"У Черных рыцарей" - читать интересную книгу автора (Дольд-Михайлик Юрий Петрович)

ГОБЕЛЕНЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ…

Любой путеводитель для туристов обычно грешит против истины, рассказывая о той или иной местности. И не потому, что авторы справочника сознательно допускают неточности. Просто, акцентируя внимание на главном, наиболее характерном, они невольно затушёвывают остальной фон, а это нарушает соотношение обычного и необычного.

Когда после разговора с Гарри Фред вышел из гостиницы, несоответствие между действительным и воображаемым наполнило его сердце разочарованием. Он быстро определил, где находится, узнал знакомые по фотографиям и описаниям здания, но их характерные очертания как бы нивелировались в потоке стандартных сооружений, обычных для центра любого большого города. Поступь нового века! Шагая по улицам города, современное безжалостно стирает остатки прежнего, его своеобразие, снисходительно перешагивая кое-где через памятники старины, — в угоду поколению, ещё крепко связанному с прошлым.

Мысли эти промелькнули в голове Фреда и исчезли. Слишком уж много у него сегодня волнений, чтобы им поддаваться. Хотелось поскорее отправить письмо Курту, надо было обдумать, как вести себя с Гарри Брауном, выяснить, насколько тот был откровенен.

Улица, по которой Фред шёл из гостиницы, была людной. Это и затрудняло и облегчало положение. В толпе легче затеряться, но можно и не заметить, что за тобой следят. Фред несколько раз останавливался то у витрины, то у дома интересной архитектуры, чтобы проверить, нет ли хвоста. Наблюдения как будто не было.

Вот и площадь Пуэрта-дель-Соль — «Ворота солнца», как поэтично окрестили её испанцы. Большая, окружённая высокими, ярко освещёнными домами, она пульсировала, словно огромное обнажённое сердце, которое, то сжимаясь, то расширяясь, как бы наполнялось кровью и тотчас разгоняло её по сосудам — улицам. Пуэрта-дель-Соль и впрямь сердце столицы, тот узел, откуда берут начало десять главных улиц, широких и ровных, на которых никогда не прекращается движение. Полюбовавшись фонтаном, Фред свернул на одну из самых оживлённых улиц — Алькола.

Сухой неприятный ветер, дувший весь день, к вечеру стих. Лишь изредка по вершинам деревьев пробегал едва уловимый трепет — последний истомлённый вздох умирающего дня. Прохлада словно струилась с вечернего небосвода, на котором одна за другой зажигались звезды. Отсюда, с земли, они казались едва заметными пятнышками — ведь на улице вспыхивали свои ночные огни. Огоньки пробегали и гасли вдоль фасадов на рекламных транспарантах, загорались в глубине зеркальных витрин, мигали в окнах вечно бодрствующих гостиниц, мерцали над входами бесчисленных ресторанов и кафе. Казалось, люди сознательно хотят ослепить себя искусственным светом, будучи не в силах преодолеть страх перед бездонной пропастью неба.

Пройдя два квартала, Фред, поколебавшись, остановился: очень хотелось пить, надо было достать конверт… Зайти в маленькое кафе, а потом продолжить вечернее путешествие по Мадрид'?

— Может, сеньор офицер желает осмотреть город? — послышалось рядом на ломаном немецком языке.

Фред оглянулся.

Перед ним стоял невысокий, худощавый человек. Берет открывал выпуклый, чуть сдавленный у висков лоб, на который спадала прядь чёрных волос. Глаза, близко поставленные к переносице, лихорадочно блестели в глубоких ввалившихся глазницах. Узкое лицо казалось болезненно измождённым.

— Кто вы и почему решили, что я офицер? спросил Фред не очень приветливо.

— Я водитель такси. Мне показалось, что сеньор впервые в Мадриде.

— Почему же вы назвали меня офицером?

— О, теперь у нас много таких! — Грустная ирония прозвучала в этих словах. Но шофёр, видно, почувствовал, что ведёт себя не слишком учтиво, поспешно добавил:

— Простите… я хотел сказать бывших немецких офицеров.

Теперь голос его звучал совершенно равнодушно, но Фреду казалось, что в глубине глаз быстро промелькнули и погасли насмешливые искорки.

— Вы угадали, я действительно хочу осмотреть город. Что касается чина, которым вы меня наградили, то придётся вас разочаровать.

— Тем лучше!

— Почему «лучше»? — Фред не пытался скрыть доброжелательной улыбки. Ему начинал нравиться этот бедняга, очевидно не питающий особо нежных чувств к бывшим гитлеровским офицерам, которые, спасаясь от заслуженной кары за совершенные злодеяния, теперь толпами бежали в фашистскую Испанию.

— Вы вообще против офицерства или только против нас, немцев?

Водитель вскинул на Фреда внимательные глаза. «Кто ты и почему интересуешься этим? — спрашивали они. Какое тебе дело до того, что думает простой испанский труженик? Не опасно ли быть с тобой откровенным?»

— Я повидал разных немцев, — уклончиво ответил водитель, хотя взгляд незнакомого сеньора и был приветлив. — Я уважаю туристов, которые любуются нашим городом, и не люблю пассажиров, которых надо возить по… домам, не хочется даже называть их…

— Я не собирался сегодня долго путешествовать, но охотно проедусь. Где ваша машина?

— Пожалуйста, на той стороне.

Фред перешёл улицу, сам открыл дверцу и первым сел.

— «Мерседес» тридцать девятого года?

— О, сеньор хорошо разбирается в машинах!

— Немного.

— Не сказал бы. Что касается этой, хочу предупредить — осталась только оболочка. Все новое! Ходит как зверь!

— Ну, заводите своего зверя!

Машина легко тронулась с места и плавно покатила по асфальту. Таксист искоса поглядел на Фреда.

— Чувствуете, какой мягкий ход? Жаль, не могу сейчас развить полную скорость. Вы бы убедились — старушка может ещё посоревноваться с новейшими моделями. Я сам сменил все до последнего винтика. — Сухощавые, огрубевшие от работы пальцы ласково пробежали по колесу руля. — Так куда прикажете ехать?

— А что можете предложить вы?

— Если ехать в этом направлении, то попадём в Прадо.

— Отложим это до завтра. Меня интересует не столько внешний вид музеев, сколько то, что хранится внутри.

— От музея тянутся прекрасные бульвары. Вечером негде яблоку упасть.

— Тогда боже упаси от бульваров! Не люблю людных мест.

— Можно поехать в старую часть города. Увидите королевский дворец, оперу, оружейную палату… А в придачу — сорока четырех королей Испании, Филиппа четвёртого на коне… Туристы особенно восхищаются им.

— Что ж, везите на приём к королям! Мы не нарушим правил этикета, появляясь так поздно? Какойнибудь сеньор Оливарес не снесёт нам головы?

— Страшнее живые временщики, сеньор!

— Метко! По этому случаю закурим. Пожалуйста! Фред вынул пачку сигарет и протянул шофёру.

— У вас самого только три…

— Я думаю, эта беда поправима. Хорошо, что обратили внимание, а то бы я на всю ночь остался без сигарет. Надеюсь, по дороге можно купить?

— Конечно.

— Возьму сразу две пачки! И раздобудьте, пожалуйста, конверт. Совершенно забыл, что мне надо отправить срочное письмо… Дома будут волноваться. Купите несколько марок для иностранной корреспонденции;

— Тогда проедем немного вперёд.

Метров через двести шофёр остановил машину и вышел.

— Постараюсь не задерживаться, сеньор. Сигареты купить такие же?

— Если есть. А нет, возьмите сигары. Хотелось бы попробовать местные…

«А что, если шофёр подошёл на улице Алькола не случайно? — спросил себя Фред, как только тот скрылся. — Он производит впечатление порядочного человека, а впрочем… Глупости, не может быть!.. Проанализируй каждый свой шаг с того момента, как ты вышел из гостиницы».

Шофёр вернулся очень быстро. К этому времени Фред немного успокоился.

— Спасибо за сигареты и особенно за конверт, весело бросил он. — Сейчас надпишу и брошу в почтовый ящик. Жена у меня прекрасная женщина, но у неё один недостаток: ревнива. Стоит мне не написать, и она воображает бог знает что.

— Не один вы, сеньор, страдаете от этого… Мне пятьдесят, на Аполлона, как видите, я не похож, а моя Мануэла… — Смущённо улыбнувшись, таксист махнул рукой и снова взялся за руль.

Опустив письмо в ближайший почтовый ящик, Фред совершенно успокоился и целиком мог отдаться мыслям о разговоре с Гарри, так его встревожившем.

С какой целью Браун затеял эту беседу? Провокация? Вряд ли. На такой примитив ни Шлитсен, ни сам Гарри не пошли бы. Первый слишком опытен, второй

— тоже не лыком шит. В Мадриде он чувствует себя уверенно, значит, посылали его сюда не раз… В голосе Брауна звучали нотки неподдельной искренности — ухо опытного разведчика мигом улавливает малейшую фальшь. Похоже, что внезапная откровенность Гарри вызвана какими-то действительно искренними переживаниями. Именно эти переживания плюс лёгкое опьянение и стали причиной того, что он забыл об осторожности. Какие же чувства могли так овладеть Гарри, что тот решился на откровенность?

В памяти всплыл лагерь военнопленных и страсти, там бушевавшие. В сущности, не страсти, а одна страсть, охватившая всех офицеров: достать денег, любой ценой раздобыть денег! Чтобы бежать, укрыться в безопасном месте, незаметно пересидеть несколько горячих послевоенных лет подальше от мест, где каждый столб, каждая ветка на дереве, кажцый камешек напоминает о миллионах безвинно замученных, расстрелянных, сожжённых. В лихорадочной погоне за деньгами офицеры пускались во все тяжкие. Продать семейную реликвию, пронесённую сквозь все годы войны, обыграть вчерашнего однополчанина в карты, заключить выгодное пари, занять у какого-нибудь простачка, а потом не отдать долг — все годилось, лишь бы давало прибыль… Очевидно, это же непреодолимое стремление обеспечить себе будущее руководило и Гарри Брауном. Перспектива разбогатеть, присвоив посылку с документами и ценностями, лишила его здравого смысла, заставила искать сообщника… Понятно, без помощи Фреда Гарри ничего сделать не может… Если, конечно, не отважится вообще убрать его с дороги.

— Вот и королевский дворец, — прервал шофёр раздумья Фреда. — Остановить?

— На несколько минут. Мне хотелось бы осмотреть памятник Филиппу четвёртому. Говорят, он производит ошеломляющее впечатление.

— Туристам очень нравится.

— А вам?

— Видите ли, сеньор, я в скульптурах разбираюсь плохо. Возможно, он в самом деле очень хорош — не скажу, слишком мы к нему пригляделись. Но меня всякий раз поражает другое: руки человека, способные создать такое чудо. Просто невероятно, на чём держится скакун, на котором восседает всадник. Сейчас увидите сами.

В сопровождении шофёра Фред подошёл к памятнику. Вздыбившийся конь и впрямь опирался на пьедестал лишь задними копытами. Казалось, вся грандиозная, почти шестиметровая бронзовая скульптура висит в воздухе.

Фред обошёл памятник, рассматривая его в различных ракурсах.

— Согласен с вами: невероятно! И подумать только: такой величественный памятник поставлен одному из самых ничтожных королей, который привёл Испанию к политическому и экономическому упадку! Я не оскорбляю ваши национальные чувства?

— Вы ничего плохого не сказали об испанском народе, надеюсь, и не подумали… А короли? Если на минуту оживить каждую из этих скульптур и спросить, сколько они вместе с инквизицией замучили людей, откуда у них роскошные дворцы и необозримые земельные владения… Боюсь, сеньор, небесный свод рухнул бы в тот же миг, а земля разверзлась бы у них под ногами. Когда я проезжаю по площади, где происходили аутодафе, мне кажется, что до сих пор каждый камень там взывает к небу…

— Странно совпадают человеческие мысли: я только что тоже подумал об инквизиции. До мельчайших подробностей вспомнил картину одного художника… Зичи, кажется, которую однажды наш преподаватель истории принёс на урок. Пять «еретиков», приговорённых инквизицией к сожжению. Подножье столба, к которому привязаны осуждённые, уже лижут языки пламени. В густом дыму, который стелется по низу и медленно поднимается, гибнут в корчах трое приговорённых. Словно карающий меч, навис над ними чёрный крест… Но, помнится, меня потрясли не эти ужасающие подробности, а фигура и лицо девушки в центре группы. Вся в белом, она высоко простёрла руки к небу, но и в поднятых руках, и в выражении лица были не отчаяние, не мольба о спасении, а гордый вызов небесному судье. Этот образ так глубоко запал в мою детскую душу, что девушка даже снится мне иногда… Возможно, я чувствовал, что встречу похожую. Да, они были очень похожи, даже лицами… Её тоже уничтожичи изуверы-фанатики, бросив под колёса грузовика.

Фред замолчал. Признание вырвалось невольно счишком уж свежо было воспоминание о гибели Моники. На миг открыв сердце, он почувствовал жгучий стыд.

Но шофёр понял настроение странного ночного пассажира — бывает с человеком, когда на него нахлынут воспоминания. В такие минуты надо молча слушать, расспрашивать нельзя.

— Простите, сеньор, своей болтливостью я навеваю на вас тоску. Нам лучше уехать отсюда. Туда, где много людей. Как видно, я плохой собеседник.

— Наоборот, само провидение послало вас мне сегодня. В чужом городе чувствуешь себя так одиноко. И далеко не с каждым встречным можно так свободно перекинуться словом. Кстати, как вас зовут?

— Хуан Лопес, сеньор! Мне тоже сегодня повезло: очень редко попадается пассажир, который считает тебя человеком и удостаивает разговора.

— Тогда надо закрепить знакомство. Давайте посидим где-нибудь в кафе? Я проголодался, да и вы, верно, не откажетесь немного подкрепиться… Договорились?

Хуан Лопес критически оглядел себя.

— Я в рабочем костюме, сеньор. В более или менее приличное кафе меня не пустят. Да и чувствовать я себя буду неловко среди шикарной публики.

— А вы выберете место, где на нас не обратят внимания.

— Вас не испугает, если там будет полно народу? Да и публика не респектабельная.

— Наоборот, это меня развлечёт.

— Тогда поехали!

Как всегда, воспоминание о Монике нелегко было прогнать. Закроешь глаза

— и она уже сидит рядом в белом платье, которое ей так шло. Каким бы восторгом сияли её глаза, если бы они вместе отправились путешествовать! Он бы сделал все, чтобы печаль ни разу не заволокла её взор. Нет, нет, это не так! Моника не из тех, кто ограничивал свои стремления личным счастьем, они бы вместе прошли по тем местам, где в ожесточённых боях сложили головы бойцы за лучшее будущее Испании. Он повёл бы Монику на площадь, где «святая инквизиция» живьём сожгла тридцать пять тысяч человек из полумиллиона замученных ею, чтобы девушка поняла, как глубоки корни современного фашизма. Теперь фашисты не из религиозных, а из расовых предрассудков обновили методы аутодафе и сожгли уже не десятки тысяч, а миллионы людей. И неизвестно ещё, какие костры они собираются разжечь в будущем.

— Приехали, сеньор!

Машина остановилась. Хуан ловко открыл дверцу, подождал, пока Фред выйдет, и, пропуская его вперёд, вслед за ним направился к бару.

В большом круглом зале, куда они вошли, было многолюдно и шумно. Бочки с олеандрами, пальмами и ещё какими-то вьющимися растениями, отделяющими столик от столика, создавали впечатление ещё большей тесноты, зато служили надёжным укрытием для тех, кто искал укромного уголка для интимной беседы. Заметив свободный столик, Хуан быстро направился к нему

— Простите, что так поспешил. Боялся, кто-нибудь захватит свободные места. Здесь нам будет удобно.

Заказав закуску для нового знакомого и кофе для себя, Фред, как обычно, внимательно оглядел все столики, попавшие в поле его зрения. Вдруг глаза его чуть сощурились.

— Увидали знакомого? — спросил Хуан.

— Нет, только показалось. Этот лысый с тяжёлой челюстью напоминает кого-то. Не могу припомнить кого.

Хуан оглянулся.

— Вы где остановились, сеньор? В гостинице?

— Да, «Гвадаррама»

— Так ведь это владелец бара при вашей гостинице. Странно, что он оказался здесь. Хотя… о нём ходят разные слухи. Человек он любезный, но я бы не советовал доверять ему.

— Что касается еды, то больше не доверюсь. От сегодняшнего обеда до сих пор горит во рту!

Фред искренне рассмеялся, хотя на душе было неспокойно: собеседником бармена был Гарри, сидящий к ним спиной.

Кофе сразу потерял всякий вкус. Почему эти двое беседуют здесь, а не в «Гвадарраме»? Гарри торопился на свидание с девушкой — где же она? И разговор у них, как видно по жестикуляции, не совсем застольный. Лысый на чём-то настаивает, лицо у него насмешливое и раздражённое. Тощий Браун ещё больше съёжился, втянул голову в плечи, склонился к лысому совсем близко, почти лёг на стол… что-то шепчет… Бармен утвердительно кивает головой, ребром ладони трижды бьёт по столу.

Разговаривая с Хуаном, Фред то и дело искоса поглядывал на дальний столик. Беспокойство всё усиливалось. Не о передаче ли документов договариваются эти двое? И не о том ли, как убрать с дороги его, Фреда? Вот лысый двумя кулаками, крест-накрест, ударил по столу и оскалился. Плечи Гарри мелко задрожали от смеха. Спина угодливо изогнулась. Очевидно, пришли к соглашению… Так и есть! Лысый поднялся. Не прощаясь, бросил на стол несколько монет, кивнул официанту и направился к двери у стойки. Может, пошёл в туалет? Нет, он расплатился, больше не вернётся. Вот поднимается и Гарри. Он уже повернулся лицом к двери. Сейчас тоже двинется…

Фред неловко уронил салфетку и быстро наклонился, чтобы поднять её с пола. Из-под локтя он заметил, как Гарри направился к двери. Он шёл как лунатик, скорее инстинктивно обходя препятствия, чем замечая их.

Вскоре поднялся и Фред.

— Что-то разболелась голова, сеньор Лопес. Спасибо за приятно проведённый вечер! С удовольствием поезжу завтра по Мадриду. Вы сможете позвонить в половине одиннадцатого?

— С удовольствием.

— Тогда вот номер. Спросите Шульца. — Фред написал номер телефона на клочке бумаги и протянул Хуану Лопесу. — А теперь в «Гвадарраму».

Через четверть часа, стоя на балконе гостиницы, Фред прислушивался к мурлыканью, доносившемуся из номера Брауна.

— Гарри, вы уже дома?

— Сейчас зайду! — откликнулся тот, выглянув в открытое окно.

Не успел Фред войти в комнату, как дверь без стука открылась и на пороге возникла знакомая долговязая фигура.

— Испаночка так быстро отпустила вас?

— Едва избавился. Вообразила, что я совсем перееду к ней. — Гарри зевнул во весь рот и потянулся. Но я не из тех, кого легко облапошить.

— У вас, верно, и без неё много знакомых? Ведь вы не в первый раз в Мадриде?

— Бывал. Только всегда по срочным делам. Приехал — уехал… Ну, конечно, не без того, чтобы побаловаться с девушкой. Советую и вам не зевать, кто знает, когда ещё удастся вырваться из школы. А может, вы тоже подцепили какую-нибудь сеньориту? Вы ведь куда-то ходили?

— Зря потерял время на эти проклятые гобелены. Но адресам, указанным портье, зашёл к нескольким антикварам. С видом знатока рассматривал поблекшие рисунки, присматривался к фактуре материала, шупал… А купить так и не купил. За то, что кажется хорошим, просят очень дорого, а дешёвые — явная подделка… Придётся звонить Нунке, пусть вышлет деньги. Хочется поскорее избавиться от этой мороки.

— Добавьте свои, потом рассчитаетесь с шефом.

— В том-то и дело, что своих у меня не густо. Нунке сунул сущую мелочь. Может, вы одолжите до завтрашнего вечера несколько десятков долларов? Тогда бы я на свой риск с утра купил гобелен.

— Если выиграю сегодня в бильярде.

— Вы собираетесь выходить?

— Не торчать же весь вечер в номере!

— Тогда спустимся вместе. Я ещё не ужинал.

— Пойду надену галстук.

— А я тем временем вымою руки.

В уборной Фред вынул из бумажника пятидесятилолларовую купюру, записал номер на манжете сорочки. Он сам не знал, зачем так поступает — какой-то ещё не очень ясный план рождался у него в голове.

Бар при гостинице, в отличие от того, где Фред побывал сегодня, поражал своей добропорядочностью и тишиной. Между столиками, за которыми сидело немного посетителей, бесшумно скользили безукоризненно опрятные официанты, оркестр под сурдинку наигрывал приятную лирическую мелодию, свет, приглушённый матовыми плафонами, не резал глаза.

— Здесь неплохо, — похвалил Фред, когда они вместе с Гарри вошли в бар.

Словно осматривая зал, он на миг остановился, придержав за локоть своего спутника. Ему надо было увидеть, как встретятся бармен и Гарри. Но как перный, так и второй словно не заметили друг друга. Владелец бара скользнул по ним холодным, равнодушным взглядом и тотчас отвернулся, отдавая какие-то распоряжения одному из официантов. Гарри даже головы не повернул в сторону стойки.

«Они скрывают знакомство!» — заметил Фред.

Во время ужина он в этом окончательно убедился. Ни единого взгляда, ни единого намёка, что эти двое знают друг друга. Впрочем, Гарри поужинал быстро.

— Простите, что оставляю вас одного, — извинился он минут через двадцать, — пойду попытаю счастья. Бильярд здесь отличный, а игрок я неплохой…

Посидев ещё немного, Фред подозвал официанта.

— К сожалению, у меня только большая купюра. Пожалуйста, разменяйте и приготовьте счёт.

Фред со своего места видел, как лысый бармен считал деньги, как, свернув банкнот, положил его не в кассу, а в карман пиджака. Это было естественно: пятидесятидолларовые купюры выпускаются в ограниченном количестве. А впрочем? Если подозрения Фреда обоснованы?..

Мысль эта не давала покоя весь вечер. Фред лёг в постель, попробовал читать, взялся за словарь, но строчки расплывались перед глазами. Пришлось отложить и журнал и словарик. Закинув руки за голову, Фред снова вернулся к вопросу, мучавшему его весь день, хотя он и не разрешал себе думать об этом.

А что, если он совершил непоправимую ошибку, ничего не ответив Гарри, когда тот завёл разговор об их жалкой судьбе? Возможно, надо было проявить большую заинтересованность, заставить Брауна поставить все точки над «и», окончательно открыть карты? В свою очередь воспользоваться случаем, послать школу, Нунке, Шлитсена ко всем чертям, спрятаться гденибудь — у Гарри, наверно, есть связи, — а потом постараться перейти границу Франции? Хуан Лопес, кажется, порядочный парень, он мог бы помочь…

Выходит, отряхнуть прах с ног, умыть руки, словно Понтий Пилат, мол, меня чёрные намерения «рыцарей» не касаются.. Попасть, можно сказать, в центр событии и спокойненько ретироваться, ничего не сделав? Нет, сейчас бежать рано!

Как же тогда вести себя с Брауном? Действительно ли он отважится на такой рискованный шаг? Уравнение со многими неизвестными… Пока ясно одно: Гарри пришло в голову извлечь из документов пользу. Он почему-то скрывает знакомство с хозяином бара, хотя у них только что был очень важный разговор; сам бармен — человек сомнительной репутации, а если так, он может быть лишь посредником; настоящий вдохновитель, конечно, будет держаться в тени. Для того, чтобы овладеть документами, надо либо договориться с тем, у кого они окажутся в руках, либо уничтожить его. Браун падок до развлечений, а на это нужны деньги. Не похоже, чтобы он привёз из школы крупную сумму… Выигрыши на бильярде? Возможно. Впрочем, не исключено, что его искушают мелкими авансами.

Любопытно, выполнит ли он просьбу Фреда. Обязан выполнить — ему ведь надо усыпить бдительность спутника, даже рискуя некоторой суммой. Если это так, он сегодня же попробует достать кое-что…

Снова и снова перебирая различные варианты, сопоставляя факты, обдумывая линию дальнейшего поведения, Фред не замечал, как течёт время.

К действительности его вернул стук в дверь.

Гарри не вошёл, а ввалился в номер, попыхивая сигарой.

— Алло, Фред! Вы ещё не спите?

— Как видите. Ого, какие сигары мы сегодня курим! С какой радости? Выигрыш?

— Ещё какой! Потому и зашёл. Вот, получите пятьдесят долларов вас устроят?

— Вполне. Очень благодарен. Напрасно вы волновались. Можно было отложить до утра.

— Э, обещание есть обещание! Я человек компанейский. Вот даже бутылочку прихватил, чтобы выпить с нлми за здоровье моего остолопа-партнёра. Условились завтра о реванше. С уверенностью скажу — денежки его уже вот где!

— Гарри похлопал себя по карману. Бренди — первый сорт, налить?

— Чуть-чуть. Я вообще, как вы заметили, не пью. Только по случаю вашего выигрыша.

Браун, однако, наполнил два стакана почти до краёв.

Протянув один Фреду, он уселся верхом на стул и залпом выпил.

— Чёрт побери, как меняется настроение. Чуть повезло — и жизнь словно заискрилась новыми красками. Даже стыдно вспомнить, что я вам наплёл сегодня. Надеюсь, вы не придали значения пьяным бредням?

— На это у меня хватило здравого смысла. Вы были пьяны, но, надеюсь, помните, что я не ответил вам ни словечка. Прими я все за чистую монету…

— Понятно… Не зря я почувствовал к вам такую симпатию. Итак, разговора не было, вы о нём забыли?

— Абсолютно.

— Тогда выпьем ещё за ваше здоровье!

— А не много ли?

— Крепче будет спаться. Да отпейте вы хоть немного!

Фред пригубил стакан.

— С условием, чтобы вы так громко не храпели, как в первую ночь, — пошутил он.

— Не будьте злопамятны! Я ведь сразу пошёл на уступку и поселился отдельно… Вот пойду к себе, упаду на кровать и засну! Спокойной ночи!

Как только Гарри вышел, Фред быстро поднялся, запер дверь и только после этого взглянул на полученный банкнот.

Номер был тот же, что и на манжете!

Фред почти не спал всю ночь. Заснул лишь под утро, а уже в девять зазвонил телефон.

— Фред Шульц? — спросил хриплый голос.

— К вашим услугам.

— Мне телеграфировал герр Нунке по поводу гобеленов.

— То есть?

— Просил помочь вам.

— Прекрасно! Где и когда мы встретимся?

— Ровно в одиннадцать я буду ждать вас на площади Кортесов у памятника Сервантесу. Не опаздывайте! — Голос звучал властно, не похоже, чтобы так разговаривал услужливый торговец.

Ровно в половине одиннадцатого приехал Хуан Лопес.

— С чего начнём наше путешествие, сеньор?

— Мои планы несколько изменились. К одиннадцати я должен встретиться с одним знакомым на площади Кортесов. Подвезите меня и подождите. Надеюсь, долго не задержусь.

— Сколько угодно, сеньор!

— Поезжайте так, чтобы добраться минут за пять до одиннадцати.

— Хорошо, выберу именно такой маршрут К памятнику Сервантесу Фред подошёл минута в минуту. Его уже ждали. Солидный средних лет человек прохаживался возле памятника. Увидав Фреда, он стремительно повернулся и пошёл навстречу.

— Я не ошибаюсь, герр Шульц? — спросил он так, словно встретил знакомого, которого давно не видал.

— Собственной персоной.

— Пойдёмте присядем!

Отойдя от памятника, незнакомец тяжело опустился на скамейку и принялся старательно вытирать носовым платком толстую красную шую, бесцеремонно рассматривая Фреда.

— Припекает, — буркнул он, наконец, пряча платок.

— По-моему, не очень.

— Ну, в ваши годы и с вашей комплекцией. — Незнакомец почему-то сердито поглядел на Фреда и без всякого перехода отрубил: — Дела плохи. Весь план меняется. Гобелен получите завтра утром на аэродроме и немедленно вылетите домой. Все! Больше пусть вас ничто не заботит.

— Простите, вы разговариваете со мной в таком тоне…

— Хотите осмотреть «Эскуриал»?

— С этого и надо начинать! Признаться, меня взволновал ваш телефонный звонок в такое странное время.

— Обстоятельства изменились.

— Не спрашиваю, что именно произошло, но…

— Ваша осторожность мне нравится. Назову и номер банкнота, который дал вам Нунке на покупку гобелена: пятьдесят три, семьдесят два, четырнадцать. Взгляните и проверьте!

Фред медленно вынул из кармана бумажник, ещё медленнее развернул пятидесятицолларовую купюру.

— Напрасно меня не предупредили, что она будет иметь какое-либо иное назначение. Я её чуть не разменял…

— Тогда, возможно, у вас другая?

— Нет, мне надо было проверить одну догадку, и я хорошо запомнил номер, даже записал! Вот! — Фред отвернул рукав пиджака и показал едва различимую надпись на манжете.

— Любопытно! Выходит, у вас возникли подозрения? Расскажите, где именно вы разменяли купюру и как она снова попала к вам. Не упускайте никаких подробностей, это очень важно!

— Подробностей не так уж много: просто я разменял купюру в баре гостиницы, а потом получил её обратно, одолжив деньги у Брауна.

— Что вас заставило записать номер купюры и с какой целью вы одолжили деньги у Брауна?

— В каком-то второразрядном баре я неожиданно стал свидетелем его встречи с барменом нашей гостиницы. Это вызвало подозрение.

— У вас отлично развита интуиция. А каким образом вы сами оказались в этом подозрительном заведении и почему угощали шофёра? Офицеру это не к лицу.

— Он немного знает немецкий и служил мне гидом и переводчиком одновременно. А на мне не написано, что я офицер!

Фреда начинал раздражать допрос, и собеседник заметил это.

— Хорошо, хорошо! — сказал он примирительно. Вообще вы действовали верно и никаких претензий у меня к вам нет. Более того, хвалю за осторожность. Но в дальнейшем поступайте строго по моим инструкциям.

— Это только облегчит моё положение. Слушаю вас, сеньор!

— Так вот, сейчас же возвращайтесь в гостиницу и снова разменяйте эту купюру в баре «Гвадаррама».

— Будет немедленно сделано.

— От шести до семи у телефона пусть дежурит Браун. Один, совершенно один.

— На что я должен сослаться?

— Оставьте для него у портье записку, что немного опаздываете и просите вас заменить. Без каких-либо объяснений. Он с радостью ухватится за возможность подежурить одному. Не стану вдаваться в подробности, но это его вполне устроит.

— Что я должен делать после размены купюры?

— Что хотите. Завтра утром вы улетаете и до этого времени можете быть совершенно свободны. Осмотрите Мадрид, музеи. В гостиницу я попрошу вас вернуться после восьми.

— Как вести себя с Гарри?

— Его вы не увидите.

— Чем я объясню это Нунке?

— Ничем. Сошлётесь на мой приказ и все. А теперь… — Незнакомец поднялся, небрежно приложил к виску два пальца и, не торопясь, пошёл через площадь, как человек, вышедший прогуляться.

Фред, вконец растерянный, посидел ещё с минуту.

«Значит, меня видели вчера в баре с Лопесом, за мной следили, а я этого не заметил!»

Мысль, что он остался в дураках, была нестерпима. Особенно угнетало предположение, что наблюдение было поручено Хуану Лопесу, который так пришёлся ему по душе. Конечно, ничего особенного шофёр рассказать не мог, но было обидно так ошибиться в человеке.

— Я должен вернуться в гостиницу! — сухо сказал Фред, садясь в такси. Лопес утвердительно кивнул. Он видел, что его пассажир вернулся в плохом настроении, и не решался начать разговор.

— Подождать? — только и спросил Хуан, когда машина остановилась.

— Да,с полчаса.

Не поднимаясь в номер, Фред наскоро позавтракал и вторично разменял злополучную купюру. На этот раз бармен взглянул на него с любопытством. Фреду пришлось издали поклониться и развести руками: простите-де, мол, но других денег у меня нет. Владелец бара успокаивающе закивал, давая понять, что с разменом все в порядке.

Эта немая сцена при сложившихся обстоятельствах только рассмешила Фреда. Он радовался, что с него снята ответственность. Теперь можно ни о чём не думать, просто отдохнуть. Отдохнуть, невзирая ни на что!

В машину Фред садился уже не такой хмурый, как полчаса назад.

— Для начала повезите меня куда-нибудь подальше, скажем, на окраину. О центре Мадрида я уже имею кое-какое представление, хотелось бы увидеть город с чёрного хода.

Хуан улыбнулся:

— Знаете, как у нас называют окраины? Терновый венец Мадрида!

— Звучит образно. Не берусь судить, насколько это метко.

— Вот увидите! — Хуан нажал на педаль, повернул руль, и машина помчалась по улицам, проскочила мост.

Пассажир и водитель молчали. Хуан из вежливости, Фреда все ещё злило то, что он мог так ошибиться в человеке, поддавшись первому впечатлению. Наконец любопытство побороло неприязнь.

— Вы ещё долго работали вчера, Хуан? — спросил он, как бы невзначай.

— Нет, благодаря вам я вчера хорошо заработал. От гостиницы поехал в полицию, потом прямо домой.

— В полицию?

— Да, сеньор, чёрный список! После заключения меня обязали каждый день являться и подробно рассказывать, где был и кого возил.

— И вам это нравится? — спросил Фред, не скрывая того, как поразило его такое объяснение.

Хуан Лопес густо покраснел. Руки его, до сих пор свободно лежавшие на руле, побелели в суставах — так сильно он его сжал.

— Вы неправильно меня поняли, сеньор! Я не стукач. Я просто выполняю формальность. Иначе меня лишат работы и перспективы когда-либо получить её Поверьте мне, сеньор! Я мог бы скрыть от вас это, но вы так по-человечески отнеслись ко мне…

Хуан поднял на Фреда глаза, полные такой тоски, что у того сжалось сердце.

«А что, если это признание тоже своеобразный ход? — спросил он себя и, покраснев от стыда, сразу же отбросил такую мысль. — Худо, ох, как худо, когда в сердце закрадывается безосновательное недоверие».

— Простите, Хуан! Слово «полиция» вывело меня из равновесия. Не потому, что у меня с ней особые счёты. Просто не люблю насилия, лицемерия и прочего… О нашей поездке вас тоже расспрашивали?

— Да. Особенно интересовались, почему вы пригласили меня в ресторан. Я объяснил это тем, что вы не знаете языка… Поверьте, сеньор, они не услышали от меня ни одного лишнего слова. Сказал только, куда ездил, и все…

Хуан Лопес был так искренне огорчён подозрением, которое невольно возбудил, что у Фреда отлегло от сердца.

— Э, чёрт с ним! Хватит об этом. Скажите лучше, почему окраины называют терновым венцом?

— Видите ли, из-за климата, зимой холодного и ветреного, летом жаркого и тоже ветреного, да ещё из-за недостачи воды. Мадрид раньше рос очень медленно. С середины прошлого столетия здесь едва насчитывалось двести тысяч жителей. Река Мансанарес мелководна и в жару пересыхает. После постройки канала, который вобрал в себя воды с вершин Гвадаррамы, картина сразу изменилась. Город начал бурно расти. Появилось много парков, роскошные виллы стали появляться как грибы. Поднимались все новые и новые предприятия. Они требовали рабочих рук, много рабочих рук. Люди двинулись сюда лавиной. Строиться было некогда и не на что. Ютились, кто где мог. Вот и образовался венок из лачуг. Верно, ни один большой город не знает таких! Учтите, большая часть предприятий Мадрида — мелкие! Сотни их каждый год терпят крах, прогорают, как говорим мы между собой, и тот, кто вчера ещё был рабочим, сегодня становится безработным. Тут и лачуга уже — недоступная мечта… Город вырос, верно, раз в десять, а о благоустройстве окраин никто не позаботился…

Вскоре Фред убедился, что Хуан не преувеличивает. Из рая, каким теперь казался ему центр, человек попадал прямо в ад. Обитатели окраин действительно ютились — ютились, а не жили — среди мусора, свалок и грязи.

— Я видел окраины Берлина, Парижа, многих других городов, читал о трущобах Чикаго и Нью-Йорка, но такого себе не представлял! — вырвалось у Фреда.

— Здесь ещё не так, а вот на северной окраине ещё хуже, — вздохнул Хуан.

Да, «терновый венец» вполне оправдывал своё название. И носил его распятый, преданный и проданный испанский народ…

Часть дня Фред собирался посвятить музею Прадо, но после только что увиденного отважиться на это не смог. Он знал: все произведения искусства покажутся ему обманом и фальшью. Он просто не сможет их воспринять.

После скромного обеда в небольшом ресторанчике Фред попросил Хуана проехаться вдоль парка Касадель-Кампо и дальше мимо Университетского городка.

— Кажется, здесь велись ожесточённые бои за Мадрид? — спросил он, когда они въехали в зелёную зону.

— Да, велись… — после длинной паузы ответил Хуан Лопес. — Только мне лучше не вспоминать об этом сегодня. Может быть, ещё увидимся, тогда расскажу…

Распрощался Фред с Хуаном поздно вечером, уставший от долгой поездки и массы новых впечатлений. Шофёр такси долго и крепко пожимал руку своего не совсем обычного пассажира.

— Сеньор, ещё раз прошу, не думайте обо мне плохо! Я труженик и не предал ни одного человека.

— Ни капельки не сомневаюсь… камарад! — Фред подчеркнул последнее слово.

Глаза Хуана благодарно засветились.

Прежде чем войти к себе в номер, Фред на всякий случай постучал в соседнюю дверь. Никто не ответил.

Усталось дала себя знать — сон обрушился на него сразу, словно огромная глыба. Когда утром зазвонил телефон, Фреду показалось, что прошло не более часа с тех пор, как он заснул.

Но комнату заливало яркое солнце, телефон, не умолкая, звонил.

— Куда вы, чёрт подери, пропали! — послышался знакомый хриплый голос.

— Просто крепко спал. Извините, не ожидал, что вы позвоните так рано.

— Быстрей спускайтесь вниз! Я жду вас в машине.

Спросонья не сообразив, зачем его так спешно вызывают, Фред быстро оделся и минуты через три уже вышел из гостиницы.

Вчерашний незнакомец ждал его в роскошном «форде».

— Почему без вещей? — не здороваясь, спросил он.

— Слово «побыстрей» я понял буквально. Разрешите вернуться, забрать чемодан и расплатиться?

— Расплатятся без вас! Садитесь! Поехали на аэродром.

Тон приказа был настолько категоричен, что возразить Фред не решился.

Минут десять ехали молча. Незнакомец сперва сердито сопел, потом неожиданно рассмеялся.

— Вот вам за потерянные вещи, — сказал он, вынимая из старомодного бумажника фатальную пятидесятиполларовую купюру.

— С вашего разрешения я передам её Нунке.

— Как хотите…

До аэродрома незнакомец не произнёс больше ни слова. Фред тоже мрачно молчал. С ним обошлись не слишком-то учтиво, и он не скрывал, насколько сильно это его задело.

На этот раз дорога на аэродром показалась Фреду значительно короче. Он удивился, что машина остановилась так быстро. Но впереди виднелись крылья самолётов, угадывалось лётное поле.

Здоровенный шофёр взял под мышку свёрнутый, но не очень тщательно зашитый гобелен и оглянулся, ожидая приказа владельца машины.

— Не выпускать из рук до самого самолёта! — коротко приказал тот.

— Это меня или гобелен? — насмешливо спросил Фред, хотя понимал: с документами надо быть осторожным.

Незнакомец прищурился.

— А знаете, вы мне нравитесь!

— Тогда, может, скажете, куда делся Браун?

— Если вы думали сказать последнее слово у его гроба, то опоздали, — ответил незнакомец.