"Когда он был порочным" - читать интересную книгу автора (Куин Джулия)

Глава 20

Последующие дни не принесли Франческе умиротворения. Когда она рассуждала о происшедшем с позиций здравого смысла - насколько она способна была рассуждать об этом с позиций здравого смысла, - ей казалось, что она должна была бы уже найти какие-то ответы, постигнуть логику происходящего, уловить что-то, что подсказало бы ей, что делать и какой выбор необходимо совершить.

Но нет. Ничего подобного.

Она была с ним уже дважды.

Дважды.

С Майклом.

Уже одно это должно бы было определить ее решение, убедить ее в необходимости принять его предложение. Казалось бы, все совершенно ясно. Она была с ним. Возможно, беременна от него - хотя это-то как раз было маловероятно, учитывая, что она два года не могла забеременеть от Джона.

Но даже если забыть о такого рода последствиях, все равно решение казалось очевидным. В мире, в обществе, к которому принадлежала она, такого рода интимные отношения, какие установились у них с Майклом, могли значить только одно.

Она должна выйти за него замуж.

И все же она никак не могла заставить себя произнести «да». Всякий раз, когда ей почти удавалось себя убедить в том, что именно это ей и следует сделать, какой-то голосок внутри принимался предостерегать ее, и она замирала, не в силах двинуться далее, слишком напуганная, чтобы углубиться в свои чувства и сообразить, отчего она словно в параличе.

Майкл, разумеется, ничего не понял. Да и где ему было понять, когда она сама не могла понять себя?

– Я зайду к викарию завтра утром, - прошептал он ей на ухо возле сторожки садовника, когда помогал сесть на свежую лошадь. Она тогда проснулась в сторожке одна, уже под вечер. На подушке рядом с ней лежала записка, в которой Майкл сообщал ей, что он повел Феликса в Килмартин и скоро вернется со свежей лошадью.

Но он привел только одну лошадь ненова вынудил ее ехать с ним в одном седле, на сей раз примостившись на крупе за его спиной.

– Я не готова, - сказала она, чувствуя, как ее охватывает паника. - Не ходи к викарию. Пока не ходи.

Его лицо потемнело, но он сдержал свой гнев.

– Мы обсудим это позже, - сказал он. Домой они ехали в молчании.

Едва они добрались до Килмартина, она попыталась скрыться в своей комнате, лепеча что-то про ванну, которую ей необходимо немедленно принять, но он крепко взял ее за руку и повел, и, сама не зная как, она вдруг оказалась с ним наедине, и где же? Опять в Розовой гостиной, за плотно закрытыми дверями.

– Как все это понимать? - спросил он.

– Что ты имеешь в виду? - уперлась она. Она старалась не смотреть на стол за его спиной. Это был тот самый стол, на который он усадил ее вчера вечером, а потом делал всякие немыслимые вещи.

От одного воспоминания по телу ее побежала дрожь.

– Ты знаешь, что я имею в виду, - нетерпеливо сказал он.

– Майкл, я…

– Ты выйдешь за меня замуж? -требовательно спросил он.

О Боже, лучше б он не отважился произнести эти слова! Как легко было увиливать от этой темы до того, как слова были произнесены и словно повисли между ними!

– Я… я…

– Ты выйдешь за меня замуж? - повторил он, и на сей раз слова его прозвучали жестко, почти резко.

– Я не знаю, - выговорила она наконец. - Мне нужно время.

– Для чего время? - сердито сказал он. - Чтобы я еще энергичнее стал пытаться устроить тебе беременность?

Она отшатнулась так, будто он ее ударил. Он грозно надвинулся на нее.

– Учти, я именно так и поступлю. Возьму тебя прямо сейчас, и еще раз вечером, и еще три раза завтра, если потребуется.

– Майкл, перестань, - шепнула она.

– Я спал с тобой, - продолжал он, не слишком заботясь о выборе слов, со странной настойчивостью. - Дважды. Ты не невинная девица и понимаешь, что это значит.

Но именно потому, что она не была невинной девицей - да и кто бы ожидал такого от вдовы? - она смогла ответить на это:

– Я знаю. Но это не имеет значения - если я не забеременею, разумеется.

В ответ Майкл прошипел одно слово. Ей никогда бы и в голову не пришло, что он может произнести такое слово в ее присутствии.

– Мне нужно время, - сказала она и обхватила себя за плечи.

– Зачем?

– Не знаю. Чтобы подумать. Разобраться во всем. Не знаю.

– Ну о чем тут еще думать? - рявкнул он.

– Во-первых, о том, хороший ли выйдет из тебя муж, - огрызнулась она. Его наскоки и уколы рассердили ее наконец.

Он даже отступил на шаг.

– Как это прикажешь понимать?

– Для начала - твое поведение в прошлом, - сказала она, сузив глаза. - Нельзя сказать, что ты был образцом христианской добродетели.

– Интересно слышать это от женщины, которая несколько часов назад приказывала мне снять подштанники, - съязвил он.

– Перестань говорить гадости, - сказала она негромко.

– Перестань злить меня.

Голова у нее заныла, и она прижала пальцы к вискам.

– Бога ради, Майкл, неужели нельзя дать мне подумать? Неужели нельзя дать мне немного времени на размышления?

Но истина заключалась в том, что ей было страшно думать. Потому что если подумать, то что же получается? Получается, что она распутница, шлюшка. Что она была захвачена примитивной страстью к этому мужчине и испытала с ним ни с чем не сравнимые восторги совершенно неприличного свойства, каких не знала со своим мужем, которого любила всем сердцем.

Она испытывала наслаждение с Джоном, но ничего подобного у нее с мужем не было.

Она даже не подозревала, что такое возможно.

И однако, она обрела это с Майклом.

Который был ее другом, кстати. Доверенным лицом.

Ее любовником.

О Боже, так что это такое?

– Прошу тебя, - прошептала она, - мне необходимо побыть одной.

Майкл не сводил с нее глаз, смотрел долго-долго, так долго, что ей стало не по себе от этого пристального взгляда, но наконец он, тихо выругавшись, вышел из комнаты.

Она повалилась на софу и уронила голову на руки. Но не заплакала. Не пролила ни единой слезинки. И сама не понимала почему.

Никогда он не поймет женщин.

Злобно бранясь, Майкл стянул с себя сапоги и швырнул зловредную обувь в дверцу шкафа.

– Милорд? - раздался неуверенный голос его камердинера, высунувшегося из гардеробной.

– Не сейчас, Риверс! - рявкнул Майкл.

– Хорошо, милорд, - быстро сказал камердинер и поспешил взять хозяйские сапоги. - Я только заберу сапоги. Их надо бы почистить.

Майкл опять разразился бранью.

– Или, может, сжечь, - предположил Риверс. Майкл только посмотрел на него и заворчал, как пес. Риверс ретировался, но по глупости забыл закрыть за собой дверь.

Майкл пинком захлопнул дверь и очень огорчился, что она не слетела с петель.

Даже в маленьких удовольствиях жизнь теперь отказывает ему!

Он беспокойно заходил по винно-красному ковру, время от времени останавливаясь у окна.

Что до того, чтобы понять женщин, - да Бог с ними! Он никогда и не стремился освоить это искусство. Но он всегда полагал, что понимает Франческу. И был совершенно уверен, что она обязательно выйдет за мужчину, с которым была дважды.

Один раз могло и не сработать. Один раз она могла посчитать ошибкой. Но два раза…

Она никогда бы не отдалась дважды мужчине, если бы не ценила этого мужчину достаточно высоко…

Нет, подумал он с кривой ухмылкой. Тут он просчитался.

Очевидно, она согласна была использовать его лишь как инструмент для достижения собственного удовольствия - да что там! И использовала. Она проявляла инициативу, брала что хотела и уступала главенствующую роль ему, только когда жар их взаимной страсти достигал совсем уж адского накала.

Она использовала его.

Он и не думал, что она на такое способна.

Интересно, она была такая и с Джоном? И с ним тоже она принималась командовать? И с ним тоже…

Он замер, словно врос в ковер.

Джон.

Он совсем забыл про Джона.

Как же такое возможно?

Долгие годы всякий раз, когда он видел Франческу, всякий раз, когда вдыхал ее опьяняющий аромат, Джон незримо был рядом - сначала как фантом его совести, а потом - его памяти.

Но с того самого момента, как он вошел вчера в Розовую гостиную и, слыша ее легкие шаги за своей спиной, прошептал «Выходи за меня замуж», он совершенно забыл о Джоне.

Не то чтобы воспоминание о Джоне изгладилось из его памяти. Нет, Джон был слишком близок, слишком дорог ему, им обоим. Но в какой-то момент, когда он был на пути в Шотландию, Майкл наконец позволил себе думать о браке. «Я могу жениться на ней. Я могу попросить ее. Я действительно могу это сделать».

И как только он сам себе дал разрешение на этот брак, ему перестало казаться, что он собирается похитить жену у покойного двоюродного брата.

Майкл ведь сам ни на что не напрашивался. Он не возводил глаза к небу и не просил себе графский титул. Он даже не мечтал обладать Франческой, смирясь с мыслью, что она никогда не станет его.

Но Джон умер. Он умер.

И никто в этом не был виноват.

Джон умер, и жизнь Майкла изменилась полностью, за исключением одного: он по-прежнему любил Франческу.

Боже, как же он любил ее!

Ничто не препятствовало их браку. Никакие законы, никакие обычаи, одна только его больная совесть, которая совершенно неожиданно вдруг умолкла.

И Майкл наконец позволил себе задуматься над тем единственным вопросом, который никогда прежде не смел себе задать.

Что подумал бы Джон об этом браке?

И он вдруг понял, что брат благословил бы этот брак. Джон был великодушным человеком, и он любил Франческу, и Майкла тоже. Он захотел бы, чтобы Франческу любили и почитали так, как любил и почитал ее Майкл.

И он захотел бы, чтобы Майкл был счастлив.

Майкл и не думал, что когда-нибудь сможет говорить о себе так.

Счастлив.

Только подумать!

Франческа была уверена, что Майкл постучит в ее дверь, но когда этот стук действительно раздался, она все же подскочила от неожиданности.

Еще больше поразило ее то, что за дверью оказался вовсе не Майкл, а горничная, которая принесла ей ужин.

Подозрительно прищурив глаза, Франческа выглянула в коридор, посмотрела направо, налево, ожидая увидеть Майкла, засевшего в каком-нибудь темном углу и готового броситься на нее.

Но его нигде не было.

– Его сиятельство подумал, что вы, верно, голодны, - сообщила горничная, ставя поднос на секретер.

Франческа быстро осмотрела поднос - не лежит ли между тарелок записка, цветок, что-нибудь, что пояснило бы намерения Майкла, но ничего не было.

Ничего не было и весь вечер, и утром тоже.

Ничего - только поднос с завтраком и почтительный поклон горничной с прежним сообщением:

– Его сиятельство подумал, что вы, верно, голодны.

Франческа попросила дать ей время подумать, и он не беспокоил ее.

Это было ужасно.

Нельзя не согласиться, что было бы еще хуже, если бы он пренебрег ее желаниями и не оставил бы ее в покое. Потому что совершенно очевидно, что она не могла рассчитывать на свое здравомыслие в присутствии этого человека. Не слишком-то она могла доверять и ему, с этими его томными взглядами и вопросами шепотом: «Ты поцелуешь меня, Франческа?», «Ты позволишь мне поцеловать тебя?».

И она не могла отказать ему, когда он стоял так близко и его глаза, эти удивительные, серебристые глаза обжигали ее взглядом.

Он гипнотизировал ее. Вот единственно возможное объяснение.

В это утро она оделась сама, выбрав практичное будничное платье, в котором удобно будет гулять. Ей не хотелось сидеть в своей комнате, но и бродить по покоям Килмартина, замирая на каждом углу из опасения, что сейчас появится Майкл, ей тоже не хотелось.

Конечно, и на прогулке она не была застрахована от встречи с ним, он найдет ее где угодно, если захочет, но ему хотя бы придется потрудиться.

Она съела свой завтрак, немало подивившись тому, что аппетита в подобных обстоятельствах отнюдь не утратила, и, опасливо окинув взглядом коридор, тихо выскользнула из своей комнаты, мечтая лишь об одном: как бы выбраться из дома незамеченной. Ну точно вор-домушник!

Вот ведь до чего довели, сварливо подумала она.

Но он не встретился ей ни в коридоре, ни на лестнице.

Не оказалось его также ни в одной из гостиных и залов, и к тому времени, когда она добралась наконец до парадной двери, на лице ее было довольно хмурое выражение.

Да где же он?

Ей вовсе не хотелось видеть его, разумеется, но было как-то унизительно так и не встретить его после всех тревог и предосторожностей.

Рука ее легла на ручку двери.

Ей следовало бы бежать, следовало бы спешить, дабы ускользнуть из дома, пока все тихо.

Но она медлила.

– Майкл? - даже не сказала, а произнесла она одними губами, что вообще не считается. Никак не могла она избавиться от чувства, что он был здесь и наблюдал за нею.

– Майкл? - на сей раз шепотом позвала она, оглядываясь вокруг.

Никого.

Она тряхнула головой. Боже правый, во что она превратилась? Теперь ей еще и мерещится. Это уже просто мания преследования.

И, в последний раз оглянувшись, она вышла из дома, так и не заметив его за поворотом парадной лестницы, где он стоял, наблюдая за ней с нежной улыбкой.

Франческа прогуляла столько, сколько смогла, но наконец усталость и холод взяли свое. Она пробродила по окрестностям шесть или семь часов, вероятно, и теперь, усталая, голодная, мечтала только об одном - чашке чаю.

Да и все равно пришлось бы рано или поздно возвращаться домой.

Так что она тихонько проскользнула обратно в дом, намереваясь пробраться в свою комнату и там пообедать одна. Но прежде чем она дошла до лестницы, она услышала голос, окликнувший ее по имени.

Это был Майкл. Ну разумеется, Майкл. Глупо было ожидать, что он оставит ее в покое надолго.

Но вот что странно - она сама толком не понимала, что почувствовала при его появлении, раздражение или облегчение.

– Франческа, - раздался его голос снова, и сам он появился в дверях библиотеки. - Иди сюда.

Слова его звучали приветливо - слишком уж приветливо, кроме того, Франческе показалось подозрительным, что он выбрал библиотеку. Почему он заманивал ее не в Розовую гостиную, где все напоминало бы ей об их первом страстном свидании? И не в Зеленый салон, обставленный роскошно и романтически, с множеством диванов с подушками?

Что он вообще делал в библиотеке, помещении, менее всего приспособленном для обольщения дам?

– Франческа! - позвал он ее снова. Теперь было очевидно, что ее нерешительность забавляет его.

– Что это ты делаешь в библиотеке? - спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал не слишком подозрительно.

– Чай пью. -Чай?

– Такие сухие листочки, и их еще кипятком заливают. Ты что, никогда не пробовала?

Франческа поджала губы.

– Но почему в библиотеке?

– Чем библиотека хуже любой другой комнаты? - Отступив на шаг и взмахом руки предлагая войти, он добавил: - Совершенно невинное помещение.

Она постаралась не очень покраснеть.

– Хорошо погуляла? - спросил он любезно.

– Э-э…да.

– Прекрасный день для прогулки. Она кивнула.

– Впрочем, земля местами еще не просохла, наверное.

Что это он затеял?

– Чаю? - спросил он.

Она кивнула и изумленно раскрыла глаза, когда он сам налил ей чашку. Мужчины никогда не разливают чай!

– В Индии мне частенько приходилось самому заниматься чаем, - объяснил он, очевидно, угадав ее мысль. - Вот, бери.

Она приняла из его рук изящную фарфоровую чашку и некоторое время просто держала ее в руках, ощущая, как блаженное тепло сквозь фарфор перетекает в ее ладони. Затем подула на чай и сделала глоточек, пробуя, не слишком ли горяч.

– Печенье? - Он протянул ей тарелку, на которой лежа ли разнообразные вкусности.

В животе у нее заурчало, и она без лишних слов взяла печенье.

– Очень вкусное, - заметил он. - Я съел четыре штуки, пока ждал тебя.

– Долго ждал? - спросила она и даже удивилась, услышав звук своего голоса.

– Час или около того. Она отхлебнула чаю.

– Чай совсем горячий.

– Я приказал, чтобы заваривали свежий чай каждые десять минут, - пояснил он.

– А… - Такая предусмотрительность показалась ей если не удивительной, то по крайней мере неожиданной.

Одна его бровь изогнулась, но чуть-чуть, так что был ли этот жест намеренным, оставалось неясным. Он всегда умел придавать своему лицу нужное выражение - из него вышел бы отличный игрок, имей он склонность к игре. Но с левой бровью все было по-другому. Много лет назад Франческа заметила, что эта бровь двигалась порой, когда Майкл был, очевидно, уверен, что сохраняет совершенно безразличное выражение лица. Она всегда считала это своей маленькой тайной, чем-то вроде оконца в его душу.

Вот только нужно ли ей такое оконце сейчас? Она не знала. Это предполагало некую близость, которая сейчас была ей в тягость.

Не говоря уже о том, что она, очевидно, заблуждалась, когда думала, что может заглянуть ему в душу.

Он взял одно печенье с тарелки, посмотрел на каплю малинового варенья в центре и отправил себе в рот.

– Как все это следует понимать? - спросила она, не в силах далее сдерживать любопытство. У нее было такое чувство, что ее, подобно животному, откармливают перед забоем.

– Что, чай? - осведомился он, когда прожевал печенье. - Чай следует понимать в основном как чай, если уж тебе так нужно это знать.

– Майкл.

– Я подумал, что ты придешь замерзшая, - пояснил он, пожимая плечами. - Ты ведь гуляла довольно долго.

– Так ты знал, когда я ушла?

– Конечно.

Она не удивилась. Только это и было удивительно - что она не удивилась.

– У меня есть кое-что для тебя, - сказал он. Глаза ее сузились.

– В самом деле?

– Что же в этом примечательного? - сказал он и взял что-то со стула рядом.

У Франчески перехватило дыхание. «Только бы не кольцо. Только бы не кольцо! Только не сейчас!»

Она еще не готова была сказать ему «да».

И сказать «нет» она тоже была не готова.

Но он положил на стол не кольцо, а букетик, все цветы в котором были один другого нежнее. Она не разбиралась в цветах, даже названий толком не знала, но здесь были беленькие цветы на толстых стеблях, и еще фиолетовые, и какие-то почти синие. И букетик был очень мило перевязан серебряной ленточкой.

Франческа в изумлении смотрела на букет, не в силах решить, как ей следует реагировать на подобный жест.

– Можешь взять их в руки, - сказал он, явно забавляясь ее растерянностью. - Они не кусаются.

– Ну конечно, - быстро сказала она, протягивая руку за букетиком. - Я просто… - Она поднесла цветы к лицу и вдохнула их аромат, затем положила букетик на стол, а руки на колени.

– Что ты просто? - мягко спросил он.

– Сама не знаю что. - Она и правда не знала. Представления не имела, как она собиралась завершить фразу, если вообще собиралась. Она снова опустила взгляд на букетик, похлопала ресницами и спросила: - Что это?

– Я называю эти штучки цветами.

Она подняла глаза и посмотрела на него долгим глубоким взглядом.

– Нет, - сказала она. - Что это?

– Сам жест, ты имеешь в виду? - Он улыбнулся. - Как что? Я ухаживаю за тобой.

Губы ее приоткрылись. Он отхлебнул чаю и сказал:

– Что же в этом удивительного?

Это после того, что произошло между ними?!

– Ты заслуживаешь и большего, - сказал он.

– Помнится, ты говорил, что намерен… - Она не договорила и покраснела. Он говорил, что станет ежедневно овладевать ею, пока она не забеременеет.

Обещал только сегодня три раза, собственно говоря. Клялся, что не менее трех раз, а пока результат, между прочим, нулевой и…

Щеки ее пылали, и она не могла прогнать воспоминания о его прикосновениях. О Боже!

Но к счастью, на лице его по-прежнему было самое невинное выражение и он сказал только:

– Я решил изменить тактику.

Она как безумная принялась грызть свое печенье - хоть какой-то предлог прикрыть лицо руками и скрыть смущение.

– Разумеется, я вовсе не отказываюсь от своих первоначальных планов, - добавил он, наклоняясь к ней с томным видом. - Я всего лишь мужчина, в конце концов. А ты, как мы имели случай убедиться, очень даже женщина.

Она положила остаток печенья в рот.

– Но я подумал, что ты заслуживаешь большего, - заключил он свою речь и откинулся в кресле с таким кротким выражением на лице, будто вовсе и не изводил ее только что намеками. - А ты так не думаешь?

Нет, она так не думала. Больше так не думала по крайней мере. В этом-то и была отчасти сложность.

Потому что, сидя за чашкой чая и судорожно запихивая печенье себе в рот, она не могла отвести глаз от его губ. Этих роскошных губ, лениво улыбавшихся ей.

У нее вырвался вздох. Эти губы умели выделывать такие роскошные штуки.

И выделывали - с ее телом.

Боже, она почти ощущала их прикосновение и сейчас!

И это заставляло ее ерзать в своем кресле.

– С тобой все в порядке? - заботливо осведомился он.

– В полном порядке, - выдавила она и принялась нервно пить чай.

– Может, кресло неудобное? Она покачала головой.

– Может, принести тебе что-нибудь?

– Зачем ты все это делаешь? - не выдержала она в конце концов.

– Что делаю?

– Зачем ты так любезен со мной? Брови его приподнялись.

– Разве это не мой долг?

– Нет!

– Вот так раз! Оказывается, мне не следует быть любезным!

– Я не то имела в виду, - возмутилась она, сердито тряхнув головой. Он сбил ее с толку, и это было неприятно. Ничто она не ценила так высоко, как свое хладнокровие и умение рассуждать здраво, а Майкл лишил ее этих способностей с помощью одного поцелуя.

И это было не все, что он похитил.

Далеко не все.

Она никогда не будет прежней.

Она никогда не будет здравомыслящей.

– У тебя огорченный вид, - заметил он. Ей захотелось придушить его.

Он склонил голову набок и улыбнулся. Ей захотелось поцеловать его. Он поднял чайник:

– Еще? О Боже!

– Франческа?

Ей хотелось перепрыгнуть через стол, прямо ему на колени.

– С тобой все в порядке? Ей было уже трудно дышать.

– Фрэнни?

И всякий раз, когда губы его двигались, говорил ли он что-то или просто вздыхал, взгляд ее останавливался на этих губах.

Она заметила, что облизывает свои губы.

И она понимала, что он знает - при его-то опыте соблазнителя, - что именно она испытывает сейчас.

Довольно ему было бы протянуть к ней руку, и она бы не отказала.

Довольно ему было бы коснуться ее, и она бы вспыхнула.

– Мне надо идти, - сказала она, с трудом выговаривая слова и очень неубедительно и, что хуже всего, будучи по-прежнему не в силах отвести от него взгляд.

– Тебя ждут какие-то важные дела в твоей спальне? - проговорил он, чуть скривив губы в улыбку.

Она кивнула, хотя прекрасно понимала, что он смеется над ней.

– Тогда иди, - сказал, вернее, промурлыкал он с кротким видом.

Каким- то образом ей удалось заставить свои руки взяться за край стола. Она вцепилась в дерево, приказывая себе встать, двинуться с места.

Но не могла.

– Может, предпочитаешь остаться? - негромко сказал он. Она покачала головой. По крайней мере ей показалось, что покачала.

Он встал, подошел к ее креслу и склонился к ее уху:

– Может, мне помочь тебе подняться?

Она снова покачала головой и вдруг вскочила на ноги - его близость парадоксальным образом разрушила те чары, которые он сам напустил на нее. Плечо ее ударилось о его грудь, и она отшатнулась в ужасе от того, что это прикосновение может заставить ее наделать дел, о которых она пожалеет впоследствии.

Как будто она мало уже наделала дел.

– Мне необходимо подняться к себе наверх, - пролепетала она.

– Очевидно, - отозвался он.

– Одной, - добавила она.

– У меня и в мыслях не было навязывать тебе свое общество.

Глаза ее сузились. Что это он задумал? И почему, черт возьми, она чувствует разочарование?

– Но может… - негромко начал он. Сердце ее так и подпрыгнуло.

– …может, мне следует поцеловать тебя на прощание, - закончил он. - Запечатлеть поцелуй… на твоей руке. Этого требуют и приличия.

Как будто они не забыли о приличиях еще в Лондоне! Он взял ее пальцы.

– Ведь я ухаживаю за тобой, верно?

Она не сводила глаз с его головы, когда он нагнулся над ее рукой и коснулся ее пальцев губами. Раз… другой… вот и все.

– Надеюсь, ты увидишь меня во сне, - сказал он тихо. Губы ее приоткрылись. Она не могла оторвать глаз от его лица. Он загипнотизировал ее, он похитил ее душу. И она не могла тронуться с места.

– Впрочем, возможно, ты хочешь чего-то более существенного, чем сон.

Она хотела.

– Ты остаешься? - прошептал он. - Или ты идешь? Она осталась. Бог свидетель, она осталась.

И Майкл продемонстрировал ей, какое это романтическое помещение - библиотека.