"Дикое правосудие" - читать интересную книгу автора (Томас Крэйг)14. Зимний блюзДаже в Афганистане в самый разгар зимних бурь горы иногда проглядывали из-за пелены дождя со снегом, знакомые и неумолимые, как сама война. Здесь не было ничего подобного. Не было даже настоящего ландшафта. Плоская, пустая тундра, начинавшаяся от периметра ограды аэропорта Нового Уренгоя, тянулась на север вплоть до Обской губы и Карского моря. Лок трясся от холода на заднем сиденье «кадиллака». Включенный обогреватель был не более чем бесполезным жестом, бессильным протестом против окружавшего их ледяного безмолвия. Руки Марфы, казалось, примерзли к рулевому колесу. Радиотелефон Дмитрия – или майора? – был прижат к онемевшей щеке Лока, поросшей жесткой трехдневной щетиной. За оградой, у которой Марфа остановила автомобиль, самолеты казались маленькими и потерянными, как чайки, пережидавшие шторм на неподвижном паковом льду. – Вы думаете, это осуществимо? – спросил Лок, чуть не потеряв дар речи от услышанного. По-видимому, встреча с капитаном ГРУ расшатала его нервы в большей степени, чем он предполагал. Но было и другое объяснение. План Воронцова казался безумной затеей, смертельной гонкой в переулке, который заканчивался тупиком. – Как только мы это сделаем, обратного пути не будет, – добавил он. – Другого способа не существует, – терпеливо объяснил Воронцов. – К тому же, в этом случае нам не придется сражаться с людьми Бакунина. Мы прибыли сюда час назад, и Любин уже провел разведку местности. Он насчитал три бронетранспортера, полдюжины «УАЗов» и даже самоходную артиллерийскую установку, правда, зачехленную. По самым скромным оценкам, там около пятидесяти солдат. Лок, я предлагаю не соваться в здание аэропорта, – в тоне Воронцова слышалась болезненная, циничная ирония. – Ладно, ладно! – раздраженно выпалил Лок. – Я просто утверждаю, что в вашем плане не предусмотрено никакой возможности отступления. – Все замкнуто на Тургеневе. Если он будет там, то мы сможем использовать его, чтобы выбраться на волю или хотя бы остаться в живых. Если мы не сможем взлететь… черт возьми, Лок, это же самолет! Вы не забыли? – Вы полагаете, Бакунин только помашет нам ручкой на прощание? – Бакунин получает деньги и распоряжения от Тургенева. Тургенев же наделяет его реальной властью. Как только мы захватим Тургенева, в игре наступит перелом. Если, конечно, Предложение было до абсурда простым, хотя и не нравилось Локу. Ему приходилось либо согласиться оставить Тургенева в живых, либо покончить со всеми, кого он считал своими союзниками. У Воронцова не имелось иной возможности получить нужные ему доказательства. Лок стукнул кулаком свободной руки по колену и больно вдавил костяшки пальцев в мышцы бедра. Больше всего на свете ему не хотелось – Лок, вы слушаете? Каков ваш ответ? – Проклятие, он же ускользнет от правосудия! – плачущим голосом воскликнул Лок. Марфа пораженно выпрямилась и посмотрела на него. – Может быть, да, а может, и нет. Его нужно – Я хочу его смерти, – мрачно признал Лок. – В таком случае вы хотите и нашей смерти, – отрезал Воронцов. Автомобиль майора стоял возле грузовых ангаров. Даже в очках ночного видения Лок не смог бы разглядеть его в густом снегопаде и предутренних сумерках. Он видел лишь тусклую цепочку огней, уходившую в темноту, и короткий участок ограды. – О'кей, – сдавленно прошептал Лок, затем повысил голос: – О'кей, я согласен. Это единственный способ. – Отлично, – облегчение отчетливо слышалось даже в писклявом искаженном голосе, доносившемся из трубки радиотелефона. – Очень хорошо. Тогда присоединяйтесь к нам. Это звучало так, словно они признавали его членство в каком-то тайном обществе, однако не посвящали его в свои таинства. – Вы полагаете, охрана на въезде в аэропорт проглотит мою историю, как и в прошлый раз? – спросил Лок. – Стоит ли так рисковать? – Они спокойны и уверены в себе, – отозвался Воронцов. – Но если не хотите попробовать, то проделайте дыру в ограде и приходите пешком. – Воронцов сделал паузу, прислушиваясь к неразборчивому голосу Дмитрия или Любина, затем снова заговорил в трубку: – Может быть, вам и в самом деле лучше идти пешком. На всякий случай. Марфа хорошо знает план аэропорта. Мы стоим рядом с линией автозаправщиков. – Тургенев должен быть вместе с учеными! – Разумеется. Мы находимся за грузовым ангаром «Рус-Авиа». Не заставляйте нас ждать. Лок выключил телефон и похлопал женщину по плечу. – С тобой все в порядке? – с беспокойством спросил он, ощущая во рту противный кисловатый привкус. – Да! – отрезала она. – Не надо откусывать мне голову, леди. Я просто хочу знать, сможете вы справиться или нет. – Смогу, – она повернулась на сиденье. Ветровое стекло за ее головой побелело от снега. – Со мной все в порядке. Все действительно нормально. – Хорошо, – без тени иронии отозвался он. – О'кей, пошли. – Как насчет автомобиля? – Это всего лишь смутный силуэт рядом с оградой. Оставим как есть. Лок открыл дверцу, и вышел навстречу снежному шквалу, озираясь по сторонам в темноте. До рассвета оставалось уже немного времени, однако тусклое мерцание огней периметра пока что оставалось единственным источником света. Лок поднял воротник и сунул руки в карманы пальто. Он побрел по сугробу вдоль ограды, выискивая лазейку, оторванный кусок проволочной сетки. Женщина медленно плелась следом. В ограде должны были найтись бреши, используемые мелкими контрабандистами сигарет и спиртного. Ощущение предательства тяжким грузом давило ему на плечи. Убийство Бет останется неотомщенным, Тургенев уйдет от правосудия. От этой мысли у него леденели губы. «Пошло оно все к чертовой матери! – яростно подумал он. – К чертовой матери…» Ландшафт его внутреннего мира, простиравшийся в будущее, был таким же пустым и лишенным очертаний, как тундра, окружавшая их со всех сторон. Хамид стоял навытяжку рядом с серым «мерседесом», как образцовый шофер, но в сознании Тургенева, когда он вдевал руки в рукава своего кашемирового пальто, возник совсем иной образ. Он слышал голос своей матери. Раздражение, сквозившее в этом голосе, объяснялось страхом перед недовольством его отца. «Петя, машина ждет только тебя!» В детстве он часто вот так же выходил из парадной двери жилого дома в Москве, когда рассвет еще едва брезжил в сероватых предутренних сумерках. Мужчина, стоявший возле побитого микроавтобуса, притопывал ногами, чтобы согреться, рассерженный долгим ожиданием. «Ты снова опоздаешь в школу!» Как часто ему приходилось выслушивать литании ее религии послушания: послушания отцу, партии, государству, каждому человеку, превосходившему по занимаемой должности ее мужа! С точностью и одержимостью ревностного коллекционера его мать разбиралась в любых, даже самых незначительных, градациях чинов, доходов и качества жилья в разных кругах ада, которым был секретариат Коммунистической партии Советского Союза, ее гражданская служба. Тургенев нахлобучил меховую шапку и взглянул на темное небо, подсвеченное факелами газовых скважин и призрачным сиянием города. Снегопад слабел, в этом не было сомнений, и ветер, хотя его порывы все еще валили с ног, стал более порывистым и переменчивым, чем в первые дни беспощадного напора снежной бури. Долгожданный просвет в погоде наступит, и Хамид вместе с учеными наконец-то исчезнет с глаз долой. Он задумался над причиной своих внезапных воспоминаний. Они не объяснялись ни его злостью на Хамида, ни позой иранца, стоявшего рядом с лимузином. Нет, дело было в том, что ученые, все шестеро, сидели в микроавтобусе, припаркованном возле «мерседеса». Микроавтобус подъехал к особняку лишь несколько минут назад. Его окна были затемнены, и Тургенев не различал лиц людей, сидевших внутри, но сам вид машины пробудил в нем детские воспоминания о жизни в Москве. Даже в его сегодняшней улыбке сохранился привкус горечи – память о косном, ортодоксальном доме, где ничто и никогда не ставилось под сомнение. Даже после стольких лет она оставалась мучительной. Он помнил благоговение Леонида Тургенева перед своим партийным билетом, раболепную благодарность за незначительные продвижения по службе и микроскопические изменения в улучшении качества жизни. Он помнил его безжалостное давление на своего единственного сына, обязанного добиться в жизни того же, чего добился отец, – ни больше и не меньше, его недовольство плохими отметками маленького Пети, ленью в школе, склонностью к спорту и недисциплинированностью. В первую очередь недисциплинированностью. Побои, выговоры, насильственное закрепление сосущего, черного чувства вины перед всеми и вся, а затем иррациональная гордость, когда сын вдруг превратился в подающего надежды молодого офицера первого управления КГБ. Тургенев ненавидел своего отца. К матери, этому ничтожеству, безвольному слепку своего супруга, он испытывал смутную нежность. Одновременно она вызывала у него сильнейшее раздражение. Оба уже давно умерли. Подойдя к автомобилю, Тургенев усмехнулся. Иранец озадаченно взглянул на него, не понимая причины его веселья. Не в этом ли кроется простое, самое простейшее объяснение тех радостей, которые доставляет ему капитализм? Антитеза, полное отрицание лакейской, идеологически выдержанной лояльности его отца. Он дружески хлопнул Хамида по плечу, удивив иранца. – Через два часа, друг мой, вы будете парить над облаками по пути в Тегеран. Не вешайте нос! Он рассмеялся. Остатки недавнего унижения и негодования бесследно исчезли, не оставив в душе горького осадка. Воспоминания об отце всегда оказывали на Тургенева такое воздействие. В них словно ощущалось первоначальное жжение, слабый укол, словно от погруженной в вену иглы, и эффект напоминал действие наркотического снадобья. Удовлетворение, мечтательная уверенность в своих силах, наслаждение властью и богатством. Как отец ненавидел бы его сейчас! До какого вопиющего позора и краха всех привычных истин не довелось дожить старому ублюдку! – Поехали, Хамид, время не ждет! Пребывая в самом лучшем расположении духа, Тургенев сел в лимузин. Лок жевал бутерброды с жестким засохшим сыром, но никак не мог насытиться. Каждый глоток скорее увеличивал, чем смягчал его голод. Воронцов наблюдал за американцем с сардонической усмешкой, которая, однако, не отражалась во взгляде его жестких серых глаз. Рассвет медленно просачивался из-за плотных облаков, подкрашивая их равномерным серым свечением. Падавший снег больше не ослеплял, а казался тонкой завесой, за которой отчетливо проступали контуры аэропорта: одинокие самолеты, здание главного терминала, снегоуборочные комбайны, заправщики, грузовые амбары. Вокруг не было признаков какой-либо деятельности, однако Лок соглашался с выводами Воронцова, оценивавшего численность людей ГРУ примерно в пятьдесят человек. Американец и русский майор сидели в автомобиле, где пахло пылью, потрескавшейся пластиковой обивкой, затхлой пищей и немытым человеческим телом. – Нельзя, это слишком рискованно, – заключил Лок, сжевав остатки последнего бутерброда. Воротник и грудь его пальто были усыпаны крошками. – Мы попадем в ловушку, из которой нет выхода, разве вы не понимаете? – Лок, я очень устал, – Воронцов немного сдвинулся на заднем сиденье и скривился от боли. Дыхание с сипением вырывалось из его груди. – Мы уже в тупике, прижаты спиной к стене. Самолет – это лазейка, путь к спасению. Мы должны выбраться отсюда, и как можно скорее. Разве Любин находился в здании аэропорта, переодетый уборщиком. Дмитрий устроился на крыше, наблюдая за дорогой, по которой должны были привезти ученых… если их привезут. Марфа вела разведку вокруг ангара, где стоял «лиар-джет»[7] Тургенева, и выясняла расположение людей ГРУ. Слушая редкие отчеты Любина и Марфы по портативным рациям, украденным из сейфа в дежурной комнате милиции аэропорта, Лок остро ощущал полную бессмысленность происходившего. Безумная схема Воронцова, предусматривавшая похищение самолета Тургенева и вылет из Нового Уренгоя вместе с заложниками, казалась совершенно неосуществимой. Но что можно было предложить взамен? – Ну? – настаивал Воронцов. – Что скажете? – Это же безумие! – Согласен. Что еще нам остается? Они обменялись яростными взглядами, словно коты с выгнутыми спинами и вставшей дыбом шерстью. Затем Лок пожал плечами и отхлебнул кофе из пластикового стаканчика. Теплая сладкая жидкость приятно согревала горло. – Я по-другому смотрю на вещи, – тихо сказал он. – Тургенев может не приехать. Мы даже не знаем, собирался ли он это сделать! – Послушайте меня, Лок, – левая рука Воронцова вцепилась в рукав пальто Лока. – Вы хотите выбраться отсюда или нет? Ваша жизнь имеет для вас значение или нет? – А что? – А то, что мы здесь не одни, – отрезал Воронцов. – Лок, мне, вероятно, так же наплевать на свое будущее, как и вам, но я несу ответственность за своих людей. Мне было достаточно трудно убедить Любина в том, что он не бросает свою жену и ребенка на произвол судьбы! Никто из моих людей не заслуживает смерти. Понимаете? – его глаза горели, губы дрожали от ярости. – Я не позволю вам это сделать! Вы обязаны нам жизнью, черт бы вас побрал! Лок подергал кончик сырого шарфа, обернутого вокруг его шеи. – Мой план может показаться безумным, но он безопаснее любого другого, – продолжал Воронцов. – Это зависит от того, приедет ли Тургенев. Иначе они просто расстреляют самолет из бронетранспортера или самоходной установки! Вы не подумали об этом? – Я думаю в первую очередь о том, что если Тургенев действительно приедет, то вы убьете его при первой возможности, и тогда они наверняка уничтожат нас. Вот о чем я думаю, Лок. А вы? – Но если он все-таки не приедет? – Если мы достаточно быстро и скрытно сумеем проникнуть на борт самолета, у нас все равно останется шанс на спасение, – Воронцов уставился в пол, словно устыдившись собственной лжи. – Если Тургенев не приедет, я не пойду с вами. – Я знаю, – Воронцов немного помолчал и добавил: – Я и сам вряд ли доберусь до самолета. Он смотрел на свою сломанную руку, болтавшуюся на перевязи под плотно застегнутым пальто, на тело, утратившее былую силу и подвижность. – Для вас это единственный способ отомстить, Лок, – произнес Воронцов после очередной напряженной паузы. – Воспользуйтесь им. Ну что, вы согласны? – Да. – Отлично. Сколько сейчас времени? – Десять минут восьмого. Светает. Воронцов неуклюже поднял портативную рацию, лежавшую между ними на пластиковом сиденье, и прижал аппарат к небритой щеке. – Дмитрий, есть что-нибудь новое? Вой ветра почти заглушал голос Дмитрия. – Пока ничего, Алексей. Изогнув шею, Воронцов взглянул через заднее окошко на взлетно-посадочную полосу. Старый автомобиль, замаскированный снегом и припаркованный в ряду с другими автомобилями, принадлежавшими служащим аэропорта, утратил подозрительный вид. Снегоуборочные комбайны неподвижно стояли в конце полосы. Последняя расчистка прошла час назад, когда свет фар прорезал темноту, а снег летел в сторону огромными фонтанами. Воронцов узнал от Лока о смерти Паньшина. Тургенев не знал о том, что им известно об аэропорте и тегеранском рейсе. – Ладно, продолжай наблюдать… Любин? – У меня все спокойно, майор, – хрипловатым заговорщицким шепотом отозвался молодой человек. – Увеличения активности не наблюдается. Ленивые ублюдки, – добавил он скорее для того, чтобы сбросить нервное напряжение, чем искренне негодуя на нерадивых служащих. – Хорошо. Марфа? Снова завывание ветра, ясно различимое в салоне автомобиля. При мысли о холоде снаружи Лок инстинктивно похлопал по коленям руками в перчатках. – Они производят обычное патрулирование. Самолет прошел техосмотр, но не заправлен. И я не вижу никаких признаков пилотов. Марфа говорила шепотом. Воронцов ощутил неприятную пустоту в желудке. – Где ты находишься? – В ангаре, за какими-то большими контейнерами. – Еда была доставлена на борт? – Думаю, да. – Стюарды, бригада обслуживания? – Видела только одного… хотя нет, там было двое: мужчина и женщина. Сейчас они внутри, и я их не вижу… Ее возбуждение встряхнуло обоих мужчин. Затем она зашептала еще тише, и Лок склонился к Воронцову, пытаясь расслышать ее слова. – В ангар только что въехал автомобиль, из него вышли двое мужчин… Они поднимаются на борт. Пластиковые кейсы, карты, должно быть, это командир и второй пилот! – Отлично. Держись на связи. Дмитрий, оставайся на прежнем месте, пока не увидишь что-нибудь определенное. Любин, немедленно возвращайся! Воронцов торжествующе посмотрел на Лока. – Они должны приехать, дружище, теперь уже точно! – он засмеялся и сразу же зашелся в приступе мучительного кашля. – Тургенев сам дает нам веревку, на которой мы его повесим! – почти беззвучно просипел он. Услышав рев мощного двигателя, Лок с безумным видом огляделся по сторонам. Один из снегоуборочных комбайнов ожил и двинулся к взлетной полосе. – Мы можем взять ученых внутри ангара? – спросил он. – Все зависит от того, где будет заправляться самолет. – В ангаре или… – Лок видел, как второй комбайн выехал на взлетную полосу. Снег уже летел огромной волной в сторону от первой машины. – Или на взлетной полосе. На открытом месте всегда безопаснее. Как нам быть, Воронцов? – Алексей, я вижу два автомобиля, – сообщил Дмитрий. – «Мерседес» и что-то похожее на микроавтобус с затемненными окнами. Автомобиль Тургенева? – Продолжай наблюдать, – выдохнул Воронцов. – Майор, в ангар только что въехал бронетранспортер, – услышали они срывающийся голос Марфы. – Из него выходят вооруженные люди – восемь… десять человек! Расходятся цепью… – Вот дерьмо! – яростно пробормотал Лок. – Ну и что теперь делать? – Да, Бакунин. Мы направляемся прямо в ангар. Где вы находитесь? – В полумиле от аэропорта. – Наши – Мы временно потеряли их. Я отдал все нужные распоряжения, расставил людей. Они где-то прячутся. Осталось совсем недолго… – Паньшин? – Мертв. – Что они могли узнать от него? – Ничего, что могло бы им пригодиться. Да он в любом случае не стал бы болтать. Он знал, что мы окружили клуб, и слишком дрожал за свою шкуру. – Очень хорошо, – Тургенев почесал кончик носа. Мысль о том, что Лок продолжает оставаться на свободе, раздражала, но не удручала его. – Проверьте всю систему безопасности и доложите мне по окончании. Мы не запустим двигатели, пока не получим ваше «добро» на вылет. Он улыбнулся Хамиду, сидевшему рядом с ним, и положил трубку. – Теперь ангар вне досягаемости, Воронцов, разве вы не понимаете? Ваша блестящая идея не сработает! Они стояли возле автомобиля на пронизывающем ветру. Мимо проносились редкие снежинки, но метель почти улеглась, хотя низкие облака по-прежнему угрожающе нависали над летным полем. Снегоуборочные комбайны уже отъехали на несколько сот ярдов по расчищенной взлетной полосе. Любин стоял с другой стороны автомобиля, сгорбившись и засунув руки в карманы, словно ребенок, забытый во время ссоры родителей. Из-за угла ангара появился Дмитрий, бегущий с деловитой торопливостью большого краба. – Дайте мне подумать, Лок, – проворчал Воронцов сквозь сжатые зубы. – Дайте мне подумать. – Ну что, Алексей? – выпалил Дмитрий, остановившись рядом с ними с раскрасневшимся от бега лицом. Воронцов повернулся к нему. – Помолчи немного, – резко бросил он. Он понимал, что допустил ошибку, которая может стать фатальной. Потопав ногами, он отошел от автомобиля и поднес портативную рацию к губам. – Марфа? – прошептал он. – Я на месте. Все люди ГРУ вышли из ангара, но теперь вы не сможете попасть внутрь. Воронцов досадливо поморщился. – Здесь стоит машина-заправщик и один из тягачей для буксировки самолетов. Да, и пожарная машина. – А пилоты? – Они уже внутри. – Что-нибудь еще видишь? – Нет, пока ничего. – Будь осторожнее и доложи, когда приедет Тургенев со своими пассажирами. Воронцов повернулся и взглянул на троих своих спутников, увлекшихся спором. Лок отмахивался от какого-то предложения Дмитрия. Бесплодный гнев лишь утомлял его, как и все остальное. Тургенев был рядом, наглый и сияющий в своем «мерседесе», всевластный повелитель в границах края, готовый вывести своих ручных ученых к трапу самолета и спровадить их в Иран, Пакистан или даже в Ирак – тому, с кем заключен контракт. А по возвращении его самолет доставит новый груз героина. А он, Джон Лок, стоит перед автомобилем и топает ногами, словно отвергнутая любовница! Голос Марфы вмешался в его самоуничижительные раздумья. – «Мерседес» уже здесь, за ним едет микроавтобус. Это они? – Да! Где они остановились? – Снаружи. Ждут. Сейчас самолет буксируют из ангара. Вокруг топливозаправщика собрались какие-то люди. Пожарная бригада стоит по стойке «смирно». Все было так чертовски просто для Тургенева! Он и в самом деле был неуязвим – лишь в нескольких сотнях ярдов от них, но в полной безопасности. – Самолет выехал из ангара и остановился, – сообщила Марфа. – Заправщик подъехал сбоку. Сколько времени нужно, чтобы заправить «лиар-джет»? Боже мой, на этом самолете они могли бы улететь за три тысячи миль или даже больше! Настоящий подарок богов… – Кажется, заправка началась, – услышал он голос Марфы. – Не высовывайся, – предупредил Воронцов. – Тургенев… это он! – прошептала она. – Он наблюдает за заправкой. Рядом с ним стоит маленький смуглый мужчина, и какие-то люди выходят из микроавтобуса. Четверо… нет, шестеро. Одну минуту, я попытаюсь занять более удобную позицию для наблюдения. Воронцов ждал в яростном, но бессильном нетерпении. События как будто развивались за толстой стеной из пуленепробиваемого стекла. Все происходило без его участия. – Так-то лучше! – она тяжело дышала. – Сейчас я рядом с дверью ангара, внутри никого не осталось. С того места, где я стою, вижу восемь человек в военной форме. Шесть пассажиров автобуса поднимаются на борт… Что мы собираемся делать, Алексей? Тургенев, он… – Марфа помедлила. – Он и смуглый парень тоже поднимаются на борт! Тургенев не мог, просто не мог лететь в Тегеран собственной персоной! Для любого сколь угодно важного дела ему стоило лишь направить своего представителя. Но сейчас он поднимался на борт, и все они были Лок подошел ближе, подергиваясь от нетерпения. – Что происходит? Затем он услышал голос в трубке: «Да, теперь они все поднялись на борт…» – Что? – глаза Лока вспыхнули. – Они улетают, а мы топчемся здесь? Он вытащил из кармана пистолет Макарова и с лязгом вставил новую обойму. – Можешь поцеловать меня в задницу, Воронцов! Если ты ничего не хочешь делать, я справлюсь и сам! – Вы идете? – услышали они голос Марфы. – Я иду, леди, иду! А ваш босс, похоже, в последний момент передумал, – добавил Лок с презрительной ухмылкой. – Подождите! – крикнул Воронцов. – Чего ждать, приятель? Пока не замерзнем? – Турбины самолета включены, они разогревают их, – сообщила Марфа. – Люди из ГРУ разбегаются вокруг, как мыши! Затем она как будто догадалась о разногласиях, возникших на другом конце линии связи. – Что мы собираемся делать, Алексей? – Мы идем, – отрезал Воронцов. – Все четверо. Жди через две минуты! Он схватил Лока за руку и потащил к Дмитрию и Любину. – Выходим к ангару. Пошли, у нас мало времени! – он продолжал удерживать Лока за рукав, словно пытаясь помешать американцу совершить какой-нибудь непоправимый поступок, например: вырваться и убежать или выстрелить в воздух из пистолета. – Нужно попробовать остановить самолет! – Как? С диспетчерской башни? Лок покачал головой. Они побежали через снежные заносы между складскими помещениями с надписями по-русски и по-английски. Бронетранспортер проехал в сотне ярдов впереди между ангарами, не обратив на них ни малейшего внимания. – Похоже, у нас нет другого пути, кроме лобовой атаки, – почти беззвучно выдохнул Лок. Они миновали первый ангар в длинном ряду. Облака, казалось, немного посветлели, хотя оставались низкими и плотными. Снегопад совсем прекратился. – Самолет выезжает на рулевую дорожку, – голос Марфы дрожал от возбуждения, затем в нем зазвучало разочарование: – Алексей, Дмитрий, скорее же! Лок пригнулся возле угла ангара и предостерегающе махнул остальным. Кто-то схватил его за руку, чтобы не потерять равновесия. Затем Лок выглянул из-за угла. Бронетранспортер, с виду совершенно пустой, стоял ярдах в пятидесяти от них. Лок видел «мерседес» Тургенева, пустой микроавтобус… и «лиар-джет», грациозно скользивший между двумя соседними ангарами. Где же Тургенев? Самолет находился вне досягаемости, но… – Где Тургенев? – отрывисто бросил Лок в микрофон портативной рации Воронцова. – По-прежнему на борту. – О Боже! – простонал он, глядя на светлеющее небо. «Лиар-джет» начал отъезжать от ангара, постепенно увеличивая скорость. Самодвижущийся пассажирский трап услужливо сопровождал его сбоку. Заправщик отъехал в сторону, попыхивая серыми клубами выхлопных газов. Бронетранспортер, микроавтобус, «мерседес»… Водитель стоит рядом с автомобилем. Закуривает сигарету… Разбросанные кусочки головоломки. Лок никак не мог сложить их воедино. «Мерседес», отдыхающий водитель, самолет, Тургенев, самолет, «мерседес», покуривающий водитель, явно ждущий кого-то… Кого он ждет? – Автомобиль! Бог ты мой, мы можем воспользоваться его автомобилем! Смотрите – водитель ждет, чтобы забрать его. Он никуда не летит! Он выйдет перед самым вылетом, должен выйти… Лок побежал вдоль стены ангара. Гофрированные выступы мелькали, сливаясь в одну сплошную полосу. Водитель стоял спиной к нему. Лок слышал смех – должно быть, солдаты, которые находились вне поля зрения. Он слышал свист своего дыхания, стук сердца, звон крови в ушах. Он не знал, следуют ли за ним все остальные. Сейчас он мог видеть только самолет, плавно двигавшийся на фоне серого неба, похожий на огромного голубя с эмблемой «Грейнджер–Тургенев» на борту. У него так пересохло в горле, что он не мог сделать глотательное движение. Все происходило словно в насмешку над ним. Ярость, отчаяние, безнадежность – он все вложил в удар, нанесенный стволом «Макарова» в изумленное лицо водителя, наполовину повернутое к нему. Лок еще смотрел на тело, когда чьи-то руки схватили его и втолкнули в обитый кожей салон автомобиля. Кто-то, постанывая от боли, тяжело рухнул на сиденье рядом с ним, третий уселся за руль. Дмитрий – первый, кого ему удалось узнать, – захлопнул дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. В следующую секунду Марфа тоже влетела в салон и придавила Воронцова, у которого вырвался болезненный вскрик. Лицо майора приобрело пепельно-бледный оттенок. В машине было жарко от их безумного возбуждения. – Поезжай помедленнее, – прохрипел Воронцов, корчась от боли и хватаясь за грудь. Любин повернул руль. Включенный двигатель тихо заурчал, и «мерседес» неторопливо покатился по заснеженному бетону. Лок оглянулся через плечо. Тело водителя, лежавшее в снегу между двумя ангарами, было хорошо различимо даже издалека. Они миновали группу военных, собравшихся вокруг грязно-серого армейского грузовика. Те пили кофе или водку, не обращая ни малейшего внимания на проезжавший мимо автомобиль. Любин свернул на рулевую дорожку и пристроился за самодвижущимся трапом, сопровождавшим «лиар-джет». Тургенев собирался выйти перед самым взлетом, поэтому его личный «мерседес» должен стоять наготове. Самолет доехал до конца рулевой дорожки и начал поворачивать на взлетную полосу. Пассажирская дверь, по обе стороны от которой располагались два небольших салона, открылась темным провалом в пустоту. Лок задержал дыхание. – Пассажирский трап ехал в двадцати ярдах перед «мерседесом». «Лиар-джет» закончил разворот: теперь его нос указывал на дальний конец взлетной полосы. Лок услышал собственный шипящий вдох, когда в проеме двери появилась высокая фигура в меховой шапке и темном пальто хорошего покроя. Тургенев. Имя наполнило рот Лока слюной, словно в предвкушении деликатесного блюда. Здание терминала отсюда казалось сплошной стеной из тусклого стекла, на фоне которой выделялись темные силуэты одного из бронетранспортеров и самоходного орудия. Пассажирский трап остановился, и гидравлические поршни выдвинули верхнюю ступеньку вровень с открытой дверью. Казалось, все замедлилось и стало более отдаленным, хотя, возможно, этот эффект был вызван затемненными стеклами «мерседеса». Воронцов с беспокойством наблюдал за Локом. «Мерседес» остановился у подножия трапа. – Пойду только я, – предупредил Лок. – Когда он спустится до половины трапа. Не раньше, не… – Не убивай его, Лок! Лок не ответил, положив руку на дверную ручку. Они молча, напряженно наблюдали за американцем, словно зрительская аудитория перед кульминационным моментом драмы. Тургенев помахал рукой кому-то в переднем салоне, затем ступил на короткий лестничный пролет. – Смотрите! – выдохнула Марфа, указывая в сторону ангаров. – Они нашли водителя! Люди в форме собрались между двумя ангарами. Их маленькие фигурки на расстоянии казались муравьями, окружившими дохлую муху. К ним подъезжал горбатый «уазик». Лок повернулся к трапу и, к своему ужасу, увидел, что Тургенев медлит на вершине трапа, держась одной рукой в перчатке за металлический поручень. Русский не был встревожен – просто с любопытством вглядывался в происходящее у ангаров, прищурив глаза. Знакомый автомобиль, стоявший внизу, действовал успокаивающе. Иранец наверняка вооружен, а вот Тургенев… Лок распахнул дверцу, выскочил наружу, заскользил по льду на пути к трапу. Ухватившись за поручень и подняв голову, он сразу же понял, что Тургенев узнал его. Русский быстро повернулся, собираясь исчезнуть в салоне. Ботинки Лока прогрохотали по металлическим ступеням. Однако Тургенев оказался проворнее: ему понадобилась лишь доля секунды, чтобы оправиться от потрясения и перейти к действию. Топот других шагов по скользким обледеневшим ступеням. Тургенев, поворачивающийся в дверях, его рука, нырнувшая за отворот пальто… Расстояние было слишком велико, времени не хватало. Лок казался самому себе старым, немощным, неповоротливым… Но это ощущение моментально исчезло, когда он уловил запах кашемирового пальто Тургенева, его лосьона после бритья. Лок уже не бежал, а летел. Столкновение… Лок врезался в металлическую дверь и едва не потерял сознание. Голова раскалывалась от боли. Его руки тянулись к Тургеневу, но тот увернулся с изяществом матадора и исчез за занавеской, закрывавшей проход в передний пассажирский салон. Лок приложил руку ко лбу. Его перчатка намокла от крови. Любин, затем Дмитрий возникли в дверном проеме, за ними виднелась голова Марфы. Лок молча указал вперед, затем, пошатываясь, отдернул занавеску. Он увидел Тургенева в другом конце маленького салона, у дверей кабины пилотов. Тот даже повернулся, чтобы посмотреть на преследователей, – встревоженный, застигнутый врасплох и все же странно равнодушный. Иранец вскочил с кресла и свирепо уставился на непрошеных гостей. Вооружен, в жестко вытянутой руке – пистолет. Ни секунды промедления, настоящий профессионализм. Лок выстрелил дважды. Кровь из простреленной головы иранца забрызгала потолок и стену салона. Левая рука Лока чуть не вывернулась из сустава от удара единственной пули, выпущенной Хамидом. Лок покачнулся и тяжело опустился на ручку ближайшего кресла. Искаженное ужасом лицо мужчины средних лет смотрело на него из-за очков с толстыми стеклами. – Остановите его! – простонал Лок. Дверь в кабину пилотов уже закрывалась за Тургеневым. Страшный сон стремительно становился явью. Тургенев не позволял взять себя в заложники, не позволял захватить самолет… – Боже, остановите его! – прорычал Лок. Дмитрий бросился к двери. Он ухватился за ручку, когда Лок услышал первый выстрел. Дмитрий рывком распахнул дверь. Второй выстрел эхом отдался в салоне. Кто-то захныкал от страха. Через открытую дверь Лок мог видеть Тургенева, стоявшего между креслами двух пилотов, в каждом из которых скорчилось неподвижное, безжизненное тело. Тургенев застрелил командира и второго пилота. Теперь они никуда не могли улететь. Тургенев бесстрастно отвернулся и выключил двигатели. Дмитрий, разъяренный этим движением, ударил его по руке рукояткой своего пистолета. Оружие Тургенева со стуком упало на пол кабины, и черты его красивого лица на мгновение исказились от бешенства. Потом он пожал плечами, потер ушибленную руку и поднял ее в презрительной пародии на капитуляцию. Одутловатое лицо Дмитрия выражало нескрываемое потрясение. Тургенев вошел в пассажирский салон, и Дмитрий закрыл дверь кабины, где лежали трупы пилотов. Кто-то завизжал на высокой, пронзительной ноте, словно сирена противоугонной сигнализации. Воронцов повернулся и увидел, как Марфа отвесила стюардессе звонкую пощечину, а затем прижала женщину к себе. Та уткнулась в воротник ее пальто и тихо зарыдала, дрожа всем телом. Лок взглянул на свою раненую руку. Кровь запачкала рукав его пальто. Как это ни странно, он вообще не испытывал боли. Лок еще находился в травматическом шоке. Он положил руку на колено, не обращая внимания на трясущиеся губы мужчины в очках, сидевшего рядом с ним. В горле першило от вони горелого пороха. Он кашлянул, и на его руку вдруг выплеснулась струйка крови. Кровь стекала по его губам, по подбородку. Он осторожно расстегнул пальто. Грудь его клетчатой рубашки потемнела от крови. Его охватил цепенящий ужас, проснувшийся вместе с соленым привкусом крови на языке, снова наполнившей рот. Единственный выстрел иранца пробил его руку – и легкое. Воронцов потрясенно смотрел на него. – Похоже, джентльмены, наш полет откладывается на неопределенный срок, – объявил Тургенев. Воронцов поднял пистолет, который держал в левой руке, но не выстрелил и не ударил Тургенева. Воображение нарисовало ему одинокий самолет, взлетную полосу, отъехавший пассажирский трап, терминал, диспетчерскую башню и окрестности аэропорта. Игра была проиграна. – Ну что, майор, ваша затея не сработала? – Тургенев улыбался. – Вы попались. Это тупик. Пока он говорил, его глаза напряженно изучали Лока с гневом и растущим удовлетворением. Казалось, Тургенева совершенно не волновала ситуация, в которой он оказался, как и количество его противников на борту. – Ваш друг Бакунин может доставить нам другого пилота, – отозвался Воронцов. – В обмен на вас. Собственные слова казались ему слабыми руками, толкавшими огромную, тяжелую дверь. Тургенев покачал головой. – Не думаю. Кроме того, в наше время угонщикам приходится торговаться с заложниками, не так ли? Он небрежно стянул перчатки и, с чисто женской аккуратностью запахнув полы пальто, уселся в одно из пустых кресел в передней части салона. – Любин, Дмитрий, проверьте другой салон и заприте пассажирскую дверь, – механически распорядился Воронцов. Дмитрий почти сердито взглянул на него, затем отошел от безмолвного бледного Лока и прошел за занавеску вслед за Любиным. Оттуда послышался скрип и лязг закрывавшейся двери. Марфа убрала свой пистолет и подошла к Локу, сгорбившемуся на ручке кресла. Воронцов видел, что ей лишь ценой огромных усилий удавалось сохранить бесстрастное выражение лица, когда она осматривала рану Лока. Американец что-то неразборчиво проворчал, словно пес, опасающийся незнакомого ветеринара, но потом позволил ей расстегнуть рубашку и изучить рану. В напряженной, наэлектризованной тишине Воронцов отчетливо слышал отвратительное тихое чавканье пропитавшейся кровью рубашки. Он повернулся к Тургеневу, который казался погруженным в воспоминания или в глубокое раздумье. Марфа быстро подошла к шкафчикам и стала открывать и закрывать их, пока не нашла комплект первой помощи. Она свирепо взглянула на одного из ученых, который тут же нервно вскочил со своего кресла, и помогла Локу сесть. Лицо американца посерело от боли. Воронцов отвернулся, не желая смотреть на рану и признать тот факт, что Лок, в сущности, превратился в заложника Тургенева: американцу срочно требовалась операция, переливание крови. Возможно, он уже умирал. Воронцов заскрежетал зубами в бессильной ярости. К его удивлению, Тургенев встал и подошел к Марфе, как будто хотел проследить за оказанием надлежащей помощи раненому. Дмитрий вернулся и замер в дверях, не понимая, что происходит. – Возьми эту парочку в задний салон, к остальным, – Воронцов указал на двух ученых. – Пусть сидят друг у друга на коленях, если места не хватит. Любин может присматривать за ними. – Пожалуй, я пока выясню, кто они и чем занимаются, – предложение прозвучало так, словно Дмитрий нашел подходящий выход из нелепой ситуации, решив сыграть роль клерка или таможенного чиновника. Воронцов поднял чемоданчик, упавший на пол с кресла иранца. Мертвый мужчина сидел в позе брошенной куклы, привалившись к переборке. Воронцов передал чемоданчик Дмитрию. – Все должно быть здесь: условия контракта, предыдущие должности и так далее, – он попытался улыбнуться, понимая, что в лучшем случае сможет выдавить из себя лишь бледное и болезненное подобие улыбки. Дмитрий коротко кивнул, похлопал двух пассажиров по плечам и погнал их перед собой. Он протолкнул их через занавес к четырехместному заднему салону. Марфа закончила перевязывать руку и грудь Лока. Тургенев с саркастической улыбкой покачал головой. – Ему нужна срочная операция. А может быть, уже не нужна. Подрагивавшие губы Марфы подтверждали этот грубый, жестокий диагноз. Возможно, Лок так или иначе умрет, но промедление наверняка убьет его… …А капитуляция погубит их, людей, последовавших за ним, Воронцовым, в эту ловушку. Он ничего не мог выторговать за жизнь Лока: его единственной козырной картой был Тургенев. Ученые, какими бы выдающимися специалистами в своей области они ни являлись, были просто товаром. Их жизнь не интересовала Тургенева и Бакунина. Оставался только Тургенев – их заложник и козырь для переговоров. Он повернулся на чей-то голос за дверью кабины, увидел пепельное лицо Лока, заплаканное лицо стюардессы и резко бросил ей: – Дай ему немного коньяка. Шевелись, девочка! Молодая женщина торопливо устремилась выполнять его распоряжение. Он открыл дверь кабины. В ноздри ему ударил запах крови, пронзительно-резкий в холодном воздухе. Голос Бакунина, дребезжащий и неразборчивый, доносился из микрофона внешней радиосвязи. Тургенев, последовавший за Воронцовым, отпрянул, когда ствол пистолета дернулся в его направлении, и снова насмешливо поднял руки. Покрутив настройку радио, он протянул наушники Воронцову и неподвижно застыл у двери. Воронцов наполовину развернулся в тесном пространстве кабины, склонившись над разбитой головой пилота, из которой еще медленно сочилась струйка крови, и поднес микрофон к губам. – Слушаю, Бакунин. Что тебе нужно? – это прозвучало так, словно его отрывали от важной работы. – Воронцов, какого дьявола ты собираешься этим добиться? – пролаял Бакунин. – У тебя ничего не выйдет! Воронцов заметил довольную улыбку, промелькнувшую на губах Тургенева. За окном кабины появилась черная точка вертолета. Она медленно приближалась и одновременно поднималась, скорее осуществляя наблюдательный маневр, чем готовясь к атаке. – Послушай меня, Бакунин. Князь Тургенев… – Тургенев презрительно фыркнул. – …Твой царь и бог здесь, вместе с нами. Он полагает, что может выторговать себе свободу, но без нас у него это не получится. – Тогда почему вы не улетаете? – спросил Бакунин после небольшой паузы. – Вам ведь не требуется мое разрешение, правильно? Вертолет поднялся еще выше в потемневшем, угрожающе-свинцовом небе. Вокруг одинокого «лиар-джета» раскинулось летное поле. Над снежным покрывалом начал стелиться легкий туман. Темное покрытие летной дорожки блестело впереди, словно последнее искушение. Тургенев наклонился к микрофону рядом с Воронцовым. – Это я, Бакунин, – сказал он. – Со мной все в порядке. Но в настоящее время на борту ощущается явная нехватка пилотов, – он издал смешок. – Вы понимаете? Наш общий друг, похоже, не знает, что ему делать, но от этого он вдвое опаснее. Мы еще свяжемся с вами. Он выключил радио. Воронцов немедленно снова включил передатчик. – Бакунин, если ты не хочешь, чтобы твое денежное дерево лишилось корней, организуй для нас пилота! Тургенев лишь пожал плечами. – Теперь вы сказали то, до чего он сам должен был додуматься, пошевелив своими неповоротливыми мозгами. Мы Воронцов втолкнул Тургенева в пассажирский салон, прижав ствол пистолета к его кашемировому пальто. – С какой стати? – хрипло спросил он. – А что, у него есть выбор? Если этот самолет улетит, если кто-то из вас сумеет уйти, то ему конец. Или вы думаете, что у него есть виллы по всему свету вкупе с соответствующими банковскими счетами? – Тургенев усмехнулся. – Думаю, он хранит свои сбережения под матрасом – каждую копейку, полученную от меня. Он искоса взглянул на Воронцова и добавил: – Возникла небольшая проблема, а? Тургенев снова опустился в кресло с приклеенной к лицу улыбкой. Воронцов вгляделся в бескровное, помертвевшее лицо Лока. В глазах Марфы застыло страдание. Большая снежинка проплыла за иллюминатором справа по борту. За ней последовала вторая, третья… Воронцов закрыл глаза в безмолвной, бессильной ярости. Когда он открыл их, то увидел стюардессу, вернувшуюся из заднего салона. Дмитрий стоял в проходе и одной рукой придерживал занавес, словно актер перед выходом на сцену. Воронцов взглянул на электронные часы над переборкой кабины. С тех пор, как они захватили самолет, прошло меньше десяти минут. Нелепо… Он нагнулся над креслом Лока. Глаза американца медленно, с усилием раскрылись. Воронцов был потрясен скоростью, с которой жизнь покидала тело, еще недавно сильное и здоровое. Он прикоснулся к холодной руке. – Боже, как больно… и как странно, – пробормотал Лок. Кровь сразу же закапала с его губ, и он вытер рот окровавленным носовым платком. От него не осталось почти ничего, кроме странно блестящих, мигающих глаз, взгляд которых то выходил из фокуса, то застывал на разных предметах. Лок хотел только одного: убить Тургенева. Воронцов с облегчением осознал, что у американца нет пистолета, но в следующее мгновение подумал, что оружие должно быть где-то рядом. Он похлопал американца по плечу и встал. Его рука и сломанные ребра, казалось, находились где-то далеко от него; он привык к их зудящему, мучительному присутствию, как привыкают к зубной боли. – Это ведущие специалисты, – прошептала Марфа, наклонившись к нему и протянув папку. – Двое из Семипалатинска, один из нового подмосковного научного центра и два высококвалифицированных инженера, – она сглотнула слюну. – Все они работали над советской ядерной программой, Алексей. Это вызовет настоящий шок в Москве, да и не только там. Она не глядя перелистывала документы, словно тасовала карты во сне. Воронцов повернулся к Тургеневу. – У меня только лучший товар, – подтвердил тот, вытащив из кармана коробочку для сигар и зажигалку. Закурив кубинскую сигару, он с довольным видом выпустил колечко дыма к потолку: типичный образ преуспевающего капиталиста. Стекло иллюминатора за его светло-русой головой помутнело от таявшего снега. Телефон, вмонтированный в ручку его кресла, тревожно заблеял. Тургенев протянул руку к аппарату, и Воронцов кивнул. – Слушаю. А, Бакунин… – он улыбнулся Воронцову, словно извиняясь за невольную паузу в разговоре. – Нет, думаю, в этом нет необходимости. Ситуация приближается к… – он замолчал, отвлеченный звуками судорожного захлебывающегося кашля на заднем сиденье. Повернувшись, он увидел Лока, сжимавшего в дрожащих руках пистолет Макарова. – Одну минутку… Отвратительные хлюпающие звуки, тяжелое дыхание Лока. – Пит… – американец помолчал, стараясь совладать с новым приступом кашля. – Скажи тому парню, что я умираю… Скажи ему, что я – джокер, что на меня нельзя полагаться, – он снова замолчал. Его затуманенный взгляд остановился на Воронцове. – Скажи ему, что осталось мало времени. Если я почувствую, что теряю сознание, а это скоро случится, то прихвачу тебя с собой. О'кей? Он упал обратно в кресло, измученный своей речью. Тургенев выпрямил спину, словно собираясь вскочить, его зрачки расширились от хлынувшего в кровь адреналина. Он искоса взглянул на Воронцова… …Тот улыбнулся. В глазах Тургенева промелькнуло беспокойство. Не могло быть и речи о том, чтобы они позволили Локу убить его – их единственного заложника, их шанс выжить… Однако предсмертное отчаяние Лока пугало Тургенева. Воронцову оставалось воспользоваться этим. – Я свяжусь с вами, Бакунин… что? Нет, все в порядке! У Лока появилась борода из кровавой пены, но его губы растянулись в удовлетворенной, почти мечтательной улыбке. Пистолет Макарова, неподвижно направленный на Тургенева, покоился в его руке, вытянутой на ручке кресла. – Ну? – Что – «ну»? – резко спросил Тургенев. – Нам дадут пилота? – Мне нужно подождать… десять минут, максимум полчаса. Потом единственный человек, представляющий здесь хотя бы малейшую угрозу для меня, будет мертв! – Тургенев наклонился к Воронцову и яростным шепотом добавил: – О чем же мне беспокоиться? – Обо мне, Пит, – слабый голос Лока звучал зловеще и отрешенно. – Обо мне. Дай им пилота. Они не будут мешать мне прикончить тебя… но ты ведь сам это понимаешь, а? Воронцов с каменным выражением на лице взглянул на Тургенева, затем пожал плечами. – Решать вам, – проворчал он. Снег пролетал за окошком иллюминатора. Фюзеляж самолета едва заметно вздрагивал от усилившихся порывов ветра, и эта дрожь, казалось, передавалась Тургеневу. – Его легкие наполняются кровью, как плавательный бассейн, – прошипел он. – Мне не придется долго ждать. – Думаю, что он беспокоит вас. Ему нечего терять. – Вы не позволите ему убить меня, Воронцов. Вы же не хотите умереть, – хрипло прошептал Тургенев. Он напряженно подался вперед, поглядывая на Лока. Американец вытер кровавую пену с подбородка и отмахнулся от Марфы, которая попыталась усадить его в более удобное положение. Лок следил за разговором так пристально, как будто читал по губам. Его отрешенное, почти олимпийское спокойствие все сильнее пугало Тургенева. – Мы оба это знаем, – авторитетным, убежденным тоном продолжал Тургенев. – Поэтому мы подождем. Бакунин не даст вам пилота, и вы можете вести с ним дела только через меня. Тургенев отвернулся, но его спокойная уверенность теперь казалась хорошо отрепетированной ролью. Может ли он подкупить их?.. Мысль об этом вызвала у него улыбку. Нет, нужно тянуть время до тех пор, пока Лок не выкашляет своих легких. Даже Бакунин, ожидавший развязки за пеленой быстро возвращавшейся метели, был слишком алчным человеком, чтобы решиться на поступок, который мог причинить вред его покровителю. Оставался только Лок… …и тот очевидный факт, что Воронцов и его люди подчинились решению американца. Они превратились в обычных наблюдателей. Да… и все сильнее им овладевало тревожное предчувствие, что они могут опоздать. Они могут замешкаться, и Лок убьет его раньше, чем у них наконец проснется инстинкт самосохранения… Бакунин окинул взглядом окружавший его человеческий мусор – техников и диспетчеров, взвод солдат. Окна диспетчерской башни ослепли от напора метели. Его адъютант, стоявший рядом с ним, высокий молодой красавец, только что предложил штурмовать самолет. «Спецподразделение? – задумчиво отозвался Бакунин. – Нет, мы сами можем справиться с ситуацией». Капитан согласился с его решением, возможно, даже не подумав о собственном небольшом доходе от взяток и выполнения приказов Тургенева, связанных с устранением нежелательных лиц. Но сам Бакунин не зря задумался. Спецподразделения будут находиться под внешним командованием. Придется вводить в курс дела совершенно других людей. Американец, Тургенев, следователи из городской милиции – все это нужно будет как-то объяснять. Нет, привлекать специальную антитеррористическую бригаду слишком опасно. А его собственные олухи не смогут справиться с такой задачей. Кишка тонка… Хотя – и эта мысль возвращалась к нему, как назойливая оса в жаркий летний полдень, – никто не должен выйти из самолета живым, за единственным исключением в лице Тургенева. Решение должно быть окончательным. Воронцов – тупой, ленивый, тянущий лямку и вдруг проявивший почти религиозное рвение… И особенно американец, кем бы он ни был, пытавшийся изобразить из себя высшего судию… Инцидент следовало стереть со взлетной полосы, убрать из реальности так же, как Паньшина, закончившего свои дни в придорожной канаве с двумя пулями в черепе. Безопасность прежде всего. – Какова оценка видимости? – спросил он своего адъютанта. – От двадцати до двадцати пяти метров, товарищ полковник. Грузинский акцент. Бакунин недолюбливал грузин, но этот парень был дельным и расторопным. – Очень хорошо. Оцепите самолет по сорокаметровому периметру. Каждый, кто попытается войти или выйти, должен быть остановлен, – он сурово взглянул на молодого человека. – Ты понимаешь меня, Иосиф? Они должны быть нейтрализованы. Наша цель – закрытый инцидент, разумеется, при соблюдении безопасности Тургенева. – Вы не попытаетесь пойти на переговоры? Метель ярилась за окнами, окутывая восьмиугольную башню, словно дым разбушевавшегося пожара. Бакунин покачал головой. – Тургенев сам принимает решения, Иосиф. Я не собираюсь подвергать его опасности… – он пожал плечами. – Правила диктует Тургенев. Если он сочтет, что ему угрожает реальная опасность, он начнет переговоры. – А пилоты? – капитан напоминал смущенного, но любопытного мальчишку. – Он… э-э… ну, он убил их? Собственноручно? – Совершенно верно, Иосиф, – Бакунин рассмеялся. – Решение, достойное восхищения, не так ли? Они не имеют представления, с каким человеком они вздумали тягаться. Ни малейшего представления! – Должны ли мы… вы позвонить ему еще раз? – Через десять минут, – ответил Бакунин после секундного раздумья. – Если он попал в затруднительное положение и ему придется просить о помощи, он позвонит нам. Но я уверен, что он не позволит им захватить контроль над ситуацией, – полковнику не понравилось благоговение, прозвучавшее в его собственном голосе. – Метель заблокирует аэропорт минимум на ближайшие двенадцать часов. А теперь приступайте к окружению самолета. Крысы могут попытаться бежать с корабля. Капитан отдал честь и ушел. Бакунин направился к ослепшим окнам, глядя на несущийся снег. Вся башня вздрагивала от напора ветра. «Убить пилотов… Да, великолепная безжалостность». Что он собирается сделать? Подкупить их? Сидеть и ждать? Надеяться, что его спасут? Или предложить им другую жертву, скандал меньших масштабов? Подозрения Бакунина постепенно усиливались, проникая в сознание, как сигналы боли от разбуженного воспаленного нерва… Это началось с помаргивания, с усилий удержать маленький салон в фокусе. Движения его зрачков стали более быстрыми и беспорядочными. Еще недавно физическая боль рождала ощущение необыкновенной приподнятости, ясности мыслей и чувств. А может быть, он наконец понял, что умирает. Сейчас салон то становился четким, то снова размазывался, то возникал вокруг, то пропадал за серой пеленой, похожей на плотный туман. Женщина, Марфа, была ненужной и бесполезной сиделкой. Теперь она казалась скорее напоминанием о близящемся конце, чем надеждой на выздоровление. Memento mori.[8] Явные сомнения Воронцова были другим сигналом, тревожившим Лока. Майор был так спокоен, так отрешен еще несколько минут назад! Он должен находиться вовне и над ними, контролировать их действия… Лок кашлянул. Струйка крови выплеснулась на его колено, но он не обратил на это внимания, отчаянно пытаясь дышать ровно. Воздух с чавкающим всхлипом вползал в легкие. Женщина подложила под его спину подушки, взятые из шкафчика. Она завернула его в одеяла, потому что ему становилось все холоднее. Ему будет трудно говорить, но он должен – сначала с Воронцовым и только потом с Тургеневым. Лок слабо махнул пистолетом, заставив Тургенева вздрогнуть. На его губах снова заиграла легкая улыбка. Он выпроваживал Тургенева из салона мелкими, судорожными движениями руки с пистолетом. Воронцов кивнул, и Дмитрий вывел Тургенева в задний салон. Ученые, сидевшие там, уже не имели значения – Лок понимал это со всей очевидностью. Милиционерам для их целей документов будет вполне достаточно. Но документов недостаточно для выживания этих людей, которые помогли ему, предоставили возможность убить Тургенева… и которые, если он не избавится от них в ближайшие несколько минут, помешают ему добиться последней цели. Воронцов опустился в ближайшее кресло и подался вперед. Марфа поднесла к губам Лока стакан с теплой водой. Он смог отпить только глоток – так саднило горло. Он должен заставить их понять… Но Лок боялся растерять остатки сил и сознания в процессе объяснения. Он моргнул. Они должны слушать очень внимательно, подчиниться беспрекословно… – Уходите, – прошептал он и указал на папки, лежавшие в одном из кресел. – Все, что вам нужно… там. Усилие вызвало приступ кашля, однако его значительно сильнее раздражало тяжелое дыхание женщины и страдальческое выражение ее лица. Он бы оттолкнул ее, если бы мог это сделать. Воронцов покачал головой. Лок яростно кивнул. – Уходите все… возьмите автомобиль… – дыхание мешало ему. Долгие хлюпающие вдохи и выдохи были подобны приливу, в котором он тонул с головой. Воронцов снова покачал головой. – Если мы уйдем, то только вместе с вами. Операция… Лок отвернулся. – Нет… смысла… – Тогда нам придется забрать Тургенева, выторговать себе свободу! – Нет, – картина снова стала ослепительно четкой. Дмитрий стоял за его креслом, женщина склонилась сбоку, Воронцов имел мрачный и торжественный вид, как и подобает присутствующему у смертного ложа. Теперь боль была больше похожа на свет, чем на жар. Лок видел ситуацию с детальной головокружительной ясностью: таков был первый и единственный дар, принесенный ему ранением. – Уходите… по-английски, – выдохнул он. – Не попрощавшись. Единственный шанс… сейчас. План Воронцова завлек их в ловушку. Тургенев был обречен на выживание. У них не было пилота. Штурма не будет. В конце концов они попытаются, как и планировал Воронцов, обменять Тургенева на свою свободу, но Тургенев уничтожит их, как только окажется в безопасности. Это не подлежало сомнению. Он обладал властью, влиянием, численное превосходство было на его стороне. У них не оставалось ни малейшего шанса выжить. – Вы… хотели расколоть его, – прошептал он. – Отчеты. Метель скроет вас… не теряйте времени. Во взгляде Воронцова читалось понимание и признание его правоты. Метель была единственным обстоятельством, игравшим им на руку. Как только она выдохнется, они станут так же уязвимы, как тромбы в кровеносных сосудах на рентгеновском снимке, подготовленные к хирургическому удалению. Они не могут взять Лока с собой, а он не может отдать им Тургенева. Воронцов понимал, что Лок предлагает им жизнь или хотя бы слабый шанс на спасение в обмен на жизнь Тургенева. Он обеспечит им наилучшие условия для побега, заставив себя оставаться в сознании. Он будет ждать до последнего и лишь потом застрелит Тургенева. Он казнит своего врага, проваливаясь в пучину небытия. Воронцов посмотрел на папки с личными делами ученых. Если они вырвутся из окружения, если смогут добраться до Москвы или какого-нибудь другого города, то, может быть, кто-нибудь выслушает их, власти начнут действовать… Впрочем, все это казалось романтической блажью. Лок улыбался ему. Американец догадался, что Воронцов принял нужное решение. – Видишь? – прошептал он. – Вы должны… Он зашелся в ужасном приступе кашля, вздрагивая всем телом. Кровь струилась по его губам, подбородку и рубашке. Он съеживался на глазах. Марфа, чье присутствие больше не вызывало у него раздражения, переместила его в полулежачее положение, вытерла ему лицо и ощупала рану гибкими пугливыми пальцами. Воронцов понял, что Локу осталось жить не более нескольких минут. Он встал и подошел к иллюминатору. «Мерседес», стоявший возле самолета, казался белым холмиком, дорогой игрушкой, заботливо укутанной и оставленной на хранение. Воронцов напрягал зрение, тщетно пытаясь разглядеть что-либо за снежной пеленой. Возможно, они уже окружили самолет. Во всяком случае, они сделают это прежде, чем метель начнет слабеть. Воронцов чувствовал в салоне напряжение, которое было сродни клаустрофобии. Потом он повернулся к Локу. – Да, – он взял папки. – Здесь есть все, что нам нужно. Он посмотрел на Марфу и Дмитрия. – А как насчет остальных? – спросил Дмитрий. – Стюард, стюардесса, шестеро… – Они будут более заинтересованы в побеге, чем в чем-либо ином, – ответил Воронцов. – Точно так же, как и мы, – с горечью добавил он. – Скажи Любину, чтобы привел Тургенева сюда, потом поговори со стюардом. Скажи ему, что всех их отпустят. Как только мы отъедем от самолета, они могут выходить. Дмитрий кивнул и удалился в задний салон. Через несколько минут вошел Тургенев, державшийся с преувеличенной настороженностью. Он чувствовал, что здесь пришли к какому-то решению, и это беспокоило его, но, бросив взгляд на Лока, он удовлетворенно улыбнулся. – Привет, Пит, – поздоровался Лок. Поза американца выражала скорее приятную расслабленность, чем крайнюю степень изнеможения. Его тон поразил заложника. – Ну? – осклабился Тургенев. – К какому идиотскому решению вы пришли? – Сделка, – отозвался Лок. – Ты… за них. Они уходят… мы остаемся, – он сделал шумное глотательное движение. Тургенев повернулся к Воронцову. – Вам никогда не выбраться с летного поля! – отрезал он. – Даже под прикрытием этой погоды. – Посмотрим. Любин, ты сядешь за руль. Дмитрий, открывай дверь… Вспомнив о своей сломанной руке, Воронцов передвинул повязку в более удобное положение. Им придется прыгать на заснеженную взлетную полосу, но от этого, пожалуй, никто не умрет. Он взглянул на Лока. – Хотите, мы привяжем его к креслу? – спросил он. Лок медленно покачал головой. – Что ж, дело ваше. Марфа? Женщина кивнула. Скрежет распахнувшейся пассажирской двери и вой ворвавшейся бури заглушили все остальные звуки, все мысли. Занавески отчаянно затрепыхались под напором ветра. Воронцов толкнул Тургенева в кресло и на мгновение помедлил возле Лока. Американец лишь улыбнулся мальчишеской, бестревожной улыбкой. Он услышал, как прыгнул Любин. Затем в дверном проеме исчезла Марфа. Дмитрий оглянулся на Лока и Тургенева, потом тоже исчез. Воронцов помедлил у отверстия выхода, ослепленный и дезориентированный несущимся снегом, затем прыгнул, почти сразу же свалившись в небольшой сугроб. Его колено прострелило острой болью. Ему помогли встать, и он оглянулся. Стюард и стюардесса уже стояли в дверях. Он махнул пистолетом, и их фигуры сразу же пропали. Двигатель «мерседеса» кашлянул и завелся. Дмитрий размашистыми движениями убирал снег с ветрового стекла. Марфа заторопилась к Воронцову, но он отмахнулся от нее. Они подошли к автомобилю, когда Любин начал прогревать двигатель. Потихоньку «мерседес» тронулся. Снег летел из-под задних колес; тяжелую машину слегка повело вбок. – Садись! – прорычал Воронцов Дмитрию, все еще счищавшему снег с окон. – Любин, езжай прямо по полосе. Не останавливайся, пока не доедешь до ограды, затем пробиваемся наружу! Понятно? Он услышал отдаленные, словно игрушечные, хлопки выстрелов. Что-то застучало по автомобилю, словно порыв ветра швырнул в него горсть мелких камешков. Лицо Дмитрия карикатурно расплющилось о стекло окошка, затем выскользнуло из поля зрения. – Дмитрий! – завопил Воронцов. Он распахнул дверцу и увидел мертвое лицо, смотревшее на него широко раскрытыми глазами. Две пули прошли над его головой, разбив окошко с другой стороны. – Езжай, езжай! – кричала Марфа Любину. – Нет!.. – но автомобиль рванулся вперед, оставив Дмитрия лежать на снегу. Снова выстрелы… Лок слышал стрельбу, сначала четко, потом ее треск стал значительно тише: стюард захлопнул пассажирскую дверь. Взвизгнули покрышки, но этот звук потонул в панических возгласах, доносившихся из заднего салона. Медленно, с огромным усилием Лок переключил все свое внимание на Тургенева и покачал головой. – Не звонишь им, а? Глупо… Тургенев молча сидел в кресле. Локу оставалось жить считанные минуты. Его помаргивание превратилось в нервный тик, ресницы часто вздрагивали, лицо приобрело синевато-серый оттенок, и он больше не смахивал кровь с подбородка. Звук его частого сиплого дыхания казался уже не признаком борьбы за жизнь, а слабеющим сигналом с гибнущего корабля. Тургенев знал, что ждать осталось совсем недолго… …Он предупредил взглядом стюарда, выросшего за спиной Лока. Мужчина понимающе кивнул и отступил за занавес. – Не рассчитывай на это, – тихо произнес Лок. Из заднего салона доносилось приглушенное бормотание. Скоро они откроют дверь и один за другим попрыгают в снег, надеясь остаться в живых. Или скажут Бакунину и остальным, что в самолете остался лишь один умирающий человек… Скоро. – Ты так и не узнаешь, удалось ли им спастись, – заметил Тургенев. – Ты тоже, Пит, – Лок подавил опасный приступ кашля. Теперь уже недолго, совсем недолго. – Бет… почему? – Что? А… То была нелепая ошибка, Джон. Такого не должно было случиться. – Однако случилось… – Да, случилось. Послушай, Джон, я еще могу спасти тебе жизнь! Слова, пустые слова. – Я могу отвезти тебя в больницу, я могу оставить тебя в живых, Джон! – Ты… ты опустошил мою жизнь, Пит. В ней больше ничего не осталось, – Лок почувствовал, что стюард подбирается сзади к его сиденью, и сумел повысить голос: – Даже не пытайся! Он улыбнулся, услышав, как человек на четвереньках уполз в задний салон. Наступило напряженное молчание: все остальные прислушивались к их разговору. – Джон, это безумие. Ты безумен. Что за одержимость местью? Так ведь дела не делаются! – голос Тургенева искушал, звучал мягко, обволакивающе. – Лок, ты… люди вроде тебя – обычные романтики. Вы не можете ничего решить, даже в мелочах. Мир – это дерьмо, Лок. Везде, повсюду. Ты считал Афганистан справедливой войной, ты думал, что Бог на твоей стороне, что ты помогаешь… Лок наблюдал, как Тургенев наклоняется ближе к нему, словно собираясь сообщить какую-то важную истину. – Та война изначально была несправедливой, Джон. Она отражала мир в миниатюре… Позволь мне Лок мигал все быстрее, с невероятной скоростью. Он чувствовал, что покидает это место. Звонок телефона, вделанного в ручку кресла Тургенева, показался очень тихим и отдаленным. Рука Тургенева поползла к телефону. Лок еще боролся, следя за его движениями, выпрямляясь, – лишь для того, чтобы скорчиться в неудержимом приступе кашля. Кровь на его руках, кровь на тусклом металле пистолета… затем чужие руки, хватающие его, тянущиеся к оружию… Раздался выстрел, потом еще один. Лок ничего не видел, но слышал два выстрела и ощутил тяжесть упавшего тела, с сокрушительной силой прижавшего его к сиденью… Он потерял сознание. Стюард поднял трубку и что-то залопотал в нее. Тело Тургенева завалилось на бок в узком проходе; тело Лока соскользнуло со спинки на сиденье кресла, так что его широко раскрытые глаза смотрели на стюарда. Кровь стекала по подбородку и медленными, вязкими каплями падала на пол. – …Да, да! Оба мертвы! Оба! Мы спасены, полковник, теперь мы все спасены! Стюард обливался потом от облегчения. Он положил трубку и перешагнул через распростертое тело Тургенева, направляясь к двери. Открыл ее, поежившись от холода… В следующее мгновение снаряд, выпущенный из самоходного орудия, ударил в топливный бак, и самолет вспыхнул, объятый бушующим пламенем. |
||
|