"Умельцы" - читать интересную книгу автора (Константинов Андрей, Новиков Александр)

Глава десятая. Штормовое предупреждение

Главное — телефон новой «точки», куда перевели Лену. Новая «точка» оказалась павильоном игровых автоматов около станции метро «Пионерская», на бойком месте.

Павильончик светился неоновыми огнями. Зазывал, сулил если не счастье, то адреналин в крови и мешок пиастров. Купцов вспомнил историю пятнадцатилетнего пацана, который грабил пожилых женщин. Деньги были нужны ему для игры в таком же «казино». Рассказал Петрухину. Дмитрий кивнул — у него тоже была похожая история. Только вместо пацана в ней фигурировала девчонка. А вместо грабежей — оказание интимных услуг рыночным кавказским «негоциантам».

Партнеры сидели в салоне «антилопы» напротив входа в павильон. Шел мелкий противный дождь, от метро непрерывным потоком двигались люди. Блестели зонты. Вечерело. Жители спального района возвращались домой, в блочно-бетонный рай. К домашним тапочкам, кошкам и телевизорам с рекламой, Чечней, Путиным, Пугачевой, скандалом вокруг «Медиа-моста» и снова рекламой, рекламой, рекламой.

К дождю добавился мокрый снег. Голос из магнитолы весело сообщил о штормовом предупреждении.

— Ну ладно, — сказал Петрухин, — схожу в павильончик, испытаю счастье… Может, с Леной познакомлюсь.

Он надел кепку, нацепил на нос темные очки Купцова и вышел, впустив в салон «антилопы» холод, ветер и несколько мокрых снежинок.

— Давай, давай, игрок, — пробормотал ему вслед Купцов.

Сквозь покрытое каплями лобовое стекло он видел, как Димка, подняв воротник куртки, пересек улицу и скрылся в освещенной ядовитым желто-зеленым светом двери. На секунду Купцову показалось, что он снова на «бомбежке» и стоит сейчас в ожидании пассажира… От этого стало противно. Мерзко. Как будто ветер с дождем и снегом хлестнул по лицу мокрым полотенцем.

Он давно уже свыкся со своей таксистской работой и относился к ней скорее с юмором. Потому что иначе нельзя. Иначе свихнешься или начнешь заливать глаза водкой. Потому что ночная «бомбежка» — особый жанр, половину пассажиров составляют уроды всех мастей: наркоманы, проститутки обоих полов, приблатненная шелупонь. Почти каждый ночной пассажир оставляет в салоне благоухание алкоголя.

Купцов давно привык к своей работе. Но за несколько последних дней как будто глотнул свежего воздуха. И от этого закружилась голова. Это было не правильно. Потому что пройдет день, два, три — и ему снова придется возить всякую шушеру.

«Не расслабляйся, Леня, — сказал он себе. — Слышишь — штормовое предупреждение?… Каждый день — штормовое предупреждение».

По боковому стеклу постучали. Купцов повернул голову, механически приспустил стекло. На него смотрели две пары глаз с характерным «точечным» зрачком.

— Добрый вечер, мастер, — сказал ломающимся басом парнишка лет семнадцати. — Есть недорогая магнитная антенна. Не интересует?

— Интересует, — ответил Купцов. — Интересует, где ты ее взял, урод.

Глаза отпрянули. Две темные фигуры пошли прочь. Все равно, подумал Купцов, кому-нибудь продадут и заработают на дозу. А ночью пойдут вскрывать очередную машину. Потом — к барыге. И так — каждый день. Пока не сядут или не подохнут… «Знаешь, что мне сейчас нужно?» — «Освежить дыхание».

И каждый день — штормовое предупреждение. Но, кажется, его никто не слышит.

Петрухин вернулся через полчаса. Шлепнулся на сиденье, закурил.

— Ну, что? — спросил Купцов.

— Проиграл десять баксов.

— Да ты хоть сто проиграй! Я про Лену спрашиваю.

— Видел. Рыжая, как Маруся Огонек.

— Какая еще, к черту, Маруся Огонек? — возмутился Купцов. Но потом сообразил, улыбнулся. — Ты что, имеешь ввиду героиню-медсестру из польского сериала? «Четыре танкиста»?

— Ага. «Три поляка, грузин и собака»… «Шарик, шукай Янека». Каждые каникулы крутили. Помнишь?

— Мне больше «Капитан Тэнкеш» нравился, — сказал Купцов. — Так что Маруся Огонек? То есть Лена Рыжик.

— Около двадцать пяти. Естественно, рыжая. Симпатичная. Сидит на кассе. Баксы приняла, глазом не моргнув. Сменяется в девять утра. Они здесь сутками работают. Сутки через двое. Не представляю, как они в этом бедламе сутки выдерживают.

— А куда же им деваться? — пожал плечами Купцов. — Ладно, завтра утром мы ее встретим.

— И проводим до дому, — согласился Петрухин.

Брюнет, кажется, был не очень доволен. В принципе, ему все это было уже не нужно. Но виду Виктор Альбертович не подал. Когда Петрухин позвонил и доложил ситуацию, Брюнет сказал:

— Ну что же, орлы, работайте. Моя помощь нужна?

— Возможно, нам понадобится привлечь дополнительные силы, — ответил Петрухин. — И еще нужен автомобиль.

— Я же тебе джип строговский давал. Ты сам отказался.

— Джип для наших игр не годится. Слишком броский. Дай мне «фольксваген», из-за которого весь сыр-бор разгорелся.

— Забирай, — сказал Брюнет.

— Он мне нужен будет уже завтра в восемь утра.

— Хорошо, я распоряжусь. Ключи, документы и чистый путевой лист будет на вахте. Заполнишь сам?

— Не вопрос, Альбертыч. Из топора суп сварим, — весело пообещал Петрухин. И, чтобы «простимулировать» Брюнета, рассказал ему, какие дивиденды Брюнет заработает в прокуратуре, если сам сдаст им Трубникова-Матвеева. — Вот те и «Саша из „Трибунала“!» А, Альбертыч?

Брюнет согласился, что да, мол, это будет круто. Ежели самим вычислить Сашу — это будет круто. Тогда можно и пиар хороший сделать.

— А как же?! — сказал Петрухин. — Всех отпиарим в хвост и в гриву. Портвейном писать будут… Лепота!

Утро было дождливым и холодным. Ветер выворачивал зонты, трепал полы плащей и пальто. Трамваи, автобусы и маршрутки подвозили людей к метро. Спальный район уезжал на работу. Двери «Пионерской» качались туда-сюда, заглатывали утреннюю человечину. Эскалаторы везли человечину вниз, вниз, вниз, чтобы выпустить на поверхность за много километров отсюда. Вместе с ними спускались под землю бригады карманников. Домушники еще спали. Их время наступит позже, когда большая часть граждан будет зарабатывать на хлеб насущный.

Петрухин и Купцов сидели в автомобилях врозь, в пятидесяти метрах друг от друга. Они не знали, в какую сторону и на каком транспорте поедет Лена по окончании смены. Возможно, она живет в трехстах метрах от своего «казино» и пойдет пешком. Возможно, в нескольких остановках… тогда — трамвай, автобус, троллейбус. Возможно, она живет где-нибудь у черта на куличках.

Тогда вероятней всего — метро. «Антилопу» и «фолькс» придется бросить, нырять под землю.

Партнеров все это нисколько не смущало. Они знали, что ни в коем случае не упустят неискушенную в конспирации и замотанную суточным дежурством женщину. Да и с чего бы ей конспирироваться?… Однако — чтобы уж окончательно исключить всяческие случайности — партнеры дополнительно подстраховались. Их страховка стояла возле дверей метро и выглядела пожилым мужичком в плаще и кепке. Этот пожилой мужичок износил за свою жизнь много пар обуви, «прогуливаясь» по улицам Питера. Он «гулял» по ним без малого тридцать лет. В любую погоду. Он прошел пешком, проехал в трамваях, автобусах, метро, серых, невзрачных «Москвичах» и «Жигулях» сотни тысяч километров. Его «прогулки» почти никогда не имели определенного маршрута, но всегда имели определенную цель. И за этой целью невзрачный мужичок шел, как идет самонаводящаяся торпеда. Он знал все (или почти все) проходные дворы старого Санкт-Петербурга. Однажды его ударили ножом. Однажды он сам попал под пристальный взгляд такого же невзрачного мужичка. Тот мужичок оказался соседом из конторы глубокого бурения. О невероятно тяжелой, неблагородной и очень скучной на первый взгляд работе этих мужичков-офицеров «семерки» «"Семерка" — седьмое управление, „наружка“» нужно рассказывать отдельно.

…Лена вышла из своего «казино» в девять ноль девять, направилась в сторону метро. Петрухин, мужичок и Купцов двинулись следом. Лента эскалатора неторопливо несла их вниз. Лена выглядела усталой, безучастной. Под глазами легли синеватые тени. Тяжелое это дело — торговать азартом двадцать четыре часа в сутки… Петрухин подумал, что в вагоне Лена может уснуть, но этого не случилось. Женщина встала у дверей, прикрыла глаза. Веки слегка подрагивали. На «Черной речке» она вышла из вагона. Петрухин, Купцов и мужичок, ехавшие в соседних, тоже вышли. На эскалаторе Петрухин приблизился к мужичку, незаметно передал ему купюру. Негромко сказал:

— Спасибо, Валерий Иваныч. Дальше мы сами.

— Справитесь, Дима?

— Груз легкий, Иваныч. Донесем… Спасибо тебе.

— Ну смотри… Понадобится помощь — звони.

От метро Лена пошла пешком. Купцов и Петрухин шли за ней по разным сторонам улицы. Валерий Иванович зашел в кафешку «24 часа», взял сто граммов водки, пиво и бутерброд. Денежка, которую дал ему Петрухин, значительно превышала пенсию ветерана МВД, досталась Валерию Ивановичу, как он считал, даром.

Лена шла по улице, под ярким зонтом. Не оглядывалась. С чего бы ей оглядываться? Откуда ей знать, что следом за ней идут два мужика, которых она не знает и не хочет знать, но которые уже влезли без спроса в ее жизнь. Дождь шелестел по синтетическому грибку зонта, усталая женщина спешила к любимому человеку. Он был убийца, законченный циник. Негодяй. Но и этого она не знала. С ней он был ласковым, нежным и щедрым. Для нее он был ХОРОШИЙ. Добрый и сильный. Настоящий мужчина. Их роман начался совсем недавно, но Лена уже успела влюбиться. Она потеряла голову. Она совершенно потеряла голову и втайне надеялась, что «роман» перейдет в нечто большее.

Лена шла к любимому человеку. Она сильно устала после дежурства, и больше всего ей хотелось лечь спать. Но Сашке — она знала это точно — захочется близости. Он прямо в прихожей положит ей руки на бедра и прильнет губами… и к черту усталость! Женщина шла к любимому человеку. Вслед за ней шли два мужика, которые собирались его отнять. Для них он был просто убийцей.

Купцов:

Мы не знали, куда приведет нас бабенка. Может, к Матвееву. А может — нет. Может, она идет к себе домой. К мужу, детям, к парализованной бабушке.

Вполне возможно, что нам придется ходить за этой Леной неделю. Но в любом случае, рано или поздно, она приведет нас к «Саше Т.»… Здравствуй, Саня. Очень хотим с тобой познакомиться. Тебе это, конечно, не очень приятно, но уж извини! Если бы ты, Шурик, жил по-другому, наша встреча, скорее всего, никогда бы не состоялась. Ты запросто мог бы продолжать работать грузчиком в Вологде. Но ты решил поехать в Питер и «заняться бизнесом». Я ничего не имею против бизнеса. Но твой бизнес, Александр Сергеевич, воняет порохом. А вот это уже не очень здорово. Такой парфюм я не люблю. Не нравится он мне… И запах прозекторской мне тоже здорово не нравится, господин Матвеев. И когда мы — как и положено по законам жанра — защелкнем все-таки на тебе не очень эстетичные, но прочные «браслеты»… извини, но ты сам выбрал этот путь. Анжелке ты сказал, что привык добиваться поставленной цели. Это хорошо. Но мы с Димоном, с капитаном Дмитрием Борисовичем Петрухиным, тоже привыкли добиваться цели… извини.

Много лет я приземлял разных ребятишек. Иногда я даже сочувствовал кому-то из них…

Обстоятельства иногда так складываются — мама не горюй! Мне доводилось даже выводить человека из-под уголовного преследования, хотя формально он был преступник, и я — мент — обязан был его закрыть. Отмазывая его от тюрьмы, я сам совершал преступление, но я спокойно на это шел и совесть моя чиста. Но тебя, Саша Трубников-Матвеев, я подведу к воротам «Крестов». И совесть моя будет чиста. Как там у Вознесенского?

Вызываю тебя, изначальная алчь!

Хоть эпоха, увы, не Ламанч.

Зверю нужен лишь харч.

Человек родил алчь,

Не судья ему нужен, а врач.

Друг, болеет наш дух.

Ночью слышите плач?

Это страсть одиночек — алчь.

При всем моем уважении к Вознесенскому, я думаю, что нужен и палач. Для некоторых характерных мальчиков нужен палач. И строчка в газете «…приговор приведен в исполнение». Расстрел, господа гуманисты, это не наказание. Это защита. Защита человека. Недаром же в послереволюционные годы расстрел именовался «Высшей мерой социальной защиты». И каждая сволочь должна помнить, что за убийство положена пуля… Вот это и есть гуманизм.

…Лена перешла на мою сторону улицы, вошла под арку. Спустя несколько секунд туда же вошел и я. Лены под аркой уже не было. А в глубине замкнутого четырехугольника двора хлопнула дверь подъезда. Теперь — быстро! Из шести подъездов интерес могли представлять только два ближних. До остальных Лена просто не успела бы дойти. Я наугад сунулся в правый подъезд. Угадал. Металлические набойки каблуков стукали по бетону на втором этаже… цок-цок-цок… третий этаж. Определенно — третий. Остановилась. Шорох встряхиваемого зонта. Звяк ключей… Я даже не особо вслушивался. Встряхнув зонт, Лена облегчила мне работу.

Когда дверь закрылась, я не спеша поднялся на третий этаж, посмотрел на веер мелких брызг перед дверью квартиры номер одиннадцать. Вполне возможно, что за этой дверью живет мой ненаглядный «Саша Т.».

В квартире номер одиннадцать была прописана Иващенко Татьяна Сергеевна, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения. По квартире легко установили телефончик, и спустя всего час Петрухин позвонил.

— Але, — отозвался мужской голос… Голос «Саши Т.»?

— Будьте добры Татьяну Сергеевну, — попросил Петрухин.

— Она не живет здесь, — ответил голос.

— А вы, простите, муж?

— Если вы по объявлению…

— Да, да, именно по объявлению.

— Опоздали. Квартира уже сдана. Больше не звоните, — сказал мужчина и положил трубку. Петрухин засмеялся.

— Больше, Саша, я не буду звонить. Я в гости к тебе приду.

На стекла грузового отсека «фольксвагена» нанесли тонировку. Купцов достал с антресолей и принес два старых шезлонга, и партнеры устроились в просторном отсеке с комфортом: в шезлонгах и с термосом. Оставалось дождаться Сашу.

В «фольксвагене» просидели до вечера. С комфортом. Ни Матвеев, ни Лена не появились… нормальная засада.

— Ерунда все это, — сказал Петрухин. — Нужно идти в квартиру и брать его там. Так мы здесь до морковкина заговенья сидеть можем.

— Он посторонним не откроет, — сказал Купцов.

— А участковому откроет?

— Участковому откроет… может быть. А ты что, знаешь тутошнего околоточного?

— Нет, конечно… Но ведь и они, Саша с Леной, тоже его не знают. Логично? Купцов хмыкнул, покачал головой:

— Авантюрист ты, Димка.

— Есть маленько.

…Форму Петрухин не надевал лет пять. С того самого случая, когда получал наградные именные часы из рук начальника ГУВД. Думал, что может не влезть в китель. Но оказалось — в самый раз. «Корочки» купили в ларьке возле метро. Снаружи они выглядели убедительно.

— «Раз пошли на дело, выпить захотелось… мы зашли в шикарный ресторан», — фальшиво насвистывал Петрухин, поднимаясь по лестнице к квартире номер одиннадцать. Купцов морщился, но молчал…

Авантюра! Классическая авантюра. Рассчитанная в основном на наглость, на натиск, на ОПЫТ… Площадка. Дверь. Глазок. Неяркий свет лампочки. За дверью — кассирша из павильона игровых автоматов, Саша Т. и укороченное помповое ружье, которым Саша Т. пользуется без колебаний. На близкой дистанции картечь дырявит не хуже автомата. Петрухин посмотрел на Купцова. Купцов — на Петрухина… В принципе, можно плюнуть на эту дурную затею, повернуться и уйти. Вызвать наряд. Позвонить в убойный отдел. Пусть решают вопрос. Можно… но нельзя.

— Он сказал: па-а-а-ехали! — тихонько произнес Петрухин и одернул китель. Потом нажал кнопку звонка. Раз, другой, третий — требовательно. Властно. Двойная дверь глушила звук, «треньк» звонка был почти не слышен.

Спустя секунд пятнадцать послышался звук отпираемой внутренней двери, короткий звяк цепочки. Петрухин подмигнул Купцову.

— Кто? — раздался голос Лены.

— Милиция, — ответил Петрухин. — Откройте.

— В чем дело? — спросила Лена. — Мы не вызывали.

— Вы, гражданка, откройте.

— Зачем?

— Иващенко, открывайте. Мы ищем сбежавшего с «химии» Иващенко Василия Петровича. Есть оперативная информация, что он скрывается у вас.

— Нет у нас никакого Василия Петровича. Бред какой-то.

— Тем более… чего вам бояться?

— Я не открою. Может, вы бандиты?

Петрухин хмыкнул, продемонстрировал дверному глазку «удостоверение». Сначала в закрытом, потом в раскрытом виде. Все равно через глазок ни черта не разглядишь.

— Уголовный розыск, — сказал он уверенно. В этом деле главное — держаться уверенно, с напором. — Уголовный розыск. Лучше открывайте и передайте своему химику, чтобы не дурил.

— Нет у нас никакого «химика», — сказала из-за двери Лена.

— Мы обязаны проверить… Бегают, понимаешь, идиоты, срок себе накручивают. За дверью было тихо. Очень ТИХО.

— …срок себе накручивают. А мы мотайся по ночам. Время — десять уже. Пора водку дома пить, а не за уродами беглыми шляться. Открывайте, открывайте, некогда нам. Баиньки давно пора.

— Я не открою.

— Слышь, подруга! Ты форме не веришь, ты удостоверению не веришь… Звони в милицию, кричи: дверь ломают! Убивают, грабят, насилуют. Они быстро приедут.

По опыту Петрухин знал, что такой аргумент действует безотказно. Никакой грабитель не предложит жертве вызвать милицию. Картинка-то простая. Милиция ищет беглого. Но произошла накладка, и никакого беглого в квартире нет… Добропорядочный обыватель в такой ситуации открывает дверь. Не очень охотно, но открывает.

— Я не одета, — сказала Лена. — Подождите.

Партнерам стало ясно: решила посоветоваться с Сашей. Навряд ли она знала что-нибудь о его художествах. Останавливало Лену только то, что живут они в чужой квартире без прописки. Скорее всего, только это. Хотя… как знать?

Лены не было значительно дольше, чем требуется женщине, чтобы надеть халат. Петрухин снова требовательно позвонил в дверь.

Он звонил, не снимая пальца с кнопки звонка. Внутренняя дверь была распахнута и звук доносился четко.

— Прекратите! — сказала из-за двери Лена. — Я милицию вызову.

— Вызывай поскорей, — ответил Петрухин. — Надоело мне под дверью торчать… Давай-давай, вызывай.

Лена несколько секунд молчала, потом сказала:

— Приходите утром.

— Ага! Конечно, — с издевкой ответил Петрухин. Обернулся к Купцову:

— Тащи, Коля, ломик, и кувалду. Будем ломать.

— В багажнике лежат? — спросил Купцов.

— Ага… под брезентом.

В двери медленно повернулся ключ.

…медленно с четкими металлическими щелчками, повернулся ключ. Звякнула скинутая цепочка. Дверь отворилась.