"Каникулы на халяву или реалити-шоу для Дурака" - читать интересную книгу автора (Котенко А. А.)

Программа 2. Любовь как любовь

 Фивы, 14 век до н.э.

– Сдается мне, мелкая, - пробормотал Иван, глядя в потолок, - что ты просто-напросто влюбилась.

– Нет! - Маша подскочила как на иголках. - Любви ко мне не существует, а с первого взгляда - тем более! Потому что я сама любить никого не умею!

Брат лег на кровать и лениво повернулся лицом к стене:

– Все вы так говорите. Ты только подумай, что получится-то! Про тебя анекдоты ходить будут: 'Родила Маша сына от древнего египтянина. Живет себе в Москве, поживает, горя не знает. Вот вырос сынок и спрашивает как-то маму, где же папа. Мама говорит, что папа денежки в музее зарабатывает. Ребенок не дурной, перебирает все профессии, но мама в ответ на все предложения качает головой. Нет, говорит Маша, твой папа, сынок, мумией в Каирском музее числится!'

Девушка в ответ только фыркнула, надулась и легла лицом к противоположной стене. Придумает еще этот брат, только ребенка ей не хватало! В принципе, любовь как таковую она не отрицала. Но вот любовь к ней - это несуразица.

Разве можно было сказать, что Сережка и Толик, которые спрятали ее мешок с кроссовками в раздевалке для мальчиков, когда она училась в первом классе, способны полюбить? Ее или кого-то другого - не важно! А Костя, которого вся школа Дон Жуаном называла? Он еще на каждой дискотеке танцевал с новой подружкой? А Антон-одногруппник, который на день рождения Маше кошку Ваську подарил? Нет, Антоха не сделал ничего дурного, но и за что его любить - не ясно. Обычный ухажер. Совсем не принц, и белого коня не имеет.

А чем отличался от этих парней кеметский мальчик? Неужели достаточно одного поцелуя пыльных губ, чтобы изменить свои взгляды на жизнь? Да нет же.

– Не достоин он моей любви, если таковая возможна, - пробормотала Маша, закрыв глаза. - Тоже мне, благородного рыцаря нашел!

Иван только усмехнулся и, повернувшись на спину, попытался заснуть. Он снова хотел увидеть Иру или хотя бы ее двойника. Кем была эта девушка, которой так не нравилось называться именем проводницы? Ира знала о ней всё, но ничего не говорила! Надо найти эту странную особу, спросить. Скорее всего, эта девушка и есть 'обратный билет' в двадцать первый век.

Иван не заметил, как снова уснул. Он опять стоял на аллее со сфинксами, а двойница-египтянка, появлялась то у одной статуи, то у другой. Он не то, что поймать, а уследить за ней не мог. Что за наваждение!

Разбудил Дурака свист Машиного мобильного телефона. Да, игрушка не ловит никакой сети, но часы в ней пока идут исправно. Парень лениво открыл телефон. Без пятнадцати полдень, а на экране горело сообщение будильника, записанное хозяйкой в органайзер: 'Свидание'.

– Просыпайся, мелкая, - толкнул девушку в бок Иван, - что там у тебя намечается?

– А? - сонным взглядом она посмотрела на брата. - Что ты сказал? Я сплюююююю!

И она рухнула на подушку.

– Ну, не знаю, не знаю, - тоном отменного хитреца сказал он, крутя мобильник за шнурок, - но ведь опоздаешь ты на свидание с этим египетским Джейсмом Бондом! Как хочешь, конечно, я не заставляю, можешь и проспать, мне на этого чела пофиг!

– А сколько времени?! - вскочила Маша.

– Одиннадцать сорок семь! - по слогам сказал Иван, глядя на экранчик телефона.

– Что же раньше не разбудил? - крикнула она, хватая зубную щетку Кирилла и графин с налитой еще вчера водопроводной водой и выбегая на улицу.

Иван лишь многозначительно вздохнул. Через некоторое время почистившая зубы сестренка вбежала в дом, причесалась впопыхах у зеркала и, поправив сарафанчик, в котором ей пришлось еще и спать, убежала.

– Говорю же, влюбилась ты, мелкая! - крикнул он ей вслед.

Она, убегая, повернулась и пригрозила брату кулачком, мол, было бы время, в глаз тебе обеспечено, Иванушка. Он лишь с укоризной покачал головой.

– Если так дело дальше пойдет, придется мне в одиночку в Москву возвращаться.

На площади Астерикса и Обеликса в полдень была тьма народа всех слоев и сословий. Храм Аменхотепа III не пользовался спросом. Только дети играли в прятки на аллее со сфинксами. Древняя пекарня выглядела не ахти. Не сравнить с Макдональдсом. У входа в заведение стояло два камня, накаленных на солнцепёке, и повар местного масштаба, невысокий худощавый мужичок в длинном испачканном яичными желтками переднике, использовал их в качестве сковородки для приготовления лепешек и яичниц. Посмотришь на такой фаст-фуд, и голод как рукой снимет. У входа в кузницу утаптывали землю несколько крепких лысых парней в длинных одеяниях. Таких личностей в Машины времена назвали бы головорезами.

И в толпе, как успела услышать гостья, обсуждали каких-то хеттских лазутчиков, что за ночь на домах странные знаки понаписали.

Две женщины, прошедшие мимо Маши, скопировали 'улицу Моники Левински' и 'бульвар лысых сфинксов' на папирус и обсуждали, какую из надписей лучше перерисовать над дверью, а какой украсить стены в доме. Услышь подобные разговоры Иван, подумалось Маше, он точно бы пополнил ассортимент орнаментов фразами 'Спартак - чемпион!' и некоторыми непечатными, но очень популярными словами.

Подобные разговоры начали увлекать чужестранку. Во-первых, она поняла, что хетты в прошлом были очень похожи на русских (это надо будет рассказать в университете). А во-вторых, стало ясно, что в скором времени странные значки, которые они с Иваном оставили на углах домов, разойдутся по городу в качестве орнаментов.

Жара была неимоверная. За неполные десять минут ожидания Маша не раз поклялась себе, что будет ходить на прогулки либо по утрам, либо по вечерам. Она посмотрела на часы на левой руке. Ровно полдень. Неужели ночной гуляка Неб проспал? Вдруг у него нет брата, который разбудит его вовремя. Или он не рассказал своим родичам о чужачке, подарившей ему ценный артефакт. Но тут тяжелая рука хлопнула ее по плечу сзади. И девушка обернулась.

– Ровно в полдень, - сказал он, широко улыбаясь.

Парень не стал кутаться в серый плащ, смешные носки он тоже оставил дома. При сорокаградусной жаре и у Маши на родине никто носками не пользовался.

Ночью он показался девушке полноватым и неуклюжим, на самом же деле Неб выглядел вовсе не пухленьким, скорее даже слишком худым для своего роста. Вряд ли этот стройный молодой человек когда-то страдал недоеданием, и худоба его была наследственной. Тяжелой работой он, скорее всего, не занимался: слишком хрупкой казалась его фигура по сравнению, например, с мужиками, что заказывали молоты в кузнице. Смугленький Неб очень сильно отличался от остальной меднокожей толпы. Хотя да, конечно, иногда встречались люди с подобным оттенком кожи, но они чаще относились к нищенствуим слоям общества или к заморским торговцам. Он же явно был из местной знати или хотя бы из зажиточных.

Теперь Маша разглядела, что на его короткой шее висел золотой кулончик-медальон, на котором было выдавлено три иероглифа. Последний, перо с гребенкой рядом, 'Амон', Маша знала из курса истории Древнего Египта. И предпоследний - тоже.

– А это 'Жизнь', - сказала Маша, разглядывая талисман.

– Ты знаешь наши письмена? - удивился Неб.

Письмена, ха-ха три раза, больше всего девушку интересовало другое: откуда этот парень знает русский и свободно с ней объясняется.

– Немножко, - смутилась она и провела носком по песку у основания столба. - А что там написано?

– Сам не знаю, я безграмотный. Как вижу, последние два значат: 'Жизнь Амона' или 'Живой Амон', без понятия, как там правильно.

Он так улыбнулся, что Маша поняла - знает он прекрасно содержание своей висюльки, только интригует, хочет, поди, чтобы чужачка выучила и третий иероглиф, который был написан на талисмане первым сверху.

Просто не мог Неб оказаться безграмотным. Он не выглядел таковым. Как это определяется - неизвестно, просто взгляд у него слишком умный для необразованного. Может, и хотел он слиться с толпой простого люда, но у него не выходило.

– А кем безграмотные парни тут работают, раз столько золота имеют? - заигрывающе посмотрела на своего знакомого московская студентка в надежде раскусить его.

– У меня самая дурацкая работа на свете, - заявил он, лукаво улыбнувшись и подмигнув.

– Странно, в наших краях тоже, чем более дурацкая у тебя работа - тем больше за нее платят. Не шпион ли? Ну… соглядатай.

Последнее Маша добавила после того, как увидела удивленное лицо парня, вытаращившего глаза после слова 'шпион'.

– Может быть…

Неб грустно улыбнулся и посмотрел на храм. Наверное, представил он свою новую знакомую на своем месте, и девушка поняла, что о работе с ним лучше не говорить, а то еще впадет в депрессию, и одним жизнерадостным человеком в этом городе станет меньше.

– Пойдем к Реке, чего печься на солнце как лепешки воон в той пекарне…

– Да уж, - буркнула себе под нос Маша.

А в глубине души подумала: 'Только не приглашай меня туда!'

Девушка вырвалась из объятий и пошла в сторону Хеопсовой набережной.

– Эй, подожди! - крикнул ей вслед Неб. - Забыла, что ли, как вчера уделала меня?

Он улыбался и медленно ковылял, прихрамывая на левую ногу. И только тут Маша обратила внимание, что колено у него замотано куском ткани, из-под которой торчит большой лист какого-то растения, видимо, целебного. Она протянула ему руку, и он схватил маленькую девичью ладошку своей пятерней.

– Сильно болит? - с сочувствием спросила девушка, глядя на перемотанное колено.

– Если не сгибать… ух… то вообще, нет.

Тащить за собой хромающего человека до реки казалось далеко. Правда, Машу изредка посещала мысль, что Неб просто дурит ее и притворяется сильно покалеченным. Ей казалось, что он так и ищет предлог покрепче обнять за талию, встав отдохнуть посреди дороги. Уткнувшись носом в ее плечо, он гладил ее руки. А еще сердце в его груди колотилось словно бешеное. Она чувствовала это, когда он прижимал ее к себе. Но почему-то ей не хотелось сопротивляться. Назойливого Антона, когда тот предпринял подобную попытку, она толкнула так, что тот чуть не навернулся с лестницы.

– А вот и Хапри[7]… - вытянул вперед руку Неб, показывая на сверкающую от яркого солнца воду реки.

Берег Нила, а Маша эту реку привыкла называть именно так, зарос камышами на несколько метров, так что двое гуляющих пробирались к воде, раздвигая густую траву и разгоняя прячущихся в зарослях от солнца ибисов. Болот тут не было, ноги совсем не проваливались, а после камыша открывался маленький пляжик, буквально на двух-трех человек от силы, и потом начинались воды Великой реки.

– Мелочь, - оценила Маша, - Волга под Самарой и то, больше, другой берег там почти не видно, а тут… ручей какой-то.

Москва-река тогда по ее меркам, вообще, смех посреди долины. Или она просто ожидала увидеть нечто более впечатляющее. На другом берегу совсем не было ничего интересного, только коричнево-красные скальные породы, бескрайняя пустыня и несколько маленьких домиков, вестимо, там обитали парасхиты[8]. Скукота. В учебниках истории все было куда более романтично расписано: пирамиды, Долина Фараонов, владения Сета, а на самом-то деле…

– А что такое Вору-га и Сама-ра, Маш-шу?

У кеметцев не получалось почему-то произносить звук 'л' и поэтому они заменяли его на близкий по звучанию 'р'.

– Самара - это город, где живет моя бабушка, - поведала чужестранка, - и стоит он на реке с названием Волга.

Чего и говорить, что бабушка еще не родилась, Самару - не основали, а река еще не названа Волгой. Но Маше как-то привычнее было рассказывать о далеком будущем, как о существовавшем нынче.

– А наша Хапри тоже шире. В Мемфисе, допустим, тот берег только благодаря пирамидам виден. Или хотя бы в заброшенном Ахетатоне…

– Ахетатон… - повторила студентка-искусствовед.

Это название она хорошо знала.

Ровно полгода назад, если отсчитывать относительно жизни Маши, девушка сдавала свой первый университетский экзамен. По истории. Она прекрасно помнила, как стояла у стола и водила рукой над перевернутыми билетами, не зная, какой выбрать, так как на зубок знала только половину. Ее поторапливали, и она дрожащей рукой вытянула билет: 'Эхнатон и его реформа'. Как Маша не любила этот вопрос!

Фараон Эхнатон, который сам себе имя сменил, решил за весь народ, что Богов не существует, а есть на свете только единственный и неповторимый Атон, солнечный диск, которому и следует поклоняться. Так началась в Древнем Египте перестройка всего, что было нажито тысячелетиями. Столицу новую возвели, Амарну, или, как называли этот город египтяне, Ахетатон, 'Небосклон Атона'. И богов всех старых объявили 'вне закона', а тех, кто в них верил - 'врагами народа'. Все искусство с ног на голову перевернули. Стали рисовать все 'так, как должно быть'. Много хороших вещей было создано в те времена, шедевры, так сказать. Но искусство искусством, а жизнь - это совсем другое.

Перестройка хороша для ее организатора, но не для тех, кто остался после него. Есть фанатики, имеются и оппоненты. И все закончилось так, как всем известно по учебникам, научным статьям и энциклопедиям. У Эхнатона родилось шесть дочерей от первой жены и два сына - от второй[9]. Было, кому продолжать 'благое дело'. Только вот не удалось. Наследников, как говорилось в книжках, убили тщеславные приближенные, и настала эпоха безвременья, когда и былое воротить уже тяжело, и от нового стремишься избавиться, как от порождения зла. И нет в душе ничего, кроме желания, отхватить для себя кусочек побольше. Как это похоже на то время, в котором жила Маша до невероятного перемещения в прошлое.

А предположить, что закат Ахетатонской эпохи она сможет увидеть воочию…

Или тогда, полгода назад, этот билет стал для нее предзнаменованием. Как она расплакалась, когда говорила преподавателю: 'Тутанхамон был не виноват, что жил в это время! Мальчика советник его, Эйе, использовал как инструмент для достижения своей цели и возвращения Египту старой религии, а потом сам же извел![10]' Дура она, Машка. Одногруппницы плакали перед преподавателем, чтобы тот хоть троечку им поставил за то, что те назвали Хеопса сыном Клеопатры, а она дела давно минувших дней на экзамене оплакивала. Разрушенного не вернешь, остается только смотреть на погибающую страну. Ведь после Эхнатона только при Рамсесе II произошел подъем уровня жизни.

Как хочется помочь Кемету выбраться из смуты, да не стоит, нельзя изменять историю. Это Маша знала наверняка!

– А ты была в Ахетатоне? - поинтересовался Неб.

– Нет, просто слышала кое-что. И давно его покинули?

– Мне было тогда… - он прищурил глаз, припоминая, -… четырнадцать лет.

– А сейчас тогда сколько?

Парень - не девушка, чего скрывать.

– Луну назад девятнадцать исполнилось, - сухо ответил он.

– А у меня день рождения через шесть месяцев примерно. Тоже девятнадцать будет, - улыбнулась Маша и протянула ему руку, - идем, чего стоять как памятники.

– Издеваешься? - спросил он, поглядывая на перевязанную ногу.

Девушка ответила ему такой заискивающей улыбкой, что не уступить ей было невозможно. Не отвалится же нога, на самом деле. Неб сел, обнял Машу и начал рассказывать:

– Это моё любимое место. Жалко только, что во время наводнения его затопляет. Сейчас-то у нас месяц фармути[11], конец весны, скоро начнется засуха, будет ещё жарче. Ужасное время. Поверь, сидеть дома, поджав ноги на кровати во время наводнения - куда приятнее, чем терпеть засуху.

– А я люблю, когда жарит!

Видела бы Маша, какими красными стали ее плечи за час прогулки под весенним солнышком, взяла бы слова обратно. Это привыкший к такому пеклу Неб мог не бояться, что его спина сгорит на безжалостном солнце.

– Ничего-ничего, - рассмеялся парень, - если ты в Кемете надолго, то дней через двадцать ты ощутишь, что такое настоящая жара. И сама себе волосы обрежешь, чтоб не мешались. То, что сейчас у нас в полдень - утренняя прохлада по сравнению со временем засухи.

А потом Неб перешел от разговоров о погоде к рассказам о безжалостных крокодилах в реке, о Долине Фараонов на том берегу. Там 'жили', правда, не только Ка фараонов, но и других знатных кеметских деятелей. Рассказал он, что как-то ночью увидел на том берегу и своего отца. Да, берег далеко, но Неб прекрасно помнил папин силуэт, несмотря на то, что отец, когда мальчику было десять. Тем более, как рассказал парень, того ни с кем другим спутать невозможно. Отец тогда звал его к себе.

– Гамлет, принц кеметский, - пошутила Маша, не верящая в подобные россказни.

Но когда она поймала на себе испуганный взгляд парня, ей захотелось сделать вид, что она поверила каждому слову. Набожные они, эти местные. Неб продолжал рассказ - как он крикнул в ночи: 'Отец, я еще хочу пожить на этом берегу!!!' И призрак ушел.

А в ответ Маша рассказала о Москве её времени. Он потерял отца, а она - дом. Получилось у нее так, что она не произнесла ни одного непонятного древнему слова. Пошла на пользу практика по истории, когда студентам задавали написать послание человеку из другой эпохи, не на три тысячи лет в прошлое, конечно, но письма Петру Первому или Екатерине Великой составлять приходилось. Напишешь еще, что 'Метро рулит!' или что-то в этом духе, сразу к экзамену не допустят.

– Маш-шу, а скажи, почему я ни разу не слышал о твоей стране?

– Наверное, потому что она очень далеко, и путешественникам вашим слишком опасно заключать с Богами договоры на такое долгое покровительство.

– Но в то же время ваш царь отправил тебя, маленькую и хрупкую, в такой дальний путь!

Маша вздохнула. Она своих правителей: и российского, и белорусского только по телевизору видела, да и теперешнего, кеметского, фараона Тутанхамона, только по картинкам из учебника помнила. Вот Неб-то, наверняка, видел фараона и разговаривал с ним.

– Мы не верим в Богов! Мы сами строим свою судьбу! Поэтому не боимся проделывать столь длинный путь, чтобы увидеть новое и диковинное! - эк, завернула.

Скажи она подобное хотя бы на пятьдесят лет раньше, или же наоборот, позже, то ее собеседник бы точно заметил: 'И вы живете в брошенной Богами стране?' Но тот, кто жил в Кемете времен наследников Эхнатона, не мог ничем возразить.

Маша уже не думала о правителе, ее голову заполонила мысль о фресках. Интересно, насколько человек похож на свое изображение. Если Неб - сын знатного человека, то, возможно, она видела сидевшего рядом с ней и нежно обнимающего ее за талию парня на какой-нибудь репродукции.

Она смотрела на его профиль и пролистывала в памяти тома книг по искусству. Или желание найти своего друга в исторической хронике, или какое-то внешнее сходство… что-то говорило Маше, что Неб ей, ой, как знаком.

– О чем задумалась, красавица? - спросил он.

Взгляд Маши был настолько серьезным, что можно было решить, не задумывает ли она заговор против власти.

– Да ни о чем, Неб! - рассмеявшись, ответила она.

– Знаешь, что?

– Что? - лицо ее вытянулось, все мысли о фресках и месте Неба в истории страны Кемет куда-то упорхнули.

В ответ он ласково посмотрел на нее и, закрыв глаза, прислонился щекой к ее щеке. Она не заметила, как ее голова коснулась горячего песка. Перед глазами было лазурное небо и… его лицо.

– Ты мне нравишься, Маш-шу…

У девушки перехватило дыхание. Почему-то больше сказать ничего не хотелось. Она только крепко схватилась руками за пояс его набедренной повязки. Шуры-муры - еще ладно, поцелуйчики там всякие, байки на свежем воздухе, но большего она ему пока не позволит, несмотря на другие времена, другие нравы. Маша закрыла глаза. Сейчас он снова прикоснется своими губами к ее губам. Наверное, и таких, как она, все же можно полюбить.

Стайка ибисов, крича, выскочила к реке. Неб оглянулся в их сторону.

– Эти ибисы ничего не смыслят в человеческой жизни! - возмутился парень, когда они с Машей уже шли по улице Василия Пупкина в сторону центра города.

– Неб, хочешь ко мне в гости? - вдруг спросила она. - Я тут неподалеку живу!

– Чего же не хотеть? Приглашаешь?

– А то! Улица Василия Пупкина, дом 28!

И тут Маша охнула. Опять она вспомнила о разметке, неведомой местным жителям, но в ответ она, в неожиданности для себя, получила:

– Это в новой хеттской записи-то? Тогда я - на Энгеруса-4 живу!

– Ты… можешь… читать по-русски? - девушка чуть не потеряла дар речи.

– Как ты сказала, Маш-шу? Там же по-нашему написано!

– Ты же безграмотный! - подколола она его.

– Это только в отношении моего талисмана! Как много этих значков, все и не запомнишь…

Фантастика, да и только! Если когда-нибудь Маше скажут, что египтяне - праотцы русских, то она охотно подтвердит сей факт[12]. И после этого надо будет еще отметить, что авторы кириллицы вовсе не Мефодий с Кириллом, а Иван Дурак да Марья-искусствовед. Хотя… Кто знает, какие силы замешаны в их странном перемещении. Вдруг просто все русские надписи переводятся на кеметский.

– А у тебя простенький дом, - оценил Неб строение, которое Маша назвала своим жилищем.

– Не говори, пока не зашел, и не удивляйся, у меня там много странного! - предупредила Маша, открывая дверь.

Конечно, она надеялась увидеть Ивана, но брата дома не было. Сначала девушка, было, опешила, но потом ей даже понравилось такое стечение обстоятельств. Никто не станет называть ее мелкой, дразнить, что ее друг старше на три с лишним тысячи лет. И, главное, не начнет издеваться над ее умственными способностями! А они вовсе не соответствовали фамилии, по мнению Маши.

Неб стоял у нее за спиной и молча созерцал комнату, снаружи кажущуюся намного меньше. На потолке висел большой белый шар. Стены завешены если не папирусом, то чем-то подобным, и разрисованы в очень нежные красивые цвета, коих еще ни один местный мудрец не изобрел даже для раскраски стен во дворце. Цветы, изображенные на этих папирусах, и вовсе никогда не росли в Кемете.

Эту красоту нарушали две большие, совершенно неприглядные картины. На одной был изображен ухмыляющийся человеческий скелет, восседающий на какой-то ужасной штуковине с двумя колесами, а на второй - толстая птица с черными перьями на спине и белыми на брюшке, огромными глазами и плоским желтым клювом, а под птицей написано: 'Пингвины не летают!' Кровати, а в комнате их было две, совсем не походили на кеметские - раза в два шире и длиннее, и на них лежало несколько слоев материи, верхний из которых мог служить отличной накидкой.

– А ты садись, - пригласила Маша, указывая на кровать Ивана, рядом с которой располагался столик с компьютером.

Столик-то столиком, но то, что на нем лежало: закрытый ноутбук, мышка на коврике, пестрый компакт-диск - диковинные вещи. Неб с опаской сел туда, куда ему предложили. А вдруг оттуда, из-под стольких слоев ткани, кто-то выскочит? Но ничего ужасного не произошло.

– А мягкая ведь, не то, что наши с одной простынкой-то!

Рядом располагалось еще одно такое же ложе, и рядом с ним тоже стоял стол с подобной диковинной штукой и еще одной странной серой вещицей, внешне очень сильно напоминающей сундук.

Это был многострадальный струйный принтер Кирилла. Ближе к двери располагался кухонный стол, на котором находился выжатый до конца пакет из-под 'Доброго' сока, две кружки, а рядом на полу - старичок-холодильник 'Зил', который, будучи проданным одному из студентов в другой эпохе, и не предполагал, что увидит на своем веку и времена фараона Тутанхамона.

– А чего ты сундук боком поставила? - поинтересовался Неб, ткнув пальцем в сторону холодильника.

– С ним так удобнее, потому что это не простой сундук, а холодильник!

– Хоро-диру-ник? - переспросил парень. - А чем он от простого сундука отличается?

Говорить на эту тему можно было долго и нудно. Окажись дома Иван, точно бедный Неб не избежал бы лекции о холодильных установках с подробной демонстрацией разваливающейся на кусочки инструкции 'Зила' и выводом формул теплообмена между веществами. Маша же, ни бельмеса в технике не смыслящая, всего лишь сказала:

– Это чтобы еду хранить.

– Как же такая хрупкая девушка смогла до Кемета столько дотащить из своей неведомой страны, что севернее Хатти?

Она чуть не рассмеялась, представив себя, переносящей на спине холодильник, две кровати и столы через Кавказские горы.

– Молча! - лучший ответ всех времен и народов, на который нечем возразить. - А хочешь, я наше искусство покажу?

Глаза парня загорелись. А Маша взяла лежавший на столе у Кирилла цифровой фотоаппарат.

– Господин Эхнатон за такое бы полцарства отдал! И царевича Тутанхатона[13] мне в мужья в придачу! - набивала себе цену Маша.

Парень вздрогнул, когда девушка игриво назвала имя теперешнего фараона, каким оно было при атонизме, но решил не показывать вида, что это его волнует.

Она уселась рядом с Небом и, вытянув вперед руку, сфотографировала себя, а заодно и друга. Со стороны выглядит как сумасшествие, но снимки ничего получаются. При дневном свете вспышке не суждено было напугать и без того удивленного донельзя парня.

Оцифровка фотографий - одно из немногих занятий с компьютером, которое Маша освоила на 'отлично'. Правда, предварительно она испортила принтер Кирилла, но это всего лишь мелкая плата за полученное умение. Да и показывать, что она не в состоянии пользоваться утварью из собственной комнаты, девушка вовсе не хотела. Конечно, в этот момент она желала, чтобы Иван был рядом и помог, но… что имеем…

Девушка включила Кириллов ноутбук. Ее друг, разинув рот и вытаращив глаза, смотрел как она открыла тоненькую шкатулку, которую, как оказалось, заполнить ничем невозможно: на крышке - светящаяся картинка, а вместо полого пространства - добрая сотня квадратиков, помеченных странными закорючками. Пока Неб смотрел то на монитор, то на клавиатуру, Маша и переписала фотографию на 'рабочий стол'. А куда еще может скопировать файл 'чайник'? Не прошло и минуты, как парень чуть не вскрикнул он ужаса:

– Я думал, что этот сундук…

Как всегда, раз у тебя в обиходе ничего, кроме столов, стульев, кроватей и сундуков не было, то ты считаешь, что и у других не может быть дома никаких предметов иного функционального назначения. А уж сундук, издающий не очень эстетичные звуки и выплевывающий тонкий белоснежный папирус…

– Вот! - продемонстрировала Маша распечатку.

Неб рот открыл от удивления, если вообще, закрывал его после начала печати. Такой реалистичной графики он еще ни разу не видел. Никаких канонов, установленных более тысячи лет назад! Не было и типичных орнаментов! Все так, как есть, два счастливых лица на фоне светлых цветов.

– Дарю! - Маша протянула листок обезумевшему парню.

– А сундук этот можешь подарить? А лучше - всё.

Маша посмотрела на фотоаппарат, компьютер и принтер, а заодно и на неподнимаемый аккумулятор под столом, прикидывая, как бы отказать, но ничего дельного в голову не приходило. Если парень хочет заняться фотографией, то ему столько техники отдать придется - ужас просто! И тут она начала плести первый пришедший в голову бред.

– Подарить-то могу, - сказала она, - но Барабашка, который рисует со слепков, вряд ли захочет слушаться кого-либо кроме меня.

– Бара… тьфу… Ну подари, я его уговорю! - Неб жалобно посмотрел на нее, что отказать было очень сложно. - Меня все слушаются.

Эх, если бы он видел, что назвала его новая знакомая этим странным замысловатым словом 'барабашка' - маленькую черную коробочку, которую именуют картриджем и продают во всех компьютерных магазинах. Хотя… кто ее, эту Машу, знает. Может, она честно верила в барабашку-художника, это вполне в ее духе.

– Нет! - решительно сказала девушка, осознавая, что чужое разбазаривать она не может. - С этой бестией не договориться! А если и убедишь его что-то нарисовать, то он выпендриваться начнет!

Это Маша вспомнила, как однажды она вызвала печать пробной страницы, когда принтер был не подключен к компьютеру.

– Лучше, - продолжила она, - я для тебя как-нибудь еще разок попрошу нарисовать, идет, Неб?

– Ну ладно, пусть будет по-твоему, - улыбнулся он, не сводя глаз с фотографии.

Неб тогда и предположить не мог, сколько чудес его еще ждет впереди. Как говорится, с кем поведешься, того и наберешься.