"И придет большой дождь…" - читать интересную книгу автора (Коршунов Евгений)

ГЛАВА IV

Войтович, уехавший из Гвиании «на денек», появился уже после всех этих событий.

— А у вас тут действительно не соскучишься, — с веселой завистью объявил он, едва переступил порог дома Николаевых. — Феодальчики-то верны себе!

Он сбросил строгий серый пиджак, который надевал для респектабельности всегда, когда пересекал границу и имел дело с чиновниками, и озорно прищурился.

— Так! Неплохо бы опять побывать в Каруне. Кстати, как дела у Жака? В прошлый раз он устроил нам целую бочку приключений.

Петр тяжело вздохнул: мысли о Жаке преследовали его с той самой ночи на свадьбе у Сэма.

Еще вчера, играя в шахматы с Глаголевым, он поймал на себе внимательный взгляд консула: в этом взгляде было ожидание… Ожидание чего? Неужели он знает о том, что произошло на свадьбе? Нет, просто консул видит, что ему не по себе, и ждет, что Петр попросит какой-то помощи. Что и говорить, консул разбирается в настроениях людей. Такая уж у него работа.

Но Петру почему-то не хотелось говорить с Глаголевым о Жаке. И он заговорил о том, что волновало сегодня всю Гвианию, о событиях в Каруне.

Некоторые газеты Луиса вдруг усмотрели в них мусульманский фанатизм. Слово «погром» в латинской транскрипции не сходило с их первых полос.

— А не кажется ли вам, Николай Николаевич, — спросил Петр Глаголева, — что кто-то словно подливает масла в огонь?

— Если пальмового, то пахнуть будет довольно сильно, — пошутил консул. — И все же ты, пожалуй, прав, — добавил он уже серьезно. — Кто-то накаляет страсти. И религия здесь только один из видов оружия. Всю новейшую историю Гвиании колонизаторы ловко стравливали мусульман и христиан. И дело здесь совсем не в фанатизме. Крестьянин-мусульманин и его сосед-христианин будут мирно ходить друг к другу в гости, пока кому-то не понадобится вызвать вражду хотя бы на религиозной почве.

Сейчас, когда Войтович заговорил о Каруне, Петру вспомнились слова Глаголева.

— Так что же, коллега? Как насчет поездки на Север? Петр знал, что, если Войтович загорелся какой-нибудь идеей, его не остановит ничто. И тут он вспомнил о пакете из министерства информации, вот уже несколько дней валявшемся у него на столе.

Войтович с интересом прочел приглашение.

— Едем, коллега, — весело решил он. — Я к тебе присоединяюсь!

— Но нужно договориться насчет тебя с министерством, — слабо возразил Петр.

— Вот и займись, развейся. А то вид у тебя что-то… — Он сделал кислую гримасу и хлопнул Петра по плечу.

Петр подумал и согласно кивнул. В общем-то приглашение от министерства информации пришло даже кстати. Петру давно уже хотелось по-настоящему завязать деловые контакты с главной газетой Каруны — «Голос Севера». Кроме того, в Каруне издавалась и небольшая газетка «Черная звезда», выходившая с непонятными перерывами. И та, и другая изредка публиковали материалы Информага.

В Каруну самолет прибыл в полдень — от Луиса сюда было четыре часа лету на стареньком, периода второй мировой войны «Дугласе». И первый, кого Петр с удивлением увидел, спускаясь по трапу самолета, был Жак. Он стоял в толпе встречающих — чиновников министерства информации, одетых в безупречные темные костюмы, и агентов службы безопасности, носящих по традиции национальную одежду. Рядом с ним возвышался огромный белобрысый европеец. На густо усыпанном желтыми веснушками лице синели спокойные, удивительно детские глаза.

Жак радостно замахал рукой Петру и Анджею и что-то сказал своему массивному соседу, указывая на них. Тот тоже поднял свою тяжелую руку и качнул несколько раз кистью.

— Джентльмены!

Степенный представитель министерства информации, сопровождавший иностранных журналистов в их полете из Луиса в Каруну, махал руками, требуя внимания.

— Джентльмены! Для каждого из вас забронирован номер в отеле «Сентрал». Напоминаю: завтра в десять утра в конференц-зале «Сентрала» состоится встреча с представителями военных властей города. В четыре часа вечера во Дворце вождей начнется суд, ради которого мы, собственно, и приехали. Сегодня вы свободны. Надеюсь, что вы с пользой проведете сегодняшний день, чтобы объективно поведать миру о том, что у нас происходит. До завтра, джентльмены!

Чиновник сдержанно поклонился.

Жак очутился рядом с Петром и Анджеем, как только они сошли с трапа.

— Хэлло! — приветствовал их Жак, как будто они расстались лишь вчера. — А я ведь сразу подумал, когда узнал, что сюда летит целая банда газетных пиратов, что среди них будете и вы, а? Знакомьтесь!

Он подмигнул Петру, смущенному неожиданной встречей, и дружески положил ему руку на плечо.

Великан-блондин, стоявший вместе с Жаком, протянул руку Петру.

— Ларсен, — представился он. — Из редакции газеты «Голос Севера». Очень рад познакомиться с коллегами. Впрочем, кто из вас представитель Информага в Луисе?

Петр молча кивнул.

— Вы?

Он перевел взгляд на Войтовича.

— Польское телеграфное агентство.

— О, — Ларсен вежливо улыбнулся, добродушно пожал плечами.

— Время ленча, джентльмены. И мы бы хотели пригласить вас, если вы, конечно, не возражаете.

— Святое дело! — согласился Войтович. — На этом старом пылесосе, бывшем в далекой юности «Дугласом», нас изрядно протрясло!

— Вот и отлично!

Жак обернулся к Ларсену, прищелкнул пальцем и сказал по-русски:

— Дернем?

— Что? — не понял редактор «Голоса Севера».

— Это значит «выпьем», — объяснил по-английски довольный Жак и снова подмигнул Петру.

Они вышли с территории аэродрома, и «мерседес» Ларсе-на, казавшийся рядом со своим владельцем детским педальным автомобильчиком, быстро помчал их по улицам, уже хорошо знакомым Петру. Жак сидел рядом с Ларсеном и сосредоточенно молчал.

Это было так необычно, что Войтович поинтересовался, не болен ли он. Жак обернулся. Лицо его было, как всегда, беззаботным, и лишь Петр заметил, или это ему только показалось, как в глазах француза мелькнули тревожные огоньки.

— Дела, — сказал Жак извиняющимся тоном.

Ларсен остановил машину в квартале новых двухэтажных домов — у белоснежного, окруженного густой зеленью здания с огромной вывеской, состоящей из сплетения чугунных готических букв — «Голос Севера».

— Извините, — сказал швед. — Мы с Жаком заказали ленч в «Сентрале», но бизнес есть бизнес.

Он разве руками.

— Это Гвиания. Не присмотришь сам — все остановится. Мы недолго.

Ларсен быстро взбежал по бетонным ступенькам крыльца, с которых еще не была снята опалубка.

Они шли по широкому, пахнущему свежей краской коридору.

— «Комната новостей», «Комната статей и очерков», «Фотосекция», «Помощник редактора», — читал вслух Петр надписи на дверях.

Ларсен уверенно распахнул дверь с табличкой «Главный редактор». За ней оказалась небольшая комната без окон, освещенная лишь лампами дневного света.

Швед кивнул пожилому гвианийцу в очках, сидевшему за столом, заваленным бумагами и фотографиями, и чуть привставшему при появлении гостей, и распахнул дверь в другую комнату — просторную, освещенную двумя большими окнами, затененными прозрачными белыми шторами.

— А вот и мой кабинет, — просто сказал он и прошел к большому, матово поблескивающему столу, крытому серым пластиком.

Стол был в образцовом порядке. Бумаги аккуратно сложены в ящиках, стоявших по краям.

С десяток книг лежало аккуратной стопкой. Бронзовая рука-защепка держала несколько исписанных листков разносортной бумаги, судя по всему, счетов.

— Садитесь, — предложил Ларсен гостям, делая жест в сторону низких металлических кресел, тоже крытых серым пластиком.

Он уселся за свой стол и нажал кнопку звонка, вделанную в крышку. Звонок тенькнул совсем рядом — за стеной, и в кабинет поспешно вошел пожилой гвианиец, сидевший перед редакторским кабинетом.

— Фото готовы, мистер Данбата?

Вошедший раскрыл папку, которую он принес, и выложил на стол несколько отпечатков.

Ларсен внимательно просмотрел их, подумал и отобрал один.

— На первую полосу. — Он обернулся к гостям: — Снимок на аэродроме.

Данбата убрал снимок в папку.

— Еще что? — спросил Ларсен.

— Эванс просит оплатить счета по командировке. У вас на столе. — Данбата кивнул на бронзовую руку.

— О'кэй!

Ларсен быстро просмотрел документы, подписал все, кроме одного.

— А этот верните ему, — строго приказал он. — Обед на десять шиллингов! Никогда не поверю, что он их действительно израсходовал на обед. Наверняка ел где-нибудь шиллинга на два, а потом взял у кого-то счет из ресторана. Все?

Данбата молча собрал документы, кивнул и направился к дверям.

— Да, скажите, чтобы ко мне никто не входил. Я занят, — бросил ему в спину Ларсен.

— Секретарь? — спросил Петр, когда за гвианийцем закрылась дверь.

— Главный редактор газеты, — спокойно ответил Ларсен.

— А вы?

— Я? Официально — главный советник. Итак… Наступило неловкое молчание.

Ларсен поднял на Петра свои большие и чистые голубые глаза.

— Я знаю, о чем вы хотели бы со мною поговорить. О публикациях материалов вашего агентства, не так ли?

— Это нетрудно было отгадать, — согласился Петр и обернулся к Анджею. Тот рассеянно набрасывал что-то в блокноте, но, судя по острому взгляду, который Войтович бросил на Ларсена, Петр понял, что происходящее глубоко интересовало его друга.

Петр про себя усмехнулся: еще бы! Тема своебразная — свободная гвианийская пресса в прихожей у иностранного советника!

Он перевел взгляд на Жака. Думая, что за ним никто не наблюдает, француз сидел в кресле, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрел в окно. Он был далеко отсюда, в своих мыслях, в своих делах.

Почувствовав на себе взгляд Петра, Жак встрепенулся.

— А во Франции осень, — сказал он неожиданно. — Давно я уже не ел винограда! — Он опять взглянул в окно и поспешно встал. — Извините, приехал Дарамола. Вы ведь помните Дарамолу? Все время хочу его уволить, да никак не соберусь…

Шутка прозвучала неуаеренно.

— Я съезжу в «Сентрал». Пока вы здесь разговариваете, проверю, заказан ли нам столик.

Он быстро пошел к двери, и Петр вновь подумал, что это уже не тот веселый парень, с которым они метались по Каруне несколько месяцев назад.

Все события того утра особенно четко вспомнились Петру два дня спустя в пыльном салоне самолета, на котором журналисты возвращались из Каруны в Луис.

Старенький «дуглас» кружил над Луисом уже почти двадцать минут. И каждая из этих минут пассажирам — двадцати трем журналистам, представляющим в Луисе иностранные газеты и информационные агентства — казалась вечностью. Петр был почти уверен в этом.

Вот через проход между креслами сидит англичанин из «Обсервера» — полный крепыш в пестрой рубахе. Он то и дело прикладывается к солидной армейской фляге, обтянутой защитного цвета грубой материей, и глаза его блестят все больше и больше. Рядом с ним — немец из «Ди вельт». Он обхватил тяжелыми ладонями потный красный лоб. Губы беззвучно шевелятся — он молится.

Дальше, в другом ряду, наискосок от Петра, — усатый француз из «Фигаро», похожий на Мопассана. Взгляд его неподвижен. Петр видит, как побелела рука, впившаяся в ручку кресла. На волосатом пальце светится широкое золотое кольцо.

Петр краешком глаза взглянул на Войтовича, сидящего рядом с ним у мутного иллюминатора. Анджей сидел, повернувшись к стеклу, и внимательно смотрел вниз. На виске у него стекленели крупные горошины пота.

«Как, интересно, выгляжу я?» — подумал Петр. Он словно не чувствовал своего тела — оно было чужим и удивительно легким. Зато горели щеки. Их жгло, и голова гудела, болело в затылке.

…Тридцать минут назад, уже над Луисом, командир самолета — высокий пожилой индус в розоватом тюрбане — вышел из своей кабины и бесстрастным голосом объявил, что самолет не может выпустить шасси. Горючего хватит на тридцать пять минут.

— Если за это время, — сказал индус, — шасси не удастся выпустить, придется сажать машину на брюхо.

Пассажиры встретили это объявление молчанием. В общем, это были люди, привыкшие и не к таким переделкам — куда только не забрасывала их журналистская судьба. И каждый сейчас был занят тем, что старался сохранить контроль над собой до последней минуты, до последнего момента, до тех пор, пока это было возможно.

Они уже достаточно нашутились над этой своей неудачной поездкой в столицу Севера за время трехчасового полета из Каруны в Луис. Конечно, и сейчас можно было бы острить: например, заявить, что редакциям придется, кроме напрасных расходов на эту поездку, раскошелиться еще и на приличные похороны.

Петр был уверен, что подобная острота уже сидела на кончике языка у кого-нибудь из самых бывалых, но в последний момент так и не была произнесена.

«Все будет хорошо, все утрясется», — попытался было убеждать он сам себя, но сразу же понял, что думает о другом, о том, что, возможно, он — он единственный и больше никто — является виновником грядущей гибели двадцати двух пассажиров и команды старенького «Дугласа».

Они заговорили с Ларсеном о делах Информага сразу же, как только за Жаком закрылась дверь. Ларсен на этот раз пригласил и редактора Данбату, попросив его принести журнал поступлений из Информага. Журнал оказался толстой канцелярской книгой, куда, к немалому удивлению Петра, были занесены все (или, по крайней мере, большинство) статей, заметок, фотографий, направленных им из Луиса в Каруну.

— Итак, — сказал швед, когда Петр положил тяжелую книгу ему на стол, — мы регулярно получаем ваши материалы. К слову сказать, они довольно, интересны. И статьи, и фотографии. Насколько я понимаю, ваше агентство гораздо патриотичнее Рейтера или Юнайтед Пресс.

Он улыбнулся.

— Что ж, это похвально. Это мне нравится. И… — он сделал паузу, — вы вправе задать мне вопрос: почему же мы публикуем вас так редко?

Ларсен перевел взгляд на Данбату. Тот сидел не шевелясь, лицо его было каменным.

— Я думаю, что выскажу общее мнение — и мое, и мистера Данбаты. Мы — газета не политическая, а чисто информационная. Нас волнуют внутренние проблемы этой страны, этого района, то есть то, что волнует сегодня наших читателей. Что же касается событий во внешнем мире, то информацию о них нам поставляет Рейтер. Мы связаны договором, у нас стоят их телетайпы…

— Простите, мистер Ларсен, — вмешался Войтович, — кто финансирует газету?

— Здесь нечего скрывать — пятьдесят один процент акций газеты находится в Лондоне. Двадцать пять были в руках правительства Севера, остальные — у частных лиц.

Ларсен весело махнул рукой.

— Вы же сами все понимаете!

— Итак… Вы считаете, что более тесное сотрудничество между нами невозможно? — Петр решил немного нажать.

— Почему же! Нас по-прежнему интересуют ваши фотографии, материалы по культуре, спорту. Мы готовы платить за информацию, если она нас устраивает. Но опять же не забывайте… — Он указал пальцем вверх.

— Лондон? — спросил Петр.

— Держатели акций, — поправил его Ларсен.

«Дуглас» тряхнуло. Еще раз и еще. Петр невольно вцепился руками в поручни кресла.

— Пробуем вытряхнуть шасси, — хрипло сказал Войтович. Он был бледен, но пытался улыбаться. — Ничего, коллега, бог не выдаст, свинья не съест!

Он отвернулся к иллюминатору и замурлыкал какую-то веселую песенку.

Петр посмотрел на часы. Они кружили над Луисом уже пятнадцать минут. Оставалось еще пятнадцать. Затем горючее должно было кончиться, и…

Ларсен удивился, когда Петр попросил его по пути в «Сентрал» заехать в редакцию «Черной звезды», но согласно кивнул и свернул в пыльный лабиринт узких улочек старого города.

— У них сейчас финансовые неприятности, — только и сказал он.

— Трудности? — переспросил Петр.

— Трудности у них постоянно, а неприятности периодически, — усмехнулся Ларсен.

— Это что же — газета левая? Независимая?

— Левая? — переспросил Войтовича Ларсен, внимательно вглядываясь в узкую улицу, бегущую перед радиатором «мерседеса». — Я бы сказал — националистическая.

Он затормозил и остановил машину.

— Я вас подожду здесь. Редакция «Черной звезды» за углом, а мне не хотелось бы там показываться. Если я пойду с вами, у вас там разговора не получится. Кстати, редактор «Черной звезды» тоже Данбата. Распространенная фамилия, ничего не поделаешь! Но… — он улыбнулся, — самое забавное, что он младший брат моего Данбаты. Ларсен подчеркнул слово «моего».

— Желаю успеха, — крикнул он, когда Петр и Анджей уже отошли от машины.

Редакция «Черной звезды» помещалась в старом здании, служившем раньше то ли гаражом, то ли складом. Фасад его выходил на небольшую, заваленную всяческим хламом и заросшую густой и высокой травой площадь. Собственно, и состоял-то он из четырех высоких и массивных двустворчатых ворот, трое из которых были заперты могучими тяжелыми замками. Четвертые ворота, над которыми висела выцветшая фанерная вывеска с надписью: «Черная звезда», были тоже закрыты, но наружного замка на них не было.

Петр и Анджей переглянулись.

— Пусто! — с сожалением сказал Петр. — «Черная звезда» публиковала материалы Информага куда чаще, чем «Голос Севера».

— А это мы еще посмотрим!

Войтович решительно забарабанил в ворота.

Минуты три прошло в тишине. Затем послышался шорох, ворота приоткрылись и наконец медленно распахнулись.

На пороге стоял худой человек в длинной белой рубахе. На большой голове красовалась потертая феска из красного фетра. Из-за круглых стальных очков с толстыми линзами смотрели умные глаза. Человек был бос.

За его спиной в полутьме гаража, не имевшего окон, виднелся стол грубой кустарной работы, заваленный бумагами. Бумаги были на полу, на открытых полках, служивших, видимо, когда-то верстаками, на двух-трех колченогих стульях.

— Чем могу быть полезен, джентльмены? — с достоинством спросил босоногий.

— Мы хотели бы видеть редактора, — сказал Петр, с интересом разглядывая нехитрое убранство помещения. Он уже успел заметить на столе пачку бюллетеней с материалами Информага, которые он печатал в Луисе для редакций гвианийских газет, и стопку своих пластиковых клише.

— Я редактор, — все так же с достоинством сказал босоногий. — С кем имею честь?

— Я — представитель Информага в Луисе, а мой друг — корреспондент Польского телеграфного агентства по Западной Африке.

— О! — Глаза редактора округлились. — Большая честь, джентльмены, большая честь!

Он поспешно отступил с порога и сделал жест, приглашающий гостей войти. Затем небрежно сбросил бумаги с двух стульев, поставил их у стола, а сам уселся за него так, как, видимо, сидел до прихода гостей. Потом он схватил медный колокольчик, прижимавший пачку бумаг на столе, и судорожно позвонил.

В дальнем углу послышались шаги откуда-то сверху, и Петр различил в полумраке крутую лестницу, ведущую наверх. По ней спустился пожилой гвианиец в рваном черном свитере и шортах, с зеленым конторским козырьком на глазах.

— Хасан, это товарищи, — сказал ему редактор. — Вот видишь? А ты говорил…

— Здравствуйте, — сказал по-русски Хасан.

— Вы говорите по-русски? — удивился Петр.

— Только «здравствуйте», — продолжал по-английски Хасан. — А вообще у нас при редакции есть клуб слушателей Московского радио.

— Какой же у вас тираж? Войтович приготовил блокнот.

— Три тысячи, — ответил за редактора Петр.

— Сейчас три тысячи двести, — поправил его Данбата. — Но учтите, что каждый наш номер читают до тысячи человек. То есть, конечно, не читают, у нас мало кто умеет читать. Но тот, кто умеет, читает газету очень многим: друзьям, друзьям друзей… Ее читают в школах, на рынке, в мечети. У наших читателей нет денег, чтобы давать нам платные объявления, но пенсы, на которые они покупают нашу газету, нам дороже.

Помолчали. Редактор с нескрываемым интересом рассматривал гостей. Наконец он улыбнулся Петру:

— Я ведь вас знаю, мистер Николаев. — Он лукаво подмигнул. — У газетчиков хорошая память. Я был фоторепортером «Голоса Севера» и снимал, когда комиссар Прайс арестовал вас в «Сентрале». Помните дело «Хамелеон»? — Он покрутил головой. — Как быстро летит время! А вот теперь я редактор «Черной звезды». Камеру держу в руках, только чтобы подзаработать на жизнь — снимаю на вечеринках, похоронах, свадьбах. Газета ведь ничего не дает!

— А почему бы вам ее не закрыть? — спросил Войтович.

— Как? — Редактор даже подскочил на стуле. — А кто же тогда будет говорить людям правду? Уж не мой ли братец в «Голосе Севера», а вернее — в «Голосе Лондона»? «Звезда» существует уже двадцать лет. Мы выходили даже при колонизаторах. Семь редакторов сидели в эмирских тюрьмах. Пять раз редакцию сжигали со всеми машинами, а мы выходим. И все-таки порой тяжело! Особенно сейчас! Вы ведь, наверное, знаете, что эмиры готовят «День Икс». Об этом сейчас не знают разве что власти в Луисе, разумеется. Здешние-то все заодно с феодалами, а за теми — англичане. Ох и крови прольется!