"Вдоль по Суре-2" - читать интересную книгу автора (Караваев Михаил Д.)

ДОРОГИЕ МОИ СТАРИКИ

В забвенье канули года Во след и Вы ушли куда-то. С.Есенин. В шести километрах от села Сурский Майдан за Сурой в недавнем прошлом располагался жилой поселок Поляна. Обосновали его в 1932 году выходцы из Сур-Майдана. Они организовали здесь самостоятельную сельскохозяйственную артель «1 Мая», просуществовавшую до второй половины пятидесятых годов. Поселилось в Поляне полсотни молодых семей. Некоторые приехали сюда со своими родителями, нередко преклонного возраста. Люди обосновались здесь основательно. Построили собственное жилье с надворными сооружениями, колхозные хозяйственные и подсобные объекты. В излучине лесной речушки Кармалы, на полуострове, клетками из свежеструганного теса в четыре ряда располагалась примечательная гордость здешних артельщиков — кролиководческая ферма. Административным и культурным центром являлось большое здание, где расположились начальная школа, клуб, магазин, правление колхоза. В летнее время тут открывали колхозные ясли-сад. В два параллельных порядка выстроилась прямая широкая улица из новых крестьянских домов. Почти у каждой избы красовались тесовые распашные ворота, улицу посредине прорезала дорога, окаймленная зеленью ромашковой травы — гусятника. Околицы с обоих краев поселка были огорожены изгородью из жердей на столбах, закрываемой подвижными на деревянных колесах воротами. Из числа людей старшего поколения сложился артельный костяк даровитых умельцев. Своими руками они для общественных нужд мастерили конные повозки — телеги и сани, сбрую и упряжь. Они строили сами и организовывали работу при возведении артельных объектов, как производственных, так и социально-бытовых. Наиболее важным сооружением и делом их рук был комплекс подсобного хозяйства, построенный на речке Кармале. Здесь возвели водозаборную плотину и на ней соорудили мельницу, крупорушку, сукновалку, шерстобойку. Услугами этого подсобного промысла пользовались не только здешние, но и жители окрестных сел: Атрати, Гарта, Сиявы, Сыресь, Сурского Майдана. За услуги на мельнице с клиентов, редких и незначительных, собирался мукой гарнцевый сбор. За крупорушку, сукновалку и шерстобойку люди расплачивались не только деньгами, но и кто чем мог: кружочком топленого масла, картошкой, пригоршней соли… Все это потом расходовалось опять-таки на нужды людей. Позднее, в тяжелые военные и послевоенные годы, они помогали выживать людям. Коллективный общественный труд здешних новоселов оказался целеустремленным, производительным, В короткое время земельные угодья из-под корчевки пней и дернинной луговины были облагорожены, окультурены и приведены в пахотное состояние более чем на восьмистах гектарах. Эти угодья начали одаривать здешних крестьян добрыми урожаями сельскохозяйственных культур. Поначалу хорошо удавались посевы гречихи и проса, с повышением культуры земледелия стали урожайными посевы ржи и пшеницы. Здесь родился густой и высокий лен, дававший здешним жителям возможность получать льносемя для переработки на pастительное масло в пищу и жом на корм скоту. Льнотреста, сдаваемая в поставку на льнозавод, приносила доход в артельную кассу. В самые первые годы в общественном хозяйстве были приобретены и задействованы в производстве стационарный локомобиль, динамо-машина для выработки электрической энергии, барабанная молотилка, сортировальные машины для обработки зерна и льносемени, косилки, жатки и сеялки на конной тяге. На обработке пашни вместо деревянных сох и борон стали внедряться культурно-технические плуги, сцепы легких, средних и тяжелых борон. В тридцать седьмом году в здешних избах зажглись электрические лампочки, чуть позже в колхозной конторе радиоприемник начал принимать передачи из Москвы. Нарождавшиеся в поселковских семьях детишки воспитывались и содержались в колхозном садике-яслях, взрослея, учились в местной начальной школе. Почти все незнавшие грамоты взрослые прошли обучение в ликбезе. В поселковый клуб еженедельно приезжала кинопередвижка. С середины тридцатых годов здешние люди стали жить добротно, обеспеченно. В каждом подворье содержался дозволенный минимум скота. Редкая хозяйка не могла похвастаться начищенным до блеска самоваром, у многих в обиходе появились швейные машинки, приобреталась «городская» утварь: кровати, стулья, большие зеркала, комоды. По вечерам люди приходили друг к другу «на огонек» послушать патефон. Бывало обязательный для каждой крестьянской семьи ткацкий стан стал утрачивать свою необходимость, люди получили возможность приобретать для своих нужд недорогую материю для пошива одежды, стали исчезать из обихода рабочие брюки, кафтаны и тулупы из самотканного сукна, домотканной холстины. К началу сороковых годов в редкой избе можно было увидеть некрашеные охрой и суриком полы, ступеньки крылечек, настилы полов в коридорных сенях. У здешних жителей сложился доверительный характер межсемейных и соседских отношений. В домах и избах той поры полностью отсутствовали в обиходе наружные дверные запоры. Если у входа в избу в притворе наружной двери был приставлен веничек, значит, дома никого нет и сюда входить не следует. Если в доме кто-то есть, то веничек положен на край верхнего приступка или лавочку крылечка. Лишь на ночь наружная дверь припиралась щеколдой. Первомайский поселок свое пристанище нашел в благодатной местности, с богатейшей природой. В окрестных лесах и озерах водится и дичь, и рыба. Летом любители «тихой охоты» не ленились собирать ягоды и грибы. На протяжении течения речки Кармалы всего в шесть верст были расположены пять пчеловодных пасек численностью в сотню-полторы семей каждая. По десятку — полтора пчелосемей содержали многие жители на своих огородах. То был медовый край. Ежедневно из здешних мест возили мед на продажу, выдавали колхозникам на трудодни. Люди трудились в общественном хозяйстве сознательно, добросовестно и вскоре зажили обеспеченно. И лишь война прервала спокойную плодотворную жизнь первомайцев. Крепкие и здоровые мужчины, взрослая молодежь ушли на фронт. Те же, у кого «вышел возраст», остались в деревушке вместе с женщинами, подростками и детьми. Они же представляли собой главную производительную общественную силу. Своеобразным «старостой нравственности» был Николай Матвеевич Киреевнин по прозвищу «Брус», уже в те передовые годы довольно патриархальной внешности дед. Чуть чернявый и седоволосый, невысокого роста, кряжистый. Он отличался спокойной рассудительностью. Дед держал в памяти родословную каждой проживающей в поселке семьи. И бывало, прежде чем сыграть чью-то свадьбу, за советом шли к дедушке Матюнину (его вторая уличная фамилия): не связаны ли их семьи родственными узами в какие-то прошлые времена? Случалось так: невеста жалостливо плакала, жених досадовал, а свадьбе — не быть. Ибо приходились они друг другу близкой родней. Если такой помехи не было, Николай Матвеевич, поразмыслив, произносил: «Женить можно». И тогда играли свадьбу. Был среди жителей «водяным провидцем» колодезных дел мастер Осип Васильевич Петряков, возрастом чуть помоложе Матюнина. Когда надо было выкопать колодец для общего или личного пользования — без дедушки Осипа не обойтись. В таких случаях он вытаскивал из укромного места свой «инструмент» — наследственный и древний обрубок елового ствола, с длинным, более метра, сучком, гладко очищенным и отшлифованным, потемневшим от времени. Удивительно! Высушенный сучок был чутким, словно живой: установленный на поверхности почвы, он улавливал подземную водяную жилу, начинал пригибаться книзу и отдавать мелкой дрожью. Мастер пояснял: «Почуял воду. Здесь и копать». В таких случаях вырытый колодец не скудел запасом вкусной воды. Однажды один самонадеянный житель поселка не захотел посоветоваться с мастером. Выкопал колодец у своего дома — и что же? Вода в колодце была жесткой, горькой, непригодной для питья. Хотя в колодце ее было доверху, ею никто не пользовался. Вода в нем застоялась и протухла. В конце концов колодец оказался заброшенным и обвалился. Одним из старейших жителей в поселке был Фадей Андреевич Mapковнин. По комплекции — полный и тучный, круглолицый и седой, с местным прозвищем «Самовар». Человеком он был общительным и жизнерадостным, по возрасту в колхозных делах не участвовал. Бывало, летом, чаще всего по каким-то праздникам, а может по настроению, открывал в передней избе окошко, ставил на подоконник патефон (до войны, пожалуй, первый в поселке), по улице разносился голос Ольги Ковалевой:… «Комарики, мухи, комары» или могучий бас Максима Дормидонтовича Михайлова: «Эх, дубинушка, ухнем». Проживали здесь два авторитетных мастера: Иван Николаевич Киреевнин, сын упоминавшегося «патриарха нравственности» и Савин Спиридонович Липнягов. По своему столярноплотницкому мастерству два постоянных конкурента: один другому не уступит. Однако при всех равных данных Иван Николаевич слыл, своего рода, архитектором при возведении всех общественных и индивидуальных объектов и сооружений. Например, строго следил, чтобы соблюдалась «красная линия», когда строились чей-то дом или изба, как выглядел фасад здания, каким было переднее крыльцо и прочее… С Савином Спиридоновичем они составляли мастерский «дуэт». При их непосредственном участии возводились первые артельные объекты: конный двор на сотню стойл и бригадные инвентарные сараи, коровник, телятник, свинарник и даже кроликоферма. Вокруг Ивана Николаевича и Савина Спиридоновича сколотилась команда сельских мастеровых людей. Поселковые умельцы соорудили парниковый стан, на котором из сырых дубовых заготовок, обработанных горячим водяным паром, гнулись полозья для дровней, санок и салазок, обода для колес, дуги для конской упряжки. Вдобавок, к гордости здешних парнишек перед всей округой, для них изготовлялись самые настоящие гнутые лыжи с желобком по скользящей поверхности. Нужным человекам в поселке был Семен Титыч Давыдов. В колхозной артели трудился в меру своих сил. В своем хозяйстве занимался изготовлением кадок и бочек, вместительных чанов для запаривания кормов на фермах, водовозных и пожарных повозок. Владел столярным делом, занимался выделкой овчин, сыромятных кож, умел обрабатывать шкурки пушных зверюшек. Особенно его способности пригодились, когда в колхозе содержалась кролиководческая ферма. Его хозяйственный двор был доступен для всех: одному «отзубрить» серп, другому — пробить косу. Бессменным колхозным пчеловодом в предвоенные, военные и послевоенные годы был Михаил Матвеевич Левин, по незлобивому прозвищу «Цыган», ибо до преклонного возраста отличался смуглым цветом лица, чернотой волос. Носил черные усы, черную бороду и все без единого седого волоска. Глядя на него люди шутили: «От Цыгана и на пасеке всегда пасмурно. Откуда только мед берется?» А содержал он пасеку исправно, добивался хорошего медосбора в любой год, и колхозникам этот продукт выдавался на трудодни. В поселке жил и старший брат пчеловода — прямая ему противоположность по своему облику — Дорофей Матвеевич Левин. Он был белый, седовласый, с прокуренными усами и широкой пышной бородой. Работал ездовым на лошадях, впоследствии и на быках, ходил «в ряду» с косой на сенокосе, тесал топором на строительных и ремонтных работах и колхозном хозяйстве. Человек добродушный, трудолюбивый, с покладистым характером. Все его дела и поступки сопровождала любимая присказка — «ладом». Запрячь повозку — ладом, протесать бревно топором — ладом, выпить крепкую чарку — ладом, завернуть махорочную самокрутку — ладом… Главное, научил молодежь мужицкой работе — ладом. Он отдал своему колхозу всего себя. Трудно сложилась его судьба в последние годы жизни. Когда общественного хозяйства не стало, он безвременно овдовел, сыновья и внуки разъехались в разные стороны. Один он уже не смог содержать большой личный дом с подворьем. Доживал последние дни в бане на огороде, под присмотром соседки. В 1943 году после госпитального лечения вернулся домой без обеих стоп на костылях Дмитрий Караваев. Эти костыли стали для него средством передвижения на всю жизнь. Был он тогда первым фронтовиком, вернувшимся живым домой. Собой он пополнил колхозную paбочую силу, состоявшую из стариков, женщин и подростков. Как-никак здесь появился крестьянский мужик, способный отладить конскую упряжь, направить пилу, отточить топор, отбить косу, зазубрить cepп. Ему же пришлось приучать к хомуту упрямых быков, нетелей, ибо лошадиного тягла не осталось. Позднее он овладел навыками «объезчика», приручая диких табунных лошадок-монголок к упряжке, к повозке, к плугу. Здесь, в тылу, к нему вернулись заботы о земле, об урожае, о хлебе, о скотине, о кормах. Так вместе со всеми живущими в поселке он трудился в артельном хозяйстве. Лишь после возвращения с войны оставшихся в живых мужиков — чуть больше половины и тех, кого призвали на фронт в ее начале, — в колхозе сообща решили предоставить Митяшке работу полегче и послали его учиться на пчеловода. С той поры он и трудился то на одной, то на другой колхозных пасеках, пока позволяли силы и здоровье. Но, пожалуй, самыми почитаемыми людьми в поселке в военные и послевоенные годы были Дмитрий Никонорович Николин, Федосей Афанасьевич Киреевнин. В молодости оба служили в армии: один — в пехоте, другой — в кавалерии. Внешне они были чем-то похожи друг на друга. До преклонного возраста статные, широкоплечие. У обоих седые широкие брови, пышные усы. И жили в соседях. Дмитрий Никонорович с первых дней войны и до ее конца тянул тяжелейшую ношу председателя колхоза, Федосей Афанасьевич все это время был колхозным бригадиром. С уходом на фронт трудоспособных мужчин и взрослых парней на их попечении остались старики и старухи, женщины с детьми, подростки. Собираемый колхозный урожай отправлялся в фонд Фронта и Победы, за исключением минимального запаса семян под будущий урожай. Никонорыч, как звали уважительно своего председателя жители, при каждом накоплении муки oт гарнцевого сбора, лично сам большой деревянной ложкой делил ее на каждого едока для пропитания. Осенью на мельнице размалывалась высушенная в колхозном овине мякина от обмолота зерна, заготовленные в лесу желуди. Все это было подспорьем в питании здешних жителей. Бригадир — дядя Федонька в любой день, в любую погоду обходил по избам своих работников, давал «наряд»: кому идти, кому ехать, кому за скотиной присмотреть. Было важным, чтобы не только решались каждодневные дела, но все были живы и здоровы, никто не умер с голоду, помочь людям в домашних хлопотах: припасти на зиму корм для скотины, привезти дровишек, весной вспахать огород. Чтобы никто не был обижен. В послевоенные годы жизнь в поселке заметно полегчала, облагородилась, трудолюбивые жители стали жить в достатке. В начале 50-х годов люди возродили в поселке общественное производство. Были очищены от мелколесья и кустарников поля, успевшие за годы войны зарасти дикой растительностью, вновь была окультурена пашня. Затем с помощью государства на здешних угодьях были проведены большие объемы мелиоративных работ, что сказалось на получении высоких урожаев сеяных трав и на этой основе позволило увеличить поголовье скота на откорме. Хорошую отдачу получали и с зерновых полей. В крестьянском подворье, освобожденном от всяческих ограничений, также пополнилось поголовье товарного скота, в колхозе стал весомее трудодень. В обиходе появились стиральные машины, холодильники, велосипеды и даже мотоциклы. Были в достатке хлеб и соль, мясо и молоко, сахар и чай, копчености и соления. А когда была внедрена денежная оплата труда, достаток в крестьянских семьях стал ощутимей. До нынешних дней эта маленькая лесная деревушка не дожила. Распад и разрушение ее начались в конце 70-х и завершились в конце 80-х годов. В тот период, когда появился официальный термин «бесперспективные населенные пункты». Под предлогом укрупнения первомайскую сельхозартель присоединили к Сурмайданскому колхозу. Производственно-хозяйственная жизнь стала хиреть, молодежь и трудоспособные жители разъехались кто куда. Старшее поколение постепенно ушло в мир иной. Нынче на месте бывшего поселения остатки следов человеческого жилья и хозяйственной деятельности уничтожаются зарослями «природного санитара» — крапивы. Обширная поляна утопает в зарослях кустарникового ивняка и молодых деревьев черной ольхи. В их окружении выделяются стоящие в рядок три кудрявые березы, опустившие с наклонившихся сучьев длинные косы до самой земли. Рядом с ними раскинула лиственный шатер дуплистая ветла. Лишь в памяти отдельных людей остались труд и жизнь людей того поколения. Спасибо им за то, что они жили на пользу общества.