"Прекрасная пленница" - читать интересную книгу автора (Этель Стивенс)ГЛАВА IIIЗа день до отъезда граф Кассили заболел лихорадкой. Де Коломбель прождал его лишний день, в надежде, что ему станет лучше. Но Кассили и к вечеру не в состоянии был подняться. Де Коломбеля же призывали в Батну неотложные дела. Оставив поэтому в распоряжении больного друга экипаж, он воспользовался предложением хозяина, предоставившего ему двух лошадей - одну для него, а другую для проводника Тайеба. На третьей должен был ехать до Эль-Мары мальчик Рашид. В Эль-Маре де Коломбель рассчитывал сесть в дилижанс. На хороших лошадях они могли попасть в Эль-Мару на рассвете следующего дня. Смеркалось уже, когда они собрались. Си-Измаил на этот раз не удерживал француза, но взял с него обещание, что осенью, если ему придется быть в этих краях, де Коломбель проведет в Силге недели две и Молодой офицер покидал друга не смущаясь - болезнь была несерьезная и хинина имелось вдоволь. Но о Мабруке он вспоминал часто. С той ночи у колодца он не видал ее, но сквозь глиняные стены, разделявшие их, ощущал ее присутствие. В своей арабской, с золочеными полумесяцами кровати он ночи напролет думал о красоте Мабруки, которая угадывалась за густыми складками покрывала, о ее смелой, необузданной натуре, которая заставляла ее рваться на свободу, искать любви. Он вспоминал нежное прикосновение окрашенных охрой пальчиков, тепло, исходившее от гибкой фигурки. Недаром он был сентиментален, как всякий бретонец, и чувственен, как всякий француз, который долгое время прожил на Востоке. Но Мабрука молчала, и он тщетно ждал от нее какой-нибудь вести, ждал, что она назначит новое свидание. Он повел бы себя тогда иначе. Он взял бы то, что давалось ему в руки, и оставил бы ей воспоминание о сказочно прекрасных минутах страсти. Она грезила бы о них в своем заточении, и это наполняло бы долгие томительные дни ее безрадостной жизни. Вот о чем он думал по ночам. При дневном свете настроение менялось. Он был осторожен. Хотя каждый раз, как ему случалось проходить по залитому солнцем двору, он воображал, что из-за густой занавески окна за ним следят черные глаза, и от этой мысли его бросало в жар, он все же не решался расспрашивать Рашида, а тем более делать попытки снестись с Мабрукой. Он даже уверял себя, что забудет ее раньше, чем доедет до Батны. Зной, тишина, прозрачный воздух, солнце, какая-то атмосфера мистицизма - все в этой деревне, затерянной среди песков, способствовало тому, что пустой случай приобретал непомерное значение. Подошел час отъезда, и де Коломбель, хотя и не без сожаления, похваливал себя за благоразумие. Пасмурный день, в течение которого не переставая завывал сирокко, сменил вечер, темный и ветреный. Ветер принес много саранчи, которая ползала всюду; детишки ловили неуклюжих насекомых, обрывали им крылья и съедали живьем или тащили к матерям, которые пекли саранчу на угольях. Несколько арабов, низко надвинув на головы капюшоны своих бурнусов, стояли у ворот, когда де Коломбель вышел на площадь; ветер, налетавший порывами с запада, трепал их платье и открывал худые ноги. Рашид был великолепен, но Тайеб смотрел на него с явным неодобрением. Де Коломбелю подвели серую арабскую кобылу, в которой каждая линия выдавала породистость. Однако Си-Измаил был, видимо, удивлен. - А где же Гейза? - спросил он Рашида, державшего лошадей в поводу. - Гейза вчера прихворнула, сиди, - поспешно отозвался тот. Си- Измаил нахмурился. - Я хотел дать вам другую лошадь, - обратился он к де Коломбелю, - мою собственную, она много быстрее и лучше этой. Выехали. Ночь была душная. Жаркий ветер гнал навстречу тучи песку. Верхушки пальм качались, как пьяные. Де Коломбель молчал. Тайеб хмурился. Молчал и Рашид. Спустя полчаса они миновали Фарфар, еще через полчаса Лишхану - маленькие деревушки с глиняными хижинами, прятавшимися в тени финиковых пальм. Только они выехали из Лишханы, как Рашид остановил своего коня и, соскочив наземь, стал осматривать ему ноги, а затем объявил, что лошадь потеряла подкову и ему необходимо вернуться в Лишхану, чтобы подковать ее. - Сын совы! За чем смотрел, когда выезжали? - воскликнул Тайеб, давая волю своему гневу, причем досталось всем родственникам флейтиста. Рашид презрительно пожал плечами и повернулся спиной к разгневанному тунисцу. - Сиди разрешит мне вернуться в Лишхану? Я не задержусь. Там у меня двоюродный брат кузнец. Де Коломбелю ничего не оставалось, как согласиться. Было часов около десяти. Жители Лишханы все почти улеглись, лишь кое-где светился огонь, да изредка попадалась на улице кучка арабов с засаленными картами в руках. Де Коломбель, в свою очередь, слез с лошади и подвел ее к ручейку, омывавшему оазис. Тайеб ворчал себе в бороду. Небо было беззвездное. У самого оазиса, как прикорнувшее чудовище, залегла песчаная дюна; ветер срывал с нее песок и бросал его на оазис. На горизонте темнела гряда, очертаниями напоминавшая доисторического гада, огромную ящерицу, большеголовую, как те ящерицы, которых де Коломбель сотни раз видел греющимися на солнце в пустыне. Де Коломбель ждал, и раздражение, вызванное неожиданной помехой, сменялось ощущением истомы и усталости. Но вот раздался глухой топот, потом ржание, на которое отозвалась его кобыла, и в нескольких шагах от де Коломбеля остановилась лошадь. Силуэты всадника и какого-то узла позади него резко выделились на фоне ночного неба. - Рашид! - громко крикнул де Коломбель. Молчание… Сзади раздался шепот Тайеба: - Это не Рашид. Их двое и один из них - женщина. Я спрошу, что им нужно. Один из всадников спустился наземь, и шагнул к ним, держа лошадь в поводу. Де Коломбель взялся за револьвер. - Мир вам! - крикнул Тайеб. - И вам также! - каким-то приглушенным голосом ответил незнакомец. Тайеб круто обернулся к де Коломбелю: - Аллах! Это всего только мальчик! Шпионит за нами! Ну и дурак народ тут! Тебе что нужно от нас? - громко спросил он по-арабски. Узел на седле охнул. Мальчик остановился. - Мне с вами надо говорить, - обратился он к де Коломбелю. Де Коломбель с ужасом узнал голос Мабруки и поспешил отослать Тайеба. Когда тот отошел, де Коломбель направился к девушке. - Вот и я! - сказала она по-французски. - Как вы осмелились! - Он грубо схватил ее за руку. - Как вы осмелились! Это безумие! Самоубийство! Возвращайтесь сейчас же обратно вместе с Рашидом! Кто эта другая женщина? - Неджма! - Великий Боже! - вырвалось у него. - Помпом, нам нельзя вернуться, нам надо ехать дальше. - Вашего отсутствия еще не успели заметить, вероятно. - Но двери заперты уже. - Она содрогнулась, случайно употребив слова, в каких арабы говорят о смерти. - Нам не откроют. Он молчал. - Ты должен взять меня с собой, - крикнула она, и в голосе был дикий ужас. - Куда, ради самого неба? - К твоей сестре, в Алжир. - Невозможно. Я еду в Батну, оттуда в Тунис. - Возьми нас с собой. - Что я буду делать с двумя женщинами? - Никто не догадается, что я женщина, я стройна и худощава. Я буду мальчиком Саллахом, отправляющимся в Тунис со своей больной матерью. Я не буду вам в тягость. Я захватила свои драгоценности и деньги. - Но за нами будет выслана погоня! - вырвалось у него. - Меня обвинят в том, что я увез вас. Боже! Вот так положение! Она засмеялась: - О, я не так глупа, как вы думаете! До утра меня не хватятся. А там - два человека покажут, хотя бы и под присягой, что видели, как мы пробирались к палаткам Хаджи Джилани, который уйдет со своим караваном на рассвете. Я не раз грозила, что сделаю это. Рашид удостоверит, что с вами меня не было. Де Коломбель задумался. Узнав, что опасность не так велика, что истина может и не обнаружиться, он начинал поддаваться обаянию приключения. - О друг мой, не отталкивайте меня! - быстро зашептала Мабрука, прижимаясь к нему. - Я молода, Помпом, я не хочу умирать, я люблю жизнь, люблю, люблю. Клянусь Аллахом, я не жила до сих пор, а вы хотите выбить чашу у меня из рук, как раз в ту минуту, когда я уже подношу ее к губам. - Вы вознаградите меня, маленькая луна? - неуверенно ответил он, загораясь от ее ласки. - Еще бы! - это прозвучало уверенно-радостно. Он схватил ее в объятия. - Послушай, Мабрука. А Рашид? - Его бояться нечего. - И, если я возьму тебя с собой… - хриплым голосом начал он. - Я награжу вас, я уже сказала. У меня есть деньги. И я дам вам много, много золота, когда разбогатею, потому что я буду плясать, как моя мать. О Помпом! Хорошо быть богатой. Можно бывать всюду - в Константинополе - и в Каире - и в глубине Аравии. Везде будет греметь слава обо мне. А драгоценностей у меня будет столько, как ни у одной женщины в мире! Вот увидишь. - Глаза так и сияли из-под капюшона тяжелого бурнуса. - Я буду сверкать, как солнце, я буду как райская гурия в светозарных одеждах. Ах! Вот это будет жизнь! Я, как франкская женщина, увижу большие города… Она умолкла в экстазе и сделала движение, чтобы освободиться из его объятий. - Пусти… я не люблю, когда меня держат… Он послушно отпустил ее, утешая себя надеждой на будущее. Он задавался вопросом - служат ли ее слова выражением глухого, столетиями накапливавшегося протеста, или она - исключение, одинокая душа, в которую природа вложила непреоборимое стремление к свободе? А может быть, в ней говорит наследственность со стороны женщины, которая сама отвергла покрывало? - Дай посмотреть на тебя, - попросил он вдруг. - Темно. - Она по привычке натянула капюшон на лицо. Он зажег спичку. Спичка вспыхнула и погасла. Он не успел разглядеть лица Мабруки, но с радостной уверенностью подумал, что она красива той особенной красотой, которая не поддается определению, а влечет к себе неотразимо; той красотой, что прославила ее мать в стране, где тело ценят больше, чем душу, где нет двух разных слов для «люблю» и «желаю». - Надо действовать очень осторожно, - заговорил он, взвешивая каждое слово. - Очень осторожно. Надо заставить Тайеба молчать. - Значит, решено? - Решено. В ней была какая-то ребяческая смелость, пленявшая де Коломбеля. Волна страсти захлестнула его, веки дрогнули. - Решено! - повторил он и, отвернувшись, позвал Тайеба. - Сиди! - отозвался издалека голос драгомана. - Си-Измаил прислал этого мальчика и его пожилую больную родственницу, чтобы мы взяли их с собой. Нам надо спешить. Рашида не видно еще? - Он уже здесь, сиди. - В таком случае - в путь! - Так, сиди. И четыре лошади потонули во мраке ночи. |
|
|