Коркин ВладимирДогма и ересь

Владимир Коркин

Догма и ересь

Очерк

Еретик!

Ни в одном из прежних споров, непременно сопровождающих появление почти каждого из сочинений Чингиза Айтматова, это слово не проговаривалось столь отчетливо, как в полемике вокруг романа "Тавро Кассандры". Однако, вопрос: хулу или хвалу расслышит в нем читатель? Вознегодует ли, как некий критик, взявший на себя миссию неистового ревнителя "правильной", непререкаемой веры и решивший на этом основании отлучить киргиза Айтматова от православного христианства? Что имеется в виду? А вот что: вместо того, чтобы наущать людей следовать "божественным путем" - "плодитесь и размножайтесь", писатель пугает жуткими картинами жизни, потерявшей всякий разумный смысл и погрязшей в беспросветном зле, единственный выход из которого - самоуничтожение. Полно! Так судить может тот, кто читает роман как богословский трактат, должный утверждать незыблемость любезных ему религиозных догматов. Я же читаю как художественный текст, увлекающий поэтической фантазией писателя, то "старого", узнаваемого, то "нового", неожиданного, покоряющего меня, читателя, состраданием к необычной, сотворенной авторской мыслью, любовью и надеждой реальности.

Дело писателя - творить новый образ мира, размораживая слово, извлекая его из глубин времени, наполняя дыханием собственной души, так, чтобы древнее, звучащее в устах Екклезиаста, предстало чудом, рожденным на наших глазах. "А блаженнее из обоих тот, кто еще не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солцем" - вот камертон, задающий чистоту музыкального тона айтматовской прозы-поэзии. Он же - организующее начало внутренней стройности повествования, непривычной композиционной архитектуры, когда самые, казалось бы, разнородные стилевые манеры - от философской лирики до телерепортажа - не вызывают впечатления хаотичного нагромождения мало связанных друг с другом кусков жизни, а, наоборот, вызывают гармоническое чувство "всего мира в одном себе". Это качество отмечал у Айтматова еще Д. Д. Шостакович, и оно, конечно, от интуиции художника.

Пока не ведаем, что такое жизнь - "дар напрасный, дар случайный" или, напротив, дар не напрасный, не случайный - любые суесловные споры о правде - досужие домыслы, претенциозная чушь. Приведу, на мой взгляд, уместное здесь суждение современного философа Г. Померанца: "Традиция - не только мощи, к которым прикладываются, боясь пошевелить. Традиция несет в себе возможности, которые надо использовать, не боясь ошибок, не боясь ересей. Ересь - это первый неловкий шаг на новом пути, первое, слишком прямолинейное решение; оно ценно как постановка вопроса. Ни одна догма не родилась без предшествующей ереси..."

С этой точки зрения все творчество Ч. Айтматова - еретично. Впрочем, не под знаком ли "ереси", начиная со дня сотворения мира, развивается человечество? Не "дьявольское" ли искушение то, чем занимается главный герой романа "Тавро Кассандры"? Ученый-генетик, он посвятил свою жизнь выведению искусственных людей, иксродов. По существу, сегодняшних манкуртов. Но в самой этой идее уже заключена трагедия. Рано или поздно, такова неумолимая логика "похоти знаний" (Паскаль), она настигает того, кто позволил себе в непомерной гордыне распоряжаться судьбами других людей. Как вспышка термояда - беспощадная исповедь перед Богом, проклятье самого себя: "И, как кость в горле, стоит неразрешимый вопрос - что станется с иксродами, что успели родиться и теперь подрастают?.. Что станется с этими людьми, казненными от рождения? А ведь завтра они поймут, кто они такие. Чем они отплатят обществу? Не возникнет ли у иксродов неодолимого желания отомстить человечеству, покончить со всем светом к чертям собачьим?! Я мог бы сказать себе, что никогда не брал ответственности за их будущее, а лишь решал научные проблемы их рождения. Но разве это оправдание?!"

Увы, оправдания нет. И не может быть. Жизнь "злого гения", возомнившего себя всемогущим, позволившего себе ничтоже сумняшеся "игру в Бога" и потому забывшего, что он человек, потеряла смысл. И тогда действительно остается один исход - герой обреченно шагает в черную бездну космоса.

Андрей Крыльцов сознательно расплатился собственной "божественной" жизнью за содеянное земное зло, ибо понял, что не имеет права жить дальше. Может, убивая себя, он убил в себе Дьявола.

Может, и так. В принципе творчество Ч. Айтматова, на мой взгляд, родилось из влечения к мистической тайне жизни. Эта тайна - человек. Человек, который олицетворяет истину, если он оказывается в накале правды. Почему одни из нас стремятся к ней, другое рады бы избежать? Уверен, первым, еще неясным толчком был вопрос, прозвучавший в одном его выступлении: "Может ли человечество развиваться дальше?" На языке биологов речь о "глухой ветви эволюции". Тогда его мало кто принял всерьез, большинство пропустили мимо ушей. Не услышали. Между тем этот мучительно жгучий вопрос пронизывает все написанное Айтматовым. С него, собственно, он и начинался. От произведения к произведению нарастал его накал. От стона, хрипа, едва сдерживаемого рыдания, как в первом рассказе "Отец солдата", когда отец, провожая сына на фронт, умоляет его: "Будь человеком, сын мой! Где бы ты ни был, будь человеком! Всегда оставайся человеком!" - до сурового предупреждения людям теперь, в "Тавре Кассандры", романе, рабочее название-формула которого говорит само за себя - "Свобода умирать". Лучше совсем н е б ы т ь, чем быть в этом жестоком, почти исчерпавшим потенциал человечности мире. И кем быть - палачом или жертвой?

"Получается, что люди теперь вроде бы сами смогут решать, рождаться им на свет или нет". Так в самом начале романа объяснила суть открытия русским ученым, космическим монахом Филофеем знака, являющегося на лбу беременных женщин, Джесси Борк своему мужу, всемирно известному футурологу. Но в этот момент Борк потрясен невероятным зрелищем: из самолета он только что видел китов. Они "плыли клином, как журавли в небе", чтобы выброситься на берег. Часто подобное видение посещало Борка во сне, и тогда он ощущал себя "киточеловеком". (Не безымянный ли мальчик из "Белого парохода" очнулся в его душе? Тот, уходя в свой невозвратный путь, тоже просил кого-то превратить его в рыбу...) "И открылась в душе его тайная суть встречи: то, что постигнет китов, постигнет и его... В акте группового самоубийства китов он прозрел реакцию мирового разума на земные события". Значит... Борк не колебался: его судьба и долг ученого - предупредить человечество о грозящей ему катастрофе. Даже ценой собственной жизни.

Что и свершилось: участь несущих новое знание печальна, ибо оно, интуитивное (киты) или добытое (Филофей, Борк, его последователь Энтони Юнгер), всегда оказывается преждевременным. Даже опасным. И потому ненужным. Толпа не хочет его принять, если каким-то образом оно нарушает ее привычный душевный комфорт. Она предпочитает погибнуть в неведении, нежели смотреть правде в глаза. Воистину правы древние: кто боится смерти, тот боится жизни.

А мир, что бы там ни было, все равно фантастически необычаен в своей изменчивости, в игре стихий, в неумолимой вечности, перед лицом которой разыгрывается великая драма всеобщего бытия! И человек, если, конечно, он осознает свое изначальное предназначение, должен быть равен стихии природы, чтобы не только выстоять, но и победить. "...Теперь нельзя не думать об этом!" - тревожной нотой сквозит через весь роман (через все творчество Айтматова) призыв к разуму каждого человека, к его совести и достоинству, чтобы напомнить: ты - частица мирового разума. И потому "тавро Кассандры" "возможно, это не только беда, а и новое испытание духа, ниспосланное нам свыше в провиденье дальнейшего пути рода человеческого"...

Разные времена, разные народы. Но всё это живет, печалится, радуется в едином духовном пространстве, развернутом Чингизом Айтматовым. Всякий голос, всякая мысль перекликается. Мир рождается и переживается внове.

И последнее. Нельзя не коснуться здесь вечной проблемы творчества отношения писателя и читателя. Хочет ли, способен ли последний принять на себя роль конгениального со-автора, нести бремя сложного замысла, до-вообразив, до-выстрадав его? В каждой своей вещи Ч. Айтматов столь непривычен, что встречное усилие читателя ему насущно необходимо, если он не избегает чудовищных вопросов современности. Что же делать, если наступила их пора? Жалкая иллюзия - спастись от огня бегством. Другое дело - пойти навстречу. Разумеется, во всеоружии нового знания и с уверенностью, что победить охватывающий человечество страх небытия можно, лишь преодолев его прежде в собственном сердце.

Владимир КОРКИН