"Хо Ши Мин" - читать интересную книгу автора (Кобелев Е. В.)

С ДУМОЙ О СВОБОДЕ

— «На коленях осмеливаюсь просить Ваше величество простить своей верной армии ошибку, которую она совершила, не находясь возле Вашего величества, чтобы защитить Вас от предателей и врагов. По стечению злосчастных обстоятельств, от которых страдает наша родина, Небу было угодно, чтобы в столь ужасный момент самые преданные слуги императора оказались в отдалении от него» — так писал сыну Неба — императору Хам Нги — его верный регент Тон Тхат Дам, услышав страшную весть о том, что юного монарха предали и он схвачен жестокими пришельцами — тэями. Дам не мог вынести позора потери родины и трона и покончил с собой. Перед смертью он добился от находившихся при нем мандаринов и ученых обещания никогда не служить завоевателям.

А императора вместе с его свитой под стражей привезли в Хюэ и, заковав в кандалы, отправили в далекую западную страну Францию, откуда пришли тэи. Ему было тогда всего семнадцать лет, но его полное достоинства и самообладания поведение поразило даже врагов. Он не склонил головы перед своими мучителями, смело глядел им прямо в глаза. Так, с гордо поднятой головой и бесконечной печалью во взоре, он и покинул родную землю.

Рассказчик, пожилой мужчина с остроконечной бородкой, поправил чадящий фитилек коптилки и глянул на своего двенадцатилетнего сына, который безмолвно слушал его, широко раскрыв глаза. С двумя забавными пучками волос на бритой голове — таков местный обычай, — в черной домотканой курточке с застежкой на боку, мальчик, которого звали Нгуен Тат Тхань, едва сдерживал рыдания, по худым его щекам катились слезы.

— Отец, а где же были наши герои, почему тэи так легко победили нас?

— Нет, сынок, чтобы покорить нашу страну, тэям понадобилось почти тридцать лет. Да и сейчас костер сопротивления еще не затух.

Нгуен Тат Тхань любил вечерние беседы в родном доме, когда за окном темным-темно, как бывает только в тропиках, а в комнате горит коптилка, и можно слушать бесконечные рассказы отца о далеких и близких временах. Его отец Нгуен Шинь Шак слыл самым ученым человеком в деревне. Он получил классическое конфуцианское образование, знает наизусть «Четверокнижие» и «Пятикнижие» — канонические книги древнего конфуцианского учения. Недавно он ездил в столицу на конкурсные экзамены и вернулся оттуда с «веткой коричного дерева в руках» — так в старину говорили о тех, кто успешно выдерживал крайне строгий отбор соискателей высших монарших почестей. Книжнику из деревни Кимлиен указом императора было присвоено звание фобанга — вторая по значению ученая степень.

Это событие многое изменило в семье Тханя. В старом Вьетнаме у человека, как правило, было несколько имен. Первое, или молочное, имя ребенок получал при рождении, и оно сохранялось за ним до школьного возраста. Когда же ребенок поступал в школу, глава семьи давал ему официальное, или «книжное», имя. При рождении Тханя нарекли Нгуен Шинь Кунгом. Добившись успеха на конкурсных экзаменах, Нгуен Шинь Шак по возвращении домой первым делом дал новое имя младшему своему сыну, который уже достиг школьного возраста. Он назвал его именем, которое отвечало переживаемому им в те минуты победному чувству: Нгуен Тат Тхань, что можно перевести как Нгуен-Триумфатор.

В колониально-феодальном Вьетнаме звание фобанга автоматически давало право занять важный чиновничий пост в центральном административном аппарате. Сразу же после завершения конкурсных экзаменов Нгуен Шинь Шаку предложили хорошую должность в императорской столице. Однако отец Тханя отказался от лестного предложения. Патриотически настроенные юноши в округе не раз вспоминали его слова, ставшие крылатыми, которыми он объяснил друзьям свой отказ от должности: «Чиновники — это рабы среди рабов и даже в еще большей степени рабы».

Только через восемь лет, когда в семье возникли материальные затруднения, он принял назначение на должность начальника уезда в провинции Биньдинь в Кохинхине. Однако деятельность его на этом посту шла вразрез с требованиями властей: должников он не наказывал, жалобщиков заставлял мириться, несправедливо заключенных в тюрьму выпускал на свободу. И уже через несколько месяцев приказом губернатора он был смещен с должности.

Нгуен Шинь Шак принадлежал к своеобразной социальной группе во вьетнамской деревне той поры — феодальному ученому сословию. Представителей этой группы принято по традиции называть конфуцианцами, так как или были последователями учения Конфуция — Мэньцзы, которое проникло во Вьетнам из Китая и с XV века стало официальной религией и идеологией вьетнамских феодальных династий. Однако название это не совсем верно, так как на вьетнамской почве, считают современные вьетнамские историки, конфуцианское учение подверглось сильному воздействию местных национально-патриотических традиций и идеалов и приобрело совершенно несвойственные ему изначально прогрессивные черты.

Так, если китайские завоеватели и их вьетнамские коллаборационисты стремились к утверждению наиболее реакционных черт конфуцианства — преклонения перед властью, консерватизма, догматизма, схоластических форм просвещения, то патриотически настроенные и прогрессивно мыслящие представители вьетнамской феодальной интеллигенции делали упор на имевшиеся в нем рациональные, позитивные по тем временам элементы. Более того, они шли еще дальше, приспосабливая конфуцианство к нуждам национально-освободительной борьбы вьетнамского народа, преобразовывая его в национально-патриотическое по духу, зачастую даже антимонархическое учение. Вот почему во Вьетнаме исторически сложилось такое положение, что ученые-конфуцианцы становились нередко национальными героями, вождями освободительных войн, руководителями или участниками крестьянских восстаний.

Одна из доминирующих заповедей в конфуцианских канонах — это «чжун» — верность. Согласно Конфуцию подданные должны соблюдать безоговорочную верность своему императору. Вьетнамский же «чунг» — верность — всегда оговаривался рядом условий, главное из них — отношение императора к родине. Если император патриот, то «чунг куан» — «верность императору» — согласно вьетнамской традиции сливается с «ай куок» — любовью к родине. Если же император капитулирует перед врагом, предает родину, то происходит разрыв между понятиями «чунг куан» и «ай куок», и тогда верность императору уже не является обязательной для его подданных.

Особенно наглядно проявился специфический характер вьетнамского конфуцианства с приходом французских колонизаторов. Конфуцианцы, эти аристократы духа, были главной опорой вьетнамской монархии, пока она находилась во главе Сопротивления. И они же в основной своей массе решительно стали в оппозицию к императорской династии Нгуенов, когда та после поражения движения «кан выонг» пошла в услужение к завоевателям. В противоположность христианству, с которым мысленно связывали колонизаторов, насильственно насаждавших учение Христа на вьетнамской земле, конфуцианство воспринималось в эти годы как символ всего исконно вьетнамского.

Нгуен Шинь Шак был верным сторонником конфуцианской патриотической партии. Патриотические идеалы этой партии Нгуен Шинь Шак стремился привить и своим детям. Именно благодаря благотворному влиянию отца Тхань, хотя он, так же как и его сверстники, штудировал канонические книги конфуцианства, воспринял в конечном счете несколько иную систему идейно-политических взглядов, которую условно можно назвать своеобразной разновидностью конфуцианского учения, процеженного сквозь сито вьетнамского патриотизма.

Односельчане любили и уважали Нгуен Шинь Шака. Его редко звали по имени, а величали уважительно «господин доктор». Незадолго до конкурсных экзаменов, где он получил это почетное звание, умерла при родах в возрасте тридцати двух лет его жена, мать Тханя Хоанг Тхи Лоан. Родившийся хилым, ребенок, который был четвертым по счету в семье, прожил недолго. Убитый неожиданно свалившимся на него горем, Нгуен Шинь Шак отправил детей к родителям жены, а сам вернулся в Хюэ. Узнав о крупном успехе на экзаменах своего односельчанина, жители Кимлиена на общинной сходке договорились отвести первому в их деревне фобангу небольшой земельный участок и построить новый дом. Не прошло и месяца, как посреди деревни, между кузницей и общинным прудом, появилось довольно просторное бамбуковое строение под соломенной крышей, мало чем отличавшееся от других деревенских хижин, куда и переехал Нгуен Шинь Шак с детьми.

В комнате, где жил Тхань, вся мебель состояла из гамака, подвешенного к стене, в котором спал мальчик, и грубо сколоченных деревянных стола и скамьи. Небольшой двор, окруженный густыми зарослями бамбука и банановых деревьев, стараниями всей семьи был превращен в настоящий сад. В нем росли арековые пальмы, лимонные и грейпфрутовые деревья и одно большое, раскидистое хлебное дерево с огромными и круглыми, как тыква, шершавыми плодами.

Деревня Кимлиен славилась обилием прудов, где вперемежку с темно-зеленой ряской, густой сеткой покрывавшей их поверхность, то тут, то там поднимались из воды белые и розовые бутоны короля цветов — лотоса. Отсюда и произошло название деревни — Кимлиен, что значит лотос. В прудах водилась рыба, и маленький Тхань любил смотреть по утрам, как односельчане ловили ее сетями, а нередко и сам сидел с приятелями-мальчиками на берегу с самодельной удочкой. В прудах спасались от жары и свирепых мух косолапые буйволы, из воды торчали только их черные морды с умными печальными глазами. На крупах у буйволов важно восседали крестьянские мальчишки с неизменными бамбуковыми свирелями в руках.

Любовь к песням юные жители деревни Лотосов, как и других деревень этого края, впитывали с молоком матери. Нгеанцы убеждены, что гордость вьетнамской классической литературы Нгуен Зу стал великим поэтом потому, что родился и рос в мире нгеанских песен и частушек, еще в детстве овладел сложным искусством импровизации. Большой любовью у жителей этих мест пользуются старинные народные песни, особенно колыбельные, воспевающие родную природу, любовь к своему краю, к родине. В детстве Нгуен Тат Тхань не раз слышал эти песни. Его тетка была известной в уезде певуньей, и ее даже приглашали петь в другие уезды.

Жили в деревне Кимлиен крайне бедно. Пахотной земли не хватало, в среднем на душу населения ее приходилось всего по три шао[3]. И почти вся она была сосредоточена в руках нескольких богатых семей. Основную массу жителей деревни составляли бедняки арендаторы. Вечно голодные и оборванные, они за неимением одежды почти круглый год ходили в трусах, из-за чего деревню Лотосов чаще называли в округе гораздо менее поэтическим именем Бесштаново.

Бедность и страдания Тхань видел вокруг себя каждодневно. С крестьянина драли три шкуры чиновники, приезжавшие собирать многочисленные, к тому же постоянно растущие налоги, не знающий границ в своем лихоимстве нотабль — общинный староста — и, наконец, деревенские богатеи.

Да взять хотя бы семью соседа, дядюшки Дьена. Сколько раз в году она могла позволить себе сытно поесть? Наверное, только в дни тэта — праздника встречи Нового года по лунному календарю, когда крестьяне резали последних поросят и кур, покупали рисовую водку, чтобы хоть раз в году погулять вдоволь и забыть на несколько дней о полуголодной жизни. При виде того, как бедно живут в родной деревне, как часто и надолго уходят разорившиеся односельчане в город на заработки, где подчас терялся их след, Тхань вспоминал роскошные экипажи высокопоставленных тэев в Хюэ, куда его возил отец, расшитые золотом и драгоценными камнями наряды императора и его свиты в дни весенних гуляний и на празднестве жертвоприношений к алтарю Неба и Земли, что возвышается на живописном холме к югу от столицы. Почему же так несправедливо устроена жизнь?

Тхань рос очень впечатлительным ребенком. Чужие страдания и горести ранили его сердце больнее, чем собственные. Пожалуй, самым сильным потрясением, оставившим глубокий, неизгладимый след в его душе, стали трагические события, связанные со строительством ненавистной «дороги Кыазао».

Кыазао — ущелье в горах верховьях реки Голубой на вьетнамо-лаосской границе. Через это ущелье сквозь непроходимые джунгли, где редко ступала нога человека, должна была пройти дорога, чтобы связать Лаос и западные районы провинции Нгеан с побережьем Тонкинского залива. Приступив к строительству, колониальные власти ввели в провинции всеобщую трудовую повинность. Всех мужчин в возрасте от 18 до 50 лет силой сгоняли на стройку. Условия жизни там были невыносимыми: сырые, заболоченные джунгли, дикие звери, змеи и ядовитые насекомые, душный, смрадный воздух. Рабочие жили впроголодь, спали прямо на земле в лесу, их нещадно били надсмотрщики. Многие крестьяне из деревни Лотосов и окрестных сел, угнанные на стройку, так и сгинули в тех страшных краях; другие же вернулись домой похожими на призраки, измученными тропической лихорадкой и ревматизмом. Они рассказывали односельчанам, как умирают в Кыазао от лихорадки и непосильного труда и умерших хоронят, завернув в циновки, потому что не хватает гробов.

Дни ухода односельчан на стройку в Кыазао ассоциировались в сознании впечатлительного Тханя с похоронами. Так же убивались женщины, терзали душу стенания плакальщиц. Провожать несчастных выходили за околицу почти все жители деревни. Вместе с другими сверстниками Тхань стоял на обочине проселочной дороги и смотрел, как тянутся по ней группы оборванных людей и в воздухе тают звуки заунывных песен. Одна из них особенно запала Тханю в душу:

Однажды ночью Тхань проснулся от невообразимого шума. Глухо и тревожно гремели тамтамы, слышались причитания женщин, заливистый лай собак. Из окна было видно, как то в одном, то в другом конце деревни мечутся, словно в феерическом сне, дымные факелы.

— Отец, что это, что происходит? — испуганно воскликнул еще полусонный мальчик.

— Успокойся, сынок. Видит бог, опять, наверное, поймали какого-то несчастного, — тихо отвечал отец. Он гладил сына по голове, стараясь унять волнение, но рука его дрожала.

Тхань и его старшие брат и сестра увидели в свете факелов группу людей: понурив головы, впереди шли три человека со связанными руками, за ними — солдаты. В одном из арестованных Тхань узнал отца своего товарища по детским играм, с которым они не раз вместе запускали бумажных змеев с вершины горы Колокол, что возвышалась за околицей деревни. Долго не мог уснуть в эту ночь Тхань, то глотая слезы жалости, то рисуя сцены мести виновникам зла, которых он, впрочем, ясно себе не представлял.

Потом еще немало было таких тревожных ночей. Все большее число крестьян, спасаясь от каторжного труда, уходили в соседние леса, и по ночам на них устраивались самые настоящие облавы.

Семья Нгуен Шинь Шака не несла трудовой повинности, почетное звание фобанга освобождало от этого. Но «господин доктор» не мог оставаться безучастным к великой беде, свалившейся на его односельчан, многих детей из которых он обучал грамоте. После мучительных раздумий, как помочь несчастным, он продал участок земли, дарованный ему общиной, и вырученные деньги роздал семьям, чьи кормильцы были угнаны на стройку.

Трагедия «дороги Кыазао» всколыхнула впечатлительную душу Тханя, заставила его всерьез задуматься об окружающей его действительности. Страдания односельчан открыли ему глаза на многие другие беды и несправедливости, царившие в колониальном Вьетнаме, которых он раньше не замечал, принимая как должное. Любознательный, вдумчивый, развитой не по годам, он ищет ответ на свои вопросы в книгах.

Его отец пренебрежительно отзывался об устаревшей системе классического образования. Базировавшееся на схоластике конфуцианского учения, оно не давало необходимых практических знаний, хотя и открывало путь к карьере чиновника. Но именно это-то и было противно всему существу «господина доктора». Он предпочитал рассказывать детям поучительные истории из прошлого своей страны, учил их понимать изречения и афоризмы древних мудрецов, которые были особенно близки ему по духу.

После переезда в Кимлиен отец отдал Тханя на обучение своему другу Выонг Тхук Куи — одному из четырех самых известных учителей уезда Намдан. Будучи тоже сторонником патриотической партии, он прививал Тханю любовь к родной стране, ее героической истории, учил на примерах из жизни национальных героев возвышенной нравственности и духу самопожертвования во имя отчизны.

Совсем другим оказался второй учитель, к которому Тхань попал, когда ему шел 14-й год, — консерватор, ярый приверженец конфуцианской схоластики. Поначалу Тхань прилежно посещал занятия. Под диктовку учителя он должен был изо дня в день переписывать иероглифы из текстов «Четверокнижия» и «Пятикнижия» и заучивать их наизусть. В отличие от других учеников Тхань пытался уяснить смысл канонических стихов и нередко ставил знаменитого педагога в тупик неожиданными вопросами. Ему быстро надоело штудирование конфуцианских премудростей, и после занятий он запоем читал древнекитайские исторические романы, такие, как «Троецарствие», «Путешествие на запад». Кончилось тем, что раздосадованный учитель отказался заниматься с беспокойным учеником.

Горячий отзвук в душе Тханя находили вольнолюбивые, патриотические мотивы, которыми пронизаны многие произведения классической вьетнамской литературы. Он упивался романтической прозой поэта, мыслителя и военачальника, первого вьетнамского утописта Нгуен Чая, мечтавшего о вольготной жизни для всех. Он страдал, читая проникнутые болью строки «Великого воззвания по случаю умиротворения китайцев»: «Жгли черный люд на страшном огне, зарывали в подполье бедствий. Лгали Небу, обманывали народ десятью тысячами уловок, войну несли и несправедливость сеяли двадцать лет. Человечность в небе и на земле уничтожали, от тяжелых поборов в горах и водах опустело…» И ему казалось, что Нгуен Чай написал эти слова совсем недавно, может быть, вчера, а не почти пять столетий назад.

Очень любили в семье Тханя стихи великого земляка Нгуен Зу — он родился в нескольких десятках верст от деревни Лотосов. Мастерскому перу Нгуен Зу принадлежит роман в стихах «Стенания истерзанной души», повествующий о тяжелой доле юной куртизанки Кьеу, ставшей жертвой жестоких феодальных порядков. Не прелесть стихов Нгуен Зу, полных неповторимого изящества и очарования, а их бунтарское содержание волновало пылкие сердца искавших правду жизни юношей, таких, как Тхань. Роман Нгуен Зу стал своего рода вызовом ревнителям средневековой феодальной морали: самыми прекрасными, возвышенными героями у него оказались обитательница «зеленого терема» — веселого дома — красавица Кьеу, продавшая себя, чтобы спасти от долговой тюрьмы отца и брата, а также вождь повстанцев Ты Хай, или «разбойник», каким его считал императорский двор. Словно гимн непокорности и вольнолюбию звучат слова Ты Хая:

Образ непокорного Ты Хая, который не сдался врагу и «умер стоя», пронзенный вражескими стрелами, для патриотически настроенной молодежи стал одним из ярких олицетворений мифических героев, богатырей, которых так ждала вьетнамская земля, покоренная заморскими пришельцами.

Чувства добрые — любовь к родине и ненависть к поработителям — пробуждал в сердцах людей своей лирой южновьетнамский слепой поэт Нгуен Динь Тьеу. Первый певец вооруженного сопротивления вьетнамского народа колонизаторам, он страстно звал в своих стихах соотечественников на битву:

Тхань жил в атмосфере скорби об утраченной свободе родины и восхищения подвигами героев, не склонивших головы перед завоевателями. А в деревне Кимлиен многое напоминало о былых сражениях и славных героях. Неподалеку от дома, где жила семья Тханя, находился поросший лотосами Бакланий пруд. Старики рассказывали детям, что два десятка лет назад в этом пруду навеки успокоилась мятущаяся душа доблестного односельчанина Выонг Тхук May. Откликнувшись на призыв руководителей движения «Кан выонг», Выонг Тхук May создал крупный партизанский отряд под названием «Верные долгу», который наносил смелые удары по завоевателям. Последний в его жизни бой произошел прямо на улочках деревни. Когда Выонга Тхук May схватили враги, он, выкрикнув проклятия в их адрес, бросился со связанными за спипой руками в пруд и утонул.

Всеобщим уважением жителей Кимлиена пользовался их односельчанин, «человек-легенда» Хоанг Суан Хань, дядя матери Тханя. Несколько лет он храбро сражался в отряде Хоанг Хоа Тхама. Затем, вернувшись в родные края, был схвачен врагами. Его жестоко пытали прямо в резиденции губернатора провинции Нгеан, но он не проронил ни слова и только от боли так сильно стиснул зубы, что откусил кончик языка. Его сослали на остров смерти Пуло-Кондор. Но он остался жив, после окончания срока ссылки вернулся в родную деревню и до конца своих дней, немой, изможденный болезнями, был преданным товарищем патриотически настроенных сельских интеллигентов.

О своих прославленных родственниках и односельчанах, о других доблестных героях своей страны, о славном прошлом и горьком настоящем Вьетнама Тхань услышал впервые от отца. Эти рассказы запали в детскую душу.

Тхань и его друзья по детским играм стремились сами познать окружающий мир. И им было что поглядеть. Легендарные события происходили в давние времена по обоим берегам своенравной реки Голубой, в чьей быстрой воде находили мальчишки спасение от летнего зноя. Стоило им взобраться на вершину пологой горы Колокол, упирающейся своим подножием в реку, и удивительный мир открывался их глазам.

Вдали, если глянуть строго на север, виднелся поросший густыми зарослями тропического кустарника холм — там, по преданию, была родная деревня Май Хак Дэ — руководителя одного из крупнейших народных восстаний против господства «Поднебесной», как именовали свою державу китайские правители. Это восстание в 722 году нашей эры завершилось победой и временным изгнанием китайских феодалов из Вьетнама.

На другом берегу реки, почти напротив горы Колокол, — родные места Фан Динь Фунга. Память о подвигах его партизанской армии еще не заволокло туманом времени, и о них любознательным мальчишкам мог рассказать любой взрослый. Из этих рассказов они узнавали, как люто ненавидели и боялись колонизаторы неистового патриота. Когда он умер, сраженный внезапной болезнью, и был похоронен соратниками на родной земле, враги вырыли и сожгли его труп, а пепел выстрелили из ружей, чтобы не осталось и следа героя на этом свете и потомкам некому было поклоняться.

Дальше вниз по реке начинаются деревни поэтов — Нгуен Конг Чы — первооткрывателя песенного жанра во вьетнамской поэзии — и несравненного Нгуен Зу.

Но вот река делает небольшой поворот, и глазам открывается деревня Тхайса — родина Куанг Чунга. Это имя знакомо каждому вьетнамцу от мала до велика, оно переполняет его сердце чувством национальной гордости. Руководитель победоносного крестьянского восстания, известного под названием «движения братьев Тэйшонов», Куанг Чунг увековечил свое имя еще и тем, что в 1789 году повел свои крестьянские отряды на город Взлетающего Дракона — Тханглонг (так назывался в старину Ханой), вероломно захваченный вторгшейся во Вьетнам 200-тысячной армией китайских феодалов, и наголову разбил ее в пятидневной жестокой битве у стен древней столицы. Как писали вьетнамские исторические хроники, китайские захватчики в безумном страхе перед славными воинами Куанг Чунга бежали прочь с вьетнамской земли, и еще долгое время на сотни верст вокруг в районах Китая, прилегающих к Вьетнаму, не было видно ни людей, ни дыма очагов. Так бесславно закончилась последняя попытка китайских феодалов силой оружия подчинить себе свободолюбивый народ Страны Юга. Тхань не бывал в Ханое, но слышал от знающих людей, что в честь великой победы Куанг Чунга благодарные потомки воздвигли ему храм на холме Донгда, где разыгралось это историческое сражение.

Особенно мальчишкам нравилось взбираться на разбросанные то тут, то там невысокие холмы, где в густых зарослях кустарников хоронились от посторонних взглядов изъеденные временем камни — остатки древних крепостей. Эти крепости возводили здесь, на склонах холмов, еще в начале XV века короли Хо Куи Ли и Хо Хан Тхыонг, чтобы преградить путь дальше на юг полчищам китайской Минской династии, господствовавшей в то время над древней Страной Юга.

Вслед за ними сюда пришел и рыбацкий сын Ле Лой. В историческом труде того времени «Основные вехи истории Вьетнама, написанной по королевскому указу» есть такие строки: «Пришел Ле Лой в эти края со своим отрядом, и население восторженно, с почестями встречало его, так как никто не верил, что сподобится такой милости — увидеть славу и величие государства. Старики и дети, мужчины и женщины наперебой несли вино, вели буйволов, чтобы накормить и напоить войско». Ле Лой основал здесь несколько крепостей, куда со всех сторон стекались добровольцы. Собрав огромную армию, он вначале установил контроль над провинцией, а затем повел своих воинов на север, где укрепились китайские захватчики, и, разгромив их, освободил всю страну.

Узнавая новое о славных страницах истории своей отчизны, Тхань вспоминал горестные вопросы, которые он задавал отцу, и теперь сам отвечал себе: нет, были и у Вьетнама славные времена, были великие герои. Ведь почти тысячу лет с небольшими перерывами продолжалось великоханьское господство, и все-таки народ не покорился, он сумел расправить могучие плечи и сбросить ненавистные оковы рабства. Да и сейчас, пожалуй, героев но меньше, чем в старину. Только не видно пока чудесной силы, что сплотила бы их воедино и дала им в руки всепобеждающее оружие.

Кумиром деревенской детворы был дядюшка Дьен с жилистыми, сильными руками потомственного кузнеца. Тхань часто забегал в его кузницу, расположенную по соседству, смотрел, как ловко работает тяжелым молотом дядюшка Дьен, иногда помогал раздувать кузнечные мехи, гордый от сознания доверенного ему важного дела. Как-то летним вечером, когда с гор перестал дуть изнуряющий суховей и жара немного спала, ребятишки собрались вокруг дядюшки Дьена. Распалив свой диковинный дьеу кай — бамбуковый кальян с крепчайшим лаосским табаком-самосадом, дядюшка Дьен утонул в густых клубах синего дыма. Он знал множество старинных преданий и легенд и любил рассказывать их детям.

— Есть в северной столице Ханое прекрасное озеро, — начал в тот вечер дядюшка Дьен свой рассказ. — Наши предки назвали его озером Возвращенного меча. Посреди озера стоит старинная башенка-пагода, носящая имя черепахи. Так вот с этой черепахой и мечом связана удивительная история. Случилось это давным-давно, когда тэев еще не было и в помине, а на нашей земле хозяйничали супостаты, называвшие свою страну Срединной империей. И вот наконец надоело народу терпеть муки рабства, поднялись люди как один, взяли оружие в руки и ринулись в бой. И вел их вперед бедный рыбак Ле Лой — наш великий герой. Чудодейственная сила сделала его непобедимым. Однажды он плыл по озеру на лодке, как вдруг из воды показалась голова огромной черепахи. В пасти она держала меч, излучавший свет. «Возьми этот волшебный меч, — молвила черепаха. — С ним ты разобьешь любых врагов».

Взял Ле Лой волшебный меч и с той поры не знал поражений. Где бы ни появлялся он со своим войском, его меч разил чужеземцев-угнетателей без пощады. И вот наконец наша любимая родина стала свободной. Тогда снова пришел Ле Лой со своей свитой на берег озера, чтобы сказать слова благодарности спасительнице-черепахе. Только он выплыл на своей монаршей лодке с шатром на середину озера, как вдруг на глазах у изумленной свиты волшебный меч вышел из ножен, и появившаяся из воды черепаха утащила его на дно озера. С той поры оно и называется озером Возвращенного меча. Люди рассказывают, что черепаха и по сей день живет в этом озере и волшебный меч с нею. И еще говорят, что если опять совсем худо станет нашему народу, тогда снова появится всесильный богатырь, и священная хозяйка озера вручит ему волшебный меч Ле Лоя, который поможет разбить новых врагов.

Пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы, Тхань вспоминал рассказ дядюшки Дьена и думал: «Конечно, это сказка, но ведь и в самом деле было же что-то такое, что позволило Ле Лою поднять весь народ на борьбу и разгромить могущественного врага».

Путь к развалинам древних крепостей, куда любили наведываться Тхань и его друзья, лежал мимо деревни Даннием. В этой деревне жил замечательный человек Фан Бой Тяу. Тхань хорошо знал его: Фан Бой Тяу дружил с отцом Тханя и несколько раз бывал у них в гостях и деревне Лотосов.

О необычайной судьбе Фан Бой Тяу, его способностях и талантах говорили тогда повсюду. В 1900 году на общенациональных конкурсных экзаменах в Хюэ ему было присуждено звание «зайнгуена» — высшая ученая степень, которой удостаивался только один участник конкурса — первый среди равных. Перед Фан Бой Тяу открылась возможность блестящей карьеры при дворе. Однако он решительно отказался служить трону, предавшему интересы народа, и решил посвятить себя революционной деятельности.

Он много ездит по стране, встречается с патриотически настроенными чиновниками, интеллигентами, студентами. Пользуясь положением «первого ученого», он старается привлечь к патриотической борьбе побольше деятелей из императорского окружения, недовольных антинациональной политикой монарха. Главной фигурой среди них был наследный принц Кыонг Дэ. Фан Бой Тяу удалось установить контакт с ним. В мае 1904 года Фан Бой Тяу создаст тайную организацию «Общество обновления», во главе которой согласился встать принц Кыонг Дэ. На учредительной конференции члены общества приняли решение начать подготовку к вооруженному восстанию против колонизаторов с целью восстановления подлинной вьетнамской монархии, а также обратиться за помощью к далекой Японии.

На выбор Фан Бой Тяу и его соратников серьезно повлияли результаты русско-японской войны. Великая держава — царская Россия — неожиданно потерпела поражение от небольшой азиатской страны, которая полвека назад была ненамного сильнее Вьетнама и тоже едва не стала колонией европейских пришельцев. Азиатам вполне по силам победить европейцев — такой вывод сделали вьетнамские националисты.

Тхань с большой почтительностью относился к Фан Бой Тяу. Выдающийся представитель ученого сословия, Фан Бой Тяу был к тому же очень обаятельным человеком. Когда он приходил один или с друзьями в гости в отцу, Тхань с почтительным вниманием слушал их ученые беседы. Фан Бой Тяу любил декламировать стихи древнекитайского поэта Цюй Юаня. Тханю запомнилось одно двустишие, которое особенно точно отвечало его настроениям:

Фан Бой Тяу и сам неплохой поэт. Вообще в старом Вьетнаме писать стихи было привычным делом для каждого образованного человека. Это объяснялось как особенностями вьетнамского языка — тонального, с легко рифмующимися словами, так и берущей свое начало из глубины веков литературной традицией феодальной аристократии. В стихах Фан Бой Тяу, хотя они и написаны в рамках старинных поэтических канонов, явственно ощущалось дыхание нового века, они проникнуты чувством патриотизма, боевым духом.

Последний раз Тхань виделся с Фан Бой Тяу в начале 1905 года. С тех пор вот уже полгода тот не появлялся в родной деревне. Говорили, что он уехал за границу, наверное, в Японию. Но вот однажды душным июльским днем Тхань, отдыхавший в гамаке, который он летом подвешивал в саду, увидел знакомую фигуру, направлявшуюся по дорожке к их дому.

— А где же почтенный господин доктор? — первым делом спросил у детей Фан Бой Тяу, войдя в дом.

— Отец уехал по своим делам в город, и, видимо, надолго, — отвечал старший брат Тханя Кхием.

— Собственно, у меня дело к вам, ребята. Эгей, Тхань, да ты, я смотрю, совсем уже большой парень стал. — Фан Бой Тяу ласково потрепал по плечу смутившегося Тханя, который в свои 15 лет выглядел довольно рослым для вьетнамца. — Я только что приехал из Японии. Встречался там с людьми из окружения императора, с передовыми представителями Китая, изгнанными из своей страны. Вы, надеюсь, слышали о Кан Ювэе и Ляп Цичао?[4] Долго беседовал и с новой звездой китайского патриотического движения молодым доктором Сунь Ятсеном. И японские и китайские друзья решительно поддерживают справедливое дело страдающего в неволе вьетнамского народа. Вся Азия на нашей стороне. Но для победы над проклятыми тэями нужны образованные, знающие свое дело люди. Мы решили подобрать группу достойных юношей и определить их на учебу в японские университеты. Размышляя об этом, я сказал себе: а вот и две первые кандидатуры — сыновья уважаемого господина доктора из деревни Лотосов. Как, ребята, согласны поехать со мной?

Братья молча слушали знаменитого гостя и лишь при последних словах, украдкой переглянувшись, опустили головы.

— Если бы вы видели, что это за великая страна — Япония, — с жаром продолжал Фан Бой Тяу. — Из всех стран желтой расы лишь одна Япония — великая держава. Только она одна в силах помочь нам восстановить во Вьетнаме подлинно национальную, могущественную монархию. Без поддержки извне мы ничего не добьемся. Сейчас истинные патриоты Страны Юга должны обратить свои взоры на северо-восток — к империи Восходящего солнца.

— Почтенный дядюшка Фан, мы очень благодарны вам за ваше предложение, — с молчаливого согласия брата заговорил Тхань. — Но разве можем мы покинуть в одиночестве нашего отца? Ведь вы знаете, какое у него слабое здоровье. К тому же мы не имеем права решиться на такое важное дело без его благословения, а когда он вернется, мы не знаем.

— Понимаю, понимаю. Но время еще терпит, подумайте о моем предложении.

Ссылка на отца была, конечно, отговоркой. Не это удерживало Тханя, хотя в 15 лет и трудно устоять перед страстным желанием повидать дальние страны. Тхань очень уважал Фан Бой Тяу, но его планы не находили отзвука в душе юноши. С кем почтенный дядюшка Фан собирался освобождать родину? С влиятельными мандаринами и членами королевского окружения, которых он усиленно зазывал в свое общество? Так им и при французах жилось сытно и вольготно.

Вызывали недоверие у Тханя и надежды Фан Бой Тяу на то, что будто бы Япония сумеет помочь вьетнамцам освободиться от господства тэев. Ведь говорится же в народе, что нет ничего хуже, выгнав волка через черный ход, встретить в передней тигра, а народная мудрость всегда права.

Интуиция не подвела юношу. Уже довольно скоро жизнь нанесла жестокий удар по иллюзиям Фан Бой Тяу. Империалистические хищники, естественно, смогли договориться друг с другом, когда деятельность вьетнамских патриотов в Японии стала приобретать опасный характер. В 1908 году по просьбе Франции японское правительство приняло решение распустить все организации, созданные в Японии Фан Бой Тяу из числа вывезенных им сюда вьетнамских студентов. Самому Фан Бой Тяу, принцу Кыонг Дэ и другим участникам патриотических организаций предложили немедленно покинуть пределы Японии.

Что же все-таки надо делать? Где путь к освобождению? Может быть, прав Фан Тю Чинь — еще одна яркая звезда, появившаяся в те годы на мрачном небосклоне колониального Вьетнама? Об этом новом кумире патриотов рассказывал отец, который сдавал с ним вместе конкурсные экзамены. В отличие от Фан Бон Тяу Чинь был ярым противником королевского дома, выступал за установление во Вьетнаме республиканского правления. Но он не видел ничего плохого в господстве колонизаторов, поэтому не звал к борьбе с ними, а требовал от них лишь проведения социально-экономических реформ.

Тхань пытался найти ответ на мучившие его вопросы в книгах и не находил. Однажды в библиотечке отца его внимание привлекла книга французского писателя Жан-Жака Руссо. Она оказалась страшно сложной, читалась тяжело, многое так и осталось непонятным Тханю, но зато на каждой странице, как драгоценные жемчужины на дне океана, он обнаруживал простые и великие истины, которые всколыхнули мятущуюся душу юноши. Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах; отказаться от своей свободы — это значит отказаться от своего человеческого достоинства и от прав человека; самый сильный никогда не бывает достаточно силен, чтобы быть постоянно господином; если народ имеет возможность сбросить ярмо и делает это, он поступает правильно, — из этих разрозненных мыслей складывалась настоящая программа действий, программа борьбы за свободу. Тханя поразил пронизывавший книгу великого француза дух свободолюбия, вольнодумства, презрения к традиционным канонам и догмам, воинствующего атеизма; его взволновали страстные призывы к свободе, равенству, братству. И он спрашивал себя: как же так получилось, что именно соотечественники Руссо теперь жестоко угнетают его несчастный народ? И можно ли изменить ненавистный порядок вещей?

Где отыскать тот сказочный меч всесильной истины, которая указала бы ясный путь к освобождению родного народа — славного детища мифических прародителей Дракона и Феи, народа с героическими традициями, достойного гораздо лучшей участи, чем та, которую уготовила ему злая история-мачеха? Отныне смыслом жизни Тханя становится беззаветное служение свободе, настойчивые поиски пути, ведущего к спасению его несчастной родины.

В конце 1904 года Нгуен Шинь Шак получил строжайшее предписание королевского двора срочно прибыть в Хюэ и принять там должность чиновника. «Господин доктор» отправился в столицу вместе с двумя сыновьями, оставив в деревне дочь. Уже более века Хюэ — небольшой город в центре Вьетнама — служил резиденцией вьетнамских императоров. Королевские дворцы и древние пагоды раскинулись на зеленых холмистых берегах Ароматной — одной из красивейших во Вьетнаме рек. По преданию, реку назвали так оттого, что она берет свое начало в сосновых борах хребта Чыонгшон, где в изобилии растут пахучие лекарственные травы, и их аромат передался водам реки.

По приезде в Хюэ Тхань и его старший брат поступили в только что открытую там французскими властями школу Донг Ба, где главное внимание уделялось обучению французскому языку и литературе. Через два года, закончив эту школу, братья успешно сдали вступительные экзамены в Национальный колледж Куок хок.

Колледж находился в здании бывшей казармы королевских матросов. В верхней части массивных ворот, сделанных из железного дерева, была встроена наблюдательная башенка и небольшой колокол вроде того, какие висят в пагодах; по обеим сторонам у входа возвышались фаянсовые, покрытые малахитовой глазурью мифические драконы.

Национальный колледж считался лучшим по тем временам учебным заведением во Вьетнаме. Слово «национальный» в названии колледжа означало, что его двери открыты для тех вьетнамцев, кто хотел бы получить не только западное, но и сугубо вьетнамское образование. Действительно, в колледже преподавали на куок-нгы — основанном на латинском вьетнамском буквенном алфавите, который с начала нового века пришел на смену иероглифам. Имелся также и специальный класс, где учили в духе древних классических традиций.

В первые годы существования колледжа директором его подвизался некий Нордеман — коммерсант по профессии. Он был женат на вьетнамке, знал вьетнамский язык и разрешал величать себя на вьетнамский манер Нго Де Ман. После него эту должность занял офицер французского легиона мосье Ложу. Среди вьетнамских патриотов это имя служило предметом всеобщих насмешек. Ложу, участвовавший в боях с партизанами Хоанг Хоа Тхама, был захвачен в плен и провел несколько месяцев в партизанском лагере в джунглях. Как и партизаны, он ходил босиком, носил воду, молол рис. Рассказы о том, как Тхам заставляет «белых господ» трудиться в поте лица, имели широкое хождение в народе и доставляли большое удовольствие юным патриотам.

С первых же дней учебы Тхань убеждается, что единственная задача, поставленная перед колледжем властями, — воспитывать не широко образованных, полезных отчизне и народу людей, а преданных колонизаторам слуг, с помощью которых легче было бы править чужой страной. Тханя угнетают чуждые его вольнолюбивым порывам верноподданнические порядки, царившие в колледже.

Годы учебы Тханя совпали с тем периодом мировой истории, который В. И. Ленин определял как «начало пробуждения Азии», когда под воздействием русской революции 1905 года многие народы Востока пришли в движение. Начался подъем национально-освободительной борьбы и во Вьетнаме.

Если в колледже царила унылая, тягостная атмосфера, то за его стенами, в городе, развертывались бурные события, находившие живой отзвук в сердцах Тханя и многих его одноклассников. Особенно запомнилась Тханю весна 1908 года, когда он получил первые практические уроки политической борьбы. Сторонники Фан Бой Тяу начали по всей стране кампанию «за обновление образа жизни и нравов народа». Повсюду стригли мужчин, имевших по китайскому образцу длинные, заплетенные в косичку волосы, людей призывали носить современную одежду, пользоваться только отечественными предметами быта, отказываться от старинных обычаев, открывать чисто вьетнамские школы и торговые фирмы. Участники движения за обновление распространяли повсюду прокламации, в которых разоблачались поборы местных властей я содержались призывы к отказу от уплаты налогов.

Волнения охватили весь Центральный Вьетнам. Тысячи крестьян хлынули в Хюэ из окружавших его уездов. На дорогах, ведущих в город, поборники нового устроили специальные посты — там насильно стригли волосы и укорачивали одежду тем, у кого она была слишком длинна. Крестьяне, многие из которых пришли в город со своими семьями и принесли с собой циновки, рис и кастрюли, расположились табором на шестиарочном мосту Ожерелий через Ароматную реку, вокруг резиденции французского губернатора и судебной палаты, на тротуарах центральных улиц и три дня и три ночи ожидали удовлетворения своих требований о снижении налогов и отмене трудовой повинности.

К демонстрантам присоединилась группа учащихся колледжа, которую возглавил Тхань. Он сказал своим одноклассникам: «Наши соотечественники идут к французам требовать отмены налогов. Мы с вами должны им помочь, ведь мы знаем французский язык».

Тхань и его друзья ходили от одной группы крестьян к другой и читали им патриотические стихи, призывая к стойкости в борьбе за свои права. Жители города угощали крестьян чаем и водой. Люди наслаждались царившей повсюду атмосферой национального братства. Все называли друг друга новым, недавно появившимся в обиходе словом «донг бао» — соотечественник, которое звучало для патриотов чарующей музыкой.

Французские власти, обеспокоенные размахом волнений, попытались использовать восьмилетнего императора Зюй Тана, чтобы убедить демонстрантов разойтись по домам. Из ворот императорского дворца, отделанного золотом и цветным лаком, выехала четверка лошадей. По обеим сторонам ее гарцевала конная охрана. Малолетнего императора никто, однако, не слушал. Ему, правда, разрешили проехать, зато охрану и другие экипажи, следовавшие за ним, возбужденные крестьяне под свист и улюлюканье заставили повернуть обратно. Французы попрятались по домам, не решаясь выйти на улицу. Демонстранты стали фактическими хозяевами столицы. Но на третий день в город прибыли вызванные губернатором войска, и началась расправа. Французские солдаты в упор расстреливали безоружную толпу. На мосту Ожерелий завязалась рукопашная схватка. Через перила в воду падали тела убитых, крестьяне в отчаянии бросались на солдат и увлекали их за собой в реку.

В схватке с солдатами сильно досталось и многим учащимся колледжа, особенно их вожаку. Но Тханю удалось избежать ареста и скрыться в доме одного знакомого их семьи. Наутро он как ни в чем не бывало явился на занятия.

Однако вскоре к колледжу подъехала коляска с несколькими французскими солдатами во главе с офицером. В сопровождении директора колледжа господина Шуке они вошли в класс, где учился Тхань.

— Нам нужен ученик этого класса, такой длинный и черномазый! — сердито закричал офицер. (Тхань был довольно высокого роста и, как деревенский житель, загорелый до черноты.)

— Я имею приказ потребовать, чтобы этот мятежный ученик был немедленно исключен из колледжа, — заявил он.

Так закончились годы учения Тханя, и началась трудовая, самостоятельная жизнь.

Несколько дней, проведенных в столице, сотрясаемой народными выступлениями, для Тханя оказались равными по силе воздействия годам размеренной патриархальной жизни в родной деревне Лотосов. Если раньше страдания и настроения народа оставались для него в какой-то мере лишенной плоти абстракцией, то теперь реальная жизнь каждый день давала суровые и полезные уроки. Сколько уже возникало, думал он с горечью, разных патриотических движений: «Верность монархии», «Путешествие на восток», «Общество обновления»… Все они потоплены в крови, и с каждым поражением патриотов колонизаторы еще туже затягивают проклятые каунги — деревянные арестантские колодки — на шее народа.

Покинув Хюэ, Тхань приезжает в город Куинён, где он попытался сдать экзамены на звание сельского учителя. Экзамены он выдержал успешно. Однако когда список попал на утверждение к французскому наместнику Фриэру, тот вычеркнул из него имя Тханя как человека, находившегося под наблюдением полиции.

В 1910 году он едет на юг, в город Фантхиет, где, по рассказам, находилась самая прогрессивная в те годы частная школа в Аннаме. Школа существовала на доходы фирмы, занимавшейся производством рыбного соуса и торговлей мелкими товарами. И фирма и школа возникли по инициативе передовых интеллигентов в самом начале движения за обновление. 20-летний юноша становится учителем второго и третьего классов.

Каждое утро в традиционном для учителей тех времен белом длиннополом платье, подпоясанном кушаком оранжевого цвета, на ногах гуоки — деревянные сандалии, Тхань входил в класс, вызывал к доске двух мальчиков и двух девочек, и начиналась декламация печальных четверостиший из популярных сборников Тонкинской общественной школы — просветительской организации, созданной патриотами в Ханое в 1907 году.

Молодой учитель стремился научить не только грамоте, но и передать ученикам свои вольнолюбивые, патриотические убеждения. Он рассказывал им о том, что помнил из книг французских просветителей, — об идеях гуманизма, равноправия, равенства, свободы, братства. Передовые идеи Великой французской революции он противопоставлял консерватизму и косности феодальных канонов, которые сковывали развитие социально-политической жизни в колониальном Вьетнаме.

Среди учителей Тхань прослыл новатором. Ежедневно в 5 часов утра он выводил своих питомцев на школьный двор делать зарядку, а по четвергам занимался с ними легкой атлетикой. По тем временам спортивные занятия в школе считались настоящей революцией.

Однако работа в школе оказалась недолгой. Тханя звала в дорогу жажда познания. В конце 1910 года он переезжает в Сайгон. Там он неожиданно для своих близких и знакомых поступает в только что открывшееся училище, которое готовило матросов торгового флота и квалифицированных рабочих для сайгонских судоверфей.

Посторонним мог показаться довольно странным выбор, сделанный выходцем из интеллигентной семьи, широко образованным человеком. Но этот неожиданный шаг стал логическим результатом развития внутреннего мира молодого патриота, задавшегося целью найти свой «волшебный меч».

Если многие его сверстники, увлеченные Фан Бой Тяу, стремились на восток, в Японию, которая казалась им прообразом будущего независимого Вьетнама, то Тханя влек к себе иной мир. Может быть, благодаря знакомству с историей Франции, с идеями великих французских просветителей, а скорее всего в силу врожденной интуиции, которая присуща лишь выдающимся умам, он постепенно пришел к мысли о том, что только в Европе, где произошло столько революций — и в их числе Великая французская революция 1789 года, Парижская коммуна, — где впервые прозвучали волнующие слова о свободе, равенстве и братстве всех людей, где бурное развитие науки и техники опережало другие континенты, — только там можно почерпнуть необходимые знания, отыскать путь, ведущий к освобождению родины.

Мысль об этом впервые зародилась у Тханя, по-видимому, при знакомстве с творчеством Ж.-Ж. Руссо. Он узнал из его «Исповеди», что юный Руссо, прежде чем стать великим просветителем, почти десять лет странствовал по дорогам европейских государств. Так он учился самой важной и труднопостижимой науке — науке жизни, и именно сама жизнь, окружающий его мир неравенства, нужды, народных бедствии позволили ему впоследствии стать глашатаем возвышенных идей свободы, равенства, братства, провозвестником Великой французской революции.

В 1923 году в интервью советскому журналу «Огонек» Хо Ши Мин так объяснит свое решение пуститься в дальнее странствие: «Мальчиком лет тринадцати я впервые услышал французские слова: свобода, равенство и братство — ведь для нас всякий белый — это француз. И мне захотелось познакомиться с французской цивилизацией, прощупать, что скрывается за этими словами».

Из Сайгона Европа казалась не такой уж далекой. Повсюду на улицах этого крупного портового города расклеены рекламные листы французской компании «Шарже реюни». Изображенные на них пароходы рассекали морские волны, держа курс в экзотические города — Сингапур, Коломбо, Джибути, Порт-Саид, Марсель, Бордо, Гавр. Во вьетнамских портах администрация «Шарже реюни» обычно набирала неквалифицированную рабочую силу для пассажирских судов.

Однажды Тхань рассказал о своем плане приятелю, с которым сдружился за три месяца учебы в училище:

— Послушай, дорогой Ле, я решил уехать за границу, побывать во Франции и в других странах. Посмотрю, как там живут и трудятся, а потом вернусь на родину, чтобы помочь нашим соотечественникам.

— А где ты возьмешь такие деньги? — удивленно спросил его приятель.

Тхань поднял руки и с жаром воскликнул:

— Вот мои деньги. Я буду трудиться, буду выполнять любую работу, чтобы заработать на жизнь и на проезд.

В полдень 2 июня 1911 года Тхань в который уж раз появился на сангонском причале с романтическим названном «Обитель дракона». У причальной стенки он увидел огромное пассажирское судно, на борту которого красовалась надпись «Адмирал Латуш-Тревиль». Шла посадка пассажиров и погрузка товаров. Он поднялся по трапу и, преодолевая смущение, спросил, не найдется ли для него какая-нибудь работа. Несколько человек, услышав эту просьбу, захохотали — так непохож на чернорабочего этот тощий парнишка школярского вида. Но он не уходил, и один из вьетнамцев, пожалев упрямого юношу, провел его к капитану. Тот скептически оглядел Тханя, но что-то, быть может решительный взгляд и настойчивость, понравилось ему в этом необычном просителе.

— Хорошо, будешь помогать коку. С завтрашнего утра приступай к работе. Как тебя зовут?

— Ван Ба, — помедлив какое-то мгновение, ответил Тхань. Назвав вымышленное имя, что значит Третий Ван, Тхань почти не погрешил против истины — ведь он действительно был третьим но счету ребенком в семье.