"Новый порядок" - читать интересную книгу автора (Косенков Виктор)Глава 27Жить на государственной квартире было хорошо. Но вот работать не получалось ни в какую. Удивительным образом чего-то не хватало. Казалось бы, чудный вид из окна, какие-то березки, лужайки, клумбы, аккуратно подстриженный газончик, прорезанный ровными, культурными дорожками. Воздух Прогуливаясь вечером. Костя видел лису. И все это чуть ли не в городской черте. Десять минут до метро… Вспоминалась дебильная реклама какого-то оператора мобильной связи, где бабулька, выдернувшая пластмассовые грибы из-под елки, вопила в мобильник: «Тут такой воздух, грибы! Приезжайте!» Однако вот с «приезжайте» тут было туго. Конечно, периметр, в который заключались несколько хитрых зданий, был довольно условным. Никаких заборов и уж тем более колючей проволоки. Однако все подъездные дороги контролировались четко, как, впрочем, и тропинки. Константин подозревал также, что под каждым кустом сидит по пограничнику с верным Мухтаром-Рексом, а в небольшой запруде, расположенной метрах в пятистах от крайнего дома, плавает рота аквалангистов с дрессированными окунями. Вообще, конечно, эти домики больше напоминали пансион или небольшую гостиницу. С горничными, коридорными и метрдотелями. Только номера этой гостиницы — исключительно ВИП. От услуг горничной и прочей прислуги Костя отказался. Не по причине того, что привык все делать сам, хотя и это тоже присутствовало, а скорее из-за боязни, что во время уборки пропадет важная заметка, улетит в урну или, того хуже, будет разложена в аккуратную стопочку. А потом ищи-свищи. Кушать он ходил в небольшую местную столовую, отличавшуюся настолько демократическими ценами, что иногда становилось противно от торжества либерализма. Но утренний кофе он заваривал всегда сам. Часто, правда, оставляя его остывать без внимания. Это утро грозило стать исключением из правил. Кофе стоял рядом, компьютер был включен, и ничто не отвлекало. Да и вообще, сегодняшняя работа обещала быть простенькой, без напряжения. Перенести ряд заметок в один файл, сбить вместе, снабдить пояснениями, навести порядок, пригладить. Вся мыслительная работа была сделана накануне. Теперь можно было спокойно печатать, иногда прихлебывая из кружки. Константин так живо представил себе эту идиллическую картину, что когда тишину квартиры разорвал переливчатый звонок, он не сразу сообразил, что происходит. — Елки-палки, — пробормотал Орлов, поднимаясь из-за стола. В коридоре надрывался телефон. — Слушаю. — Костя? — обрадовался голос в трубке. — Слушай, ты куда дел свой мобильный? — Не знаю. Сейчас посмотрю. — Костя заглянул в комнату. Ворох бумаг, книги в стопке, диски россыпью. — Ну, я полагаю, что мобильный не потерян, он где-то тут. А тебе зачем? — Я на него звонил, наверное. — Голос был чуть обиженный. — Да? Так он выключился, наверное, — предположил Константин, а потом спохватился. — А кто это? — Ну, ты даешь! Это ж я, Саша. — Толокошин? — А кто еще? — Ну, мало ли… — Ты там совсем расслабился. Давай готовься, я к тебе скоро приеду. — Эээ… — Костя снова заглянул в комнату. — У меня не убрано. Мягко говоря. — Блин. Там же горничные есть. — Вот еще! Буржуйские привычки перенимать не желаю. И тебе не советую. — Ничего себе… Ладно, черт с ним, в бардаке даже интереснее. — Что интереснее? — Пить. Коньяк. Буду через пятнадцать минут. — Коньяк. — Орлов посмотрел в замолчавшую трубку. — Коньяк. С утра. Опять. Он прошелся по комнате, собирая рассыпавшиеся книги, укладывая в одну стопку компакты и с осторожностью сортируя заметки. Все следы активной мыслительной деятельности было не убрать ни за пятнадцать минут, ни за полчаса, ни за час. Кончилось тем, что Костя сгреб большую часть бумажек в кучу посреди комнаты, раскидал компакты по полкам, подперев, таким образом, норовившие упасть на бок книги. В процессе этой бесполезной деятельности обнаружился разрядившийся мобильный телефон. Толокошин объявился через пятнадцать минут, как и обещал. — Здорово! — заявил он, входя в дверь. — И тебе того же. — Костя пожал руку Серому Кардиналу. — Вот держи. — На свет выползла извилистая бутылочка. — Ты вообще никакого другого коньяка не пьешь, кроме «Арарата»? — спросил Костя, устанавливая бутылку в центр специально приволоченного из другой комнаты столика. — Сейчас я закусь соображу. Пошли на кухню… — Есть все, не суетись, — сказал Толокошин, демонстрируя бумажный пакет. — Все тут — и лимон, и прочая икра… — С ума сошел? — поинтересовался Константин. — Какая, на фиг, икра? — Ну, а ты какую больше любишь? Черную или красную? — Баклажанную. Но на кухню все равно пошли. У меня кофе остыл, а я холодный не пью. — Кухня так кухня, кофе так кофе… — странно легко согласился Александр. — Пошли так пошли… Костя пригляделся к Серому Кардиналу. — Эй, друг, а ты не принял заранее? Толокошин развел руками. — Чуть-чуть есть. — Ничего себе день начинается. Ну, пошли расскажешь, что там у тебя произошло, что ты с утра пораньше уже тепленький. — Орлов включил новенький, блестящий хромом чайник. Достал кружки. Засыпал молотый кофе. — Тебе с сахаром или без? — А как положено? — спросил Александр. — Как хочешь, так и положено. Что положено, то и покладено. — Тогда все равно. Пусть будет без сахара. Ибо он — белая смерть. — Это кокаин белая смерть, а сахар — это сладкая смерть. Конъюнктура на рынке смерти несколько изменилась. — Чайник весело стрельнул выключателем. — Все-таки техника мне тут нравится. Давай колись. Что произошло? — А почему должно обязательно что-то произойти? — спросил Толокошин, глядя, как Костя разливает кипяток по кружкам. — Потому что ты ни с того ни с сего вдруг заваливаешься ко мне с бутылкой под боком. — И с икрой… — Да-да. И с ней, родимой, Первый раз ты это сделал, когда втянул меня в эту авантюру, государственных масштабов. — А ты недоволен? — Почему недоволен? Я этого не говорил. — Костя размешивал кофе, дожидаясь, чтобы частички зерен осели и образовалась пенка. — Я люблю авантюры, тем более когда сам в них участвую. Но все-таки… — То есть ты хочешь сказать, что я не могу прикатиться к старому другу с бутылкой коньяка? — Можешь. Но не утром. Ты ж должен быть на работе… — Тебе вредно отрываться от среды обитания, — заявил Толокошин, принюхиваясь к своей кружке. — Вкусно. Да. Так вот, тебе вредно отрываться от корней. — Не понял? — А чего тут не понять? Воскресенье сегодня. Или ты думаешь, что государственные служащие — это какие-нибудь рабы на плантациях? Может быть, у меня выходной? — Может, — согласился Орлов. — И выходной, и отпуск. Все что угодно. Значит, за тебя сейчас отдувается секретарша. — Пусть, она девка норовистая. Она может. — А у тебя вообще другой вид досуга бывает? — Что ты имеешь в виду? — Ну, ты ко мне как ни зайдешь, так обязательно с коньяком. Может быть, пойдем прогуляемся? На природе посидим, под кустом. Или тот же коньяк выпьем, но среди березок… — Слушай. — Толокошин поморщился. — Мне эти березки, прогулки и кусты… Ты даже не представляешь, как они меня достали. Протокольно все, пойми. Чуть куда приехал, сразу на прогулку, воздухом дышать, разговоры разговаривать. Березки, кустики, сплошная польза организму. Это модно сейчас, природой лечиться. Или на татами. Сам понимаешь, я и татами — вещи несовместимые. Я поговорить люблю. А о чем можно говорить, когда тебе ногу к затылку притягивают? Значит, прогулки в парке, которые уже поперек горла. Мне, лично, вот так на кухне посидеть — это милее всего! И коньяку выпить без всяких… изысков, тоже. Лучше, конечно, водки, но ее у меня организм не принимает. Так что… — Понятно. Значит, ты ко мне лечиться приезжаешь? Душой отдыхать? — Вроде того. А за меня в Кремле сейчас секретарша пусть… — Она может, — повторил Костя. — Но государственным служащим положено свой выходной проводить в кругу семьи, на какой-нибудь даче с каким-нибудь Лобковым и его телепередачей. Про помидоры. — Какие помидоры? — неожиданно испуганно встрепенулся Толокошин. — И ты туда же? — Или огурцы. Но в любом случае в кругу семьи. — Ты вообще женат? — спросил Александр, осторожно прихватывая кружку и направляясь с ней в комнату. — А ты как считаешь? — Костя двинулся следом. — Естественно, нет. — Это как раз неестественно, — грустно пояснил Толокошин, присаживаясь к столику и подхватывая бутылку. — В общем, ты мне не поверишь. — Естественно, — кивнул Костя. — А зря, потому что скажу я тебе истинную правду. — Коньяк булькнул и полился в стаканы. — Представь картину: у меня выходной. Я беру жену и еду на дачу. Ага. Туда. И лежал бы я там, дремал на солнце… Одним ухом прислушиваясь к телефону… — Правительственной связи, — подсказал Костя. — Ага. — Толокошин согласился. — Если бы не теща. — Чего? — Теща! И этот, мать-перемать, Лобков!!! — Не понял? — Лобков! И его жизнь в огороде! У меня теща — фанат этой нелепицы. Я уж не знаю, каким образом она этого садовода-любителя захомутала… Но… В общем… В общем, накрылся мой выходной! — Толокошин развел руками, — Накрылся!! Корытом. — Каким таким корытом? — Большим и деревянным! — Александр был откровенно на взводе. — Типа, будет тебе, старуха, новое корыто. Они там сейчас все перекопали и делают фонтан в стиле кантри. А мне он на кой? Мне оно надо? Представляешь, через весь выходной… Операторы, камеры, софиты, микрофоны. Станьте туда, возьмите это… И ля-ля-ля! Вот лопаткой, вот цементик… Короче, в следующее воскресенье ты сможешь лицезреть эти, мать-перемать, огородные страданья. — Погоди, погоди! — замахал руками Орлов. — Ты что, серьезно?! — Куда серьезнее! Я ж не знаю, откуда ты узнал про эту ботву с петрушкой… — Честно, не знал! — Костя рассмеялся. — Вот честно! Не знал! Какая прелесть! И что мы, благодарный электорат, будем иметь счастье лицезреть тебя с лопатой? — Будете. Слава богу, аппарат запищал! — Правительственной связи? — Вроде того. В общем, сослался на непредвиденные обстоятельства… Шофера в зубы и вперед! — Сразу ко мне? — Не совсем. — Толокошин покачал головой. — Сначала я заскочил к нашему Мясоедскому. Ну, думал, у него хотя бы будет без этой бабьей сутолоки. — И как? Толокошин махнул рукой: — Не спрашивай. Весь кайф сломали. Он, правда, уже на ходах был. Все кричал, мол, поехали к Старику, я ему антоновку привезу и водки. В общем, ничего интересного. — И тогда ты ко мне? — Костя понюхал коньяк. Терпкий виноградный аромат заставил от удовольствия зажмуриться. — К тебе. А к кому еще?! — Толокошин поднял стаканчик. — Давай… За успех наших предприятий. И чтобы выходные не проходили бездарно. — Давай. — Костя сделал небольшой глоточек. Потом еще один, побольше. Теплая волна прокатилась по гирлу, оставляя за собой удивительный аромат солнца. Сразу же после этого Орлов сделал большой глоток кофе, горячего, острым жаром прокатившегося по чуть обожженному языку. Орлов закрыл глаза, ощущая, как два напитка перемешиваются внутри, согревая и расслабляя. — И хорошо, что приехал, — сказал Костя через паузу. — Как раз хотел с тобой посоветоваться. — Ты что? Опять о работе? — Толокошин нахмурился. — Ничего не поделаешь. — Костя сделал еще один глоток. — Философы работают даже в воскресенье. Ты знал, куда ехал. — Да уж… — Александр подергал бороду. — Погоди тогда. Закусим, что ли… Он взял пакет и принялся выгружать на стол что-то разнообразное, в баночках, с яркими вкусными этикетками. — Мать моя… — пробормотал Орлов. — Это ж… Я только в лучшие советские годы… — Она самая! — подтвердил Толокошин. — Ностальгия мучает? — Ага! Они некоторое время пили. Закусывали. Снова закусывали. Опять пили. Несколько раз заваривали свежий кофеек. Незаметно ушла бутылка коньяка, не оставив после себя ничего, кроме легкости в мыслях. За второй погнали коридорного. — «Хеннесси» не бери, — напутствовал его Толокошин. — Не бери. Только «Арарат». Понял? Настоящий только… — А всякие другие ты не пьешь? — поинтересовался Орлов, когда коридорный удалился. — Ну, там, «Московский» или… — Ты что? Совсем плохой? Ты знаешь, кто его разливает, этот «Московский»? — Не знаю. — И не узнавай. — Ладно. — Константин почесал лоб и направился к куче бумажек. — Хотел у тебя спросить одну штуку. — Валяй. — По поводу «Розог». — У них, кстати, боевое крещение было. Ты в курсе? — Нет. — Костя остановился на полпути. Внутри все похолодело. — И как? Почему не рассказали? — А ты что, новостей не читаешь? — удивился Толокошин. — Все, как ты предсказывал. Что, мол, подозрительные формирования. Угроза демократии. Правительство разрабатывает свой вариант зондеркоманд. Сейчас они направлены на скинхедов, а завтра? И так далее. Дошло до того, что скинов невинной жертвой великорусского шовинизма назвали, но это был особо тяжелый случай. — А прошло-то как? — Орлов неожиданно понял, что волнуется за организацию как за собственного ребенка, сдающего важные экзамены. — На ура прошло, спокойно ответил Александр. — Согласно программе. Ни одного пострадавшего с нашей стороны. Менты только успевали грузить бездыханные эти… организмы. — Мне нужны материалы по этому делу. Реакция СМИ и прочее. Заодно хорошо бы выяснить реакцию в МВД. И официальную, и неофициальную. Среди верхов и среди низов, что особенно важно. Сделаешь? — Не сегодня, но сделаю. Чего ты разволновался так? — Как чего? Сейчас реакция пойдет, а я еще не все сделал, не все по полочкам разложил… Это же серьезный вопрос! Черт! — Ты же знал об акции? — Знал, но… В общем, сделайте мне эту подборку. Я и сам буду искать, но сделайте! — Костя пробежался по комнате. Подобрал листочек. Скомкал, бросил его в открытую форточку. — Хорошо, хорошо, ты не волнуйся так! — Я не волнуюсь, не волнуюсь. — Орлов сел рядом с Толокошиным. Опрокинул остатки коньяка. — Слушай, я не дал им еще одну важную функцию. — Какую такую функцию? — Взволнованность Кости передалась Александру. — Понимаешь, я дал им один защитный механизм и не дал другого. Я дал им круговую поруку. Это очень важно. Но это щит. А должен быть меч. — Гхм… — Должен быть. Не спорь даже. Мы воспитываем в государственной пробирке клан. Особый, редкий вид. Наш, российский, государственный. Мы фундамент сейчас закладываем. Или нет. Не закладываем, а укрепляем его. Бетонируем. Расшаталось же все. Неужели не видишь? — Вижу, вижу… — И этот фундамент, этот клан должен уметь защищаться. — А кто на него нападать собирается? — Да кто угодно. Ты вспомни одну из мотиваций, зачем мы все это затеяли. Что за причина была? — Липинский, что ли? — Херня этот Липинский. Сошка мелкая. Камушек в лавине. Коррупция! Вот почему и менты не подчиняются никому, кроме своего кармана, и чиновники что хотят, то и делают. А коррупция подразумевает семейственность. Корпоративность. Понимаешь? И если одна корпорация не может защищаться, то ее сжирают другие. Более сильные, наглые, злые. А значит, и нашему клану, нашей корпорации надо дать в руки меч. Или ее сожрут. — Да кто?! — Кто-кто? Менты, например, генералы с золотыми пуговицами на штанах! Вот возьмут и сожрут к черту! И костей не останется. Только хуже станет. — И что же это за меч? — Месть! Принцип личной ответственности мы уже дефинировали. Теперь определим принцип мести! Месть как принцип существования клана. На любое враждебное действие должен быть адекватный или, в ряде случаев, превосходящий по силе ответ! Клан, готовый мстить, уже не трогают. Человека, за спиной которого стоят люди, готовые мстить, ни один идиот не тронет, если не будет уверен в своем десятикратном превосходстве. — А если будет уверен? — Ну и что? Не бывает абсолютной защиты. Машина может взлететь на воздух. Случайно. А если бронированная, то у подъезда наркоман с обрезком трубы встретится. Месть — дело неторопливое, но надежное. Месть — это принцип жизни. Человек не боится умереть, зная, что за него будут мстить. Его родственники, кровники, братья по оружию. — Костя посмотрел на бумажку, которую держал в руках, и прочитал: — Месть — это условие, позволяющее урегулировать сложные взаимоотношения с другими корпорациями. Мы создаем организацию, которая будет бороться в первую очередь с нечистоплотными людьми, с огромным спрутом, у которого множество щупалец. И чтобы сразу взять его за горло, за эту артерию, которая перекачивает деньги из одного кармана в другой, надо иметь за спиной действительно страшное оружие. Этим оружием будет месть. Поставленная одним из краеугольных камней в фундаменте ОЗГИ. Или мы решаем сложный вопрос по закону добровольно, или решаем вопрос по закону в любом случае! Никакая организация не должна даже думать о том, что можно как-то силой решить проблему с ОЗГИ. Любое давление, любой признак агрессии должны давиться в зародыше. Действовать таким образом можно, только руководствуясь местью. — Ты вообще понимаешь, что говоришь? Это ты лекцию для курсантов такую заготовил? — Да! — Орлов убежденно стукнул по столу кулаком. — Да, представляю! И многим, кто поймет, с чем имеет дело, будет страшно. И хорошо! Пусть испугаются. Зато станет ясно. Россия шутить не будет! Хватит уже… — Эй, ты погоди! — Толокошин сделал жест рукой, словно натягивая повод. — Лошадей придержи! Мы все-таки демократическое государство. — Не спорю, не спорю. — Костя пожал плечами. — Совсем не спорю. Демократическое государство должно иметь возможность защитить себя от происков. Например, международной мафии, которой на руку коррупционеры и взяточники. Мне напомнить, может быть, как Липинский за рубеж уходил? Или он что? Отец Русской Демократии? — Нет, конечно… Но… — Толокошин поморщился. — Такое дело… — Я понимаю, понимаю. — Костя пошел к дверям, принял у постучавшегося коридорного бутылку. — Я все понимаю. Страшно иметь под боком машину, олицетворяющую Закон. Все мы грешники, и все такое… Но что поделать? Мы ведь живем в демократическом государстве… Каждый имеет право, и так далее. И государство должно ему эти права обеспечивать. А не кивать на всяких гадов: мол, не дают, воруют и за рубеж убегают. Сказано же было один раз — мочить в сортире. Вот и нечего отлынивать! — Да уж… — Толокошин свернул голову бутылке. Критически посмотрел на этикетку. — Вроде бы натуральный. Морда у него… — У кого? — Орлов тоже пригляделся к этикетке. — Морда? — Да у коридорного! Хитрая больно… — А… — В общем, я тебе не могу вот так сразу ответ дать. Мне надо сначала посоветоваться. — С кем? — С кем… С тем! Ты ж сам только что про «мочить» упомянул. — Александр налил в стаканчики. — Давай… — Давай. — Костя легко согласился и взял стаканчик. — Только советоваться ты можешь до посинения. Я уже в Интернете все выложил. В то, что Толокошин пришел его проведать, спасаясь от Лобкова с лопатой и тещи с огородом, Орлов не поверил. |
||
|