"Когда боги спали" - читать интересную книгу автора (Коул Аллан)

5. Пещера Алиссарьяна

Когда Сафар вновь открыл глаза, солнце поднялось выше, безмятежно заливая лучами утренний пейзаж. Ирадж суетился вокруг разожженного заново костра, доставая еду на завтрак. Но, поглядев на лицо Сафара, он заметил следы несчастья и спросил, что случилось. Не отойдя от потрясения, Сафар очень хотел поделиться увиденным хоть с кем-нибудь, пусть даже под угрозой разоблачения собственного постыдного секрета. И он горячо и бессвязно выложил всю историю.

Пока Сафар рассказывал, Ирадж не выказал никакого удивления, а когда друг замолчал, он сказал:

— Не переживай, Сафар. Это всего лишь дурной сон. Видимо, ты съел зеленого миндаля.

— Это не сон, — запротестовал Сафар. — А видение того, что произошло на самом деле. И именно случившееся послужило причиной тому огненному дождю, что мы видели вечером.

Ирадж странно посмотрел на друга.

— Почему ты так думаешь? У тебя уже были такие видения раньше?

— Да, — тихо сказал Сафар. — Иногда мне доводилось видеть то, что случалось впоследствии.

— И всегда видения соответствовали истине?

Сафар сожалея пожал плечами:

— Как правило.

Ирадж присел на корточки рядом с Сафаром.

— С того самого дня, как мы познакомились, я подозревал, что ты что-то скрываешь от меня, — сказал он. — Теперь ты все рассказал?

Сафар покачал головой:

— Нет.

— Хочешь рассказать остальное?

— Пока нет.

Ирадж кивнул, воспринимая эти слова как обещание рассказать позже.

— У нас хватает времени.

И все то время, что Ирадж собирал вещи, паковал их и грузил на ламу, Сафар сидел неподвижно. Лишь когда настал час трогаться в путь, настроение у него улучшилось. В свете дня все казалось нормальным. Среди этого света не было места ни видениям, ни магии. Душа очищалась утренним воздухом. В каплях росы мелькали птицы, добывая свой завтрак. На широких листьях замирали бабочки, осушая крылышки под теплым солнцем. В цветах сонно гудели шмели.

Ирадж засвистел веселую мелодию, и они двинулись в путь. Но каждый раз, когда Сафар поглядывал на друга, он видел, что взор того устремлен в себя. Спустя какое-то время Сафар перестал переживать из-за видения, сочтя его, как предложил Ирадж, за ночной кошмар. Он даже стал ощущать неловкость из-за того, что вообще рассказал о такой глупости. Он припомнил предупреждение отца о том, что горы частенько насылают на человека приступы меланхолии и дурного настроения. И в конце концов Сафар решил, что не было никакого видения, а были лишь последствия воспаленного воображения, вызванного меланхолией.

Вскоре юная кровь взяла свое, и он вместе с Ираджем стал весело насвистывать. Взгляды их встретились, губы раздвинулись в ухмылках, и мелодия превратилась в невнятное блеяние. Оба расхохотались. За смехом последовали шутки и насмешки друг над другом. В общем, они вели себя так, как и подобает юношам.

День перевалил за половину, когда друзья достигли цели своего путешествия. Земля здесь была покрыта плотным слежавшимся снегом, и тонкие башмаки стали рваться. Несмотря на снег, день стоял теплый, безветренный. Тропа пошла круче, и они порядком вспотели, карабкаясь и подгоняя коз. Узкая дорожка петляла, минуя заснеженные камни и ведя их к вершине. Продвижение резко замедлилось. Во многих местах широкие навесы и выступы закрывали полностью вид, оставляя лишь камни да тропу под ногами. Козы и лама уже не раз совершали путешествие к излюбленному месту Сафара и потому шустро шли вперед, исчезая за крутыми поворотами.

Даже Сафар, знавший, чего ждать, повернув за последний поворот, был застигнут врасплох открывшимся видом, восхитившим его, как и в первый раз.

Они оказались на залитом солнечным светом широком выступе, откуда открывался вид на северную сторону горной цепи. Прямо под ними располагалась небольшая, поросшая травой лужайка с цветущими ягодными кустами. Из-под камня у ног бил родничок, собираясь в центре лужайки в хрустальной чистоты пруд. Козы заскакали среди цветов, радостным блеянием выражая восторг по поводу обилия столь сладостной пищи. Лама, не обращая внимания на детские выходки своих меньших сестер, уже зарылась мордой в ягодный кустик.

А за лужайкой вставала чудесная страна заснеженных вершин, постепенно понижающихся к пустынным землям севера. Пушистые облака плыли по голубому небу, серые, коричневатые и хлопково-белые. Пустынные пески, отражая солнечные лучи обратно в небо, придавали всей картине впечатление блистающей, многоцветной драгоценности.

Далее, за пустыней, глаз уже ни на что не натыкался. Взор Сафара быстро устремился к линии горизонта, к той темно-голубой линии, где небо сливалось с землей. Он услыхал, как задохнулся от изумления Ирадж, и понял, что даже его друг, рожденный среди огромных равнинных пространств, никогда не видел столь грандиозной картины. Само по себе ошеломляющее зрелище усиливалось в разреженном воздухе, и горизонт казался совсем близко, хотя от хозяев караванов Сафар знал, что требуется время и время, чтобы зайти так далеко.

Он глянул на друга, застывшего с глупой усмешкой на лице. Ирадж нерешительно протянул руку, словно пытаясь дотронуться до горизонта. Сафар рассмеялся, ибо и сам пытался сделать то же самое, когда впервые попал сюда.

— Пойдем, — сказал он. — Это еще не все.

Сафар сбросил свой легкий рюкзак и начал спускаться вниз по камням вдоль бегущего ручейка. На полпути вода пеленой закрывала вход в пещеру. Сафар указал на нее Ираджу, а затем показал, как пройти между водопадом и каменной стеной, чтобы попасть внутрь.

Во время своего последнего посещения он оставил здесь материал, из которого можно было бы изготовить факелы, и теперь быстро соорудил несколько штук, затем высек искру из кремня, чтобы поджечь первый. Стены, пол и потолок были вырезаны в гладком зеленом камне, который поглощал свет, отражая призрачное мерцание.

Ирадж, пришедший в себя от первоначального изумления, поджег собственный факел, стал осматриваться и увидел то место, где Сафар в прошлый раз жег костер, когда погода стояла еще холодная. Затем, на одной стене и на полу он увидел пентаграммы, магические символы и звезды, высеченные давно и недавно.

— Убежище кудесника, — сказал он.

Сафар кивнул, не распространяясь о том, что новые символы являлись его неуклюжей попыткой копировать старых мастеров в целях познания. Он уже пытался проводить с ними магические действия, которые проходили с большими затруднениями в силу его юношеских сомнений. Но в глубине души полагал, что со временем он таки сумеет сотворить настоящее колдовское заклинание.

Сафар указал на ряд потускневших красных символов, высеченных в полу. Они вели дальше в пещеру, словно указывая путь. Ирадж широко раскрыл глаза, узнав эти символы — Демонская луна и комета Завоевателя.

— Здесь был Алиссарьян? — выдохнул он.

— Я не знаю, — сказал Сафар. — Но я думаю, что, по крайней мере, в пещере побывали те, кто знал его.

Он махнул Ираджу, приглашая двигаться дальше, и они миновали череду залов, образовавших пещеру. В одном зале на полке все еще стояли древние кувшины. Хотя еще можно было разобрать изображенные на них древние символы, содержимое кувшинов давно испарилось. В другом зале небольшой грудой лежало оружие и доспехи, настолько заржавевшие, что они спеклись в единое целое. Ирадж осмотрел их с большим интересом, авторитетно оценивая их назначение и качество.

В последней комнате было пусто, лишь по краям дальней стены выступали держатели, в которые Сафар и поместил пару зажженных факелов.

— Вот что я хотел показать тебе, — сказал он, указывая на пространство между держателями.

Ирадж всмотрелся в это место, но поначалу ничего не увидел.

— Присмотрись внимательней, — сказал Сафар. — Когда смотришь первый раз, нужно вглядываться не менее минуты. А потом уже легче, потому что знаешь, что хочешь увидеть.

Ирадж от напряжения сузил глаза, поворачивая голову так и эдак, пытаясь увидеть то, что хотел показать ему Сафар. И тут юный гончар улыбнулся, увидев, как в пристальном взгляде друга появилось изумление, когда из стены между держателями факелов проступило изображение.

Под верхним прозрачным каменным слоем некогда была изображена картина. Без зажженных факелов разглядеть ее было практически невозможно, да и теперь она виднелась лишь под определенным углом.

На картине был изображен высокий красивый воин в древних доспехах принца. У него была светлая кожа, длинные светлые волосы и свирепый взгляд глаз таких же голубых, как воды священного озера Кирании. Под мышкой правой руки воин держал шлем, а вокруг головы сверкал золотой обруч королевского достоинства. В левой руке он держал саблю, держал высоко, словно приветствуя или вызывая на поединок другого воина. Сафар так и не мог решить, что означала эта высоко поднятая сабля.

Над воином размещался символ — Демонская луна и взлетающая комета.

— Алиссарьян, — прошептал Ирадж.

— Именно он, — сказал Сафар.

Ирадж громко и восхищенно рассмеялся, хлопая юного гончара по спине в знак глубокой благодарности.

— Тайна за тайну, — сказал он. — Хотя в этой сделке я в более выгодном положении, мой друг.

И в этот миг Сафар понял, что за время между выходом в их путешествие и прибытием сюда они действительно стали друзьями. И это знание сделало его более взрослым. До этого у него еще не было ни одного настоящего друга.

Ирадж вновь посмотрел на портрет.

— Я изучил все об Алиссарьяне, — сказал он, — но еще не видел ничего подобного. Он до кончиков ногтей выглядит завоевателем. Человеком, избранным богами править великой империей.

Он вытащил саблю, взмахнул ею и застыл в позе, изображенной на портрете — сабля поднята высоко вверх, голова поднята, взгляд устремлен в будущее.

И Сафар кое-что удивленно заметил впервые.

— Ты же левша, — сказал он. — Как и Алиссарьян.

Ирадж кивнул, сохраняя торжественное выражение лица.

— А также высок и светловолос, — сказал он. — Но у меня темные глаза. А у него были голубые… как у тебя.

Сафар вспыхнул. Ведь он отчасти потому держал в секрете это место, что здесь находилась другая личность с голубыми глазами, как у него. Здесь он ощущал себя менее отвергнутым и, даже более того, несколько превосходящим других.

Ирадж повернулся, все так же держа саблю.

— Скажи мне, Сафар, — сказал он вполне серьезно. — Я похож на короля?

Сафар внимательно оглядел его. Впрочем, никаких видений за такими словами не последовало, не разверзлись небеса, но вместо этого в нем зашевелилось понимание. И он внезапно… понял.

Во рту у него пересохло, а голос превратился в скрип.

— Ты будешь королем, Ирадж, — сказал он.

— Что? — испуганно сказал Ирадж. — Я, собственно… — Он оборвал себя на полуслове. Но тут же голос его наполнился энергией. — Что ты говорил?

— Ты будешь столь же великим королем, как и Алиссарьян, — ответил Сафар. — Я вижу это, ощущаю, — он постучал себя в грудь, — вот здесь.

Ирадж опустил саблю, царапнув кончиком по каменному полу.

— Не шути этим, — предостерег он.

— Я и не шучу.

— Ведь ты же говоришь о самой моей большой мечте, — сказал он. — О мечте создать столь же великое королевство, как и у Алиссарьяна.

— Я знаю об этом, — сказал Сафар.

— И ты не считаешь меня сумасшедшим?

— В чем-то считаю, — пожал он плечами. — Но ведь ты и должен быть таким.

— Тебе было видение об этом? — спросил Ирадж.

— Как раз перед тем, как ты прибыл к нам, — сказал Сафар. — Я видел тебя… в короне.

— Сидящим на белом слоне? — спросил Ирадж удивленно.

— Да, — сказал Сафар. — Ты вел громадную армию. И в моем видении ты звал меня.

Ирадж подошел поближе, словно притянутый магнитом.

— И я сказал тебе, чтобы ты садился рядом со мной, — сказал он. — И что ты — Сафар — и помог мне одержать мою победу.

— Похоже, нас посетило одно и то же видение, — тупо сказал Сафар.

— А я-то считал, что это лишь сон, — сказал Ирадж. — И лишь когда познакомился с тобой и услыхал твое имя, понял, что здесь таится нечто большее.

— Каким-то образом, — сказал Сафар, — мы попали в мысли друг другу.

Ирадж покачал головой.

— Это было твое видение, — сказал он. — Со мной никогда ничего подобного не случалось.

— А со мной действительно случалось, — вздохнул Сафар.

— Ты говоришь так, словно это проклятие для тебя.

— Ты и сам не знаешь, как ты прав, — ответил Сафар.

— Но… если все то, что ты говоришь, правда…

— Правда, — прервал его Сафар. — Я редко ошибаюсь.

Ирадж, обняв Сафара за плечи, привлек его к себе ближе.

— Что ж, коли быть мне королем, — сказал он, — то ты будешь моим самым доверенным советником. И как только я займу свое законное место на троне, ты станешь в этот же момент лордом Тимуром.

Опустив руку, он шагнул в сторону и торжественно поднял саблю. И легонько лезвием коснулся головы Сафара, приговаривая:

— Я, король Ирадж Протарус, так повелеваю.

Его лицо запылало юношеским жаром. Голос от эмоций задрожал, на глаза навернулись слезы. На щеке размазалась грязь, и, стоя в этой героической позе, в своем потрепанном подростковом одеянии, он выглядел несколько смешно.

Но Сафар не смеялся.

А если бы рассмеялся, может быть, вся история повернулась бы иначе.

После завершения этой импровизированной церемонии Ирадж продолжил изучение пещеры, особое внимание уделяя магическим символам и кувшинам.

— Как ты думаешь, каким целям служила эта пещера? — спросил он.

— Я ведь никому не рассказывал об этом месте, — сказал Сафар, — так что мне самому пришлось искать ответ на этот вопрос. Я думаю, в ней какой-нибудь снотолкователь предсказывал будущее Алиссарьяну.

Ирадж широко улыбнулся и сказал:

— Вот бы мне кто предсказал мое будущее в этом самом месте. Желательно, мой собственный снотолкователь.

— Но я-то не снотолкователь, — возразил Сафар. — Я лишь ученик гончара.

— Гончар, которому являются видения, — рассмеялся Ирадж.

Как ни странно, но Сафара задело это замечание.

— Конечно, гончар фигура не столь выдающаяся, как король, — сказал он. — Но это почетная профессия. А кое-кто утверждает, что даже искусство — искусство, которым благословляют боги.

— Извини, если мои слова огорчили тебя, — сказал Ирадж. — Единственными ремесленниками, которых я знал, были оружейники. Но ты прав, говоря, что гончары благословлены богами, поскольку имеют дело с веществом, из которого боги сотворили людей. А ты не думал, что, может быть, именно поэтому тебя и посещают видения? Может быть, при рождении ты был благословлен богами дважды?

— Может быть, — сказал Сафар. — Хотя моему отцу такое явно бы не понравилось.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ирадж.

— Да потому, как он вел себя… — Сафар замолчал, не желая упоминать о том постыдном происшествии.

— Так что у вас там произошло? — спросил Ирадж. — Что он сделал?

Сафар замотал головой, не желая отвечать.

— Я лучше не буду рассказывать.

— Но у нас не должно быть секретов друг от друга, — сказал Ирадж. — Особенно после того, что произошло.

«Он прав», — подумал Сафар. Но вместо того, чтобы все откровенно выложить, он рассердился.

— А ничего не произошло! — огрызнулся он. — Просто один глупый парень рассказал другому глупому парню глупую историю. Вот и все.

Сафар сорвался с места, выскочил из пещеры, пробежал между пеленой воды и стеной и стал карабкаться наверх, пока не оказался на лугу, где паслись козы.

Ирадж благоразумно не последовал сразу же за ним. Сафар в ярости бесновался на лугу, пиная ни в чем не повинные камни, вырывая с корнем растения. Досталось и ламе, которая подошла к нему полюбопытствовать, что это такое происходит с хозяином. Животное от удара испуганно отпрянуло. Сафар всегда обращался с ней нежно. Теперь она смотрела на него укоризненно. Затем повернулась и потрусила прочь той небрежной иноходью, которой удаляются ламы, стараясь не показать, что обижены.

На ее пути попалась какая-то коза, и лама набросилась на нее, как на самую досадную помеху в своей жизни. Коза метнулась в сторону, но тут же выместила свой гнев на более слабой, та на следующей, и Сафар не успел еще толком понять, что происходит, как на лугу развернулось нешуточное сражение рассерженных животных, кусающих друг друга и отскакивающих с тем же проворством, с каким ученик факира подпрыгивает, впервые пускаясь в путь по раскаленным углям.

К тому времени, когда появился Ирадж, Сафар уже так хохотал, что совершенно забыл о спорах. Ирадж не стал ему ни о чем напоминать, и вскоре они вновь стали обычными ребятами, которых судьба привела в горы пасти коз и предаваться веселой жизни.

Но невысказанное осталось висеть между ними.

Когда Бадави увидел широкий караванный тракт, ведущий в горы, он спрыгнул с ослика и упал на колени. Ударив себя кулаком в грудь, он возопил «ура» небесам, спасшим его жизнь.

Утром, когда Сарн отправил его разведывать путь, торговец лошадьми понял, что этот день может стать для него последним — если только не произойдет чудо. После того, как он продемонстрировал старую шаль из киранийской шерсти, удача, похоже, отвернулась от него. С тех пор они прошли четыреста миль и не нашли даже козьей тропы, не говоря уж о широкой караванной дороге, ведущей через Божественный Раздел.

Восхваляя всех тех святых, что приходили ему сейчас на ум, Бадави вдруг заметил неподалеку горку верблюжьего навоза. Сердце у него затрепетало от радости, и, все еще не вставая с колен, он подполз ближе, пробил подсохшую на солнце корку навоза и обнаружил еще влажную сердцевину.

В этот момент во главе колонны разбойников подъехал Сарн. Увидев его, Бадави вскочил на ноги.

— Погляди, хозяин! — воскликнул он, демонстрируя две пригоршни дерьма, как величайшее сокровище.

— Что это у тебя в руках, грязный человечишко? — прорычал Сарн.

— Верблюжий навоз, о господин, — сказал Бадави, слегка приплясывая от радости и расшвыривая дерьмо по земле. — Боги направили твоего недостойного раба, заставив пройти тысячу миль по бесплодным землям, дабы он нашел ту самую вещь, которую ты приказал отыскать.

— Не с ума ли ты сошел, человек? — сказал Сарн. — Что проку мне от верблюжьего навоза?

Бадави, казалось, не слышал. Он заметил еще несколько куч и бросился к ним, прыгая от кучи к куче как толстая жаба, хватая дерьмо и подбрасывая его в воздух с воплями:

— Хвала богам!

В этот момент подъехал Гифф.

— Что случилось с человеком? — спросил он.

— Похоже, я слишком сурово с ним обращался, — сказал Сарн. — Видимо, лишился рассудка. — Он вздохнул. — Думаю, что больше он нам не понадобится. Можешь убить его как тебе хочется, Гифф. Но будь добрым демоном и не укоряй меня словами: «Я же предупреждал».

Гифф усмехнулся и стал вытаскивать саблю. Но Бадави слышал их разговор. Он метнулся к двум демонам, злостью преодолевая страх.

— Убить меня? Зачем вам совершать такие глупости? Ведь я же нашел вам путь через горы, смотрите. — Он указал на широкую дорогу, петляющую среди холмов. — Вы бы сами ее ни за что не нашли. Только я, Бадави, смог сделать это. Более того, разве я не пытаюсь дать вам знать, что здесь, не далее как дня три или четыре назад, прошел караван? — Он указал на кучки навоза испачканной рукой. — Или вы полагаете, что животные забрели в это богами забытое место лишь для того, чтобы спокойно погадить?

Когда стих всплеск его эмоций, Бадави сообразил, что он наделал. Нервы его не выдержали, и он рухнул на землю.

— Прости меня, господин, — взмолился он. Он начал биться головой о землю и посыпать голову пылью. — Это недостойное блеянье раба твоего оскорбило тебя, господин. Пощади меня. Отрежь мне руку, если хочешь. Вырви этот грязный язык, который болтает не думая, пока ум слишком взволнован открытием. Лишь пощади меня, господин. Пощади. А я верно отслужу тебе, довольствуясь лишь крохами для пропитания и ударами плетью в качестве награды.

Пока Бадави хныкал, Гифф, пришпорив скакуна, отправился осматривать следы.

— Не хочется признавать, — сказал он, когда торговец лошадьми замолчал, — но человек прав. Здесь совсем недавно прошел караван.

Бадави вытер глаза и нос рукавом.

— Вот видишь, господин, — сказал он. — Я говорил правду. Даже Гифф это подтверждает. А ведь мы с тобой оба знаем, как он меня ненавидит. Хотя, разумеется, я и заслужил это…

— Заткнись, человек! — сказал Гифф. — Если ты еще хоть раз осмелишься осквернить мое имя своими устами, я отрежу тебе голову, чтобы сделать из нее ночной горшок!

Бадави поклонился, трепеща.

— Прошу вас, — сказал он. — Я вовсе не собирался никого задеть.

Сарн не обратил никакого внимания на этот диалог. Он разглядывал широкую дорогу. Дорогу, протоптанную в крепкой каменистой почве веками путешествий по ней. Он устремил взгляд к заснеженным горам, размышляя, насколько богатой добычей может стать этот караван.

Словно прочитав его мысли, Бадави сказал:

— Я думаю, караван идет из Каспана. — Он указал на северо-запад, в том направлении, где приблизительно располагался Каспан. — Хозяин каравана несомненно ведет его через Божественный Раздел в Валарию. Эта дорога тянется на несколько тысяч миль — разумеется, в два конца. И как вы, господин, уже несомненно догадались, ни один купец не отправится в столь долгий путь, если не ожидает хорошей прибыли от приложенных усилий. Захватите этот караван, господин, и вы обретете целое состояние.

Гифф прислушивался со вниманием, понимая, что торговец лошадьми говорит правду. Плюс к этому его восхищала еще одна вещь.

Он щелкнул когтями, привлекая внимание Сарна, и затем просто сказал:

— Ну теперь-то с ним все закончено?

Бадави изумленно уставился на него:

— Что вы хотите этим сказать?

Демоны не обратили на него никакого внимания.

— В общем, я не вижу, чем он еще может быть нам полезен, — сказал Сарн. — Мы нашли то, что хотел король Манасия, и то, что нужно нам. Как только захватим караван, можно возвращаться домой.

— Так с кем покончено? — не отставал Бадави. — О ком вы говорили, господа?

— Ты обещал мне, что я могу убить его, — подчеркнул Гифф.

— Вы имеете в виду меня? — спросил Бадави. И вновь заплакал. — Только не меня, — захныкал он. — Вы не обо мне говорили!

Сарн снял с когтистой лапы огромное кольцо, украшенное драгоценным камнем, и бросил Гиффу, который подхватил его на лету.

— Я выкупаю свое обещание, — сказал Сарн. — Он меня устраивает больше, чем тебя. Скажем так, что я еще не совсем возненавидел его. — Он обнажил клыки. — Да потом это и плохо для здоровья демона так поворачивать события.

— Я готов на все, господин, — хныкал Бадави. — На все.

Гифф раскатисто рассмеялся и надел кольцо на палец.

— Обещание возвращено, — сказал он.

Сарн заставил скакуна подойти ближе к хнычущему Бадави. Скакун отвернул морду в сторону, не вынося человеческого запаха. Он даже фыркнул, но Сарн успокоил его, ударив каблуком по ребрам.

— Посмотри на меня, человек, — сказал демон.

— Нет, нет, я недостоин смотреть! — завопил Бадави, пытаясь отползти.

— Я сказал, посмотри! — взревел Сарн.

Бадави съежился на земле, словно крик демона обладал силой удара. Затем медленно поднял глаза. На него сверху пристально взирали огромные желтые глаза. Сарн взмахнул рукой, и тело торговца лошадьми внезапно напряглось. Оно не слушалось воли Бадави, хотя тот не потерял возможности думать и испытывать страх.

— Не бей меня, господин, — пронзительно воскликнул он.

— Я и не собираюсь, человек, — ответил Сарн. — Я не хочу пачкать руки твоей трусливой кровью. Нет, ты умрешь той смертью, которую заслуживаешь, человек. Смертью, которую изберут для тебя боги. Пока же они не внушили такой мысли моей голове.

— Прошу тебя, господин! — взмолился Бадави.

— Молчать! — рявкнул Сарн.

Бадави оцепенел.

— Возьми этот нож, — сказал Сарн, протягивая ему изукрашенный кинжал. Пальцы Бадави помимо его воли разжались, и он взял нож.

Сарн указал на землю.

— Рой себе здесь могилу. Да рой поглубже, чтобы ничего не подозревающий шакал не отравился твоим разложившимся трупом. И рой пошире, чтобы она вместила всю твою раздувшуюся тушу.

Подобно послушным часам, Бадави встал на четвереньки и принялся рыть.

— Когда сделаешь это, человек, — сказал Сарн, — залезай в могилу и режь себе живот. И я хочу, чтобы ты делал это медленно. Чтобы в полной мере изведать боль.

Мозг Бадави вопил:

«Нет, нет, я не должен этого делать!»

Но он продолжал копать, вгрызаясь в землю ножом и отгребая почву и камни окровавленными пальцами. Он был не в состоянии замедлить работу, не говоря уж о том, чтобы вообще остановиться. И он понимал, что как только остановится, то тут же примется исполнять последнюю часть приговора Сарна. Как и приказано, он сам покончит с собой — медленно и мучительно, как только дух вытерпит.

Его посетила безумная мысль. Все из-за верблюда. Именно тогда удача впервые отвернулась от него. Когда он из-за любви к верблюду похитил приданое дочери.

«Но он же был таким прекрасным животным, мой Сава, — подумал он. — Таким белым, таким белым…»

Белым, как снега Божественного Раздела.

В последующие несколько дней Ирадж несколько раз возвращался в пещеру. Он уходил один, никогда не рассказывая о своем намерении и ни о чем не говоря по возвращении. Но каждый раз, возвращаясь, он словно становился выше, ступал все более уверенно, в глазах появлялось все больше властности.

Сафар побывал там затем только один раз, и тоже в одиночестве. Однажды поздно вечером он размышлял о кошмаре с танцорами, погибшими от вулканического извержения. После того как он успокоился, а мысли прояснились, он вспомнил о находке, сделанной им в пещере во время одного из прошлых посещений. Убедившись, что Ирадж спит, он отправился в пещеру, в тот зал, где на каменной полке стояли старые кувшины. В углу лежали осколки разбитого горшка, которые привлекли его внимание из-за древних символов, изображенных на них. Он разложил черепки на полу, пытаясь собрать их в соответствующем порядке.

Рассматривая сложенную головоломку, Сафар поднял факел повыше. Но на этот раз его внимание привлекали не символы, а сам горшок. Он представлял собой округлый кувшин в форме глобуса с единственным небольшим отверстием для затычки. На этом шаре были изображены основные части света, включая океаны и четырех гигантских черепах, несущих на себе сушу. Вот здесь, в Средних морях, располагался Эсмир — что на древних языках означало просто суша, или земля. К северу лежал Ароборус, край лесов. К югу — Раптор, край птиц. Последней оставалась Хадин, земля огня. Сафар с большим вниманием разглядывал черепки, формируя горшок в уме. На этом глобусе Хадин располагалась на другой стороне земли — прямо напротив Эсмира.

Он склонился ниже, пытаясь тщательнее рассмотреть большой черепок с изображением Хадин, состоящую на самом деле из огромной цепи островов, а не из единого континента. На самом большом острове изображена была заснеженная вершина с ликом чудовища. Чудовище дышало огнем. Именно воспоминание об этом куске изображения и привело Сафара в пещеру. Он размышлял, не был ли этот остров в составе Хадин тем местом, куда его занесло в видении. Если только это было видение.

Он ощутил себя невежей. Ведь он всегда гордился своим умом, но сейчас ему его познания о мире казались столь же ничтожными, как какое-нибудь насекомое по сравнению с небесами. Он ощутил неодолимое желание узнать больше, отчего опечалился, понимая, что Губадан как учитель уже не в состоянии дать ему большего. И, глядя на черепки, Сафар вдруг подумал, что все его знания могли быть и ошибочными или основанными лишь на зыбких мифах, рассказанных Губаданом. Даже старый жрец признавался, что вообще не существует никаких черепах, держащих на себе сушу. Земля плавает в океане без чьей-либо помощи, говорил он. А черепахи являлись лишь символами, но не опорой. Хотя и предупреждал, что в символах могут скрываться значения, представляющие научную ценность.

Сафар решил, что в следующий раз, когда отправится с отцом в Валарию, отыщет там книги, с помощью которых расширит свои познания — хотя малейшего понятия не имел, какие же ему нужны книги. Но для начала, пожалуй, можно начать с той, что поведает ему о четырех континентах. Особенно о Хадине.

Он протянул руку к черепку с изображением Хадина, и как только пальцы его коснулись керамики, ощутил то самое теплое, приятное чувство, которое испытал той ночью, когда с небес обрушился ливень раскаленных частиц. Ощущение быстро пропало, и все вновь пришло в норму. Он встряхнулся, удивляясь, что же произошло. Он уставился на черепок с огнедышащей горой. Ничего не произошло. Немного погодя он оставил свои попытки и сунул черепок в свой мешочек с глиняными шариками, чтобы изучить его позднее.

Затем вернулся в лагерь, на свое ложе. И уснул без сновидений.

Через несколько дней жизнь в гроте ему надоела. Вернее, ему стало как-то не по себе. Он не показывал виду, но в воздухе носилось тревожащее ощущение магии и опасности. Наконец он придумал отговорку, как уйти отсюда. Он сказал Ираджу, что им не хватает мяса. Ирадж, всегда готовый поохотиться, согласился.

Оставив коз и ламу пастись на лугу, они несколько часов продвигались по заснеженным тропам. Сафар с помощью пращи сшиб несколько горных куропаток, а Ирадж из лука подстрелил зайца. Сафар поддразнил его, сказав, что с таким оружием надо охотиться на медведя, а не на кролика, и что стрела разнесла зверька на части, так что он теперь ни на что не годен.

Ирадж притворился оскорбленным.

— Неблагодарный, я только что спас наши жизни. Неужели ты не видел взгляда его глаз? Да это же самый настоящий людоед!

— Ой-ой-ой! — завопил Сафар. — Заяц-людоед! Бежим! Бежим!

И они помчались по тропе так, словно за ними гнался тигр.

Примерно через час они вышли на выступ, откуда открывался вид на главный караванный путь. Перевал, через Невесту и Шестеро Дев, был не из легких. Он состоял из череды серпантинных колец, ведущих от пустыни вверх к первому проходу. Этот проход вел к шаткому мостику, тянущемуся до следующей горы. И вся конечная часть пути состояла из таких вот ущелий и мостиков. Затем тропа вела вниз и выводила к самой Невесте, а с нее — в Киранию и дальше, вниз.

Сафар не один час в свое время провел на этом выступе, наблюдая за караванами. В разгар торгового сезона, когда их проходило здесь до дюжины, зрелище выдавалось удивительное. Один раз ему посчастливилось увидеть четыре каравана, движущихся одновременно по четырем вершинам. Ему еще не доводилось видеть океан, но для Сафара караваны как раз и выглядели как небольшие флотилии судов, плывущих среди моря облаков и снегов. Киранийцы называли этот край Высокие Караваны, тем самым утверждая, что нигде во всем мире торговцам не приходилось пересекать более высокие горы.

Когда юноши стояли, созерцая заснеженные вершины, Сафар, увидев караван, первый за эту весну, направляющийся к перевалу Невесты, испытал чувство радости. Он указал на караван Ираджу, который из-за недолгого срока пребывания в горах не мог еще с легкостью определять расстояние до цели. Они залюбовались видом бредущих животных, колокольчики которых странно позванивали в холодном сухом воздухе. Вскоре стали различимы и маленькие фигурки людей, идущих пешком или едущих на лошадях, и бредущих за ними тяжело нагруженных лам и верблюдов. Несколько больших фургонов, влекомых быками, замыкали караван.

— Где они только не побывали, — мечтательно сказал Ирадж, — чего только не повидали. Из-за одного звука этих колокольчиков хочется пойти вместе с ними, правда, Сафар?

— Вот еще, — резковато ответил Сафар. — Мне и здесь хорошо. Чего это ради жить среди чужестранцев?

Ирадж странно посмотрел на него.

— Тебя посещают видения, — сказал он, — но ты не любишь мечтать?

— Люблю, но не о таких вещах, — ответил Сафар. — Я совершенно доволен тем местом, где нахожусь. Мой отец иногда ездит в Валарию продавать свои лучшие горшки. Но когда бы я с ним ни ездил, каждый раз с нетерпением рвался домой.

Ирадж обвел рукой караван и окружающий его вид.

— Но ведь настоящий мир там, Сафар, — сказал он. — Там великие люди вершат судьбы. Там можно увидеть интересных людей и таинственные вещи. Я согласен, ваша долина прекрасна. Но здесь ничего не происходит и не произойдет. Неужели тебе не хочется уехать?

— Никогда, — сказал Сафар с решительностью, странно не вяжущейся с его возрастом. — Все, что мне нужно, имеется здесь. И все, что мне понадобится, — тоже.

Ирадж пожал плечами, как бы сомневаясь в словах друга, а затем сказал:

— Давай спустимся навстречу к ним. Мне еще не приходилось разговаривать с хозяином каравана.

Дневного времени оставалось в избытке, так что Сафар не видел причин для возражения. К тому же, как знал каждый ребенок в Кирании, тот, кто первым встретит караван, всегда получает приветствие и маленькие подарки. Сафар окинул взглядом окрестности, выбрал маршрут, который пересекался внизу с маршрутом путешественников в начале перевала Невесты, и мальчики устремились вниз, навстречу каравану.

Они огибали беспорядочную насыпь камней, когда глаз Сафара уловил какое-то движение. Он схватил Ираджа за руку, останавливая того, и стал вглядываться.

Из ущелья к каравану быстро двигались колонной какие-то фигуры. Они расходились широким кольцом, и Сафар понял, что караван их не видит.

Поначалу он принял их за разбойников. Прикрыв глаза от солнца ладонью, чтобы лучше было видно, он ясно разглядел идущую впереди группу и вскрикнул от испуга.

— В чем дело? — спросил Ирадж. Он вглядывался в фигуры, но рассмотреть их не мог.

— Демоны! — воскликнул Сафар. — Они собираются напасть на караван!