей из высшего общества не могут вступать в нутеваз с кем угодно.Клятвы вносят в отношения договорные обязательства, а договорные обязательства затрагивают финансовое состояние семьи. Они дают обеим сторонам право на дома и на другую собственность, накопленные деньги, предприятия, наследуемые места в правительстве.

Рейту не нравилось то, что он слышал. Но он хотел узнать все ее чудесные мысли, которые она хранила в себе эти годы.

— И ты думаешь, я возьму твои деньги? Попытаюсь украсть собственность, завещанную тебе бабушкой?

— Рейт, все закончится гораздо раньше. Я приду домой, расскажу отцу о том, что ты предложил соединиться клятвами, а он скажет: «Пусть его родители пришлют открывающие контракты. Мы договоримся о встрече, и специалисты оценят собственность каждого из нас». И тогда я скажу: «Вообще-то у Рейта нет родителей, как и собственности». Это будет концом разговора. А настоящий конец наступит, когда тебя отправят в шахты, потому что ты не тот, за кого себя выдаешь, и потому что ты все эти годы жил там, где не имеешь права находиться, и потому что ты пользовался гостеприимством дома.

Рейт немного успокоился. Он сидел и думал обо всем этом.

— То есть ты заботишься о моей безопасности. Если мы сообщим об этом твоим родителям, они…

Он закрыл глаза и широко улыбнулся, потому что его осенило.

— Подожди. Ты уже не в том возрасте, когда я должен спрашивать разрешения твоего отца. Мы могли бы просто поехать в Фальклерис и подать необходимые документы.

Но Велин не ответила улыбкой. Она отвела от Рейта взгляд, но он успел увидеть ту же самую уклончивость на ее лице.

— Могли бы. Но это не то, чего я хочу.

— Значит, ты не хочешь меня.

— Я хочу тебя. Но я также хочу получить благословение родителей. Я хочу спутника, который не боялся бы тщательной проверки своих документов или своего прошлого. Кого-то, кто не живет каждый день во лжи.

Она погладила его руку.

— Я тебя не упрекаю, Рейт. Ты не мог остаться в Уоррене, и ты очень много делаешь для своих людей. Но…

Она слегка сморщила нос.

— Твои люди — не мои люди. И если честно, я не хочу, чтобы они стали таковыми. Ты неповторим, но знать, что у меня обязательства не только перед тобой, но и перед теми… теми существами в Уоррене…

Ее голос оборвался. Велин отвернулась от него и закрыла глаза. Рейт съежился от отвращения, которое увидел на ее лице.

— Велин. Я тебя совсем не понимаю. Вернее, начинаю понимать, но… ты работаешь со мной, чтобы помочь освободить тех существ из рабства, из долгого плена. Если они не имеют для тебя значения, почему ты это делаешь?

— Потому что так правильно. Но это не значит, что я хочу, чтобы они стали моей семьей.

— Понимаю.

Рейту хотелось уползти куда-нибудь и умереть, но он действительно понял.

— Рейт. Мы прекрасно проводим время вместе. Мы ближе друг другу, чем все, кого я знаю. Если это не продлится вечно, какая разница? Ничто не вечно, но настоящий момент, по крайней мере, приятен.

Она взяла его руку и склонила голову. Рейт всегда считал это пленительным.

Но в этот раз он не заметил ничего пленительного. Рейт отдернул руку и сказал:

— Ты говорила, что надеешься соединиться клятвой с благословения родителей. Но ты ясно дала понять, что это будет не со мной. Я прав?

— Когда-нибудь да. Я хочу человека, от которого у меня будут дети — дети, которых мои родители смогут принять. Дети, у которых будет две бабушки и два дедушки. Рейт, я люблю тебя.Все это не касается нас сейчас, возможно, не коснется несколько лет. Но если бы ты мог стать на мое место, то понял бы, что, кроме любви, есть еще много факторов.

Рейт встал.

— Все понятно.

Он отошел, затем обернулся и посмотрел на Велин. Его одолевало невыразимое желание уязвить ее также глубоко, как она уязвила его.

— Возможно, это нас не касается. Но вот что я скажу: если ты прямо сейчас не начнешь искать себе мужчину, ты станешь слишком старой, чтобы рожать детей без черной магии. Готов поспорить, ты уже очень близка к старости. Так зачем ждать? Начни искать своего… подходящего спутника.

Рейт развернулся и вышел из театра. Он слышал, что Велин тяжело задышала, и знал: его кинжал оставил свою отметину.

Велин всегда заботил ее возраст — то, что она была не просто старше его, но практически вышла из возраста, когда большинство мужчин и женщин выбирают себе пары.

Возможно, она действительно любит его, думал Рейт. В какой-то степени. Возможно, она не начала подыскивать себе мужчину, потому что хотела проводить каждую минуту с ним, пока не придет время, когда откладывать поиск будет уже нельзя.

Но Рейт не хотел мимолетной связи. Он хотел, чтобы Велин навсегда стала его женщиной, хотел иметь возможность сказать всем, кто спросит, что она — его пара, та, которая выбрала его, а он выбрал ее. Хотел иметь настоящие, законные права на нее. Ему всегда казалось, что именно к этому они и идут.

С их первой встречи он никогда не представлял себя ни с какой другой женщиной. Никогда.

Рейт шел вдоль улиц с оживленным движением, мимо огромных зданий, в которых размещались предприятия, создающие те или иные богатства людям, спрятавшимся в домах, которые они построили в воздухе, словно мелкие и мстительные боги. Он слишком долго прятался среди них. Пора уйти от небожителей навсегда. С этого момента ему нужно стоять на твердой почве.

Велин уже не будет, когда он вернется к себе, думал Рейт. Он сомневался, увидит ли он ее снова — в этом нет необходимости, откровенно говоря. Если он больше не вернется в Дом Артисов, им негде будет встречаться. Он пошлет за теми немногими вещами, которые ему принадлежат. Если с театром все пройдет успешно, у него будет достаточно средств. Соландеру не придется вкладывать деньги, как в бездонный колодец.

Рейт осмотрелся, пытаясь определить свое местонахождение. Он заблудился. Полностью заблудился. Хорошо. Возможно, если он постарается, то сможет заблудиться навсегда.

Когда Рейт убил Шайну своей дурацкой попыткой вывести ее из Уоррена, он хотел умереть. Хотел собрать всю ярость богов, которая уничтожила бы его одним большим потоком огня. Но боги оказались жестокими, и он выжил. А после этого перестал отдаваться надеждам и ожиданиям. Он понял, что человек, которого глубоко заботила чья-то судьба, просто разрушал все, что любит. Лучше всего — никогда не любить.

Но потом он, как безмозглый идиот, разрушил свое главное правило. Он позволил себе по-настоящему влюбиться в Велин. Позволил себе заботиться об исходе их отношений. Он позволил себе надеяться, мечтать и желать.

И во второй раз жизнь продемонстрировала, что любовь оборачивается долгой и мучительной болью.

Итак, Рейт хотел умереть, но он не станет, потому что у него остались дела, которые лишь он может закончить. Он должен освободить уорренцев — и не только Эл Артиса, а каждого города в Империи.

Он должен писать пьесы, которые покажут темную сторону магии, покажут зрителям ту цену, которую платят за легкую, беззаботную жизнь. Он должен посеять семена сомнения в великолепной Империи Харс Тикларим и в умах управляющих ею Драконов. Должен заставить людей понять, что отказ от необдуманного использования магии может спасти многие жизни. Он будет жить без любви, потому что у него нет выбора, — но его жизнь все равно будет иметь значение. У него теперь есть цель в жизни.

Его пронизал холод, и неожиданно Рейт понял, что настала ночь и он находится в той части города, которая не освещена ничем, кроме огня. Он думал, что такого места нет во всевидящей Империи, но ошибался. Это место выглядело так необычно, так немыслимо и даже имело такую странную форму, что Рейт остановился и начал рассматривать его. Вдалеке он услышал смех и звуки музыки — барабаны, песни, низкий, басистый гул колоколов и нечто, напоминающее по звуку драку котов. Он огляделся — улица казалась довольно безопасной. Жители этого места освещали улицы огнем — на столбах висели фонари, которые бросали странным образом успокаивающий голубовато-золотистый свет. Рейт не увидел никого. Само место было чистым и приятно пахло — воздух насыщен великолепной сладостью.

Рейт знал, что ему нужно найти дорогу к театру или к своим комнатам в Базовой школе или…

Смех, пение, костры. Что-то в этом месте оказалось более притягательным, чем его желание залечить боль и развеселиться. Почему люди жгут древесину для тепла? Масло или какую-то жидкость для света? Почему их дома построены из обычных камней, уложенных один на другой, а не из красивого, легкого, прозрачного и прочного камня — продукта магии могущественных Драконов, который являлся самым распространенным строительным материалом в Империи? Кто эти люди?

В Рейте проснулось любопытство, и он отправился на звуки музыки и смеха.

Дома в этом странном месте располагались кругом, оставляя в центре свободное пространство. В центре круга он обнаружил источник шума, смеха и музыки. Люди, одетые в разные наряды, стояли или сидели вокруг костра. Некоторые из них пели, некоторые играли на музыкальных инструментах, некоторые танцевали, а многие просто хлопали в такт и смеялись.

Рейт стоял в темноте и наблюдал за ними. Девушка в бледно-зеленом жакете, таких же брюках и сапогах из плотной ткани, которые доставали до колен, встала и начала кружиться, прыгать и высоко поднимать ноги — выше головы. У Рейта захватило дыхание, когда он представил себе, что она может ударить кого-нибудь по носу, но она никого даже не задевала. Однако остальные расступились, чтобы освободить ей место. После этого движения девушки стали еще более недоступными пониманию. Она поднялась на пальцах ног и высоко и изящно подпрыгнула. Ее руки во время прыжка были подняты над головой, и в наивысшей точке прыжка она издала крик, который разбудил бы даже мертвых. Девушка подпрыгнула снова и снова завертелась в воздухе. Рейт пытался понять, как у нее это получалось. Он мог бы заподозрить магию, но здесь не было ни одного предмета магического происхождения. Казалось, это место построили специально в качестве протеста против магии. У Рейта не возникло причин думать, что невероятная ловкость и сила девушки были чем-либо другим, нежели ее мастерством. Но такого мастерства он еще не видел.

Затем место девушки занял парень, который ждал, когда она освободит импровизированную сцену. Его танец был таким же захватывающим, как и ее. Несмотря на холодную ночь, на нем не было рубахи, а мешковатые штаны и мягкие матерчатые сапожки лишь подчеркивали совершенство движений. Он казался Рейту не человеком, а существом из энергии и света, словно он сам освещал круг, а костер был его отражением или тенью. Его мускулы выпирали, когда он прыгал и кружился, и Рейт почувствовал откровенную зависть. Он представлял себя в центре этого круга и усмехнулся, когда подумал о своей слабой грудной клетке и таких же слабых руках, тонких ногах и больших неуклюжих ступнях.

— Вам не следует находиться здесь, — сказал кто-то у него за спиной.

Ему показалось, что от испуга сердце перестало биться. Рейт обернулся и увидел женщину: средних лет, с бледным лицом, худую и мускулистую, как и все девушки-танцоры. Она смотрела на него с выражением опаски и одновременно любопытства.

— Я… не специально. Я заблудился.

— Заблудились?

Она взглянула на его одежду, на его лицо и сказала:

— Я всегда считала, стольти, что такое невозможно. Всего одна фраза, сказанная в небо, доставит вас в нужное место.

— Я не пользуюсь магией, — признался он, а потом подумал, что зря открывается незнакомым людям.

Но эти четыре слова сами по себе оказались магическими.

— Кто вы? — спросила она и улыбнулась, а затем взяла его за руку и повела к прекрасным танцорам, к огню.