"Все страхи мира" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 14 Откровение

– Итак, что вы узнали?

– Он в высшей степени интересный человек, – ответил Гудли. – Райан добился такого в ЦРУ, что в это трудно поверить.

– Мне известно о его роли в деле с подводной лодкой и о помощи главе КГБ в получении политического убежища. Что еще? – спросила Лиз Эллиот.

– Его очень уважают в международном сообществе разведчиков. Например, сэр Бэзил Чарлстон в Англии души в нем не чает – правда, нетрудно понять почему, но у него огромный авторитет и в странах НАТО, особенно во Франции. Райан откопал что-то позволившее французской контрразведке арестовать группу террористов из "Аксьон директ", – объяснил Гудли. Ему не слишком нравилась эта роль осведомителя, назначенного сверху.

Советник по национальной безопасности не любила ждать, но торопить молодого ученого не имело смысла. На ее лице появилась лукавая улыбка.

– Значит, вы тоже начали им восхищаться?

– Райан – отличный работник, но и он допустил немало ошибок. Его оценка падения режима в Восточной Германии и процесса объединения оказалась неверной в свете дальнейших событий. – Гудли не захотел сознаться, что оценки всех специалистов по германскому вопросу не сумели правильно определить стремительность, с которой развертывались события. А вот он сам оказался почти абсолютно прав при обсуждении этой проблемы в школе Кеннеди, и статья на эту тему, опубликованная им в каком-то малоизвестном журнале, привлекла к нему внимание Белого дома. Молодой ученый снова замолчал.

– Ну и?.. – подтолкнула его Эллиот.

– В его личной жизни есть сомнительные моменты. Наконец-то!

– Что именно?

– До прихода на работу в ЦРУ деятельностью Райана на фондовой бирже занималась Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям. Оказывается, небольшая фирма по программному обеспечению компьютеров должна была получить крупный контракт от Военно-морского флота. Райан прослышал об этом раньше всех и отхватил огромный куш. Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям узнала об этом – она расследовала степень участия в этом сотрудников самой фирмы – и занялась выяснением роли Райана. Ему удалось избежать наказания в результате юридической формальности.

– Объясните, будьте любезны.

– Для того чтобы защитить самих себя, представители фирмы организовали публикацию крохотной заметки в журнале, занимающемся вопросами оборонной промышленности. В статье не было даже и двух колонок, однако ее оказалось достаточно, чтобы показать, что сведения, на основании которых они и Райан загребли такие деньги, были доступны широкой общественности. В итоге сделку признали законной. Но еще интереснее то, как после поднявшегося шума поступил с полученными деньгами Райан. Он снял их со своего маклерского счета – сам счет передан сейчас по доверенности в распоряжение четырех разных брокеров. – Гудли опять сделал паузу. – Как вы думаете, насколько велико состояние Райана?

– Не имею представления.

– Свыше пятнадцати миллионов долларов. Из всех сотрудников ЦРУ он самый богатый, причем с ним никто даже сравниться не может. Впрочем, по моему мнению, его активы оценены слишком низко. Можно предположить, что его состояние ближе к двадцати миллионам, но он пользуется одним и тем же методом бухгалтерских расчетов с того времени, когда еще не был сотрудником ЦРУ. Да и кто может винить его за это? Трудно определить размеры "чистого" состояния, и эта цифра к тому же представляет собой нечто метафизическое, правда? Разные бухгалтеры ведут расчеты по-разному, и у них получаются неодинаковые результаты. Как бы то ни было, эти неожиданно свалившиеся на него деньги он положил на отдельный счет, а совсем недавно перевел их в попечительский фонд.

– Для того чтобы дать образование своим детям?

– Нет, – ответил Гудли. – Лица, получающие доход.., впрочем, сначала немного истории. Он использовал часть этих денег для строительства магазина товаров повседневного спроса – "7-Одиннадцать" – для вдовы и ее детей. Остальная сумма обращена в облигации казначейства и акции, гарантированные правительством. Цель этого фонда – дать образование ее детям.

– Кто она?

– Зовут ее Кэрол Циммер. Родилась в Лаосе, вдова сержанта ВВС, погибшего во время учений. Райан взял на себя заботу о его семье. Он даже однажды уехал из Лэнгли, чтобы присутствовать при рождении ее последнего ребенка – девочки, между прочим. Райан регулярно навещает семью, – закончил Гудли.

– Понятно. – Лиз Эллиот ничего не было понятно, но так принято говорить. – Есть какая-нибудь связь между ней и Райаном по профессиональной линии?

– Ничего определенного. Как я уже сказал, миссис Циммер родилась в Лаосе. Ее отец был одним из местных племенных вождей, которых ЦРУ поддерживало в их борьбе против Северного Вьетнама. Все его племя погибло. Я не сумел выяснить, как ей удалось спастись. Она вышла замуж за сержанта американских ВВС и переехала в Америку. Сержант погиб в результате несчастного случая, совсем недавно. В досье Райана не содержится ничего, что указывало бы на его предыдущие контакты с этой семьей. Возможна связь в Лаосе – через ЦРУ, – но в то время Райан еще не был на государственной службе, учился в колледже. Так что никакой связи мне установить не удалось. Просто в один прекрасный день, за несколько месяцев до последних президентских выборов, он основал фонд и начиная с этого дня регулярно, раз в неделю навещает семью. Да, еще одна интересная деталь.

– Какая же?

– Я воспользовался для этого перекрестной ссылкой. С этим магазином "7-Одиннадцать" были неприятности: какие-то местные хулиганы приставали к хозяйке, не давали ей работать спокойно. Старшим телохранителем Райана является сотрудник ЦРУ, некто Кларк. Раньше он занимался полевыми операциями, теперь в службе охраны. Мне не удалось раздобыть его досье, – объяснил Гудли. – Как бы то ни было, этот Кларк имел стычку с двумя парнями из местной банды. Один оказался в больнице. Я отыскал вырезку из газеты. Там было опубликовано короткое сообщение – выражалось беспокойство граждан. Кларк и еще один сотрудник ЦРУ – в газете указывалось, что это государственные служащие, никакого упоминания о ЦРУ – подверглись нападению четырех уличных хулиганов. Этот самый Кларк, по-видимому, мужик что надо. Главарь банды попал в больницу, как я уже говорил, со сломанным коленом. Еще один из банды потерял сознание от сильного удара, а двое остальных просто стояли и мочились в штаны. Местная полиция отнеслась к этому происшествию, как к уличному хулиганству, – ну, обычная проблема с молодыми бандитами. Обвинений не было предъявлено.

– Что еще вы знаете о Кларке?

– Я видел его несколько раз. Высокий, широкие плечи, далеко за сорок, спокойный – даже кажется застенчивым. Но его движения – вы знаете, как он двигается? Когда-то я занимался каратэ. Нашим инструктором был бывший офицер подразделения "зеленых беретов", ветеран войны во Вьетнаме. Так вот, он двигался подобно атлету: гибко, экономя силы, но главное у него – в глазах. Они постоянно смотрят по сторонам, никогда не останавливаются на чем-то. Достаточно одного взгляда, и он понимает, представляете вы угрозу или нет. – Гудли сделал паузу. И в это мгновение он понял, кто такой этот Кларк. Каков бы ни был Бен Гудли, назвать его дураком было нельзя. – Кларк – опасен.

– Что вы имеете в виду? – Лиз Эллиот не поняла, о чем говорит Гудли.

– Извините меня. Я узнал это от своего учителя каратэ в Кембридже. Дело в том, что по-настоящему опасные люди не выглядят опасными. Вы можете оказаться в одной комнате с ними и не обратить на них внимания. Моего учителя каратэ пытались ограбить на станции метро прямо в Гарварде. Он мигом уложил трех парней, залитых кровью, на асфальт. Оказалось, они приняли его за швейцара или дворника – он чернокожий, лет пятидесяти. Действительно, походит на швейцара, особенно по манере одеваться, и ничуть не кажется опасным. Вот и Кларк такой, походит на моего старого сэнсея… Это очень интересно, – продолжал Гудли. – В конце концов, он служит в охране, а офицеры охраны знают свое дело. Короче говоря, мне кажется, что эти хулиганы приставали к семье Циммеров. Райан узнал об этом, и его телохранители навели порядок. Полиция графства Арундель была этому только рада.

– Выводы?

– Райан сумел добиться значительных успехов, однако допустил и ряд крупных ошибок. Если говорить о нем в общих чертах, то он принадлежит к прошлому. Райан все еще считает, что холодная война продолжается. Он недоволен действиями администрации президента Фаулера – например, когда несколько дней назад вы не приняли участия в военной игре "Камелот". По его мнению, некоторые правительственные чиновники недостаточно серьезно относятся к выполнению своих обязанностей; он считает, что безответственно игнорировать участие в этих играх.

– Он так и сказал?

– Я цитирую его почти дословно. Когда он пришел и начал ругаться, я был в кабинете у Кабота. Эллиот покачала головой.

– Вот какие они, рыцари холодной войны. Если мы с президентом будем выполнять свои обязанности должным образом, в мире не будет кризисов, а потому незачем их решать. В этом все дело, не правда ли?

– До сих пор вы отлично справлялись со своей работой, – заметил Гудли.

Советник по национальной безопасности не обратила внимания на его слова, глядя в сделанные ею заметки.

Стены были возведены, их тщательно изолировали листами пластика. Система кондиционирования уже действовала, устраняя из помещения влагу и частицы пыли. Фромм занимался столами, предназначенными для размещения станков. Впрочем, слово "стол" ни о чем не говорило. Это были конструкции, способные выдержать нагрузку в несколько тонн. На каждой ножке размещались винтовые домкраты. Сейчас немецкий инженер выравнивал столы с помощью спиртовых уровней, встроенных в станины.

– Идеально, – заметил он после трех часов работы. Каждый из столов покоился на массивном железобетонном основании толщиной в метр. После того как поверхность стала строго горизонтальной, ножки закрепили болтами, так что каждая из них составила единое целое с грунтом.

– Неужели станки должны быть такими устойчивыми? – спросил Госн.

– Совсем наоборот, – покачал головой Фромм. – Элемент жесткости здесь отсутствует. Станки плавают на воздушных подушках.

– Но вы сказали, что каждый из них весит больше тонны? – выразил сомнение Куати.

– Использовать такую систему очень просто – вы же видели фотографии судов на воздушных подушках, а они весят по сотне тонн и больше. Станки должны быть установлены на воздушных подушках, чтобы избавиться от земной вибрации.

– Каковы пределы допусков, к которым вы стремитесь? – спросил Госн.

– Примерно такие же, как и для астрономического телескопа.

– Но первые атомные бомбы… Фромм перебил Госна:

– Американские атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были изготовлены настолько примитивно, что их создателям должно быть сейчас стыдно. Эти бомбы растратили понапрасну почти всю взрывную силу – в особенности это относится к бомбе, уничтожившей Хиросиму. Сейчас никто не станет конструировать такое примитивное оружие – ведь вы не подумаете о том, чтобы готовить взрывное устройство с взрывателем из горящей пороховой трубки, правда?

Как бы то ни было, мы не можем использовать грубую конструкцию первых бомб, – продолжал Фромм. – Сразу после применения двух первых атомных бомб американские инженеры столкнулись с проблемой недостатка расщепляемых материалов. Эти несколько килограммов плутония, что имеются в нашем распоряжении, представляют собой самый дорогой материал в мире. Для получения расщепляемых материалов требуется завод стоимостью в миллиарды долларов. Затем следуют добавочные расходы на разделение изотопов – новый завод и еще миллиарды долларов. Одна Америка могла позволить себе затратить такие средства на осуществление первоначального проекта. Все ученые мира знали о ядерном распаде – это не было секретом, да и какие секреты могут быть в физике? – но только у Америки оказалось достаточно денег и ресурсов, чтобы предпринять такую попытку. А люди, – добавил Фромм, – какие у них были люди! Таким образом, первые бомбы – между прочим, их было три – были предназначены для использования всего расщепляемого материала, который имелся в распоряжении американцев, а поскольку главным критерием их оценки в то время считалась надежность, то эти бомбы были примитивными, но надежными и эффективными. А для доставки их к цели потребовались самые большие самолеты в мире.

Далее ., после победы во второй мировой войне конструирование и изготовление атомных бомб превратилось из проекта военного времени, осуществляемого в отчаянной спешке, в подлинно научную работу. Реактор в Ханфорде производил всего несколько десятых килограмма плутония в год, и американцам пришлось использовать расщепляемый материал с гораздо большей эффективностью. Бомба типа М-12 стала одной из первых атомных бомб усовершенствованной конструкции, а израильтяне еще улучшили ее. Эта бомба обладала взрывной мощью, в пять раз превышающей тротиловый эквивалент той, что уничтожила Хиросиму, причем ее критическая масса была в пять раз меньше – улучшение по эффективности в двадцать пять раз! А мы сумеем еще более усовершенствовать ее – почти в десять раз, на целый порядок.

А вот группа настоящих экспертов, имеющих в своем распоряжении самое современное оборудование, сумела бы еще больше увеличить ее взрывную мощь – скажем, раза в четыре. Современные боеголовки – самое элегантное, самое пленительное…

– Две мегатонны? – недоверчиво спросил Госн. Неужели такое возможно? – подумал он.

– Осуществить это здесь нам не удастся. – В голосе Фромма звучала грусть. – У нас недостаточно надежной информации. Физическая теория ясна и очевидна, но возникают технические проблемы и нет опубликованных материалов, которые помогли бы нам в их решении. Не забывайте, что даже сейчас проводятся испытания боеголовок, целью которых является сделать бомбы меньше и одновременно мощнее. В этой сфере, как и в любой другой, нужны эксперименты, а мы не можем экспериментировать. Кроме того, у нас нет ни времени, ни средств для подготовки квалифицированных техников, которые осуществили бы на практике разработанный проект. Я мог бы создать теоретический проект бомбы мощностью свыше мегатонны, однако, говоря по правде, у нее была бы всего пятидесятипроцентная вероятность успеха. Возможно, даже несколько выше, но приниматься за осуществление такой работы без необходимой программы экспериментов не имеет смысла.

– Что вы можете осуществить при имеющихся в вашем распоряжении возможностях? – спросил Куати.

– Я могу превратить эту бомбу в ядерное оружие с номинальной мощностью от четырехсот до пятисот килотонн. Ее объем будет примерно один кубический метр, а вес составит около пятисот килограммов. – Фромм сделал паузу, стараясь понять выражение лиц арабов. – Ее устройство не будет элегантным, да и размеры, а также вес излишне велики. В то же самое время это взрывное устройство будет очень мощным. – Разумеется, ее конструкция окажется намного более совершенной, чем удалось достичь американским или русским инженерам за первые пятнадцать лет ядерного века, подумал Фромм, так что это совсем неплохо.

– Сдерживание силой взрыва? – спросил Госн.

– Да, – кивнул Фромм. А ведь этот молодой араб очень умен, промелькнула у него мысль. – Для первых атомных бомб применялись массивные стальные оболочки. В нашей бомбе мы используем взрывчатые вещества – это увеличит ее размеры, но сделает вес намного меньше, причем эффективность не пострадает. В момент взрыва в массу будет осуществлено впрыскивание трития. Как и в первоначальной израильской конструкции, это приведет к возникновению большого количества нейтронов, что усилит протекающую реакцию; эта реакция в свою очередь введет дополнительные нейтроны в новый запас трития. Результатом этого станет термоядерная реакция. Расчеты показывали, что количество выделившейся энергии составит пятьдесят килотонн от первичного взрыва и четыреста – от вторичного.

– Сколько понадобится трития? – Хотя получить тритий в небольших количествах не составляет особого труда – он применяется при изготовлении часов и прицелов к огнестрельному оружию, правда, в микроскопических количествах, – Госну было известно, что достать больше десяти миллиграммов трития практически невозможно. В этом он сам недавно убедился. Именно тритий – тритий, а не плутоний, несмотря на заявление Фромма, – является самым дорогим материалом на планете, производимым в коммерческих объемах. Можно достать плутоний, но не тритий.

– У меня есть пятьдесят граммов, – самодовольно заявил Фромм. – Это намного больше, чем нам понадобится.

– Пятьдесят граммов! – воскликнул Госн изумленно. – Пятьдесят?

– В нашем реакторном комплексе производили специальные ядерные материалы для изготовления атомного оружия. Когда социалистическое правительство рухнуло, было принято решение передать полученный плутоний Советскому Союзу – верность делу социализма во всем мире. Понимаете? Однако Советы не оценили нашу щедрость. Они подняли такой шум… – Фромм затих и потом продолжил:

– Называли нас.., впрочем, как они называли нас, вы можете представить себе сами. Их реакция была настолько резкой и неожиданной, что я решил не посвящать русских в то, что мы занимались производством трития. Как вам известно, тритий очень дорого стоит на коммерческом рынке – вот я и сохранил его, что-то вроде страховки на черный день.

– Где?

– В подвале моего дома. Я спрятал тритий в водородно-никелевых батареях.

Куати это совсем не понравилось. Арабский предводитель был тяжело болен – немец сразу обратил на это внимание – и не мог скрыть свои чувства.

– Мне все равно придется вернуться в Германию за станками, – произнес Фромм.

– У вас есть станки?

– В пяти километрах от моего дома находится астрофизический институт имени Карла Маркса. Там мы должны были производить астрономические телескопы – как обычные, так и работающие в рентгеновском спектре. Увы, мы так и не успели приняться за работу. Подумать только, напрасно потрачена такая великолепная "крыша", а? В мастерской, прямо в еще не распакованных ящиках, находится шесть прецизионных пятиосевых станков – самых лучших, – заметил Фромм с волчьей улыбкой. – Производство американской компании "Цинциннати милакрон". Именно такие станки применяются на американских заводах по производству атомных бомб в Ок-Ридже, Рокки-Флэтс и Пантекс.

– Может быть, у вас есть и операторы для этих станков? – спросил Госн.

Мы готовили двадцать техников, шестнадцать мужчин и четырех женщин, все они выпускники университета… Нет, это слишком рискованно. К тому же не вызывается необходимостью. Станки настолько совершенны, что на них легко работать. Мы сами могли бы справиться, но на это уйдет слишком много времени. Любой квалифицированный оптик, умеющий обрабатывать линзы для очков, – даже опытный оружейный мастер, в конце концов, – может работать на этих станках. То, что пятьдесят лет назад было уделом лауреатов Нобелевской премии, теперь по плечу любому квалифицированному станочнику, – объяснил Фромм. – Такова природа технического прогресса, правда?

– Может быть, но я сомневаюсь, – сказал Евгений. Он находился на вахте уже двадцать часов и всего лишь непродолжительный сон будет отделять эту смену от другой, еще более длинной.

Потребовалось все искусство капитана первого ранга Дубинина, чтобы обнаружить ее, – если им это действительно удалось. Он пришел к выводу, что американский подводный ракетоносец направится к югу и что его скорость составит пять узлов. Дальше пришлось принимать во внимание соображения, связанные с состоянием окружающей среды. Следовало не отставать слишком далеко и не допускать, чтобы "Адмирал Лунин" оказался в зоне акустической сходимости. Зоны сходимости, ЗС, представляли собой кольцеобразные, в виде бублика, районы вокруг подлодки. Звук, направляющийся вниз от точки, расположенной в зоне сходимости – конвергенции, – преломляется в зависимости от давления и температуры воды, двигается вверх и вниз по отношению к поверхности по спирали через нерегулярные интервалы, которые в свою очередь тоже зависят от окружающей среды. Стараясь не попадать в эти районы – относительно того, где, по его мнению, находилась цель, – он мог уклониться от обнаружения. Для этого ему было нужно находиться в пределах расстояния прямой линии к цели в том районе, где звук распространяется от своего источника просто радиально. Чтобы решить эту задачу, Дубинину следовало занять позицию над слоем температурного скачка – по его мнению, американская подлодка будет находиться под термоклином – и опустить свои буксируемые пассивные датчики вниз. В результате звуки, издаваемые его двигателем, будут скорее всего отражаться от слоя и американская подлодка их не услышит.

Дубинин сознавал слабые стороны своей тактики. Американская субмарина издавала меньше шума, и у нее было более качественное гидролокационное оборудование, а также отличные акустики. Старший лейтенант Евгений Николаевич Рыков был очень многообещающим молодым офицером, но он являлся единственным специалистом-акустиком, который мог соперничать с американскими операторами, и уже не покидал гидролокационную рубку почти сутки. Единственное преимущество Дубинина заключалось в нем самом. Он был превосходным командиром, отлично разбирался в тактике и знал это. А вот капитан американской подлодки во многом уступал ему и не знал этого. У Дубинина была еще одна трудность. Оставаясь над термоклином, его подводная лодка могла быть легко обнаружена противолодочным патрульным самолетом, но Дубинин был готов на этот риск. Перед ним в пределах досягаемости была награда, причем такая, какой не удавалось достичь ни одному командиру русской подлодки.

Капитан первого ранга и старший лейтенант смотрели не отрываясь на "водопадный" дисплей, наблюдая не движущееся изображение стробоскопа, а искаженную, едва заметную вертикальную линию, не такую яркую, как следовало ожидать. Американский ракетоносец класса "Огайо" двигался с меньшим шумом, чем фоновые звуки океана, и сейчас два русских подводника думали о том, что окружающая среда каким-то образом демонстрировала акустическую тень этого самого совершенного ракетоносца. Вполне вероятно, однако, мелькнула мысль у Дубинина, что из-за крайней усталости перед ними появлялись галлюцинации.

– Нам нужен какой-то звук, – произнес Рыков, протягивая руку за стаканом чая. – Чтобы кто-нибудь уронил гаечный ключ, хлопнул люком.., допустил ошибку…

Я мог бы послать в его сторону активный сигнал гидролокатора.., нырнуть под слой термоклина и бросить в него звуковой сигнал, получить отраженный и, таким образом, все выяснить… Нет! Дубинин отвернулся в сторону и едва не выругался в минуту слабости. Терпение, Валентин! Они терпеливы, а тебе нужно быть еще терпеливее.

– Евгений Николаевич, ты выглядишь усталым.

– Отдохну в Петропавловске, капитан. Буду спать целую неделю, встречусь с женой – нет, пожалуй, всю неделю спать не буду. – На лице лейтенанта появилась измученная улыбка, освещенная желтым отблеском экрана. – Но мне не хочется отказываться от такой редкой возможности!

– Нельзя рассчитывать на случайные звуки.

– Знаю, капитан. Эти проклятые американские экипажи… Я знаю, что он – "Огайо"! Кто еще может оказаться здесь?

– Воображение, Евгений, стремление принимать желаемое за действительное.

Лейтенант Рыков отвернулся.

– Не верю, что мой капитан сомневается в этом.

– Думаю, что мой лейтенант прав. – Вот это игра, подумал Дубинин. Подлодка против подлодки, ум одного командира против ума другого. Трехмерные шахматы, в которые играют в постоянно меняющемся физическом окружении. И американцы – мастера этой игры. Дубинин понимал это. Еще бы – у них превосходное оборудование, отличные экипажи, блестящая подготовка. Разумеется, американцам это тоже известно, и два поколения превосходства повлекли за собой скорее высокомерие, чем стремление к постоянному совершенствованию.., может быть, не у всех, но у некоторых это точно. Хороший командир подводного ракетоносца поступил бы по-другому… Если бы у меня была такая подлодка, подумал Дубинин, никто в мире не сумел бы меня найти!

– Еще двенадцать часов, затем прерываем контакт и идем на базу.

– Жаль, – произнес Рыков, хотя его точка зрения была иной. Шести недель в море для него было достаточно.

– Глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, – скомандовал вахтенный офицер.

– Есть глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, – повторил офицер контроля глубины. – Рули глубины вверх десять градусов.

Только что начались учения по запуску ракетных снарядов. Они проводились регулярно, чаще других, и задачей было не только проверить боевую выучку команды, но и напомнить всем об их главном назначении в случае войны – запуске двадцати четырех баллистических ракет "Трайдент-II D-5", каждая из которых несла десять многоцелевых боеголовок независимого наведения Марк-5. В свою очередь каждая из десяти боеголовок имела тротиловый эквивалент в 400 килотонн. В общей сложности на борту подводного ракетоносца находилось двести сорок ядерных боеголовок общей мощностью 96 мегатонн. Однако на деле все обстояло намного сложнее, поскольку полет ядерных ракет основывался на взаимосвязанной логике нескольких законов физики. Небольшие по своей взрывной мощи боеголовки были более эффективны, чем крупные. Но самым важным было то, что боеголовки независимого наведения Марк-5 обладали достоверной точностью попадания в цель ±50 метров вероятной круговой ошибки, что на языке, доступном для нормальных людей, означает следующее: пролетев больше четырех тысяч морских миль после запуска, половина боеголовок отклонится от цели не больше чем на 164,041 фута, а почти все остальные лягут в радиусе, не превышающем 300 футов. Величина "промаха" была намного меньше кратера, образующегося при разрыве ядерной боеголовки, и в результате баллистические ракеты D-5 были первыми ракетами, запускаемыми с моря и обладающими способностью подавления ракет противника. Они были предназначены для нанесения первого упреждающего удара. Принимая в расчет обычную систему двух боеголовок на одну цель, ракетоносец "Мэн" мог ликвидировать 120 советских ракет и/или бункеров управления, то есть примерно 10% от общего количества межконтинентальных баллистических ракет в СССР, которые тоже имели своим назначением нанесение упреждающего удара.

В центре управления запуском ракет, ЦУР, расположенном ближе к корме от огромного ракетного отсека, главстаршина включил контрольную панель. Все 24 "птицы" были проверены и готовы к запуску. Бортовая навигационная система снабжала данными систему наведения каждой ракеты. Через несколько минут в нее будут введены поправки по информации, полученной от орбитальных навигационных спутников. Чтобы попасть точно в цель, ракете необходимо знать не только точные координаты цели, но и координаты места своего запуска. НАВСТАР – глобальная орбитальная система определения координат – могла определить их с точностью меньше пяти метров. Главный старшина следил за тем, как менялись огоньки на панели, по мере того как компьютеры запрашивали свои ракеты, сообщавшие им о готовности.

Внутри подводной лодки давление на корпус уменьшалось на 2,2 тонны на квадратный фут при подъеме на каждые 100 футов. Корпус "Мэна" при уменьшающемся давлении воды чуть раздался, и послышался резкий щелчок – сталь корпуса словно облегченно вздохнула.

Это походило на стон, едва слышный даже по акустической системе, и удивительно напоминало голос кита. Рыков был настолько утомлен, что, случись это несколькими минутами позже, он упустил бы этот звук, но, хотя офицер-акустик уже плохо соображал, его сознание еще не полностью утратило остроту, и он обратил на него внимание.

– Капитан, слышу щелчок от расширения корпуса подлодки.., вот здесь! – Он ткнул пальцем в точку на экране, находящуюся прямо у основания тени, которую они с командиром рассматривали. – Он всплывает!

Дубинин вбежал в рубку.

– Приготовиться изменить глубину. – Он надел головной телефон, соединяющий его с акустиком.

– Евгений Николаевич, это нужно сделать хорошо и быстро. Я опущусь ниже слоя температурного скачка, как только американец всплывет над ним.

– Нет, капитан, лучше обождать. Его буксируемые датчики на короткое время останутся под термоклином!

– Черт побери! – Дубинин едва не рассмеялся. – Извини меня, лейтенант. Ты совершенно прав. За мной бутылка "Старки".

– Мы с женой выпьем за ваше здоровье… Я вычислил угловое расстояние… По моим расчетам цель ниже на пять градусов от наших буксируемых датчиков… Капитан, если мне удастся сохранить с ним контакт, в тот момент, когда мы потеряем его и он исчезнет в термоклине…

– Отлично, быстро определите расстояние! – Оценка будет приблизительной, но по крайней мере я получу представление, подумал Дубинин. Он дал несколько распоряжений руководителю группы слежения.

– Два градуса.., потрескивание корпуса исчезло.., его очень трудно держать, но сейчас он мелькает на фоновом шуме… Исчез! Всплыл через термоклин!

– Один, два, три… – считал Дубинин секунды. Американец проводит, должно быть, ракетные учения или всплывает для установления связи, в любом случае он окажется на глубине в двадцать метров, а его буксируемые пассивные датчики.., пятьсот метров длиной.., скорость пять узлов и… Все!

– Рулевой, опустить носовые рули глубины на пять градусов. Мы уходим под слой температурного скачка. Старпом, рассчитайте температуру за бортом. Медленно, рулевой, медленно…

"Адмирал Лунин" опустил нос и плавно соскользнул под колыхающуюся волнообразную границу, разделяющую относительно теплую воду у поверхности океана и холодную воду глубин.

– Расстояние? – спросил Дубинин у офицера группы слежения.

– Оцениваем его от пяти до девяти тысяч метров, капитан. Это все, чего мне удалось добиться.

– Молодец, Коля! Великолепно!

– Опустились ниже термоклина, температура за бортом пять градусов, – доложил старпом.

– Носовые рули глубины на нуль. Выровнять корабль.

– Рули глубины на нуле, капитан.., корабль выровнен. Если бы потолок в рубке не был таким низким, Дубинин подпрыгнул бы от радости. Еще бы – ему удалось добиться того, чего не добивался ни один командир советской подводной лодки и, если разведывательные данные соответствуют действительности, в чем преуспели всего несколько американских подводников. Он установил контакт и выследил американский подводный ракетоносец класса "Огайо". Во время войны он смог бы произвести активную гидролокацию противника для определения точной дистанции и осуществить торпедную атаку. Он сумел выследить самую неуловимую добычу в мире и подобраться настолько близко, что мог потопить ее. Он весь дрожал от волнения. Ничто в мире не сравнится с чувством победы. Ничто.

– Руль направо, – произнес он. – Новый курс триста градусов. Медленно увеличить скорость до десяти узлов.

– Но, капитан… – начал старпом.

– Мы разрываем контакт. Он продолжит учения еще минут тридцать. Очень маловероятно, что нам удастся уклониться от него после того, как учения закончатся. Лучше уйти сейчас. Он не должен знать, чего мы добились. Нам еще придется встретиться с ним. В любом случае мы решили свою задачу – сумели обнаружить его и приблизиться на дистанцию торпедного залпа. В Петропавловске, парни, мы все выпьем как следует – за счет вашего капитана! А теперь тихо и незаметно уйдем из этого района, чтобы он не заподозрил наше присутствие здесь.

Капитану Роберту Джефферсону Джексону хотелось снова быть молодым, хотелось, чтобы его волосы еще оставались совершенно черными, хотелось снова стать юным лейтенантом, только что выпустившимся из Пенсаколы и готовым совершить первый полет на одном из грозных истребителей, которые сидели, подобно гигантским хищным птицам, на взлетной полосе военно-морского аэродрома в Оушеане. То, что все двадцать четыре самолета Ф-HD "Томкэт", стоящие рядом, подчинялись только ему, не было таким волнующим чувством, как ощущение, что могучий истребитель принадлежал ему и только ему. Зато теперь, являясь командиром воздушной группы, он "владел" двумя эскадрильями самолетов "Томкэт", еще двумя Ф/А-18 "Хорнетс", одной эскадрильей штурмовиков А-6Е "Интрудер", еще одной противолодочных охотников "С-3" и, наконец, менее чарующими воздушными танкерами для дозаправки самолетов в полете, "Праулерами", создающими электронные помехи и ведущими электронную войну в воздухе, а также спасательными вертолетами и вертолетами противолодочного назначения. Итого, он распоряжался семьюдесятью восьмью "птичками", общая стоимость которых составляла.., сколько? Миллиард долларов? Гораздо больше, если принять во внимание затраты на их замену. Далее, под его командованием находились три тысячи офицеров, старшин и рядовых, которые пилотировали и обслуживали эти самолеты и вертолеты, ценность которых было невозможно определить. И он, он один нес ответственность за все это. Зато насколько приятнее было сидеть в кокпите своего нового истребителя, оставив все административные хлопоты начальству. Робби и был теперь этим начальством, человеком, о котором говорили у себя в каютах все его парни. Им не нравилось, когда их приглашали к нему в кабинет, потому что это выглядело вроде вызова к директору школы. Кроме того, они не любили летать вместе с ним, потому что а) он был слишком стар, чтобы оставаться хорошим летчиком (по крайней мере им так казалось), и б) неизменно обращал их внимание на допущенные ошибки (летчики-истребители редко соглашаются признавать свои промахи, разве что в беседах между собой).

Какая ирония судьбы! До назначения на должность командира воздушной группы он служил в Пентагоне, передвигая бумаги по своему письменному столу. Он молился и мечтал, чтобы его освободили от этой работы, в которой наиболее волнующим моментом было найти утром свободное место для парковки автомобиля. И вот его назначили командиром авиакрыла – и теперь ему приходилось заниматься административной работой намного больше, чем раньше. Правда, теперь он мог летать два раза в неделю – если ничто не мешало этому. Сегодня был именно такой день. Когда он шел к выходу, его личный помощник, главный старшина, широко улыбнулся.

– Охраняйте мой кабинет, чиф.

– Не беспокойтесь, шкипер. Когда вы вернетесь, он все еще будет на месте.

Джексон внезапно остановился.

– Смотрите, чтобы не украли все наши бумаги.

– Приложу все усилия, сэр.

Служебный автомобиль доставил его к застывшим на старте самолетам. Джексон уже оделся в свой летный комбинезон фирмы "Номекс", старый и отчаянно пахнувший, полинявший от бесчисленных стирок, протершийся на локтях от сидения после многих лет. Ему давно следовало получить новый, однако летчики – люди весьма суеверные, а Робби и его комбинезон побывали во многих переделках.

– Привет, шкипер! – окликнул один из командиров эскадрилий.

Капитан третьего ранга Бад Санчес был ниже Джексона. Его смуглая кожа и усы а-ля Бисмарк резко контрастировали с яркими глазами и ослепительной улыбкой, словно сошедшей с рекламы зубной пасты. Санчес, командир первой эскадрильи, будет сегодня вести авиакрыло Джексона. Они летали вместе еще в те времена, когда Джексон командовал эскадрильей на авианосце "Джон Ф. Кеннеди".

– Ваш самолет проверен, заправлен и готов к полету. Готовы дать им под зад?

– Кто будет нашим противником сегодня?

– Мудозвоны с Черри-Пойнт на восемнадцатых "Дельтах". Наш "Хаммер" уже летает в сотне миль отсюда. Цель учений – заградительный боевой воздушный патруль против низколетящих самолетов противника. – А если проще, подумал Робби, не допустить атакующие вражеские самолеты за пределы определенной границы. – Приготовьтесь к серьезному противодействию летчиков из корпуса морской пехоты, шкипер. У нас только что состоялись переговоры по радио, и я пришел к выводу, что они слишком самоуверенны.

– Еще не родился летчик морской пехоты, с которым я не справился бы, – заметил Робби, снимая с полки свой шлем. На нем красовалась надпись, соответствующая его кодовому радиосигналу, – "Спейд".

– Эй, радиолокаторщики, – позвал Санчес, – перестаньте обниматься и отправляйтесь в кабины!

– Идем, Бад. – Майкл Александер, или Лобо. – отошел от своего шкафчика. За ним следовал Генри Уолтере – Шреддер, офицер радиолокационного перехвата из экипажа Джексона. Оба были лейтенантами моложе тридцати. В раздевалке, при подготовке к полетам, летчики обращались друг к другу не по именам, а по радиокодам, не обращая внимания на воинское звание. Робби нравилась товарищеская обстановка в эскадрилье, также как и родная страна, которую он любил.

На взлетной полосе старшины – механики самолетов, отвечавшие за техническое обслуживание боевых машин, – проводили офицеров к их истребителям и помогли взобраться в кокпиты (в опасном районе летных полос авианосца летчиков буквально вели за руку, опасаясь, что они могут заблудиться или как-нибудь навредить себе). На носу истребителя Джексона красовались два нуля, а под кокпитом виднелась надпись "Кап, пер, ранга Р. Дж. Джексон – Спейд", чтобы всем было ясно – перед ними личная "птичка" командира воздушной группы. Чуть ниже надписи был нарисован флаг, представляющий собой истребитель МИГ-29, который по ошибке иракский летчик не так давно подвел слишком близко к истребителю Джексона. Джексон не очень гордился сбитым самолетом – иракский пилот забыл проверить, все ли у него в порядке сзади, и расплатился за промах. Однако сбитый самолет есть сбитый самолет, ведь именно это является целью всех летчиков-истребителей.

Спустя пять минут все четыре офицера сидели в кабинах, пристегнутые ремнями, и двигатели истребителей ревели, готовые к взлету.

– Ну как у тебя настроение сегодня, Шреддер? – спросил Джексон по переговорному устройству.

– Готов прикончить пару летунов из морской пехоты, шкипер. У меня все в порядке. А эта штука, в которой мы сидим, собирается взлетать?

– Пожалуй, пора узнать. – Джексон включил радио. – Бад, это Спейд. Готов к взлету.

– Ясно, Спейд. Ты взлетаешь первым. – Летчики оглянулись по сторонам, получили сигнал готовности от своих механиков я снова оглянулись.

– Спейд взлетает первым. – Джексон убрал тормоза. – Поехали!

– Здравствуй, mein Schatz, – сказал Манфред Фромм жене. Траудль бросилась к нему в объятия.

– Где ты был? – спросила она.

– Этого я сказать не могу, – ответил Фромм подмигнув и промурлыкал несколько тактов из песни Ллойда Веббера "Не грусти обо мне, Аргентина".

– Я так и знала, что ты одумаешься, – просияла Траудль.

– Но ты не должна никому говорить об этом. – Чтобы усыпить ее подозрения, он передал жене толстую пачку банкнот – пять стопок по десять тысяч немецких марок каждая. Теперь продажная сука будет счастлива и сохранит это в тайне, подумал Манфред Фромм. – И я приехал всего на один день. У меня много дел, но, разумеется…

– Ну конечно, Манфред. – Она горячо прижалась к мужу, держа деньги в руке. – Вот если бы ты позвонил!

Организовать все оказалось до смешного просто. Через семьдесят часов из Роттердама отплывал корабль, направляющийся в сирийский порт Латакию. Вместе с Боком он нанял коммерческую грузовую компанию, которая поместит станки в небольшой контейнер. Этот контейнер погрузят на корабль и через шесть дней опустят на причал в сирийском порту. Было бы намного быстрее отправить станки самолетом или даже по железной дороге в греческий или итальянский порт для дальнейшей доставки морем, но Роттердам был самым оживленным портом в мире с измученными таможенниками, старающимися не пропустить контрабандные грузы с наркотиками. Собаки, обученные запаху наркотиков, могут обнюхивать этот грузовой контейнер сколько им вздумается.

Фромм освободился из объятий жены и попросил приготовить ему кофе. На это ей потребуется несколько минут, а нескольких минут будет вполне достаточно. Он спустился в подвал. Там, в углу, как можно дальше от газового водонагревателя, была аккуратно уложена поленница дров, на которой стояли четыре черных металлических ящика. Каждый весил около десяти килограммов. Фромм перенес их по одному – идя за вторым, он надел перчатки, чтобы защитить руки, – в багажник БМВ, взятого напрокат. К тому времени, когда кофе был готов, он успел закончить работу.

– Ты так хорошо загорел, – заметила Траудль, входя в гостиную с подносом. Она уже решила, как потратить четверть полученных ею денег. Значит, Манфред понял, наконец, что сейчас важнее всего деньги. Впрочем, она не сомневалась в этом. Хорошо, что он понял это так быстро. Сегодня вечером она будет особенно ласкова с ним.

– Гюнтер?

Боку не хотелось оставлять Фромма одного, но у него было очень важное дело. Оно было несравненно более опасным. Бок подумал, что подобная задача является крайне рискованной оперативной концепцией, хотя наибольшая опасность заключалась в ее планировании, что уже само по себе было необычным и приятным.

Эрвин Кейтель жил на пенсию, причем эта пенсия не гарантировала ему удобное и комфортное существование. Причина заключалась в двух обстоятельствах. Во-первых, Кейтель был бывшим полковником в восточно-германской Штази министерства государственной безопасности исчезнувшей теперь Германской Демократической Республики; во-вторых, ему нравилась работа, которой он занимался в течение тридцати двух лет. Тогда как большинство его бывших сослуживцев примирились с переменами, которые произошли в стране, и в основном поставили свою германскую национальность, а также принадлежность к этому народу на первое место, отказавшись от идеологии, которой когда-то придерживались, и рассказывали абсолютно все, что им было известно, западногерманской службе безопасности – Bundesnachrichtendienst, Кейтель решил, что не будет работать на капиталистов. В результате он стал одним из "политических безработных" в объединенной Германии. Пенсия, назначенная ему, была средством выйти из затруднительного положения. Новое германское правительство старалось по мере сил соблюдать обязательства, принятые на себя больше не существующим правительством ГДР. По крайней мере это казалось целесообразным с политической точки зрения, принимая во внимание то обстоятельство, что объединенная Германия пыталась каждый день решать все новые и новые проблемы, примирить которые было невозможно. Где-то наверху пришли к выводу, что гораздо проще дать Кейтелю пенсию, чем выплачивать ему официальное пособие по безработице, потому что пенсия была все-таки менее унизительна, так как выплачивалась правительством. Точка зрения Кейтеля, однако, была иной. Если бы в мире господствовал здравый смысл, думал он, его расстреляли бы или выслали из страны – куда могли его выслать, Кейтель не знал. Он начал подумывать о том, чтобы перейти к русским – в КГБ у него сохранились хорошие связи, – но эта мысль скончалась, так и не оформившись: Советы умыли руки по поводу всего, что было связано с ГДР, опасаясь быть преданными теми, чья верность идеям мирового социализма (или тому, во что сейчас верили эти русские, – Кейтель не имел ни малейшего представления об этом) оказалась менее прочной, чем лояльность по отношению к своей новой стране.

Кейтель опустился на диван рядом с Боком в углу тихого Gasthaus

20, который находился в районе прежнего Восточного Берлина.

– Но это очень рискованно, мой друг.

– Я это понимаю, Эрвин. – Бок сделал знак, чтобы им принесли две литровые кружки пива. Обслуживание было лучше и быстрее, чем несколько лет назад, но оба не обратили на это внимания.

– Я был очень опечален тем, что они сделали с Петрой, – сказал Кейтель после того, как официантка отошла от столика.

– Тебе известно точно, что с ней произошло? – спросил Бок спокойным, лишенным эмоций голосом.

– Следователь, который вел ее дело, навещал Петру в тюрьме – навещал очень часто, – но не для допросов. Они намеренно сделали все, чтобы сломать ее. Ты ведь понимаешь, Гюнтер, что мужество как у мужчины, так и у женщины имеет предел. Это не было слабостью с ее стороны. Никто не может сопротивляться бесконечно. Это было вопросом времени. Они наблюдали за ее смертью, – заключил бывший полковник.

– Вот как? – лицо Бока оставалось бесстрастным, только побелели суставы пальцев, стиснувших ручку пивной кружки.

– У нее в одиночке была установлена аппаратура для подслушивания, а также телекамера. Они записали ее самоубийство на видеомагнитофон. Наблюдали за тем, как она мучилась, но даже не попытались спасти ее.

Бок молчал, и в зале было слишком темно, чтобы заметить, как он побледнел. Ему казалось, что на него пахнуло раскаленным жаром печи, а вслед за тем подул ледяной ветер с Северного полюса. Он на мгновение закрыл глаза, чтобы овладеть собой. Нельзя поддаваться эмоциям в такой момент, Петре это не понравилось бы. Бок открыл глаза и посмотрел на друга.

– Это точно?

– Мне известно имя следователя и его адрес. У меня все еще сохранились связи, – заверил его Кейтель.

– Да, Эрвин, я верю тебе. Мне потребуется твоя помощь в одном деле.

– Я готов.

– Ты понимаешь, конечно, почему мы оказались в таком положении.

– Это зависит от того, как посмотреть на вещи, – заметил Кейтель. – Меня разочаровал наш народ, который позволил капиталистам обмануть себя, но у рядовых людей всегда отсутствовала дисциплина, и потому они не понимали, что для них хорошо, а что плохо. Однако истинная причина национальной катастрофы нашего народа…

– Совершенно точно – американцы и русские.

– Mein lieber Gunther21, даже объединенная

Германия не может…

– Нет, может. Если нам удастся изменить мир по нашему образу и подобию, Эрвин, оба предателя понесут суровую кару.

– Но как?

– Есть способ. Ты можешь поверить мне, положиться на меня? Кейтель осушил кружку и откинулся назад. Он принимал участие в подготовке Бока. В пятьдесят шесть лет уже слишком поздно менять свои взгляды на мир. Он все еще хорошо разбирался в людях. Бок очень походил на него. Гюнтер был осторожным, безжалостным и исключительно удачливым специалистом по тайным операциям.

– Ты имеешь в виду нашего друга-следователя? Бок отрицательно покачал головой.

– Я получил бы от этого большое удовлетворение, но сейчас не время для личной мести. Нам нужно спасти нашу страну и идеологию. – На самом деле нужно спасти не одну страну, подумал Бок, но сейчас нет времени объяснять. У него в голове оформился блестящий план, гениальный маневр, который может – он был слишком честен, чтобы сказать "должен" даже самому себе, – изменить весь мир и сделать его более послушным. А что случится дальше, кто знает? Если он и его друзья не сумеют сделать первый смелый шаг, это уже не будет иметь значения.

– Сколько лет мы знакомы с тобой – пятнадцать, двадцать? – улыбнулся Кейтель. – Aber naturlich. Конечно, я доверяю тебе.

– Сколько у вас надежных людей?

– А сколько тебе нужно?

– Не больше десяти, но наготове понадобится держать десять. Кейтель задумался. Восьмерым можно было верить полностью…

– Послушай, Гюнтер, это слишком много для безопасности. И что это должны быть за люди? – Гюнтер объяснил ему. – Я знаю, где начать. Пожалуй, это мне удастся.., люди моего возраста.., и несколько человек помоложе, вроде тебя. Людей с такими навыками найти нетрудно, но следует принять во внимание, что здесь многое не поддается контролю с нашей стороны.

– Как говорят некоторые мои друзья, все в руках Бога, – ухмыльнулся Бок.

– Варвары, – недовольно фыркнул Кейтель. – Я никогда не доверял им.

– Это верно, они даже не позволяют мне выпить пива. – На лице Бока появилась улыбка. – Зато они сильны, Эрвин, решительны и преданы своему делу.

– Что это за дело?

– В данный момент мы и они разделяем его. Сколько времени тебе потребуется?

– Две недели. Меня можно найти…

– Нет. – Бок отрицательно покачал головой. – Это слишком рискованно. Ты можешь выехать из Германия или за тобой следят?

– Следят? Все мои подчиненные перешли на другую сторону, a BND знает, что КГБ отказался от меня. Они не захотят тратить на меня силы. Теперь я всего лишь холощеный жеребец, мерин, понимаешь?

– Они увидят, какой ты мерин. – Бок передал ему пачку денег. – Встретимся на Кипре через две недели. Удостоверься, что за тобой нет слежки.

Фромм проснулся на рассвете. Он оделся, не торопясь и стараясь не разбудить Траудль. За последние двенадцать часов она походила на жену больше, чем за последние двенадцать месяцев, и совесть подсказывала ему, что их семейная жизнь пошла под откос не только по ее вине. Выйдя из ванной, он с удивлением обнаружил, что на столе его ждет завтрак.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. Может быть, через несколько месяцев.

– Так долго?

– Mein Schatz, причина, по которой я там нахожусь, состоит в том, что им нужны мои знания. Мне хорошо платят. – Он решил напомнить Куати, чтобы тот еще послал жене деньги. Пока деньги будут поступать регулярно, она ни о чем не будет беспокоиться.

– А мне нельзя поехать с тобой? – спросила Траудль, демонстрируя свою любовь.

– Там не место для женщины. – По крайней мере тут не понадобилось лгать, и у него стало легче на душе. Он допил кофе и встал.

– Ну, пора отправляться.

– Возвращайся поскорее.

Манфред Фромм поцеловал жену и вышел на улицу. Пятьдесят килограммов в багажнике ничуть не отразились на его БМВ. Он в последний раз помахал жене рукой и, отъехав от обочины, посмотрел на дом еще раз, полагая – вполне справедливо, – что может больше не увидеть его.

Следующей остановкой был астрофизический институт имени Карла Маркса. Длинные одноэтажные здания выглядели заброшенными, и Фромму даже показалось странным, что окна в них целы. Грузовик уже стоял во дворе. Фромм открыл своими ключами дверь в механическую мастерскую. Станки все еще стояли здесь, по-прежнему в герметически запечатанных ящиках, на которых было помечено "Астрофизические приборы". Понадобилось всего лишь подписать несколько документов, отпечатанных им накануне. Шофер грузовика умел управлять автопогрузчиком и уложил станки один за другим в грузовой контейнер. Фромм достал из багажника батареи и поставил их в один прочный ящик, который был погружен в последнюю очередь. Водителю понадобилось еще полчаса, чтобы надежно закрепить ящики, и он отправился в путь. Он встретит теперь "герра профессора Фромма" при въезде в Роттердам.

Бок ждал Фромма в Грейфсвальде. Отсюда они отправились на запад в машине Бока – Гюнтер лучше водил автомобиль.

– Как дела дома?

– Траудль понравились деньги, – сообщил Фромм.

– Мы будем посылать ей денежные переводы.., пожалуй, каждые две недели.

– Отлично. Я хотел попросить об этом Куати.

– Мы заботимся о своих друзьях, – заметил Бок, когда автомобиль пересек место, где раньше был контрольно-пропускной пункт, а теперь раскинулась зеленая поляна.

– Сколько времени потребуется на обработку?

– Три месяца.., может быть, четыре. Можно было бы действовать и быстрее, однако не забывай, – произнес Фромм, словно извиняясь, – что я никогда не работал с настоящим материалом, а только моделировал. Мы не можем допустить ни малейшей ошибки. Работа закончится к середине января. После этого вы можете делать с ней что угодно. – Разумеется, Фромм часто думал о том, как дальше поступят с бомбой, какие планы у Бока и его товарищей. Но его ли это забота?