"Год короля Йавана" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

Глава 30

Неделю спустя до них дошли вести о том, что лорд Энсли с принцем благополучно прибыли в Грекоту. Сэр Джейсон писал, что Райс-Майкл ведет себя безупречно, и Джаван позволил себе слегка расслабиться, тем более что летняя жара наконец-то начала спадать, большинство придворных из Ремута разъехались, и в совете дел стало поменьше.

Итак, убедившись, что с Райсом-Майклом все в порядке, Джаван решил, что настало время окончательно решить вопрос с мерашей. Гискард уже давно сообщил ему, что готов и ожидает лишь указаний короля. В заранее выбранный вечер Джаван пораньше ушел с ужина, сославшись на головную боль, как советовал ему Джорем, и послал за одним из придворных лекарей, дабы тот принес ему сильное снотворное.

Врач ушел пару минут спустя, убежденный, что король выпил его снадобье и мирно заснул. На самом деле тот задвинул чашку со снотворным под прикроватный столик, и теперь Джаван сидел посреди постели, поджав под себя ноги, и смотрел, как Гискард высыпает порошок из пергаментного пакетика во вторую чашку, которую он наполнил из стоявшего рядом кувшина.

Он размешал снадобье пальцем, и в этот момент из другой комнаты зашел Карлан и принес серебряный кубок. Отец Гискарда оставался в соседней комнате, делая вид, что работает над документами, которые понадобятся королю к утру, но на самом деле с помощью способностей Дерини обеспечивая, чтобы никто не потревожил короля среди ночи.

— Готов поручиться, что это у тебя не мераша, — заметил Джаван, наблюдая за Гискардом, который, размешав содержимое во второй чашке, облизал пальцы и поморщился.

— Нет, просто успокоительное. Фу, горькое. Но зато его сделал настоящий Целитель, потому что мы же не можем доверять тому, что вам тут намешал этот придворный шарлатан, — он ткнул пальцем в отставленную чашу. — И кроме того, мераша — это жидкость, а не порошок, и я никогда бы даже не притронулся к ней пальцем. Конечно, быстрее она действует, если ее ввести прямо в кровь — например, с помощью «деринийской колючки», или смазав ею лезвие меча, наконечник стрелы, что угодно… но даже просто при попадании на кожу она очень опасна.

Сунув руку в кошель на поясе, он извлек оттуда небольшой стеклянный флакон с пробкой.

— Вот это мераша.

Джаван уставился на пузырек в руке Гискарда, гадая, как же столь малая доза может так уничтожающе подействовать на магические способности Дерини.

— Я должен… выпить это? — прошептал он.

— С вином, — пояснил Гискард и передал пузырек Карлану. — Но сперва нужно опробовать ее методом Custodes.

Он кивнул Карлану, и тот осторожно извлек пробку, с противоположной стороны которой оказались воткнуты две тонкие серебряные иглы. Между ними, там, где кончики почти соединялись, сверкала бледная капля.

— Это и есть «деринийская колючка»? — выдохнул Джаван.

— Отец Рикард сказал, что сработает почти также, — ответил Гискард. Улыбка стерлась с его лица. Он сел по правую руку короля, потянулся, взял его за запястье, развернув ладонью кверху, и Карлан, сжимая в руках пробку, подошел поближе.

— Вы уже видели, как это делается, сир, — вполголоса произнес Гискард, тогда как Карлан вновь окунул иглы в коричневую склянку. — Больно не будет, по крайней мере, от иголок. Я попросил, чтобы это сделал Карлан, потому что думаю, у него получится лучше, а я боюсь рисковать.

— Что, неужели это снадобье настолько сильное, — прошептал Джаван.

— Для Дерини да… А может быть, и для Халдейнов.

И в этот миг, прежде, чем Джаван даже успел сообразить, что происходит, Карлан схватил его за руку и с силой вонзил иглы в ладонь. Джаван охнул от острой боли, и тут же вспомнил, как таким же образом испытывали другого человека, на берегу запруды, где некий загадочный пророк-креститель предлагал очистить всех, кто пожелает, от деринийской скверны…

Он постарался дышать ровно и спокойно. Карлан извлек иголки, а Гискард сжал его руку в кулак, чтобы не текла кровь, но, сделав лишь пару вздохов, он ощутил, как холод пронзает всю его руку до плеча.

— Гискард, — испуганно прошептал он, когда наплыв головокружения оставил его почти без сил. В тот же миг холод распространился по всему телу, лишая его всех ощущений.

— Проклятье, — пробормотал Гискард, приобнимая короля за плечи, а другой рукой касаясь его лба. — Как же я надеялся, что этого не случится. Постарайтесь отдать мне контроль над своим сознанием, и я покажу вам как облегчить это состояние.

И в тот же миг разумом он потянулся к Джавану, и Джаван не смог бы этому помешать, даже если бы пожелал. Он чувствовал, как защиты его разваливаются, разлетаются в клочья. Волны головокружения и тошноты следовали одна за другой, поглощая его, так что он с трудом мог переносить прикосновение Гискарда. Он попытался воззвать к своим магическим силам, но встретил один лишь хаос. В ушах у него все гудело, так что он не мог слышать ни единого слова, а вся комната закружилась перед глазами. Он зажмурился, чтобы этому помешать, но головокружение не проходило. Он не мог даже попытаться вообразить себе, как может человек, испытывая нечто подобное, продолжать оставаться самим собой.

— Это состояние можно немного сгладить, — достигла его сознания неожиданная мысль. — Разверните потоки энергии вот так… у вас получится!

Каким-то чудом он осознал, о чем ведет речь Гискард, и, кажется почти понял, каким образом сделать то, что от него требуется. Однако часть его сознания скукожилась от невыносимого ужаса, и он осознал, что если когда-нибудь его враги сделают с ним такое, то он пропал.

— Ладно, по-моему, с этим все ясно, — внезапно услышал он голос, и ему пришлось сосредотачиваться на каждом слове, чтобы уловить мысль. — Ну, а теперь будет самое худшее. Карлан…

Сквозь шум в ушах он расслышал приглушенный звон стекла о металл, а затем кто-то с силой запрокинул ему голову и поднес к губам бокал.

— Выпейте, сир, — прошептал ему на ухо голос Гискарда. — Ну вот, еще глоточек. Попробуйте запомнить вкус на языке. Мерашу, если ее подмешают вам в питье, ни с чем нельзя спутать.

До сих пор он думал, что первый прием снадобья был просто ужасен, но теперь он понял, что худшее ожидало его впереди. Он сумел сделать лишь три глотка, но отравленное вино провалилось в желудок расплавленным свинцом. Его тошнило, но он не мог исторгнуть выпитое из себя, ибо это требовало слишком больших усилий. За сомкнутыми веками нарастало давление, жжение… пульсация из простого дискомфорта превращалась в невыносимую боль, которая испепеляла его череп изнутри.

Агония была столь сильна, что он хотел кричать во всю силу своих легких, но кто-то зажал ему рот. Тело его выгибалось, начались спазмы. Он думал, что хуже быть уже не может… но оказалось, что может. А затем стало и еще хуже.

Каким-то самым дальним краем сознания, словно принадлежавшим совсем другому человеку, он почувствовал, что кто-то заставляет его пить некую жидкость, прохладную, стекавшую по истерзанному горлу, точно тающий снег. Он закашлялся, задыхаясь, но кто-то приказал ему глотать дальше, и он не мог ослушаться.

И вот медленно, очень медленно боль начала отступать под напором черных волн забытья, которые постепенно поглощали его сознание, хотя тьма по-прежнему перемежалась вспышками кошмаров, продолжавшихся целую вечность, и лишь затем он наконец с благодарностью погрузился в полную пустоту.

Он пришел в себя несколько позже, и сразу ощутил мучительную головную боль и спазмы в желудке. Огонек свечей казался нестерпимым даже сквозь закрытые веки и лишь усиливал боль. Со стоном он поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

Заметив это, кто-то тут же присел на кровать рядом с ним и помог королю повернуться на бок. Даже от этого движения боль еще усилилась, и тошнота наизнанку вывернула пустой желудок. Он скорчился на боку, одной рукой держа себя за живот, другой по-прежнему прикрывая глаза и почувствовал, как кто-то приподнимает ему голову. Тогда он потерял последние остатки власти над собой, и его стошнило прямо в таз, подставленный чьей-то заботливой рукой.

Кто-то вытер влажной тряпицей его рот и лицо, таз тут же унесли. Он вновь рухнул на спину, совершенно ослабев, заставил себя открыть глаза и воззриться на своего благодетеля… И испытал мгновение абсолютной безумной паники, когда взгляд его остановился на черной рясе, украшенной львиной головой — символом монахов Custodes.

— Ну, успокойтесь, — заметил на это знакомый голос, хотя Джаван сперва никак не мог вспомнить имя этого загорелого человека с коротко остриженными волосами и выбритой тонзурой. — Это я, Джесс. С вами все будет в порядке. К несчастью, похоже, вместе с деринийской магией вы унаследовали и наше отвращение к мераше.

Джаван почувствовал необъяснимое облегчение от присутствия Джесса. Никогда прежде он не чувствовал себя так отвратительно, даже когда Тавис заставил его заболеть, чтобы заманить в ловушку Райса. Внутренний голос в этот миг сказал ему, что должно быть, это наказание за смерть Целителя.

— Ну, успокойтесь, — прошептал Джесс, загорелой рукой проводя по его воспаленному лбу. Похоже, он сейчас с легкостью мог читать мысли Джавана. — Не стоит себя винить. Вы тут ни при чем. Вы сделали то, что считали наилучшим. Смерть Райса — это был несчастный случай.

И хотя все эти четыре года он твердил себе совершенно обратное, в этот миг Джаван неожиданно для себя самого поверил этому невозмутимому молодому Дерини, который продолжал шептать ему на ухо обнадеживающие слова и мысленно успокаивать его, проникая в сознание сквозь разорванные в клочья защиты. Затем Джесс помог ему приподняться и напоил чем-то прохладным. Мысленно он продолжал воздействовать на сознание Джавана, изгоняя боль и смягчая воспоминания о пережитых страданиях, и наконец, король погрузился в сон.

Когда он пробудился вновь, уже стояло утро, и золотистые солнечные лучи проникали сквозь открытые балконные двери опочивальни. Он все еще чувствовал слабость, но головная боль слегка уменьшилась. Осталась только глухая пульсация в висках. Джесс ушел, а Карлан выкладывал на стул свежую одежду. Ни словом, ни жестом он не выказал, что помнит о событиях прошлой ночи, и лишь приветственно улыбнулся своему господину. Джаван решил, что Гискард, должно быть, уже позаботился о том, чтобы стереть ненужные воспоминания у Карлана.

Похоже, самое страшное было позади. Джаван ненадолго прикрыл глаза и проверил свои защиты, затем прочие магические способности, и обнаружил, что все в порядке. Хотя, поначалу любые действия давались ему непросто, и боль была такая же, как в ноющих мышцах после слишком больших физических усилий; если только ментальные способности можно уподобить телесным.

Он открыл глаза и медленно сел на постели, потянулся и взглянул в окно. В комнату вошел Гискард.

— Уже очень поздно? — спросил его Джаван.

— Почти полдень. У вас выдалась нелегкая ночь. Джаван хмыкнул.

— Странно, но я это заранее предчувствовал. — Он рассеянно поморгал, стараясь заставить себя наконец спустить ноги с кровати. Каменные плиты пола приятно холодили босые пятки. — Знаешь, лучше бы мы с этим подождали до зимы, — сказал он Гискарду. — Я думал, что сгорю заживо.

— Да хоть бы вы попробовали окунуться в сугроб, все равно не помогло бы, — возразил Гискард и протянул ему бокал.

— Что это?

— Просто вода. Советую побольше пить ближайшие день-два, чтобы вымыть остатки отравы из крови. Кроме того, в соседней комнате я наполнил прохладную ванну, и если думаете, что справитесь, то неплохо бы спуститься вниз, показаться придворным.

Этьен озадачил ваших советников парой вопросов касательно документов, над которыми он работает, и это займет их на сегодня, так что совет можно будет и не собирать. Надеюсь, вас это порадует. Однако было бы неплохо потренироваться в стрельбе из лука, если только удары стрел о мишень не усилят головную боль.

Заметив, что Джаван поморщился, Гискард добавил:

— Сомневаюсь, чтобы вы пожелали с такой головой ездить верхом, и уж тем более едва ли вам будет приятно одевать тренировочный шлем или чтобы кто-то рядом звенел мечами.

— Ну, пусть будет стрельба из лука, — согласился Джаван, направляясь в уборную. — И, кстати, Гискард, мне приснилось сегодня, или меня и впрямь навещал ночью монах Custodes.

— О, кошмары у вас и правда были, сир, — весело отозвался тот. — Но думаю, это был не сон. На самом деле он сказал, что вы отлично справились.

Вернувшись в комнату, Джаван с сомнением покосился на Гискарда.

— Если это называется «хорошо», то каково же тогда приходится худшим ученикам? — Он вздохнул. — Ну что ж, у нас стало одной причиной для беспокойства больше. Ну, где там обещанная ванна?

Каким-то образом Джавану удалось пережить занятия стрельбой, хотя результаты сегодня были куда хуже, чем за последние много лет. Кто-то из юных рыцарей поинтересовался, прошла ли у него голова со вчерашнего, и он ответил, что провел отвратительную ночь, несмотря на все заботы придворного лекаря, но заверил их, что сегодня чувствует себя куда лучше.

Вечером он вновь ушел спать довольно рано, и попросил Гискарда, чтобы тот помог ему погрузиться в сон, зато наутро проснулся, чувствуя себя превосходно. Еще больше помогла верховая прогулка вдоль реки, и лишь смутное ощущение неловкости осталось ко времени заседания совета после полудня. Наконец, после еще одной ночи, на сей раз уже без помощи Гискарда, он смог сказать себе, что все миновало благополучно. Однако по-прежнему оставался нерешенным вопрос, следует ли обо всем этом сообщить брату.

Шло время, неделя за неделей, и Джейсон регулярно отправлял королю гонцов. Судя по всему, тот не ошибся, дав брату столь ответственное поручение. Даже обычно весьма сдержанный лорд Энсли рассыпался в похвалах, описывая, как принц провел первое в своей жизни судебное заседание.

«Принц, был весьма любезен, но настроен очень серьезно, внимательнейшим образом выслушал всех присутствующих, будь то дворяне или низкорожденные, — писал Энсли. — Он прекрасно улавливает все нюансы свидетельских показаний. Думаю, ваше величество может гордиться им.»

Жаль, что в Ремуте все обстояло не так радужно. Джаван надеялся, что осень пройдет спокойно после отъезда Райса-Майкла, и, в общем-то, если не считать испытания мерашей, особых неприятностей до сих пор не приключилось. Однако дни шли за днями, Полин по-прежнему не возвращался в столицу, и Джаван забеспокоился, уж не затишье ли это перед бурей.

Не то чтобы он слишком желал видеть Полина в Ремуте, однако его тревожило, что верховный настоятель Custodes может в это время у него за спиной строить какие-то интриги вместе со своим помощником-Дерини. Тем более, что приближался день очередного отъезда отца Фаэлана в Arx Fidei. Он поинтересовался у лорда Альберта, почему Полин все откладывает свое возвращение, но гофмаршал туманно ответил, что, похоже, это связано с затянувшейся болезнью некоего брата Георгия, стародавнего друга Полина, чью кончину тот ожидал в любой момент. Сказано это было так, что Джаван даже усомнился в том, существует ли вообще на свете этот брат Георгий… Однако он не осмеливался настаивать, чтобы не возбуждать подозрений.

Однако каковы бы ни были истинные причины, удерживающие Полина вдали от Ремута, но у отца Фаэлана его отсутствие вызывало большую тревогу. С каждым днем Джавану становилось все более очевидно, что тот не желает возвращаться в аббатство.

Колебания священника вполне можно было понять, хотя это и было весьма некстати. Поскольку первую поездку в Arx Fidei тот пережил благополучно, то Джаван не сомневался, что Фаэлану не грозит никакая опасность. Он не сможет выдать никаких тайн, даже если Дерини Полина глубоко проникнет в его сознание. Джаван старался при священнике не говорить и не делать ничего такого, что могло бы пойти ему во вред. Вообще, он предпочел бы, чтобы Фаэлан сделался самым обычным королевским исповедником, никоим образом не замешанным в интриги, подобные тем, в которые он против собственной воли был вовлечен вскоре после прибытия. Если пару месяцев он будет давать своим хозяевам Custodes совершенно невинные отчеты, то можно было надеяться, что те потеряют всякий интерес к Фаэлану и перестанут мучить его.

Однако священник никак не желал этого понять и не осознавал, что Джаван пытается помочь и защитить его.

Он страшился отъезда в Arx Fidei даже больше, чем ожидавших его там испытаний и, учитывая, что Custodes по любой своей прихоти могли лишить несчастного Фаэлана жизни, то Джавану показалось неуместным насильно заставлять священника возвращаться в обитель, хотя он и мог бы внушить ему эту мысль, так что тот бы даже ни о чем не заподозрил, ибо, как сказал Фаэлан Джавану в первый день их встречи при дворе, ему было бы не так страшно умирать по какой-то причине, но вот впустую… это совсем другое дело.

Разумеется, в их разговоре с Фаэланом Джаван велел священнику как следует поразмыслить о возможных последствиях, если тот откажется ехать в аббатство.

Конечно, он мог постараться защитить Фаэлана, и даже убедить Полина, что он сам не пожелал отпустить своего исповедника, однако в лучшем случае это вызовет лишь новые вопросы, насчет того, не пытается ли священник или сам король что-то скрыть от Custodes. А если те воспримут происходящее как проявление непокорности со стороны своего собрата, то они могут прибегнуть и к крайним мерам: запретить Фаэлану исполнять обязанности священника, исключить его из ордена, или даже отлучить от церкви.

Миновал Михайлов день — день рождения Райса-Майкла, отмеченный скромным пиром, где король с придворными выпили за здравие принца в его отсутствие, — миновал и следующий понедельник, назначенный для отъезда Фаэлана.

К вечеру из церкви святой Хилари явился отец Асцелин, ибо именно он был назначен замещать Фаэлана, пока тот находился в отъезде; но Фаэлан никуда не уехал.

А два дня спустя после полудня Полин лично прибыл в столицу в сопровождении лишь пары рыцарей Custodes, и в скором времени Джавану сообщили, что его срочно желает видеть верховный настоятель ордена.