Котенко ОлегНа берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

Олег КОТЕНКО

НА БЕРЕГУ ЗЕЛЕНОГО МОРЯ, У ПОДНОЖИЯ ЖЕЛТЫХ ГОР...

Автор выражает глубокую благодарность

ВЛАДИСЛАВУ КРАПИВИНУ - за прекрасные,

добрые книги; побольше бы таких книг;

ЮЛИЮ БУРКИНУ - за тексты песен, которые

я, правда, разместил в книге без его

ведома; надеюсь, он простит мне это;

ВЛАДИМИРУ ВАСИЛЬЕВУ - за моральную

поддержку и дельные советы.

НАЧАЛО. ВСТУПЛЕНИЕ.

В сказочном светлом детском сне

Ждут тебя мельник, портной и шарманщик,

Ждут приключенья и встречи, но раньше

Звезды бенгальские вспыхнут в окне...

Мельник тебе покажет, как делать муку

из ветерка,

Это для сдобы против злобы, чтобы

Каждому по три кулька.

Будет портной без лишних слов ткать кружева

из облаков

И из надежды шить одежду, между

Прочим теплее мехов...

И закружится метелью бал-маскарад,

Тысячи огней-гирлянд,

И чтоб с милой принцессой ты мог танцевать

Шарманщик будет играть...

Видишь, в окне овал луны

Нам улыбается мягко и грустно?

Спи-засыпай, торопись, потому что

Взрослым не снятся волшебные сны... Время пришло, пробил наш час, кончился бал,

но и сейчас

Старый шарманщик, слышишь, как и раньше

Где-то играет для нас

Сказочный вальс.

Юлий Буркин "Колыбельная на Новый Год"

Он шел домой, как всегда, уставший и разбитый. Мечтал только об одном: как сейчас придет, как снимет опостылевшие ботинки, ляжет на диван и ничего не будет делать... Чертыхнувшись, он поменял ключ: всегда путал ключи от верхнего и нижнего замков. В мыслях переигрывал прошедший день. И как он умудряется работать среди таких сволочей? Евгений Дмитриевич, ну пожалуйста, ну вы же лучший специалист... Пропадите вы все пропадом! Сорок лет всего, а уж на работе уважать начали. Рановато. Душой он чувствовал, что уважение не притворное, не видимость, и от этого становилось еще противнее. Дочь сидела на стуле, судорожно комкая окурок в пепельнице. Вот, зараза! - А я думаю, куда это мои сигареты деваются... - проворчал он, стремясь стать в позу. Но не выходило. На самом деле Евгений ничего не замечал, тюфяк. - Да ладно, пап, мне ж уже... - Сколько? - сорвался он. - Ну? Сколько? Дура ты! - Да ты чего? - она выпучила глаза. - Рот закрой! С отцом разговариваешь! Ладно, мать тебя манерам не научила, откуда ей знать - всю жизнь по мужикам бегала. И ты туда же? В шлюхи записалась? - Как ты смеешь! - Смею! - он чувствовал, как свинцовая тяжесть подкатывает к лицу изнутри. Вот, уже уперлась в кожу, давит, давит... - Смею! Она демонстративно схватила сумочку и направилась к двери - он и не думал вставать на дороге. Пусть чешет. Куда пойдет? Все равно домой приковыляет... Ему стало тошно от мысли, что он ее отец, что не смог воспитать как человека, что просто не способен на это. Что не подал личного примера, что женился на такой стерве, какой была ее мать. Пускай идет... Зазвонил телефон. - Алло... - Жень, ты? Узнал? Слышишь, приезжай, у нас тут все. Хочешь, Танюшка на машине подъедет? Она непьющая. - Не хочу. - Ну, тогда своим ходом - дольше ж выйдет! - Приезжать не хочу. - Да ладно тебе. У Сереги сегодня день рождения, забыл что ли? Обидеть хочешь? Короче, через двадцать минут ждем. Давай.

- Оглох?! - крикнул он в трубку. - Не хочу, сказал! - Жека, чего это ты? - оторопело спросили на том конце. - Пошел нахрен... Он бросил трубку, рванул за телефонный провод. Потом несколько секунд смотрел на медные кончики. Упал на кровать, уставился в окно. Там густел вечер, бело-красный зимний вечер. Холод. Сплошной холод, что на улице, что дома... А куда ж это Верка ушла без куртки? Простудится ведь. Впрочем, двумя этажами ниже подружка ее живет. Наверное, туда... Зря накричал, Витька хороший мужик, добродушный. И обидчивый. Может, позвонить да извиниться? Нет, тогда придется ехать, а как раз этого хочется меньше всего. Своеобразная компания, там всегда неловко. Будто стены душат. Встал, наугад схватил кассету, бросил в магнитофон.

Его недавно встретил я, Он мне родня по юности, Сидели, ухмылялися Да стукались две рюмочки.

Встал у окна. Не хотелось ничего. Впрочем, нет, одно желание было. Чтобы какой-нибудь старый и хороший друг, как в песне, которого не видел давно, вдруг позвонил в дверь. Он бы его впустил, нашел початую бутылку коньяка, извлек бы из серванта две рюмки дурацкой коньячной конструкции. И они бы сидели, выпивали, разговаривали. Коньяк бы быстро закончился и Женя взял бы в баре нераспечатанную бутылку "Союз-Виктана". Какой-нибудь СВ-шной. И они бы уже пили и снова разговаривали. Пили бы и курили одну за одной, пускали бы струи дыма в темнеющее окно. И слова бы слетали тогда легко, без лишних затруднений и мыслей. Так, глядишь, и освободился бы от давнего груза, что лежит на душе. Но друга не было. А вечер за окном превращался в ночь. Женя увидел, как Вера выходит из подъезда с подругой. Уже в чужой куртке. На белом снеговом фоне их фигурки выделялись четко, так что, не смотря на темноту, он увидел, как они подошли к "Вольво" цвета "мокрый асфальт", сели и укатили куда-то... Тоска сжала сердце. "Моя дочь - проститутка". От таких мыслей и повеситься немудрено. Женя опять упал на кровать и прижал к лицу ладони. Женя... Какой я Женя? Женя умер, а как жаль... Вдруг дико захотелось вернуться в то время, когда не знал никаких забот и проблем, когда видел только свет. Когда вставал утром и, продирая глаза, смотрел в окно - видел освещенный солнцем противоположный дом. "Мама, сегодня будет хорошая погода..." Глотая невольные слезы, он закрыл глаза. Но продолжал видеть окутанную сумерками комнату так же ясно. Удивляясь, он поворачивал голову вправо, влево - видение не исчезало. Протянул руку вперед... Комната вдруг отодвинулась, ушла вперед. Стала двухмерной, как картина. Странная, ужасно реальная, будто созданная разумом гениальнейшего из художников - Творца. Пальцы уперлись в картину. Она была как стекло - идеально гладкая и прохладная. Невесть откуда взявшийся ветер тронул волосы Евгения. Он обернулся, вздрогнув. За спиной неслышно колыхалось море. Зеленая с легкой примесью синевы вода походила на загустевший кисель. Так выглядит море в период "цветения" водорослей - во второй половине июля. Зеленая, кое-где желтая, пятнами, вода и такого же цвета дымка над ней. Евгений попытался открыть глаза открыть глаза, решив, что это видение, галлюцинация. Странно... Ветер вновь дохнул напитанным запахом моря теплом. Тронул глазные яблоки. Картина в лиловых сумеречных тонах быстро растворялась в воздухе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСТРОВ.

КАТЕРИНА

Узкая полоска пляжа слева ограничивалась морем, справа - скалами. Желтый камень, будто впитав в себя тепло солнечного света, слабо светился, отражаясь в воде. Я брел по песчаной кромке, неся ботинки в руках. То, что случилось всего несколько минут назад, не умещалось ни в какие рамки моего понимания. Как? Почему? Где я вообще нахожусь? Может, на больничной койке под капельницей и с трубкой в носу, а все это - бред? Но головой я, вроде, не бился и под машину не попадал. И таблетки никакие не пил. И не слышал, чтобы люди вот так, сразу, сходили с ума. Хотя, всякое бывает. Впрочем, такое сумасшествие вовсе не худший вариант... Но и прохлада воды, и тепло желтых камней, и скрипучая шершавость песка - все это так реально. Дорогу мне перебежал маленький бардовый краб. На секунду остановившись, он угрожающе щелкнул клешнями. Я последовал за ним. Может, краб покажет мне щелку в скалах... Щель действительно нашлась, но подходила она разве что для краба. Я с намечающимся отчаянием взглянул на растянувшуюся до самого горизонта скальную гряду. Неестественно как-то, почти отвесная каменная стена. В крохотных выщербинах, что выгрыз ветер, поселилась трава. Корни свешивались вниз в надежде уловить хоть немного влаги из воздуха. - Скалы пропустят всякого... Готов поклясться, что слышал голос, но вокруг никого не было. Только мой проводник, маленький краб, сидел на песке. - Не оглядывайся, здесь я, перед тобой! Краб? Я хотел тронуть его пальцем ноги, но он проворно отскочил в сторону. Кто-то меня разыгрывает... - Но-но! Слушай, тебе же хочется, чтобы кто-то помог. Почему ж отказываешься от помощи? Вон, смотри. Краб побежал к скалам. Я повернул голову и тут же отказался верить своим глазам: в желтой стене зияла широченная трещина. Вверху она была не меньше трех десятков метров в ширину, но и внизу можно было протиснуться, если боком. А на той стороне лежал луг. Гуляли под ветром сверкающие изумрудные волны, мягко окатывали они частые холмы. Потирая оцарапанное плечо, я выдернул застрявшую меж камней ногу. С теневой стороны скалы казались не солнечно-желтыми, а скорее темно-охряными. Почва настолько была пропитана влагой, что каждый мой шаг отмечался темным мокрым пятном. Слева, неподалеку, бежала река; видимо, там она прорезала скалы и впадала в море. Река была спокойной и чистой, текла неторопливо и стену скал вовсе не пробивала, а уходила в землю. В чуть зеленоватой от отражающейся травы воде ворочались сомы - берег не был пологим, обрывался сразу же и уходил вниз, так что у самого этого берега глубина была приличной. Я пошел против течения. Русло разрезало надвое холмы, что встречались на его пути. Невольно я залюбовался этим творением природы. Пологие склоны белели, усыпанные какими-то мелкими цветами с запахом меда. А то, что я увидел за холмами, и вовсе поразило меня. Замок. Самый настоящий. Но не мрачный и серый, какими были средневековые замки. Не похожий на громадный, на века вросший в землю и укрытый мхом валун. Тот замок будто сошел с обложки детской книги - множество башен с прямоугольными зубцами наверху рвется в синее небо, в полное солнечного света небо, да и сам замок похож на Солнце, потому как ярко-желтого цвета. Прямо как скалы. Или как чистый песок - не может простой камень такую изящную, такую жизненную форму. И легкость этих линий, безумные очертания - это не сможет изобразить даже искуснейший скульптор, имей он в распоряжении самый прекрасный мрамор... - Эй, герой, поди-ка сюда! Крик заставил меня оторваться от созерцания замка. Я боязливо вернулся взглядом к тому месту - нет, замок не исчез и не подернулся рябью. Через луг, перепрыгивая островки спутавшейся травы, ко мне шел молодой человек лет тридцати с виду в болотного цвета шортах и синей футболке. По-моему, он был бос. - Иди сюда! - прокричал он снова и помахал рукой, в которой держал флажок в голубую и белую клетку. Я подошел. Он протянул мне руку. - Не видел тебя раньше. Я Антон. - Евгений, - ответил я машинально. - Будем знакомы, - он был смуглолиц, но не от природы, а от загара, сухощав и не очень высок. В руках чувствовалась сила. Антон засунул флажок за пояс. - Из чьей команды? - спросил он. - Чего? - не понял я. - Понятно. Оттуда пришел? - Антон протянул руку в сторону скал. - Оттуда. - Это хорошо. Пошли. Я совершенно не смотрел под ноги и потому все время спотыкался о сплетения травы. Мы шли к замку. Точнее, к Замку - Антон произносил это слово с такой значительностью в голосе, будто писать его нужно непременно с большой буквы. - Хорошо, Жека, что ты сюда попал, - говорил он. - Здесь знаешь как... - А где я, если не секрет? - осторожно поинтересовался я. Мне все еще казалось, что это бред. Антон хитро подмигнул. - Тебе тут понравится, уходить ни за что не захочешь. - А можно уйти? - Можно, конечно, только зачем тогда было приходить? Замок оказался просто громадным. Совсем не таким, каким казался издалека. Я погладил желтую стену. Песчанник, но нигде не видно никаких швов. Да и зачем строить из песчанника? Непрочный он. - А это из чего? - Из песка, из обычного песка. - Как из песка? - Ну, ты что, в детстве никогда из песка не строил? - Строил, - признался я. - Любил на пляже в песке ковыряться. Только при чем... - Ну вот, мы здесь тоже строим. Лепим, а оно стоит - не рассыпается. Вон, крепкое какое! Антон постучал ногой по стене. - Ну-ну, - донеслось изнутри. - Нечего там! Я едва успел отскочить - створки дверей в два моих роста высотой распахнулись внезапно и бесшумно. На пороге показался неряшливого вида мужик, давно не бритый, не стриженный. - Совсем уже обнаглели, пацанва, - пробурчал он. - И чего вам на месте не сидится? - Не ворчи, Степаныч, - весело ответил Антон. - Я вот, привел. Мужик смерил меня взлядом, почесал заросшую щеку. - Веди, - наконец, изрек он и бухнулся в свое плетеное кресло, сунул в рот папиросину. Я поразился пустоте, сквозящей в его взгляде, лице. Степаныч явно отличался от жизнерадостного Антона. Возраст? - Что это с ним? - спросил я, когда мы отошли подальше. Антон с безнадежным видом махнул рукой: - Так он же взрослый... Я удивленно уставился на своего попутчика. Что значит взрослый? А ты какой? Молодой, конечно, но не ребенок же. Мне, если честно, стало не по себе. Антон толкнул перехваченную железными полосами дверь. Чудеса! Оказывается, Замок выстроен кольцом или прямоугольником, а внутри этого кольца - парк. Посередине журчит фонтан, зеленое травяное поле расчерчено дорожками и мохнатыми бордюрами кустарников. Рядом с фонтаном я увидел скульптуру - старушка, кормящая голубей. На каменной скамье рядом с изваянием сидела девушка. Ужасно знакомое лицо... Медного цвета волосы тяжелой волной падали на спину. Впрочем, чувство дежа-вю скорее всего вызвано типичностью черт ее лица. Странно, какими непохожими могут быть люди с одинаковыми чертами лица. - Кэти! - позвал Антон и уже тише добавил: - Она нам как мать, на ней здесь все и держится. "Хорошая мать, едва ли не младше сынка..." Она встала. Боже, какое совершенство! Мне стало чуточку стыдно перед Антоном. Он-то явно видел в ней не женщину. Скорее чертовски важную фигуру в жизни этого странного мира. Она подошла, улыбнулась. - Здравствуй, Женечка, - поздоровалась она и по моей спине прошла волна колкого холода - говорила не молодая девушка, возможно, еще даже не познавшая прелестей женской судьбы. Говорила столетняя старуха. Она смотрела так заботливо... Действительно, как мать. - Здравствуй, - ответил я. Получилось как-то сдавленно, будто не слова слетали с губ, а увесистые куски свинца. Она почувствовала это. - Антош, спасибо, можешь идти. Тебя там заждались уже, наверное, она взглянула на клетчатый флажок. - Только один холм? - Только один, - понуро согласился он. И вышел. Дверь мягко закрылась. - Зови меня, как хочешь, - она выпрямилась, заложила руки за спину. - Кэти, Катерина, Катя. - усмехнулась, но невесело. - Екатерина Павловна. - Что это такое? Если бред, то почему такой реальный? - Это не бред, Женя, это та реальность, куда очень многие стремятся, но далеко не всем она доступна. Катерина вернулась к скамье. Я сел рядом. Редкие брызги долетали от фонтана, щекотали разогретые солнцем щеки. - Вот, - Катерина указала на скульптуру. - То, чего никогда не боишься... Вначале. А оно все равно приходит, каким бы далеким не казалось. Внезапно. Надевает ватные цепи. Старость. Куда от нее денешься? - Никуда. Это неизбежно. Катерина покачала головой. - Ошибаешься. Мир, где старости просто не существует, у тебя внутри. Там, где с рождения хранится частичка тепла материнского сердца. Я подумал, что она, наверное, права. Что можно обладать телом и разумом старика, но душой ребенка. - Это детство, Женя. Время, когда тебя совершенно искренне назовут Женечкой. Хочешь, чтобы оно вернулось? Хочу, безумно хочу. Чтобы погонять мяч двор на двор на пыльном пустыре за домами, а потом мазать йодом и зеленкой сбитые коленки. - Детство без родителей? - тихо спросил я. Катерина неопределенно пожала плечами. - Но ведь это твой мир. Если в нем есть место для родителей они будут и... Она осеклась. - Что? - У тебя были родители, Женя? - Они и сейчас есть. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, живы-здоровы. - Я не знаю... Понимаешь... Вот он - мир, куда ты так хотел попасть, чтобы уже никогда не... возвращаться. Это детство, Женечка. Самое настоящее. Главное, чтобы ты сам верил и хотел, а иначе ты заразен. И даже опасен. Это очень хрупкий мир. Врочем, раз ты сумел перешагнуть порог, значит, остался в тебе тот самый заряд тепла. А? - Наверное, остался... - Ну вот, - улыбнулась Катерина. - Иди, мальчик мой, знакомься, вживайся... Надо сказать, мне тогда стало жутко от вида серой пелены, что колыхалась в ее глазах. Изо всех сил она пыталась прикрыть слезы радостными искорками, но не получалось. Я набрался наглости и спросил: - А кто ты, Катерина? Она отвернулась, подставляя брызгам лицо. - Кто-то же должен следить за детьми, а то вечну лезут, куда не надо. По интонациям в ее голосе я понял, что все, разговор окончен, не нужно бередить человеку душу, когда ему и так плохо и больно. Незачем рвать ее. "Он же взрослый", - сказал тогда Антон. Катерина не просто взрослая среди тех, кто смог снова стать детьми. Грубо и страшно... Старая, очень старая женщина. У ее души было два варианта выбора: стать каменной или медленно умирать от тоски. Превратиться в базальт ей не удалось. Я вышел.

ЦВЕТНЫЕ ФЛАГИ

Вдали, на холме, я заметил Антона. Он размахивал флажком. Размером побольше первого, клетчатого, и полностью малинового цвета. На нем еще что-то было нарисовано золотой краской, но из-за расстояния я не видел, что именно. Вокруг холма выстроилось неровное кольцо человек из пятнадцатидвадцати. Там были и мальчишки, которым на вид было максимум шестнадцать, и юноши, и даже солидные дяди, разменявшие, похоже, шестой десяток. Но все выглядели одинаково энергично и молодо как-то. "И впрямь не стареют", - подумал я. Кто каким сюда попал, тот таким и останется, но никакой возраст не помешает ему быть мальчиком младшего школьного возраста, как говорится. Антон заметил меня и замахал руками. Я неожиданно даже для себя почувствовал неудержимое желание бегать по этой дивной траве с вплетениями цветов. И разом отлетели мысли и дочери-проститутке, из-за которой я хотел уже резать вены, об ушедшей к богатенькому козлу жене. Стало так легко-легко, светло-светло... Пусть мне не повезло в жизни, пусть я неудачник или лентяй, но никто теперь не заставит меня плакать... Мне протягивали руки, называли имена, я автоматически говорил свое, но смотрел только в глаза этих людей. В них горело Солнце, что много ярче и горячее небесного светила. Такого Солнца хватит не на одну Землю, а еще и Луну достанет прогреть хорошенько! Антон вручил мне белый легкий рюкзак. У каждого был такой же. - Держи пока мой, - сказал он. - Я за новым сбегаю. В общем, видишь, сколько холмов? Сегодня играет семь команд. Каждый холм отмечен флажком. Надой заменить чужой флажок на свой. Наши - темно-лиловые с золотисто-изумрудным львом. Причем, команды всячески мешают друг другу менять флажки. Только без драки! Это грубейшее нарушение. Результаты игры объявляются на закате. Чьих флажков больше - те, естественно, и выиграли. Мне вот сегодня не очень везет, уже полдень, а у меня только два холма. Он снова подемонстрировал два трофейных флажка, после чего умчался в Замок. Я огляделся, выбрал себе холм, отмеченный зелено-желтым флажком. Я уже был совсем близко, когда откуда-то выскочил парень с повязкой таких же цветов на голове. "Без драки", - вспомнил я, но тот лишь взмахнул рукой - и на моем пути выросло несколько громадных, выше меня, дождевиков. Я, естественно, остановиться не успел и всем телом плюхнулся в рыхлую мякоть. Под смех моего противника в воздух взмыло облако грибной пыльцы. Она тут же забила мне нос и рот. Чихая, я отбежал подальше - свербеж в носу тут же прекратился. Парень с повязкой сидел на вершине холма, рядом с флажком, но я знал, что он не имеет права мешать мне брать флажок, когда я уже добрался до него. Он хитровато улыбался. Я сообразил, что могу с помощью воображения создавать любые предметы и вообще все, что угодно. Иначе откуда взялись грибы? Тот парень их и... материализовал. Я поэкспериментировал - огромная бабочка-махаон едва не пришибла меня многометровым крылом, что вызвало новый взрыв смеха. "Его зовут Стэн, он иностранец, но здесь не существует разделения языков", - прожурчало в мозгу. Мое творение порхало в небе, переливаясь перламутром... Когда я рванулся к холму, то уже почти знал, что предпримет Стэн. И угадал - склон внезапно заблестел льдом. Он засиял на солнце так, что стало больно глазам. Ничуть не хуже перламутра на крыльях моей бабочки. Но уже в следующую секунду на моих ногах появились ботинки с цепкими шипами на подошвах. Я быстро вскарабкался наверх и ухватил флажок прежде, чем Стэн успел как-либо помешать мне. Место зелено-желтого флажка занял мой, лиловый. Я весело подмигнул Стэну, мол, игра это или что? Довольный собой, я засунул приобретенный флажок в специальный карман, который, надо сказать, тоже приделал к рубашке я, и уже собирался бежать дальше, когда споткнулся и с головой окунулся в сугроб. Впрочем, снег был вовсе не холодный и даже не мокрый. Он скорее походил на мягкий хлопковый пух. Я пулей вылетел из сугроба, отряхнул белые хлопья, собрал снег в ком - он вышел такой большой, что мне пришлось развести руки на всю данную природой ширину, чтобы удержать его над головой - и со смехом обрушил его на Стэна. Невесомый, хоть и огромный, ком рассыпался, будто сахарная пудра. А вечером измотанный, но счастливый я сидел в общей столовой, уплетал сотворенную мной же жареную картошку и слушал восклики типа "А как я тебя! Прямо из-под носа флажок выхватил!" И еще я узнал, что появился как раз вовремя, потому как сегодняшняя игра была только репетицией, а завтра начинает настоящая большая игра между городами. - Вот это будет что-то! - радостно говорил Василий, будущий капитан нашей команды, команды Желтого Города. После ужина Антон провел меня меня наверх, где, как он сказал, располагается моя будущая комната. - Выбирай любую, какая не занята, - сказал он. Я изумленно оглядел коридор. Он шел кольцом. С наружной стороны раскрывались окна, а с внутренней... Кое-где виднелись двери - из дерева, из металла, просто из непрозрачного цветного стекла. - Это уже занятые, - предупредил Антон. - А где же свободные? - Вон там. Я прикоснулся к желтой стене, но рука не уперлась в камень, а беспрепятственно прошла насквозь. Ага, понятно. Поразмышляв немного, я остановился на массивной двери черного дерева с позолоченной ручкой и кольцом в виде головы тигра. Антон поморщился: - Слишком уж тяжеловесно. - А мне нравится, - возразил я и вошел. Первым, что меня удивило, было окно. Насколько я понял, комната была обращена к центру башни, в которой располагалась. Так какие могут быть окна? Впрочем, пора уже перестать обращать внимание на странности. Я оклеил стены несколько необычными по расцветке обоями - просто цветные пятна, беспорядочно смешанные, вытягивающиеся и переплетающиеся друг с другом. На пол - паркет, посередине комнаты - ковер. Ночную лампу на тумбочку рядом с кроватью. Все. Окно я тут же распахнул, впустил вечернюю морскую свежесть. Н-да, высоковато, до земли - о-го-го! Но я не стал смотреть вниз, тем более, что в опустившихся сумерках мало, что увидишь. Прямо впереди темнели скалы, а за ними вздыхало море. Закат тяжело, будто нехотя выполз из-за горизонта, бросил алое пламя на воду земную и небесную. Над морем, в лучах покрасневшего Солнца, кувыркались какие-то птицы. Но закат постепенно угасал. В конце концов, потухли багровые пятна на воде, стало темно-синим небо. Интересно, какие здесь звезды? Наверное, такие яркие и красивые, каких не увидишь в обычном мире. Вот они, зажигаются, такие близкие... Складываются в созвездия, образуют причудливые фигуры: чайка с развернутыми крыльями, пегас крылатый конь, колесо с восемью спицами. Даже немного жутко становится, когда видишь в небе вполне определенный, законченный рисунок из звезд. Взошла Луна. Полная, огромная, бледная. Я любил лунные ночи, когда сизовато-синий свет ласково обволакивает землю. Луна взошла из-за моря, бросила длинную дорожку, выложила ее серебряными кирпичиками на воде. Человеческая фигурка отделилась от общей черноты скал. Такая маленькая издалека... Постояла немного на пляже - Луна поднималась все выше. А потом ступила на воду там, где дорожка подходила к самому берегу. И побежала к горизонту. Это Катерина... Откуда я знаю? Без понятия. Я наблюдал за ее движениями - идеальная легкость, плавность... Настоящая фея. Не знаю, может быть, она почувствовала мой взгляд, потому что остановилась на середине дорожки, обернулась. Тихий, мягкий, даже какой-то нечеловеческий голос долетел до меня, ничуть не угаснув: - Пойдем со мной... Иди ко мне... Почти прозрачный дымчатый мост соединил подоконник с лунной дорожкой. В мгновение ока... Все произошло так быстро... Одно единственное дуновение ветра, один вздох - и я уже держу ее на руках. Нет, она слишком чиста, чтобы быть человеком. Не бывает таких людей... Меня снова потрясли за плечо. Я с трудом разлепил веки. Антон. - Вставай, - сказал он, - уже сборы начались. Потерев ладонью щеки, я не обнаружил на них ни малейших признаков щетины. Ну да, конечно... А у Степаныча вон какая была, будто неделю не брился. Моя вчерашняя одежда обернулась яично-желтыми шортами и футболкой. Причем, на футболке зеленой краской был выведен все тот же лев. Народу перед Замком уже собралось прилично. Команды, одетые в цвета своих городов, выстроились полукругом. Здесь их было не меньше трех десятков. Над головами развивались флаги - зеленый, синий, оранжевый, белый, серый, красный, пурпурный... Я присоединился к своим, желтым. Впереди всей команды стоял капитан Василий, паренек лет девятнадцати с черными остриженными под ежик волосами. Он, гордо подняв подбородок, держал наш флаг. Антон протолкался ко мне. - Еще не пришли черные и радужные, - сказал он. - Черные вон, шагают, а радужные опять опаздывают. Они всегда так. - А почему радужные? У всех по одному цвету, а у них, стало быть, целых семь? Антон развел руками, будто говоря: "Что поделаешь?" Наконец, собрались все, включая пресловутых радужных. Их флаг напоминал мои обои. По расцветке, естественно. Притихли. На дощатую трибуну взошел один из, как мне объяснили, судей. В состав судейского жюри входило по одному человеку из каждого города. - Внимание! - проговорил он. - Правила вам известны, но не будет лишним повторить еще раз. В конце концов, среди здесь присутствующих есть и новички. Итак, игровое поле - все это пространство от скал и до леса. "Неслабо, - подумалось мне. - Эти холмы хорошо если за неделю обежишь". - В произвольном порядке, - продолжал судья, - расставлены флаги. Количество разных флагов одинаково, можете не волноваться. Задача убрать чужой флаг и водрузить на его место свой. Флаги создавать только на месте. Повторяю, на месте! Результаты первого этапа будут считаться по окончании игрового времени, то есть, через три дня. С закатом отбой, прекратить игру до восхода Солнца. Нам не нужно, чтобы какой-нибудь умник за ночь поменял все флаги, пока нормальные люди будут спать. По рядам раскатился смешок, но тут же все утихло. - У вас есть три дня, чтобы поставить как можно больше своих флагов! Игра идет на вылет, на второй этап переходят десять первых по результатам команд. И последнее. За драки - моментальная дисквалификация и наказание обеих сторон. Причем, дисквалифицирована будет вся команда, к которой принадлежит участник драки. И наказана тоже, соответственно. О наказании говорить не следует, сами догадайтесь. Так, все, Солнце взошло, удачи!

Ближайшие холмы, что называется, расхватали в первые же полчаса. Я с некоторой иронией следил за метушней вокруг Замка - холмов тут не счесть, на всех с лихвой хватит, а они только время тратят почем зря, выдергивают флаги друг у друга из-под носа. Впрочем, занимались этим преимущественно новички, играющие, как и я, в первый раз. Остальные вмиг разбежались кто куда. Я последовал их примеру и постарался отойти от общей толкучки как можно дальше. Вот здесь можно уже и флаги менять! Цветные полотнища зазывающе хлопали на ветру. Я приметил один, пепельно-сизый. Его холм вырос на отшибе, выражаясь фигурально, к нему практически невозможно подобраться незамеченным - это на руку захватчику, но не менее полезно такое расположение и защитнику. Далеко справа взвилась в небо лимонно-желтая ракета и уже в вышине распустилась хризантемой. Кто-то из наших взял холм - таким знаком положено возвещать о каждом установленном флаге. То есть, не обязательно хризантемой, главное, чтобы соблюдался цвет. Я уже был почти на вершине, когда земля вдруг завертелась под ногами. Сизый флаг скакал из стороны в сторону и я никак не мог его ухватить. В конце концов, я остановился, сообразив, что кто-то ведь смотрит на это и, скорее всего, потешается над моими телодвижениями. Оказалось, мысль, ясная и четкая, что эта пляска ОРГАНИЗОВАНА кем-то заставила землю остановиться и занять привычное положение - горизонтально внизу, под ногами. Полотнище флага, как и прежде, трепалось на уровне моего лица. А рядом стоял игрок из серых. Он-то и устроил мне представление. Причем, стоял он гораздо ближе к флагу, чем я. Ну что же, и мы не лыком шиты. Я с головой засыпал его золотистой - цвет команды все-таки желтый - соломой и пока он выбирался из стога, выдернул из земли флаг. Он тут же исчез, растворился в моих руках, а его место занял мой, командный, желтый с изумрудным львом. Им я и отметил занятую высоту. Луч цвета меди, родившись в моих сложенных лодочкой ладонях, рванулся вверх, там, в небе, вспух огромный шар, лопнул и выпустил на свободу такого же цвета и размера орла. За серым последовали синий, пурпурный и зеленый флаги. Мне несказанно везло: то ли все время новички попадались, то ли просто удача. Не знаю. Но уже со следующим, помидорно-красным, флагом возникли затруднения. Опьяненный успехом, я уже по привычной схеме, что выводила из строя всех моих предыдущих противников - наверное, они действительно были недостаточно опытны, - превратил траву вокруг холма в ледяной каток, намел сугробы повнушительнее, но судьба решила преподнести мне урок. Я заметил девушку, Ирен, в красном на вершине соседнего холма уже давно. Но она была далеко, к тому же занималась сменой флага и созданием роскошной пламенеющей розы. А уже через секунду после моего появления на холме... Не знаю как, но она ухитрилась потрясающе быстро... перелететь что ли... на холм, который я уже считал своей собственностью. И я, изумленный, полетел в собственноручно созданный сугроб, из которого долго не мог выбраться. А когда мне это наконец удалось - увидел ее ярко-красный берет. Он был уже далеко, рядом с коричневым флагом. - Учись прыгать! - прокричала она и помахала снятым с головы беретом. Роза расцвела в очередной раз, и была она еще красивее, а Ирен чуть согнула ноги в коленях и прыгнула. Да как прыгнула! Так, что враз очутилась на холме метров за двести пятьдесят от только что взятого. Она летела как ласточка: разведя руки в стороны. Я еще не научился не замечать женской красоты... Проследив за полетом Ирен, решил попробовать сам. А действительно, почему бы и нет? Почему я не могу летать здесь? Ноги сами оторвались от земли. Чудное ощущение! Ни с чем не сравнимое. Грандиозный салют над Замком возвестил о наступлении полдня. Короткий перерыв. Я знал, что такие же цветные круги сейчас расходятся над каждым из городов - правила. Города... Я ведь еще не видел ни одного, кроме своего, Желтого. Ни голода, ни усталости я не чувствовал, так почему же не организовать небольшую экскурсию прямо сейчас? Прыгая с одного холма на другой, я помчался в зеленую холмистую даль. Вскоре Замок остался позади, стал похожим на картинку с этикетки от спичечного коробка. Зато показался Зеленый город. Он прилепился к прибрежным скалам - они и здесь отделяли пространство холмов от пляжа и тянулись до самого горизонта в одну и другую сторону. Зеленый Замок использовал скалы в качестве стены. Я подошел поближе. Флаги здесь хлопали полотнищами в полном одиночестве, но игроки скоро, очень скоро доберутся и сюда. Поменяв парочку для приличия, я снова взглянул на Замок. И стал, как вкопанный. У ворот стояла стража. Правда, не "земные" солдаты в форме и с автоматами в руках. Зеленые - точно изумрудные! - рыцарские панцири поблескивали на солнце, как вымытые бутылки. Такие же алебарды качались над их головами. Я ухватил еще один, оранжевый, флаг и поспешил обратно. Пришел как раз вовремя - новый фейерверк ознаменовал продолжение игры. Черт, и здесь оружие?.. Может, тоже игра? Обычная детская игра в войну. Но... Прежний азарт улетучился вместе с хорошим настроением. Я бегал по холмам вяло, без охоты, поэтому флаги постоянно ускользали из рук. Мимо промчала шумная ватага во главе с капитаном Василием. Замахали руками я ответил натянутой улыбкой. Насилу дождался вечера, делая вид, что увлечен игрой. Не давала покоя мысль об увиденном - откуда? зачем? знает ли еще кто-то? Наконец, я просто устал и сама собой улеглась буря в душе. Так всегда бывает, устаешь от переживаний, исчерпывается лимит отрицательных эмоций. Зато потом черная мысль может перейти в некое подобие навязчивой идеи. Этого мне еще не хватало! Нет уж, я хочу жить без забот, хватало мне их и раньше! Черт с ним, я живу в Желтом городе, а зеленые пускай делают, что хотят. Яркие радужные струи пронзили темнеющее небо, когда Солнце полностью зашло за горизонт. На западе еще лежали красные поля, а в остальной части неба царила ночь. Я разыскал своих и сел рядом с Антоном возле костра. Такие же огни, где-то больше, где-то меньше размером, зажигались повсюду. Никто, кстати, почему-то не хотел ночевать на вершине холма, все старались устроиться пониже. И зазвенели разговоры и смех. Сравнить бы вечерние посиделки с пионерским костром да язык не повернется. Здесь все... пусть это не выглядит пошло - интимнее, что ли. А вокруг - тесной стеной темнота, за которой горят другие костры и сидят другие люди. Наши девушки постоянно о чем-то перешептывались, глядя поверх наших голов. Когда они радостно захлопали в ладоши, я обернулся и вгляделся в ночь. Со стороны леса шли люди. В белой просторной одежде - обычных походных костюмах, с сумками в руках, а некоторые - с рюкзаками. - Это Бродяги, - объяснил Антон. - Не в городах живут, а так, ходят-бродят. Хорошие люди. Один подошел к нам, поздоровался. Его звали Ильдар. Он сел прямо на землю, не боясь запачкать светлые штаны, положил на колени поблескивающую темным лаком гитару. - Ну что? - спросил Василий. - Какие новости? Ильдар сделал неопределенный жест головой. - Да все по прежнему. Вчера вместе с Морскими пришел, у них знаешь, корабли такие, парусники. Маленькие, туда больше пяти человек не поместится, но ходят хорошо, быстро. Воздушные опять соревнования какие-то затеяли, так что вы поосторожнее. В позапрошлом году прямо рядом с городом один грянулся, рядом с Фиолетовым, между прочим. Почему грянулся - фиг его знает. Говорят, хвост отвалился. - Хвост? - удивленно выдохнуло сразу несколько глоток. - Хвост, хвост. Вчера, что ли, родились, Воздушного не видели? Они ж свои причиндалы только на ночь и снимают да и то не всегда. У них оно как... На голову крепится специальный шлем, что гребень через всю спину идет, а на ноги - хвост одевается. Планеры видели? Вот, точно такой же у него на ногах, а гребень этот другим концом к хвосту крепится. А на руки - крылья, они под грудью планками скреплены и тоже к хвосту... В общем, даже на человека не особо похоже, так... Бандура фанерная. А еще очки свои нацепит - они у них круглые, черные - то все... Живете тут, на острове своем, не видите, не слышите ничего. Остров? Значит, это остров, а есть еще и другие острова и, наверное, материки тоже есть. Интересно, что же там? Какие дивные земли, если даже здесь... - Нас тут зато никто не достанет, - ответил Василий. - Вон, заборчик какой! Ильдар усмехнулся. - Вот налетит сотня Воздушных, будут вам заборчики. Горшками сами знаете с чем закидают - куда бежать будете? Он рассмеялся, а вместе с Ильдаром и все остальные. Что ж в тех горшках такого? - А вы знаете, - Ильдар придвинулся поближе к костру, - лоркинцы поговаривают, что неплохо бы организовать ролевушку. Да, представьте, всемирную! Все разом произнесли восторженное "о-о-о!" - Ну, раз уж лоркинцы говорят, значит, будет ролевушка, - сказал Антон. - Эти-то на такие дела мастера. - Потому одни лоркинцы в Мастерах и ходят, - с легкой грустью в голосе ответил Ильдар. - А нас так вообще в расчет не берут. - Ну ты ж это, как только, так сразу, да? - сказал Василий. Обязанностей своих не забывай. А сейчас, может, споешь чего-нибудь? Ильдар обрадованно взялся за гитару. Ударил пару раз для пробы по струнам - те зазвенели так, будто сделаны были из чистого хрусталя. И заиграл. Я зачарованно следил за его пальцами, они словно резиновые бегали по грифу. Ильдар запел чистым, сильным, невысоким голосом:

Покинь уютный милый дом,

Иди, иди туда,

Где Солнце спит и где вдвоем

С Луной идет звезда,

Где реки в бурный хоровод,

Где камни вдоль дорог,

Где радуг многоцветный мост

Уперся в лесной порог.

Где над морями чаек крик

Летит над царством волн

И берега в лазурной дали

Твой новый вечный дом.

Мы восторженно захлопали, закричали: "Еще, еще!" Так хорошо было слушать звон гитарных струн с вплетением треска костра. Так хорошо было смотреть на звезды, думая лишь о том, что там, в небе, наверное, еще лучше. Ильдар довольно улыбнулся, тряхнул рукой и запел снова.

Я не знаю никого,

Кто хотел бы помогать слепым дождям,

Я не знаю никого,

Кто бы флейтой приручал зверей.

Но когда подуют ветры, стеклами звеня,

Кто-то дарит жар огня,

Чтобы согреть меня.

Я не знаю никого,

Кто хмелел бы от глотка речной воды.

Я не знаю никого,

Кто из пепла бы построил храм.

Но когда метель заносит путь, а ночь длинна,

Кто-то дарит свет окна,

Чтобы пришла весна.

Я не знаю никого,

Кто помог бы мне ступить еще хоть шаг.

Я не знаю никого,

Кто нуждался бы в моей руке;

Но когда в ночном молчанье прячется беда,

Кто-то тихо скажет: "Да..."

Чтобы взошла звезда.

[песня принадлежит Юлию Буркину]

Он еще пел что-то, потом долго просто, без слов, перебирал струны, рождая игривые, спокойные, печальные мелодии. "Этот человек музыкант от бога", - думал я, лежа на земле и глядя в небо. Мне начало казаться, что музыка льется оттуда, сверху, будто радужный водопад. Наконец, я просто заснул.

Разбудили меня звуки труб. Солнце еще не взошло, игра не началась, но уже никто не спал. Ждали знака - букетов разноцветного огня над башнями городов. Желтый город был уже не рядом, как вначале игры, а почти полностью скрывался за холмами; вдали виднелся Зеленый Замок. Еще дальше, почти у самого леса, я заметил Синий город. Надо будет посмотреть поближе. Снопы искр взметнулись так высоко и разлетелись так широко, что я думал: еще чуть-чуть и меня самого накроет покрывало цветного огня. Нет, не накрыло. Я помчался сразу в сторону леса. Флаги удавалось менять быстро и без хлопот, за мной просто не успевали. Один за другим рождались в небе медные орлы. Это уже стало своего рода моей визитной карточкой. Игра снова увлекла меня. Я кувыркался в воздухе, уворачиваясь от летящих в меня стрел. Знал, они не причинят никакого вреда, но это доставляло мне удовольствие. Иногда выставлял перед собой сияющий золотой щит - и стрелы разбивались о него, будто струи воды, рассыпая вокруг синеватые капли. Синий город отделяло от леса приличное, незаметное издалека расстояние. Если наш был выстроен из песка, то этот, скорее всего, вырезан из цельного куска бирюзы. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Те же оттенки, такие же прожилки змеились по стенам. Башен у города было гораздо меньше, они отличались массивностью, а не изяществом. Можно подумать, город строили в расчете на осаду. Впрочем, внимательно осмотреть его мне не позволили. Пурпурный как с неба свалился, принялся метать пшеничные зерна. Куда там флаги! Я как мог прикрывался от потоков моего, между прочим, цвета. А он, покатываясь от хохота, менял флаги у меня под самым носом. На помощь пришел желтый Фарит - смуглокожий уже в летах игрок моей команды. Он накрыл пурпурного громадным покрывалом, а края прижал его же пшеницей. Благо теперь ее повсюду лежало предостаточно. Я встал, отдышавшись немного, спросил: - Почему другие города не походи на наш? Фарит пожал плечами, в этом движении угадывалось безразличие, мол, как хотели, так и строили. Тогда я решился на еще один вопрос: - Почему зеленые выставили стражу перед воротами? Они вооружены, между прочим. - Зеленые вообще странноватые люди, - ответил Фарит. Он выбросил руки вверх, выпустил длинную тонкую стрелу с золотым оперением. - Живут возле самого моря, с Морскими знаются. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Видел, как их Замок лепится к скалам? Говорят, у них там потайных ходов-тоннелей не счесть. А еще у них посреди двора, что внутри, площадка специальная, куда Воздушные садятся. - Ты был у них в городе? - поинтересовался я. Фарит хитро прищурился: - Разведка - великая вещь. Бродяги, если честно, рассказали. Эти все знают. Им-то в чужие города заходить можно, это нам нельзя. - А почему нельзя? - Не получится при всем желании. Город сам не впустит. Так уж устроен этот мир - в своем городе живи, где хочешь гуляй, а в чужой монастырь даже без своего устава не лезь. Ладно, хватит болтать.

И был опять вечер с песнями и кострами. Так, почти незаметно прошли все три дня. Утром четвертого все вернулись к Желтому городу и выстроились, как в самом начале. Снова на ту же трибуну взошел судья, но на этот раз он был не один. Рядом с трибуной стояли еще тридцать с лишним человек - по числу городов. - Первый этап завершился, - сообщил он, - с довольно интересным результатом. Количество флагов почти одинаково. Впрочем, десятка командпобедительниц все же набралась. Это Красные, Фиолетовые, Пурпурные, Оранжевые, Радужные, Белые, Желтые, Синие, Зеленые и Малиновые! Поздравляем! Остальные - не огорчайтесь, вам обязательно повезет в следующий раз. День на отдых, завтра начинается второй этап. Лесной! - Отлично! - Антон радостно хлопнул меня по плечу. - Не зря старались. Обидно только, что эти, блин, многоцветные тоже... Ну да ладно, в лесу-то мы их точно сделаем, они только на равнине и могут. - А что, в лесу тоже флаги будем менять? - спросил я. - Не-е, в лесу интереснее. Посмотришь. Тем более, судья правила расскажет. Пошли! Гуляние продолжалось до самого вечера. В огнях утопал весь город. Мы решили, что будет интереснее в темноте - и Замок тут же окутала ночь. Странно было глядеть на это со стороны: огромное строение под черным колпаком. Естественно, ничего алкогольного никто не употреблял: этого дела каждый достаточно перепил еще в той, в прежней жизни. Я не знал этого, мне рассказала Катерина. Все, кто достиг к моменту перехода более-менее солидного возраста, раньше были алкоголиками. Пили от безысходности, от тоски. Так и спиваются обычно. А кое-кто - от слабости характера. Так что, вспоминать прежнее никому особенно не хотелось... Дело уже шло к вечеру. Я несколько устал от шума и огней, от песен и плясок. Захотелось немножечко тишины и покоя. Ушел из общих залов. Там, за охваченной металлическими полосами дверью, журчит фонтан, а рядом с ним - скамья. Катерину я, как и ожидал, нашел сидящей на скамье перед изваянием. Она улыбнулась мне. - Почему не вместе со всеми? - Поднадоело, - признался я. - Можно? - Можно. Здесь, мне так кажется, всегда тепло и сверху льется рассеянный солнечный свет. Наверное, так и надо, иначе исчезнет радуга над фонтаном. А вместе с ней что-то уйдет из этого мира оживших сказок. Мы сидели рядом и молчание вовсе не было неловким. Слишком много мыслей. У меня своих, у Катерины - своих. Заговорить, значит, разрушить... ...Комки радужного света медленно кружились над нашими головами. Невесомые капли падали на землю. Звучала тихая, странная музыка. Кто-то играет на арфе? Или это даже не рождено инструментом? Не знаю... Я ушел поздно вечером, так не произнеся не слова. Только попрощался шепотом, чтобы ненароком не потревожить удивительную тишину. И ушел.

Утром снова был сбор. Правда, людей было втрое меньше. Соответственно, уменьшилось количество судей. В лесу уже нужно не флаги менять, а искать кристаллы - куски кварца. Судья положил один такой на ладонь и поднял. Его трудно не заметить, еле на ладони умещается. Естественно, к лесу мы шли не пешком. Никому не хотелось оттягивать начало, а на переход ушло бы не меньше двух дней. Да и зачем, если можно в пять минут допорхать до опушки? Лес был именно такой, какой должен быть. Странно звучит, но это правда. Именно такой, каким я, в лесу ни разу не побывавший, представлял его. Когда закончились светлые рощицы, пошел и бурелом, и черные ельники, и мшистые поляны. На одной из таких полян и объявил судья начало игры. Здесь уже никаких тайм-аутов. Два дня на то, чтобы набрать как можно больше кристаллов, а искать ты их можешь хоть круглыми сутками. Я в первые минуты почувствовал себя несколько неуютно. Оно и понятно: все разбрелись кто куда и остался я наедине с шорохом листвы и стукотней далекого дятла. Впрочем, атмосфера была настолько... сказочной, что страх вскоре улетучился. Я осмотрелся. То тут, то там из-под старой листвы, травы и мха выглядывали шляпки грибов. Большие, даже слишком. Не как в кэрроловской "Алисе...", конечно, но в диаметре примерно сантиметров сорок-пятьдесят. Я представил, какой же длины ножка скрывается в мягком, как вата, ковре. Искать кристаллы в лесных дебрях было, конечно, интереснее, чем бегать по холмам за флагами, но я уже начал уставать от игр. Не физически. Скорее, морально. Это называется пресытился. Кристаллы оказывались в самых неожиданных местах: в дуплах, под грибами, даже в пчелиных гнездах. А иногда - на верхушках деревьев и тогда приходилось карабкаться по ветвям. Ночью лес не засыпал, в нем рождалась новая, странная и немного непонятная жизнь. Но ни единой минуты лес не оставался без движения. За два дня я настолько привык к нему, к одиночеству, к природе, что возвращение в среду людей было похоже на небольшой стресс: оглушали голоса, взгляды. Они, похоже, чувствовали то же самое и потому старались избегать активного общения. Мы не победили в соревнованиях - это было бы слишком большим везением для меня. Победили Фиолетовые. Как же злорадствовал Антон! Он, похоже, ничуть не огорчился поражению. Зато буквально прыгал от радости, когда радужные, подавленные, уходили к себе в город. "И за что их так любят?" - подумал я. Радужные бросили свое разноцветное знамя, но кто-то подобрал его и поставил на вершину холма рядом с муравейником. Муравьи оказались какими-то дикими, облепили древко и за несколько дней полностью сгрызли цветное полотнище. Так и остался торчать на ветру деревянный шест с обрывками цветастой ткани. Неделю после игры в Замке царила тишина. Отдыхали. Отсыпались, набегавшись по холмам, по оврагам и полянам. И я следовал общему примеру.

СНЕЖНЫЕ ЗАМКИ, ЛЕДЯНЫЕ ГОРОДА

Жизнь, наконец, вошла в нормальную колею. Отговорили разговоры о прошедшей игре и порешили на том, что в следующий раз обязательно нужно победить. Что мы, хуже остальных, что ли? Нет, конечно! И каждый занялся своим обычным делом. Кто-то лепил горшки из белой глины, кто-то рисовал пейзажи. - Картины не рисуют, - обижался общий любимец художник Володя. Рисуют в туалете на стенах, а картины пишут! Но его картины и правда были великолепны! Он никогда ничего не создавал. Вместо этого он постоянно смешивал краски, наносил осторожной рукой контуры, ждал... Потом уже заполнял холст цветами. И его холмы да скалы были не менее реалистичны, чем они есть на самом деле. Талант... А вот писатель в городе был всего один. Вернее, писательница. Ее звали Марианна. По происхождению она была русской, просто родители любили нетрадиционные имена. Правда, звали ее не иначе как Мари. Мари писала в основном стихи, но поэтессой себя не считала. Она читала свои творения по вечерам, когда все собирались в огромном каминном зале и сидели прямо на полу, часами глядя в огонь. Тогда они были особенно очаровательны, при свете дня простоватые, если честно, рифмы утрачивали свою силу воздействия. Шло время. Я уже настолько свыкся с жизнью в Замке, что уже, наверное, и не смог бы... Нет, я не вернусь... Что делать в ТОЙ жизни? Здесь есть бесшабашные, истинно детские забавы, здесь есть и спокойные, почти взрослые разговоры. Но здесь нет печали и нет тоски... Почти... Всем нам иногда бывает грустно. Так уже устроен человек - как весы. Колеблется то в одну, то в другую сторону... ...Однажды утром меня разбудил Антон. Только ему и Катерине я позволял входить в свою комнату. Ему - потому что сдружился с ним с самого начала, а Катерине... наверное потому, что испытывал к ней чувство, которому не место здесь. - Вставай, - сказал он, - у нас сегодня зима. Сегодня - зима. Забавное словосочетание. А ведь за все время пребывания здесь я еще ни разу не видел иной погоды, кроме солнечной и ясной. Даже дождя. Правильно, кто же любит дождь? Хотя, смотря какой дождь. Летний стремительный ливень, такой сильный, что, кажется, пробьет каплями асфальт, да еще с грозой - это да! А затяжной, свинцово-серый... Натянув штаны и свитер, я вышел на улицу - и был вынужден прикрыть глаза ладонью. Повсюду лежал снег, такой белый и чистый, какой бывает только в горах. Высоко в горах. Пока я гасил круги в глазах, кто-то залепил мне снежком в спину. Совсем не холодно, только чуть-чуть прохладно... Я схватил горсть снега и уже было развернулся, чтобы запустить в ответ, но встретил такой шквал снежных зарядов, что вмиг оказался похожим на снеговика. - Вот так, значит! - крикнул я в ответ, специально добавляя в голос нотки обиды. - Все на одного, да? Ну ладно! На вершине самого большого холма из снежных шаров уже строили подобие нашего города. Работа спорилась. Примерно через час возвели стены. Как они забирались на такую высоту, чтобы примостить очередной ком - черт его знает. Я только скатывал их и подавал наверх. Еще через пару часов появились залы, комнаты, коридоры, потолки. Поднялись в небо сверкающие ледяные башни и шпили. Мне все время казалось, что еще чуть-чуть и обрушится все это на головы строителям, но крепость стояла. Мало того, те же строители бесстрашно поднимались по вылепленным из снега лестницам на второй, на третий этаж - и все равно держалось! Внутри выстроенного замка я чувствовал себя несколько странно. Все вокруг белое, просвечивается, свет играет на ледяных гранях... Необычно так. Действительно сказочно. Обедать решили прямо там, в главном зале. Я как вошел - обомлел. Строить-то этот зал я не помогал и не видел тех колонн изо льда. Красота! Сели на утоптанный пол, пошли по рукам блюда и тарелки. Пришла даже Катерина. Улыбнулась, посмотрела по сторонам. Она всегда улыбалась только губами, глаза же оставались... безучастными, что ли... нет, не подходит. Чуть-чуть печальными. "Ну, она же взрослая", - с уважением говорили все. Взрослые не видят волшебных снов, взрослые не видят волшебства нигде... Я взмахнул руками - и посреди зала возникла точная копия катериныной скульптуры со скамеечкой рядом. Только изо льда. Она потрепала меня по голове - и что-то вздрогнуло у меня внутри. Будто оборвалось. Так всегда... трепала... мама... Я ведь так давно не видел родителей... Я здесь, а что там? Что думают они? Может, только моя душа переселилась в этот мир? Может, там остался Евгений Дмитриевич, взрослый и серьезный до мозга костей?.. - Смотрите! Четырнадцатилетний мальчик Витя тер рукавом диск из белого непрозрачного льда. - Вот, смотрите! Зеркало? А ведь в Замке нет зеркал... Ни одного... Витя отнимал руку от куска льда. Только какими-то медленными стали его движения. Катерина вскинула голову. Я увидел как расширились ее глаза - от ужаса. - Нет!!! Она бросилась к мальчику, но он уже сидел и смотрелся в... зеркало. Катерина выхватила диск у него из рук, грянула оземь - тот рассыпался на сотню осколков. - Витя, Витенька, слышишь? - по ее лицу текли слезы. Она встала на колени перед мальчиком, взялась пальцами за его подбородок, подняла лицо, чтобы заглянуть глаза. И, посмотрев, захлебнулась плачем. Все притихли. Все смотрели туда. Витя встал, посмотрел... И мне стало страшно, по-настоящему страшно. Да, в реальной жизни этот человек уже давно бы умер от старости. И посмотрев в зеркало, он увидел там настоящего себя. Старого, немощного, с морщинистой и дряблой кожей, с потухшими глазами. Четырнадцатилетний старик. Глубокий старец. Раньше у Вити были необычно яркие, зеленые глаза, а теперь - пустые серые стекляшки. На полу плакала Катерина. Что-то капнуло с потолка. Еще раз, еще... еще... Вмиг оплыли ледяные колонны, стал отваливаться кусками снег от стен. Все молча встали и вышли. Замок превратился в груду мокрого снега. Никогда, никогда не смотрите в зеркало.

Через два дня обрушилась одна из башен Желтого города. Это случилось ночью. Вначале, еще сквозь сон, я слышал шуршание осыпающегося песка, а потом - грохот, треск. Испуганные лица, широкие глаза. Кажется, только Катерина да еще небритый мужик Степаныч не испугались. - Рано или поздно - это должно было случиться, - тихо сказал Степаныч, когда увидел бесформенную кучу песка под стеной. Теперь в небо торчал жалкий обломок. - Конец Желтому городу, - добавила Катерина еще тише, чтобы никто не смог услышать ее. Но я стоял слишком близко. - Что будет с ними?.. - А ты как думаешь, дочка? Они теперь будто заразные больные. В них теперь сидит ЭТО. Они постареют и умрут. Жаль. - А другие острова? Другие города? - Не зря же остров огорожен скалами, - Степаныч сунул в зубы свою обычную папиросу. Возвращаться обратно? Ни за что! Я убегу. Я уеду с острова. Как угодно - улечу, уплыву, но я не вернусь в ту жизнь. Я еще смогу... На корабле. Создать корабль вовсе нетрудно, он будет плыть сам. Туда, куда я захочу. И Катерина уйдет со мной, чтобы не умереть здесь от тоски. Как она держалась все это время? Как? - Кэти, - тихонько позвал я. Мы отошли в сторону. - Давай уйдем. Уйдем отсюда, а? Давай. Они обречены, но ты... Ты ведь... Что будет с тобой? - Умру вместе с ними, - безразлично ответила она. - Нет, Кэт, ты уйдешь со мной. Мы сможем, все у нас будет хорошо, поверь мне... Я обнял ее и встретил изумленный взгляд. - Уйдем вместе, - шепотом повторил я. - Не могу без тебя... Она оттолкнула меня, вырвалась. Ее щеки залил странный румянец. - Сволочь! - прошипела Катерина. - Сволочь! Зачем ты пришел? Это ты виноват! Это из-за тебя все! Сволочь... Она упала на колени, закрыла лицо руками. Заплакала. - Теперь уже ничего не изменить. Если... Уходи, прошу тебя! Уходи отсюда, возвращайся, октуда пришел! Умоляю, уходи... Ее голос потонул в общем крике: все в ужасе разбегались в стороны. Башни падали одна за одной, а до земли долетал уже простой песок. - Конец Желтому городу...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧТО ТАКОЕ ГРЕЗЫ?

БУМАЖНЫЕ КОРАБЛИКИ

* * *

Мне было лет шесть максимум, когда... кто-то научил меня складывать кораблики из бумаги. Кто - я точно не помню. То ли отец, то ли дед. Я вообще не очень хорошо помню детство, только какие-то отдельные события. Некоторые из них хотелось бы забыть... Из его рук кораблики выходили ладные и красивые да к тому же еще и прочные. Он долго мог качаться на воде, не размокая и не разваливаясь. На вопрос, как это получается, он ответил, улыбнувшись: "На все надо умение". Я тогда извел все тетради. И старые, и новые, подготовленные к школе. Естественно, получил за это нагоняй, но зато научился создавать из простого бумажного листа настоящие морские суда. И вот я решил спустить хотя бы один на настоящую, большую воду. Часто шли дожди, после которых по тротуарам во дворе текли бурные пенные потоки. Я недоверчиво посмотрел, как подпрыгивает вода на камешках. Такая, пожалуй, любой корабль погубит. Но судно качнулось и устояло. Устремилось вперед. Правда, до первого крутого поворота, а там - неизбежное крушение. Но на этот короткий миг я стал настоящим капитаном настоящего судна, а ручеек обычной дождевой воды - вышедшей из берегов рекой. С того дня я заболел морем и кораблями. Заставлял родителей выискивать все возможные журналы на эту тему, пытался делать какие-то модели, макеты. Ничего, конечно, у меня не получалось, детские руки не обдалали достаточной силой, чтобы совладать с крепким деревом. Но от этих занятий я получал нечто большее, чем модель фрегата...

* * *

Я ушел незаметно. Постарался, во всяком случае, и, думаю, у меня это получилось. Они были слишком заняты своим горем. Я чувствовал себя подонком, последнейшим из существующих. Я бежал, бросал их, кто называл меня своим другом... Я всегда был эгоистом. И правда, есть место ли мне в этом мире? Не мой ли приход породил жуткую трещину, в которую так невыносимо несет гнилью? Рассвет близок... На этот раз скалы не пропустили меня так просто. И не было краба, чтобы показать мне трещину. Спрыгнув на песок, я почувствовал себя разбитым и усталым... Сел, поджал колени к подбородку, уставился на горизонт. Как, право, странно все. Я всегда верил в судьбу. Неужели этот мир был обречен заранее? Неужели ничтожный человечишка - пешка в руках пресловутого рока? Как не хочется в это верить... Холодный прибой мерно выкатывался на песок. Звезды уже погасли, скоро встанет Солнце. Что будет, если меня найдут здесь? Что подумают? Бежать, скорее бежать... Я сделал корабль желтым в память о городе. Понимал, что скоро все узнают о гибели города, гибели непонятной, пугающей. Не стану ли я своего рода изгоем после этого? Не поставят ли печать? А-а, хватит печься о себе, пусть. Зато мне будет спокойнее. Бережно положил, именно так, судно на воду, осмотрел со всех сторон, вывел на борту зелеными буквами: "Чибис". Почему именно так? Как вы яхту назовете, так она и поплывет... А я хочу, чтоб не плыл, чтоб порхал над волнами. Надулся лимонный парус, наполнился ветром, будто изголодавшееся по кислороду легкое. Сам я встал у штурвала. Да, в том мире такого бы не получилось. Там бы пришлось орудовать парусами, поворачивать туда-сюда, а здесь верти себе штурвал, а оно все само делается. И вроде бы легко и весело скользить вот так над зеленой водой - все-таки мечта детства исполнилась, несмотря ни на что, но гложет душу тоска. Все дальше и дальше берег с маленьким крабом... Взошло Солнце, разбежались желто-розовые лучи по воде. - Эй, морячок! Я вздрогнул от неожиданности. Прямо на борту, свесив ноги, сидело... существо, иначе не назовешь, потому что таких маленьких людей я еще не видел. - Пассажира не возьмешь? - спросило оно. Впрочем, он. Существо явно было мужского пола, на это указывали пышные наполовину седые бакенбарды, короткая бородка. Одет он был в серые брюки, белую рубашку и тоже серый плащ. - Откуда ты взялся? - спросил я. - От верблюда. Корабельный я. Ну, чего смотришь? Домовые - в домах, а корабельные - на кораблях. Должен же кто-то проверять, не полопалась ли обшивка, нет ли трещин в днище... Ну? - Ну... - я развел руками. Аргументы этого человечка показались мне в высшей степени убедительными. - А зовут-то тебя как? Он удивленно посмотрел на меня, но потом удивление сменилось снисходительностью, мол, люди, чего от них еще ждать. - Чибис, сам же назвал. Не говоря больше ни слова, Чибис сбросил плащ, принялся лазать по мачтам. В конце концов, устало отдуваясь, сел обратно на борт. - Неплохо, - заключил он. - Совсем неплохо. Куда идем-то? Я пожал плечами. - Подальше. - Тогда почему Подальше находится именно в той стороне? А почему не в той или не в той? - Подальше - оно везде. Кроме одного места, от которого подальше. - Правь-ка ты на северо-северо-восток, там есть острова, я не помню, как называются, но природа там... - Чибис мечтательно закатил глаза. "Любитель природы", - проворчал я, но все же развернул корабль, хотя, мне не так уж сильно хотелось вновь попадать к людям. Мы молчали. Я слушал шум воды у бортов корабля, посвистывание ветра. Ветру я подставлял лицо, мне становилось легче, когда он обдавал меня соленой прохладой. Я понял, что счастлив. - Любишь ветер? - спросил неожиданно Чибис. - Люблю... - И я люблю. Особенно когда он поет. Слышишь, как поет? Я прислушался, но уловил только обычный морской шум. - Нет. - Не тем слушаешь, душой слушай... Вот:

Ветер осенний

Царь дуновений,

Мир - твой печальный трон.

Помнишь ли, ветер,

Дол на рассвете,

Лютни прелестный звон.

Чибис не пел, а, скорее, просто читал. То ли наизусть, то ли действительно ему надиктовывал ветер. Я вслушивался в слова. Голос маленького человечка становился все объемнее, терялись присущие ему интонации, зато примешивались новые.

В небо летели

Нежные трели,

Вздохи и смех в садах.

Дни и недели

Длилось веселье,

Но унеслись года

в никуда

без следа.

Звуки голоса рождались из шума волн. Теперь я понял, что имел в виду Чибис. Песня звучит не в ушах, она рождается в самом сердце того, с чем ты стал одним целым...

Ветер осенний

Царь дуновений,

Ты - мой последний друг,

Песней правдивой

Твой сиротливый

Пусть раздается звук.

Светлым обманом,

Томным дурманом,

Верой покой смути.

Верой в цветенье,

В птичее пенье,

В то, что весна в пути,

чтоб прийти,

нас спасти...

[стихотворение принадлежит Юлию Буркину]

- Ну как? - улыбнулся с борта Чибис. - Понравилось? - Понравилось. А что это было? Неужели действительно ветер? - Ну не я же, у меня и голоса нет. Остановись! Корабль почему-то не посмел ослушаться маленького человечка. И остановился, лег в дрейф. - Зачем ты это сделал? - спросил я. - Посмотри за борт. Я перегнулся, вгляделся в воду. Здесь она тоже была зеленой, но не мутной, как возле берега, а почти прозрачной. Там, в глубине, угадывались очертания... крыш? Крыш, домов, улиц. И я увидел людей. Они спокойно шли по своим делам. Некоторые запрокидывали головы и показывали пальцами на днище корабля - он отбросил на город немалых размеров тень. - Это Вали, подводный город. Вернее, водяной. Хочешь поближе посмотреть? Мне, конечно же, хотелось, только... - А там живут... люди? - Ну а кто же? Да все нормально, просто прыгай и плыви вниз. Как только встанешь на... э-э... дно, поймешь. - Просто прыгать? - Просто прыгай. Я еще раз посмотрел в воду. Интересно, что будет, когда в легких закончится воздух? А если они могут дышать, стоя на дне, то успею ли доплыть до дна? Надо попробовать... Сделав несколько глубоких вздохов, я перекинул ногу через борт. Страшно, черт подери! Инстинкт самосохранения, который ошибочно считают ослабшим - тем, кто так считает, не доводилось прыгать в воду посреди океана! - тянул меня назад, на прочный настил, а еще лучше - на землю. Но я прыгнул. Пока долетел, сердце не билось, будто бездвижно повисло в груди. Чибис смотрел на меня сверху. Я нырнул. Плыть было удивительно легко, вода почти не сопротивлялась, так что верхушек зданий я достиг сравнительно быстро. В легких еще оставался небольшой запас кислорода. Но стоило остановиться - давлением выталкивало обратно, наверх. Но когда я, наконец, прикоснулся ступнями к мостовой вся упругость воды исчезла. Я на всякий случай попрощался с Солнцем и землей, зажмурился, вдохнул... И ничего не произошло. Никакого удушья, никакой воды.

Вали оказался очень красивым городом. Здания его выдержаны в странном стиле, смешении готического средневекового с острыми пиками, стрельчатыми окнами и пышного барокко. Кое-где возвышались башни. Эти были вообще вне всякого стиля. Я так понял, они имеют какое-то конкретное предназначение. Издалека башня была похожа на обрубок деревянного цилиндра с тупым концом. Вблизи впечатление оставалось практически таким же, только добавлялась видимость камня. Я сомневался, что башни каменные. Я бродил по городу до самого вечера. Вечером хотел вернуться на корабль, но был застигнул закатом - и не смог. Закат! Это даже не то, что наверху. Днем свет здесь зеленоватый, лучей почти нет или же они выглядят, как струи светлой воды. А вечером... Повсюду плавают кроваво-красные блики, со всех сторон надвигается темнота. Похоже, что в ночи носят зажженные фонари. Когда же закат отгорел, я просто побоялся покидать город. Во-первых, вода в море наверняка стала холоднее - в Вали-то температура от Солнца не зависит. А во-вторых, неизвестно, каких животных я могу встретить по пути наверх. Там скользили какие-то фосфоресцирующие пятна. С наступлением теноты на улицах зажглись фонари. Не электрические, а, скорее, животного или растительного происхождения. Они светились всевозможными цветами и свет от них был не резкий, а мягкий, обволакивающий. Еще некоторое время я видел гуляющих прохожих, но потом улицы опустели. Надо где-то ночевать... Замерзнуть я не боялся, но сам факт сна на улице... Надо было не любоваться подводным закатом, а двигать наверх. Я сел на лавку. Башня черным пальцем стояла справа от меня. Мне показалось или я действительно услышал тихий вибрирующий шум?.. Нет, действительно... Звук становился сильнее, давил на уши. Башня? Скорее всего, звук исходит оттуда. Я поднял глаза. Теперь в маленьких прямоугольных окошках горел свет. Кто-то зажег там, внутри, лампу под красным абажуром. Шум стал невыносимым. Я вскочил на ноги, бросился бежать, обуянный непонятным ужасом. По-видимому, инфразвук, он оказывает похожее действие. Вспомнились рассказы об использовании инфразвука в качестве оружия. В море... люди прыгали за борт, сходили с ума от страха... Я постоянно падал и уже не разбирал дороги в окутавшей город тьме. Низкий пульс бился в голове, наполнял тело жаром. Мерными толчками расплывалась перед глазами красная вязкая масса. Когда, наконец, мои силы иссякли, я упал и поднял голову - впереди чернела башня. Ее контуры расплылись, во все стороны тянулись дымчатые черные хвосты. Один такой... будто петля... тянулся ко мне. Меня бросало то в жар, то в холод. От такого контрастного душа в голове окончательно помутилось. Я протянул руку, чтобы поймать извивающуюся змею. Та то ускользала, то удалялась, то приближалась. В конце концов, вся черная масса башни хлынула ко мне. И в тот же момент кто-то подхватил меня, взвалил на плечи и побежал прочь. В уши вонзился тонкий протестующий визг, потом - ненавидящий вопль. Зато тяжесть и боль постепенно покидали голову. Наверное, вместе с кровью из носу. И вместе с сознанием.

Очнулся я в комнате, в Вали, потому что из окна струился все тот же зеленоватый волнистый свет. Посмотрел на салатный потолок, по нему полз какой-то подводный жучок с мягкими лапами и беспанцирным телом. А после увидел лицо Чибиса. Он вскарабкался мне на грудь, сел, уставился прямо в глаза. Мне показалось, что смотрит он с укоризной. - Ну кто, кто просил тебя оставаться? - его голос оказался неожиданно тихим и слабым. Я пожал плечами, что заставило Чибиса ухватиться за ворот рубашки. - Красиво было... - А мне что делать? Одному. На пустом корабле. Уже темно, а тебя нет. Знаешь, что такое сидеть на пустом корабле? Да без тебя я бы вообще не появился! А если бы ты умер? - Ну, ладно, ладно, - чья-то широкая ладонь сняла Чибиса с моей груди; он протестующе замахал руками. - Я Олаф. Мой спаситель - а это, без сомнения, был он - оказался плечистым детиной неопределенного возраста. Длинные светлые волосы висели ниже шеи, а такого же цвета усы - ниже подбородка. - Я подобрал тебя возле Башни, - сказал он. - В час Очистки. - В час чего? - переспросил я, боясь дышать - в груди что-то сипело, булькало. Постоянно хотелось кашлять, но я сдерживался. - Очистки. Потому в Вали и нет бездомных, что... Башни для этого и стоят. На. Он протянул мне чашку с дымящимся напитком вроде травяного чая. Я приподнялся, сел, оперевшись спиной о подушку, и тут уж не смог сдержать кашля. Тот рванулся из груди удушливой волной. Олаф принял чашку, чтобы я не расплескал ее содержимое. Когда я откашлялся и мне стало легче, подумал: "Как можно разлить чашку с чаем ПОД ВОДОЙ? А как можно ее налить?" Но чай выглядел вполне реальным. - В Вали нет бездомных, - повторил Олаф. Он сидел на скамейке посреди комнаты. Только сейчас я заметил, что в комнате ремонт: пол застелен газетами, обои на стенах ободраны, никакой мебели, кроме кровати. - Что происходит с Башней? - спросил я. - Что я видел? - Ты видел правду. Инфразвук почти сводит с ума, а потом... Я не знаю, как они это делают, но Башня превращается в воду, в черную воду. И, судя по всему, живую. Она человека окутывает и - как стая пираний! Остаются только кости. Я содрогнулся, представив, что меня ожидало. И чувство признательности буквально переполнило меня. Я принялся говорить какие-то слова, ничего не получалось, слова застревали в горле и выходили обрывками или пучками по десять-пятнадцать штук за раз. Через несколько минут бесплодных попыток отблагодарить Олафа я сдался. - Так, что же такое Башня? Олаф пожал плечами. Судя по всему, ему это было совершенно не интересно. Достаточно знать, что не следует ходить рядом с Башнями поздно вечером, остальное не имеет значения. Он отчасти был прав, людям живется лучше и спокойнее, КОГДА ОНИ НЕ ЗНАЮТ. Очень часто это лучший выход из положения и идеальное прикрытие. - В них кто-нибудь живет? - Ты что! Нет, конечно. Кто же может жить в Башне? - А кто-нибудь входит... туда? Олаф снова отрицательно покачал головой. Он, кажется, уже сожалел, что взял такого любопытного бездомного. Туриста. Бездомного туриста. Чибис снова появился в комнате. Деловито уселся на краю кровати, чуточку виновато заглянул мне в глаза. Черт подери, он боится. Или боялся. За меня? За мою жизнь или за свою собственную? - Что с кораблем? - выдавил я. Чибис неопределенно мотнул головой. - Нормально, в ангаре. Здесь, внизу. - И как же ты его затащил под воду? Чибис, учти, если что... с "Чибисом" случится - пеняй на себя. - Дурак ты. Если с кораблем что стрясется, я узнаю об этом в первую очередь, потому что я с ним - единое целое. И с тобой тоже. Дурачок. Мальчишка... - Здесь все такие... - пробурчал я и Чибис согласился скорбным вздохом: - То-то и оно. Как ты себя... чувствуешь? Слово "чувствуешь" Чибис произнес странно, по буквам. Что он хотел подчеркнуть - не знаю. Я поморщился. - А ты как думаешь? Покорежило меня конкретно... - Это остаточный эффект, - сказал Олаф. - После Волны всегда так. Ты еще неплохо держался, убежать хотел. - А другие не хотят? - Хотеть-то хотят, да не выходит. Ты круг приличный сделал, прежде чем обратно, к Башне, приполз, а они и с места двинуться не могут. Но сам все равно не убежишь - действие Волны такое. Я только сейчас осознал очевидное. - А ты? - А что я? - кажется, Олаф в замешательстве. - Я, видишь, смог... - Вижу, что смог, говори как! Чибис снова куда-то испарился. Наверное, не хотел участвовать в разговоре людей. И правильно, ничего хорошего в нем нет... - У меня своего рода иммунитет, - наконец, выговорил он. - Я специально тренировался, чтобы Волна на меня не действовала. Организм ко всему привыкает, даже к такому. Как можно привыкнуть к раскаленной плите, на которую тебя сажают? Как можно привыкнуть к кислоте, которую льют тебе в глаза? Я с ужасом вспоминал минуты, когда пульсирующий гул вливался в меня, накапливался в основании черепа, постепенно заполнял собой всю черепную коробку. Он был тяжелым, будто цемент, распирал кости головы. Мне казалось, еще чутьчуть - и голова разлетится на куски. Выдержала... А этот скандинав говорит, можно привыкнуть. Как?! - Зачем? - Чтобы вытаскивать таких идиотов-туристов, как ты, - он сверкнул серыми бледными глазами. - Вы же со своими фотоаппаратами всюду норовите пролезть, а Башни не разбирают. Есть порядок - и все, ему надо подчиняться. Как-то не вяжется здешний порядок с... той атмосферой, что я... видел на острове. Или... - Олаф, что это за место? Почему оно так сильно отличается от того, что видел я? Олаф сделал странное лицо. Страшно удивленное. - А что ты видел? - но в следующую секунду в глазах блеснула догадка: - А-а, ты на острове был? На том самом? Так там же психи одни. "Сами вы психи", - хотел сказать я, но в голосе Олафа не улавливалось насмешливо-постебушных интонаций. Он говорил вполне серьезно. - Что? - Задурили голову парню... - вздохнул Олаф. - Психи, понимаешь? Сумасшедшие. Их на кораблях раз в месяц отправляют на тот остров. Очень уж он гладко подходит для этого дела: скалами окружен, не убежишь. А ты что, вылечился, да? Там природа хорошая, спокойно, они там быстро... в себя приходят. "Замолчи!" - хотелось заорать мне. Что ты такое говоришь? Какие корабли? Какие сумасшедшие? Я вспомнил вопрос Антона: "Ты оттуда пришел? Это хорошо". Он тогда показал на скалы. И замки, и игры... Что за чертовщина? А как же сказка, а как же волшебство?.. Я отвернулся к стене, закрыл глаза. Олаф тихо вышел из комнаты. Надо уходить... надо уходить... Нельзя больше в этом месте. И в этом мире тоже нельзя. Все, кончились сказки, наступило... нет, это даже похлеще реальности. По крайней мере, в реальности нет Башен, которые охотятся за поздними прохожими. Там есть люди, которые охотятся на людей! С оружием в руках, готовностью в пальцах и азартом в глазах. Там есть города, похожие на старых зверей, от которых несет зловонием немощностью. Там есть города, похожие на сумасшедших хищников, которые убивают не для пропитания, а из спортивного интереса. Пришел Чибис, сел тихонько рядышком. - Что тебе? - спросил я, не поворачиваясь и не открывая глаз. - Может, пойдем отсюда? - Невежливо уходить, не поблагодарив хозяина... - Да ладно! Обойдется без благодарностей! - С какой это радости? Он мне все-таки жизнь спас. - Ничего он тебе не спасал! - неожиданно завизжал Чибис. - Хочешь знать, ЧТО он с тобой делал? Думаю, тебе это оч-чень не понравится. Я моментально похолодел. Что? Да все, что угодно может... сделать здоровый мужик с другим... без сознания. - Ну, если врешь! - пригрозил я, схватил Чибиса так, что тот побелел лицом от страха. - На куски порву. А корабль и новый могу сделать. Откуда взялись силы, куда делась боль и слабость в мышцах! Я взлетел с кровати, ринулся в одну комнату, в другую. Нигде. Повсюду только пустота, ободранные стены и газеты на полу. Оббегав всю квартиру, я сел на пол и уронил голову на руки. Подошел Чибис, виновато посмотрел в лицо. - Но ты же не спросил, что... я хотел сказать, - сказал он. - Ну? Я слушаю. - Посмотри, выше левого локтя - шрам. Я поднял рукав рубашки. Действительно, длинный белый шрам, как от серьезного пореза ножом. Только... У меня его там раньше не было, это очевидно. Как такой порез смог зажить так быстро? - Пощупай, - предложил Чибис. Я провел подушечками пальцев по белой полоске шрама. Вроде, обычная бугристость рубца, но под кожей что-то плотное, как металл. - Что это? - спросил я. - Там что-то есть? - Есть, - кивнул Чибис. - Там стальной наконечник от трубки, сама трубка тоже у тебя под кожей. Она проходит вот так. Чибис забрался ко мне на грудь и провел пальцем от правой ключицы до шрама, через шею, через спину. А потом от правого плеча опять через спину и - к ребрам, под которыми находится сердце. Мне стало жутко. - Но я не испытываю никаких... неудобств, - пошевелил руками, плечами и ничего не почувствовал. - Так и есть. Трубка-то не резиновая, а из специального материала органического происхождения. Она запросто сживается с плотью. Еще не лучше. - Если этот твой Олаф придет, посмотришь - у него на локтевом сгибе круглое такое... ну, не шрам, но что-то похожее. Он твою кровь использует. Так сказать, цивилизованный вампир. Зачем прокусывать кожу, если можно нацедить из трубочки. - Убью... - Не убьешь. Он впятеро сильнее тебя, размажет по стенке без особого огорчения. Знаешь, Вали только днем гостеприимный город, на самом деле нет в мире места грязнее. - Зачем же послал меня сюда? - Говорю же, днем. Разве не красиво? - Может, лучше смотаться отсюда? Чибис пожал плечами. - Попробуй. Он сказал это с такой безнадежностью в голосе, что стало понятно: просто так отсюда не уйдешь. Из дома. Что-то должно удержать меня внутри. Что? Решетки на окнах? Запоры на двери? Решеток нет, дверь ничего не стоит высадить. Сигнализация? В этой квартире, кажется, никогда ничего и не было. Обойдя квартиру, я сел обратно на кровать. - А что такого? Почему я не могу выйти? И потом, ты сам предлагал уйти. - Я врал. Валял дурака. Десяток его дружков дежурит под домом. У них всегда так, они попеременно охраняют дома своих соплеменников. Ты можешь спокойно выйти, только если он будет с тобой. Но не думаешь же ты уговаривать его? - Нет. Я думаю самому стать им. Олафом. "Самое время Ваньку валять..." Чибис постучал пальцем по виску. - Они его уже видели. Странно, когда один и тот же человек выходит из собственного дома дважды, не правда ли? Причем, зашел он туда всего один раз. - А почему я вообще должен выходить из дома? Можно ведь открыть окно, вылезти да и поплыть себе наверх. - Нет. Чтобы плавать, надо оказаться за пределами города. Здесь немного иное строение реальности... - А давай попробуем! Попытка не пытка. - С ума соше... - я схватил Чибиса поперек туловища, возможно, не совсем аккуратно. Ничего, переживет. Открыл окно на кухне. Под подъездом действительно стояли двое. Один лысый, в кожаной куртке, сапогах с острым носком. Другой - с черными коротко остриженными волосами, в клетчатой рубашке и бесформенных штанах. Я встал на подоконник, посмотрел вверх. Наверху колыхалось зеленое небо - поверхность океана. Я вдохнул поглубже, закрыл глаза и прыгнул. Почувствовал, как трепыхнулся Чибис. Но сердце не замерло от ощущения падения. Я медленно плыл, повинуясь какому-то почти незаметному здесь течению. А ведь корабль здесь, в городе! - Где ангары для кораблей? - прошептал я, поднеся Чибисово ухо с самым губам. Он протянул руку, указывая направление. Я рванул с места. Вода, что странно, пронзительно свистела в ушах. Свист был настолько пронзителен, прошу прощения за повтор, что постепенно превращался в острую, колющую боль. Зато взятый в колько дом уносился назад. - Где ангары?! - заорал я; впереди виднелись только жилые дома да неправильные многоугольники магазинов. Справа мерцала окнами гостиница. И Башни, повсюду Башни... - Дальше, почти за городом... ...Ангары выглядели как громадные неряшливо склеенные коробки. Обнаружив, что из правого уха тянется струйка крови, я встал на дно рядом с помеченным желтой полосой зданием. Чибис, чуть живой, сполз с меня и тоже кое-как утвердился на твердой поверхности. - Этот? - Этот, - кивнул он. - Видишь, специально пометку оставил. Ворота ангара всегда были открыты. Черная беззубая пасть... Такое огромное строение должно вместить не один корабль. Странно, что они стоят там, будто автомобили на стоянке, впервые такое вижу. Мой "Чибис" примостился в углу, сразу справа от ворот. Он будто бы даже вздрогнул, когда я положил руку на корпус. Обрадовался, что ли?.. - Как его отсюда добыть? Чибис уже немного отошел от бешеной гонки, бледность постепенно сходила с его лица. Но вопрос мой до него дошел не сразу. - Легко... - он отошел от ворот и скомандовал: - Наружу! Я сам едва успел отскочить в сторону, иначе так бы и остался на полу ангара липким пятном. Корабль сам развернулся и вышел, чуть не задев мачтой за потолок. И уже неспешно, медленно стал подниматься. Чудное зрелище: корабль, поднимающийся со дна моря. Вода все светлела, пока, наконец, верхушка мачты не пробила поверхность воды. А потом и вся схлынула зеленой волной, переливаясь через борта. Я облегченно вздохнул: - Все? - Все, - кивнул Чибис с не меньшей радостью на лице. - Куда дальше, капитан? - За горизонт...

СТРАНЫ ЛУННОЙ ТИШИНЫ

После месяца в море мне жутко хотелось ступить на твердую землю. Человек все-таки животное сухопутное и как бы не нравились морские путешествия и просторы, полные соленого ветра, а на берег хочется. Берег всплыл в тумане рано утром, когда Солнце только-только протирало заспанные глаза. Чибис осторожно подвел корабль к галечному пляжу. Я первым соскочил с трапа. Наконец-то! Сперва было даже как-то непривычно, покачивало из стороны в сторону. Чибис бросил якорь и сошел следом за мной. Первые же секунды пребывания на земле развеяли мои сомнения насчет людей. Люди здесь явно жили: пляж отделялся невысоким каменным барьером вроде парапета. Мы перелезли на ту сторону, увидели аккуратно подстриженные газоны, выложенные крупной галькой дорожки. Дальше, за насаждениями кустарников и кучками тополей виднелись здания. Не жилых домов, а, скорее, корпуса санатория. - Крым, - сказал Чибис, - здесь навалом такого. Люди отдыхать приезжают. - Как ты сказал? Я думал, показалось. Крым. Откуда здесь взяться Крыму? То есть, откуда ему взяться в этом мире? - Я сказал, люди отдыхать приезжают. Крым, курортное место. Мы прошли к зданиям. Да, это действительно санаторий или пансионат. Как обычно утром, навстречу нам выходили люди в спортивных косютюмах и тапках на босу ногу. Отчего-то сладко защемило сердце. Вспомнил, наверное, как раньше ездил в такие же пансионаты, как сам просыпался на узкой казенной кровати. Если это было рано утром, выходил, шел к морю. На улице было солнечно и свежо, как сейчас, а море было таким прохладным... Прибрежные камни скрывались под водой - прилив. Хорошо было. Хоть и жил в куче со всеми, а вечера проводил, гуляя по темным аллеям, пожираемый комарами, но зато отдых тот оставил у меня самые приятные воспоминания. Хорошо было... Чибиса я рядом с собой не обнаружил. Оно и понятно: как отреагируют люди, увидев такое чудо. Впрочем, откуда я могу знать здешние нравы? На том острове... там такие, с позволения сказать, чудеса случались чуть ли не каждый день. Может быть, не такие, но суть, я думаю, ясна... Он сделался невидимым и уселся мне на шею, чтобы удобно было разговаривать со мной. Ему-то конечно удобно - наклонился и говори, а я как должен шептать? - Может, остановимся на недельку да отдохнем по-человечески, культурно? - спросил он. Идея, несомненно, заманчивая, но... Документы вот проблема. Чибис лишь хохотнул, а я вспотел, когда пожилая дама с полотенцем в руках посмотрела в мою сторону. Пришлось изобразить на лице улыбку и заинтересованность чем-то, находящимся за ее спиной. - Документы я организую, - сказал Чибис. - Ну что? Хотя бы пару деньков, а? - Давай на три дня, - согласился я. Мне и самому хотелось вспомнить, как это было. Полежать на коллективном пляже, купить пакет воздушной кукурузы у загорелого до черноты мальчишки, походить вечером вдоль парапета, наблюдая за парочками молодых. А потом сесть на лавочку где-нибудь подальше от фонарей и смотреть, как играют звезды на поверхности моря. Я оказался отдыхающим, на которого пала милость профсоюза. Как Чибис организовал все эти путевочные бумажки - даже не знаю. Откуда ему знать, как они выглядят хотя бы? Наверное, не в первый раз, чувствуется опыт. Хорошо, комнату дали на втором этаже - корпусы двухэтажные. Окна на первом этаже - это вечный шум голосов, а вечером так еще и звуки бесконечной музыки. С немалым удивлением я обнаружил у своих ног два запакованных чемодана. Интересно, что положил туда Чибис. Неплохо бы бритву: после того, как я ушел с острова, щетина снова начала расти. Даже еще сильнее, чем раньше. Недолго думая, побросал вещи в комнате и побежал на пляж. Никаких подстилок, никаких сумок с собой в первый раз - сразу в море часа на два. Там откисать от душевной и телесной грязи, отмывать сердце и кожу. Жалко, правда, что один, что без друзей. В светлые времена студенчества мы заезжали на Азовское море всей группой и на неделю забывали о цивилизации. С собой брали только мешок консервов, денег, палатку и гитары. Все. Нормальные отдыхающие нас немного побаивались, но вели мы себя, в общем, мирно: никогда не лезли в общую толкучку, никогда не появлялись на берегу в нетрезвом виде, но шуму от нас было много. Мы были безобидными студентами. Показалось, что я промчался по самой поверхности воды. Только брызги взлетели чуть ли не вдвое выше головы. Когда же "полоса голов" осталась позади - никогда не понимал, что заставляет людей толктись на двух квадратных метрах лягушатника и тут же пытаться прыгать, нырять и плавать! - с головой ушел под воду и плыл, пока не сгорел в легких кислород. Кажется, только что из моря и опять в воду. Кстати, вон мой кораблик покачивается. Чибис сидит там и никого не подпускает, его-то уж точно море как вода не интересует. Как это у него получается - ограждать судно от любопытных - для меня еще одна из бесконечной вереницы загадок. Через полтора часа, синий и изможденный, я выполз на берег. Повалился прямо на песок, подставил живот жаркому крымскому солнцу. Так и обгореть недолго, особенно если заснуть... Зря, зря я это подумал...

В общем, проснулся я только к вечеру. Если бы не обгоревшая кожа, примерно сотня человек увидела бы, как я заливаюсь краской - на этот раз уже от стыда. Оригинально, наверное, выглядит курортник, дрыхнущий прямо на пляже, в самой гуще... Ну да ничего, это не самое главное. Самое главное теперь не спечься от жара. Я уже чувствовал озноб. Что называется, морозит. Температура небось к вечеру до сорока подскочит - а ну, так обгореть! Я побрел обратно, в корпус. Чибис меня когда увидел - уже поздно вечером - чуть в обморок не хлопнулся. Я ведь был краснее вареного рака! И уже не то, что красным, а каким-то багровым с синеватыми пятнами. Кожа уже начинала пузыриться и облазить. Отдохнул, называется. Может, все два дня оставшиеся так проваляюсь. - Красавец, - заключил Чибис. - Когда ж ты так успел? - Так ведь сколько я уже на солнце не выходил, - попробовал оправдаться я. - А еще наплавался, заснул на пляже. Ну и... - Ну вот тебе и и. Что теперь? Я пожал плечами: тебе, мол, виднее. А в следующую секунду почувствовал, как катится по телу прохладная колкая волна. И смывает зуд с кожи. Чибис встряхнул руками. - Все, к утру будешь как новенький. Не слышу! - Спасибо. - Во-от. А теперь давай-ка съедим чего-нибудь. Ты не против? Я был обеими руками за. Так всегда, когда самочувствие резко улучшается - просыпается здоровый голод. Съели по несколько бутербродов, запили чаем. Хватило. Завтра будем заботиться о еде, надо будет сходить в магазин, прошвырнуться по рынку - хотя бы таранки да пива купить, позавтракать можно остатками бутербродов, а пообедать в кафе. Чибисовы кулинарные способности ограничивались на бутербродах с сыром и колбасой, но деньги сотворить он все же в состоянии. Когда-то и я так мог. Почему же не могу сейчас? Не достигает образ предмета в воображении должной четкости, будто барьер поставили, за который - ни ногой. - Прогуляемся? - предложил я. На улице уже стемнело, зато во множестве цвели фонари, а люди, похоже, и не думали ложиться спать. - Прогуляемся, - согласился Чибис. - Ты по сторонам смотри. Курорт все-таки... - Я не большой любитель курортных романов. Не потому, что однолюб, а потому, что так легче всего подхватить что-нибудь. Ну, ты понял. Ты их видел, этих красавиц? Я постарался отойти подальше от общей толкучки. На обнесенной низеньким узорчатым заборчиком организовалась дискотека, отзвуки которой, наверное, слышны в километре от берега. Территория пансионата была достаточно обширна, чтобы вместить в себя и любителей компании, и таких вот одиночек. Я медленно шагал по узким аллейкам, горели над головой редкие здесь фонари, а в промежутках между ними сгущались сумерки. С моря несло свежестью. Время от времени я останавливался, задирал голову к небу и понимал, что счастлив - в такие моменты сладко щемило сердце. Я впитывал каждое мгновение долгожданного одиночества, именно такого одиночества, не тяжелого, не горького. Вдоль дорожек росли сосны. Не везде, только за пансионатом, куда люди обычно и не заглядывают. Здесь меж плит дорожек обильно проросла трава, газоны стали белыми от пушистых головок странных цветов - похож на одуванчик, только размеров раз в пять больше. Семена так же летали по воздуху и так же запутывались в сосновых ветках. Среди этих сосен стояли скамейки - такие, что висят на цепях под округлым козырьком. Проходя мимо, я понял, что сесть туда мне равнозначно входу в дверь с надписью "Посторонним вход воспрещен". Эти лавочки, подвешенные над землей, предназначались для других, еще более счастливых, людей. Счастливых, потому что не одни. Кто-то тихо играл на гитаре, так же тихо пел. Остальные лишь сидели, обнявшись, и слушали. Когда их собственная музыка не заглушала гитарный звон. Я встал поодаль, прислушался.

Ночью поздней,

Ночью беззвездной

Выйди из дому, забыв на час о сне.

Слышишь грозный

Отзвук тревожный?

Слышишь мерный стук в полночной тишине?

Это в истовом мощном биении эхом гудит небосклон.

Это слились удары сердец тех, кто нынче не спит, кто влюблен.

Тут и мое - стучит, стучит

с твоим - в унисон.

Ночью поздней,

Ночью беззвездной

Выйди из дому, забыв на час о сне.

Слышишь грозный

Отзвук тревожный?

Слышишь мерный стук в полночной тишине?

И войдя в резонанс этот звук беспощадно вершит свой резон:

Руша стены обид меж сердец тех, кто нынче не спит, кто влюблен.

Тут и мое - стучит, стучит с твоим - в унисон.

[стихотворение принадлежит Юлию Буркину]

За спиной вздохнуло море. Я, не видя перед собой дорожек, пошел к парапету. Естественно, ободрал ноги о сухие стебли травы, но ни злости, ни досады не почувствовал. Черт с ними, царапинами, разве это так важно? Оперевшись о теплый камень, посмотрел в черную искристую даль. Подумал о тех, кого любил. А кого я любил ПО-НАСТОЯЩЕМУ? Жену, дочь? Из десяти лет брака я любил ее максимум два года. Потом жил чисто по привычке. Такую стерву надо было еще поискать! Более сволочной натуры я не встречал еще ни разу. Дочь... Дочь я, конечно же, любил, но после развода... Я, наверное, и сейчас ее люблю, только настойчиво вгоняю в голову мысль о... О том, кто она сейчас. Нет. Хватит. Кого я любил? Да никого. Может, моя душа так устроена, что оказалась неспособной испытывать любовь? Может, это не я виноват? Ведь я хочу, хочу и любить, и быть любимым... Из-за этого всю жизнь чувствовал себя деффективным. В юности даже гордился по дурости: вон, мол, какой, никто мне не нужен и одиночество не тяготит, а наоборот даже... А потом понял, что и представить себе не мог, что такое остаться одному. Жизнь мозгов вставит. Я обернулся. В сосновой тьме тихо поскрипывали цепи - качались лавочки. Прогулял я почти до рассвета. Чибис вернулся в комнату еще до полуночи, когда начали расходиться люди, а я остался смотреть на море. Чувствовать кожей теплый воздух, колышащийся над землей. Бродить по аллейкам и слушать, как качаются ветви деревьев. Слушать стрекот жестких жучиных крыльев - здесь во множестве обитали всякие ночные насекомые. Я бы вообще не спал, но организм требует отдыха. Впрочем, сон мой был недолог. Около девяти утра я проснулся, вышел на балкон, посмотрел на залитое утренним светом море. Вдохнул всей грудью. Еще давно-давно, в детстве, мы ездили в какой-то полузаброшенный поселок на берегу Азовского моря. Пансионат тот был простым бараком и люди жили считай в шаге друг от друга. Но мне было хорошо там. Вставал я всегда рано утром, а пансионат располагался таким образом, что над ним нависала высокая круча. Я поднимался туда, наверх, и смотрел на море... Доев вчерашний ужин, я, как и собирался, повесил на руку пакет и отправился в противоположную от моря сторону. Хотя, идти ОТ моря здесь было трудно: пансионаты располагались вдоль берега и единственная дорога в центр проходила мимо них. Все это дико напоминало мне азовские поселения, что на восемьдесят процентов состоят из пансионатов. Я шагал, помахивая пакетом, невидимый Чибис сидел у меня на шее. Людей было много, даже очень. Кто только просыпался, кто уже шел с завтрака. Я есть в столовых не любил никогда, лучше уж Чибисовы бутерброды. Рыба в таких местах - почти что единственный способ для местных выжить зимой. Поэтому продается она повсюду и в огромных количествах. Всех возможных и способов приготовления. Лоснятся на солнце лещи, лежат, будто куски сала, загадочные рыбцы. Есть и судаки, но их я никогда не покупал и не буду. А откуда они вообще здесь взялись? Насколько я понимаю, и судак, и лещ - рыбы пресноводные, речные... Чудеса. Я долго ходил меж рядов, придирчиво осматривал выложенные рыбины все как на подбор, одинаково жирные, не сырые и не пересушенные. Прелесть. Заглядение просто. Наконец, купил пяток лещей, один из которых в длину был не меньше локтя. Такую большую рыбу я вообще покупать избегаю, но эти продавались уже вычищенными. В жирности, конечно, теряет, зато меньше риск купить испорченную. Итак, пять лещей и одну тараночку в две ладони длиной. С пивом оказалось сложнее. Почему-то оно все было... почти выдохшимся. Не знаю, что им сюда привозят, но эти бочки наполовину заполнены пеной. Пиво-то продают на разлив. В бутылки наливают почти одну пену, потом ставят "отстаиваться" - ну что это такое? Отстой и получается. Однако, пиво я купил и довольно приличное. Не слишком темное, но и не желтое, оно красиво переливалось в пластиковой бутылке. Я загрузил все это в холодильник и рванул на пляж. Теперь уже с сумкой, с большим квадратным покрывалом. Чибис что-то там пошаманил над вещами и пообещал, что никто на них даже не глянет. К тому же он остался на берегу, так что я был спокоен. Вдоволь наплававшись, я разлегся на покрывале. Вчерашний свекольнокрасный цвет моей кожи превратился в такой античный загар и теперь я ловил на себе завистливые взгляды тех, чьи солнечные ванны обернулись полновесными ожогами. Купил мороженого, с ни с чем не сравнимым наслаждением съел. До обеда пожарил бока на солнце, потом отправился пить свое пиво. Рыба, как я и ожидал, оказалась наилучшего качества. Умолов одну, почувствовал сытость и чувство щекотки в голове - три литра пива как-никак. Почему Чибис сделал ее именно трехлитровой?.. В общем жил я настоящей курортной жизнью. Спешить было некуда, забот никаких. Чибис сказал, что по достопримечательностям пойдем потом, а сейчас можно отдыхать. После двухчасового дневного сна - снова на пляж. На меня смотрели как на сумасшедшего: два часа дня, самая жара, камни аж синие - такое сильное солнце. Я же небрежно помахивал снятой рубашкой. Мне теперь ничто не грозит. Чибис же так и не расставался со своим плащом. Как так можно? Жара - а он в плаще. Вечером решил порыбачить. Чибис по моей просьбе сделал прекрасную телескопическую удочку, упругую и пружинистую, и банку червей. Оказалось, не один я такой - на больших камнях, кусках гранита, лежащих на пляже, я увидел фигурки с удочками в руках. Выбрал себе место и на этот раз попросил Чибиса не вмешиваться - рыбалка занятие чисто спортивное, я сюда не за рыбой пришел, а за процессом. Забросил удочку, сел на камень. Наблюдание за поплавком удивительно успокаивающее занятие. Мерно колышется он на волнах, будто маленькая лодочка. И вот - быстро уходит под воду. Тянешь на себя, не резко, плавно, чувствуешь эту живую тяжесть. Она упирается, не желает покидать свою естественную среду. В воде даже маленький "бычок" может быть сильным. Начало положено - серебристая рыбешка трепыхается в кульке, наполовину опущенном в воду. В ладонь размером. Я сидел на камне до тех пор, пока не опустилось Солнце. То есть, часов до девяти вечера. Потом побрел домой. Задержался на той части пляжа, где галька уступала место песку. Потоптался на месте. Приятно так, когда крупный песок щекочет ступни... Песок. Город из песка... Я быстро покинул пляж. И еще что странно. Я раньше, тоже в детстве, был в Евпатории. Так там пляжи были платные и такого, что пансионаты стоят у самого берега, я не видел. Не могу утверждать, что там такого нет, просто не видел... Все равно этот Крым какой-то странный, не такой. А, черт с ним! Ночью опять бродил по аллейкам, смотрел на фонари. Завтра последний день. Немножко жалко уезжать отсюда, все здесь такое родное, свое... Вс будто только что всплыло из памяти. Но с другой стороны, что мешает мне потом снова вернуться? Тем более, на собственном корабле. Надо будет сделать его немного более цивилизованным, а то парусник смотрится немного гротескно. Хотя, в этом странном мире... все возможно. Пусть остается как есть. К вечеру третьего дня погрузился на корабль. Берег, который я успел полюбить, удалялся быстро. Я заметил, от берега плыть в любом случае легче. А впереди устало и лениво колышется море... Чибис спустился с верхушки мачты. - Куда? - тихо спросил он. Я не отвечал. Что-то мягкое застряло в горле и не давало словам проходить свободно. - Что ты ищешь, Женя? - снова спросил Чибис. - Наверное, сказку. Я ее было нашел, но... Она снова покинула меня, а я стараюсь поймать ее за хвост. - Хочешь в мир грез? - Хочу... И только не говори, что я уже там... здесь... Я все время нахожу... попадаю в такие места, где бы мне хотелось оказаться. Этот ваш Крым. Знаешь, на что он похож больше всего? На азовское Седово, куда я ездил вместе с родителями. Только вот пляж странный, галечный, а так - все то же самое. Это море, этот корабль, которым я вовсе не обязан управлять. Такого не бывает! - Почему ты противишься очевидному? Или как по-твоему должен выглядеть сон? Что в нем должно быть такого, что нужно человеку, кроме нормальной жизни? Ты забиваешь себе голову всякой чушью, уж извини меня. Я пожал плечами. - Не знаю, чего мне нужно, но... это не оно. - Ну хорошо, можно найти и такое место, которое, я надеюсь, удовлетворит тебя. Больше мы не разговаривали. "Чибис" мчал к горизонту, прыгая по волнам. Странная тишина. Почему тихо? Почему не шумит ветер и не бьются о борта волны? Я посмотрел на своего маленького спутника; Чибис сосредоточенно вглядывался в пламенеющий горизонт. Волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, он отбрасывал их в сторону. Он знает все дороги в мире...

Я проснулся ночью. Хотя дул ровный хороший ветер, парус висел вяло и безжизненно. В чем дело? Я спал всегда на палубе. Верил, что Чибис в случае чего сможет защитить и себя, и меня. И корабль. Приподнялся. Сам Чибис сидел на носу и так же, как вечером, смотрел в сторону горизонта. Над черным морем повисла Луна. Свет ее... был таким странным. Я почти чувствовал его прикосновение на своем лице. - Чибис... - позвал я; он обернулся. Лунный свет плескался в его глазах. - Что случилось? Почему стоим? - Приплыли, - ответил он. - Смотри, вот же он, берег! Я встал, подошел к борту. Прямо перед носом... Действительно, берег! Такая же крупная галька, как на крымском пляже, такие же валуны чуть поодаль. Только нет никакого парапета, а вместо него... Пустота. Полная струн лунного света пустота, будто зияющая дыра, пасть, заполненная осколками выбитых зубов. Жуткая, страшная; оттуда дохнуло морозом и смертью. - Что это? - выдавил я. - Сон, - просто ответил Чибис. - Ты хотел сон - получи. Только учти, что не всегда сон будет цветным и радостным. Иногда снятся кошмары. Ну? - А когда кошмар прекратится? - спросил я. Сам не понял, зачем. Чибис посмотрет на небо. - Ну, до утра примерно четыре часа. Скоро должно закончится, наступит обычный сон без всяких видений. А может и до самого утра продлится, мне-то откуда знать? Я сошел на берег без особой охоты. Честно говоря, ожидал я совсем не этого. Не знаю... Может быть, радуг в воздухе, синего неба, прозрачного воздуха. В общем, идиллии. А тут - чернота, пещеры какие-то. Вон, кости на берегу белеют... За галечным пляжем начиналась дорога. Она шла через поле, чем-то напоминающее холмистую долину на острове. Только здесь и близко не было такой травы, по какой мы носились дни напролет. Эта больше походила на пепел. Над землей жестким ежиком торчали обугленные стебли, а более тонкие части растений облетали черными хлопьями. Чибис привычно уселся мне на шею. Я шагал по дороге, под подошвами что-то похрустывало, поскрипывало. Временами поднимался ветер и тогда пепел взлетал в воздух, приобретал странные формы. Иногда мне казалось, что я вижу дома, но уже через секунду видение исчезало. Наконец, широкая дорога разделилась на две. Одна уходила влево, к лесу и по ней мне хотелось идти меньше всего, а другая - вправо, там описывало широкую дугу и возвращалась к морю. На распутье, как и положено, стоял камень. Огромный, выше меня, белый, как кость. Я разглядел на его поверхности традиционную надпись: "Налево пойдешь - жизнь потеряешь, направо пойдешь - дураком и трусом навеки станешь". - Лучше уж быть дураком и трусом, чем расстаться с жизнью, пробурчал я. - Да не обращай внимания, - Чибис с самым беспечным видом махнул рукой. - Кому-то снится плохой сон, кошмар. Подождем лучше утра, а с рассветом оно все само по себе пропадет. - Ты уверен? Чибис кивнул. - Уверен, конечно. Садись. Я обошел камень кругом. С другой его стороны обнаружился колодец. Старый камень, из которого он был выложен, и сам по себе излучал холод, так еще морозом несло из черного жерла. С насквозь пронившего ворота свисала ржавая цепь. Она жалобно поскрипывала с каждым порывом ветра. Чибис уселся на самый край колодца. - Интересно, что там, - сказал он, нагинаясь. Я закаменел - еще чуть-чуть, совсем немного и он свалится вниз. - Совсем не интересно. Чибис взглянул на меня и в его взгляде я увидел веселость. Смех. Насмешку - незлую, дружескую, но насмешку. Как над излишне боязливым товарищем. Но когда Камень-на-Распутье вдруг стал качаться и вздыхать, Чибиса будто ветром отнесло. И куда делась вся его самоуверенность? Он стоял там, в десятке шагов от колодца, и смотрел так же испуганно, как минуту назад смотрел я. Я же испугаться просто не успел. Белая громада камня сама собой вывернулась из земли, повернулась ко мне лицевой стороной - я увидел поверх вырезанного текста тонкие линии, обозначающие черты лица. Это лицо мне вовсе не понравилось. Суровая, недовольная чем-то ряха. Зато возникло желание плюнуть в нее. - Какого х.. вы тут торчите? - прогудел камень. Надо сказать, именно эти его слова вывели меня из оцепенения. Я набрался наглости и подошел к камню вплотную. - Тебе какое дело? Тебя кто-то трогал? Какого х... ты вылез? я сделал ударение на втором слове, чтобы камень понял: я подражаю ему. Но камень не понял. И, естественно, рассердился. А что такое гнев в исполнении громадной каменной глыбы?.. Камень-на-Распутье ударил в землю своим основанием да с такой силой, что я чуть было не потерял опору под ногами. Земля загудела от удара. А я вместо страха почувствовал азарт: а ну-ка, давай, померимся силой! - Скоро рассвет! - крикнул я. - Хочешь вызвать меня на поединок? Ты, у которого даже нет рук, чтобы задушить меня! - Я зато могу раздавить тебя. Вот так... Но там, куда он целился меня уже не было. Камень-на-Распутье удивленно огляделся по сторонам. И заревел во всю силу своей гранитной глотки - я ударил ему в спину. Камень оказался мягким и податливым потому что я хотел, чтобы он стал таким. Выдрав приличный клок из спины Камня, отскочил в сторону, чтобы избежать следующего удара. Нанося незначительные удары то справа, то слева, я с ужасом понимал, что начиню уставать. Зря я затеял все это. Надо было как-нибудь уговорить каменюку, убежать в крайнем случае. Но как теперь быть? За этими мыслями я едва не пропустил очередного прыжка Камня-наРаспутье. Еще хотя бы полсекунды промедления и он растер бы меня, втоптал в обугленную землю своим задом. Но мое положение оказалось неслыханно удачным, так что я смог по самые плечи вонзить руки в бок Камня и рвануть на себя, в результате чего по дороге покатился огромный валун. Бок же Камня теперь выглядел так, будто его грызанула за это место мышь. Или, скорее, крыса. Я увидел такое бешенство в холодных ранее глазах Камня-на-Распутье, что поневоле испугался. Теперь это была не игра, как раньше. Игра - для него, не для меня. А теперь он просто должен был меня уничтожить. Страх придал мне сил. Иначе я погиб бы: Камень скакал с такой скоростью и остервенением... куда там зайцу. В сумасшедшей пляске я все же заметил, что небо на востоке становится серым. - Все, Камень! - заорал я, хохоча. Это, наверное, нервы. - Смотри, рассвет! Я надеялся, что он отвлечется хоть на чуть-чуть и я смогу отбежать подальше, но Камень даже не повернулся в ту сторону. "Ошибка, - промелькнуло в мозгу, - какая это была ошибка..." Я зацепился ногой за клубок странно крепких стеблей травы, упал. Поняв, что уйти все равно не успею, перевернулся на живот - чтобы не видеть, как падает сверху черная громадина. Черная против светлеющего неба. Зажмурил глаза. Все... Но сквозь веки пробился розовый луч. Сердце подпрыгнуло так, что чуть не стукнуло о подбородок. Я открыл глаза, поднял голову. Не было черной травы, не было Камня-на-Распутье, ничего не было. Вместо этого шумел вдалеке сосновый бор. И плакал, скорчившись рядом, Чибис.

Мы шли почти целый день. Странно, но ночное происшествие совершенно не отыгралось на моем физическом состоянии. А на душе было погано. Кошки скребут - это еще ничего, это еще цветочки... Солнце уже давно перевалило за полдень. Уже загустело марево, что плескалось над землей весь день, уже посвежел ветер. И только тогда, когда вечер родился в небесах, перед нами встал город. Он был достоин звания Города-из-Грез! Кажется, стена кольком опоясывала его единственно из традиции, внутри же не было и следа средневековой мрачности. Даже на душе потеплело: подсознательно явилось воспоминание о Желтом городе из песка. Нет, этот, конечно, был выстроен из камня. Из розового гранита с прожилками кварца и какой-то черной породы. Гладкий отполированный камень. Такая стена не отталкивает, а наоборот, притягивает взгляд путника. А дальше - возвышаются островерхие башни из того же гранита. В центре города - часы, непостижимо огромные. Кто же следит за этим хозяйством? Ворота были открыты. Я удивился, насколько чисты и светлы улицы города. Это, наверное, опять видение. Я снова вижу то, что хочу видеть, так было и раньше. Мне уже надоело быть скульптором реальности. Я хочу пожить в нормальном мире, который существует по своим собственным законам. Промчался мимо нас мотоциклист, завертелась пыль на асфальтовой дороге. Я уже по привычке уложил ее обратно - чтобы не летела в глаза, и она легла, черт бы ее взял! В гостинице нас приняли без излишней волокиты и ненужных слов. Просто дали номер, а взамен взяли обещание расплатиться попозже. Это Чибис нашептал на ухо, что сказать. Почему бы не заплатить прямо сейчас? Подхватив чемодан, я поднялся в номер. Там уже ждал ужин. Кухня традиционная, без всяких там китайско-японских извращений, которые нынче в моде... там, дома. Поужинали молча. Потом я повалился на кровать, включил для фона телевизор - шли какие-то новости. Что нового я могу узнать из новостей? Телевизор радостно выплюнет на экран то, что я пожелаю там увидеть. Наверное, именно это чувство называется манией величия. Бог-отец на земле! Творец, мать его так! Где же мои небесные дворцы с висячими садами и фонтанами ароматной воды?.. Уронив книгу на живот, я уснул. Помню, что снился сон, не очень хороший. Такие оставляют неприятный осадок. Утро заглянуло в окна робко, дрожащий свет заполз под веки и заставил меня проснуться. Чибиса нигде не было. Может, ушел гулять по городу, а может вернулся на корабль. Надо же все-таки присматривать за судном. Я встал, совершил обычные утренние процедуры, только вот завтракать мне вовсе не хотелось. Я подумал, что зря сказал тогда Чибису про поиски грез... Надо было оставаться в Крыму. Но слово не воробей, как это не прискорбно. Прогулка по городу не доставила удовольствия и тем более не улучшила настроения. Все это я уже видел когда-то. Во сне, в старом романтическом кинофильме - парки со скамейками под цветущими вишнями, с заросшими прудами, у которого, в самых густых зарослях сирени тоже обязательно должна быть скамья. Все это, без сомнения, красиво и вполне может подвигнуть на написание стихов, но оно в своем роде обыденно. И это разбивает мираж. Я вернулся в номер. Чибис сидел там, листал какой-то журнал. Он даже не поднял головы, когда я вошел. - Давай уйдем отсюда, - сразу заявил я. - Что такое? Ты же сам хотел. Тебе нужна была мечта - твоя и ничья больше, ну так получи. В чем дело? - Мечта умерла. - Мечты никогда не умирают. У тебя депрессия. Выспись и все сразу станет хорошо. - Сон не лекарство от безысходности. Все правильно, ты показал мне то, о чем я просил. Но, знаешь, это оказалось не так уж прятно. Это все равно что читать написанную тобой же книгу, понимаешь? Мы помолчали. Что-то невнятно вякал телевизор, намекая на оригинальность суждений журналистов. Я думал о себе. И постепенно начинал понимать, что всю жизнь думал только о себе. Я, оказывается, законченный эгоист. Эгоизм может проявляться не только в стремлении доказать всем: "Я самый главный и хороший, а остальное не имеет значения". Эгоизм может стать простым и на первый взгляд невинным желанием обеспечить себе душевный покой в то время как другие могут страдать. Должен ли я чувствовать за собой вину? Пусть об этом судят другие. Что преступного в обыкновенном человеческом счастье? Правда, в моем случае это стремление к счастью для одного меня, а так не бывает. Чибис внимательно выслушал меня, а мне стало стыдно и неловко: я исповедуюсь перед созданным моим же воображением существом. Это ли не эгоизм - упивать собственной мелочностью в суждениях? Я плакался самому себе; вот, мол, какой я несчастный, почему же меня никто не жалеет? Чибис ничего мне не сказал. И снова повисла тягостная тишина. - Я и вправду в этом мире? - спросил, наконец, я. Задал тот вопрос, который подсознательно мучил меня с самого начала. Чибис кивнул: - Да. Но мир не в тебе. - И поэтому рухнул город из песка? Поэтому Катерина в одно мгновение стала еще старше? Может, и это все сейчас рассыпется в пыль и ты исчезнешь тоже? - Может быть, - Чибис потер ладонями свои бакенбарды. - Произошла чудовищная ошибка. И я до сих пор не могу поверить... Мир принял в себя того, кому здесь совсем не место. Ты - человек реальности, она нужна тебе как воздух. И беды, что валятся на голову с частотой градин, тоже. Правда, не могу понять - зачем. Зачем тебе это? Но себя не изменишь. Ты должен уйти. "Ты должен уйти". Это говорила мне Катерина в ту ночь и она была права, а я не хотел верить, хотя понимал это. Снова победил великий Эгоист. Но на этот раз придется уступить. Или разрушить пристанище для тех, кто действительно нуждается в нем. Мне же лучше умереть среди тьмы и холода действительности...

Мы вышли из города, когда только занимался рассвет. У ворот стояла машина. Джип. Поблескивал эмалированный овал: "Ford". Я сел за руль, привычным движением повернул ключ зажигания. А ведь раньше водить машину я не умел. Последний дар?.. Чибис показывал дорогу. Джип долго прыгал по ухабам, два раза увяз в черезчур влажной почве - рядом болото. Наконец, выехал на сравнительно ровный участок. Я вышел. Мелкие камни усыпали сухую, даже растрескавшуюся от сухости землю. - Вот, - Чибис обвел рукой кусочек пустыни среди болотистых равнин. - Это путь домой... для тебя. - И что я должен делать? Он посмотрел на меня странными глазами. - Ты должен уйти - вот и все. Вперед, не задерживайся. Но я стоял. Сотни вопросов, которым суждено остаться без ответа, роились в голове. Что было? Что будет? Кем я был? Кем стану? - Что будет с кораблем? - брякнул я первое, что пришло на ум. - С тобой? - Мы... - Чибис помедлил. - Скорее всего, просто исчезнем. Твой уход вычеркнет нас из этого мира. А если останешься - это вычеркнет мир из списков Вселенной. Надеюсь, понимаешь? - Но ведь все было... хорошо. Я действительно был счастлив здесь. Что же произошло? Что помешало счастью длиться? - Не задавай мне вопросов, на которые никто не сможет дать ответа. Случилось так, как случилось, судьбу назад не повернешь. Чего уж гадать? - И совсем ничего нельзя исправить? Я цеплялся на свое призрачное счастье, как утопающий за обломок доски. Эгоист, жалкий эгоист... - Ничего... Иди... Хорошо, скажу. Миров, знаешь ли, великое множество. Не надо быть уверенным, что мир, в который попадешь сейчас, будет твоим родным. Но там ты уже не сможешь навредить нам. Не думай, что я стал относиться к тебе как-то по другому. И мне тоже жаль. Но так надо, никуда не денешься. Из голоса маленького Чибиса исчезла прежняя уверенность и твердость. Он смотрел в даль. Размышлял о собственной судьбе. Хотя, она его, наверное, не очень и заботила. Будет еще один Женя, будет еще один корабль. Все повторится, кроме меня. - Желаю тебе никогда не остаться в одиночестве, - сказал Чибис и я понял, что это последние его слова. - Желаю тебе никогда не увидеть, как ликуют птицы в пустом городе. Я увидел у себя под ногами кромку диска. Диск лежал на земле, переливаясь всеми цветами радуги. Надо лишь шагнуть туда, сделать один маленький шаг. Я продолжал надеяться, что не хватит смелости... Черт. Прощай все. Может, еще увидимся...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА.

"Жизнь нашу можно удобно сравнивать со

своенравною рекою, на поверхности

которой плавает челн, иногда укачиваемый

тихоструйною волною, нередко же

задержанный в своем движении мелью и

разбиваемый о подводный камень.

Нужно ли упоминать, что сей утлый челн

на рынке скоропреходящего времени

есть не кто иной, как сам человек?"

Козьма Прутков

Он пришел - появился - глухой ночью. Как и полагается в таких случаях. Огляделся по сторонам и тьма, кажется, не была преградой для его взора. Кем он был? Человеком, наверное. Странным человеком с очень печальными глазами, но этой грусти никто не заметил, потому что была ночь.

* * *

- Душонку-то отдай, падлюка! Слышь, душу, говорю, отдай! Тощий парень с бледным лицом и всклокоченными волосами балансировал на краю крыши. Сзади полукругом стояли любопытствующие, а впереди всех - толстяк в черном пиджаке на голое тело. Он алчно протягивал к к парню пятерню. Тот мусолил значок Союза мечтателей, то отрывая его от рубашки, то вешая обратно. Толстяк что-то долго говорил, обернувшись к людям, но краем глаза следил за парнем. Едва тот взглядывал вниз, как толстяк орал во все горло: - Душу отдай, сволочь! Прыгать он собралси, гляди ка! А с душонкой что? Отдай, мать твою! Среди толпы наблюдателей выделялся один человек - явно приезжий. Он был одет в светло-коричневые брюки и клетчатую рубашку на выпуск. Он не проявлял никакой заинтересованности в происходящем, просто стоял и смотрел, как затравленно оглядывается парень. Наконец, когда парень не выдержал и завопил: "Да забирайте ее к черту!", проговорил: - Домечтался, мля... Развернулся и пошел к будочке, чтобы спуститься вниз. Толстяк тогда удовлетворенно улыбнулся и потер руки, растопырил пальцы, чтобы поймать _ее_. Парень снял с шеи цепочку - на ней болтался маленький прямоугольный его портретик. И сразу как-то сник, померк. Он без сожаления поглядел на себя - с портрета улыбалось жизнерадостное молодое лицо - и бросил _душу_ в руки толстяку. Толпа загалдела: - Давай, прыгай, да! Парень безразлично повернулся и без промедления шагнул в пустоту. Наблюдатели ринулись вперед, чтобы посмотреть, как летит, кувыркаясь, тело и как оно шмякнется о тротуар. Приезжий вышел из подъезда, брезгливо поморщился и зашагал, засунув левую руку в карман брюк. Если бы он надумал сигануть с крыши, никто бы не стал устраивать многолюдных представлений - за свою душу он не цеплялся. Да и не было ее у него, по хорошему счету. На шее висел не миниатюрный портрет, нарисованный умелой рукой мастера, а простая фотография с именем и фамилией на обороте: Федор Колымов.

* * *

Евгений взял в руки следующую папку. Тадеуш Богуславский, поляк, шестьдесят третьего года рождения, образование... гм... ну да ладно. На фотографии - молодой мужчина со странным взглядом. Диагноз еще не поставлен, но тут уж все ясно... Этому жить недолго осталось. Он, скорее всего, и сам это понимает, но верить не хочет. Так всегда с этими больными. В онкологию так просто не отправляют. В дверь постучали. - Войдите! Пациент? Нет, не похож, слишком живое лицо. Такой бы даже в поликлинику не пошел. Евгений попытался разгадать мысли по тому, чего люди обычно даже не замечают: мимолетным жестам, мимике, направлению взгляда и прочим мелочам. Не вышло. Этот был словно манекен - как пластмасса застыла, так и есть. Евгений изобразил крайнюю усталость. Впрочем, особого артистического таланта тут и не требовалось; близился вечер, а за спиной рабочий день. - Ты в страсти горестной находишь наслажденье... Евгений моментально вонзил взгляд в переносицу пришельца. Кто же ты, черт возьми, такой?! Из разряда тех, кто до скончания веков останется "вшивым интеллигентом"; словосочетание давно утратившее оскорбительный смысл. - Тебе приятно слезы лить, напрасным пламенем томить воображенье и в сердце тихое уныние таить... Евгений выбрал именно это стихотворение для пароля, потому что, как сам считал, написано оно о нем. Нытике-эгоисте. Пришелец, наконец, расслабился, улыбнулся и лицо его тотчас ожило, изменилось выражение. Перед Евгением предстал приятной наружности молодой человек с блестящими глазами. Протянул Евгению руку. - Савва, - голос его тоже немного изменился. - Евгений... - Тараканы в больнице не водятся? А то, знаете ли, ложиться придется и не хотелось бы... обитать в обществе сиих насекомых, - Савва сделал ударение на слове "насекомых". Наверное, не увидел понимания на лице доктора. "Ну конечно, он говорит о "жучках". - Нет, у нас... повсюду... полная стерильность, - промямлил Евгений. Савва упал в удобное кресло - не на убогий стульчик для посетителей. Принялся осматривать потолок. Что он там надеялся увидеть?.. Слова напрочь вылетели из головы Евгения. Что говорить? Что делать? А этот тип, кажется, начинает нервничать. Вон, притопывает ногой и барабанит пальцами по подлокотнику. Ну же, скажи хоть что-нибудь! - Есть новости от Химика? - прохрипел Евгений. - Причем тут Химик? Он, Савва, сделал такое удивленное лицо - действительно удивленное что Евгений тут же покрылся холодным потом. Не тот! А откуда тогда знает пароль? Нет, это он... К тому же, он не спросил: "Что за Химик?" Евгений потер горло. - Мне... трудно. Я в первый раз... Савва хохотнул. - В первый раз всегда... н-да. Ладно. Слушай и запоминай. Маяковского двадцать восемь, одиннадцать ноль-ноль. Садовая пять, пятнадцать тридцать, имени Владислава Рыхлова, восемнадцать ноль пять. Запомнил? Повтори. Евгений послушно повторил названия улиц и цифры, судя по всему, обозначающие номер дома и время. Что от него хотят? Зря он вообще согласился на эту работу, ох зря. - В этих местах и в это время будет объект. Евгения передернуло. Хорошо, хоть мишенью не назвал, объект все же как-то более нейтрально звучит. - У тебя есть все небходимое. Выполняешь работу - получаешь деньги и прикрытие, НЕ выполняешь - нет денег, нет прикрытия, нет ничего. Все понятно? - Все. - До свидания. Или - на всякий случай - прощай. Савва вышел. Наверное, никто даже не заметил, как он шел по коридору, как входил в кабинет, как вышел. Это совершенно особое умение, этому даже учат - быть незаметным для окружающих. Очень полезное умение, надо сказать. Евгений отер лоб платком. На часах - половина третьего. Может, сослаться на плохое самочувствие и уйти? Выглядеть должно правдоподобно, у него и в самом деле видок сейчас еще тот. До конца дня Евгений все же досидел. Совсем не обязательно в таких делах оставлять следы, которые могут потом - в случае чего - всплыть в памяти: "Да, он в тот день действительно ушел с работы раньше". Домой шел в полубессознательном состоянии. Бросало то в жар, то в холод, мысли разбегались в разные стороны, а под горлом постоянно вертелась противная тошнота. Не сильная, а так... Подташнивало. Поэтому дорога, которая обычно занимала не более сорока минут, обошлась в цельных полтора часа. Дома запер дверь, залез под ледяной душ. И уже потом, приведенный в чувство, взял сумку и снова вышел. Уже сгущались сумерки. Савва сказал, чтобы перед этим днем он не ночевал дома. Зачем - так и не объяснил. "Не лучше ли будет, если я поведу себя естественно?" - просил Евгений. Савва неопределенно покачал головой. Ну, черт с ним, сказано, значит, сделаем...

* * *

Идти по окутанным лиловой полутьмой улицам было вовсе не приятно. Время такое. Каждую минуту ждешь, что из-за угла сверкнет нож и упрется тебе в глотку. И один бог знает, чего захочет злоумышленник. На газовый баллончик в кармане надежды мало - его еще надо успеть вытащить. Под массивными воротами с эмблемой РУФ кто-то увлеченно блевал. Сгибаясь пополам, хватаясь нетвердой рукой за стальное полотно. Явно со знанием дела. Видно профессионала. Я скривился от отвращения, прошел мимо. Улица Первоапрельская. Днем здесь ходить, безусловно, хорошо тихо, машин нет. А вот вечером... Любителей розыгрышей в темное время суток хватает. Баллончик вдруг стал свинцово-тяжелым: навстречу двигались трое. Они были еще далеко, так что я перешел на другую сторону улицы. Поскорее бы... Стараясь не оглядываться, почти бежал к ярко освещенному Тургеневскому проспекту. И ждал тупого удара в спину. Но, вроде, пронесло. Окунувшись в свет фонарей и витрин, я почувствовал явное облегчение. Даже настроение поднялось. Сел на автобус и подъехал к самой гостинице. Нащупал в кармане ключ с брелком: "315". Третий этаж. Если учесть, что этажей в гостинице восемнадцать, то мне несказанно повезло. Если вдруг придется подниматься пешком. Обнаружил конверт на свое имя. Открыл уже в номере. Фотографии. Примерно с десяток фотографий того, кого мне придется убить. Убить. За деньги. ...Это случилось неожиданно даже для меня. Откуда взялся этот молодой человек с блестящими глазами? Он назвался инженером Саввой Георгиевичем Вохиным, сказал, что ему нужна моя помощь как врача. Причем, срочно. Я схватил чемоданчик со своими врачебными принадлежностями, побежал следом за ним. Савва очень искусно сыграл испуг и растерянность. И, свернув за очередной угол, я просто не обнаружил его впереди. Он был сзади. В бок уперлось что-то твердое, явно металлическое. - Наслышаны о твоих успехах, - сказал он. - Первое место, стендовая стрельба. Поможешь нам, понял? Я кивнул. А что мне было делать? Согласился... Уже перед сном наглотался снотворного. Чувствовал, что сам не усну и наутро буду похож на выжатый лимон, на который к тому же наступили ногой. Но сон все равно был мучителен. Угнетенный химией мозг выдавал такие картины, что немудрено наделать под себя. Сколько раз я хотел проснуться, тянул руки вверх в попытке уцепиться за осыпающийся край реальности, но всегда срывался обратно в пропасть. Наконец, действие препарата угасло, в комнату ворвалось утро. Я умылся ледяной водой, что не доставило мне особого удовольствия. Зато привело в чувство. Так, на часах - восемь. Еще успею наскоро позавтракать и добраться до Маяковского. Двадцать восьмой дом... Что же там находится? Наверняка увижу зелено-голубой овал РУФ. Троллейбус катился как назло медленно. Я смотрел в окно, на часы и обливался потом. Десять минут, осталось десять минут... Поскорее бы покончить со всем этим... Интересно, они отстанут от меня или потребуют еще? Наконец-то! Действительно, хмурое серое здание с эмблемой РУФ на воротах. За воротами скорее всего скрывается обширный двор. Так, жилой дом напротив, чердак, разбитое окно. Главное - не попасться на глаза. Если меня заметят, я не проживу и двух часов. В прицеле - висок. А ведь Савва так и не назвал его имени. Объект да объект. Наверняка какой-то малоизвестный, но подающий надежды политик. С ними всегда так обходятся. Не завяжешь отношений с теневой республикой пиши пропало. Эти несколько дней я пытался воспитать в себе уверенность. И мне это почти удалось. Только вот почему дрожит палец на курке? И почему в глазах плавают круги? Бьется мысль: "Я делаю что-то непоправимо ужасное, это грязным пятном ляжет на меня". Мелькают люди, просто фигуры. Убегают драгоценные секунды, еще чуть-чуть - и все. И придется ждать. Чтобы ничего не сделать? Нет уж. И я выстрелил. Казалось, вся моя душа полетела в голову человека, виновного только в том, что он человек. Машинально схватились за пистолеты телохранители. Поздно. Я осел на пол. Дрожь превратилась в настоящую лихорадку. Меня колотило, как малярийного больного. И одновременно расплывалась в груди та самая грязь, о которой думал мгновение назад. Я вышел на улицу, стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Свернул за угол, сел на автобус и только когда пришел в номер - меня стошнило. Блевал долго, ожесточенно. Показал, наверное, еще больший профессионализм, чем тот, у ворот. Кого убил он? Лучше об этом не думать. Все, это конец. Непослушными пальцами набрал номер. - Алло. - Савва? - Да. - Все. Готово. - Ты в гостинице. Я сейчас приеду. Я уронил трубку и осел на пол. Это галлюцинация или в его голосе действительно звучали дружественные нотки? Мне снова стало плохо. Едва успел добежать до туалета. Выворачивало наизнанку. Гуляла по телу боль. А потом пришли слабость и равнодушие. Я заглотил успокаивающего из аптечки. Поймал себя на том, что собираюсь сожрать целую горсть таблеток, и отбросил их в сторону. Те белыми кругляшками раскатились по полу. Вскочил, принялся ожесточенно топтать их, размалывать в порошок. Через полчаса в дверь постучали. Савва, кто же еще. Те же блестящие глаза и улыбчивое лицо. Подонок. Если бы не слабость в руках, я бы заехал ему между глаз. Он хоть раз кого-нибудь убивал ВОТ ТАК?! Да, наверное, убивал... Он похлопал меня по плечу. - Все нормально, работа выполнена отлично. Ты раньше нигде киллером не подрабатывал? Он усмехнулся. Вполне естественно. Я трясущимися руками повернул ручку замка. Прошелся по комнате. Какая-то сумасшедшая мысль родилась в сознании и, что удивительно, стремительно набирала силу. Росла даже не по минутам, а по секундам. - Садись. Он опустился в предложенное кресло. Я понаблюдал, как закипает вода в чайнике с прозрачным корпусом. Хорошая штука, электрочайник... Поставил на поднос две чашки, хлеб, чайные ложки, нож. - Я бы не отказался от коньячка, - подмигнул Савва, - да и тебе сейчас не помешает. - Не помешает? - переспросил я. - Откуда ты знаешь? - Знаю, - доверительным тоном сказал он. И потянулся за чашкой. А у меня перед глазами встал серый туман. Я и сам не понял, что случилось. Сквозь сизую завесу увидел, как хватает рука нож с подноса, как размахивается и как быстро исчезает лезвие в чьей-то груди. С чуть слышным хрустом. Савва выкатил глаза. Я выдернул нож, ударил еще раз - в живот, потом в горло. На губах Саввы вздулся красный пузырь, лопнул, темная струйка обозначилась на шее. Слава богу, сознание покинуло меня; рука уже готова была всадить этот же нож мне в сердце. Но этого не случилось...

Очнувшись, я понял, что бегу. Такое вот занятное открытие. Я бежал, судя по всему, уже долго, потому как грудь разрывала одышка. Наверное, это и заставило сознание вернуться в измочаленное тело. Осмотрел себя на рубашке, у пояса, маленькое бурое пятно. Никто и не догадается, что это кровь. Обычное пятно. Может, просто пролившийся сок. Прохожие не смотрели на меня дикими глазами, что несколько удивило меня. Бегущий с закрытыми глазами человек - зрелище, скажем прямо, не совсем ординарное. А если у него с подбородка свисает густая, как патока, слюна, так это вообще повод... Я быстренько завернул в какой-то переулок, где свалился на асфальт. Из легких рванулся кашель, перешел в уже привычную рвоту. Правда, желудок как ни тужился, ничего выдавить из себя не смог. Только тонкой струйкой потекла желчь. Бежать. Надо снова бежать и подальше отсюда, пока жив. Пока на своих ногах. Спрятаться, пока не уложили под землю. Интересно, как они собираются обставить ЭТО? Несчастный случай - пьяный водитель, такой же неудачник, как я, которым не жалко пожертвовать? Или, может, неумелое ограбление? Я бы, естественно, начал сопротивляться, может, и свернул бы одному из наглецов челюсть, а тот в благодарность всадил бы в меня пулю. Нормально. И главное - никто бы не удивился. Таких случаев на улицах не счесть. Но бежать не было сил. Ноги не слушались. Надо было не приходить в сознание. Ужасно - чувствовать, ощущать себя жертвой. Это гораздо хуже, чем остаться в одиночестве. Я еще помнил то пожелание: "Никогда не остаться в одиночестве". Да, теперь-то оно мне не грозит. Компания найдется. Я все же поднялся на ноги, побрел, не разбирая дороги. Попал в подземный переход. На удивление пустой. Только какой-то парень в грязной рваной одежде, судя по всему слепой, бренчал на гитаре под стихи Гумилева. Я встал рядом, заслушался.

Он мне шепчет: "Своевольный,

Что ты так уныл?

Иль о жизни прежней, вольной,

Тайно загрустил?

"Полно! Разве всплески, речи

Сумрачных морей

Стоят самой краткой встречи

С госпожой твоей?

"Так ли с сердца бремя снимет

Голубой простор,

Как она, когда поднимет

На тебя свой взор?

"Ты волен предаться гневу,

Коль она молчит,

Но покинуть королеву

Для вассала - стыд".

Так и ночью молчаливой,

Днем и поутру

Он стоит, красноречивый,

За свою сестру.

Я выудил из кармана бумажную пятерку, бросил в кепку. Парень смотрел мимо меня. Смотрел... Как может смотреть слепой? Хотя, я так думаю, он видит побольше моего. Я отправился дальше, мимо грязных стен и пустых урн - зато мусор в изобилии лежал на каменном полу. А вослед мне полетел уже Мандельштам:

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Все большое далеко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю,

Оттого, что иной не видал...

Я забрел в какой-то совершенно невообразимый район, где были одни мусорные баки да старые, обшарпанные многоэтажки. Из подъездов и окон на меня смотрели пустые глаза, обладателей которых я бы мог заподозрить в любви к уколам или ингаляциям. Мне стало одиноко. В груде тряпья рядом с одним из баков что-то робко шевельнулось. Я пригляделся - сверкнула пара глаз. Живых, острых, не то, что эти наркоманские пустышки. Паренек лет четырднадцати. Я подошел поближе. - Эй, иди сюда, - позвал я. Парень явно не из этого окружения. Одежда более-менее чистая и лицо без признаков дебилизма. Он подошел, но стального прута из рук не выпустил. - Как тебя зовут? - Федор. - Откуда ты? По-моему, это место не для тебя. Он сразу как-то оттаял, расслабился. - Я ушел из дому... Нет, меня выгнали... Я видел, что он еле сдерживается. И мне стало его жалко. Наверное, неблагополучная семья, а пацан, по всему видно, умный. У меня оставались в кармане какие-то деньги. Наверное, надо уйти отсюда, не смотря даже на опасность. - Пошли со мной, - предложил я. - Здесь ночевать не годится. Он посмотрел на меня так... по-взрослому, что стало не по себе. - А ты не это? И вообще, кто ты такой, чего прицепился? Он снова сжал арматурный прут. Я поднял руки. - Тихо-тихо. Все со мной нормально. Я сам сейчас... бегаю. Меня тоже... выгнали. И не думай обо мне ничего такого, я нормальный человек. Он еще долго сверлил меня взглядом, но, наверное, так и не нашел ничего подозрительного. - Ну, пошли. Куда идти-то? - У меня родственники есть, двоюродная сестра жены. Можно у нее переночевать. Все лучше, чем на свалке. Тем более, тут у тебя гораздо больше шансов беспокоиться за... И жизнь тоже. Почему я прицепился к нему - сам не знаю. Почувствовал родственную душу, что ли? Дурость какая-то. Бывает же так, перемкнет в голове - и все.

Оксана жила одна. Муж ее оказался порядочной сволочью и бросил ее с двумя детьми еще десять с лишним лет назад. Ей было тогда всего лет тридцать. С тех пор дети выросли, выучились, разъехались кто куда. Я приходил к ней, когда мне было плохо. Я слишком хорошо ее знал... Она смерила нас довольно подозрительным взглядом. Оно и понятно: что я, что мой спутник выглядели несколько странно. Оба грязные, усталые. - Ну, входите, - Оксана отошла в сторону, пропуская меня в квартиру. - Эх, жаль, баньки нет, - прокряхтел я. - Но горячий душ вполне может послужить ее подобием. И уже потом, вечером, когда мы усадили Федора на кухне пить чай, Оксана спросила у меня: - Это кто? Где ты его нашел? Интерес к мальчикам проснулся, что ли? - Да что вы заладили! Уж ты-то, ты-то! Считай всю жизнь меня знаешь и то за извращенца держишь. Я помолчал, размышляя: "Сказать-не сказать". Оксана хотела уже извиняться, когда я приложил палец к ее губам. - Я, Оксан, человека убил... Сегодня. По лицу я бы не сказал, что она поверила, но взгляд будто остекленел. - Человека я убил, Оксана, по заказу. То есть... Короче... если бы я не сделал этого, убили бы меня. До нее, кажется, начало доходить, что я говорю серьезно. Оксана так сильно побледнела, что я даже испугался: как бы припадок не случился. - Ты... убил? Ты?! Убил?! - Да, Оксана, только не надо кричать. Я все объясню. Пойми, мне пистолет приставили к ребрам! Она села в кресло, все такая же бледная, приложила ладонь ко лбу. - Я уже и не помню, сколько раз за сегодняшний день терял сознание. Сколько раз меня выворачивало, чистило так, что желчь течь начинала. Я полдня бегал по городу. Нашел этого... - я кивнул в сторону кухни. - На мусорнике каком-то. Видно же, что парень не тот, не из того окружения... - Ты разговор на него не переводи! Я поверить не могу... Как у тебя рука поднялась?! - Если бы не поднялась, опустилась бы навсегда. - Замолчи... Я должна привыкнуть... к мысли, что ты - убийца. Оксана ушла в свою спальню. Я даже не пытался ее остановить, видел, что это бесполезно, она сейчас ничего не услышит. В такие моменты человека лучше оставить в покое, чтобы он не наделал глупостей. Я вернулся на кухню, сунул в зубы сигарету, встал у темного окна. Во дворе горел один фонарь, горел тускло и неуверенно. Вдали мигали огоньки улиц, прожекторов на крышах зданий, еще чего-то... Я стоял и равнодушно пускал дым в форточку. Устал... - У вас... ты сегодня тоже лишился дома, - сказал Федор из-за спины. Я не понял, чего больше в его тоне - вопроса или же утверждения. - Да, навсегда. - Я все... слышал, - виновато сказал он. - Понимаю. - Слышал? Ну и что ты об этом думаешь? Меня заботит мнение четырнадцатилетнего мальчишки. А ведь не так давно я и сам был четырнадцатилетним... - Не мне тебя судить. Он меня удивляет с каждым разом все больше и больше. Ну откуда в его сужденях такая серьезность? - А кому? - Тебе самому. Когда остынешь, тогда и поймешь, прав был или нет. У тебя есть _душа_? Душа... То, что в этом мире называют душой, всего лишь портретик на цепочке. Правда, какая-то странная сила в нем все-таки заложена. Человек до тех пор человек, пока не отдал душу, именно этот медальончик. Насколько я знаю, ни у кого из здешних не вызывает сомнения тот факт, что у каждого человека есть душа, и вопрос мальчишки сам по себе подозрителен. - Нет у меня души, - ответил я. - Умерла душа. А это - просто фотография. Какой в ней смысл, сам не пойму. Так, ношу... - Это хорошо. Эти люди слишком уязвимы, у них душа нараспашку. Федор улыбнулся, будто, бросил мне в душу свинцовую гирю. Неужели еще один? - Как ты сюда попал? - прямо спросил я. Тот пожал плечами. - Я понял, что для того мира не подхожу. Знаешь, почему? Потому что хочу стать взрослым. - А зачем? - мне вдруг смертельно захотелось поговорить о чем-нибудь другом, отличном от событий сегодняшнего дня. - Кажется мне, что тогда я стану свободнее... Говорят, это с возрастом проходит, но возраст - любимая отмазка. На него все спихивают. - Это действительно возраст... Ты даже представить себе не можешь, насколько мерзок и грязен... невыносимо грязен мир взрослых. Меня тошнит всякий раз, когда я вижу его настоящее лицо - это жирная, потная, покрытая коростой рожа со слюнявым ртом и выпученными глазами. Федор покачал головой. - Н-не верю... - В мире взрослых убивают! - отрезал я. - Понимаешь, убивают по-настоящему, не как в игре. Я сегодня убил по-настоящему. Убил невинного человека, потому что я - трус и эгоист, потому что цепляюсь за собственную жизнь. И ради нее готов рубить по корень другие... Когда-то я так же цеплялся за свое счастье и ради него готов был разрушить целый мир. Сейчас я понял, что был... не прав. - Сколько ты был ТАМ? - Недолго. Меня выгнали и оттуда. Меня отовсюду выгоняют... Федор помолчал. Потом посмотрел в окно, на часы. - Ладно, наверное, спать пора... - Да, - согласился я. - Пора. Оксана уже, наверное, спит, не стоит ее тревожить. Она сегодня устала с нами. Спокойной ночи. - Спокойной ночи.

* * *

Сквозь сон я услышал треск. Сновидение тут же сменило свой характер; мне привидело что-то ломающееся, разлетающееся на куски... Мачта. Мачта "Чибиса" падала прямо на меня, летели в стороны щепки. Рвалось и пело дерево. Я закрыл лицо руками и в тот момент, когда деревянный столб должен был распечатать меня по палубе, сон отступил. Ломали входную дверь. Ломали внаглую, ухающими ударами плеча. Я вскочил с кровати, выдернул из постели ничего не понимающую Оксану и наткнулся на твердый взгляд Федора. Пока дверь еще держалась, я разбил окно на кухне. Второй этаж, прыгать боязно, но когда тебе вот-вот выстрелят в спину - тут уж не думаешь. Приземлился я удачно, только вышибло ударом дыхание из легких. Федор тоже, кажется, ничего не отбил, а Оксана даже вскрикнула. Ее локти как-то быстро вздулись, покраснели. Не особо церемонясь, я перекинул ее через плечо и рванул в заполненный предрассветной темнотой заулок. И вовремя - по асфальту защелкали пули. Правда, выстрелов я не слышал. Глушитель. Вместо характерного звука - глуховатые хлопки. В темноте одиноко горела лампочка над каким-то подъездом. Отбежать бы подальше, но вот этот освещенный участок... Может, если рвануть, то можно успеть? Тут еще Оксана стонет... Наверное, вывих. Я понимаю, что больно, но это по крайней мере лучше, чем очутиться в горизонтальном положении пониже уровня земли. Я оставил обоих у стены, в темноте; здесь их вряд ли заметят сразу. А сам выглянул из-за угла. Из окна торчала голова. Один из преследователей, а я был уверен, что он не один, высматривал нас на улице. Гадал, куда можно деться... Я подобрал с земли какой-то ржавый обломок, бросил камешек подальше от себя. Прямо как в боевиках - наверное, я надеюсь этим обломком замочить толпу качков, у которых по пистолету в каждом кармане. И совсем нет страха. Убить могут любого, только не меня... Именно так и можно выжить НА ВОЙНЕ; тех, кто думает иначе, убивают сразу. Он прыгнул из окна, я увидел его широкую затянутую в дорогой серый - я даже рассмотрел цвет пиджак. Пока он смотрел в темноту, держа пистолет наготове, я подскочил сзади, изо всех сил саданул железякой по голове. Странно, я даже не почувствовал ничего, никакого напряжения. И для меня было неожиданностью, что "качок" безмолвно рухнул на асфальт. И еще одна неожиданность - его череп был расколот. Шока я тоже не испытал. Все происходило как во сне. Все это было нереально, не со мной... Я подобрал пистолет. Обойма почти полна. Не хватает трех патронов. Ощущение нереальности происходящего окончательно окутало мой мозг туманом. - Эй, вы там! - крикнул я, но следом добавил, испугался, что Федор с Оксаной могут принять это на свой счет. - В окне! На мое счастье, за мной послали тупиц. Нормальный человек принялся бы палить, даже не высовывая головы. Они разом повыскакивали из окна. Одного, кажется, я убил еще в воздухе и он упал на землю, будто мешок. Остальные два открыли огонь. Вокруг засвистели, защелкали о стены пули. Не-ет, в меня они попасть просто НЕ МОГУТ. Я прострелил обоим головы, правда, пришлось выпустить всю обойму - стрелок я не очень хороший. Тем более в темноте. Оксана сидела прямо на асфальте, облокотившись о стену. Естественно, в полуобморочном состоянии. А Федор был на удивление спокоен. - Ну что, все? - спросил он. Получилось так обыденно... - Все, - кивнул я и отбросил в сторону пистолет. Одна из многих совершенных мною глупостей, но осознал я это только потом. Потом мне оставалось лишь гадать, кто первым подобрал этот пистолет - ОНИ или полиция. - Опять в бега? - Федор провел рукой по волосам и изобразил на лице безнадежность. - Опять _выгнали из дома_? - Ты удивительно догадлив... И я совершил еще одну ошибку. Пожалуй, одну из самых больших. Я вернулся в квартиру и выгреб все деньги, какие смог найти. Слава богу, никто из соседей не выглянул за дверь. Потом мы ушли. Отправились на вокзал, с огромным трудом купили билеты на поезд до Киева. Оттуда, если сильно повезет, можно убраться куда-нибудь в Польшу или Венгрию. Денег в квартире Оксаны оказалось достаточно много, так что на билеты хватит. А там устроюсь на какую-нибудь работу, что-нибудь придумаю...

* * *

Вокзал встретил нас обычной суетой. Носились люди с сумками, чемоданами, даже с обычными мешками. Среди толпы выделялись те, кого там, дома, называли раньше "челноками". Здесь тоже существовал этот "народный бизнес". Этот мир вообще мало чем отличался от моего, родного. Только тем, что здесь у людей были непонятного мне назначения медальоны нарисованный рукой человека, причем очень искусной рукой, портретики. Они носили их на шее. И, кажется, этот портретик, который они называли "душой", был жизненно важен. Я оставил "своих", как уже привык называть Федора и Оксану, в зале ожидания, а сам отправился в обход по вокзалу. Ничего необычного. За последние дни у меня выработалась привычка присматриваться к людям. К выражению на их лицах. И каждое безразличное лицо вызывало у меня подозрения, заставляло сжиматься в пружину и высматривать кратчайший путь к двери. Сердце екало с частотой в полторы минуты - повсюду торачала охрана, красноречиво выпятив пистолет из-под пиджака. Нет, ОНИ бы не стали так светиться... Хотя, еще неизвестно, что можно назвать лучшей конспирацией. ...В пивной у окна сидел турист. Почему эта мысль первой пришла в голову? Да потому что обычно люди так не выглядят. Этот был еще и иностранцем - зелено-коричневые шорты, белая футболка с какой-то эмблемкой навыпуск, ботинки и белые носки. Рядом стояла дорожная сумка. Не из дешевых. Он обеспокоенно смотрел по сторонам, теребил что-то висящее на шее. Я пригляделся. И обмер. Здесь я не видел еще ни одного человека, у которого бы не было души. Даже у меня и у Федора болтались на цепочке взятые в бронзовые рамочки фотографии. А у этого не было ничего, а теребил он какой-то покупной сувенир. Я так и стоял столбом, смотрел на него в упор. Турист почувствовал взгляд. А когда взглянул на меня, мне стало плохо. Его серые глаза очутились как-то... близко, совсем рядом с лицом. В голову крались чужие слова: "ТЫ МНЕ НУЖЕН, ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ". Мы вышли из пивной. Я видел впереди его белую спину спину с сине-зеленой надписью "PEACE", но в поле умственного зрения сияли стальные глаза... Очнулся я на помойке. Рядом с дохлой собакой. Мухи, видимо, посчитали и меня скоропостижно скончавшимся и роились надо мной во множестве. Внутри забилось острое отвращение. Снова вырвало. Руки и ноги слушались с трудом. Я кое-как пощупал мышцы - дряблые, немощные какие-то. Первой мыслью было: вкололи! Мне что-то вкололи, подавляющее нервную деятельность. Транквиллизатор, например. И я не знал, как должен себя чувствовать после этого. Отполз подальше от куч гниющего мусора. Свалка была огорожена проволочным забором и находилась, судя по всему, далеко за городом. А Федор? А Оксана? Они ведь остались там, что с ними?! Застонав от бессилия, я упал на теплый асфальт. Одышка рвала грудь. Сердце билось скачкообразно: то замирало, то принималось бешено колотиться, и в такие моменты мне казалось, что я умираю. Провалялся там до самого вечера. Когда стало немного прохладнее, я смог подняться на ноги. Сильно качало, но стоять можно. Наверное, организм восстанавливается после действия... А, может, и не кололи мне ничего? Во всяком случае, следов от уколов я на себе не нашел. Как же тогда можно довести человека до такого состояния? Впрочем, реакции мои были сильно заторможены. Когда подкатила машина и двое молодцов закинули меня внутрь, я даже не успел понять, что происходит. Уже с заднего сидения увидел, как проносятся мимо столбы, опутанные проволокой. - Ну, как самочувствие? Это, по-моему, был микроавтобус. Двое, что подобрали меня, сидели впереди, но за водителем. А рядом со мной... Савва! То же улыбчивое лицо. Это, без сомнения, он. - Плохо, значит, бил, - хриплым голосом продолжил я свои рассуждения. Савва поморщился. - Бил хорошо, чуть было гнить не начал. Только вот душа-то, душа целой осталась. Ну какой же я идиот! Да, нет смысла... Можно хоть порезать человека на куски, но пока этот дурацкий портретик цел - он будет жить. Может быть, мучиться, но жить. Интересно, мучился ли Савва? - Хочешь посмотреть? - он задрал рубашку, чтобы я смог увидеть неаккуратные шрамы. Хорошо поработал, ничего не скажешь. - Расквитаться... желаешь? - мне было трудно говорить, влажный ком где-то в груди не давал словам выходит свободно и превращал их в хрип и клокотание. - Хочу, конечно. Я бы мог бросить тебя там догнивать. У тебя-то души нет, насколько я знаю. Савва пальцем потянул за цепочку и с плохо скрываемым презрением посмотрел на то, что заменяло мне эту чертову душу. - И это было бы моим возмездием, - продолжил он. - Как, сможешь сейчас попрыгать? Но я ограничусь лишь этим... Он с размаху впечатал кулак мне в лицо - я лишь бессильно дернулся; потом в грудь, в живот, опять в грудь. Дыхание перебило, влажный ком стал стремительно разрастаться, заполняя собой и машину, и вообще весь мир. Сквозь пульсирующий гул в ушах я услышал чей-то голос: "Эй, хватит, убьешь!" Мне сунули в рот трубку, из нее потекла свежесть. Кислородная маска. Как гуманно, черт подери! Савва потрусил кистью, потом достал из кармана платок, вытер кулак. Бешенство в его глазах постепенно угасало, как угасала в моих жизнь. - Ладно. Сейчас откачаем его, тогда и поговорим, - сказал он в сторону и уставился в окно. Меня вытащили из машины. Коридор... Я помню коридор, белые лампы на потолке. Вокруг - люди в белых халатах. Врачи, значит. Меня опутали трубками, проводами, принялись совать в вены иглы. Всего этого я практически не чувствовал, но постепенно рассасывался ужасный ком в груди. Правда, слабость не проходила. А потом пришел человек, склонился надо мной, посмотрел в глаза. Ощупал мое лицо. Он что-то говорил, но слова пролетали мимо ушей, лишь речь мягко окутывала тело. И я уснул.

* * *

Очнулся я уже в палате с таким ощущением, что проспал целую вечность. Зато чувствовал себя на удивление хорошо и легко - так бывает, когда сильно устанешь, а потом вволю выспишься. Впрочем, я, наверное, зря назвал то помещение палатой. Комната, только без обычной мебели. Только стеклянная тумбочка рядом с кроватью и вешалка у дверей. Сквозь большое окно лился солнечный свет. Лился роскошными волнами. Я так засмотрелся, что уже начало казаться: вот-вот и вплывет в комнату на этой волне желтый "Чибис". Под своей правой рукой, прямо на стене, я нащупал кнопку звонка. Может, я и впрямь больной? А если позвонить - войдет симпатичная молодая медсестра... Я позвонил. Но мечта о медсестре развеялась, не успев оформиться: вошел широкоплечий мужик в белом халате. Подозрительн осмотрел меня, хмыкнул и вышел. И вот тогда вошла медсестра. Но не молодая и красивая, а уже околопенсионного возраста и в огромных, слоновых, очках. - Ну, больной, как себя чувствуем? - она села на край кровати и посмотрела на меня сквозь толстенные линзы. - Как чувствуете себя вы, я не знаю, а что касается меня, то нормально, - пробурчал я. Настроение у меня несколько испортилось. - Начинаете капризничать. Но лечению лекарствами это не поддается. Прогулки, свежий воздух... Вид у нее был такой, будто разговаривала сама с собой, а я присутствовал в качестве мебели или, что наиболее вероятно, звукозаписывающего устройства. Странно, она рассуждает о том, какой вид лечения для меня наиболее предпочтителен. Значит, не медсестра это, а врач. Значит, еще не все потеряно! С этой мыслью в голове я перевернулся на бок и снова уставился в окно. Впрочем, примерно через полчаса разглядывание в окне силуэтов птиц мне наскучило. На вешалке висела моя одежда, так что я встал, оделся, подошел к тому же окну. Скорее всего, частная клиника где-то за городом. Очень уж вид типичный, прямо как в книгах - маленький парк с парой-тройкой скульптур, лужайками, белыми дорожками и - главное! - высоченным бетонным забором по периметру. Я позвонил еще раз. Вошла та же дама в слоновых очках, вопросительно уставилась на меня. - Можно я... на улицу выйду? Лицо ее смягчилось. - Можно. И правда, куда я отсюда денусь? Кроме забора наверняка все здесь нашпиговано охраной. Как-то не хочется нарываться на пулю. "У тебя-то и души нет..." Я не придумал ничего лучшего, чем просто сесть на скамейку. Хватит ходить, в ногах правды нет... Лучше осмотреться. Может быть, так можно узнать что-нибудь важное. Странно, но я не заметил ни одного больного. Сама клиника наверняка принадлежит тем, на кого работает Савва и все остальные. Кого же они затаскивают сюда? Смертников? Я посмотрел на закрытые полотнами жалюзи окна. - Вижу, наши усилия не оказались напрасными. Хотя бы частично. Рядом сел Савва. И откуда он взялся, как я мог его не заметить? - Учти, два лучших гипнота чуть было не отдали жизни, когда вытаскивали тебя оттуда, - сказал он. - Но лично мне это по барабану. Я сам прибью тебя, если будет нужно. Это понятно? - Куда уж понятнее. А что такое гипнот? Савва пожевал губами, пронзая меня взглядом. - Слушай меня. Мы ценим хороших сотрудников. Мы щедро благодарим их. Безбедная жизнь - вот, что ожидает тебя, если согласишься работать с нами. Заметь, я не говорю: "На нас". Ну? - Где Федор и Оксана? Савва плюнул. Кажется, я начинаю раздражать его. Интересно, чего я добиваюсь? Чтобы он прострелил мне голову прямо здесь и сейчас? - Разговор сейчас о тебе. - Где Федор и Оксана? - упрямо повторил я. Савва сжал кулак. - Да нет никакого Федора, идиот! И никакой Оксаны тоже! Это все тебе засунули в голову специально, чтобы привести сюда! - А почему нельзя было просто приехать и бросить в машину? сказав эти слова, я почувствовал, как что-то обрушилось у меня внутри. Пришло понимание: ничего не было... Бред... Я так и знал, знал это с самого начала... Савва шумно вздохнул. - Ты был для нас идеальной кандидатурой. Разочаровавшийся в жизни неудачник - жена шлюха, дочь шлюха. Вначале мы хотели просто выбросить кого-нибудь вместо тебя из окна, но гипноты давно сидят без работы. А это недопустимо. Вот мы и решили разыграть небольшой спектакль. С болью в сердце я вспомнил желтые горы, берег с крабом, Катерину. Потом - путешествие на корабле и Чибиса с его плащом. Эти люди профессионалы. Раскопали в душе, чего ей не доставало и подали на блюдечке с голубой каемочкой. При этом обильно полили то ли соусом, то ли сиропом. - Что теперь? - Теперь ты должен согласиться. - А это... - я с удивлением уставился на шею Саввы; ничего там не висело, никаких душ. - Тоже гипноз? - Душа? Конечно. Где ты видел, чтобы душу носили на шее? Тебе нужно время, чтобы подумать? - Какой смысл? Если мне судьбой предначертано принять именно ЭТО решение, то неважно, когда это случится. Я глубоко вдохнул и задержал воздух. Все смешалось. Оказывается, весь тот мир, полный дивных красок и мелодий, вертелся вокруг меня одного. Я пришел туда по чьей-то прихоти. И по его же прихоти все рухнуло, рассыпалось кровавым песком. Как я могу забыть это?.. - Нет! - Нет? - Савва удивленно уставился на меня. - Ты что, не понял? У тебя сейчас два варианта выбора: жизнь или смерть. Да - жизнь, иначе смерть. - Я понял. Нет. Савва замолчал, а я поднял лицо к небу. Остается только ждать приведения приговора в исполнение. - Знаешь, - Савва кашлянул, так что я услышал в его голосе новую для меня нотку неуверенности. - Знаешь, какой спектакль разыграли в свое время для меня? Создали мир, в котором нет даже намека на насилие. Там ни у кого не хватило бы жестокости даже на то, чтобы отпустить шутливую оплеуху. Я ведь был на войне. На самой, пожалуй, жестокой из всех войн... На одной из самых жестоких. Сначала - Афганистан, куда я попал еще мальчишкой по меркам взрослых. Сколько мне там было?.. Лет двадцать, может, чуть больше... Я до сих пор помню, как умирал мой друг. Он был на полтора года младше, его дома ждали родители, десятилетний брат и девушка. Он был таким веселым... и он до самого конца не верил, что все то происходило на самом деле... Мои руки так тряслись, что шприц постоянно выпадал из пальцев. Я пытался сделать ему укол, но ничего не выходило и я в кровь искусал губы, пока, наконец, проткнул иглой кожу. Но... было уже поздно. "Это не может произойти со мной, - говорил он, - с кем угодно, только не со мной, это все... понарошку". Я, помню, чуть не умер, услышав это слово. А когда его взгляд уже остекленел, он произнес: "Наверное, я подхватил какую-нибудь заразу и брежу. Сделайте мне промывание и дайте антибиотиков". И умер. Я выжил. Ты себе даже представить не можешь, как это страшно. И вернулся домой, но там натолкнулся на глухую стену. Потом была Чечня. Туда я пошел уже по собственному желанию, потому что ничего не хотел больше, чем отомстить проклятым ублюдкам. ОНИ построили для меня мир, в котором нет насилия, и я сломался. - Ты убьешь меня? - спросил я после долгого молчания. Савва откинул полу пиджака, вынул пистолет из кобуры, протянул его мне. - Убей лучше ты меня. Тебе все равно нечего терять. Я почти всю жизнь пытаюсь задавить в себе эти воспоминания. Но роднику суждено найти выход на поверхность. И он уже нашел его. Знаешь, я вот сейчас сижу и думаю, что живу совершенно зря. Я не посадил дерева, не построил дома, у меня так и не было детей. Я не написал книги и не нарисовал картины. Зачем я живу? И тут еще пришлось вспоминать все это... А это, знаешь, невозможно... Эта рана не заживает. Как ты думаешь, смогу я жить дальше? Смогу, но что это будет за жизнь? Я трус, я не хочу... Савва покорно склонил голову и замер в ожидании. Я почувствовал, как затуманился рассудок. Господи, за что мне это? За что мне такие испытания? Зачем отбрасываешь от себя твоего же сына? И зачем ставишь перед таким выбором? Этот человек глубоко несчастен, война сломила его, как ломает ветер хрупкое деревцо. Вот оно - милосердие, избавлять страждущих от мук... Я огляделся по сторонам. Никого. Никто не смотрит за мной в окно. Даже птицы притихли и облачко закрыло диск Солнца. Великие небеса, что же вы делаете?.. Я спутил курок. И тут же отвернулся, чтобы не видеть. Только услышал, как грузно упало тело. Теперь - бежать. Ворота закрыты. Я в ярости ударил кулаком по металлической створке. Вверху - большая прямоугольная щель, в нее можно пролезть, если взобраться наверх... Сдирая кожу с ладоней, я пополз по стене, цепляясь за немногочисленные выемки. Наконец, ухватился за верхний край стальной створки, перевалился на ту сторону. Оказывается, клинику окружает еще один парк, но находится она не за городом, а почти в самом центре. Психиатрическая лечебница. Петляя переулками, я побежал прочь, в глубь городских лабиринтов. Страх не отступал ни на шаг...

* * *

Мотоцикл недовольно заурчал и умолк. Я снял шлем. Наконец-то прискакал на молодом коне июнь... ...и прошел целый год с того дня. Детали стерлись из памяти, но полностью забыть я так и не смог. Очень тяжелый это был год. Постоянно в бегах, постоянно в страхе. Я должен был прятаться, потом бежать и снова прятаться. Наверное, сама судьба хранила меня для этого вот дня. Наконец, на меня плюнули и оставили в покое... Дорога пыльной лентой тянулась вдаль, пересекала поля, по которым ходили зеленые волны. И приземистый домик в конце улицы, рядом - колодец. У меня отлегло от сердца: не болталась на петлях дверь и не щерились разбитым стеклом окна. Маленький аккуратный дворик. Собака залилась лаем, увидев меня. Яблоня стояла справа, у забора, такая же, как тогда... Давно... Дверь открылась, на пороге появилась маленькая женщина с полотенцем в руках. Я посмотрел на ее лицо, на седоватые волосы, стянутые на затылке. Посмотрел в глаза - из них струилось все то же мягкое ласковое тепло, которое можно почувствовать только душой. Вот он, Берег моего Детства, мое зеленое море - вон оно, бесконечные полотнища полей, мои желтые горы - стены этого дома. Я вернулся домой. - Сынок... Она выронила полотенце. - Мама...

январь - февраль 2000