"Случай необходимости" - читать интересную книгу автора (Крайтон Майкл)ГЛАВА ВТОРАЯКогда в свое время я волею судьбы оказался в армии, мне довелось служить в Токио, в составе частей военной полиции, и могу сказать, что обретенный там опыт очень пригодился в дальнейшем. В те дни, когда ждать конца оккупации оставалось недолго, военные полицейские были едва ли ни самыми ненавидимыми людьми в городе. Облаченные в военную форму и белые шлемы, для японцев мы все еще были напоминанием надоевшей власти военных. Для американцев с «Гинзы», упивавшихся саке, а если хватало денег, то и виски, мы служили воплощением всех тех запретов и неудобств, которыми изобиловала суровая армейская жизнь. Поэтому наше появление где бы то ни было расценивалось как вызов, и кое-кто из моих друзей пострадал именно из-за этого. Один лишился зрения после удара ножом в глаз. Другой же и вовсе погиб. Разумеется, мы были вооружены. Я запомнил, как нам впервые выдали оружие, и сурового вида капитан озабоченно сказал: «Только что вы получили оружие, а теперь послушайте, что скажу вам я: не спешите хвататься за него. А то может случиться так, что, когда-нибудь, может быть даже защищаясь, вы застрелите на улице разбуянившегося пьяницу, а потом окажется, что это племянник какого-нибудь конгрессмена или генерала. Держите оружие на виду, но только пусть оно остается в кобуре. У меня все.» Другими словами, нам было приказано «брать на понт». Мы научились и этому. Такова участь любого полицейского. Я размышлял об этом, представ перед угрюмым сержантом полицейского участка на Чарльз-Стрит. Когда я вошел, он одарил меня таким взглядом, как будто ему не терпелось поскорее проломить мне череп. — Что вам здесь надо? — Я пришел, чтобы повидать доктора Ли, — сказал я. Он усмехнулся. — Что, маленький китаеза все-таки попался? Какая жалость… — Я пришел, чтобы повидать его, — повторил я. — Нельзя. Он вернулся к разложенным перед ним на столе делам и напустив на себя озабоченный вид, раздраженно зашелестел страницами, давая тем самым понять, что разговор окончен. — Может быть все-таки будете столь любезны и потрудитесь объяснить? — Нет, — сказал он. — Столь любезен я не буду. Я вынул из кармана ручку и записную книжку. — Тогда позвольте узнать номер вашего значка. — Вот странный тип. Да кто вы такой? Убирайтесь отсюда. Все равно у вас ничего не выйдет. — По закону вы по первому требованию обязаны назвать номер своего значка. — Как вам угодно. Я взглянул на его рубашку и сделал вид, что записываю номер. Затем я направился к двери. — Что, уже уходите? — небрежно окликнул он меня. — Здесь у входа есть телефонная будка. — Ну и что? — Подумать только, какая досада. Держу пари, ваша жена целых несколько часов потратила на то, чтобы пришить вам на мундир вот эти шевроны. А на то, чтобы их содрать оттуда уйдет лишь каких-нибудь десять секунд. Всего-навсего. Их спарывают при помощи бритвы: так удобнее и меньше шансов порезать материю. Он тяжело поднялся из-за своего стола. — Да что вам вообще здесь нужно? — Я пришел, чтобы увидеться с доктором Ли. Теперь сержант смотрел на меня с некоторой опаской. Может быть он и не был до конца уверен в том, что из-за меня его могут понизить в чине, но в то же время он знал, что возможно и такое. — Вы его адвокат? — Вы угадали. — Ну что же вы сразу не сказали? — он вытащил из ящика стола связку ключей. — Идемте. — Он изобразил на лице некое подобие улыбки, но глаза его смотрели зло. Я проследовал за ним по длинному коридору полицейского участка. За все время он не произнес ни слова, и только пару раз фыркнул. Наконец он бросил мне через плечо: — Вы уж на меня не обижайтесь. Все-таки, знаете ли, убийство есть убийство. — Разумеется, — сказал я. Камера, в которой держали Арта, оказалась довольно уютной. В ней было чисто и почти не воняло. Вообще-то считается, что тюремные камеры Бостона самые благоустроенные во всей Америке. Иначе никак нельзя: иногда в подобных камерах приходилось коротать время многим довольно знаменитым гражданам. Мэры, государственные служащие и другие люди этого круга. Ведь в самом-то деле, нельзя же ожидать от человека, чтобы он руководил проведением собственной предвыборной кампании за переизбрание на пост, сидя в замызганной камере. Со стороны это выглядело бы довольно убого. Арт сидел на койке, глядя на зажатую в пальцах сигарету. По засыпанному сигаретным пеплом каменному полу были разбросаны окурки. Когда мы вступили в коридор, он взглянул в нашу сторону. — Джон! — У вас есть десять минут, — объявил сержант. Я вошел в камеру. Сержант запер за мной дверь, но не ушел, а остался стоять, облокотившись о прутья решетки. — Благодарю вас, — сказал я. — Вы можете идти. Пронзительно взглянув в мою сторону, он не спеша направился прочь, звеня на ходу связкой ключей. Когда мы наконец остались одни, я спросил у Арта: — Как ты тут? С тобой все в порядке? — Кажется, да. Арт был человеком невысокого роста; он был очень аккуратен и всегда придерживался того же безукоризненного стиля и в одежде. Он был родом из Сан-Франциско, где он вырос в большой семье, из которой вышла целая династия врачей и адвокатов. Очевидно, его мать была американкой: он мало чем походил на настоящего китайца. Цвет его кожи скорее оливковый, чем желтый, в разрезе глаз отсутствуют складки эпикантуса, а волосы темно-каштановые. Обычно он бывает очень подвижен, жестикулирует порывисто и энергично, и в этом смысле он напоминает скорее латиноамериканца, чем кого-либо еще. Теперь он был очень бледен. Когда он поднялся с койки и принялся расхаживать по камере, движения его были резкими и суетливыми. — Очень хорошо, что ты пришел. — На всякий случай запомни, что я представитель твоего адвоката. Иначе сюда попасть было никак не возможно. — Я вытащил из кармана запискую книжку. — Ты адвокату уже звонил? — Нет, еще нет. — Отчего же? — Не знаю, — он потер ладонью лоб, а потом провел пальцами по векам. — Я не подумал об этом. Все это какой-то абсурд, бессмыслица… — Кто твой адвокат? Арт назвал мне имя, и я записал его в свою записную книжку. У Арта был очень хороший адвокат. Смею предположить, он в некоторой степени догадывался, что когда-нибудь ему все же придется воспользоваться его услугами. — Хорошо, — сказал я. — Я потом сам позвоню ему. А теперь может быть ты расскажешь мне, что случилось? — Меня арестовали, — сказал Арт. — За убийство. — Об этом я до некоторой степени догадывался. А зачем ты мне звонил? — Потому что ты разбираешься в подобных вещах. — В убийствах? Я ничего не знаю. — Но ты же учился на юридическом факультете. — Один год, — сказал я. — И это было ровно десять лет назад. Меня, можно сказать, выпихнули оттуда за неуспеваемость, и я не помню совсем ничего из того, чему нас там учили. — Джон, — сказал он, — это медицинско-правовая проблема. Здесь все вместе. Мне нужна твоя помощь. — Тогда тебе лучше рассказать мне обо всем с самого начала. — Джон, я этого не делал. Я клянусь. Я ее даже пальцем не тронул. Он продолжал нервно расхаживать по камере, и теперь шаги его сделались быстрее. Схватив Арта за руку, я остановил его. — Сядь, — велел я ему, — и начни все с самого начала. Очень медленно. Он замотал головой и, погасив окурок одной сигареты, тут же закурил другую, а потом сказал: — Они взяли меня у меня же дома, сегодня утром, примерно часов около семи. Привезли меня сюда и начали допрашивать. Сначала они сказали, что это простая формальность, а там черт их знает, что на самом деле имелось в виду. Разозлились они уже потом. — Сколько их было? — Двое. Иногда трое. — Может с тобой обращались грубо? Они били тебя или ослепляли лампами? — Нет, ничего такого не было. — Тебя предупредили, что ты имеешь право пригласить адвоката? — Да. Но это было уже потом. Когда мне объявили о моих конституционных правах. — Тут он грустно улыбнулся — это была его привычная циничная ухмылка. — Понимаешь, вначале допрос был вроде как ради формальности, так что мне и в голову не пришло вспомнить об адвокате. Я ведь не сделал ничего плохого. Со мной здесь возились битый час, прежде чем ее имя было упомянуто вслух. — Кого «ее»? — Карен Рэндалл. — Это что, та самая Карен… Он согласно кивнул. — Та самая. Дочь Дж.Д.Рэндалла. — Бог ты мой. — Они начали допытываться у меня, что мне известно о ней, и обращалась ли она ко мне когда-либо, как к врачу. Что-то типа того. Я сказал, что да, что она неделю назад приходила ко мне на прием за консультацией. Основная жалоба — аменорея. — Какой продолжительности? — Четыре месяца. — А им ты говорил об этом? — Нет, об этом меня не спрашивали. — Это хорошо, — сказал я. — Им захотелось узнать и другие подробности ее визита, как то: было ли это ее единственной проблемой, как она вела себя при этом. Я им ничего не сказал. Я сказал, что врачебная тайна, касающаяся только врача и пациента. Тогда они переменили тактику: меня стали распрашивать, где я был вчера вечером. Я сказал, что сначала я сделал вечерний обход в «Линкольне», а после него гулял в парке. Они еще спрашивали, возвращался ли я после этого к себе в кабинет. Я сказал, что нет. Они допытывались, видел ли меня в парке еще кто-нибудь. Я сказал, что не помню, во всяком случае из моих знакомых мне не попалось навстречу никого, это точно. Арт глубоко затянулся сигаретой. Руки у него дрожали. — Тогда на меня стали давить. Уверен ли я, что не заходил вчера вечером в свой кабинет? Что конкретно я делал после обхода? Уверен ли я в том, что последний раз я видел Карен на прошлой неделе и с тех пор с ней больше не встречался ни при каких обстоятельствах? Я же никак не мог взять в толк, зачем меня об этом расспрашивают. — И зачем? — А за тем, что в четыре часа утра Карен Рэндалл была доставлена матерью в отделение экстренной помощи при «Мем» с сильным кровотечением — считай, заживо обескровленной — в состоянии шока. Я не знаю, какую помощь ей там успели оказать, но так или иначе, она умерла. В полиции уверены, что это из-за того, что вчера вечером я якобы сделал ей аборт. Я нахмурился. Просто чушь какая-то. — А почему они так уверены в этом? — Мне этого не сказали. Не думай, что я не спрашивал. Может быть девчонка бредила и в бреду назвала мое имя, когда ее привезли в «Мем». Не знаю. Я покачал головой. — Арт, полицейские как чумы боятся незаконных арестов. Если они, арестовав тебя, не сумеют доказать твою вину, то очень многие из них вылетят с работы. Подумай только, ведь ты уважаемый член нашего профессионального содружества, а не какой-то там подзаборный пьяница без роду и племени и без гроша в кармане. Ты можешь позволить себе обратиться за помощью к по-настоящему хорошему правозащитнику, и им известно и об этом тоже. Они не посмели бы предъявить обвинение, если бы у них не было каких-то очень веских улик против тебя. Арт раздраженно махнул рукой. — Может быть у них здесь одни бестолочи работают. — Это несомненно, но все-таки не до такой же степени. — Но я все равно не знаю, — сказал он, — не знаю, что у них может быть против меня. — Ты должен знать. — А я не знаю, — сказал Арт, опять начиная расхаживать по камере из угла в угол. — И даже не догадываюсь. Еще какое-то время я смотрел на него, раздумывая над тем, когда будет лучше спросить его о том, не спросить о чем я просто не мог. Он поймал на себе мой взгляд. — Нет, — сказал он. — Что «нет»? — Нет, я этого не делал. И перестань так смотреть на меня. — Он снова сел и забарабанил пальцами по койке. — Господи Иисусе, уж лучше бы мне напиться. — И думать не смей, — сказал я. — Ради бога,… — Потому что ты выпиваешь только в компаниях, — сказал я. — И пьешь очень умеренно. — Здесь что, вершится суд над моим характером и привычками, или… — Здесь не вершится никакого суда, — сказал я, — он тебе не нужен. Он фыркнул в ответ. — Лучше расскажи мне о том визите Карен, — предложил я. — Да тут и рассказывать особенно нечего. Она пришла и попросила сделать ей аборт, но я не стал этого делать, потому что она была уже на четвертом месяце беременности. Я объяснил ей, почему не могу этого сделать, что у нее слишком большой срок, и что без лапаротомии это сделать уже не возможно. — И она согласилась с этим? — Мне показалось, что да. — А что ты записал ей в карту? — Ничего. Я ничего не заводил не нее. Я тяжело вздохнул. — А вот это плохо. Что ж ты так? — А потому что она не собиралась лечиться у меня, она не была моей пациенткой. Я знал, что больше я ее никогда не увижу, и поэтому не стал заводить никаких карт. — А полиции ты это теперь как собираешься объяснять? — Послушай, — возразил он мне, — если бы я еще тогда знал, что она собирается упрятать меня за решетку, я возможно очень-очень многое сделал бы по-другому. Я закурил сигарету и облокотился о стену, ощущая затылком холод ее камней. Вырисовывалась довольно неприглядная ситуация. Все эти мелкие подробности, в ином контексте показавшиеся бы вполне безобидными, теперь могли приобрести огромный вес и значение. — Кто направил ее к тебе? — Карен? Думаю, что Питер. — Питер Рэндалл? — Да. Он был ее личным врачом. — А ты что, не спросил об этом у нее? Обычно Арт был очень осторожен в подобных вещах. — Нет. Она пришла под конец дня, и к тому времени я уже очень устал. Кроме того, она сразу же перешла к делу; это была очень прямолинейная молодая леди, и по всему было сразу видно, что она не способна на безрассудство. Когда я выслушал ее рассказ, я решил для себя, что Питер, должно быть, направил ее ко мне, чтобы она сама объяснила свою ситуацию, потому что, очевидно, сделать аборт было еще не так поздно. — А почему ты так решил? Он пожал плечами. — Просто решил. Этот довод показался мне неубедительным. Я был уверен, что он рассказывает мне далеко не все. — А что, другие члены семьи Рэндаллов когда-либо обращались к тебе? — Что ты хочешь этим сказать? — Только то, что уже сказал. — Не думаю, что данный вопрос здесь уместен, — сказал он. — А вдруг. — Уверяю тебя, что нет. Я вздохнул и продолжал курить. Я знал, что если Арт заупрямится, то переубедить его будет трудно. — Ну ладно, — наконец сказал я. — Тогда расскажи мне еще об этой девушке. — А что тебя интересует? — Ты видел ее прежде? — Нет. — Может быть где-нибудь в компании? — Нет. — Ты оказывал помощь кому-нибудь из ее друзей? — Нет. — Откуда у тебя такая уверенность? — Черт побери, — воскликнул он. — Я не могу этого знать, но тем не менее я очень сомневаюсь в том, чтобы такое было возможно. Ей было только восемнадцать. — Ладно, — сказал я. Возможно здесь Арт прав. Я знал, что обычно он делает аборты только замужним женщинам, тем, кому уже к тридцати или перевалило за тридцать. Он часто говорил о том, что не хочет связываться с малолетками, хотя время от времени он брал и их. Работать с взрослыми, замужними женщинами было намного безопаснее, к тому же они держат язык за зубами и трезво смотрят на жизнь. Но мне было известно и то, что за последнее время у него прибавилось молоденьких пациенток, потому что, как он сам говорил, заниматься только замужними женщинами означало бы дискриминацию и ущемление прав незамужних. Он говорил об этом полушутя-полусерьезно. — А какой она была, когда пришла к тебе в кабинет? — спросил я. — Как бы ты ее описал? — Она показалась мне довольно приятной девочкой, — сказал Арт. — Красивая, далеко не глупая, ей удавалось очень хорошо держать себя в руках. Очень прямолинейная, как я уже сказал. Она вошла в мой кабинет, села, сложила руки на коленях и начала говорить. Она использовала и медицинские термины, например, «аменорея». Я думаю, что это следствие того, что она выросла в семье врачей. — Она нервничала? — Да, — сказал Арт, — но они все волнуются. От этого и диагноз бывает трудно установить. Дифференциальная диагностика аменореи, и в частности у молодых девушек, должна рассматривать проявление нервозности как одну из основных причин возникновения болезни. Очень часто задержка в наступлении или полное отсутствие менструаций у женщин происходит по психологическим причинам. — Но четыре месяца? — Маловероятно. К тому же она начала прибавлять в весе. — И много? — Пятнадцать фунтов. — Само по себе это еще ничего не означает, — сказал я. — Не означает, — сказал он, — но предполагает. — Ты ее смотрел? — Нет. Я, конечно, предложил, но от осмотра она отказалась. Сказала, что пришла на аборт, и когда я снова сказал, что не сделаю этого, она встала и ушла. — А она ничего не говорила тебе о своих планах на будущее? — Говорила, — согласился Арт. — Она пожала плечами и сказала: «Наверное, придется рассказать им все как есть и рожать». — И поэтому ты подумал, что она не станет пытаться сделать аборт в другом месте? — Точно так. Она показалась мне очень разумной и понятливой девочкой, во всяком случае, она очень внимательно выслушала все мои доводы. Я именно так и поступаю в подобных случаях — стараюсь объяснить женщине, почему ей нельзя делать аборт, и почему она должна примириться с тем, что у нее родится ребенок. — Очевидно потом она изменила свое решение. — Очевидно. — Хотелось бы знать, почему. Арт усмехнулся. — Тебе когда-нибудь приходилось встречать ее родителей? — Нет, — признался я, и тут же, спохватившись, задал встречный вопрос, — а тебе? Но Арт быстро нашелся. Он понимающе усмехнулся и торжествующе сказал: — Нет. Никогда. Но зато я очень наслышан. — И что же ты слышал? Тут вернулся сержант и начал с лязганьем отпирать дверь. — Время истекло, — объявил он. — Еще пять минут, — сказал я. — Время истекло. Арт спросил: — Ты с говорил с Бетти? — Да, — ответил я. — У нее все в порядке. Я позвоню ей, когда выйду отсюда и скажу, что у тебя все нормально. — Она будет переживать, — сказал Арт. — Джудит побудет с ней. Все будет хорошо. Арт печально улыбнулся. — Извини, что доставил тебе лишние хлопоты. — Ничего страшного. — Я взглянул на сержанта, дожидавшегося у открытой двери. — У полиции нет оснований к тому, чтобы задерживать тебя. Тебя должны будут освободить не позже полудня. Сержант сплюнул на пол. Мы с Артом пожали друг другу руки. — Кстати, — вспомнил я, — где сейчас тело? — Скорее всего в «Мем». Но возможно ее уже увезли в морг при городской больнице. — Я выясню это, — сказал я. — И ни о чем не беспокойся, — с этими словами я вышел из камеры, и сержант запер за мной дверь. Ведя меня обратно по коридору, он не произнес ни слова, но когда мы с ним оказались в вестибюле, он сказал: — Капитан хотел вас видеть. — Хорошо. — Он хотел бы немного побеседовать с вами. — Просто проводите меня к нему, — сказал я. |
|
|