"Все страхи мира" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 19 Дальнейшие события

– Коммодор, мне трудно поверить в это, – произнес Рикс как можно спокойнее. Отдохнувший и загорелый, он только что вернулся из поездки на Гавайи. Там он остановился, разумеется, в Пирл-Харборе, чтобы взглянуть на базу подводных лодок. В своих мечтах Рикс был уже командиром первого соединения. Там размещались ударные подводные корабли, но, если командир ударной подлодки сумел встать во главе соединения ракетоносцев, почему бы не случиться обратному?

– Доктор Джонс – отличный специалист, – ответил Манкузо.

– Не сомневаюсь, однако ленты подверглись тщательной проверке. – Это было обычной процедурой и проводилось уже больше тридцати лет. Магнитные ленты с подводных ракетоносцев сразу после возвращения с боевого патрулирования поступали в распоряжение группы экспертов на берегу. Задача экспертов заключалась в том, чтобы проверить действия экипажа подлодки. Главным было убедиться, что никому не удалось сесть "на хвост" ракетоносцу. – Этот Джонс был великолепным акустиком, однако сейчас он работает по контракту и ему нужно как-то оправдать затраченные на него средства, верно? Я вовсе не утверждаю, что он поступил нечестно. Ему поручено разыскивать аномалии, и в этом случае из цепи совпадений он создал целую гипотезу. Все данные перед ним. Действительно, их можно толковать по-разному – черт побери, все данные подвержены двойному толкованию, – однако из всего этого вытекает, что те же самые члены экипажа, которые сумели выследить подлодку класса 688, не смогли обнаружить даже следов русской подводной лодки. Разве такое возможно?

– Это весомое заявление, Гарри. Однако Джонс вовсе не утверждает, что все произошло именно так. По его мнению, вероятность составляет один шанс из трех.

– Мне кажется, скорее один шанс из тысячи, – покачал головой Рикс, – и даже это слишком щедро.

– Как бы то ни было, командующий согласен с твоими выводами. Три дня назад у меня были специалисты из второго оперативного отдела. Они подтвердили эту точку зрения.

Тогда зачем весь этот разговор? – хотел спросить Рикс, но не смог.

– Подлодку проверили на уровень наружного шума, когда она уходила на задание?

Манкузо кивнул.

– Да, 688-й, только вышедший из текущего ремонта. Проверили до последнего звоночка.

– И каков результат?

– Она по-прежнему остается "черной дырой". Ударная подлодка потеряла ее след на расстоянии в три тысячи ярдов при скорости в пять узлов.

– Таким образом, что мы решаем? – спросил Рикс как можно равнодушнее. Это будет записано в его досье и потому особенно важно.

Теперь уже Манкузо не знал, что ответить. Он еще не принял решения. Чиновник, сидящий в нем, утверждал, что он сделал все правильно. Манкузо выслушал специалиста, работающего по контракту, затем отправил полученные данные вверх по команде в оперативное соединение, – командованию флота и в Пентагон. Результаты анализа – отрицательные. По мнению экспертов, у доктора Джонса наблюдаются параноидальные явления. Однако Манкузо плавал с Джонсом на подлодке "Даллас" в течение трех очень успешных лет, и акустик ни разу не допустил ошибки. Ни единой. За все три года. Русская подлодка класса "Акула" действительно находилась где-то в Аляскинском заливе. С того момента, как патрульный самолет Р-3 потерял ее, и до того момента, как "Адмирал Лунин" всплыл рядом со своей базой, русская подлодка словно исчезла с планеты. Где она обреталась? Если провести круги на карте, исходя из ее скорости и времени, можно предположить, что подлодка была в районе патрулирования ракетоносца "Мэн". Можно также предположить, что в соответствующее время она оторвалась от ракетоносца и прибыла на свою базу. Но можно предположить и совсем иное, причем с большей долей вероятности, – "Адмирал Лунин" даже не приближался к району патрулирования американского ракетоносца. Ни "Мэн", ни "Омаха" не обнаружили его. Насколько вероятно, что русская подлодка могла ускользнуть от двух самых совершенных боевых подлодок?

Очень маловероятно.

– Знаешь, что меня беспокоит? – Манкузо посмотрел на Рикса.

– Что?

– Наш флот использует подводные ракетоносцы вот уже больше тридцати лет. Никому не удавалось обнаружить нас в районах с большой глубиной. Когда я служил помощником на "Хэммерхед", мы проводили учения по обнаружению "Джорджии" и получили мощный пинок в зад. Будучи командиром "Далласа", я не пробовал выследить подлодку класса "Огайо", а единственное совместное учение "Пуласки" оказалось для меня самым трудным за всю службу. Зато мне удавалось садиться "на хвост" "Дельтам", "Тайфунам" и всему остальному, что спускали на воду русские. Я сумел сделать снимки корпуса "Викторов". Мы стали такими экспертами в этом деле… – Командир соединения наморщил лоб. – Гарри, мы были самыми лучшими.

Рикс старался говорить спокойно и рассудительно.

– Барт, мы и теперь лучшие в мире. С нами могут сравниться англичане, может быть, да и они отстают. Нет больше никого, равного нам по классу. Но у меня появилась мысль.

– Что за мысль?

– Тебя беспокоят лодки класса "Акула". Я понимаю. Это хорошие лодки, может быть, похожие на наши субмарины класса 637, и это лучшее, что есть у русских. Далее, у нас приказ избегать контактов со всеми подводными лодками, однако ты отметил Росселли за то, что он сумел сесть "на хвост" одной из "Акул" Наверно, командование не похвалило бы тебя за это.

– А ты догадлив, Гарри. Действительно, кое-кому это совсем не понравилось. Но если им не по нраву то, как я командую соединением, пусть ищут другого командира.

– Что нам известно об "Адмирале Лунине"?

– Он находится на верфи, проходит текущий ремонт Выйдет в конце января.

– Судя по тому, что бывало в прошлом, он станет издавать меньше шума.

– Возможно. Ходят слухи, что на "Адмирале" установят новую гидролокационную систему, отстающую от наших лет на десять, – добавил Манкузо.

– Не говоря об акустиках. И все-таки "Адмирал Лунин" не сравнится с нашими подлодками, даже близко не подойдет. И мы сможем доказать это.

– Каким образом?

– Почему бы не порекомендовать командованию: пусть любая наша подлодка, встретившая русскую "Акулу", приложит все усилия, чтобы сесть ей "на хвост". Пусть командиры ударных подлодок постараются добиться этого. А если такое без риска обнаружения сможет осуществить ракетоносец, надо разрешить это и ему. Мне кажется, нам не мешает собрать побольше информации о русских субмаринах этого класса. Вдруг они действительно представляют угрозу – в этом случае у нас появятся новые данные – Гарри, командующий от такого предложения просто взовьется. Ему эта идея придется не по вкусу. – Однако сам Манкузо был уже захвачен ею, и Рикс понял это.

Он презрительно фыркнул.

– Ну и что? С нами никто не сравнится. Ты это знаешь – я тоже. Да и наверху это хорошо известно. Если хочешь, установим разумные правила.

– Что ты имеешь в виду?

– Каково самое большое расстояние, на протяжении которого удавалось следить за подлодкой класса "Огайо"?

– Четыре тысячи ярдов. Это был Майк Хаймбах на "Скрэнтоне", когда он сел "на хвост" Фрэнку Кемени на "Теннесси". Кемени успел обнаружить Хаймбаха раньше – примерно на одну минуту Если бы разрыв оказался меньшим, это походило бы на заранее спланированное учение.

– Ну хорошо, увеличим расстояние.., скажем, в пять раз. Это более чем безопасно, Барт. У Майка Хаймбаха была совершенно новая подлодка, первый вариант новейшей гидролокационной интегрированной системы и три дополнительных акустика из шестой группы, если я не ошибаюсь.

Манкузо кивнул.

– Да, они намеренно провели это испытание и, делая из него выводы, всякий раз истолковывали их не в пользу "Огайо". Им хотелось узнать, можно ли обнаружить наш ракетоносец. Все было против него – изотермические воды под слоем термоклина и все остальное.

– И все-таки "Теннесси" одержал верх, – напомнил Рикс. – Фрэнку дали команду не проявлять излишнюю бдительность, и все равно он обнаружил ударную подлодку раньше. Насколько я помню, он успел закончить расчеты торпедного залпа на три минуты быстрее Майка.

– Это верно. – Манкузо задумался. – Пусть минимальное расстояние составит двадцать пять тысяч ярдов – не ближе.

– Отлично. Я не сомневаюсь, что смогу следить за "Акулой" на этом расстоянии. На моей лодке превосходная гидролокационная система и хорошие акустики – да что я говорю, так обстоит дело на всех ракетоносцах. Если я столкнусь с ним, то сяду ему "на хвост" и соберу всю информацию, в которой мы нуждаемся. Проведу вокруг него кольцо радиусом в двадцать пять тысяч ярдов и не нарушу эту границу. Не может быть, чтобы и он сумел меня обнаружить.

– Пять лет назад командование расстреляло бы нас обоих за одни такие разговоры, – заметил Манкузо.

– Сейчас другое время. Понимаешь, Барт, можно проверить это на подлодке 688-го класса, подогнать ее гораздо ближе, но что это докажет? Зачем размениваться на мелочи? Если мы действительно обеспокоены уязвимостью ракетоносцев, нужно провести настоящее испытание.

– Ты уверен, что справишься?

– Конечно, черт побери! Я представлю свое предложение в оперативный отдел в письменном виде, а ты можешь переслать его выше.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что оно окажется в Вашингтоне?

– Да. Никаких больше заявлений о том, что "мы прячемся с гордостью". Да за кого нас принимают? Мы что, старые бабы? Разрази меня гром, Барт, я командую боевым кораблем – боевым! Если кто-то хочет убедиться в моей уязвимости, то я берусь доказать, что это – полная чепуха! Никому не удавалось сесть мне "на хвост". Никому не удастся, и я докажу это.

Беседа шла совсем не так, как ожидал Манкузо. Рикс разговаривал как настоящий подводник. Такой разговор нравился коммодору.

– Тебе придется выдержать немало критики. Мы зажигаем фитиль, и огонь помчится дальше.

– Критика обрушится и на тебя.

– Я командую соединением. Меня все критикуют.

– Готов рискнуть, Барт. Сначала мне придется как следует подготовить свою команду – в особенности акустиков и группу слежения. У меня достаточно времени и отличные специалисты.

– Хорошо. Дай мне свое предложение в письменном виде. Я одобрю его и пошлю дальше.

– Видишь, как все просто? – ухмыльнулся Рикс. Если тебе хочется стать лучшим командиром в соединении, где подлодками командуют отличные шкиперы, подумал он, нужно выделиться из общей массы. Оперативное управление в Пентагоне наверняка проявит большой интерес. Они обратят внимание, что автором этого предложения является Гарри Рикс, известный им как умный и осторожный командир. Исходя из этого, а также при поддержке Манкузо, поколебавшись, там согласятся с таким планом. Утвердится образ Гарри Рикса – лучшего инженера-подводника в американском ВМФ, человека, готового делами доказать свою правоту. Да, неплохой образ. Его заметят и запомнят.

– Ну, как тебе понравились Гавайи? – поинтересовался Манкузо, очень довольный командиром "золотого" экипажа ракетоносца "Мэн".

– Интересные сведения по Астрофизическому институту Карла Маркса. – Полковник передал Головко пачку черно-белых фотографий.

Первый заместитель председателя КГБ посмотрел на фотографии и положил их на стол.

– Пустое здание?

– Почти пустое. Но внутри мы нашли вот это – грузовой манифест и накладная на пять станков американского производства. Новейшие станки, очень совершенные и чрезвычайно дорогие.

– Для чего они применяются?

– У них широкое использование. Например, их применяют при обработке зеркал для астрономических телескопов, что соответствует профилю института. Наши друзья в Арзамасе сообщили нам, однако, что такие же станки используются для обработки компонентов ядерного оружия.

– Расскажите об институте подробнее.

– Он представляется совершенно законным. Во главе его должен был стоять ведущий астроном, известный не только в ГДР, но и за границей. Теперь институт присоединен к Институту Макса Планка в Берлине. Они намерены создать крупный телескоп в Чили и проектируют космический спутник, ведущий наблюдение в рентгеновском диапазоне, вместе с Европейским агентством космических исследований. Следует заметить, что принцип действия телескопов, работающих в диапазоне рентгеновского излучения, примерно такой же, что используется в области создания ядерного оружия.

– Как отличить научные исследования…

– Между ними нет различий, – признал полковник. – Я проверял это. От нас самих просочилась информация по этой тематике.

– Что? Каким образом?

– В различных научных журналах опубликовано несколько статей по физике звезд. Одна из статей так и начинается словами:

"Вообразите центральное ядро звезды с постоянными изменениями рентгеновских потоков". Причем сюда нужно внести маленькую поправку: автор описывает звезду с потоком излучения во много раз интенсивнее, чем ядро любой звезды, – на четырнадцать порядков.

– Не понимаю, – буркнул Головко. Ему было трудно следить за этой научной тарабарщиной.

– Автор описал физическую среду, активность которой в сто тысяч миллиардов раз превосходит активность в ядре любой звезды. Фактически это описание процессов, происходящих внутри термоядерной бомбы в момент ее детонации.

– И каким образом такое могло пройти мимо цензоров? – спросил Головко, не скрывая изумления.

– Товарищ генерал, не следует переоценивать научную подготовку наших цензоров. Как только один из них увидел фразу "вообразите центральное ядро звезды", он сразу сделал вывод, что содержание статьи не имеет отношения к безопасности государства. Эта статья была напечатана пятнадцать лет назад. Но были и другие. За последнюю неделю мне стало ясно, насколько бесполезны наши меры по обеспечению безопасности, направленные на сохранение тайн. А теперь представьте себе, что публикуют американцы, у которых нет секретности в науке. К счастью, только очень умные люди могут усвоить всю информацию, которая содержится в публикациях. Но такие люди существуют, и в этом нет ничего невероятного. Я говорил с группой молодых инженеров в Кыштыме. С небольшой помощью со стороны комитета можно провести глубокое исследование, насколько широки сведения, содержащиеся в открытой научной литературе. На это потребуется пять-шесть месяцев. Такое исследование не окажет прямого воздействия на наш проект, но мне кажется, что оно будет в высшей степени полезным. Я думаю, мы серьезно недооцениваем опасность появления ядерного оружия в странах третьего мира.

– Но это не правда, – возразил Головко. – Нам известно, что…

– Видите ли, три года назад я сам принимал участие в составлении доклада. А сейчас хочу заявить, что мои оценки были чрезмерно оптимистичными.

Первый заместитель председателя комитета чуть задумался.

– Петр Иванович, вы честный человек.

– Нет, я просто испуганный человек, – покачал головой полковник.

– Вернемся в Германию.

– Хорошо. Из числа тех специалистов, которые, по нашему мнению, подозреваются в том, что принимали участие в разработке проекта по производству атомного оружия в ГДР, трое исчезли. Причем вместе с семьями. Остальные нашли себе другую работу. Двое, возможно, принимают участие в ядерных исследованиях, направленных на военные цели, но и здесь многое неясно. Где провести границу между мирными физическими исследованиями и военными разработками? Я этого не знаю.

– А те трое, что исчезли?

– Один из них определенно находится в Южной Америке. Остальные двое просто пропали. Полагаю, следует организовать крупномасштабную операцию и выяснить, что происходит в Аргентине.

– Какова позиция американцев? – задумчиво произнес Головко.

– Ничего определенного. Думаю, им тоже ничего не известно, как и нам. – Полковник сделал паузу. – Трудно вообразить, что им нравится дальнейшее распространение ядерного оружия. Это противоречит политике их правительства.

– Тогда объясните их отношение к Израилю.

– Израильтяне получили расщепляемые материалы от американцев лет двадцать назад. Плутоний с американского завода на Саванна-ривер и обогащенный уран со склада в Пенсильвании. По-видимому, в обоих случаях сделки были незаконными. Сами американцы провели расследование инцидентов. По их мнению, израильский Моссад сумел провести одну из крупнейших операций в истории с помощью американцев еврейского происхождения, занимавших ответственные должности. Дело не было передано в суд. Добытая ими информация была получена из источников, которые нельзя огласить в суде, и американцы пришли к заключению, что с политической точки зрения нежелательно раскрывать нарушения, связанные с секретной деятельностью правительства. Все было спущено на тормозах. Американцы и европейцы проявили небрежность, продавая ядерную технологию многим странам, однако и мы совершили ту же ошибку с Китаем и ГДР, правда? Нет, – заключил полковник, – я не думаю, что американцы заинтересованы в том, чтобы в Германии появилось ядерное оружие. Так же, как и мы.

– Следующий шаг?

– Не знаю, товарищ генерал. Мы предприняли все возможные шаги, какие не влекли за собой риска обнаружить себя. Мне кажется, нужно провести расследование в Южной Америке. Затем осторожно прощупать немецких военных и выяснить, есть ли какие-нибудь намеки на ядерную программу.

– В этом случае нам было бы уже известно… – Головко нахмурился. – Боже мой, что это я говорю? Какие системы доставки ядерного оружия к цели наиболее вероятны?

– Самолеты. Необходимость в баллистических ракетах отсутствует. Из Восточной Германии не так уж далеко до Москвы. Им известны наши противоракетные средства защиты, верно? Мы оставили в Германии немало нашего снаряжения.

– Петр, неужели у тебя сегодня нет для меня никаких хороших новостей?

На лице полковника появилась мрачная улыбка.

– Эти кретины на Западе продолжают твердить, каким безопасным стал наш мир.

Процесс спекания вольфрама и рения был исключительно прост. Для этого использовался высокочастотный горн, похожий на микроволновую печь. Металлическим порошком наполняли форму и помещали ее в горн для нагрева. После того как порошок раскалялся добела – к сожалению, температура была недостаточной, чтобы расплавить вольфрам, обладающий очень высокой температурой плавления, – раскаленную массу помещали под пресс. В результате воздействия высокой температуры и давления образовывался материал, который по своим свойствам, хотя и не являлся металлом, но достаточно походил на него, чтобы использоваться в качестве последнего. Одну за другой изготовили двенадцать изогнутых заготовок. Далее они должны были пройти обработку на станках, а пока их положили на отведенное место на полках в мастерской.

Большой фрезерный станок был занят обработкой последней крупной детали из бериллия – полуметрового металлического гиперболоида двадцати сантиметров в самой широкой части. Замысловатая форма детали делала обработку очень трудной даже для станка с программным управлением, но иного выхода не было.

– Понимаете, первоначальный поток нейтронов представит собой простое сферическое расширение от первичного взрыва, но его захватит бериллий, – объяснял Фромм, стоя рядом с Куати. – Эти металлические элементы отражают нейтроны, которые движутся по спирали со скоростью, составляющей около двадцати процентов скорости света, и в конусе мы оставим для них лишь одно отверстие. Внутри гиперболоида будет находиться этот цилиндр из дейтерида лития, обогащенного тритием.

– Но это произойдет так быстро, – заметил командир. – Взрывчатые вещества все уничтожат.

– Для понимания этого процесса требуется новое мышление. Каким бы стремительным ни было действие взрывчатки, нужно помнить, что нам требуются всего три сотрясения, чтобы внутри бомбы завершился процесс детонации.

– Три чего?

– Сотрясения. – Фромм позволил себе одну из редких улыбок. – Вы знаете, что такое наносекунда? Это одна миллиардная доля секунды, десять в минус девятой степени. За этот отрезок времени луч света пробегает всего тридцать сантиметров, то есть вот отсюда сюда. – Он расставил ладони на расстояние одного фута друг от друга.

Куати кивнул. Действительно, очень короткий отрезок времени.

– Отлично. "Сотрясение" – это десять наносекунд. За это время свет пробегает три метра. Термин был изобретен американцами в сороковых годах. Они считали, что это время, необходимое ягненку, чтобы тряхнуть хвостом. Шутка ученых. Понимаете? Иными словами, за три сотрясения свет пройдет около девяти метров, а внутри атомной бомбы начнется и завершится процесс детонации. Это во много тысяч раз меньше, чем требуется для детонации химических взрывчатых веществ.

– Понятно, – сказал Куати, в этом слове правда сочеталась с ложью. Он вышел из мастерской, позволив Фромму снова погрузиться в свои ужасные мечты.

Гюнтер ждал командира на открытом воздухе.

– Ну?

– Я разработал американскую сторону операции, – заявил Бок. Он развернул карту и положил ее на землю. – Мы разместим бомбу вот здесь.

– Что это за место? – Бок ответил. – Сколько? – поспешил поинтересоваться Куати.

– Более шестидесяти тысяч. Если взрывная сила бомбы будет равна той, что нам обещают, радиус смертельного поражения охватит все это. – Гюнтер обвел пальцем вокруг Денвера. – Общее количество убитых от ста до двухсот тысяч.

– И это все? Для ядерной бомбы? Всего сто – двести тысяч?

– Исмаил, это всего лишь мощное взрывное устройство. Куати закрыл глаза и выругался про себя. Всего минуту назад ему сообщили, что атомный взрыв будет чем-то совершенно невероятным даже для человека с его опытом, а теперь утверждают обратное. Однако командир был достаточно умен и понял, что оба эксперта говорят правду.

– Почему ты выбрал именно это место? Бок ответил и на этот вопрос:

– Было бы приятно убить их президента.

– Действительно приятно, но полезно ли для успеха операции?

– Можно доставить бомбу в Вашингтон, однако слишком велика опасность, что там ее обнаружат, слишком велика. Мой план, командир, должен учитывать то обстоятельство, что у нас только одна бомба и всего лишь один шанс. Поэтому нам нужно максимально уменьшить опасность обнаружения и при выборе цели исходить в первую очередь из этих соображений.

– А германская сторона операции?

– Ее осуществление пройдет гладко.

– Но она достигнет своей цели? – спросил Куати, глядя на пыльные ливанские холмы.

– Надеюсь. На мой взгляд, вероятность успеха составляет шестьдесят процентов.

В самом худшем случае мы накажем и американцев и русских, подумал командир. И тут же возник следующий вопрос: достаточно ли этого? Лицо Куати окаменело, пока он обдумывал ответ.

Однако вопрос не был единственным. Куати считал, что умирает. Болезнь то наступала, то временами успокаивалась подобно неумолимому приливу, но это был прилив, который никогда не возвращался к исходной точке, туда, где был год или месяц назад. Хотя сегодня он чувствовал себя хорошо, Куати знал, что это обманчиво. Вероятность того, что его жизнь закончится в будущем году, была такой же, как и шансы успешного осуществления плана Бока. Но разве он может позволить себе умереть, не приняв всех мер, чтобы операция была завершена при его жизни?

Нет, и если приближается его собственная смерть, какое значение имеют жизни остальных? Тем более, они всего лишь неверные, варвары.

Гюнтер тоже неверный, настоящий варвар. Марвин Расселл вообще язычник. Люди, которых ты собираешься убивать, не такие уж и неверные. Как там о них сказано в Коране: "Заблудшие – последователи пророка Иисуса, но тоже люди, которые верят в единого Бога".

Но ведь и евреи – люди, говорит Магомет. Так заявлено в Коране. Они духовные прародители ислама, такие же дети Абрахама, как и арабы. Многое в их религии совпадало с его религией. Его война против Израиля не была религиозной войной. Она велась из-за его народа, изгнанного со своей земли, вытесненного другим народом, который заявил, что руководствуется религиозными причинами, тогда как причины были совсем в ином.

Куати рассматривал свои духовные взгляды во всем их противоречии. Израиль – его враг. Американцы – тоже враги. И русские. Это была его личная теология, и хотя он считал себя мусульманином, то, что управляло ею жизнью, не имело почти никакого отношения к Богу, как бы он ни утверждал противоположное, обращаясь к своим сторонникам.

– Продолжай разработку плана, Гюнтер.