"Племянник короля" - читать интересную книгу автора (Брандыс Мариан)

Вступление в свет

Весной 1769 года из королевского замка в Варшаве к западной рогатке города двинулась небольшая процессия из дорожных экипажей и телег с багажом. Провожали ее король и вся королевская семья. Получив благословение и рекомендательные письма, окруженный целой толпой наставников и гувернеров, молодой принц Речи Посполитой отправлялся в свое первое заграничное путешествие, чтобы – как говаривали тогда пообтереться немного и набраться европейского лоска.

Князю Станиславу было тогда пятнадцать лет, и он уже носил звание гвардии полковника. Король, стремясь укрепить свою власть, намеревался как можно скорее сосредоточить в руках старшего племянника командование всеми коронными войсками. Мешал этому только один факт: племянник – несмотря на горячие уговоры дяди, подкрепленные молниеносным продвижением в чинах, не проявлял особой тяги к военной карьере. Обстоятельства, предшествовавшие первой поездке за границу, князь Станислав описывает позже в своих «Souvenirs» так: «В годы молодости мною часто владела чрезмерная живость. Король, видя, что меня не тянет к серьезной деятельности, решился послать меня в путешествие. Сперва я поехал к дяде князю Анджею Понятовскому, который командовал дивизией в Верхней Австрии».

Вероятно, король рассчитывал на то, что князь Анджей, отец князя Юзефа, единственный из четырех братьев Понятовских истинный военный по призванию, сумеет пробудить в упрямом племяннике солдатские наклонности. Но из записок князя с самого начала видно, что в Австрии его интересовали совсем иные дела и вопросы. «Я был поражен увиденным порядком, спокойным темпом жизни и общим преуспеянием жителей. Все это разительно отличалось от того, что я знал в Польше, где король еще боролся с анархией и вынужден был тратить столько усилий для ее преодоления и создания правопорядка».

В полевом лагере дяди Анджея, называемого на родине «австрияцким генералом», юный Станислав впервые сталкивается с «высшим светом» эпохи. Венский Понятовский как раз в это время делал карьеру. Благодаря браку с графиней Кинской он оказался связанным с кругами высшей чешско-австрийской аристократии и занял видное место при дворе. Он уже принадлежал к наиболее влиятельным генералам и личным друзьям молодого императора Иосифа II. Во время маневров австрийской армии князя Станислава представляют Иосифу II. Спустя немного благодаря императору он знакомится с прусским королем Фридрихом II. Лаконичные воспоминания князя не приводят ни подробностей, ни места, в котором происходила встреча германского императора с прусским королем. Но первая встреча двух будущих «делителей» Польши не могла пройти незамеченной польскими историками. Так что поищем дополнительных сведений в каком-нибудь из исторических трудов. Вот что пишет по этому поводу польский историк Моравский в работе «Источник раздела Польши: „Летом 1769 года отправилась из Вены ко двору Фридриха экспедиция, состоящая из императора и двух фельдмаршалов – Ласси и Лаудона… Эта новая… уже мирная силезская экспедиция направляется в Нису, где ожидал австрийцев Фридрих. Это соглашение двух немецких монархов отверзало могилу для Польши…“

Дата встречи и состав делегации полностью совпадают, поскольку «Souvenirs» также упоминают о присутствии фельдмаршалов Ласси и Лаудона. Так что все ясно. Молодой принц Речи Посполитой и его дядя, принц Речи Посполитой и Чешской Короны, поехали в свите императора именно на это роковое для Польши свидание в Силезской Нисе. Сколько же любопытного мог бы рассказать об этом историческом свидании этот очевидец! К сожалению, воспоминания князя Станислава имеют те же недостатки, что и большинство польских записок XVIII века. Они состоят почти исключительно из анекдотов и эпизодов. Опуская существенное, они воспроизводят мелочные внешние детали: кто как был одет, кто с кем сидел во время обеда, кто какой остротой блеснул. Но и из этой смеси можно выудить немало интересных подробностей.

Встреча в Нисе состоялась спустя несколько лет после Семилетней войны. Победоносная Пруссия еще залечивает военные раны и с трудом приходит в себя, Прусский лис усиленными знаками внимания старается снискать расположение недавнего неприятеля. Несмотря на го, что он никогда не придает значения придворным церемониям, на прием к императору решается явиться при всех регалиях. Но что делать, когда все парадные мундиры прусской армии находятся… в стирке. Наконец извлекают один для короля, немного посуше. Фридрих надевает его на себя и… залезает в постель, под одеяло, чтобы мундир поскорей высох. Во время первой встречи с императором прусский король садится на краешек кресла и все время играет роль маленького, покорного курфюрстика. С показным радушием приветствует он разгромившего его под Куннерсдорфом маршала Лаудона и сажает его рядом с собой. «Предпочитаю иметь вас рядом с собой, а не против себя», – угощает он этим каламбуром очарованного австрийца. Во время обеда Фридрих II ведет себя удивительно непринужденно, сыплет шутками и декламирует французские стихи. Одновременно он громко икает, а жирный соус капает ему на белый парадный мундир. Кульминационным моментом встречи монархов является парад прусской армии. Король в отличном расположении духа рассказывает философские анекдотики, для каждого у него находится приветливое слово. Но наблюдательный князь Станислав замечает, что лицо Фридриха полностью меняется, когда он обращается к марширующим солдатам. Тут же с его лица исчезает улыбка милого светского собеседника, а глаза становятся страшными, безжалостными.

Из подобных анекдотов и впечатлений состоит все описание встречи в Нисе, приведенное в воспоминаниях. Только под самый конец читателя поражает неожиданное заключение: «Все было бы очень мило, если бы не то, что именно тогда был вчерне решен вопрос о первом разделе Польши, который вскоре потряс Европу».

Даже странно, что историки до сих пор не уделили внимания столь пикантному обстоятельству, что в предшествующей разделу Польши австрийско-прусской встрече монархов в Нисе участвовали сразу двое Понятовских.

Протанцевав всю зиму при императорском дворе в Вене, принц Речи Посполитой возвращается к родным пенатам. Но ненадолго. «Когда я вернулся в Варшаву, там сочли, что я изменился в лучшую сторону, и король решил отправить меня опять в путешествие». На этот раз уже не к родственникам. Путешествие должно было быть длительным и более самостоятельным. Маршрут его пролегал через Париж в Лондон. Следует заметить, что это будет уже третий Станислав Понятовский, который отправился этим путем покорять Европу. Первым был его дед, краковский кастелян, один из интереснейших людей XVIII века. Простой. бедный дворянин, который благодаря необычайным воинским и политическим талантам дослужился до первого сенатора Речи Посполитой. Мастер политической интриги, отправляясь в качестве посла я другие страны, он добивался там крушения ряда правительств. Полководец, умом которого восхищался Вольтер. Приятель королей и императоров. Личность известная и почитаемая во всей Европе. Вторым путешествующим Понятовским был сын первого, Станислав-Август, изысканный коллекционер произведений искусств, приятель философов и красивых женщин, знаток английской поэзии и переводчик «Гамлета». К сожалению, история слишком быстро прервала его путешествие, не дав ему закончить начатого перевода. Вместо этого его призвали сыграть роль Гамлета на польском троне. Два первых Станислава блистательно проторили наиболее исхоженные заграничные пути. Европе уже знакомо имя Понятовских. С некоторой долей риска можно даже сказать, что в придворных кругах за границей имя это знают с лучшей стороны, чем в некоторых дворянских усадьбах в Польше. Так что третьему Станиславскому нечего бояться. В Европе он может рассчитывать на хороший прием.

В связи с проездом через Париж в воспоминаниях сохранилось только краткое упоминание о встрече с прославленной мадам Жофрэн, приятельницей Польши и хозяйкой самого модного художественного салона в Париже. Упоминание об этом проливает некоторый свет на характер молодого князя. Мадам Жофрэн, особа чрезвычайно влиятельная и честолюбивая, считалась в то время во всей Европе не столько приятельницей Польши, сколько личной приятельницей Станислава-Августа. Сама она считала себя petite maman[7] польского короля и, пользуясь этим полуродственным положением, старалась таким же родственным образом влиять на общий ход польско-французских отношений. Молодого князя она приняла чрезвычайно радушно и с первого взгляда оценила его «красоту и статность». Вот только недооценила она некоторых черт его характера. Недовольная последними шагами Станислава-Августа, она позволила себе в разговоре с его племянником в довольно резких словах отозваться о его дяде, польском короле. Тогда принц Речи Посполитой показал ей, на что он способен. Он одернул распоясавшуюся парижскую плебейку столь барским и высокомерным образом, что та сразу утратила свою самоуверенность и долгое время не могла опомниться. В ее голове никак не укладывалось, что этот шестнадцатилетний гонористый королевский петушок – родной племянник ее уступчивого и послушного cher fils.[8] А петушок с удовлетворением через несколько лет записал: «Это не испортило наших приятельских отношений, зато потом при разговорах она была куда осмотрительнее».

В Лондон князь Станислав приезжает зимой 1771 года. Первые месяцы он старается освоиться с лондонским светом, наносит все предписанные ему в Варшаве визиты, представляется ко двору, освежает связи, установленные дедом и дядей. Много выезжает, танцует, приобщается к развлечениям лондонского двора, разгульный образ жизни которого напоминает атмосферу отцовского дома. Красота и молодость князя привлекают внимание лондонских дам; буквально не было отбоя от визитов и авансов. Вскоре от всего этого его отвлекают дела поважнее. Столица Англии переживает в это время период большого политического оживления. Правительство готовится окончательно разделаться с иезуитами. По улицам проходят шумные манифестации, призывающие отменить привилегии для членов парламента. Высшее общество увлекается масонством. На балах и светских приемах не говорят ни о чем ином, кроме высоких таможенных пошлин на чай, установленных недавно во взбунтовавшихся американских колониях. Князь Станислав по собственному почину завязывает много новых интересных связей, знакомится с выдающимися учеными правоведами, географами, знаменитыми путешественниками, специалистами по финансам. Прекрасные дамы приходят в ярость оттого, что красивый стройный юноша, вместо того чтобы танцевать с ними, тратит время на скучнейшие споры с серьезными и дурно одетыми профессорами. Тем временем у молодого Телка созревает замысел, на который наверняка не решился бы ни один из членов его семьи.

С наступлением весны он нанимает у одного из лондонских конюших лошадей и решает объехать с познавательной целью всю Англию. В то самое время, когда князь-подкоморий тешит жителей Варшавы зеленой гривой своего английского скакуна, его возлюбленный сын, также на английском, только наемном скакуне, с кучкой ошеломленных варшавских наставников и приглашенных лондонских профессоров забирается в самые отдаленные уголки британского острова, посещает угольные шахты и морские порты, беседует с купцами, моряками и фермерами, вникает в систему взимания арендной платы и обложения налогами.

Поездка эта длится несколько месяцев, и князь Станислав возвращается из нее восхищенный, полный впечатлений и сведений. По собственному побуждению решается он и на другой необычный поступок. «То, что я видел, вызвало во мне такое восхищение и такое страстное желание вникнуть во все это, что я решил вместо светской зимы в Лондоне провести восемь месяцев в Кембриджском университете… Часто размышляя над всем, что связано с моим положением, я начал понимать, что буду тем, кем я сам себя сделаю».

Однако прежде чем князю удается осуществить этот замысел, ему приходится пережить событие, омрачившее его пребывание в Лондоне. Как-то ноябрьским утром немец-лакей, «человек вполне достойный, но не отличающийся деликатностью», будит его от сна известием, что барские конфедераты[9] похитили короля. Известие это столь невероятно, что князь Станислав вначале считает его недоразумением или сплетней. Но лондонские газеты уже полны сообщениями о похищении. Тогда он поспешно одевается и едет к польскому посланнику в Лондоне Бужинскому. Разговор с посланником рассеивает последние сомнения князя. В здании посольства царит смятение. Бужинский «со свойственной ему оригинальностью» как раз в этот вечер пригласил на обед всех наиболее влиятельных представителей обеих политических группировок Полыни. Что делать, не известно. Отменять обед уже поздно. Давать его в такой сложной ситуации невозможно. К счастью, за два часа до обеда из Варшавы прибывает курьер с известием о возвращении короля и с подробностями всей истории.

Обед состоялся, но в довольно напряженной атмосфере. Представители польской оппозиции чувствовали себя неловко и молчали. Сторонники короля и гости провозглашали беспрестанные тосты в честь чудесного избавления монарха. Находившийся среди гостей всеми уважаемый лорд Литлтон подошел к князю Станиславу и, пожимая ему руку, сказал в приливе сердечности: «Я не верю, что, спасая короля таким чудесным образом, провидение не имело по отношению к нему каких-то блистательных видов на будущее». Описывая этот обед через несколько лет, королевский племянник снабдит слова лорда Литлтона меланхолическим комментарием: «Провидение со своей стороны не предприняло ничего, дабы предсказание это сбылось».

Учение в Кембридже длится почти весь 1772 г. Князь штудирует различные дисциплины и притом с таким рвением, что спустя некоторое время это начинает отражаться на его здоровье. Рабочую обстановку прерывают только вести о происходящем на родине. Весной 1773 года, когда в Польше уже заседает сейм, признавший раздел, отчаянное письмо от отца вынуждает князя Станислава покинуть Англию. Отчаяние князя-подкомория вызвано не столько разделом Польши, сколько отказом короля вручить ему гетманскую булаву. Князь Казимеж мечет громы и молнии, уведомляет сына о том, что отказался быть подкоморием, и предсказывает плачевный конец стране, в которой не почитают гражданских заслуг. Письмо исполнено такой безысходной скорби, что встревоженный сын тут же укладывается и едет утешать обиженного отца. Уезжая из Лондона, он, однако, не забывает взять с собой в Варшаву мистера Баркера, «одного из самых выдающихся профессоров Кембриджа».

Первым человеком, которого возвратившийся сын встретил в отцовском доме, был старый камердинер. Тот, видя князя Станислава, исхудавшего, бледного, в черном фраке, и рядом с ним какого-то толстого субъекта, воскликнул с ужасом: «Надеюсь, вы, ваша светлость, не стали английским пастором?!» И действительно, этого только и недоставало: высоконравственный английский пастор под крышей князя экс-подкомория!

Но встреча со старым камердинером – единственный светлый штрих в этом невеселом возвращении. Все, что князь Станислав видит в Варшаве, наполняет его отчаянием и ужасом.

«В каком же я очутился пекле! – восклицает он в записках, – Было это во время сейма, который длился три года и утвердил первый раздел Польши, изменив политическую систему всей Европы. Польша, ограбленная тремя державами. Варшава, оккупированная иноземными войсками… Личная собственность, отданная алчущей шайке грабителей, находящихся под покровительством иностранных дипломатов и являющихся послушными орудиями в их руках. Применение чудовищных средств и методов давало возможность державам достигнуть всего, чего они хотели. Я прибыл в эту страну с идеями порядка, уважения к собственности и другим ценностям, непременным для преуспеяния общества. А очутился в самой гуще ада, где нынешнее бедственное положение не оставляет никоей утешительной надежды на будущее!»

Трагическое положение родной страны, враждебные демонстрации патриотов против короля и королевской семьи, изнурение, вызванное слишком напряженными занятиями и длительным путешествием, – все это привело молодого впечатлительного юношу в состояние тяжелой депрессии и вызвало серьезную угрозу его здоровью. Король видит это состояние и понимает его причины. Чуткий дядя не в силах предотвратить историческую катастрофу, но он еще в состоянии помочь обожаемому племяннику не видеть ее. Станислав-Август считает, что единственным лекарством, способным развеять угнетенное настроение юноши, будет Париж. Поэтому он решает послать князя Станислава в третье путешествие – на сей раз «для поправки здоровья» – в столицу Франции.

«Я прибыл в Париж девятнадцати лет. Это было в предпоследний год царствования Людовика XV – блистательнейшая эпоха Франции, если иметь в виду общество и изрядное число людей, отличающихся ученостью и гениальностью. Повсюду уже имели хождение либеральные идеи, пробуждая большие надежды на будущее. Один только двор отвергал их. Людовик XV, человек большого таланта и самой привлекательной внешности, мог бы сделать правление свое превосходным, если бы не дурное воспитание, полученное им в детстве, и пробелы в образовании. Но он предавался одним лишь удовольствиям, небрежный, пресыщенный, равнодушный ко всему».

Воспоминания написаны осторожно и сдержанно. Так что трудно угадать, скрываются ли в этой строгой и меткой характеристике короля Франции какие-нибудь намеки касательно личности другого монарха, более близкого сердцу автора. Во всяком случае, парижские наблюдения князя Станислава куда глубже и основательнее, чем в прошлые путешествия. Выученик Кембриджского университета использует знания и опыт, полученные в Англии. Интересующие его общественные и экономические вопросы он все больше и больше уточняет. Ученый князек терзает веселящихся версальских кавалеров бесконечными разговорами на политические темы. При этом он проявляет настораживающий радикализм. Господину д'Аженкуру, с которым его связывает общая страсть к коллекционированию старых монет и камней, он просто заявляет, что «Франция в состоянии всеобщего обнищания и недовольства долго находиться не сможет и революция неизбежна». Во французском Париже князь Станислав встречается и с Парижем польским. В парижских заезжих дворах и гостеприимных версальских дворцах поляков целые толпы. Уличные мальчишки с большим удовольствием бегают за величественными фигурами в жупанах и кунтушах. Время от времени появляется роскошная карета с незнакомыми гербами и необычно разодетыми лакеями. Экзотическая польская речь слышится при дворе в Версале и на парижских овощных базарах.

Некоторые поляки уже успели широко, хотя и не всегда лестно, прославиться. Два молодых хулигана, братья Подоские, племянники примаса, до тех пор куролесили и жили не по средствам, пока их не посадили за долги в Пор л'Эвек. Живет в Париже и преемник князя Казимежа, новый великий коронный подкоморий Винцентий Потоцкий. Нудный спесивец томит общество своими напыщенными сентенциями и нравоучениями, не подкрепленными ни его характером, ни образованием; называют его также «прогрессист на рыбьем меху». Зато всеобщим уважением окружена красивая и благородная фигура князя Адама Чарторыского, генерала подольских земель. Парижане хорошо знают о его образованности и большой эрудиции, поскольку князь привез с собой целую библиотеку, которая проследовала по улицам Парижа на… горбах вьючных верблюдов. Менее лестно говорят о жене князя Адама – Изабелле, урожденной Флеминг, и о ее романе со снующим неподалеку «другом дома», демоническим князем Репниным, одним из главных виновников бедственного положения Польши.

В Париже находится также вся магнатская верхушка Барской конфедерации, нашедшая здесь убежище после покушения на короля. Эмигрантская муза конфедератов, княгиня Теофилия Сапега, до упаду танцует на версальских балах, а потом скрупулезно заносит свои остроумные наблюдения в «Дневник барской конфедератки»… Князь Кароль Радзивилл ежедневно доставляет парижским сплетникам новые сенсации. На одной из городских площадей стоят табором его обозы, охраняемые албанской гвардией. В антикварных и ювелирных магазинах рассказывают чудеса о фигурах апостолов из чистого золота, которые литовский магнат привез из Несвежа а теперь продает, так как нужны деньги на мелкие расходы. И, наконец, самая свежая сенсация: Радзивилл появится при дворе во французском костюме. Княгиня Сапега собственноручно остригла ему усы, а портные из Несвежа уже шьют ему атласный фрак. Плохи вот только дела с языком, так как не продирающий глаз с перепоя «литовский король» до сих пор не сумел выучить ни одного французского слова.

Легко представить, какие страсти кипели и бурлили в этом миниатюрном польском «большом свете». Сколько там было взаимной ненависти, обид, обвинений и интриг. Как косо смотрели на молодого Телка. С одной стороны, обиженные на короля члены «фамилии», с другой – непримиримые политические противники, конфедераты. Но прекрасные дамы приняли его хорошо. Уже упоминаемая княгиня Теофилия Сапега так пишет о нем в своем дневнике: «Есть тут ангельски прекрасный Станислав Понятовский, сын коронного подкомория, только что из Кембриджского университета, покоритель сердец прекрасных англичанок, опасный и для парижанок…»

Большую популярность среди женщин, особенно замужних, завоевал князь Станислав своим дерзостным поведением при версальском дворе.

Случилось это сразу после представления его королю и королевской семье. После окончания торжественного представления сопровождающий иностранцев церемониймейстер обратился к польскому гостю с обычными в таких случаях словами: «А теперь проследуем к мадам Дюбарри». Следует помнить, что это был период наивысшей мощи королевской фаворитки. Она правила Францией уже почти официально. Императоры и короли писали ей дружеские письма, она свергала и назначала министров, послы иностранных государств торчали в ее передних, а наивысшая аристократия Франции почитала за честь бывать у нее на обедах. Не представиться мадам Дюбарри было равнозначно формальному нарушению дипломатического протокола. Зная обо всем этом, девятнадцатилетний принц Речи Посполитой ответил церемониймейстеру: «Я прибыл сюда только поклониться королю и его семье». После чего с молодым задором повернулся на каблуках и покинул Версаль.

Какой великолепный реванш за всех варшавских любовниц отца и за изгнание в деревню матери! И одновременно какой урок для версальских придворных! Смотрите и учитесь, как должен поступать настоящий принц крови!

«Это был удар грома для придворных, привыкших к иным взглядам. Когда дофин, дофина и вся королевская семья узнала об этом, они пришли в восторг и начали осыпать меня своими милостями и приглашать на семейные приемы. Многие знаменитые лица искали моей дружбы».

На одном из придворных балов романтически настроенная жена наследника трона, дофина Франции Мария-Антуанетта, не может удержаться от желания протанцевать с «ангельски прекрасным» польским князем. Когда тетки-принцессы отговаривают ее от подобной антиконфедератской демонстрации, дофина с капризной улыбкой отвечает: «Но, medames, мой брат (император Иосиф II) забрал у его дяди столько земли, что я чувствую себя просто обязанной вознаградить его хоть такой мелочью».

Это та самая Мария-Антуанетта, голова которой спустя несколько лет будет отсечена ножом гильотины.

Но пока еще ничто не предвещает трагических событий, и князь Станислав покидает Париж, полностью излечившись от меланхолии. Чтобы укрепить хорошее самочувствие, он еще едет на год в Тулузу, а зиму 1775/76 года проводит в Италии, которая особенно пришлась по сердцу воспитаннику театинцев. Это любовь с первого взгляда, и длиться она будет до самой смерти. В Италии он впервые познает прелесть антикварных лавок. Поиски и собирание древностей, гемм и камей станут со временем страстью его жизни. Весной 1776 года он возвращается на родину. На этот раз надолго.