"Без ума от тебя" - читать интересную книгу автора (Крузи Дженнифер)

Глава 5

Во всем Тиббете Мегги нашла только одну квартиру — «В остальных запрещено держать животных, милая», — и квартира эта оказалась так себе.

— Неужели ты сможешь здесь жить? — Дарла с ужасом оглядела стены, покрытые плесенью.

— Смогу, если со мной будет Кэти.

В этот миг хозяин квартиры наклонился и погладил собаку.

Минуту спустя они стояли на улице, ежась от сильного мартовского ветра.

— Я сказал — домашние животные, — подчеркнул хозяин и захлопнул дверь перед женщинами.

— Она домашняя! — воскликнула Куинн, при этом плохо подумав о хозяине, который явно не умел обращаться с собаками. Однако Дарла впервые за все время посмотрела на Кэти с одобрением.

— Кэти сразу поняла, что здесь жить невозможно. Славная собачка.

— А что вы обе предлагаете взамен? — Куинн свирепо взглянула на Кэти и Дарлу. — Теперь мне придется жить у родителей.

— Наверняка появятся и другие варианты, если, конечно, ты уверена, что не вернешься к Биллу.

— Он мне не нравится, — ответила Куинн. — И оставим эту тему. Билл украл мою собаку. Я не хочу его видеть.

— Ясно. — Дарла кивнула. — Ладно, забудем о нем. Я больше не стану упоминать его имя. Может, купить дом? Если наскребешь денег на первый взнос, приобретение в рассрочку окажется дешевле аренды.

— Купить дом? — Куинн подумала о пригородах, кольцом окружавших Тиббет. Купить дом — дело нешуточное. — Что мне делать с целым домом?

— Не все дома большие, — терпеливо объяснила Дарла. — Найди маленький домик с двумя спальнями. Господи, твоя мать работает в конторе недвижимости! Поехали, расспросим ее.

— Купить дом. — Куинн уселась в машину, поглощенная этой мыслью. Кэти перебралась на заднее сиденье. Дом. Собственный дом. Независимость. Самостоятельность. Уединение. Ее вновь охватило такое же возбуждение, как и в тот момент, когда она решила взять себе Кэти и когда Ник почти поцеловал ее. — Знаешь, пожалуй, я потяну. Куплю дом. Только для себя. — Собственный дом. Дворик, на котором будет резвиться Кэти. И тахта в гостиной, на которой сможет резвиться Ник. — Да, пожалуй, потяну. Может быть. Мне нравится эта мысль.

— Откуда этот огонек в твоих глазах? — удивилась Дарла. — Мы говорим о недвижимости, а не о сексе.

— То и другое одинаково возбуждает, — объяснила Куинн. — Сегодня вечером поговорю с матерью, прикину, что могу себе позволить, и завтра поедем выбирать. Ты занята завтра?

— Только утром, в салоне. — Дарла улыбнулась. — И сегодня вечером. Вечером буду страшно занята.

Когда в половине шестого Макс вернулся домой, Дарла встретила его в дверях в прозрачном дождевике. Под дождевиком на ней ничего не было.

— Привет, крошка. — Макс поцеловал жену в щеку и протиснулся мимо нее к ступенькам, ведущим в гостиную. — Мы тут с ребятами…

— Эй, ты! — воскликнула Дарла. — Господи, ты и впрямь меня не замечаешь!

Макс обернулся и увидел, как она снимает плащ.

— Какого чер…

— Я имею кое-какие виды на тебя. — Дарла сбросила дождевик на пол, и в тот же миг за ее спиной распахнулась дверь.

— Я принес… — услышала она голос Ника и похолодела. Еще бы, ведь Дарла была обнажена, а сзади задувал морозный мартовский ветер. О том, чтобы нагнуться и поднять плащ, не было и речи, к тому же он ничего не скрывал. Прежде чем Дарла успела собраться с мыслями, Ник пробормотал: — Впрочем, нет. — И дверь вновь закрылась.

— Что ты вытворяешь? — Макс был удивлен и испуган, а Дарла рассчитывала совсем на другие эмоции. — Мальчики могут вернуться домой в любую минуту!

— Я… — Дарла растерялась. — А, черт с ним! — Она прошла мимо Макса, слишком ошеломленная, чтобы поднять плащ. Чувствуя себя совершенно раздавленной, Дарла заперлась в спальне, села на кровать, обхватила себя руками и подумала о самоубийстве.

— Дарла! — донесся из-за двери голос Макса.

— Убирайся, — ответила она, потом услышала, как кто-то стучит в парадную дверь, как Макс открывает ее, услышала голоса сыновей, один из которых спросил:

— Почему нам нельзя войти?

— О Господи! — пробормотала Дарла и повалилась на спину. После десяти минут самобичевания она надела футболку и джинсы и начала размышлять, на кого сердита больше — на Макса или на Ника. Тот факт, что ни тот ни другой не сделали ничего дурного и именно она выставила себя дурой, ничуть не помогал ей найти для них оправдание.

Час спустя Дарла успокоилась настолько, что спустилась в кухню и сделала хот-доги для четырех мужчин, которые собрались у телевизора и крутили видеозапись последнего футбольного матча, вновь и вновь просматривая моменты, когда Марку удавалось загнать мяч в зачетное поле соперника.

— Эту пленку прислали только сегодня вечером, — объяснил жене Макс, в очередной раз зайдя за едой. — Билл позвонил из школы, и я не успел тебе сообщить…

— Ничего страшного. — Дарла протянула ему миску поп-корна. — Будь добр, отнеси сам. Спасибо.

Макс молча ретировался.

Полчаса спустя Ник пришел на кухню за пивом.

— Извини, — сказала ему Дарла, жалея о том, что кроме Макса в семье есть еще один брат.

— За что? — спросил Ник. — У тебя есть чипсы?

— Конечно. — Дарла забралась в буфет, радуясь возможности повернуться к нему спиной и спрятать пылающее лицо. Протянув Нику миску поверх кухонной стойки, она добавила: — Спасибо.

— За что?

— За то, что притворяешься, будто ничего не случилось, и не хочешь меня смущать. Это тебе не удалось, но все равно спасибо.

— Если тебе интересно, мне даже понравилось, — отозвался Ник. — У тебя славная попка.

— Эй! Эй! — прикрикнула Дарла, пуще прежнего заливаясь румянцем и улыбаясь помимо воли.

— Жаль, что я никогда больше ее не увижу, — добавил Ник и ушел в гостиную.

Ладно, Ник заслужил прощение. Но Макс…

Когда четверо мужчин насытились, Дарла наполнила себе тарелку и вновь заперлась в спальне.

Лишь очень немногие поступки из тех, что она совершала в жизни, приводили к столь плачевным результатам. И Макс ничем ей не помог. При виде обнаженной жены он только перепугался. Мог бы хоть на секунду просиять…

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что Ник шел следом. И все-таки Дарла решила, что отмочила классную шуточку. Ей бы понравилось также появиться голышом в гостиной. Она с сожалением подумала, как было бы здорово очутиться обнаженной в комнате, залитой дневным светом. Они с Максом могли бы…

И вновь перед ее мысленным взором предстало перепуганное лицо мужа.

Ах вы, крысы! Дарла впилась зубами в хот-дог, мысленно костеря Макса на все лады.

В одиннадцать вечера Макс прокрался в их темную — хоть глаз выколи — спальню, лег на кровать рядом с Дарлой и зашептал:

— Насчет того, как ты стояла голой в дверях…

— Прикоснись ко мне — и ты труп, — отрезала Дарла.

— Спокойной ночи. — Макс откатился подальше от нее.

Субботним утром мать сообщила Куинн, что в тех домах, которые она может себе позволить, жить нельзя.

— Минимум семьдесят пять тысяч, — пояснила она. — Да и в этих пределах выбор невелик. Может, останешься у нас, пока не наладятся ваши отношения с Биллом?

— Дай сюда список, — потребовала Куинн и в полдень заехала за Дарлой, твердо решив обзавестись собственным жильем. Она мечтала об этом всю ночь — маленький уютный домик, где можно принимать гостей, не заботясь о том, что соседи подслушивают за стеной. До сих пор Куинн не делала ничего такого, что стоило бы подслушивать, но теперь, когда у нее появится собственный дом, она обретет и эту возможность. Вот такие соображения и заставили Куинн решиться на покупку.

— Ну как, удалось тебе возбудить Макса прозрачным плащом? — спросила она у Дарлы, выруливая на улицу.

— Нет.

Куинн украдкой взглянула на подругу и сразу заметила в ней напряжение.

— Не хочешь об этом поговорить?

— Я встретила его у двери голышом, но за ним пришел Ник, и это несколько смазало впечатление.

— Ох… — Куинн откинулась на спинку сиденья. — Что ж, ты могла отправить Ника ко мне.

— Он еще ничего тебе не говорил? — Дарла чуть приободрилась оттого, что ее негодование встречено с пониманием. — Какой мерзавец!

— Значит, ты не сердишься на Ника?

— Нет. — Дарла уселась поглубже и сложила руки на коленях. — Но если ты этого хочешь, я готова пойти тебе навстречу.

— Спасибо. — Куинн казалось, что у нее такой тусклый голос, как у Дарлы. Уныние — заразительная штука. — Ты уже что-нибудь придумала?

— Пока нет. Я еще не пришла в себя после вчерашнего. Но сдаваться не собираюсь.

— Вот и молодец, — похвалила ее Куинн. — Давай купим дом и продумаем план номер два для тебя и план номер один для меня.

Однако, осматривая дома всю вторую половину дня, Куинн поняла, что мать не ошиблась.

— Все они наводят тоску. Даже если их отремонтировать, эти дома останутся мрачными, убогими хибарами. Я хотела бы что-то изящное, уютное, а все эти строения…

— …на редкость мрачные, — поддакнула Дарла. — Именно потому они дешевые. Поблизости осталось еще два…

— Нет, они все одинаковые. Я возненавидела их.

— …и еще один на другом конце города, он стоит восемьдесят девять тысяч, но твоя мать сделала приписку, что этот дом уже давно выставлен на продажу и цена, возможно, понизилась.

— На другом конце города. — Куинн вздохнула и завела мотор. — Двадцать минут от школы и всего прочего, и вдобавок так ли уж он хорош, если его никто не покупает?

Четверть часа спустя Дарла сказала:

— По-моему, незачем даже входить туда.

Дом, высокий и узкий, шириной примерно в одну комнату, был сложен из серых облезлых асбестоцементных плит, обшитых потемневшими гниющими досками. Перила маленького бокового крылечка почти развалились. Несколько окон были разбиты, часть крыши прогнила. В маленьком дворике стояли два кривых деревца, одно из них сухое. По соседству располагался дом, еще более невзрачный, и заросший сорняками пустырь. Впечатление усугубляла отвалившаяся табличка с надписью: «Дом выставлен на продажу».

— У нас есть ключ — так давай войдем, — предложила Куинн. — Подумай сама: если внутри дом в приличном состоянии, это сулит мне недурную сделку.

— Только побыстрее, пока не спустились сумерки, — попросила Дарла, но, стоило им войти в дом, прикусила язык.

Первый этаж занимали три помещения, расположенные в ряд; боковое крыльцо вело в среднюю комнату с дубовым паркетом. Пол блестел в лучах света, проникавшего через два высоких окна с деревянными переплетами, покрытыми белой облупившейся краской. Сводчатый коридор упирался в гостиную, примыкающую к фасаду дома. Здесь женщины увидели кирпичный камин, окруженный книжными полками, два высоких окна, смотрящих на пустынный двор и засохшее деревцо.

— В гостиной много света, — заметила Дарла. — Но эти деревья определенно сведут тебя с ума.

Куинн огляделась, представляя себе удобную мебель, среди которой не будет ни одного предмета из светлой сосны. Большая тахта — непременно.

— Мне нравится.

Вторая дверь средней комнаты вела в кухню — серое тесное помещение с серыми стойками и стенными шкафами. Однако и кухню заливал яркий свет из высокого окна, а в двери оказался собачий лаз, ведущий во двор, который — чудо из чудес — оказался огороженным.

— Возможно, немного краски… — Дарла с сомнением оглядела стенные шкафы. — Похоже, раньше здесь жил человек, страдающий тяжелой депрессией.

Куинн вытянула щеколду собачьей дверцы, и Кэти, обнюхав ее с таким видом, словно это были адские врата, выскочила наружу. Настороженно описав круг по зарослям сорняков с проплешинами голой земли, она пустилась вскачь, исполняя собачью версию «рожденной свободной».

— Да, мне здесь очень, очень нравится, — повторила Куинн.

— Из-за дворика?

— Он вполне приличный. Если второй этаж не хуже первого, я куплю этот дом.

Второй этаж оказался не хуже. Здесь были две маленькие спальни и одна большая, с кирпичным камином, а также ванная комната с некогда белой ванной. Все это заливал восхитительный солнечный свет.

— Кто-то пытался вышибить эту дверь. — Дарла пригляделась к дверному проему.

— Все это можно починить. — Куинн повернулась, осматривая второй этаж с лестничной клетки, и тут в груди у нее потеплело — так же как в тот момент, когда она впервые уселась в машину с Кэти, и в тот, когда Ник почти поцеловал ее. — Я покупаю этот дом. — Она улыбнулась, внезапно охваченная эйфорией. — Знаешь, еще три дня назад жизнь казалась мне серой, как кухня на первом этаже, но сегодня она наполнилась удивительными перспективами. Только подумай, какой замечательный день ждет меня завтра!

— Ага, — отозвалась Дарла, оглядываясь. — Подумать только!

К воскресному вечеру Мегги не только уговорила Баки снизить цену до семидесяти тысяч долларов, но также успела до закрытия конторы отыскать хозяина дома и оформила договор временной аренды.

— Можешь переехать в пятницу, — сообщила она дочери и бросила на Кэти взгляд, говорящий: «Но ни секундой раньше».

— Спасибо. — Куинн обняла мать. — Я очень благодарна тебе. Я знаю, ты считаешь, что я должна вернуться к Биллу…

— Но теперь он может въехать туда вместе с тобой, — заметила мать. — Это хороший дом. Я осмотрела его сегодня утром. Придется немало поработать, но основа качественная. Билл справится.

«Черта с два», — подумала Куинн, но промолчала.

— Первый взнос составляет семь тысяч, — продолжала Мегги.

— Все в порядке, — ответила Куинн. — У меня одиннадцать тысяч сбережений. Останется даже на новую мебель. — «Новую кровать. А Ник поможет мне переехать».

— Новая мебель… — Мегги выглянула из кухни в гостиную, освещенную только экраном телевизора. — Прошло немало лет с тех пор, как я покупала новую мебель. — Ее взгляд упал на тахту, на которой в это мгновение сидел Джо, не замечавший присутствия жены. — Может, я куплю себе новую кровать, а эту отдам тебе.

Куинн вспомнила слова Ника: «Это все тахта».

— Мне нравится эта тахта, — сказала она. — Но папу я оставлю тебе.

— Хмм… — протянула мать и, повернувшись, осмотрела всю гостиную. — Этой комнате не помешают кое-какие перемены.

— Небольшие перемены, — подчеркнула Куинн, внезапно занервничав.

Взгляд матери вернулся к тахте.

— Разумеется.

Джо вскинул глаза и заметил, что на него смотрят.

— У нас есть пиво?

Куинн отправилась в кухню за пивом.

— Небольшие перемены, мама. Самые скромные.

В понедельник Куинн по-прежнему считала, что покупка дома — замечательная идея, однако к концу дня ее энтузиазм несколько улегся из-за неприятностей в школе.

Все началось на первом уроке. Куинн ловила на себе сердитые взгляды парней из спортивного отделения. Остальные ученики держались напряженно. Прошел слух, что она бросила тренера. Со временем ребята забудут об этом, но Куинн чувствовала себя неловко, поскольку привыкла к тому, что дети ее любят.

Когда она на перемене шла в учительскую, в коридоре ее остановил Дэ Эм.

— Не могу поверить, что ты устроила это из-за собаки. Понимаешь ли ты, что делаешь с Биллом? И со школой? Нам обещали заем на возведение новых построек!

Куинн пригвоздила его взглядом, и Бобби ретировался, кипя от злости, но она понимала, что, если с бейсбольным кубком или займом случится неприятность, кому-то придется расплачиваться. То есть, несомненно, ей.

А за обедом ей пришлось столкнуться с Эди и прочими коллегами.

— Твоя мать сказала, что ты бросила Билла. — Эди следила за Куинн своими ярко-голубыми глазами поверх изрезанного пластика, покрывавшего стол в учительской столовой. — Она немного огорчена.

— Да. — Куинн вскрыла банку с диет-колой, не обращая внимания на полные жадного любопытства взгляды коллег, особенно двух женщин, сидевших рядом. Марджори Кантор, известная самым длинным языком в школе, буквально разрывалась между желанием вырвать у Куинн подробности и оторвать ей голову за то, что она бросила драгоценного тренера Хиллиарда. Маленькая опрятная Петра Ховард казалась смущенной. Отличавшаяся крайней рассеянностью, она в прошлом месяце вообразила, будто школьники что-то замышляют против нее. При полном невежестве Петры в вопросах преподавания эта мысль представлялась не такой уж дикой, и теперь она старалась как можно больше времени проводить в учительской, наблюдая за другими людьми.

— Какой славный у тебя свитер, Куинн, — сказала Петра. — Замечательный цвет.

— Спасибо, — отозвалась Куинн и повернулась к Эди: — Перемены всегда расстраивают мою мать.

— Ей кажется, что ты забыла об осторожности. — Эди чуть надула губы. — Твоя мать всегда отличалась осторожностью.

— Да, просто прекрасный свитер, — проговорила Петра.

— Я сама могу о себе позаботиться, — сказала Куинн.

— Эй, я на твоей стороне, — заметила Эди. — Не я расстраиваюсь, а твоя мать.

— Где ты взяла этот восхитительный свитер? — спросила Петра, и Марджори закатила глаза. Никакие разговоры о свитерах не отвлекли бы ее от цели — она твердо решила выудить подробности скандала, самого громкого в тиббетской школе с тех пор, как бывший тренер ушел от жены к работнице кафетерия.

Чтобы досадить Марджори, Куинн ласково улыбнулась Петре и объяснила:

— Это старомодное изделие. Я раскопала его в магазине Колумбуса, когда в последний раз навещала сестру.

— Кажется, ты заставила мать пересмотреть собственную жизнь. — Эди вздохнула.

— С чего бы это? — искренне удивилась Куинн. — Не вижу, каким образом мои поступки могут повлиять на нее.

— А нет ли там других расцветок? — продолжала расспрашивать Петра. — Мне не идет лавандовый. В лавандовом я слишком бледна. — Петра действительно выглядела как оживший мертвец, но одежда была здесь ни при чем.

— Наверняка в шестидесятые года были и другие цвета. — Куинн старалась не выдать своего раздражения. — Это очень старая модель. Таких больше не выпускают. — К тому же свитер стоил всего пять долларов, и Куинн совсем не хотелось, чтобы Марджори с торжеством разнесла в округе весть о том, какую дешевку она носит.

— Может, и не влияют, — заверила ее Эди. — Ну, и раз уж у тебя появилось немного свободного времени, ты могла бы взяться за костюмы и декорации для постановки. Платят тысячу долларов, и если откажешься, мне придется нанять кого-нибудь из родителей. Помнишь «Звуки музыки»?

Куинн поморщилась. За всю свою жизнь она не видела более кошмарной декорации, изображающей Альпы.

— На это уйдет десять вечеров, по одному в неделю. Тысяча долларов не дотягивает даже до минимальной ставки.

— Был бы неплох голубой, — вставила Петра. — Это шерсть?

— Только не говори мне, что ты отказываешься. — Эди попыталась изобразить удрученность, но это было не в ее характере. Маленькие пышные блондинки не бывают удрученными.

— Я начинаю новую жизнь, — сообщила Куинн. — Теперь буду эгоисткой. — Краем глаза она заметила, что Марджори подалась вперед.

— Не боишься, что его съест моль? — спросила Петра, но Марджори оборвала ее:

— Ради всего святого, Петра, хватит о тряпках!

— Я всей душой за себялюбие, — изрекла Эди. — Но только сделай для меня исключение.

— А это и есть эгоизм, — ответила Куинн. — Я отказываюсь.

— Мы собираемся ставить «В лесах», — пояснила Эди. — Старинные легенды. Деревья и башни. Одно удовольствие.

— Нет, — повторила Куинн, усилием воли отгоняя возникшие в ее сознании наброски деревьев и башен.

— Против моли лучше всего нафталин, — сообщила Петра. — Но у него такой запах…

— Ты только представь, что будет, если придется обойтись без тебя, — продолжала Эди. — Своим участием ты фактически спасла бы постановку.

— Значит, ты бросила тренера? — не выдержала Марджори.

— Мне пора. — Куинн поднялась и ушла.

Потом в студию заглянул Билл.

— Я только хотел посмотреть, как у тебя дела, — сказал он, но остался. — Полагаю, тебя уже тошнит от жизни с родителями, — пошутил он.

— Нет.

У нее не было ни малейшего желания рассказывать Биллу о доме, да и вообще вступать с ним в беседу.

— Я очень занята, Билл, — проговорила Куинн, но он продолжал топтаться рядом на виду у детей, зачарованных развернувшейся перед ними «мыльной оперой». Кое-кто из школьников явно злился на Куинн за то, что она обидела их тренера.

— Он хороший человек, — сказал ей Кори Моссерт, когда Билл наконец ушел.

— Кори, разве я вмешиваюсь в твою личную жизнь? — спросила Куинн. — Так не вмешивайся в мою.

Во время последнего занятия Джессон Бэрнс взглянул на нее и лишь покачал головой, зато Тея, которая сегодня дежурила в студии и поэтому не рисовала, выразила свои мысли более определенно.

— Что такого сделал тренер? — осведомилась она, и Куинн ответила:

— Он был не прав, а я не захотела уступить. Так будет лучше для нас обоих.

— Что значит — не захотела уступить? — Тея облокотилась о стойку, рассматривая художественные принадлежности, за которыми то и дело подходили учащиеся. — Ведь он тренер, считай — король школы.

— Жизнь не ограничивается школой, — объяснила Куинн. — Я не хочу в один прекрасный день проснуться и осознать, что желаю чего-то, чем не обладаю, и не могу смириться с тем, что имею. Именно смирения ждут от меня люди в случае с Биллом, но я не подчинюсь. — Тут она вспомнила о том, что родители Теи пытаются направить дочь по пути, который, как догадывалась Куинн, девочке не по нутру. Стоит ли сбивать ее с толку за три месяца до окончания школы? — Билл попросту не тот человек, который мне нужен.

— А откуда вам известно, что он не тот человек? — возразила Тея.

— Он отдал мою собаку на живодерню.

Глаза Теи расширились.

— Ладно. Билл вам не пара. Но как угадать, кто тебе нужен?

Куинн подумала о Нике.

— Сама не знаю. Есть у меня на примете человек, при виде которого к моему горлу подступает комок, но это, возможно, из-за простуды.

— Нет, мне знакомо это ощущение, — отозвалась Тея. — Вы собираетесь встречаться с этим новым парнем?

— Я его не интересую, — ответила Куинн. — И все же намерена предпринять кое-какие шаги. — Эта мысль ужаснула ее, но любой другой выход представлялся еще большим злом. — Иначе мне останется лишь сидеть сложа руки и стариться в ожидании, пока он это поймет.

— Да, этого допускать нельзя, — согласилась Тея, и когда пару минут спустя к стойке подошел Джессон за кистью, она протянула ее парню и выпалила: — Так, значит, ты хочешь повести меня сегодня в кино?

Джессон отдернул руку, и Куинн подумала: «Проклятие!»

— Нет, — удивился Джессон.

— Ладно. — Тея вышла в кладовую, расположенную за стойкой, и захлопнула дверь.

— Ты был просто великолепен, — сказала Джессону Куинн. Жалость к молодому человеку возобладала над желанием закатить ему оплеуху.

— Она застала меня врасплох. — Джессон сердито посмотрел на дверь кладовой. — И вообще, в чем дело?

— По-моему, она захотела пойти с тобой в кино, — предположила Куинн. — Впрочем, это лишь догадка.

— А как бы вы поступили на моем месте? — осведомился Джессон. — Что я должен был сказать?

— Ничего особенного, — ответила Куинн. — Разве что мог бы помедлить, прежде чем отказаться.

— Она застала меня врасплох, — повторил Джессон. — Типичные женские штучки.

Когда он вернулся за свой стол, Куинн вошла в узкую кладовую. Тея раскладывала по полкам краски.

— Ты в порядке?

— Ага. — Тея протянула ей пустую коробку из-под тюбиков. — Сейчас я начну разбирать чернила.

— Тея…

— Все в порядке. — Тея подняла с пола коробку чернил. — Я решила предпринять кое-какие шаги, как вы сказали. Терять-то мне было нечего.

Сердце Куинн болезненно сжалось, когда она услышала в голосе девушки покорность судьбе.

— Тея, он был ошеломлен, и все тут. Может, когда…

— Послушайте, Куинн, — перебила ее Тея. — Мы с ним знакомы с детского сада. Не надо говорить мне, что, мол, «когда вы узнаете друг друга поближе, уж тогда…». Джессон знает меня как облупленную. — Она рванула крышку коробки с куда большей силой, чем следовало. Пластиковые бутылки с чернилами запрыгали по бетонному полу, но не разбились. — О, черт! — Тея наклонилась и замерла, глядя на Куинн снизу вверх. — Посудите сами. Моя мать хочет, чтобы я добилась права выступать от имени класса на выпускном вечере. Отец требует, чтобы я зарабатывала стипендию для обучения в колледже. Вся моя жизнь состоит из зубрежки и работы у вас на побегушках. Короче, сплошная школа и борьба за успеваемость. Но вот я взглянула на Джессона и увидела настоящую жизнь. То есть увидела парня, который живет по-настоящему. И мне захотелось узнать, каково это. Понимаете?

Куинн не сомневалась, что жизнь Джессона проходит исключительно на спортивных площадках и задних сиденьях машин в обществе предводительниц команд болельщиков. А вот Тея не могла похвастаться даже таким разнообразием.

— Пожалуй, понимаю, — сказала Куинн. И подумала: «Точь-в-точь как у нас с Биллом. Мы с ним совершенно разные люди».

— И вот вы говорите: «не уступать», — продолжала Тея. — И мне пришло в голову… — Она пожала плечами. — Это было глупо.

— Ничуть не глупо. — Куинн наклонилась, чтобы подобрать бутылки с чернилами. — Мужчины не любят сюрпризов. У меня есть знакомый, к которому я питаю те же чувства, что ты — к Джессону, и он точно так же избегает меня.

— Все мужчины — дураки. — Тея начала рассовывать чернила по полкам.

— И еще какие.

Вернувшись в студию, Куинн взирала на Джессона до тех пор, пока тот не выпалил: «В чем дело?» — после чего была вынуждена признать, что парень ни в чем не виноват. Бедная Тея!

Чувство солидарности с Теей усилилось десятикратно, когда Куинн после школьных занятий приехала на автостанцию, чтобы забрать свои книги и вернуть Нику его куртку. Ее сердце бухало, словно паровой молот.

Постучав в заднюю дверь, она вошла внутрь и крикнула:

— Эгей! Ник!

— Я здесь.

Ник затягивал гайки крепления рулевой колонки «форда-эскорт», и Куинн замерла на мгновение, украдкой любуясь тем, как перекатываются мышцы его предплечий и бицепсы, скрытые под рубашкой. Ник не отличался очень уж развитой мускулатурой, для этого он был слишком худощав, однако работа в мастерской сделала из него крепкого, сильного мужчину с ловкими руками. Да и все остальное в нем, вероятно, было великолепно. «Безнадежное дело», — сказала себе Куинн, однако продолжала следить за Ником. Никакой закон не запрещает смотреть. До тех пор, пока она не начнет приглашать его в кино, ей нечего опасаться.

Ник выпрямился и бросил через плечо взгляд на Куинн. Он был прекрасен. До сих пор она не замечала этого, он всегда был для нее просто Ником, к тому же из двух братьев красавчиком считался Макс. Лишь теперь Куинн посмотрела на Ника совсем по-другому. Она увидела, как выразительны его темные глаза, как живописны его темные волосы, всклокоченные, словно он только что поднялся с постели. Казалось, Ник недавно кончил заниматься любовью либо вот-вот собирался к этому приступить. Что ж, неплохая идея.

Однако в его облике угадывалась явная настороженность, и Куинн поняла, что, вздумай она заговорить о вчерашнем случае на тахте, Ник спрячется в свою раковину. И все же нужно было что-то сказать, и Куинн уцепилась за повод, объяснявший ее приход сюда.

— Я принесла твою куртку. — Она бросила ее на верстак. — Ты забыл ее у меня в четверг вечером. — «В тот самый вечер, когда таращился на меня».

Ник кивнул:

— Спасибо.

— А еще я хотела спросить, не возникло ли затруднений с книгами. Их оказалось так много.

— Нет. — Ник подошел к стене и повесил на крюк гаечные ключи. Какие великолепные плечи! Почему она до сих пор не замечала их? Где были ее глаза? На Плутоне? Ник вытер руки и вновь повернулся к Куинн. — Вы с Дарлой упаковали их в пятницу. Правильно?

— Да.

Ник покачал головой.

— Они все вновь очутились на полках. В алфавитном порядке. Коробки исчезли. Как будто тебя там и не бывало.

У Куинн подкосились ноги, и она оперлась о верстак. Куинн представила себе, как Билл возвращается из школы и, увидев коробки, расставляет книги по фамилиям авторов, а коробки выбрасывает на помойку, восстанавливая заведенный им порядок. Она была уверена, что Билл даже не рассердился. Просто вернул книги туда, где, по его мнению, им надлежало стоять.

— Ты говорила с ним? — спросил Ник. — По-моему, он до сих пор ничего не понял.

— Я оставила записку, — сказала Куинн, и Ник фыркнул. — Клянусь, записка была совершенно понятная. А потом Билл позвонил мне по телефону, и я объяснила ему еще раз. Он сказал, что пропало столовое серебро, и я ответила, что это бабушкино серебро и что ему придется купить новое. А он ответил: «Но тогда у нас будет два комплекта».

И тут Ник встретился с ней глазами.

— Ну и дела.

— В пятницу я вновь говорила с ним в школе. И упаковала книги. И еще раз сказала ему сегодня в школе.

Ник бросил ветошь на скамью.

— Что ж, придется тебе выразить свои намерения яснее.

— Но как? — удивилась Куинн. — Разве можно яснее сказать, что я ушла и не вернусь?

— Ты объяснила ему, почему уходишь?

— Нет. — Куинн смотрела себе под ноги. — Это нелегко объяснить.

— Что ж, — рассудительно обронил Ник. — А чем провинился Билл? — Он прислонился к стене и скрестил на груди руки, выставив напоказ свои великолепные предплечья. — Гораздо проще понять, что тебе дали отставку, когда знаешь причину.

Куинн пожала плечами.

— Я осознала, что между нами ничего не было.

«И сразу после этого что-то возникло между мной и тобой».

— Я тоже бывал в такой ситуации. — Ник кивнул. — Любовный трепет прошёл и не вернулся.

— Не было никакого трепета. — Куинн оттолкнулась от верстака, сердясь на Ника за то, что он утратил свой любовный трепет. — Ты меня знаешь. Я отнюдь не трепетная натура.

Ник расцепил руки и повернулся к стене, чтобы взять инструменты.

— И дело не только в отсутствии страсти. — Куинн наблюдала, как Ник опустился на бетонный пол и начал полировать колесный колпак «эскорта». — Билл украл Кэти, и я поняла, что не могу жить с мужчиной, способным на такой поступок. Он считал, что это будет лучше для меня, тогда как совсем меня не знает. — Последние слова вырвались у нее с пулеметной скоростью. — Может, я не из тех женщин, которые внушают страсть, но жить как раньше не хочу. Когда я уехала, мне стало очень хорошо, и я поняла, что поступила правильно.

Она подошла ближе, надеясь убедить Ника в своей правоте. Очень важно, чтобы Ник занял ее сторону, а не сторону Билла. Тогда не будет двух парней, объединенных мужской солидарностью, а будут она и Ник.

— Но я не смогла сказать ему об этом, — продолжала Куинн. — «Прости, Билл, но я осознала, что ты не только туп, но вдобавок понятия не имеешь о моих желаниях. Прощай». Сказать так было бы жестоко. Он сразу пообещал бы изучить мои желания, и мне пришлось бы ответить: «Ни за что на свете». И уж тогда я стала бы настоящей мерзавкой.

Ник упорно избегал взгляда Куинн. Что ж, ей следовало догадаться. Он не выносит вмешиваться в чужие дела.

— Поэтому я продолжаю твердить: «Мы охладели друг к другу», — что, впрочем, не означает, будто бы между нами была пламенная любовь. — Куинн пожала плечами. — Извини, что так получилось с книгами. Я что-нибудь придумаю. — Ник сохранял молчание, и она повернулась к двери. — Я очень благодарна за то, что ты старался мне помочь.

Ни звука в ответ.

Куинн захлопнула за собой дверь, чувствуя себя подавленной и разъяренной одновременно. Разумная женщина проанализировала бы свои эмоции и привела бы в порядок мысли. Куинн хотелось одного — чтобы все мужчины сдохли.

Как только захлопнулась дверь, Ник прекратил надраивать колпак, который в этом ничуть не нуждался, и уткнулся лбом в борт автомобиля.

Итак, Куинн считает себя не способной внушать страсть. Но он видел блеск ее глаз, когда наклонился к ней в тот вечер, он слышал ее мягкое дыхание, чувствовал жар ее крови, и теперь ему нестерпимо захотелось, чтобы все это вернулось вновь, захотелось заставить ее дышать еще чаще, заставить ее сердце биться еще сильнее, захотелось впиться в ее губы, провести руками по ее шее и груди. «Уж я бы сделал из тебя страстную натуру», — подумал он и тут же попытался загнать эту мысль в ту черную дыру, из которой она вынырнула.

Проклятие! Ник уселся на холодном бетонном полу. Он был бы рад стереть из памяти последние тридцать минут. Впрочем, обладай Ник такой возможностью, он отлично обошелся бы и без пяти последних дней.

Куинн была неотъемлемой частью его жизни — черт возьми, он слишком любил эту женщину, чтобы спать с ней, — но в жизни Ника понятия «секс» и «постоянство» не совпадали, так будет и впредь. Нику нравилась его жизнь — свобода, разнообразие, никакой ответственности, никаких затруднений, — и он не собирался портить ее только потому, что воспылал страстью к женщине, которая была его лучшим другом.

«Забудь об этом», — велел он себе и обратился к другой, менее болезненной проблеме.

Билл — отличный парень, простоватый, но честный, трудолюбивый и вежливый. «Господи, какой он скучный, что в нем нашла Куинн?» Так почему же он ведет себя так, словно Куинн не может его бросить?

Ник вновь прислонился к колесу и попытался поставить себя на место Билла. Это было трудновато для него, поскольку он не любил вникать в дела посторонних людей. Итак, он — Билл. Он живет с Куинн — мысли Ника чуть отклонились в сторону, забираясь в тот уголок, где хранились воспоминания о ее нижнем белье, — и вот она уходит от него. Представить такое было нетрудно. Женщины быстро пресыщались Ником и уходили, и долгие годы это не беспокоило его.

Но если вообразить, что на их месте оказалась бы Куинн… Вообразить, что он привык возвращаться домой каждый вечер и видеть Куинн, которая читает лежа на тахте, весело болтает с Дарлой по телефону или принимает душ… — «Не думай об этом!» — …и в один прекрасный день прийти домой и вместо Куинн обнаружить записку…

Мысль о душе несколько развлекла Ника — в этом видении было так много мыла, — но потом он постарался представить себе бумажку, на которой написано: «Милый Ник, я ухожу от тебя», — и эти слова встревожили его куда больше, чем он ожидал. Куинн уходит из его жизни, а значит, больше не будет ее смеха, ее медных волос, споров, всех этих «угадай, что я узнала», никаких сюрпризов вроде похожих на крыс собак с комплексами неполноценности.

И уже никогда, забравшись в кровать, он не почувствует рядом с собой ее мягкое тепло, никогда не прикоснется руками к ее телу, не поцелует эти сочные жаркие губы, не ощутит, как скользят по его коже шелковистые волосы, не будет жадно вонзаться в ее плоть…

— Ладно, — сказал Ник вслух и поднялся на ноги.

Куинн ждут нелегкие времена. Билл не намерен так просто отказываться от нее. Ник это понимал, поскольку и сам действовал бы так же, но Биллу придется смириться, поскольку этого хочет Куинн.

«Но тогда у нас будет два комплекта», — сказал Билл. А когда Куинн сообщила, что уходит от него, он лишь улыбнулся.

Пожалуй, будет нелишне присматривать за Куинн — ничего особенного, чисто братское внимание, — поскольку Биллу нужно лишь осознать, что эта женщина потеряна для него, и тогда все будет в порядке.

Выбросив из головы все мысли о Билле, о Куинн, о мытье в душе и о кроватях, Ник повернулся к «эскорту».

Ему хотелось узнать, какого цвета нижнее белье носит Куинн под этим свитером.