"Дайте усопшему уснуть" - читать интересную книгу автора (Уэстлейк Дональд)

Глава 1

У Энгеля болели колени. Он уже двенадцать лет не бывал в церкви и успел отвыкнуть. Войдя в храм, он и сам не заметил, как оказался коленопреклоненным на жестком дощатом полу. Вскоре коленные чашечки начало жечь, будто огнем, а потом боль расползлась по ногам от бедер до лодыжек. Энгель был уверен, что какая-нибудь кость уже сломана и он больше никогда не сможет ходить.

Слева от Энгеля поперек прохода стоял гроб с телом Чарли Броди, прикрытый черной тканью с вышитым по ней золотом крестом. Выглядел он довольно причудливо, и в голове Энгеля родился дурацкий стишок:

Чарли Броди дуба дал,

Чарли в ящичек сыграл.

Чарли в ящичке лежит, в ус не дует, не тужит.

Стишок показался Энгелю забавным, и он едва заметно улыбнулся, но потом боковым зрением перехватил взгляд рыбьих глаз Ника Ровито и опять напустил на себя печальный вид. В этот миг левая коленка заболела особенно сильно, и на лице Энгеля появилось выражение, которое наверняка вполне устроило бы Ника Ровито. Энгель оперся руками о спинку церковной скамьи и спросил себя, долго ли еще протянется эта комедия.

В каком-то смысле церемония вообще была излишеством, поскольку Чарли Броди отбросил коньки не на работе, его не застрелили и не прирезали. Всего-навсего сердечный приступ Правда, приступ случился, когда Чарли кипятил воду, чтобы выпить растворимого кофе, и он упал головой на горящую конфорку, поэтому выглядел ничуть не лучше, чем если бы его и впрямь пришили. Оттого и отпевали Чарли в закрытом гробу, и прощания с телом не было. Но все равно, в старые добрые времена такие пышные похороны устраивали только большим шишкам или парням, погибшим при исполнении служебных обязанностей, а Чарли Броди был чуть ли не обыкновенной шпаной, простым посыльным, связным между нью-йоркской организацией и поставщиками из Балтимора. Но он умер. И стал первым за три или четыре года деятелем организации, который отправился в мир иной Когда Ник Ровито услышал об этом, он начал потирать руки и глаза его заблестели. И он сказал. «Давайте проводим Чарли Броди с почестями. Проводим, вы меня поняли?» Остальные ребята, которые тогда сидели за столом, все как один заулыбались и ответили: «Еще бы, старый добрый Чарли Броди заслужил шикарные похороны». Но было видно, что им плевать на старого доброго Чарли Броди. Они думали о самих похоронах, а вовсе не о чело веке, которого надо было похоронить.

Энгеля только недавно стали допускать на совещания, поэтому он почти ничего в тот день не сказал, хотя и ему пришлась по нраву мысль о роскошных проводах в последний путь В организацию он тоже вступил недавно, когда эпоха пышных похорон уже кончилась, и у него, естественно, не сохранилось никаких воспоминаний о ней, но Энгель помнил рассказы отца, слышанные в детстве. «Шикарно проводили! — говаривал, бывало, отец — Народищу в церкви было битком, а на улице толпилось пять тысяч человек И легавые на лошадях. Все пришли — и мэр, и главный санитарный врач, и еще черт-те кто Шикарные были похороны!»

Отец Энгеля занимал не ахти какое высокое положение в организации. Во всяком случае, сидячего места на пышных похоронах ему не выделяли. Зато он частенько бывал в рядах той самой пятитысячной толпы на улице перед церковью На его собственных похоронах три года назад присутствовало всего двадцать семь человек, и среди них не было ни одной большой шишки, кроме Людвига Мейершута, под началом которого Энгельстарший вкалывал восемнадцать лет.

И вот, поди ж ты, в глазах у мальчиков появился ностальгический блеск, и они решили проводить Чарли Броди в последний путь с шиком, помпой и всеми остановками, как встарь Поэтому Ник Ровито потер руки и, помнится, сказал «Позвоните в храм Святого Патрика». А кто-то из сидевших за столом ответил ему «Ник, по-моему, Чарли не был католиком». Тут уж Ник Ровито рассердился «Какая, на фиг, разница, кем был Чарли? — заявил он. — Ни в одном храме не отпевают так, как в католическом Или вы хотите, чтобы вокруг сидела шайка квакеров с угрюмыми мордами, которая обквакает нам всю малину?»

Такого никто не хотел, и Чарли решили спровадить по католическому обычаю, с песнопениями по-латыни, с прекрасными декорациями, с терпким ладаном, с потоками святой воды — словом, по всей форме. Заупокойная служба состоялась не в храме святого Патрика, который уже был снят в аренду, а в бруклинском соборе, почти таком же большом, да еще и расположенном ближе к кладбищу.

Эх, сумей только Энгель предвидеть, что заболят коленки, он бы сказался больным, и пусть кто-нибудь другой тащил бы гроб.

Впрочем, служба медленно, но верно приближалась к концу. Ник Ровито встал, а вслед за ним поднялись с колен еще пятеро тех, кому было доверено нести гроб. Колени Энгеля громко хрустнули, и звук эхом отразился от каменной стены храма. Ник Ровито снова бросил на Энгеля свой рыбий взгляд, но разве Энгель мог что-то поделать? Разве от него зависело, хрустнут колени или нет?

Ноги так затекли, что он на миг испугался: а вдруг не сможет идти? Их кололо иголками сверху донизу, как при нарушении кровообращения. Энгель немного размял их, сделав несколько неглубоких приседаний, но потом спохватился, что стоит едва ли не в первом ряду, на виду у всех. Энгель быстро выпрямился и шагнул в проход следом за остальными.

Он шел последним с левой стороны. На мгновение все повернулись спиной к алтарю, и Энгель увидел теснящуюся в церкви толпу. Не считая тайных агентов ФБР, тайных агентов комитета по уголовной преступности, тайных агентов казначейства, тайных агентов подразделения по борьбе с наркотиками, не считая газетчиков, телеи радиорепортеров, фотографов и обозревательниц женских журналов, пишущих житейские истории, тут собралось человек четыреста, приглашенных Ником Ровито.

Мэра не было, но он прислал вместо себя председателя жилищной комиссии. Кроме того, было трое конгрессменов, выбившихся из рядов организации и представлявших ее интересы в Вашингтоне; было несколько певиц и комиков, которые продались организации и прикрывали собой ее ночные клубы и рестораны; была и целая куча адвокатов в очень старомодных костюмах, и врачи, по обыкновению толстые и угрюмые, и несколько доброхотов из Министерства здравоохранения, образования и соцобеспечения, и чиновники телевизионных и рекламных компаний, которые вовсе не знали Чарли Броди, но водили дружбу с Ником Ровито, и еще много всяких видных людей. Толпа выглядела представительно, и Чарли Броди был бы польщен, имей он возможность лицезреть ее.

Ник Ровито, стоявший впереди справа, кивнул, и пятеро остальных, включая Энгеля, нагнулись, чтобы: запустить руки под черный покров и взяться за ручки гроба Выпрямившись, они подняли гроб на плечи Один из возглавлявших шествие проворно откатил прочь козлы, на которых стоял гроб, чтобы их не было видно на газетных снимках, и процессия направилась по проходу; ее озаряли вспышки многочисленных фотоаппаратов. Энгель был самым долговязым из носильщиков, и на него пришлась основная тяжесть. Гроб подскакивал и елозил на плече, и Энгель забыл о боли в коленях.

Они медленно шествовали сквозь печальную торжественную толпу, погруженную в размышления о жизни, смерти и вечности, равно как и о том, угораздит ли какого-нибудь дуракафотографа сделать снимок для газеты. Ник Ровито предупредил газетчиков, что снимать можно только гроб, но кто знает? Миновав толпу, шествие оказалось на залитой солнцем паперти и направилось по пологим ступеням вниз, к катафалку.

Зрелище и впрямь было внушительное. Протянутые через тротуары канаты не пускали зевак; вдоль канатов стояли полицейские в блестящих белых шлемах. А за канатами — море народу в гавайских рубахах и бермудских шортах. Вид этой толпы навел Энгеля на мысль о фруктовом соке, мысль о соке, в свою очередь, напомнила о жажде, а жажда — о неодолимом желании закурить. Ну ладно, потерпим.

Энгель знал, что где-то в толпе — его мать, которая, вероятно, подпрыгивает и размахивает «Дейли ньюс», чтобы привлечь его внимание. Поэтому, метнув на зевак быстрый взгляд, Энгель уставился на катафалк и больше уже не смотрел по сторонам. Он и так чувствовал легкую боязнь сцены, поэтому увидеть еще и скачущую матушку с газетой было бы для него слишком. Энгель знал, что мать гордится сыном: ведь он далеко переплюнул отца, который до гробовой доски оставался всего лишь владельцем лавочки, где нелегально принимались ставки на лошадей, и заправлял азартными играми на Вашингтонских Холмах. Но он еще успеет наглядеться на маму и наслушаться ее похвал.

Шествие пересекло тротуар и приблизилось к представителю похоронного бюро — такому загорелому, что казалось, будто он вымазан бронзовой краской. Подойдя вплотную, Энгель увидел, что это и правда краска для искусственного загара, какую продают в аптеках. Ему показалось, что гробовщик намазался неровно, тяп-ляп: лицо его было покрыто пятнами и напоминало карту Европы, выдержанную в бурых тонах.

Сотрудник бюро улыбался с таким великим тщанием, что Энгель испугался, как бы у него не треснули щеки. Из катафалка выползла платформа, покрытая лиловым плюшем, на которую и установили гроб. Потом водитель катафалка нажал кнопку, платформа с гробом въехала в салон, и сотрудник бюро вместе с помощником закрыли дверцы.

— Все идет отлично, не так ли? — обратился агент к Нику Ровито.

Но Ник Ровито ничего не ответил. Проводы в последний путь — слишком торжественный обряд, чтобы болтать попусту. Энгель увидел взгляд рыбьих глаз Ника Ровито, устремленный на сотрудника бюро, и заметил, что сотрудник бюро твердо намерен впредь держать пасть на замке.

Катафалк пополз по свободной полоске мостовой, в хвост ему пристроился один из автомобилей с венками. Всего машин было три. Распорядители начали выносить венки из церкви, и вскоре все три машины были забиты цветами. Они тронулись вперед, а следом поехали автомобили со скорбящими. Такой эскорт предложил Ник Ровито. В него входили одни черные «кадиллаки» с откидным верхом. Матерчатые крыши были опущены. «Провожать будем на современный лад, — решил Ник. — Не просто пышно, но и в духе времени». И кто-то из парней, сидевших за столом, сказал: «Это будет знаком начала новой эры, верно, Ник?» И Ник ответил: «Ага».

Родные и близкие парами потянулись из храма. Впереди шествовали вдова Чарли Броди и Арчи Фрайхофер. Арчи отвечал за торговлю девицами. Чарли Броди не оставил страховки и умер в неурочное время, и вдове не полагалось никакого содержания от организации. А поскольку она была миловидной блондинкой, достаточно привлекательной даже в глубоком трауре, ей надлежало вернуться на работу к Арчи Фрайхоферу, на которого она вкалывала до замужества. Поэтому, естественно, Арчи и шел рядом с ней на похоронах.

У сотрудника бюро была маленькая книжечка, в которой он записал, кому в какой машине ехать Он стоял и читал вслух:

— Машина номер один: миссис Броди, мистер Фрайхофер, мистер Ровито, мистер Энгель...

Ник Ровито первым забрался на заднее сиденье, с ним сели вдова и Арчи, а Энгель устроился впереди с водителем. Остальные четыре человека, несших гроб, забились в машину номер два.

Минут пятнадцать кортеж двигался рывками, пока толпа возле церкви рассаживалась по автомобилям. Всего машин было тридцать четыре. Тоже выдумка Ника Ровито. «По штуке на каждый год жизни Чарли», — сказал он, и кто-то из сидевших за столом подхватил: «Это так поэтично, Ник». И Ник Ровито ответил: «Ага».

Все примолкли. Всем стало жарко, потому что верх был опущен, а солнце припекало. Энгель выкурил сигарету, ни разу не оглянувшись на Ника Ровито, поэтому он не знал, смотрит ли Ник на него своими рыбьими глазами Энгель видел людей на тротуарах. Они показывали пальцами и говорили своим детям «Вон он, Ник Ровито, большой гангстер У него миллионы долларов, прекрасные женщины и заграничная выпивка. Он пользуется влиянием в высоких кругах Он очень злой дядя, и я не хочу, чтобы ты вырос таким же. Видишь, вон он, в шикарной машине»

Ник Ровито смотрел вперед. Обычно он махал детям рукой, улыбался и подмигивал, но сегодня было не до того: слишком скорбный и торжественный случай.

Прошло несколько минут, и вдова Чарли разревелась.

— Чарли был хороший человек, — возвестила она сквозь слезы. — Мы с ним так здорово жили целых семнадцать месяцев! — Совершенно верно, милая, — ответил Арчи Фрайхофер и похлопал вдовушку по коленке.

— Жаль, не было прощания с телом, — заявила она, промокая глаза маленьким платочком. — Жаль, что я не смогла в последний разочек взглянуть на него. Я отдала им его лучшие ботинки и французские трусики, и сорочку от братьев Брукс, и итальянский галстук, и хороший синий костюм. Они его обрядили, а никто даже не смог сказать «прощай».

Вдова расстраивалась все больше и больше. Ник Ровито похлопал ее по другой коленке и сказал:

— Ничего, Бобби, пусть его запомнят таким, какой он был. — Наверное, вы правы, — согласилась вдова.

— Конечно. Бобби, ты передала им его одежду, синий костюм и прочее. Какой именно синий костюм?

— У него был всего один синий.

— В котором он ездил по командировкам?

— Он всегда возвращался домой в этом костюме!

Не выдержав воспоминаний, вдова опять расплакалась.

— Ну-ну, — промямлил Арчи Фрайхофер. На сей раз он сжал вдовушке ляжку.

Наконец все машины были заполнены, и кортеж выбрался на шоссе. Доехав до Белт-Парквей, машины направились на юг. Скорость тут была ограничена пятьюдесятью милями в час, но кортеж развил все семьдесят, поскольку заупокойная служба немного затянулась.

Кладбище располагалось возле Пэрдегат-Бэзин, за новым жилым районом, блестевшим на солнце как груда новеньких японских игрушек. Все вылезли из машин, шесть человек опять подхватили гроб и понесли его к могиле, над которой уже были натянуты лямки. Гроб поставили на них, священник произнес по-английски заупокойную молитву, и могильщик нажал кнопку. Зажужжали лебедки, гроб опустился. Все, погребение завершилось Энгель стоял в стороне на травке и думал, что в такой денек неплохо бы сыграть в гольф. Интересно, много ли сегодня народу на городской площадке? Вероятно, да. (К гольфу Энгеля приохотила мать, твердившая, что это игра больших начальников).

По пути к машине Ник Ровито приблизился к Энгелю и сказал вполголоса:

— Запомни место, где его зарыли.

Энгель оглянулся, запомнил место и спросил:

— Зачем?

Ник Ровито ответил:

— Нынче же ночью ты должен выкопать тело.